В день, когда сошлись звёзды

      Паймон проснулась к обеду. Её вяленькие ответы и нежелание завтракать насторожили. На ум пришло схожее поведение и предыдущих Проводников. Мысленные попытки ответить на бесчисленные вопросы не радовали. Скудные и однобокие, они едва отличались друг от друга, предлагая списать всё на усталость. Но всё же нашёлся среди них тот, что заставил помрачнеть. Он отсылал к связи Проводников с нами, Призванными. И именно она, связь, истончалась в те моменты, когда мы отрекались от себя. Я молча наблюдала за движениями Паймон, медленными и будто бы лишёнными жизни, пока та не скрылась в ванной. Её не заинтересовало предложение поиграть, как не заинтересовала и сказка. Фиолетовые глазёнки сонливо скользили по простыням, явно желая вернуться в их объятия.       — И жирафа не хочешь? Или коалу? — Я вгляделась в побледневшее личико. И выдохнула, когда заметила слабый, но кивок. С десяток улыбающихся и круглобоких зверей заполнили лист. Паймон оживилась, наблюдая за работой карандаша, принялась давать советы и высказывать сомнения, возвращая себе прежнюю упёртость с каждым новым словом. Вскоре её щёчки заалели, окончательно развеивая тревоги.       — А можешь маску коалы сделать? — спросила та вдруг. — Такую же, как мы носили в Инадзуме, но бумажную.       — Хоть сотни таких сделаю, — я улыбнулась ей и взъерошила копну светлых волос.       Паймон постепенно оживала. После принесённого обеда принялась скакать по комнате, как и положено ребёнку. Просьбу выйти наружу я исполнила тут же. Погода позволяла позабыть про верхнюю одежду. Весна разгорелась тёплым ветром и лазурным небом над головой. Но внутри ещё холодела гнетущая пустота, пускай та и попритихла немного в последние дни. Всюду, куда падал взгляд, бурлили волны и белели облака. Прекрасный пейзаж, которому, впрочем, не хватало крупицы суши у самого горизонта.       Паймон уже было направилась к краю, чтобы забраться на ящики и поглядеть за борт, когда вдруг замерла, прижавшись ко мне. Проследив за её взглядом, я заметила горстку Фатуи. Маленькая ладошка стиснула мою покрепче, мои губы же невольно искривились в ухмылке. Во взглядах напротив читалась неприкрытая неприязнь, ставшая слаще патоки. От неё по телу разбрелось тягучее удовольствие. Ненависть была куда понятнее улыбок. С ней было очевидно, чего ожидать и что держать в руках наготове. Среди деливших одно чувство недовольства лиц приметилось и одно, отличавшееся пустотой. Андрей едва взглянул на меня, не поприветствовав и коротким кивком.       «Поддался-таки обществу», — с некоторой досадой подумала я и подняла руку, маша тому. Ответ был предсказуем. Точнее, его отсутствие. Хмыкнув, я отвернулась и двинулась к фальшборту. Паймон немного успокоилась, когда забралась на ящики рядом и принялась считать круживших над головой чаек. Я же скучающе следила за оживлением сбоку. Моя значимая персона, конечно же, не могла остаться без внимания и обсуждения. Вскоре, впрочем, стало ясно, что пробудило в Фатуи столь острое волнение. Взгляд Милы горел особой злостью, свойственной только тем, на чьём сердце ещё свежели раны. Мне бы угомониться, взяться за ум и наладить отношения, а не подбрасывать дровишек в этот зачинающийся костёр. Но вместо того я только вновь ухмыльнулась, гадая, осмелится ли кто выступить первым. И к моему скупому удивлению, таковой действительно нашёлся. Громкий оклик вынудил обернуться. Высокая девушка с тёмными, как уголь, глазами и такими же волосами глядела на меня с вызовом. Её хамоватое «Эй, госпожа Призванная!» не пробудило ни гнева, ни страха, только любопытство.       — Что же вы так холодны к нам, простым смертным? — Голос её, низкий и грубый, звенел заточенной едкостью, предсказывая занятную беседу. Я не спешила отвечать, борясь с так и норовившей накинуться на губы улыбкой. Как забавно, раньше подобное вогнало бы меня в панику, сейчас же, напротив, веселило. — И словом нас не удостоите? — Она явно начинала терять терпение, остальные же продолжали молчать в гаденьком ожидании.       — А что вы хотите услышать? — наконец, отозвалась я. Собственный голос поразил спокойствием, почти что даже скукой.       — А вам нечем поделиться? — Фатуи продолжала наседать. В отличие от меня в той не пустело отрешение, а горел тот же огонь, что некогда и во мне самой.       — Всё-таки зависит от того, что же вы хотите услышать, — повторила я. Паймон замерла, напряжённо переводя взгляд с меня на черноокую девицу. Её кулачки уже сжались, готовые сбить спесь со всех моих обидчиков.       — Например, ваше отношение к Снежной, — девушка, крадучись, подалась навстречу. — Доходили до нас слухи о вашей нелюбви к нам. С чего же вдруг такие разительные перемены?       — Времена идут, люди меняются, разве это плохо?       — Нет, если мы говорим про годы, а не жалкие недели.       — Прошло гораздо больше, чем «жалкие недели», — особенно выделив последние два слова, заметила я. — Определённые события, слова и чужое мнение помогли мне кое-что понять.       — И что же?       — Что лучше нас вырезать тихо, притворившись союзником? — с гневом выкрикнул кто-то, и многие согласно закивали.       — О, в притворстве нет нужды, — ровным голосом ответила я. — Поверьте, вы давно были бы мертвы, если бы Глаз Бога ещё горел в моём кармане.       — Как самоуверенно, — алые губы Фатуи растянулись в хищной улыбке, пробуждая азарт. — Хотя чего ещё ожидать от легендарных выскочек? Живёте так, будто вам все обязаны. Повсюду вас встречают, как господ, сами Архонты перед вами расстилаются, а простой люд для вас — серый материал, который в случае непригодности можно заменить на раз-два. — Она обернулась, срывая поддерживающие крики. Холод внутри начал понемногу рассеиваться; губы растянулись, уже не пряча улыбки. — Вас это ещё и смешит, — злобно бросила девушка, вернув взгляд на меня.       — Каюсь, у меня сейчас очень ограниченный набор эмоций, — я пожала плечами. — Раньше было повеселее. Жаль, вы не застали те времена.        Толпа затихла, раздражённая моей скудненькой отдачей. Девушка, напротив, завелась ещё больше. Её взгляд потемнел пуще прежнего, рот скривила однобокая ухмылка.       — Зато теперь вы безоружны и так нуждаетесь в защите, — бросила та. — Для этого вскружили голову нашему командиру?       — Как быстро раскрываются секреты, — вздохнула я, — впрочем, и секретом это нельзя назвать. В любом случае наши отношения — сугубо наше личное дело.       — Да? — Мила выступила вперёд. — И с госпожой Синьорой у вас тоже личное было?       — Будешь защищать убийцу? — Я изогнула бровь, с улыбкой глядя на пунцовое кукольное личико. — Чего-то подобного от тебя и стоило ждать.       — Да как вы… — Она уже шагнула ко мне, когда рука черноглазой вернула её обратно. Под строгим взглядом Мила поубавила горячности и притихла.       — На язык вы остры. — Черноглазая вновь обернулась ко мне, сощурившись. — Но как насчёт физических данных? Когда-то вы сражались наравне с самим командиром, и что сейчас? Растеряли всю силу. Видимо, Синьора успела вас вымотать перед смертью.       — Мне не пришлось с ней сражаться, — спокойно возразила я. — Вы, похоже, ничего не знаете о происходящем в вашей же организации, зато так упорно лезете ко мне в душу.       — Что это значит? По всем имеющимся у нас данным вы участвовали в бою.       — Только в качестве стороннего наблюдателя, не более. Кудзё Сара была той, кого вы так отчаянно ищите во мне.       — А не вы ли поклялись убить госпожу Синьору? — Мила вновь оживилась, сверля меня испепеляющим взглядом. — Об этом все знают.       И вновь раздался согласный гул, ещё больше раззадоривший. Какая прелесть, быть так неожиданно загнанной в угол обезумевшей от собственных догадок кучкой. Быть растерзанной не древним богом, не морским чудищем и даже не Предвестником, а теми, за кого когда-то проливала кровь. Как жертвенно поэтична и до безобразия некрасива на деле подобная смерть.       — Поклялась и отказалась от этой клятвы, — ответила я. — Будто вы все стойко придерживаетесь мыслей и взглядов годичной давности. Человек красен трансформацией, а не стагнацией. Топтание на месте равносильно смерти.       — О, нам ещё и философ попался, — черноглазая одобрительно улыбнулась. — Но знаете, госпожа Призванная, чесать языком я не в настроении, пускай и занимаюсь этим уже добрых минут десять.       — Предлагаешь подраться? — склонив голову, спросила я. И поймала азарт, схожий с моим, в угольных глазах Фатуи. — Заведи меня, — осадила ту я, чем вызвала всеобщее замешательство. — Заставь меня разозлиться, пробуди во мне огонь, ткни носом в грязь, что везётся за мною длинным шлейфом с самого Мондштадта, оскорби на худой конец. Хоть что-то, что поможет прогнать скуку. — Я замерла в ожидании и с досадой заметила, как лицо девушки вытягивается в растерянности. — Ничего? Уже успела высыпать все аргументы, прокручивая в голове, как я буду съёживаться в страхе от обвинений и угроз? О, девочка, мне приходилось выслушивать их тысячами, и поверь, те были куда страшнее и больнее твоих куцых и жалких. В следующий раз постарайся нарыть про меня хоть что-то стоящее. Слабо. Пресно и слабо.       Я развернулась, больше разочарованная так и несостоявшейся прогулкой, чем внезапным словесным поединком, когда оклик вынудил замереть на половине пути.       — Барбатос, — черноглазая победно усмехнулась. — Про ваши с ним взаимоотношения, — последнее та произнесла почти что нараспев, выделяя ядовитым тоном, — ходят целые легенды.       — Так я же легенда, — усмехнулась я, — очевидно, к чему ты клонишь, поэтому предупрежу сразу: этим меня тоже не задеть. Жду, когда схватишь меня за горло в следующий раз, но для этого придумай что получше.       Пройдясь взглядом по притихшей толпе, я остановилась на Андрее, чувствуя разочарование и от его бездействия. Вот что было действительно больнее всяких ругательств: равнодушие со стороны тех, чьи глаза когда-то горели, глядя на тебя.       Вернувшись в комнату, я успокоила Паймон, дрожавшую и кидающую невидимым врагам пылкие угрозы. Страх сковывал её на палубе, теперь же, когда опасность миновала, к ней вернулся привычный задор.       — Почему ты ничего не сделала? — накинулась на меня та. — Показала бы им, кто здесь главный!       — Бойкая ты, когда одна, — улыбнулась я в ответ, приглаживая взлохмаченную шевелюру. — В спорах нет смысла. В конце концов отчасти я завишу от этих людей, ведь нахожусь в открытом море, а суша всё никак не показывается.       Паймон недовольно пробурчала что-то о моём неуместном спокойствии и вернулась к игрушкам. Большую часть из последних было решено оставить в Инадзуме: Аяка пообещала пристроить их в добрые руки. Все возражения Паймон пришлось проглотить и выбрать только самые любимые — полусонного енота, фиолетового дракончика и глазастую каплю, напоминавшую о Тарталье.       Сон не шёл, обещая заглянуть ближе к вечеру, а пока оставляя меня наедине с мыслями. Недовольство среди экипажа могло вылиться не в прямое столкновение, — это едва ли страшило — а в действия изподтишка, что только наслаивало проблем. Конечно, можно было бы поплакаться в плечо серого пиджака, и решение не заставило бы себя ждать. Вот только подобное не поспособствовало бы ни улучшению отношений, ни уж тем более желаемой безопасности. Руки потянулись к футляру, высвобождая револьвер из бархатных тисков. В одном Тарталья был прав — он не всегда будет рядом, чтобы прийти на помощь. Раньше такие мысли вызвали бы самодовольную улыбку, а пальцы бы потянулись к тёплому Глазу в кармане. И всё же страха распрощаться с жизнью не было. Похоже, я начинала свыкаться с таким исходом всё сильнее. Нет, я была почти уверена в его неизменном приближении. Скорость, правда, предугадать было невозможно, хотя и здесь закрадывались определённые догадки.       Тёмное дуло гипнотизировало, как могла гипнотизировать только смерть, что выглядывала из него. Если все предположения были верны, то выпусти я хоть все пять пуль себе в висок, ни одна бы не достигла цели: пролетела косо, вопреки всем законам физики, осталась в барабане, исчезла, как по волшебству. Нет, кровь, что текла по венам, и сердце, что разгоняло её, твердили об одном — я была ещё нужна, поэтому и продолжала топтать эту бренную землицу. Наверное, такое должно бы принести облегчение, всё-таки инстинкты имели место быть, несмотря на всё моё упорство в ожидании итога, однако больше будило хмурость и отторжение. Дозволение распоряжаться собственной судьбой, как оказалось, — настоящая роскошь. И как иронично, что у всех прочих — «простых смертных», как выразилась та Фатуи — подобной дилеммы не возникало. Они всецело принадлежали себе, не повязанные ни клятвами, ни великими целями. Свобода — самое дорогое, бесценное, то, что не выменять за звонкую монету. Проклятый Венти оказался прав и здесь.       Нехотя перебирая отдельные вложенные листы и целостные страницы дневника, я попыталась погрузиться в раздумья, но так и не смогла. Усталость ещё давала о себе знать, лениво отводя поток мыслей в русло праздности. Пальцы потянулись к эскизу, дорисовали несколько деталей. Взгляд то и дело обращался к картине Офелии, мешая в воображении её и Аякса. Я замерла на мгновение от внезапной идеи, прежде чем неуверенно взяться за новую картину. Вскоре руки заработали быстрее, прогнав дрожь. Я развернулась и подняла лист, сравнивая с полотном, что висело напротив. Аяксу шли нежные бутоны, как шла и призрачная полудрёма среди спокойных вод. Шли куда больше горящих безумием глаз и засохших ржавых пятен на одежде.       Рисунок стыдливо спрятался за кипой бумаг, стоило стуку в дверь потревожить тишину. Паймон напряжённо глянула на меня. Успокоив ту улыбкой, я направилась ко входу. Андрей выглядел подавленно, старательно прятал взгляд и мялся на одном месте.       — Пришёл убедиться, что с вами всё в порядке, — пробормотал он; на предложение зайти сперва засомневался, затем всё же переступил порог. Его руки то и дело тянулись к вороту, выдавая нервозность и заставляя невольно задуматься, а что делала я сама в таких случаях? Терзала губы или же одёргивала одежду? — Слышал, вы сдружились с Иваном? — В голосе Андрея, на удивление, не послышалась едкой усмешки.       — Успел нажаловаться на меня? — бросила я, делая вид, что совсем не интересуюсь темой, сама же потянулась к стулу и крепко вцепилась в тот. Тарталья должен был непременно узнать о случившемся, раз уже все были в курсе, тогда почему не устроил выволочку во время последней встречи?       — Нет, напротив: сказал, что ваши методы обучения очень эффективны. В подробности не вдавался, но зато смог рассчитать вероятность смерти от различных бедствий.       Андрей криво ухмыльнулся. Успехи соратника его, похоже, не радовали.       — И ты пришёл исправить собственное незавидное положение, — скорее, подытожила, нежели спросила я. Но и в этом прогадала, увидев отрицательное покачивание головой.       — Как я и сказал, просто хотел узнать о вашем самочувствии.       Я ничего не ответила. В поведении Андрея угадывалось нечто странное, несвойственное ему, вот только что именно, уловить никак не удавалось. Короткое прощание и вовсе сбило с толку. Я в сомнении глядела вслед удаляющемуся силуэту, отмечая, как тот осунулся за эти дни. Причина тому была вполне ясна. Как бы Андрей не упорствовал в независимости, с Васей их связывала дружба, и наверняка, крепкая.       — И чего приходил? — пробурчала Паймон, возвращаясь к игрушкам. — Зря только воздух сотрясал. Лучше бы этим своим дружкам мозги вправил.       — Было бы что вправлять, — ответила я и со вздохом опустилась в кресло.       Действительно, вправлять было нечего, и тем не менее именно ради таких Арктур совершил нечто ужасное, погибли Антарес и Ригель. И как же претила сама мысль, что однажды их ряды пополнятся и мною.

***

      Появление Предвестника ближе к вечеру не заставило себя ждать. В его нетерпеливости и желании превратить наши встречи в регулярные сомневаться не приходилось. Паймон махнула на меня и мои извинения рукой, бросив, что всё равно готовилась лечь спать. Я же вспоминала её тяжёлый взгляд, ковыряя вилкой в тарелке и вполуха слушая болтовню Тартальи. Тот оказался необычайно разговорчив на сей раз, при этом сохраняя полную отрешённость темы ото всего, что могло бы вызвать вопросы.       — К примеру, окунь, — с упоением говорил тот, — вопреки всем стереотипам о рыбалке его приходится приманивать шумной наживкой. Сейчас как раз период нереста, жалко, что времени взяться за удочку нет.       — Как тебе это удаётся? — Я подняла взгляд на Предвестника.       — Рыбачить? — растерянно отозвался тот.       — Нет, — я дёрнула головой, — думать о чём-то отвлечённом, когда вокруг творится такое. Каждая следующая минута может оказаться последней, а тебя беспокоят лески да крючки.       — Что же мне теперь каждый день трястись от ужаса? — Тарталья, к моему раздражению, не ответил ни гневом, ни неприязнью, только улыбнулся. Его беззаботность порой пугала даже сильнее мрачности. — И в такое время нужно дорожить мелочами. Тебя, например, спасает рисование, разве нет?       — Пара минут с карандашом в руке не изменят положения, — пробормотала я, не желая признавать его правоту.       — И тем не менее это отвлекает. Проблемы не вечны, как и зима. Всё имеет свой конец.       Я промолчала, давая тишине опуститься между нами. Пустые разговоры не приносили облегчения, на которое, верно, и рассчитывал Предвестник, желая отвлечь меня. Стоило бы поблагодарить его хотя бы за попытку. Бестолковую, и всё же.       — Если позволишь, я бы хотел затронуть одну тему. — Тон его голоса переменился, вынуждая напрячься. В нём уже не слышалась прежняя беззаботность. Я кивнула и принялась перебирать возможные темы, собственные выходки и всё то, что хоть как-то касалось меня. Иван, похоже, не успел выдать меня, значит, оставалось недавнее происшествие на палубе.       — Что ты думаешь о собственном положении? — Вопрос прозвучал совсем неожиданно, сбивая с толку. Я оказалась готова ко всему, кроме него, отчего пришлось повременить с ответом.       — Уточни, пожалуйста, — наконец, попросила я, решив действовать крайне осторожно.       — С твоими возможностями ты могла бы обзавестись личной армией, кораблём, обосноваться где-нибудь в одном месте и жить в своё удовольствие. Кажется, Арктур ввёл для этого специальное понятие — гедонизм. Но при всём этом ты не пользуешься предоставленными привилегиями. Почему?       — Потому что я не чувствую в этом нужды, — с неохотой отозвалась я, уже предвкушая попытки Тартальи вновь пробраться в самое нутро.       — Комфорт и спокойствие не приносят тебе того самого удовольствия?       — Не знаю, мне всё равно, — холодно бросила я, чувствуя, как внутри нарастает тревога, ещё пока тихая, как далёкий перезвон колокольчиков. — И почему тебя это так интересует? Хочешь найти, чем меня подкупить?       — Отчасти. — Признание Предвестника вынудило вновь поднять на него взгляд. — Я не понимаю тебя, твоих мотивов, но при этом чувствую нечто, будто бы даже знакомое. Порой и меня одолевает скука от этой роскоши вокруг. Мне бы хватило и простой комнатушки со столом и кроватью, но ведь высоким чинам такое не под стать. — Он умолк на некоторое время и продолжал, так и не дождавшись от меня никакой реакции. — В то же время деньги помогают уладить многие проблемы, власть и имя — избавиться от докучливой преграды на пути. Я бы вряд ли смог отказаться ото всего этого, разве что если бы кто-то близкий поставил мне ультиматум. — И вновь воцарилась тишина. Я ловила пристальные взгляды, прекрасно понимая, к чему ведёт Тарталья. Он словно ждал намёка от меня, даже самого незначительного и едва уловимого. Мне же играться с подобными темами отнюдь не хотелось. — Поэтому, — вновь заговорил он, — меня распирает любопытство, что движет тобой в выборе жизненного пути.       — Его отсутствие, — коротко ответила я, окончательно растеряв всякий интерес к еде и оставив остатки той в покое. — Я не собираюсь принуждать тебя к чему-то или, как выразился ты сам, ставить ультиматумы. Я никто для тебя, как и для всех в этом мире. Мои мнимые регалии и тот почёт, который те вызывают, ничего не меняют. Здесь я для конкретной цели — стать очередным звеном в длинной и последовательной цепи, так что можешь не ломать голову в попытке добраться до моих мотивов.       — Так объясни, — Тарталья отложил вилку и подался вперёд, не сводя с меня пронзительных голубых глаз.       — Я же говорила, что не смогу даже при всём желании.       — Та твоя фраза про некую правду, — будто не слыша меня, продолжил он, — от которой мне якобы захочется убить тебя. Дай хоть крохотный намёк, что она из себя представляет.       — Это не относится только к тебе, — пробормотала я, тщательно подбирая каждое слово.       — Значит, масштабы большие. — Он сощурился и задумчиво прикрыл рот ладонью. — Возможно, с весь Тейват. Похоже, я прав. — Его улыбка вынудила спешно опустить голову. Тот, похоже, успел прочитать всё по одному моему виду. — Хотя о чём это я? Тут и гадать не к чему: дела Призванных всегда отличались широтой. Но тогда назревает другой вопрос — как это отразится на всех нас? Ты готовишь нечто серьёзное, дабы перестроить наш мир или же хочешь привнести иные изменения? Мне искренне любопытно, в конце концов я тоже часть Тейвата.       Голубые глаза ни на мгновение не отрывались от меня, из-за чего сохранять спокойствие стало почти что невозможно. И всё же мне чудом удалось утихомирить сердце и унять нервные пальцы. Я выпрямилась, понимая, что всякая ложь станет для Предвестника отличным поводом копнуть глубже. Возможно, даже прибегнуть к не самым приятным способам добычи той самой пресловутой правды.       — Я уже неоднократно намекала тебе на это, один раз даже сказала прямо в лоб, но ты продолжаешь делать вид, что ничего не понимаешь. Не притворяйся дурачком, Аякс, тебе это не к лицу. — Широкие плечи чуть дёрнулись от звука собственного имени. Тарталья продолжал буравить меня взглядом. — Всё стремится к равновесию, — медленно продолжила я и машинально прочертила пальцем круг в воздухе. — Твои же слова о том, что за осенью последует весна, чтобы затем перерасти в долгую зиму. Если нарушить цикл, то это приведёт к смерти всего живого. Призванные не отличаются от природы. Один из нас непременно должен обратить чуждый ему мир в холодную зиму, чтобы следующий мог принести с собой теплоту лета.       — И… что же должна принести ты? — Голос Аякса дрогнул, выдавая волнение. Я улыбнулась.       — Несложно догадаться, если вспомнить, что Шестому удалось предотвратить катастрофу Каэнри’ах.       Ответа не последовало. В голубых глазах загорелось сомнение. Предвестник явно боролся с набросившимися на него мыслями, пока, наконец, не прикрыл глаза и тихо спросил:       — И ты хочешь этого?       — Мои желание не имеют значения, — с лёгкостью призналась я, уже давно принявшая этот жестокий факт. — Важен только баланс. История циклична не только здесь. Земля также не отличается любовью к хаосу. Могу предположить, что ваши боги следят и за ней. Их установленный многие века назад порядок имеет власть над всем живым до сих пор. Порядок — это предсказуемость; хаос — его обратная сторона. Как правитель, я бы, конечно же, предпочла первое второму, иначе оказалась бы в эпицентре анархии с отрубленной головой. Но за порядком сложно уследить без жёстких мер, которые может повлечь за собой свобода. Свобода выбора, свобода слова, свобода действия. Лишить её народ — означает наречь себя диктатором, подорвать собственный авторитет и каждую ночь, ложась в постель, бояться не встретить рассвет. Тогда как же поступить, чтобы сохранить и порядок, и собственную голову?       — Дать людям лживую свободу. — На лицо Аякс опустилась тень. Внутри заворочалась вина, кусая и шепча, что мучиться от осознания собственной безвольности могла только я. Долгое время прошло в тишине, нарушаемой лишь размеренным пением волн. Предвестник сохранял упорное молчание, прикрывшись ладонями. Когда же вновь взглянул на меня, то заставил невольно поёжиться от решимости в голубых глазах. — От своего обещания огородить тебя от опасности я не отрекусь. Однако от самой себя я тебя не уберегу. Только попрошу не губить себя понапрасну. Знаю, как нелепо звучит моя просьба, и всё же. Если тебе суждено уйти совсем скоро, то позволь хотя бы побыть рядом этот недолгий срок.       Сердце заныло, раздираемое противоположными чувствами. Дурными и наивными, просящими поддаться; холодными и трезвыми, призывающими одуматься.       — Ты же сам обрекаешь себя на страдания рядом со мной, — сомневаясь в собственных же словах, ответила я. — К чему тратить время бестолку на того, кого нельзя спасти? Проживи жизнь в удовольствии, встреть подходящую пассию, вырасти наследников и закончи жизнь достойно в спокойствии и окружении семьи. Не в этом ли счастье? В той самой предсказуемости, которую дарят боги взамен на послушание. У тебя есть возможность выбрать, и на твоём месте я бы предпочла такой путь.       — Но ты не на моём месте, — губы Аякса растянула мягкая улыбка. — Да и я не любитель спокойствия, иначе бы не было ни этого разговора, ни нашего знакомства. Так что позволь мне решать, какому пути придерживаться.       — Как знаешь, — отозвалась я. — Не мне указывать тебе.       — Я сделаю всё, что смогу, чтобы уберечь тебя, — донеслось до ушей ещё одно тихое обещание, прежде чем тонкие пальцы осторожно коснулись моего лица. Я застыла, боясь пошевелиться не от страха — от вспыхнувшего внутри чувства. Однако не отстранилась, позволяя Предвестнику убрать прядь волос за ухо. — Взамен прошу лишь быть рядом.       Я отвела взгляд, чувствуя, как к щекам приливает кровь. Чувства вскоре обещали сожрать целиком без остатка. Как долго ещё удастся сохранить тот островок трезвости, что ещё сдерживал от поспешности в действиях, оставалось только гадать.

***

      Утро встретило бойким возгласом и толчком в бок. Паймон накинулась на меня, сжимая, теребя и прося поскорее прогуляться. Мои хмурые замечания о завтраке та встретила настойчивыми просьбами сперва выйти.       — Надоело мне сидеть в этих стенах! — негодовала она. — Неужели тебе нет? Скука смертная, хочу простора!       Со вздохом велев подождать меня, я поплелась в ванную. Зеркало, прежде вызывавшее панику, теперь не пугало с прежней силой. Я позволила отражению взглянуть на меня, отмечая, что с лица успела сойти привычная бледность. Хмурость никуда не делась, как и мрачность взгляда, однако какие-никакие улучшения всё-таки имелись. Мысленно гадая, как кто-то, вроде Аякса, мог счесть меня красивой, я плеснула холодной водой на себя, чувствуя её обжигающе трезвящее прикосновение. Мысли кружили вокруг вчерашнего, заставляя сердце биться чаще. Отчаянно хотелось поверить тем чувствам, что зажглись в груди, поверить услышанным словам и увиденной нежности в голубых глазах. Вот только прошлое не давало забыть себя, напоминало каждый раз о старых ранах и готовило руку, чтобы всечь мне снова.       Болтовня Паймон доносилась, словно из-под толщи воды. Растерянно слушая её, я брела следом, тщетно пытаясь разложить разбросанные по сознанию мысли. О порядке не могло идти и речь, лишь бы просто разобрать их, сваленные в необъятную кучу. Но каждая следующая давалась с бóльшим трудом, ведь погружала в собственные страхи глубже. Я с растерянностью поняла, что боюсь Тарталью, но не как прежде. Страшил не он сам, а то, что пробуждалось во мне при его виде. Невольно вспомнились и Арктур, писавший о своих трепетных чувствах к Далии, и Ригель, навеки заключённая в каменную темницу, охраняемую Сяо. Любовь Призванных была обречена так или иначе, могла ли я в угоду собственному эгоизму втянуть в эту бескрайнюю скорбь Аякса? Обращусь ли я в ледяную скульптуру, породнившись судьбами с Ригель? Станет ли Аякс моим извечным хранителем, как стал Сяо?       Свежий морской бриз на сей раз не принёс облегчения. Взъерошил волосы, будто насмехаясь, и шутливо брызнул холодными каплями в лицо. Перемешанные воспоминания прошлой и нынешней жизни замелькали в глубоких водах далеко внизу. Среди волн то появлялись, то пропадали лица, глаза, улыбки; в шёпоте волн слышались знакомые голоса, шепчущие и кричащие. Они ускользали, исчезали, прежде чем рука успевала протянуться к ним.       А существовали ли они наяву?       Случайная мысль сбила дыхание, вернула вдруг к старым вопросам. Они волновали и Арктура, как и подлинность нынешнего тела. Взгляд не замечал различий: все родинки были на месте, в зеркале отражалось то же лицо, разве что осунувшееся и заметно исхудавшее за время пиршества Огня. Впрочем, он успел обглодать не только кости и мышцы.       Громкий оклик вернул в реальность. Я не удивилась появлению той самой вчерашней черноглазой девушки. Напротив, была даже рада той, позволившей вырваться из когтистых лап собственного разума.       — Наша прошлая беседа так и не завершилась, — вздёрнув подбородок, обратилась та ко мне. Я же не ответила, разглядывая её статную фигуру, широкие плечи и точёные скулы. Она непременно должна была пользоваться популярностью у противоположного пола за длинные вьющиеся волосы, тонкий орлиный нос и пухлые губы. Её угольным глазам шёл гнев, шла необузданная ярость, как рукам шло оружие. Внутри заворочалась слабая зависть, которой я невольно улыбнулась. Прочти мои мысли кто, называл бы сумасшедшей. — Мои слова кажутся вам смешными? — с вызовом спросила та, скривившись.       — Нет, я смеюсь над собой, — открыто призналась я. — Но неважно. Лучше скажи, как дела у вас? Я совсем позабыла, как общаться с людьми на обычные темы, так что если вдруг понесёт, то предупреди.       Девушка замерла в полной растерянности, скользя по мне ничего не понимающим взглядом. Наверняка искала подвох. Как и я сама искала во всех.       — Вас интересует жизнь обычных людей? Удивительно. — Её пухлые губы вновь растянулись в ухмылке, так ей шедшей и делавшей похожей на одну из тех воительниц древних веков. Суровых и вершивших подвиги в одиночку. Кто-то, подобный ей, должен был стоять вместо меня сейчас.       — Можешь обращаться ко мне на «ты», — предложила я и вновь поймала изумление в угольных глазах. — Мне не принципиальны все эти формальности.       Она затихла, явно раздумывая, крылась ли какая-то ловушка в моих словах. Наверное, так же я выглядела и сама, когда пыталась уловить ложь. Как забавно было читать схожие со своими эмоции на чужом лице. И вновь я не сдержала улыбки, вынуждая Фатуи нервничать сильнее.       — Представишься? — предложила я и заметила нахмурившиеся личико Паймон.       — Хотите познакомиться, надо же, что за неожиданность? — бросила девушка. В голосе её мелькнуло сомнение, давая надежду на смягчение острых углов. Взгляд вновь прошёлся по мне, прежде чем та с неохотой бросила: — Ирина.       — Кассия, — кивнула я. — В любой другой ситуации протянула бы руку, но, думаю, тебе не захочется меня касаться.       — Отчего же? Обменяться рукопожатием с самой Призванной, можно ли удостоиться бóльшей чести? — Ирина неожиданно загорелась интересом и двинулась навстречу. Паймон тут же встала между нами, оттесняя меня назад и испепеляюще глядя на ту. — Но, кажется, мне этого сделать не позволят.       — Паймон, — осторожно обратилась я к ней, — всё хорошо, меня не тронут.       — Как же! — воскликнула та в ответ. — Всякий раз, как ты говоришь так, потом оказываешься в предсмертном состоянии! Когда начнёшь уже головой думать?       — Обещаю, что сейчас всё пройдёт хорошо. — Я подняла взгляд на Ирину. — Правда ведь?       — Клянусь честью Фатуи, — гордо заявила она.       — Нет у вас чести, — пробурчала Паймон, но всё-таки дала мне пройти.       Пальцы Ирины крепко сжали мои. Я улыбнулась, ничуть не обидевшись на её насмешливое замечание о моей почти детской ладошке в сравнении с её. И снова моя реакция вызвала в той растерянность. Наверняка ведь ожидала встретить грубую дикарку, на любое оскорбление обнажавшую меч. Какое-то время та и правда бродила в моём обличии. Какое счастье, что всё то осталось позади.       — Значит, ты теперь на нашей стороне? — Фатуи пристально взглянула на меня.       — Не могу сказать «да», но и не собираюсь становиться вашим врагом. Сейчас нам по пути, но всё может измениться.       — Ох, как уклончиво. Говорите, прямо как наш командир, когда тот не хочет вдаваться в подробности. Хотя вы не только в этом схожи.       Мои брови медленно поползли вверх. Странно было вот так сразу слышать нечто подобное от того, кто ещё вчера осыпал проклятиями.       — Может быть, я не так уж и хорошо знаю Тарталью, — я дёрнула плечами и с досадой отметила неестественность собственного голоса. Ирина вновь усмехнулась — уловила фальшь.       — Да ладно, все уже давно заметили вашу близость. — Её взгляд скользнул по моей шее. — На тебе его шарф, а это сродни предложению руки и сердца. Он с ним никогда прежде не расставался.       — Одолжила на время, — солгала я, зная, что толку в этом не было никакого. — Потом верну.       — Ну да, конечно, — хмыкнула Ирина, подтверждая, что едва ли поверила мне. — Даже интересно, чем ты его зацепила. Мила уже сколько лет вокруг него вьётся, а едва ли заслужила и короткую похвалу и беглый взгляд.       — Что за наглость? — встряла Паймон. — Выбирай-ка выражения и следи за вопросами. И вообще не твоего ума дела, что у них там происходит!       — Пожалуй, соглашусь. — Я нахмурилась, следя за тем, как Ирина меняется в лице. Спесь быстро сошла с неё, уступив место сомнениям. Вспомнила, с кем говорит. — Но на все другие вопросы отвечу с удовольствием, — я попыталась смягчить ситуацию.       — Хорошо, приношу извинения за грубость, — с трудом выдавила из себя Фатуи, явно не привыкшая просить прощения. — Говорят, ты одолела Осиала. Это правда?       — Скорее, помогла. Но я была не одна.       — Да? А все приписывают победу над ними только тебе одной.       — Культ Призванных неисправим, — усмехнулась я. — Адепты и вся верхушка Цисин были со мной, так что все слухи о моей великой силе — враньё.       — И тем не менее многие видели ваше сражение с командиром. Из боя с ним редко кому удаётся выбраться живым.       — И вновь я была не одна. Дилюк Рагнвиндр был рядом.       — Верно, про него тоже говорили. Как много шишек ты знаешь, — улыбнулась Ирина. — Но больше поражает, что все они так или иначе оказываются на твоей стороне. Взять даже Трикомиссию. Никогда бы не подумала, что Кудзё пойдёт против главы клана.       Угольные глаза с интересом сосредоточились на мне. Фатуи явно ждала пикантных подробностей, на что я лишь развела руками, давая понять, что никаких пикантных подробностей та не услышит.       В поле зрения появилось ещё несколько человек, при виде нас замершие, как вкопанные. Я заметила, как напряглась Ирина, гадая, послужило ли тому причиной общение со мной на глазах у других, либо же что другое. Она тут же поспешила попрощаться, бегло поблагодарив за беседу, и широким шагом направилась к товарищам. Сердце кольнуло чувство, прежде напоминавшее о себе только в толпе. Тарталья был прав — нет хуже одиночества, чем то, которое пожирало в самой гуще людей.

***

      Мольберт ждал меня прямо посреди комнаты. Паймон, повертевшись вокруг него, вынесла вердикт — «Скучно!» — и уселась за письмо. Рисование её не особо увлекало, хоть я и пыталась привить ей любовь к нему не единожды.       Руки в волнении потянулись к краскам и кисточке. Палитры не было, из-за чего я без зазрения совести выложила все фрукты и взяла тарелку. Вряд ли за порчу сервиза кто-то посмеет упрекнуть меня. Первые линии неровно легли на холст. Я совсем отвыкла от работы с красками, хоть руки и помнили ощущения кистей. Вскоре проступили первые несмелые очертания будущей картины. Я замерла, глядя на алый диск солнца из окна, и улыбнулась тому, благодаря за так удачно подобранное время.