В день, когда сошлись звёзды

      «Эта страна восхитительна. Её словно бы сотворили боги, но всякий раз в этой мысли меня спешат разубедить: строители, снующие со странными дребезжащими приборами; маляры, одним мазком превращающие унылую серость в буйство красок; простые горожане, в чьих руках мелькают диковинные приборы. С их помощью они связываются друг с другом на расстоянии, делают живущие собственной жизнью фотографии и бесконечно ищут новое. Универсальное устройство, что сочетает в себе множество аппаратов сразу.       Движущиеся картинки наблюдаются и на улицах. Громадные, как их назвали, экраны развешаны повсюду, передавая последние новости и сообщая о новинках. Я стараюсь сохранять лицо, хоть это и удаётся мне с большим трудом. Ориакс улыбается, говоря, что со стороны я выгляжу уж слишком напряженным, и просит расслабиться, но ни его слова, ни его прикосновения не дарят мне покоя, как прежде.       Я ощущаю, как внутри зарождается новое чувство. Сперва я не придавал ему особого значения, списывал то на смену обстановки, изумление, возможно потерянность. Однако теперь чётко осознал его присутствие внутри. Пока что разобрать его на детали и выяснить причину не представляется возможным. Меня приглашают посетить и театры, и галереи, и научные центры, и здание управления.       Сегодняшний день я провёл с местной властью. Забавно видеть среди них смешение и женщин, и мужчин. Мой фюрер никогда бы не принял подобного. Но вынужден признать, что одна из этих дам заинтересовала меня. Её настойчивые попытки привести всякий разговор к теме науки отчасти даже восхитили. Не слишком-то сильно, чтобы та встала на один уровень с мужчинами, однако радость отчего-то не покидает меня. В её глазах я видел жадность и готовность пожертвовать всем ради науки, пускай речи её старательно обходили все возможные риски. Некое чувство подсказывает, что мы сможем найти общий язык.       К слову, о языках. Здесь говорят на английском. Довольно старом, если учесть, что я, будучи носителем его как второго родного, едва ли понимаю долгие предложения. Акцент, быстроватый и грубый, смущает вдвойне. Возможно, я потрачу время на то, чтобы отточить уже узнанное. Мне придется задержаться здесь на значительно более долгий срок, нежели предполагалось изначально.       Рисковать и намекать на какие-либо идеи, что успели поселиться и даже разрастись в Инадзуме, я не стал. В этом нет выгоды. По крайней мере сейчас. Если Инадзума — глухая деревенька с парой-тройкой остолопов, умеющих в лучшем случае читать по слогам, то Каэнри’ах — оплот знаний. И вплеснуть едкую смесь в её тихий омут — означает вызвать ненужное бурление. Ко мне прислушиваются. Значит, возможность влить осторожно, понемногу всё же имеется. Если придётся, то даже по капле, крохотной и редкой, но я сделаю это. Ту силу, что таит в себе Каэнри’ах, нельзя оставлять на произвол судьбы или вверять в руки глупцам. Подобное в лучшем случает обернётся ничем, а в худшем — гибелью всей цивилизации. Она так или иначе обречена, если рано или поздно не поддастся мне, воспротивится строгим идеям и порядкам. Я знаю, что способен на это. Глаз Бога ещё не был мне дарован, но скоро — всё моё тело ощущает его близившуюся мощь — я непременно заслужу его. Как всякий до меня. Я избран и избран вопреки случаю. Я избран править, избран создавать и уничтожать, как призван против воли смерти к жизни вновь.       Эти мысли не дают мне покоя ни днём, ни ночью. Подтверждение им горит в каждом случайно пойманном взгляде. Восхищение и покорность, любовь и преданность. И они верны. Они правдивы и искренни.       Меня избрали в Совет. Лишённая Архонта страна достигла значительных успехов. Но не вопреки, а благодаря. Люди здесь не сдержаны оковами порядков в отношении науки, что я полностью одобряю. Дисциплина должна нести лишь физический характер для тех, кто способен перевернуть мир. Все прочие созданы лишь для подчинения и узколобого раболепия перед ними. Уверен, пройдёт не так много времени, когда меня пригласят возглавить это место. Сдержанность и холодная решимость, с которой я легко играюсь со всеми здесь, как с шахматными фигурками, непременно даст плоды.       Из высшей власти мне приглянулись трое: та женщина-учёный с презабавным и длинным именем Рэйндоттир (дальше Р.), светловолосый юноша с холодным взглядом, что служит местному королю, и сам король. Последний лишь в качестве марионетки: он глуп и слеп, что, впрочем, ожидаемо. У руля власти редко стоят достойные. Его рука некрепка. Это легко считывается в общении подчинённых с ним. В их глазах нет восхищения и покорности, когда те обращаются к нему. Но я вижу это по отношению ко мне.       Эти мысли я озвучу лишь единожды, и если они принесут плоды в дальнейшем, то вероятен шанс их постепенного развития. Они опасны для любопытных глаз и пытливых умов, посему дневник теперь предстоит оберегать с особой тщательностью. Это я поручу Ориаксу, с собой же буду носить поддельный, чтобы изредка делать вид, будто пишу в нём мысли или делаю беглые пометки о планах.       Революция. Её огненное буйство зарождает всё то же незнакомое чувство. Я смотрю на золотую корону и вижу, как та опускается на мою голову. Я слышу слабый хрип никудышного старика, и понимаю, как бестолковы его распоряжения в сравнении с моими.       За несколько недель под моим руководством было учреждено свыше десяти исследовательских групп. Первым четырём я поручил пустить в массовое производство ружья, пистолеты, гаубицы и автоматы. Все чертежи были предоставлены в нужные руки. Я лично провёл отбор, тщательный и долгий. В отобранных я увидел ту же страсть, что горела и во мне: страсть к вооружению и безопасности, что то могло обеспечить. Ещё двум велел заняться медициной. Сам я в ней не силён, посему смог поделиться лишь названиями обезболивающих и снотворных. Ещё трём — обеспечить население необходимыми сведениями обо мне. Агитация не должна быть навязчивой. Пускай народ уповает на мысли, что сам возвёл меня на трон. И наконец, к последней примкнуло несколько избранных учёных во главе той самой Р. Её личное прошение о моём покровительстве вызвало сперва подозрения, однако же вскоре те отпали. Идеи, что разрастаются в её сознании, уж слишком схожи с моими. Она не говорит об этом вслух, только показывает и пишет в отчётах. Она ищет вечность, ищет путь к бесконечным знаниям. Её желание — грех. Как и моё. Мы похожи в своих пороках, как бы ни прискорбно было признаться в этом самому себе. Разговора о восстании меж нами не случалось пока. Ещё слишком рано, нужно подготовить почву, выровнять её, избавиться от камней. Она поможет мне в этом, я же сохраню ей жизнь. Если подчинится.       Юнец, командующий стражей, Дайнслейф (дальше привычно Д.). С ним могут возникнуть проблемы. Его преданность ссохшемуся немощу, зовущему себя королём, поражает. Все мои ненавязчивые попытки сблизиться с этим юным дарованием не привели ни к чему. Он упорствует только в верности и клятве ею. Многие бы проблемы решились, если бы он был на моей стороне, молчаливый и покорный. У них с Ориаксом много общего, что даже смешит. Впрочем, мягкость последнего выгодно отличает его от Д.       Ориакс твердит о некоей девушке, в которую якобы влюблён Д. Если такое и правда имеет место быть, то с её помощью мне вполне может подвернуться удача. Прямой шантаж — не самый выгодный способ, но один из самых действенных, если попадает точно в цель. Это стоит обдумать, но чуть позже. Сперва пускай взволнуется народ, пустит первые ростки сомнения в его сердце.       Оружие постепенно обретает знакомый мне вид. Старик на троне сперва упорствовал, вопрошал, от кого нам предстоит защищаться, чтобы успокоиться от размытого ответа «враги». Он теряет разум, его подслеповатые мутные глазки едва ли могут различить меня. Гнев закипает во мне всякий раз, как приходится представать перед этим ничтожеством. И всё же держать себя в руках ещё мне по силам. Вот только как долго?       Р. заинтересовалась моими мыслями о крови. Естественно, никаких упоминаний Первого и его «греха», что бы тот из себя ни представлял. Так, вскользь высказал идею о её отличии, будто бы где-то читал об этом. Она собрала несколько склянок. Забавно, здесь знают о шприцах и анатомии вен. Я приятно удивлён. Обещала вскоре сообщить о результатах. Пока что займусь делами и просмотрю отчёты. Работа движется семимильными шагами, что отнюдь неудивительно: здесь собрались лучшие умы этого не такого уж захудалого мирка.       В распоряжение мне и Ориаксу предоставили тот диковинный аппарат, сайфер, как его здесь кличут. Не вижу в названии смысла. «Шифр»? Но да ладно. Полезность его переоценить сложно. Я с лёгкостью могу писать Ориаксу из любого места, где ловит некая «сеть». Паутины, однако, нигде не видно. Я не смею говорить о личном при помощи этого чудо-устройства. Бумага надёжнее, бумага не отправится гулять по чужим ртам и ушам самостоятельно. Ориакс, точно малый ребёнок, присылает мне набор странных символов, смеясь всякий раз, когда я спрашиваю, для чего он отнимает моё время. Говорит, что скучает, когда мы расстаёмся. Ожидаемо: дел на меня навалилось даже больше, чем того хотелось.       Р. предоставила первые результаты. Неплодотворные. Признаться, я огорчился, узнав лишь о влиянии источников магии на мою кровь. От них она закипает, начинает бурлить сильнее и, кажется, даёт некие сгустки. Всё это — при длительном её воздействии. Влияние магии я ощущаю и сам, хоть и не заинтересован в последствиях. Меня оберегают боги, они сами сказали мне об этом. Но что если… есть нечто выше их? Подобные предположения подкармливают червяков в моём сознании. Они появились давно, и я прекрасно знаю, каковы их цели. Им меня не сломить, всего-навсего мелкая напасть, призванная ещё сильнее закалить во мне уверенность. Я не настолько глуп, чтобы поддаваться им.       Ориакс впервые заговорил о том, что так тихо грызёт и меня. Я пришёл в гнев, оставил на его прекрасном личике след, но он должен понимать, когда следует держать рот закрытым. Вымаливать прощения я, как и прежде, не намерен. Он всегда возвращается самостоятельно, осознав собственную неправоту.       Пришедшие письма из Инадзумы не вызвали ничего, кроме скуки. Меня уже не возбуждали известия о продвижении там поставленных мною же лиц, как не интересовали и последние новости. Из дурёх, ожидаемо, написала лишь Э. Робкие попытки выудить информацию о Каэнри’ах через вопросы о самочувствии и делах насмешили. Конечно же, я отвечу ей, не в моих интересах лишаться той ниточки, что связывает ещё с прошлым. В конце концов Инадзума может послужить мне в качестве убежища, если что-то пойдёт не по плану. Моё влияние там велико, но и здесь вскоре будет не меньше.       Все выбранные группы для исследований постепенно обрастают положительными результатами. Ружья вышли на редкость практичными, их форма слегка отличается от изначальной, но вполне удовлетворяет все запросы. Магазин пистолетов удалось увеличить на десять дополнительных патронов. Тяжесть их, конечно, тоже возросла, но Д. по моей просьбе с лёгкостью разобрался с несколькими мишенями, будто бы держал всего лишь палку, но никак не оружие весом в несколько килограммов. Приметилась и одна занятная особенность. В его руках пули обрели бóльшую скорость, а следовательно, и пробивную способность. У здешних нет Глаз, однако есть нечто иное, что не видно взгляду. Д. называет это силой Каэнри’ах. Расплывчато. В подробности он не вдаётся, как и все остальные. Возможно, они ещё не доверились мне всецело, что отчасти можно понять. И всё же это вселяет некоторую досаду.       Р. вновь не порадовала результатами. Она явно не торопится, увлечена самим процессом, но не его результатами. Мне ли осуждать её, если и сам не отличаюсь сдержанностью в личных пристрастиях? Дам ей свободу действия и время, не стану повторять ошибок Г. Забавно, я впервые задумался о его неидеальности и поспешности в некоторых аспектах. Впрочем, этому не стоит уделять так много внимания здесь.       На улицах замечается оживление при моём появлении. Некоторые просят подписать что-то, и я не отказываю. Многие же молят о совместной фотографии. Здесь же приходится быть настойчивее и ссылаться на неуверенность в безопасности. Я прошу сохранять дистанцию, но делаю это мягко, как и подобает всеобщему любимцу. Новости о короле постепенно сместились сводками обо мне. Ориакс часто показывает их мне, улыбаясь и подбадривая меня. Он не сомневается во мне, чего я сам себе позволить не могу. Мой взгляд ищет иссохшее старое тельце, руки тянутся к тонкой слабой шее. Эти фантазии вытеснили все прочие. Бороться с ними с каждым днём становится всё труднее.       Я чувствую её. Зависть. Всё время рядом, притаившись, брела она. Тихо, чтобы не спугнуть, и осторожно, чтобы не вызвать лишних подозрений. Она слаба, ПОКА слаба, но вскоре обещает окрепнуть, если не прижечь ей её длинный хвост. Её голос звучит всё чаще. Я узнал его. Сперва принял по незнанию за собственные мысли. Просьбы иронично вторят и моим, тайным и запрятанным глубоко внутри. Сулит блага, торопит. От шёпота её тело переполняется. Вскоре, я уже чую разряженных воздух вокруг, я обрету его.       Король совсем ослаб. Вероятность не сомкнуть вокруг его тщедушной шейки пальцы злит, огорчает. И в то же время удивляет. Я обеспокоен двойственностью собственных чувств. Их я представлял нетелесным плодом фантазии, однако почему же они крепнут, будто бы даже обретают ту самую форму?       Впервые я увидел ЕГО сегодня. Последняя встреча вымотала меня, обратила в равнодушие к Ориаксу и повалила на кровать. ОН предстал передо мною воплощением всего, что скрывали тайные мечты. Гордость и стан, могущество и бесстрашие. ОН протянул широкую ладонь, шире, казалось, моей, но как же такое возможно, ведь им был я сам? Мы говорили долго, исступленно и самозабвенно. Зависть расползалась во мне, липла к душе, будоражила сознание. ОН заверил, что в ней нет ничего нечистого, она лишь ступень, которую необходимо преодолеть. Все те мысли, о которых я и помыслить не мог лились из ЕГО уст уверенными речами, обещая вскоре воплотиться в реальность. ЕГО взгляд запечатала память, горделивый и лишенный всякого волнения. Но ведь ОН — не более, чем часть меня, значит, и мне подвластны те же чувства.       Утро застало внезапно, оборвало прекрасное видение. Оно ещё живо, отчётливо перед глазами, когда эти строки заполняют дневник. Противоречивые чувства переполняют меня. День предстоит нелегкий. Р. пригласила на встречу. Разговоры с ней истончают запасы сил порой не хуже физических упражнений, к коим пристрастил меня Ориакс. Его недвусмысленные намёки на мой выпирающий живот сперва разозлили, вскоре же заставили согласиться. Внешний вид должен быть безупречен.       Р. говорила обо всём и ни о чём, увлечённая больше моей кровью. Беседа постепенно отрезала все прочие темы, кроме последней. Неожиданное предложение застало врасплох. В её глазах не горела хитрость, сколько бы я ни вглядывался. Она не торопила с ответом, как я не тороплюсь сейчас оставлять вопрос на бумаге. Подозрения обточили меня со всех сторон, сделали грубым, недоверчивым, отчего подобное кажется ловушкой. Примитивной, но манящей лёгкостью воплощения мечты в реальность. Мне следует прийти в себя, успокоиться. Спешка в подобном может стоить жизни.       Некоторое время я оставлял дневник без записей. Недели не принесли ничего, будоражащего, всё вокруг застряло, как заноза в пальце, в пучине одного и того же дня, на выдохе сменяющегося ночью, а на вдохе повторяющего круговорот снова. Ориакс пропадает с одним из тех аппаратов сутки на пролёт. Забавно читать новости в той самой сети, какой популярностью он пользуется у юных девиц. Однако я не удивлён: он красив и правилен. Слишком, чтобы принадлежать кому-то, кроме меня. И он прекрасно понимает это. Уповай на преданность собственного Проводника, мой нескорый потомок. Уповай на его покорность и безоговорочную готовность отдать ради тебя всё. Не доверяй им, тем, кто вьётся вокруг, они видят в тебе лишь объект наживы. Что и доказывает моя успешная компания по агитации. Листовки с моим лицом расходятся по рукам, украшают дома и окна. Продвигаться одному теперь не представляется возможным, только в окружении плотного кольца из крепких стражников. Д. не поскупился и предоставил самых лучших для моей защиты. Его отношение остаётся для меня загадкой: держится на расстоянии, но и не обделяет помощью. Сдаётся мне, это не самый плохой знак, а возможно, и даже хороший. Ориакс говорит о схожем с моим — как всегда — мнении, якобы Д. поубавил холодности в отношении меня. Что же, буду ожидать дальнейшего развития ситуации. Спешность излишня и губительна, хоть так и тянет поддаться тонкому голосочку внутри. Он не может принадлежать ЕМУ, никак нет; кому-то другому, растущему внутри постепенно, осторожно. Но хватит об этом, я порядком устал.       Р. вновь пригласила встретиться, на сей раз по делу. Впервые женщина не вызывает во мне отвращения одним своим видом и голосом, а напротив, интересует. Забавно осознавать, как меняет время. Или же я, наконец, нашёл близкого по духу. Её слова поражают схожестью с моими, несмотря на скудость наших обсуждений в этот раз. Исследования крови дали плоды. Р. заявляет о её плодотворном действии на некую скверну. Сути самого этого явления она не объяснила, уклончиво намекнула, что ещё не время, однако попросила выслать несколько странных в устройств Инадзуму. В их внутренностях находятся ёмкости с кровью, и мне остаётся лишь гадать, как Р. планирует доставить те через море в целости и сохранности. Её уверенность в любом вопросе поражает. В ней есть нечто схожее с НИМ, хоть мне и болезненно осознавать это.       ОН вновь посещал меня сегодня, говорил с такой же уверенностью, действующей успокаивающе. Просил повременить с революцией, вкрадчиво уверял в скором пробуждении народа без моей помощи. Я вопрошал о поводах, ОН же только улыбался, искрясь весельем в тёмных глазах.       Король начал догадываться. Я понял это по уредившимся встречам с Д. Он не лишил меня охраны, но и рассчитывать на дополнительную помощь впредь бессмысленно. Р. передала тревожные известия через письмо, ловко зашифровала всё, отчего пришлось покорпеть над разгадкой. Но я догадался. Она знала немецкий, заменила некоторые буквы, словно бы писала на нём. Эксперименты вскоре обещали прикрыть.       «Слишком дорогое обслуживание», — как заявил один из приближённых короля. Нет, дело, естественно, было в другом.       Слухи о новом открытии Р. уже успели взволновать простаков, бестолковых разумом, но устрашающих массой. Р., мудрая и хитрая, как никто другой, обозначила открытие просто и весьма эффективно — «Лекарство от всякого недуга». Конечно же, подобное не могло не возыметь эффект. Почту, что каким-то чудом умещалась в этом маленьком приспособлении, наводнили сотни страждущих, безликих и до омерзения одинаковых в своих мелочных проблемах. Все, как один, просили того же — избавления от болезней детям, матерям, отцам, братьям, сёстрам. Их слёзы не трогают, а только заставляют кривиться. Я предоставил Ориаксу разбираться со всем самостоятельно, намекнув, что ответственность за закрытие исследований стоит возложить на власть. Результат не заставит себя ждать. Эмоции разрывают меня, душат и дают воздух одновременно.       Все силы уходят на сдерживание их. По словам Ориакса выходит неплохо, но изредка на моём лице всё же мелькает презрение или во взгляде загорается алчность.       Я чувствую его приближение. Уже скоро, совсем скоро в мои руки вложат символ мощи и власти. Разряды сотрясают тело, мысли и саму душу. И я встречаю их, затаив дыхание. Скоро, очень скоро.       ОН проходил вновь, полный необузданной энергии, голодом. Зависть разбушевалась вновь, капая слюной от желания слиться с НИМ. Но ОН вновь велел повременить. Я начинаю чувствовать злость.       Дни текут неторопливо. До меня долетают отзвуки всеобщего волнения. Некрепкое, оно зарождается тихо, осторожно. Д. перестал появляться, начал избегать любых встреч. Р. просила на время затаиться, обещая вскоре хорошие новости. Из Инадзумы пришли ответы, полные благодарности за спасение некоего острова, название которого не сказало мне ровным счётом ничего. Письма отправились в огонь. Инадзума теперь осталась в прошлом. Единственное, что ещё возвращало мысленно к ней, была и остаётся М. Мысли о необходимости её устранения не дают покоя. Возможно, вскоре я поделюсь ими с Р.       Р. не заинтересовалась М., но не отказала в помощи, на случай, если я решусь довершить начатое. Больше говорит о некоей сущности мела и прочий бред про философский камень. Ума ей не занимать, отрицать это — верх глупости, однако её бредни порой вселяют беспокойство. Тратит время на это, забывая о главном.       Беспокойства мои, однако же, быстро развеяли последние новости. Народ требует возобновить исследования. Я вижу гнев на их лицах, когда Ориакс показывает мне их. Это не кино, но нечто схожее с ним, только происходящее в настоящий момент. Восторг захватывает меня, переполняет, мешает вздохнуть. Совсем скоро я стану тем, для чего и был призван.       Р. удивила странными беседами о неких тайных знаниях. Она впервые звучала так осторожно, неуверенно. И это настораживает. Говорит, что в этом могу помочь и я, что некогда самому Первому удалось добраться до них. Не знаю, как она выяснила это, однако же все дальнейшие расспросы не привели к откровению.       В центре загремели первые протесты, волнуя сердце. Их я лицезрел воочию из окон, оставив панель с кино Ориаксу. Ярость толпы распаляла воздух на сотни километров вокруг; лёгкие с наслаждением втягивали её, язык смаковал её вкус на губах; уши с наслаждением впитывали её протяжный нестройный вой.       Восстание подавили к вечеру, прибегнув к грубой силе. Но насилие не порождает ничего, кроме насилия. В этом фюрер в своё время ошибся. При написании подобного уже не проскальзывает страха. Я улыбаюсь и мягко направляю невидимой рукой людской гнев. Совет просит меня выступить с речью во избежание очередного восстания. Не стоит и говорить, чем будет пронизана вся моя речь. На её подготовку уйдёт приличное время, но ей я убью сразу всех зайцев, что ещё скачут вокруг. Возможно, кроваво, возможно, с неудобными подробностями. Но время скроет и то, и то.       ОН подбодрил меня. Впервые высказал то, что мучило и меня, грешное и слишком червивое, чтобы быть обнародованным. Даже самому себе. ЕГО слова вновь успокоили, утопили в знакомой безмятежности. Я жаждал её, как голодающей жаждет ломоть хлеба, как бедняк — монеты, как грешник — прощения. Вскоре всё решится. И эта мысль уже не вселяет тревоги.       Мои руки сжались вокруг его шеи, хлипкой, податливо тонкой, вздрогнувшей от грубого прикосновения. Ориакс исполнил веленное. Девичьими сердцами легко управлять, и любовь Д. не стала исключением. Обманутый, он не поспел вовремя, я же обрёл то, чего так жаждал. Мой Глаз — предсказуемо, Электро — упал к ногам, знаменуя только одно.       Король пал. Да здравствует король.       Ликование по поводу моего воссоединения с долгожданным троном длится и по сей день. Мною были пересмотрены многие законы, внесены сотни правок. И всё же жадность по-прежнему зреет внутри. Старость вскоре даст о себе знать, протянет сухие руки к коленям и горлу, сердцу и — что страшит вдвойне — к разуму. Р. предлагает пойти дальше. Предлагает то, что мучает меня последнее время. Сомнения ещё есть, она предупредила о рисках, однако же положительный исход слишком заманчив, чтобы так просто отказаться.       Бессмертие. Мысли о нём вселяют трепет, наполняют рот слюной. Всеобщая любовь не приносит ничего, кроме скуки и раздражения. Я сбросил тяжесть её оков Ориаксу. Его слова равны моим, а значит, незачем терзать себя лишними заботами.       Подготовка к новым исследованиям завершена. Я впервые дал волю тем мыслям, что прятались в самом уголке сознания. Я заслуживаю место ИХ. Я почти стал одним из НИХ, превзошёл всех, кого мог на земле. Теперь стоит обратить взгляд на небо. Чьи-то назойливые голоса предупреждают оставить всякие мысли, подобные этим. Я отметаю их, как отмел бы летнюю мошкару.       Р. всё твердит об изменениях в моей крови, говорит, будто бы та стала иной. Не знаю, да и не горю желанием знать, что её так пугает и восхищает. Мне нужен результат. Нужен конечный итог, а она всё топчется на месте.       Что-то идёт не так. Она не объясняет, просит подождать. Это только пробуждает злость. Всё чаще кулаки мои мечут молнии, а взгляд искрит, как говаривает Ориакс. Я ещё жду, терпеливо, послушно, но моё терпение не безгранично.       Она пробудила что-то. Заверяла, что это станет прорывом, клялась, что подарит мне бессмертие, как я подарил ей свободу, позволил использовать человеческий материал безнаказанно, не смущал допросами. Проклятая девка! Оказалась не лучше всех прочих!       Я в спешке покинул Каэнри’ах. Ориакс сделал всё, чтобы организовать мой побег. Вскоре здесь всё будет полыхать и пропадать в чреве смерти. Я желаю запечатлеть последние, быть может, мысли для тебя, потомок. Не поддавайся греху, он погубит тебя. Слишком поздно я осознал это. Корабль направляет нас обратно, на исходную точку. Возможно, мне удастся избежать смерти во второй раз.       Меня встретили с распростертыми объятиями без подозрений и старых обид. Я с небывалой радость узнал, что М. успела умчаться туда, откуда теперь доносятся далёкие крики. Каэнри’ах станет её могилой. Не моей — её! Э. поддаётся отчаянию, твердя, что не сможет совладать с собой в случае недобрых вестей. Ничего, без влияния сестрицы мои руки в отношении её были развязаны.       Время идёт, а долгожданных новостей нет. Я знаю, что Каэнри’ах ещё тлеет, распространяя едкий горький дым по всему Тейвату как негласный урок всякому, кто вновь решится посягнуть на божью власть. Я был слеп, изувечен гордыней и алчностью. Опрометчив. Инадзума, к счастью, всё так же возносит меня, благодарит за избавление от некого проклятия. Без меня здесь успел кто-то похозяйничать. Слухи шепчут, что из самой Снежной. Мне не нравится это, но и действовать напрямую возможности нет.       Свершилось! Она мертва!       Я вздохнул с облегчением и едва не выдал себя улыбкой, когда Э. прибежала ко мне с этими словами. Заверения о лучшем будущем вскоре угомонили её и оборвали хлюпание. Будто мне было до её чувств хоть какое-то дело. Наконец, всё само пало к моим ногам. Совсем недолго осталось до ослабления власти Э. Новым Сёгуном выберут меня, когда я убежу её уйти на покой. Долгий и так необходимый израненной душонке.       Ориакс выражает беспокойство. Твердит о подозрениях относительно случившегося в Каэнри’ах. Они порой навещают и меня, недолгие, но острые, точно поднесённая к горлу бритва. Я жду появления кого-то из НИХ, лично или посредством Архонтов. Руками последних ОНИ, по слухам, стёрли грешные земли. Долетают известия о заражениях той самой скверной. Кто-то теряет рассудок, нападая на своих же, кто-то идёт на корм червям почти сразу.       Та самая óни сегодня продемонстрировала последствия заражения. Э. легко справилась с ней, отогнав в лес, мне же хотелось поизучать её. Скверна пока что не трогала меня, сосредоточившись на Э. Я углядел это в её помутневшем взгляде. Вот он, шанс, предоставился сам собой.       Выдержав уморительную беседу с тоскливыми завываниями о потере половины души, я предложил ей достойный выход из положения — погрузиться в долгий сон. Для сохранности же тайны создать куклу, полное подобие её самой. Она просияла, благодаря меня за предоставленную идею. Конечно же, я умолчал об исследованиях Р., зная, что моя кровь могла бы спасти ещё одну бесполезную душонку. Дурёха сама кинула Инадзуму к моим ногам.       Голоса усилились, как и яркость Глаза. Впервые молния причинила мне боль, пробежалась по телу и перемешала мысли. Ориакс паникует, я же ищу ответ. О скверне думать не хочется. Да и не похоже на её симптомы. Я осознаю себя, не бросаюсь на каждого встречного. Но что-то внутри взывает ко мне.       Попытки Э. воссоздать собственную копию вынуждают сдерживать улыбку. Она так наивно, так искренне благодарит меня за лживую поддержку всякий раз, как я захожу, чтобы поинтересоваться успехами. Несколько бракованных я вызвался «пристроить» в хорошие руки в качестве работников. На самом деле размозжил головы. Те презабавнейше хрустели в ладонях.       Одной из таковых неожиданно заинтересовался некий учёный из Снежной. Его предложение раздосадовало тем фактом, что пошли слухи об экспериментах Э., но порадовало суммой. Двойник работал в кузне. По моему желанию, ведь он оказался единственной мужской копией. Рука не поднялась избавиться от прелестного мальчонки с глубоким взглядом. Я предложил ему якобы обучиться у снежских мастеров, избавив себя, наконец, от щекотливых мыслей в отношении его.       Они вновь воззвали ко мне ночью. Звучат и сейчас, громко, отчётливо и будто бы совсем близко, почти что за спиной. Ориакс начал нести бред о некоем долге. Впервые с того дня упомянул Каэнри’ах, и теперь твердит о возвращении туда, как помешанный. Но самое страшное, что я и сам ощущаю тягу к ней. Кровь бурлит, молнии ли кипятят, либо же предательские не мои мысли, ответа у меня нет.       Дням потерялся счёт. Грудь сжимает тисками. Голоса молотом бьют в голову, взывают вернуться. Я уже не могу разобрать, какой среди них мой, когда остаюсь один на один с собой. Письмо — единственное, что ещё выдаёт меня настоящего. Пока скрипит перо, а бумага чернеет, я существую.       Я решился. Больше нет сил противиться. Э. погрузилась в глубокий сон, Инадзума же теперь отдана её копии. Моими стараниями эта деревяшка усвоила основные правила и законы. Если повезёт, и я вернусь, то продолжу управлять ею из тени. Роль явного лидера не по мне, люди начали недовольствовать от некоторых моих решений. Похоже, дурёхи каким-то образом сдерживали их, раз раньше никого не беспокоили ни знамя, ни лозунги.       Они сжирают меня каждое мгновение. Не умолкают ни на секунду. Не понимаю, день или ночь сейчас. Ориакс молчит, либо спит. От него совсем никакого толку. Голову разрывает бесчисленное количество мыслей, я пропадаю в них, не понимаю, подумал ли это оригинал, я сам, или же одна из тысяч копий. Кончик пера ещё хранит мою душу. Я всё больше пишу бессвязные записки на случайных листах — не желаю марать ими дневник.       Вчитывайся, потомок, вчитывайся внимательнее и наблюдай, как боги наказывают за грехи. Я допишу до конечной точки, чтобы ты знал, к чему быть готовым. Я видел её, как некогда видел перед появлением в этом проклятом месте. Она была холодна, несговорчива, бросала упрёки и твердила о прощении. Заслужить его я могу лишь одним способом. Передо мной — весь Тейват, мне же предстоит стать его спасителем. Как извратили мою мечту, как опошлили! Жертва во имя узколобых, лишённых и намёка на осознанность тварей! Они непременно вознесут меня в ранг святых после такого. Но я не желаю этого! А они всё толкают и настаивают вместе с ней!       Ориакс неподвижен. Я оставил его тело на чистых простынях, прикрыл опустевшие глаза. Она дала мне время, несчётные годы для очистки от любого упоминания о произошедшем. Память людей, по её словам, остынет, стоит мне лишь коснуться коры заветного дерева. Но это будет в самом конце, когда прах Каэнри’ах развеет ветер.       Теперь я всё понял. Арктур тоже поддался ему, тоже видел его, тоже жаждал запретного. Не знаю, какой грех был у него, знаю только, что искупил он его сполна, но почему-то не собственной кровью.       Я не сплю долгие годы. Сжимаю перо, чернила которого не засыхают и не кончаются. Тишину тревожат только мои сухие шаги и тяжёлое дыхание. Бесчисленные листы обозначают пройденную дорогу, исписанные от края до края. Дневник страшит, ведь я вчитываюсь в безбрежное прошлое. Впереди ещё два региона. Пыльный Натлан догорает позади.       Это последняя запись. Снежная чиста. Память моя тоже. Пишу тебе, потомок. Не повтори моей судьбы. Храни сердце в темноте, сухой — от бесстрастности, холодной — от гнева. Она предрекла мне смерть, насмехалась над тем, каким геройством та будет пропитана. Я готовлюсь к финальному аккорду моего торжественного марша. Не помню имени, которым меня нарекли, не помню, как работает язык и получаются слова, но помню, как писать. Она обещала сжечь все листы, смеялась звонко и долго, сопровождая на плаху. Это последняя страница. На ней я оставлю след, чтобы всё написанное не предстало перед тобой бредом лишённого разума беглеца. О дневнике она тоже обещала позаботиться, сказав, что тот станет воплощением назидания. Сожаления позабылись, я едва помню, как вершил грехи, за которые раскаиваюсь сейчас. Были ли они? Был ли я сам?».       Страницы зашуршали, обрывая текст и обнажая потемневший от времени след ладони. Он сохранился на редкость хорошо, и если бы не выцветшие подтёки, мог бы сойти за недавний. Линии на ладони тянулись друг к другу, словно бы стремясь встретиться. Пальцы провели по ним с осторожностью. Кончики их ощутили шершавость грубой поверхности.       Листы и карандаш нашлись в комнатке в углу. Её скудное освещение и обстановка не вызвали и капли интереса. Антарес явно не задержался здесь.       Руки усердно заработали, вычеркивая схемы, память освежила цепь времени. Финальные двести лет вместили в себя короткую подпись «Избавление от Каэнри’ах». Теории обрели подтверждение. Первый и Третий поддались схожему греху. Которого невольно избежала я сама.       Внутри не вспыхнул привычный гнев. Напротив, руки поплотнее затянули шарф на шее. Сизое облачко вырвалось изо рта. Взгляд скользнул и по вырезанным в копии наименованиям. Энканомия. Месторасположение её было известно. Связь её со случившимся ещё предстояло выяснить. Холод сковывал движение, трескаясь равнодушием внутри. Сон наваливался на веки, толкал к дверце и помятой постели за ней. Она без упрёков приняла меня в свои пыльные объятия.