В день, когда сошлись звёзды

      Бэй Доу нервно перебирала пальцами мундштук. До этого застать её за курением было сродни встрече парада планет. Сейчас же та, покончив с одной сигаретой, тут же бралась за следующую. Любопытно было взглянуть на местные «раковые палочки», как те окрестили медики Земли. Не белые, а грязно-коричневые, они изготавливались вручную, как травка, которую так облюбовала определённая прослойка общества. Впрочем, здешний табак наверняка разительно отличался от того, чем пытался казаться на родной планете.       — Я ожидала побега Суа, но не думала, что он случится так скоро, — ожила, наконец, Капитан. — И если тебе интересно, — её единственный глаз сосредоточился на мне, — я виню в этом и тебя в том числе.       «Какая неожиданность», — так и подмывало ответить закипающее раздражение. Кого же ещё окрестить главным злодеем и источником всех бед? Может, Фатуи, чьи безумные идеи буквально нацелены на отсев большей части населения Тейвата в ходе подставных войн, ужасающих экспериментов или массовой резни? Или, быть может, самих людей, что бездумно, точно овцы за пастухом, следуют их командам?       Конечно же, нет , иначе всё было бы слишком просто. Моя же проблемная персона, не соответствующая ни единой черте идеального Призванного, вписывалась в ряды виноватых просто отлично.       Бэй Доу явно ожидала гневного протеста с моей стороны или хотя бы досады, но заметно удивилась, не получив ни первого, ни второй. Напротив, я лишь вопросительно подняла бровь, свободно рассевшись в кресле, как бы спрашивая ту: «Это мы уже проходили. Удивишь ещё чём?».       — Нам нужно на некоторое время залечь на дно. — Отведя взгляд, Бэй Доу откинулась в кресле, я же усмехнулась. Кадзуха рядом оживился, заговорив о некоем острове, который покинуло подавляющее большинство населения. Его замечание о вечных грозах и бурях насторожили Капитана. С ответом та не спешила, только вновь закрутила мундштук.       — Ясиори, значит, — пробормотала она. — И что же там есть?       Кадзуха перечислил незнакомые и во многом непонятные названия, упомянув некую голову. В подробности вдаваться я не стала, решив отложить историю очередного туманного островка на более подходящее время.       — Главное, что там нет ни Сопротивления, ни Сёгуна, — задумчиво отозвалась Капитан, затем подняла единственный глаз на меня. — Согласна?       — Мне всё равно, я здесь не хозяйка.       — Чего это ты такая спокойная? — сощурившись, поинтересовалась та. — Что опять скрываешь?       — Будто кого-то из вас это волнует. Не надо тратить время на меня, вам и без того есть чем заняться.       И не дожидаясь продолжения перебранки, я молча удалилась. Новое плавание вряд ли принесёт что-то приятное, впрочем, с подобным я уже успела свыкнуться. Не полностью, разумеется, но достаточно для того, чтобы не реагировать на очередную проблему с удивлением. Глаз Порчи оттягивал карман вниз. Подлинный я решила оставить в каюте, опасаясь, что двойная доза Пиро попросту превратит меня в ходячую свечку. Подделка пока что не спешила отвоёвывать первое место за контроль надо мной, всего лишь пыталась прощупать брешь, с чем я уже научилась бороться. Контроль за дыханием и эмоциями — два золотых правила, которые вбили Дилюк и личный опыт. Опробовать Глаз Порчи предстояло на новом острове, и если слова Кадзухи о его скудном населении были верны, то можно было разгуляться вволю.       Паймон заканчивала с прописями, встретив меня настороженным взглядом. Тот чуть смягчился от моей улыбки и предложения порисовать. Жирафов, конечно же. К тем она успела самую малость охладеть и теперь всё чаще вспоминала про коал.       — Ну не могут они быть глупыми! — протестовала она всякий раз, как я в шутку начинала вспоминать занятный факт об этих ленивцах. — Такие милые и прелестные создания должны быть очень умными.       — Не всем же быть, как ты — редким исключением, которое вобрало в себя и то, и другое, — смеялась я, взлохмачивая её светлую макушку.       Вскоре листы заполнили чёрно-белые сонные мордашки. Паймон верно подметила их схожесть с тануки, но моё заявление, что последние на Земле представлены, скорее, енотами, задумчиво нахмурилась.       — И всё же они похожи, — твёрдо сказала она, на что мне пришлось только пожать плечами и согласиться, добавив «слово моей принцессы Паймон — закон».       — Называй меня так почаще, — смущённо попросила та, чем пробудила нежный трепет в груди. Как же ей было отказать?       Мы беззаботно болтали, вспоминая редкие минуты счастья и старательно избегая всё прочее. Паймон часто возвращалась к Мондштадту, упрашивая меня как-нибудь наведаться туда, особенно к прудику, что стал местом нашей встречи.       — Я бы и не подумала тогда, что ко мне кто-то придет, — тихо сказала она и замерла, отложив карандаш. — Я так привыкла быть одной, что кричала тогда больше от желания хотя бы напоследок оставить о себе что-то. Даже простую просьбу помощи, пускай та и растворится в воздухе.       Оторвавшись от рисунков, я посмотрела на неё, гадая, стоит ли заговаривать о том кошмаре.       — Ты как-то упоминала, что видела мой мир во снах, — осторожно начала я.       — Ты помнишь? — Яркие глазёнки округлились.       — О тебе я помню всё.       Она ненадолго затихла, перекатывая карандаш по полу, затем всё же тихо проронила.       — Да, мне снилась Земля. И снилась ты. Вернее, то, как если бы я смотрела твоими глазами.       Мышцы живота напряглись в предчувствии недоброго. Потемневший взгляд Паймон и её поджавшиеся губки также не сулили ничего иного.       — И… что ты видела? — стараясь придать голосу непринуждённости, спросила я, подрисовывая коале малыша. Его когтистые лапки крепко держались за маму, не давая тому упасть.       — Какие-то здания, серые и белые, но больше серые. Невысокая и тёмная трава, совсем не такая, как здесь. Много странных продолговатых штуковин, которые двигались сами по себе.       — Вот такие? — На одном из листов появился торопливый набросок машины.       — Да, верно! — кивнула Паймон. — Их было так много, что я не могла сосредоточиться ни на одной. Все разноцветные и быстрые. А потом раздался громкий звук, который я даже не знаю, как описать, и солнце вдруг потемнело.       — Понятно, — коротко ответила я. Предчувствие, как всегда, не подвело. В груди неприятно сжалось сердце, ускоряя бег. Детские глазёнки украдкой посмотрели на меня.       — Так ты… умерла? — Её шёпот в небольшой комнатке на мгновение перебил и шум волн, и хмурое ворчание приближающегося ненастья. Не решаясь нарушить тишину, я молча кивнула. Внутри разлилась знакомая пустота, смягчившая резкий болезненный укол. Мысли зароились, принявшись блуждать между далёкими и успевшими выцвести, как старые фотографии, образами. Иногда — теперь, конечно, значительно реже — я возвращалась к ним, сперва с испугом, затем с сомнением, а после с вынужденным смирением, наблюдая, как те теряют былые краски. Гаденькие голоски — сначала тот был всего один — вопрошали, а принадлежали ли они истинной мне или же были всего лишь искусной, как Глаза Порчи, подделкой. Как и моё нынешнее, потасканное временем и многими боями тело. Не от этого ли было так паршиво всякий раз, как сознание ненароком погружалось в недра собственной души?       — Тебе грустно от того, что ты не можешь вернуться домой? — Неожиданный вопрос застал врасплох. Я растерянно посмотрела на Паймон, боясь раскрыть рот, хоть ответ был известен нам обеим. — Не бойся, — осторожно добавила она, — я не стану кричать и плакать, как раньше.       — Да, мне грустно от этого, — медленно произнесла я. — Мне всё время кажется, что я не на своём месте, а все вокруг твердят об обратном.       — Они правы, — тихо заметила Паймон. — Из всех, кого я знаю, ты — свой самый главный и страшный враг.       — Точнее и не скажешь. — Мои губы тронула невесёлая улыбка. Вскоре поток мыслей вновь устремился к тому кошмару, что некогда видела я сама, но так же, как и Паймон, не своими глазами. — Могу я спросить кое о чём личном? — аккуратно сказала я, подмечая малейшие перемены на детском личике. На том проскочил испуг, затем сменившийся сомнением. И всё же Паймон кивнула. — Мне тоже кое-что снилось, — не торопясь, начала я. — И тоже в том сне я не была собой. — Фиолетовые глазки распахнулись вновь; крохотные кулачки оставили карандаш в покое и теперь терзали край кофточки. — Ты боишься летать из-за… камней?       Паймон застыла, поражённо глядя на меня. Её глаза увлажнились, однако слёзы не спешили оставлять дорожки на покрасневших щёчках. Дав ей время собраться с силами, я всё-таки дождалась утвердительного кивка.       — Ты помнишь, где это было? Примерное место или хотя бы название региона? — Я прижала Паймон к себе так крепко, как могла, ощущая, как пальчики хватаются за меня.       — Су… Сум-меру, — едва слышно ответила она. Я уже приготовилась к тихим рыданиям и последующим за ними просьбами не покидать, однако та сдержалась. Судорожные вздохи вскоре затихли, щёчки приобрели естественный цвет, прогнав красноту.       — А деревеньку помнишь? Или это был главный город?       — Не помню. Помню только, что рядом журчала речка.       Постепенно сменив тему на более радостную, я с облегчением заметила, как Паймон успокоилась. Животные Земли всегда поднимали ей настроение, отвлекая от бремени роли моего Проводника. Она редко открывала собственные истинные чувства, и этот момент стал одним из немногих исключений.       Карман резко потеплел. Глаз Порчи, похоже, успел прожечь в нём дыру и теперь настойчиво жался к телу, опаляя то. Даже подлинный Глаз не реагировал с такой поразительной быстротой на всякие мои вспышки гнева. В оправдание ему оставалось лишь заметить, что на сей раз приступ отличался особенной остротой. Задумка, отложенная до нескорого будущего, тяготила мерзкой чернотой, вязкой, но до безобразия приятной. Дёготь постепенно превращался в мёд. И я тому ничуть не желала препятствовать, понимая, что если и долгие месяцы не смогли с этим справиться, то к чему же возлагать надежду на время вообще?       Искорёженные страхом и болью лица — детские или нет, не важно — успокаивали Огонь, давая тому пускай и полые пока что, но поленья. Я не сделаю это собственными руками, нет, но поспособствую, если представится крайне своевременная удача.

***

      Полоса белела совсем близко. Остроносые скалы вздымались вверх, почти сливалась с чернотой грозовых туч. Ясиори и правда был будто бы взят в осаду бурей, в то время как всем предыдущим островам хоть изредка, но выпадала счастливая возможность увидеть солнце. Пирс, проступающий впереди, явно давно не использовался по назначению. Его окружали обломки кораблей, успевших обзавестись дырами, и теперь те сиротливо лежали повсюду, ненужные даже любителям поживиться останками. Внутри наверняка давно царили пустота, эхо далёкого прошлого и ничего более.       Кадзуха указал по направлению поднимающихся вверх столбиков дыма. Их было немного, всего пять, но даже такое количество вселяло некоторое облегчение: на острове были люди, еда и какой-никакой кров с твердой поверхностью под ногами. Постоянная пляска корабля и волн уже успела порядком надоесть, но, к счастью, не мучила морской болезнью, лишь легким раздражением.       — Там деревня Хиги, — произнёс он. — Не особо приветливое место.       — В Инадзуме вообще такие места имеются? — пошутила я, на что заметила призрачную улыбку Кадзухи. — Что это за остров?       — Раньше там… — незнакомое слово потерялось в шуме моря, и Кадзухе пришлось изобразить работу с киркой.       — А, поняла. И что случилось?       — Бедствие.       — Логично. А какое?       Вместо ответа он только покачал головой и намекнул на долгую историю. Вполне ожидаемо: очередная покрытая мраком тайна с непременно трагичным финалом и вовлечением божественных сил. Иначе в Тейвате дела что сотню веков назад, что сейчас не делаются.       Громкие приказы Бэй Доу обернули, вынуждая украдкой осмотреть ту. Ей хватило сил и выдержки не оставить меня в столь неприятный период, за что непременно нужно будет ей отплатить. Давно данное обещание, конечно, вряд ли даст ей многое, но ведь ни в деньгах, ни в славе та не нуждалась. Знай я о том, что попаду в иной мир, с детства бы штудировала учебники по механике, а не сражалась с монстрами и не влюблялась в эльфов на страницах книг. Невольное сравнение с воспоминаниями из детства скривило губы в усмешке: фантазии как всегда оказывались чертовски далеки от реальности.       Трухлявые доски старого пирса заскрипели и прогнулись под ногами. Я едва успела отпрыгнуть, когда одна из них, издав предупредительное «кряк», разломилась на две половинки. Одна осталась висеть на балке, держась на единственном ржавом болте, вторую же с прагматичной жадностью утащило море. Паймон покружила вокруг, держа меня на всякий случай за ворот, будто в случае падения смогла бы вытянуть из воды. Кадзуха легко прошёлся до самого берега, и доски под ним не издали ни единого тревожного звука.       Обернувшись, я молча понеслась вперёд. Под весом Бэй Доу вся эта и без того держащаяся на одном честном слове конструкция разлетится в щепки. И я успела как раз вовремя, когда оглушительный треск и громкая брань позади оповестили о «прибытии» Капитана. Из воды теперь торчали одинокие столбы, в волнах от гнева белело лицо Бэй Доу в окружении останков того, что некогда было пирсом острова Ясиори. Остальные моряки, переглянувшись, без лишних слов спустили на воду шлюпки.       Вид мокрой до нитки Бэй Доу, от ярости мечущей настоящие молнии, веселил. Мы с Кадзухой отвернулись, сдерживаясь от смеха. Всё же иногда даже такие мастера, как она, давали промах.       — Услышу хоть от одного намёк на смешок, оба полетите в воду, — стиснув зубы, предупредила она и отряхнулась, совсем как собака. От моего предложения помочь с сушкой Капитан резко отказалась. Остальные члены «Алькора» постепенно прибывали, старательно избегая смотреть на неё. На лицах некоторых читалось напряжение, граничащее с испугом. Они едва сдерживались, как и мы с Кадзухой, боясь навлечь на себя праведный гнев Капитана.       — Мы пойдём осмотрим остров, — скорее, предупредила, нежели спросила у той я. Гневное бормотание проваливать на все четыре стороны едва не вызвало улыбку.       Карман теплел от поддельного Глаза, я предвкушала момент опытов с ним. Кадзуха высказался неуверенно, сомневаясь в безопасности этого, я же только отмахнулась. След на правой руке чуть посветлел, но ещё оставался на прежнем месте, изредка зудя и отдаваясь болезненностью при касании. По ощущениям и внешнему виду он напоминал типичнейший ожог второй степени. Конечно, если не считать чёрной корочки и обугленных краёв. Попытавшись отодрать её ещё утром, я тут же оставила эту идею: невыносимая боль и остатки кожи, при растирании остававшиеся между пальцев сажей, вынудили отложить это до хоть какого-то облегчения. Найденные не без помощи старпома перчатки уберегли от ненужного внимания. Бэй Доу не доставала с вопросами, удовлетворившись ответом навроде «от морского воздуха кожа сохнет»; Кадзуха же не поверил, но вдаваться в подробности также не стал. Разве что смерил долгим тяжёлым взглядом.       Остров явно был небольшим, даже крошечным. И определённо полузаброшенным. Некогда здесь кипела жизнь, о чём напоминали разбросанные инструменты, покрывшиеся от времени ржавчиной и песком, одинокие домишки, похоже, служившие перевалочными пунктами для приезжих, и лавчонки с чернеющими в них дырами вместо окон и дверей. Внутренности их, ожидаемо, пустовали, давно растащенные и приспособленные к делу в совсем иных местах. Возможно, даже кем-то из местных, в спешке покидавших бывший дом и хватавших с собой всё, до чего только дотягивались руки. В одном из оставленных домов мы наткнулись на спящего мужчину. Тёмная одежда, катана под боком и скрытое маской лицо недвусмысленно намекнули на род его деятельности. Приложив палец к губам, я махнула Кадзухе, уже потянувшегося к ножнам.       — Он может причинить вред позже, — хмуро оспорил тот мои аргументы против убийства оного.       — Под это можно подвести любого, — ответила я. — Даже меня, например, но ты почему-то не спешишь вскрывать мне брюхо.       И он не ответил, опустив взгляд. Несогласие ещё читалось в нём, однако спор не разгорелся вопреки моим ожиданиями. Быть может, одной лунной ночью Кадзуха ещё припомнит мне эту сердобольность, когда до нас дойдёт случайная весть о чьей-то смерти на Ясиори.       Навстречу больше никого не попалось. Силуэт «Алькора» темнел позади. На берегу сновали крохотные фигурки, среди которых особенно выделялась плечистая и высокая Бэй Доу. Та была погружена в дела корабля и команды, поэтому вряд ли обратила бы на нас внимание. Укромное местечко нашлось неподалёку меж двух скал. Не сильно просторное, но вполне пригодное, чтобы скрестить клинки. Глаз Порчи ответил радостным жаром, который тут же попытался взять контроль. Однако не вызвал ничего, кроме насмешки. Я, привыкшая к куда более грубому поведению Пиро, легко пресекла все его жалкие попытки овладеть мною.       Паймон кружила неподалёку, боясь отлетать дальше, но явно желая рассмотреть местную флору и фауну, представленной всё теми же деревьями, что на острове Наруками, получше. Разве что не кончающийся дождь придавал им более тёмный и мрачный вид.       Сверкнув острием катаны, Кадзуха без слов пригласил к бою. Окрылённая влиянием поддельного и слушавшегося куда лучше настоящего огня, я без труда призвала меч, легко ударив им по катане Кадзухи. Рука отозвалась неприятной ноющей болью, однако не дрогнула. Звон мечей сливался с грохотом туч, шумом неспокойного моря и дождём. Беспокойство из-за раны постепенно отступало, давая сосредоточиться на быстрых движениях Кадзухи. Он явно бил не в полную силу, то ли жалея, то ли проверяя меня. И это порядком раздражало. Одним ударом, усвоенным благодаря Дилюку, я едва не выбила катану из его рук. Тёплые глаза на мгновение распахнулись от удивления, затем блеснули, намекая на готовность к более решительным мерам. Свист — и мой меч с трудом успел отразить атаку. Напор Кадзухи усилился, движения заметно прибавили в скорости, пробуждая не привычный страх — веселье. В отличие от всех предыдущих схваток целью этой не была чья-то смерть, а значит, и мне ни к чему было ожидать её, затаив дыхание, каждую следующую секунду.       Пение мечей приобрело силу. Кадзуха, похоже, и сам получал удовольствие, не брезгуя изредка пускать в ход и ноги. Остриё катаны прошлось в миллиметре от моего правого глаза, но даже тогда я не ощутила ужаса скорой смерти, а только уверенность в партнёре по спаррингу. И Кадзуха был идеален в этом, перестав, наконец, сочувствовать мне.       Случайная мысль неожиданно образовала трещину. Я не успела среагировать, как пламя вспыхнуло, жадно накинувшись сперва на ладонь, затем расползаясь и по всей руке до самого плеча. Рана вскрылась, вынуждая прикусить губу до крови в попытках не закричать. Близость моря спасла. Вода раздраженно зашипела, туша пламя. От кофты остался лишь один рукав, второй превратился в лохмотья. Но больше тревожило не это. Перчатка при прикосновении осыпалась пеплом, который тут же подхватили быстрые волны. Ожог увеличился и теперь чернел неровной кляксой от основания среднего и безымянного пальцев до середины тыльной стороны.       Подоспевшие Паймон и Кадзуха с ужасом уставились на него, пока первая не начала вопить, в гневе называя меня самоуверенной дурой; второй же просто промолчал. Его взгляд вновь сказал всё то, что не смогли бы смогли слова.

***

      Несколько убогих домиков, от времени и бесконечного дождя покрывшихся тёмными пятнами, с натягом можно было назвать деревней. Лагерем выживших, упёртых и безрассудных в бессмысленности идеи остаться на острове, — да, но никак не поселением с налаженной торговлей. Существование их продолжалось исключительно за счёт милости небес и каких-никаких попыток возделывать землю. Та упорно сопротивлялась, поливаемая ежедневными литрами холодной воды, однако всё же приносила урожай. Убогий и скудный, судя по перекошенным плодам закатника, которые я сперва приняла за жёлтые ягоды, что ела ещё до пребытия в Мондштадт. Остатки провизии на корабле оказались под неприкосновенным запретом: Бэй Доу только смерила нас долгим взглядом на просьбу достать хотя бы кусочек мяса. Недвусмысленный намёк «Нечего было ввязываться во всё это» мелькнул в её единственном здоровом глазе. И с ним никак нельзя было спорить.       Местные жители, не привыкшие к гостям собрались вокруг, наперебой спрашивая о событиях за пределами острова. Их удивляла малейшая мелочь: от наличия Сопротивления до полного отрешения Сёгуна от мирских проблем. Но больше всего их взгляды притягивали Глаза Бога. В каждом читалась зависть, да такая сильная, что внутри всё сжималось от желания убраться восвояси как можно скорее.       Большинство жителей Ясиори провожали здесь последние годы, белея выцветшими прядями и глубокими морщинами. Немногочисленная молодёжь — пара юношей, играющих лишь видимую роль стражников в поношенных доспехах, наверняка смастеренных ими же из подручных материалов; да несколько детишек, воспитывавшихся самостоятельно, либо беглыми подзатыльниками кого-то из старших. Один из мальчишек вовсе жил в уединении на краю деревушки, отказываясь перебираться ближе. Он появился единожды, чтобы поглазеть на нас издалека. Его крохотная фигурка в отдалении на мгновение вызвала колкую боль в сердце от нахлынувших воспоминаний. Однако же он быстро ушёл, переговорив о чём-то с Кадзухой.       — Предлагал руду, благодаря которой раньше и процветал Ясиори, — ответил тот. — После указа Сёгуна почти всё производство оказалось заброшено.       — Куда выгоднее торговать со Снежной, — усмехнулась я, припоминая до безобразия знакомую схему, — из мира в мир ничего не меняется.       — На самом деле во всём обвинили Сопротивление и клан Сангономию в частности. Ты знакома с историей Оробаси? — В ответ я только растерянно покачала головой, и Кадзуха продолжил: — постараюсь объяснить всё как можно проще. Оробаси, некогда могущественный змей. В его подчинении находился Ватацуми, и первое время они с Электро Архонтом не создавали друг другу проблем. Пока народ Ватацуми не возжелал большего, прося змея поработить сперва соседние земли, а затем покуситься и на саму Инадзуму. Итогом недолгого сражения между Сёгуном и Оробаси послужили смерть последнего, длинное Ущелье Мусодзин, — шрам на теле земли от удара Райдэн — а также его вечногниющие останки здесь, на Ясиори. Благодаря этим остаткам и сосредоточенной в них огромной энергии земля начала порождать руду, чья небывалая прочность быстро возымела спрос. Начали появляться шахты, объединённые одним названием, — Дзякоцу. Однако вскоре люди поняли, что энергия Оробаси несёт не только добро, но и странные недуги. Сёгун в обмен на клятву верности пообещала справиться с ними. Вскоре энергию Оробаси удалось обуздать при помощи твоего предшественника, однако секрет тех амулетов, что теперь растеряли всю силу, тот унёс с собой в могилу.       Догадки мучили меня недолго. Я даже искренне рассмеялась, когда осознала, что Шестой и здесь решил утаить всё. Он был настолько скрытен, что само наличие дневника со всеми его потаёнными мыслями само по себе вызывало многочисленные вопросы. Видимо, секреты и самомнение Шестого настолько распирали его, что хлипкие листочки стали для него единственным утешением.       — Я знаю его секрет, — отсмеявшись, удивила я ответом Кадзуху. — И я даже знаю, почему он решил не избавлять остров от проклятия, а только ограничить его. Это настолько в его мерзком духе, что даже неудивительно. Покажешь потом, где эти останки?       Кадзуха нехотя кивнул, недолго попытав меня относительно безопасности задумки. Конечно же, правды он не узнал — она в любом случае раскроется ему совсем скоро во всей своей неприглядности.       Несколько неуверенных окликов отвлекли нас. Успев отойти за границы деревни, мы неохотно вернулись обратно. Откровенно больной и потасканный вид местных заставлял прятать глаза и искать себе оправдание за, как оказалось, не такую уж и плохую жизнь.       — А как вы получили Глаза? — с замершим на лице знакомым восхищением, спросил один из стражников. Тёмные круги под глазами, борозды морщин, прорезавшиеся в столь юном возрасте, и мелкая дрожь в руках, которые тот старательно прятал за спиной, не вызывали лишь печаль. — Я слышал, что Анемо стихия даруется тем, кто обрёл свободу, а Пиро — кто познал истинную цель.       Услышанное заставило невольно вздрогнуть. Самым болезненным было осознание правоты слов стражника. Глаз был дан мне не в качестве помощи, а как оружие возмездия. Или же это мне полагалась стать этим оружием, молчаливым и послушным, как и всякому палачу.       — Мой нашёл меня в странствиях, и, возможно, причина его кроется в них. Осознание потерянного дома дарует некую свободу, — задумчиво произнёс Кадзуха, прежде чем перевести проницательный взгляд на меня.       — Не знаю, я плохо понимаю, за что получила свой, — слишком быстро и скомкано протараторила я, старательно избегая поднимать глаза. Конечно же, Кадзуха не поверил, зато стражника подобное вполне удовлетворило. Он пустился в мечтания, гадая, какой бы послали ему, я же с печалью осматривала жалкие лачужки с тонкими дверцами и нездоровые лица, что выглядывали из-за них. Ничего необычного или нового. Тейват всего лишь в очередной раз обнажал свою грязную и покинутую всеми сторону, которую так старательно прятал за ширмой благополучия и золотого блеска. Мои детские утопические мечты о мире и спокойствии для всех сейчас казались ещё более глупыми и наивными, чем раньше.       Паймон, до этого пытавшаяся кое-как наладить игру с одним из двух мальчишек этой деревни, обернулась ко мне. Её взгляд обдал печальным пониманием, отчего по телу пробежали мурашки. Несмотря на все невзгоды, она по-прежнему стремилась к жизни, желая осчастливить и мою. Я же тонула в собственном болоте, равнодушно отбрасывая от себя сотни протянутых рук. Спасение утопающего — дело рук самого утопающего.       Бэй Доу нашлась в местной таверне. Вернее, тем, что пыталось за неё сойти: остатки былой жизни ещё теплились здесь в выцветших картинах, добротных стойках из красного дерева и слишком большом для столь малочисленной деревушке помещении. С десяток столов пустовали в окружении неаккуратно расставленных стульев. На мгновение воздух вокруг заполнили голоса, звон стаканов и посуды, яркие огни и задорные мелодии. Вскоре образы смахнула серая реальность, вернув краскам прежнюю мрачность. Помимо Капитана за покрытой трещинами стойкой пустоту таверны разбавлял и хмурый бармен, по всей видимости, отвечающий и за уборку, и за разнос заказов, и за их готовку. Он поднял на меня тусклый взгляд, молчаливо вопрошая, по делу ли я здесь, или же просто слоняюсь вокруг. Заказав блюдо на его усмотрение, я подсела к Бэй Доу, готовая в случае чего тут же ретироваться подобру-поздорову. Однако та не спешила спрашивать с меня за причиненные неудобства или вымещать злость за потерю нескольких членов команды.       — Присоединишься? — Бокал в её руках заманчиво плеснул багрянцем. Рот мгновенно наполнился слюной. Вожделенное забытье было так близко и в то же время бесконечно далеко.       Однако клятва тут же напомнила бы о себе потраченной зазря морой, пустым желудком и недовольным хозяином, и я с сожалением покачала головой.       — Неужели ей так важно было уйти? — задумчиво пробормотала Капитан, пригубив вина под мой завистливый взгляд. — Что она хоть говорила? Меня винила?       — Вами она искренне восхищается, — сразу поняв, о ком идёт речь, ответила я. — Гораздо больше, чем мной.       — Ай, перестань. — Бэй Доу поморщилась. — Нашла время подлизываться.       — И не пытаюсь. Если вам интересно, мы часто спорили о Глазах Бога и их важности. Суа уверена, что без них нет смысла стремиться к чему-то.       — А ты её просто злила своими нравоучения? — невесело ухмыльнулась та. — В этом вся ты, мрачная скромность, вечно спасающая всех из беды, не ждущая ни награды, ни похвалы, но радующаяся весеннему ветерку, как дитя. — Пробудившаяся поэтичность Капитана заставила растерянно уставиться на последнюю. — Что тебя так удивляет? Твои эмоции довольно легко прочитать. В вечных печали и злости иногда мелькает и радость. Или кое-что ещё, когда твои щенячьи глазёнки устремляются на одного рыжеволосого юнца.       — Давайте обойдёмся без вторжения в личную жизнь, — устало выдохнула я, —.       — Она у тебя и так нараспашку, куда там вторгаться? — рассмеялась Бэй Доу, чем вызвала неодобрительный взгляд хозяина. И правда, веселье не шло этому месту, как мне не шла выданная судьбой и богами роль. — Слушай, девочка, если уж поскупилась принципами ради кого-то, то хоть не делай вид, будто это не так. Он же из Фатуи, — пояснила та, поймав мой растерянный взгляд. — Если верить словам Нин Гуан и тем новостям, что долетали до Ли Юэ, тебе они принесли много горя. Они и мне успели порядком насолить постоянной конкуренцией в торговле и перевозках, однако личных претензий у меня к ним нет. В отличие от тебя.       — С чего вы вдруг заинтересовались моей подноготной? — хмуро спросила я, наблюдая, как стакан Капитана постепенно пустеет.       — Жаль мне тебя по-человечески. Не с теми ты связываешься, от чего потом и страдаешь. Ладно бы ещё ты простой девчонкой была, но ведь с замашками на геройство. Пожертвуешь собой, как все остальные?       Я отрешённо посмотрела на неё. Смысл сказанного доходил не спеша, пока вдруг не прояснился. Выдержав паузу, я осторожно поинтересовалась:       — Так вы знаете об истинном предназначении Призванных?       — Кое-кто подсказал. Об этом принято молчать, как и о многом другом, но ты, гляжу, и сама давно поняла. Нин Гуан была права: тебе ни в коем случае нельзя давать книги в руки, уж слишком шустро ты усваиваешь то, что прячется между их строк. — Опустошив стакан, Бэй Доу смягчилась. — Ладно, не впадай в уныние, иначе твой рыжеволосый красавец найдёт кого повеселее.       — Он не мой, — бросила я, чувствуя, как на щеках разливается предательский румянец. — И пожалуйста, больше не упоминайте его и меня в этом контексте.       — Поссорились что ли? — не сдержалась от ухмылки Капитан. — Ничего, помиритесь ещё. Он, вроде, и не глуп, как я слышала, да и силой не обделён. Подтолкнёшь его в нужном направлении, сам покатится дальше. Только не забывай, что…       — Да хватит! — Удар по столу заставил хозяина таверны вздрогнуть. Тот едва не опрокинул яичницу. Окинув меня убийственным взглядом, он почти что швырнул тарелку на стол. — Между нами ничего не было, нет и не будет, — добавила я уже сдержаннее и со злостью впихнула в себя половину принесённого.       — Как скажешь. — Бэй Доу моя реакция только повеселила, однако та быстро посерьезнела, глядя на мою правую руку. — Где ты пораниться успела?       Мой взгляд растерянно опустился, глядя на тонкую струйку, что бежала от кисти и пряталась в рукаве. Найденная впопыхах тряпка успела пропитаться, но, к счастью, её тёмный цвет отлично скрывал кровь. Боль дала о себе знать мгновенно, заставив поморщиться. Любая вспышка гнева, похоже, грозилась стать куда более серьёзной проблемой, нежели раньше. Пробормотав нечто невразумительное о случайной травме во время боя с Кадзухой, я поспешила доесть, оставить значительно больше требуемого и покинуть таверну. Дождь и не думал стихать, настойчиво барабаня по крышам. Паймон ещё пыталась наладить контакт с мальчиком возле одного из домиков, однако при виде меня, поспешила оставить это дело.       — Запуганный какой-то, — недовольно проворчала она. — Я ему и на земле рисовала, и на пальцах пыталась объяснить, а толку ноль. Смотрит только, как зверёк дикий, и молчит.       — Неудивительно, — поджав губы, ответила я. — Погляди только, как они живут.       Возвращение на корабль принесло некоторое облегчение. Забавно, учитывая, что во все прошлые разы было всё ровным счётом наоборот. Сейчас же даже извечные пляска и шум волн не докучали. Напротив, успокаивали.       Паймон с готовностью взялась за письмо, уже неплохо выводя целые слова. Медленно, не торопясь, и всё же. В награду, конечно же, была обещана новая сказка, приведшая её одним только описанием в дикий восторг: странное, похожее на собаку синее существо, что стало близким другом обычной девочке.       Я развалилась на кровати, тупо разглядывая трещинки и щели в нём. Стоило бы записать результаты исследований, пока те ещё были свежими, однако меня хватило лишь на короткий осмотр раны. Она и правда открылась, не гноясь, но огрубев по краям ещё сильнее. Сажа по-прежнему пачкала пальцы и осыпалась при прикосновении. Боль чуть ослабла, разве что стала более ноющей, неприятно протяжной, и напоминающей о себе при каждом неосторожном движении. Отложив пока следующий Глаз Порчи, я убрала и Пиро-подделку. От неё проблемы не были столь выраженными, как в случае с Крио, однако предчувствие трубило о неминуемой опасности при долгом пользовании. Зелья только немного притупляли неприятные ощущения, никак не влияя на саму рану. Будь рядом целитель навроде Барбары, я бы непременно попытала удачу поэкспериментировать и с лечением, однако самый подходящий из таких находился в сотнях миль и не питал ко мне никаких тёплых чувств. Возможно, моё положение даже бы обрадовало Сангономию, из-за чего обращаться к ней и в случае неминуемой гибели не хотелось от слова «совсем».       Небо за окном постепенно начало погружаться в темноту, ещё более глубокую, нежели чем раньше, свидетельствуя о приближении ночи. Напор дождя усилился, будто тот, устав рваться к людям, решил взять их жилища силой. Его монотонную дробь приглушил негромкий стук в дверь, отчего я среагировала не сразу. Паймон первая подскочила, бросаясь навстречу Кадзухе. Они успели немного сдружиться в основном за счёт подарков последнего: узнав о любви Паймон к лимонным леденцам, тем самым, что присылала Аяка, Кадзуха припасал несколько для неё, каждый раз жестом фокусника вынимая одну из кармана.       — Местный мальчик выменял на пару золотых, — пояснил он. — Тёдзи.       — Тот, который испугался нас?       — Нет, этот живёт отдельно ото всех, на окраине, я говорил о нём. Обычно в Инадзуме сирот не оставляют без присмотра, с ним же всё иначе. — Кадзуха задумчиво утих. — Может, всё это лишь мои додумки, но его как будто избегают.       — Или это он всех избегает, — подытожила я.       Кадзуха невесело улыбнулся, я же предложила вернуться к более насущным делам, однако оставив мысленную пометку наведаться к этому Тёдзи.       План по постепенному свержению Сёгуна в теории хвастался продуманностью и, как выразился сам Кадзуха, «коварной хитростью без запятнанных рук». Некоторые детали, впрочем, требовали пересмотра, как и наше воодушевление требовало усмирения: на практике всё могло выйти совсем не в нашу пользу.       — У комиссии Тэнрё множество глаз и языков, — произнёс Кадзуха. — Их внутренняя система стабильна за счёт дисциплины и привилегированности службы там. И я сомневаюсь, что о сговоре с Фатуи знают многие.       — Горо говорил про некоего друга, что ушёл в Тэнрё из детективного агентства. — Я дорисовала безликую фигуру в плане. — Возможно, он станет тем самым ключевым героем нашей трагикомедии из трёх актов.       — Хэйдзо. — В голосе Кадзухе явственно читались и сомнение, и печаль, и лёгкое раздражение. Я затихла в ожидании истории из прошлого или короткого разъяснения, чем детектив заслужил такое неуважение, однако так и не дождалась ни первой, ни второго. — Его бы втягивать я не стал. Если только на встречу с ним отправишься ты. Меня он будет вынужден арестовать.       — А меня, думаешь расцелует в обе щеки? — вздохнула я. — Мы с тобой теперь оба персоны нон грата.       — Какого Но Грата? — Тёплые глаза напротив удивлённо распахнулись, и я не сдержала смеха.       — Выражение такое. Нежелательные персоны, — отсмеявшись, пояснила я. — Хотя вышло бы забавное имя, Но Грат.       Отдохнув немного, мы вновь вернулись к плану, передвигая фигурки и обосновывая каждое своё действие. Кадзуха оказался неплохим стратегом, думал не спеша, оглядывая каждую идею со всех сторон.       — От Сопротивления придётся отказаться, — с озабоченностью пробормотал он.       — Погоди. — Я остановила его, уже готовящегося убрать Горо, Сангономию и остальных с импровизированной доски. — Есть у меня одна идея на счёт них. Ты наверняка сочтёшь меня хладнокровным монстром после того, как услышишь её, но…       И я затихла на несколько долгих минут, прежде чем решилась изложить всё вслух. С каждым новом словом Кадзуха всё сильнее менялся в лице, сперва хмуря брови, под конец же едва заметно понуро кивая.       — Это… неизбежно, но если так мы сможем наглядно показать многое простым людям, то… — Он выдержал короткую паузу. — Я поддержу тебя. Но ты уверена в необходимости твоего и участия?       — Да, без меня не обойтись. — Мои губы скривила усмешка, здоровая рука потянулась к раненой, затягивая недавно смененную повязку. Та уже успела чуть пропитаться кровью. — Ладно, это в любом случае отложим на самый конец. А теперь что ты думаешь о Фатуи? — Заметив немой вопрос во взгляде Кадзухи я добавила. — Мы можем использовать их в своих целях. К примеру, личность второго Предвестника теперь известна, может, удастся найти что-то на него.       — Сомневаюсь. Снежная умеет хранить секреты и свои, и своих подчинённых. Вряд ли этот Скарамучча имеет к Сёгуну какое-то отношение.       — В выражении его лица было нечто странное, когда он посмотрел на Сёгуна, — пробормотала я, стараясь воспроизвести то мгновение как можно чётче. — Или же я просто преувеличиваю.       — Как обычно, — отозвалась Паймон, лениво разукрашивающая моих жирафов и коал всеми цветами радуги.       — Тебя там вообще не было, — закатила глаза я. — Знаю, что люблю придираться к мелочам, но в них и кроется истина.       — Тогда и в этом нам может помочь Хэйдзо.       — Что ж, в таком случае я знаю, кого нам подослать.       Я улыбнулась. Ответ пришёл сам, улыбчивый и уж точно не откажущий в просьбе.

***

      Деревенька осталась позади. Впереди хороводом кружили голову отвесные склоны и узкие тропки. Я в сотый раз пожалела о данном обещании и понуро поплелась за Кадзухой. После нашего возвращения оставленная в неведении Паймон наверняка закатит скандал, однако брать её с собой, несмотря на нашу неразрывную связь, не хотелось. Она была ещё ребёнком, и действие той самой магии могло навредить ей.       Дождь и не думал останавливаться, поражая монотонной напористостью. Его холодные «поцелуи», впрочем, благотворно влияли на рану, смачивая повязку и остужая воспалённую кожу. Внутри даже зародилось странное воодушевление, глупо твердившее, что та вскоре затянется и вернёт руке естественный вид.       Размытая земля под ногами от неосторожного шага так и норовила скинуть в обрыв, я же старалась не отставать от Кадзухи. Вскоре взгляд приметил очертания чего-то гигантского, теряющегося среди иссиня-чёрных туч и безмолвных скал в вышине. Я поражённо охнула, когда разглядела пустующую глазницу и край острого клыка. Странная слабость во всём теле, преследовавшая от начала подъёма, заметно усилилась. Одышка стала куда выраженнее, вынуждая делать остановки всё чаще и чаще. Последние уступы дались с огромным трудом и не без помощи Кадзухи.       Мы остановились, разглядывая останки, принадлежавшие гигантскому божеству. И хоть от него остались лишь вытянутый череп без нижней челюсти да грудная клетка, об истинных его масштабах оставалось только гадать.       В глазах неожиданно потемнело, совсем как при встрече с Двалином и битве с Осиалом. В мысли вновь пробрались вопросы о причастии скверны к смерти Оробаси. Её первое появление, вопреки всем официальным источникам и словам Кэйи, вполне могло состояться во времена Арктура или даже раньше.       Дотронувшись до покрывшихся от старости мхом и трещинами костей, я поморщилась, ощущая, как неприятная тяжесть сдавливает грудь. Остриё призванного кинжала быстро прочертило на ладони косую дугу, и кровь растеклась кривыми дорожками по останкам того, что некогда представлял из себя Оробаси. Воздух вокруг будто бы вздрогнул, а сами кости зашипели, будто плавясь. От того места, куда упали первые капли, начали растекаться светлые полосы, расчищая клыки, глазницы и хребет.       Я ошарашено наблюдала, как скелет белеет на глазах, смахивая мох и трещинки. Первый луч боязливо опустился на землю, прошёлся по останкам Оробаси, будто оглядываясь. Вскоре к нему присоединились и остальные, облюбовывая давно не целованную ими землю. Тучи в спешке разбегались, словно бы не они минуту назад злорадно изливали холодный дождь. Гром стихал, постепенно смешиваясь с пением моря, а затем и полностью утопая в нём.       Кадзуха осторожно дотронулся до меня, указывая куда-то вдаль. Мой взгляд приметил изменения и в природе Ясиори: остров будто бы оживал на глазах, отряхиваясь от многолетней тоски и встречая долгожданное солнце.       — Как же это возможно? — растерянно поглядел на меня Кадзуха. — Всего лишь кровь?       — Ага, всего лишь кровь. — Я невесело улыбнулась. — Давай заглянем к тому мальчику, вдруг, поможем чем.       Тёдзи нашёлся возле своего домика, покосившегося и неухоженного, как и все остальные. Он принялся предлагать руду, как и Кадзухе при первой встрече, поняв же, что та нас совсем не интересует, напрочь отказался отвечать на личные вопросы.       — С моими родителями всё хорошо, — твердил тот. — Мама скоро вернётся, а папа просто… он… он ушёл, но тоже вернётся. Непременно вернётся! Глядите, и солнце вернулось! Вскоре всё наладится, вот увидите!       Обменявшись с Кадзухой взглядами, мы сперва попытались предложить Тёдзи помощь и отвезти на главный остров, однако быстро сдались, оставив ему мешок, доверху полный моры, и кое-что из съестного с корабля. Возвращение прошло в обоюдном понуром молчании.       Бэй Доу уже поджидала на берегу, едва ли удивлённая столь резкими переменам. Только хлопнула привычно по плечу и с неодобрением покосилась на ещё кровоточащую руку, бросив «гляди, уже и вторую потерять вздумала». Впрочем, раненая во благо Ясиори рука волновала куда меньше той, что ныла и сыпала пеплом каждый день.       От невесёлых мыслей отвлекло появление Паймон. Та явно затаила обиду, которую довольно быстро сменила на милость после обещаний нарисовать ещё одно милейшее создание Земли.       — А оно пушистое? — прищурив глазёнки, вопрошала она. — А хвост короткий или длинный? А лапки какие?       Шпиц обещал выйти на редкость прелестным, жаль, что только на бумаге: к разведению разных пород собак Тейват любовью не пылал.

***

      Мой хмурый взгляд буравил дневник, он же в свою очередь заманчиво блестел фальшивкой Глаза Электро. Внезапное желание собрать все настоящие Глаза бывших Призванных остановило весомое замечание — ни одна страна не захочет расставаться с подобной реликвией, даже в угоду мне.       Пальцы прошлись по шероховатой поверхности, с неохотой поддели обложку и отыскали нужную страницу.       «День шестидесятый. Надо же, я здесь уже как два месяца.       Выбор, по совету Ориакса, пал на Ватацуми. Его слова о красотах природы и откровенной, ещё большей, чем у всех прочих, необременённости разумом местных прельстили. И на деле оказались правдой. Мне подготовили «пышное» приветствие с их убогими во сто крат — в сравнении с главным городом, который тоже не отличался особой роскошью — «дарами». Я презрительно кривлюсь, когда пишу это до нелепости неподходящее слово тому, что получил. Какие-то корявые кораллы и бестолковые жемчужины, пригодные разве что для изготовления чрезмерно дорогой рогатки. И я решил отдать их Ориаксу, глаза которого загорелись при их виде. Забавно, он возжелал бус из них».       Описания недвусмысленных образов Проводника Шестого на пляже я судорожно пролистала, только надеясь, что в них не осталось нечто важное.       «День… Я сбился со счёта, так как пропустил несколько, и теперь склоняюсь к мысли вовсе опустить этот счёт. Ориакс поддержал идею. Будто бы он вообще мог со мной хоть в чём-то не согласиться.       Привезённые с собой книги оказались как нельзя кстати. Ориакс отлично потрудился, подобрав именно те, что были посвящены этому прелестному, но абсолютно дикому островку. Его история прельщает бунтарским духом, несмотря на перемирие между ним и главным городом. Здешние далеки от самого понятия «образованность». Умеют добывать жемчуг, прескверно рыбачить и мастерить руками, если учесть те переломанные снасти, что попались во время прогулки, но каким-то чудом выживать. По их же словам «процветанию» их деревеньки — название её я даже не удостою и коротким единичным упоминанием — они обязаны жрице Храма Сангономии (далее просто клан С.). В книгах говорится о древности этого клана, который, как оказалось, берёт своё начало с самого века правления Оробаси. Переписывать исторические факты я не намерен, и если ты, мой потомок, читаешь сейчас эти строки, удосужься потратить пару вечеров на его изучение. Или же недель: всё зависит от твоих способностей».       Грубое словцо оставило долгое эхо внутри — Паймон уже крепко спала. Получать унижение от дохлого нациста, тяготевшего к молоденьким мальчикам, было даже ещё хуже, чем ушат «витиеватых помоев» от Кэйи или надменных упрёков Чжун Ли. Однако я сдержалась, вовремя вспомнив о техниках успокоения при помощи дыхания, и вернулась к дневнику.       «Каковы же были мои удивление и досада от того, что их так называемым воплощением покровительства и добродетеля оказалась невысокая девчонка со светлыми волосами, писклявым голоском, которым та лепетала всякую чушь, и невыносимо стойким рыбьим запахом. Сперва я держался, вёл себя на редкость учтиво, удивляясь собственной выдержке, вот только её комариный голосок успел въесться в мозг. Ещё и эти её глаза! Она будто бродила полупьяная, светя ничего не понимающим взглядом. На предложение поиграть в Го с усмешкой согласился. Не сказать, что обыграть её было чем-то важным для меня, однако её навыки в стратегии несколько озадачили. Игра продлилась непозволительно долго и окончилась — ожидаемо — в мою пользу. Нет, среди женщин определённо не существует ни одной хоть на толику способной противостоять мне в играх разума».       Я озадаченно отстранилась. Так Кокоми старше пяти сотен лет? Временные рамки Тейвата, конечно, никак не укладывались в сей факт, однако это бы объяснило изначальную неприязнь со стороны Жрицы ко мне. Шестой, похоже, успел показать себя перед ней во всей красе, естественно, умолчав об этом в дневнике. Впрочем, даже это никак не давало ей право быть грубой по отношению ко мне, пускай я и была такой же Призванной. У существа с пятисотлетним стажем жизни вообще не должно быть и намёка на комплексы. Спустя столько времени любая психика стёрла бы все острые углы, оставив лишь тихую равнину внутри. Но этим, похоже, из местных долгожителей отличался один только Чжун Ли, успевший с годами обратиться в живой камень.       Упоминания Сангономии вскоре оборвались: Шестой явно потерял к ней всякий интерес. Зато всё чаще в тексте встречалось некое вырезанное название. Из крупиц несвязных между собой слов, мне удалось понять, что то место находится где-то на Ватацуми и имеет непосредственное отношение к Сангономии. Вырезка была несколько грубоватой, даже механической, словно бы это сделало не разумное существо, а искусственный интеллект, наследив отсылками. После попавшихся предложений, включающих в себя «озеро» и «между гор», всё стало предельно ясно. Следующие страницы пестрели ещё более раздражающей белизной, вынуждая листать, делать путаные пометки и снова листать. В остроте ума Шестого сомневаться не приходилось; он, судя по множеству пробелов, успел отыскать ответы на многочисленные вопросы. Мне же оставалось только скрипеть зубами от невозможности добраться до них сиюминутно.       Вскоре текст вновь приобрёл читабельный вид, заставляя кривиться от очередных хвалебных отзывах Антареса о самом себе. Он был в разы горделивее и самовлюблённее Ригель, о чём не брезговал твердить в каждой строчке.       «Чертежами гаубицы и маузера заинтересовалось несколько инженеров, чьи способности оказались настолько посредственными, что я даже не стану упоминать о них более. Чего же ещё ожидать от столь далёкой от цивилизованности страны как Инадзума. Ориакс утверждает, будто в Снежной найдутся умельцы, способные изготовить оружие, однако я повременю с привлечением к делу ИХ. Конечно, несколько глупо ставить личную неприязнь, в этом мире не имеющую никакого подкрепления, выше выгоды. Весьма и весьма большой выгоды. Предчувствие уже подсказывает, что вскоре я сдамся и налажу с местными коммунистами торгово-деловые отношения. Как знать, может, однажды мы с ними окажемся по одну сторону рва? И такой исход событий нельзя исключать, особенно беря во внимание их стремление к прогрессу. «Подкорми и подчини» — истина для каждого разумного и уважающего грамотный подход к столь непростому занятию как политика. К тому же снежцы и сами стремятся к моей поддержке. От этих мыслей чувствуется неприятный осадок предательства, хоть им здесь и не пахнет. Ах, прошлое, как долго ещё ты будешь напоминать о себе?».       Очередная загадка была разгадана. Ружья Фатуи оказались наследием Шестого. Влияние каждого из предшественников со временем перетекало и на другие регионы, как труды о звёздах Арктура, банковская система Ригель, кораблестроение Второго и любовь к парамилитаризму Шестого. Ограниченность сперва одним регионом затем теряла всякую силу. И это было вполне логично, учитывая, как быстро люди разносили даже самые несущественные мелочи. Однако упёртость регионов в идее не делиться личными открытиями всё ещё вызывала множество вопросов. Единственным выводом пока что оставался только тот, что вполне просто и недвусмысленно твердил: «Призванные — источник всего нового, что растекается по артериям науки Тейвата». Это же отлично вписывалось в слова Венти об обмене «ума на искусство». Разбросанные по разным частям света несущие то самое просвещение, будь то живопись или экономика, не вызвали бы никаких подозрений и спустя сотни веков. Магия качественно заметала следы даже на Земле, где о её существовании никто и не догадывался. Тейват же оставался её младшим братом, жаждущим получить даже самую малость от тех знаний, которыми та располагала, а значит, и к Призванным бы отнёсся соответствующе. Даже если те самые Призванные успевали натворить множество всего того, что впоследствии приходилось предавать забвению. Умно, крайне прагматично и абсолютно безжалостно по отношению ко всем главным действующим лицам, которые в довесок служили и громоотводами. Спасающими всего единожды, и всё же.       Никаких упоминаний Каэнри’ах на следующих страницах не нашлось. Лишь очередное приводящее в тихую ярость самолюбование. Судя по беглым и расплывчатым намёкам, Антарес отважился предложить Снежной сотрудничество. Негласное, разумеется, о чём свидетельствовали и скудные упоминания в дневнике, и умалчивание нынешней Крио Столицы об этом занятном факте. Некоторое мог бы разъяснить и Тарталья, однако встречи с ним отныне были под запретом. Как и всякие попытки предаться воспоминаниям.       Отогнав очередное, что уже было потянулось к сердцу, я насильно вернула поток мыслей в нужное русло. Собственные интересы Антарес обозначил вполне чётко и ясно, однако же его совсем не волновали животрепещущие для меня самой вопросы о воздействии на наши тела хладнокровной магии, последствий от соприкосновения с оной, что теперь навечно отпечатались на груди, левом боку и спине, а также подлинности этих самых тел. И чего уж мелочиться, сознания в том числе. Самозабвенность в делах построения новой империи либо полностью занимала Шестого, без остатка погружая в себя, либо же это он с готовностью позволял той утянуть себя подальше. Возможно, даже сама мысль о том, чтобы заняться этим вопросом пугала его, оттого и страницы сиротливо пустели на всякое упоминание того, о чём я сама имела неосторожность рассуждать излишне часто.       Пробежав взглядом по нескольким следующим страницам, я с облегчением отложила дневник. Его мрачному влиянию всё же могла поддаться и я сама, отчасти даже начавшая восхищаться сообразительностью предшественника. Он оказался на редкость талантливым маркетологом, предлагая не столько идею, сколько себя через неё, о чем свидетельствовали и театральные постановки, которыми он занимался, и всеобщее уважение к его решениям относительно правящей верхушки и кланов в частности, и неоспоримый авторитет, позволяющий в одиночку проворачивать гигантские схемы по продаже настоящего орудия убийства.       Однако же и с меня самой можно было бы спросить за подобное. Я успела и сама наследить. Правда, куда более мирно и с куда большей пользой, нежели чем Шестой. Оставалось лишь надеяться, что мои собственные следы в дальнейшем не обретут черты, схожие с его собственными.       Сон осторожно коснулся век, ненастойчиво приглашая прилечь и оставить заботы до завтрашнего утра. Но прежде необходимо было выйти и подышать свежим воздухом, дабы разложить новые скелетики по полочкам.       Морской бриз освежал, чуть бодря. Я позволила себе ненадолго оставить раздумья и погрузиться в разрозненные воспоминания, отбирая только самые приятные. Их скудость, конечно, печалила, и всё же яркие и полные жизни, они помогли отвлечься.       Тихий плеск, диссонирующий с монотонными волнами, привлек внимание. В темноте моря я заметила белый плавничок, и с сомнением взглянула на верёвочную лестницу. Карп вновь ударил хвостом по воде, на сей раз настойчивее. И я со вздохом принялась спускаться, искренне надеясь, что оно того стоило. Рука чудом поймала скользкую бутылку. Вторая, раненая и ноющая, из последних сил держалась за лестницу. Подъём выдался на редкость трудным, даже труднее спуска. Очередная повязка успела окраситься в алый и сползти. Отложив её смену на более подходящее время, я, даже не заботясь о лишнем шуме, ударила бутылкой о край фальшборта. Осколки отправились за борт, как и пробка.       Письмо не вызвало удивления. Аяка, ожидаемо, со свойственной ей вежливостью приглашала в гости для «разговора относительно костюмов». Не сложно было догадаться, о чём на самом деле пойдёт речь. Что ж, как раз вовремя, мне и самой было что предложить.