В день, когда сошлись звёзды

      Суа вернулась поздно вечером. Её уж слишком разбушевавшееся воодушевление заметно напрягло. Глаз Порчи Крио в руках, напротив, заинтересовал. Он оказался ничем не примечательной копией обычного Глаза Бога. Я сравнила его с Глазами Кадзухи и Бэй Доу под их пристальными взглядами. Нет, отличий и правда не находилось: Фатуи поработали на славу, проработав каждую деталь. Бледно-голубой диск излучал несильное свечение, вынуждая гадать нужно ли его как-то активировать, или же тот сам всё поймет?       Подняв взгляд на Кадзуху, я поняла, что думаю с ним об одном и том же. Он обнажил меч, я сжала свой, мысленно готовясь к выбросу адреналина в кровь. Огонь, на удивление, впервые не старался выцарапать первенство за мой рассудок. Его словно заточили в ледяной гробнице, что пресекала всякие его попытки просочиться наружу. Возбуждение разлилось по венам. Каждое движение, каждый замах давался с небывалой лёгкостью, как будто так и должно было быть изначально. Кадзуха с некоторой растерянностью отбивался, пока случайная волна холода не прочертила след на палубе.       Яростный крик Бэй Доу вынудил остановиться.       — Сейчас вдвоём драить будете! — рыкнула она, на что я просто махнула снова, пуская уже огонь. Лёд зашипел, покрывая всё вокруг водой. — Живо за тряпки!       Но ни я, ни Кадзуха не отреагировали. Мы поняли друг друга без слов, сорвавшись с места. Вода под ногами застыла, обратившись в лёд. Пламя же не препятствовало, а действовало словно бы в содружестве с новой стихией. Я рассмеялась, осознав вдруг что не чувствую жара, как не чувствую и той острой боли, что всегда следовала за ним по пятам. Кадзуха без труда уворачивался от стрел, чуть улыбаясь: похоже, и ему передалось моё воодушевление. Очередная стрела отскочила от его катаны, разрубленная пополам, и мы подлетели друг к другу, играясь мечами. В тёплых глазах напротив не горела ненависть, как не бурлила и злоба. Лишь детское веселье, которое переполняло нас обоих.       Со стороны корабля показалось движение. Мы едва успели отпрянуть друг от друга, когда мимо пронеслась Бэй Доу. Она метала молнии, и волны под ней искрились и бушевали. Я устало вздохнула, понимая, что «обкат» новой безделушки продолжится не скоро.       — Поглядите, что вы с кораблём натворили! — рыкнула Капитан, хватая меня и Кадзуху за шкирку и поворачивая в сторону «Алькора». На его боку красовалась рваная рана от кормы до носа. Обледенелые края недвусмысленно намекали, чья рука оставила такой «подарок». — Уйдут дни, прежде чем её заделают!       — Я всё оплачу, — нервно улыбнулась я, с сожалением ощущая, как затихает азарт.       — Ещё как оплатишь. — Капитан заскрежетала зубами, затем тряхнула нас, как котят. — Ты мне лично весь корабль вылижешь!       Я поймала взгляд Суа, не чувствуя от светившегося в нём восхищения ни гордости, ни радости. Напротив, внутрь просочился страх. Мои слова об опасности Глаз прежде окончательно растеряли всякий смысл. И если та вздумает добыть ещё одни, но уже для себя, кто станет тому виной?       Однако же никаких побочных эффектов пока что не ощущалось. Наоборот — лишь плюсы. Возможно, как и описывал Горо, это случится позже, сейчас же меня радовал ослабший огонь. Впервые передо мной предстала свобода действий в отношении собственного рассудка, а не бесконечные попытки сдержаться и быть настороже каждую секунду.       Мечущая злостью и бранью Бэй Доу, впрочем, как и всегда, отошла довольно быстро, отмахнувшись от очередного предложения оплатить ремонт. Беглый взгляд её единственного глаза высказал мне всё заместо слов. Я ощутила колкий стыд за несдержанность. На пару с Кадзухой мы принялись ползать по палубе.

***

      К вечеру заметно похолодало. Однако такого мнения придерживалась лишь я одна. Все остальные только растерянно разводили руками и предлагали укутаться. Причина столь резких перемен была очевидна. Глаз Порчи чуть посветлел, что насторожило не меня одну. Паймон настойчиво упрашивала выкинуть его, я же только покачала головой.       От нечего делать я предложила Кадзухе поупражняться в изучении языка. Раньше мы уже немного пытались научить друг друга снежскому и инадзумскому, так что уже могли составить простые предложения.       — Как вы так быстро учитесь? — Суа растерянно оглядела нас, застав в самом разгаре спора относительно иероглифов. Кадзуха настаивал на изучении письма, я же отчаянно противилась этому, убеждая его в том, что устной речи будет более чем достаточно. — Вы же уже буквально говорите друг с другом.       — Плохо, — неумело отозвался Кадзуха на снежском. Я же в свою очередь коряво похвалила его на инадзумском.       — Ты здесь всего неделю или две, а уже можешь худо-бедно, но говорить. Да и мондштадтский неплохо знаешь.       — Но я прожила там почти полгода, — заметила я. Ответ же Суа мгновенно пресёк дальнейшие попытки оправдаться.       — Да? А мне и года не хватило, чтобы даже не среднем уровне овладеть им. Снежский я отлично знаю благодаря матери, а язык Ли Юэ, потому что живу там с детства.       Одарив меня мрачным взглядом, она развернулась, тряхнув копной огненных волос. Я поджала губы от досады, а затем вдруг осознала простую истину: Глаза Бога преумножал не только силу. Именно поэтому всякий, кто овладевал им, получал шанс попасть в сумерскую академию. Кадзуха осторожно коснулся моего плеча, медленно произнеся: «Ветер разнесёт листья по местам, но они не позабудут дома». Несмотря на неуверенность его голоса, он правильно подобрал окончания и не ошибся во временах. Выходит, моё обучение мондштадтскому в самом начале не было быстрым, как показалось сперва. Она наоборот было медленным в сравнении с тем же инадзумским при наличии Глаза.       Мне захотелось пройтись, забыться в свете улиц перед встречей с наглой госпожой Гудзи. Аяка обещала скорый праздник, и подготовка к нему уже началась. Фонарики развешивали над домами, преображая их вечно тёмные лики в светлые и тёплые. Под чистым небом, не затянутым грузными тучами, Инадзума приобретала иной, почти что добродушный вид. Конечно, если не считать многочисленную стражу, распугивающую горожан тяжёлым шагом.       Я взглянула на Кадзуху, гадая, каков был шанс услышать от него бранное слово в ответ на предложение прогуляться. Из всех он был единственным кандидатом в спутники, ведь Суа, явно расстроившись, вряд ли вернётся скоро. Кадзуха заметил мой взгляд, и, приподняв бровь, задал немой вопрос.       — Не хочешь ли… — Слово «прогуляться» я не знала и показала при помощи жестов, на что тот мгновенно нахмурился. — Недолго. Я тебя… — «Переодену» также осталось на языке, превратившись в привычные пасы руками.       Кадзуха не спешил соглашаться или отказываться, только думал, что уже само по себе можно было назвать небольшой победой. В его ясных глазах металось сомнение. Долгая разлука с родиной играла на чувствах, отчего тот довольно долго не спешил с решением. Я осторожно добавила, что мы сольёмся с толпой и ни в коем случае не станем лезть в самую гущу.       И он кивнул. Явно неохотно, явно ещё терзаясь тревогами, но всё же кивнул. Я тихо пискнула, радуясь, как ребёнок, затем побежала за вещами и Паймон. Некоторая одежда из собственного гардероба навряд ли придется Кадзухе по душе, зато отлично скроет его от чужих глаз. В особенности плащ с капюшоном, взятый с собой ещё из Мондштадта. Чёрные штаны и безразмерная толстовка, попавшиеся на глаза, заставили остановиться. Под плащом их видно не будет — сольются с тёмными складками, а вот узорчатые штаны Кадзухи определённо привлекут внимание. Как, впрочем и белоснежные волосы.       Паймон встретила предложение прогуляться с куда большим энтузиазмом, чем тот. Она принялась скакать, чуть ли не подпрыгивая до потолка, правда под угрозами оставить на корабле, успокоилась и пообещала вести себя тихо и неприметно. Ей я заплела косички, хоть едва ли те могли чем-то помочь в сокрытии её необычных прядей. Меня же саму отлично менял макияж, который я не успела смыть. Кимоно Аяки — та решила подарить его мне в благодарность за неравнодушие — осталось лежать в груде вещей. Вряд ли оно когда-нибудь ещё окажется на мне.       Обновки Кадзуха встретил долгим взглядом, пока молча не удалился к себе. После же его выхода, я улыбнулась, вспоминая старые времена и едва не ляпнув ему, скольких бы девчонок тот свёл с ума на Земле. Мои старые вещи оказались ему даже слегка велики, что, однако, не удивило: моё тело претерпело разительные изменения с тех давних пор.       Капюшон прикрыл его выделяющиеся волосы. Убедившись, что ни Бэй Доу, ни других, кто мог бы помешать, рядом нет, мы спрыгнули на пирс. Часть глубокой борозды, что я рассекла недавно, уже успели залатать новыми досками. Я проверила оба Глаза в кармане, чувствуя, как прохладный ветерок трогает губы и щиплет нос.       «С этой дрянью долго не походишь» — с досадой подумалось мне, когда пальцы осторожно коснулись гладкой холодной поверхности. Польза от Глаза Порчи, конечно, прельщала выгодным и невероятно долгожданным затишьем Пиро, однако какую цену в итоге придётся заплатить? Да и как долго продлится это затишье? День? Два? Месяц? Год? Если учитывать слова Горо, то явно недолго. И всё же я рискнула попытаться.       Гребень с лепестками сакуры отчаянно не шёл моему вечно мрачному наряду; Кадзуху и Паймон больше насторожила куртка. Я лишь развела руками, сбрасывая всю вину на непостоянство погоды и закатила глаза, поймав их напряжённые взгляды. И в отличие от глаз Кадзухи глаза Паймон обещали серьёзный разговор вечером. Я мысленно пожала плечами: он станет единственной неприятностью этого не обременённого тревогами дневника и собственного будущего вечера.       «Перед долгой и малоприятной ночью», — усмехнулся внутренний голос.       И мне пришлось с ним согласиться. Скрепя сердце, порываясь затопать ногами, как малое дитя и разрыдаться на месте, но пришлось. Сама же вызвалась прийти к госпоже Гудзи в когтистые лапы.       Откинув с раздражением непрошеные мысли, я двинулась вперёд. По-видимому, ответственность за удачное окончание этой вылазки целиком и полностью ложилась на мои плечи, о чём свидетельствовало непроницаемое лицо Кадзухи и его предельно осторожный шаг позади. Он, притихнув, разглядывал уже закрытые лавочки и старательно держался подальше от людей, прикрывая лицо. Прохожие, конечно, поглядывали на нас, но вскоре растеряли интерес. Их куда больше интересовал предстоящий праздник, нежели странная троица чужеземцев, больше походившая на сбежавших из приюта сирот.       Навстречу попались дети в чудаковатых масках зверей: остроносой лисы, пугливо распахнувшего глаза-блюдца филина и сонного тануки. Намекнув Кадзухе выспросить у тех, где достать такие же, я вгляделась в указанное где-то впереди место. Загорающиеся фонарики и кучность толпы недвусмысленно намекала, что где-то там и затевалось всё самое любопытное. Может, как сказал Тома, удастся выяснить что-то. Из гомона толпы слух выхватывал лишь отдельные, лишённые всякого смысла слова. «Я», «он», «да» или «сделаем» уж явно не подсказали бы куда идти за свежей информацией. Кадзуха, кивнувший на мою просьбу сообщать, если попадётся нечто занятное, пока пребывал в тихой задумчивости. По помутневшему застывшему взгляду можно было понять без труда: он предавался воспоминаниям. Печальным или грустным — неважно. Быть изгнанным из собственного дома вряд ли могло принести хоть кому-то радости. Разве что Шестому. Но с этим всё было предельно понятно.       Людей прибавилось. Многие спешили в центр, толкаясь на бесконечных лестницах и ворча на неторопливых бабушек или юрких детей. Сумрак ночи прогоняли всё те же фонарики. Их форма заметно отличалась от таковых в Ли Юэ: более вытянутые, складчатые и лишённые привычных для Столицы Камня угловатых узоров. И всё же они навевали печальные мысли. В основном о Кэ Цин и её преданной поддержке. Пожалуй, она станет для меня единственным другом, обретённым в другой жизни. Обретенным и потерянным.       Обещанные Томой корма так и не появились в распоряжении, хотя письма в Ли Юэ и Мондштадт давно пылились в укоризненном ожидании. Всякий раз, видя их, лежащих стопочкой на столе, я мысленно просила прощения и уверяла, что совсем скоро займусь ими. Однако же не всё зависело от одной меня.       Лавка с масками, пользовавшаяся огромной популярностью у малышни, отыскалась почти сразу. Я купила маску кицунэ себе, узкоглазого ворона с кривым носом Кадзухе и тануки с удивлённо приподнятыми бровками для Паймон. Последняя сокрушалась, что не нашла хотя бы что-то, отдалённо напоминавшее жирафов, однако приняла подарок. Многие вскоре тоже обзавелись такими же, приглашая слиться с толпой. В ней, в толпе, была своя прелесть. В безликости, некой благодатной отчуждённости от самого себя. Не было необходимости скрываться от сотен глаз, ведь теперь те не могли узнать в нас никого из разыскиваемых, как не было нужды говорить тише. В водовороте звуков любой бы утонул безвозвратно.       Паймон, охнув, указала на шатры с мясом, овощами и, кто бы сомневался, сладостями. Кадзуха кивнул, сказав, что не прочь перекусить, но пустой кошелёк не даст ему разгуляться. Я успокоила того, просто расплатившись за нас троих и усмехаясь неожиданной сменой ролями с Тартальей. Некогда и он так «выгуливал» меня, демонстративно бросаясь золотом.        Неожиданный шум откуда-то слева заставил напрячься и поправить маску. Люди расступались, пугая расползающейся по их лицам бледности. Даже здесь имя Фатуи, ироничное данное моим предшественником, было отлично известно. Когда первые двое прошествовали мимо, я было выдохнула, не увидев у них знакомых рыжих волос и красного шарфа. Те шагали позади, заставляя сердце биться чаще. Страх ещё жил во мне, успев за долгие дни затишья ослабить хватку, но точно не исчезнуть. Холодные глаза без интереса скользнули по толпе, не увидев меня. Я вдохнула, набирая в лёгкие побольше спасительного воздуха. Однако мои терзания прервал невысокий юноша в круглой шляпе с большими полями, следовавший за ним. Они, кажется, шли вместе, но держались поодаль друг от друга. Лицо незнакомца скрывала тень, однако взгляд показался недобрым, яростным, точно у дикого зверя.       Я поспешила отвернуться, искренне пожалев о наивной мысли провести этот вечер без происшествий. Они уже давно стали ежедневной частью моей жизни, и мне бы стоило свыкнуться с ними рассчитывать надобность каждой вылазки. Однако на сей раз спасли маски. Или настоящее чудо, если учесть умение Тартальи буквально по запаху находить меня даже в самых потаённых уголках Тейвата.       Глаза Кадзухи глядели на меня из прорезей маски. Мы вновь думали об одном. Я кивнула, хватая купленные рисовые пирожки и сладости для Паймон. Пора было возвращаться, так и не успев осмотреться. Паймон некоторое время покапризничала, моля остаться, но вскоре затихла, когда поняла, что все попытки сыграть на моей жалости не приведут ни к чему.       Бэй Доу встретила нас тяжёлым взглядом, однако ничего не сказала. От предложенных мною пирожков она отказалась, только бросила что-то о нелюбви к инадзумской еде и удалилась, вселяя не самые хорошие мысли. К ним же вновь присоединился озноб, вынудивший закутаться в куртку поплотнее и достать шарф. Я осталась на палубе, спрятав маску в карман и с тоской разглядывая беззаботные лица горожан далеко впереди, пока не ощутила присутствие кого-то другого. Суа нехотя приблизилась, когда наши взгляды встретились.       — Скажи, ты искренне считаешь Глаза бесполезными или просто пытаешься меня утешить? — Её голос звучал неприятно глухо, почти смешиваясь с гомоном толпы. Взгляд невидяще блуждал по улыбкам и фонарям, что освещали её волевое лицо.       — Нет, я считаю его опасным. — В моих словах не было ни капли лжи. Польза от Глаз и правда была, вот только каков был от неё прок, если взамен просили отдать здоровье как физическое, так и душевное.       — И почему же? — Светлые глаза обратились ко мне, настойчиво требуя скорейшего ответа. — Почему, объясни? Потому, что они дают неимоверную силу? Потому, что подпитывают нескончаемой энергией? Или, может, потому, что даруют острый ум?       — Стоит тебе получить хоть один, и тот мир беззаботного неведения, — я кивнула в сторону ярких огней, — будет навечно отрезан от тебя. Ты не сможешь жить, как жила прежде. Не сможешь смотреть на вещи по-старому. Не сможешь наслаждаться некогда любимыми делами. Этот мир, который сейчас кажется тебе обыденностью, станет для тебя болезненно-прекрасной мечтой, которая будет мелькать наяву, отзываясь колкой болью внутри, или мучить от заката до рассвета.       — Да ты поэт, — усмехнулась она. — Ладно, сделаю вид, что поверила. И всё же не поняла тебя.       — И я рада этому, — я улыбнулась ей легко и непринуждённо. — Пусть хоть кто-то в этом мире не познает горести мнимого величия и необузданной силы.       — Ты как-то побледнела, — спохватилась Суа, пристально разглядывая меня. — И губы посинели. Да ты же дрожишь вся!       — Устала, наверное. — Я поспешно отвернулась, слыша со стороны лестницы оклик Паймон. — Пойду вздремну.       И не дожидаясь ответа, я юркнула вниз. Паймон вяло боролась со сном, объевшись пирожных и прося спеть что-нибудь на ночь. Дрожь в голосе сбивала с мелодии, однако Паймон едва ли заметила это, постепенно проваливаясь в сон. Днём она отчаянно настаивала на том, чтобы пойти в храм со мной, сейчас же её размеренное сопение обрадовало даже больше погожей погоды. Достав оба Глаза, я отложила их, принявшись записывать итоги их ношения в дневник. Отчего-то эксперименты над собой придавали хоть каких-то сил, будили интерес. Влияние Глаза Порчи оказалось куда сильнее, нежели чем предполагалось изначально. Не минуло и суток, как я уже в полной мере ощутила его. Привыкшие к магии тейватцы вряд ли могли похвастать столь скорой реакцией на все побочные эффекты, от того и увядали незаметно для себя. Глаз попросту стремился поработить их, высосать всю до капли энергию, обобрать до последнего вздоха. Я же, может, и успевшая кое-как свыкнуться с магией, ещё оставалась её главным индикатором. Лакмусовой бумажкой, если угодно. Да, магия успела помутнеть, размыться для меня, однако всё ещё напоминала о себе едва ощутимым разрядом при приближении Бэй Доу, тяжестью в груди от близости к Тарталье или чертовой Кокоми, или же лёгкой болезненностью в дружеских касаниях Кадзухи.       Все личные мысли на сей раз я приберегла на более подходящее время. Сверившись с признаками, непременно преследующих владельцев Глаз Порчи, у себя я нашла пока что единичный. О точных сроках его проявления у других сказать что-либо было сложно, в связи с чем пришлось писать наугад. Возможно, самым первым из них было как раз-таки влияние стихии, а возможно, неспецифические симптомы, такие как головокружение или слабость, кои, к слову, успели напасть и на меня. Также ощущалась и лёгкая сонливость, мягко толкавшая в сторону кровати. Однако я держалась. Не явлюсь к этой лисице, так застанет ночью сама.       Полночь приближалась, возводя полную луну, как корону, в вышину небосвода. Её яркий диск глядел ясно, будто оттуда кто-то видел меня, укутанную в куртку и трясущуюся, точно осиновый лист. Пока белый ореол окончательно не возвысился над землёй. Шум с улицы ещё звенел, перебравшись в сторону центра. Люди поредели, убеждая в ненадобности маски. Я шагала между тенями, что отбрасывали многочисленные фонарики, держась подальше от их тёплого света. Оба Глаза лежали по карманам, перестав сражаться за первенство: Крио Глаз Порчи одержал уверенную победу.       Вскоре город остался позади, давая возможность ускориться. Несмотря на жгучий холод, сковавший внутренности, силы на бег ещё были, и я быстро добралась до лифта, гадая, а стоит ли пользоваться им в столь поздний час. В итоге так и не решилась, выбрав более длинный, но во многом безопасный путь. Ступеньки сменялись узкими тропками, вновь ступенями, вновь ветвистыми дорогами, пока не привели к последней. Вскарабкавшись по ней, я вгляделась в замерший в тихом ожидании дворик храма. Тот пустовал, освещённый несколькими уличными фонарями на короткой ножке. Шаги звучали неестественно, до неприличия громко, вынуждая замедлиться. Взгляд выискивал знакомый розовый хвостик, однако натыкался лишь на тёмные кусты и стволы высоких деревьев. Войдя внутрь Великого храма, я и в нём не обнаружила никого. Главный зал ответил тишиной, рыскать же по внутренним комнатам не позволила банальная вежливость. В конце концов храм оставался священным местом для местных, и проявлять к ним, не сделавшим мне ничего дурного, неуважение было верхом бестактности.       Выйдя обратно во двор, я услышала пение. Оно раздавалось со стороны сакуры, шелест листьев которой вторил нежности мелодии. Ноги повели за ней, точно повинуясь невидимым путам, как у марионетки.       Лепестки сакуры, танцуя под переливы незнакомого голоса, осторожно подталкивали, вели дальше, словно боялись, что я решу сбежать. Впереди раскинулась площадка, освещённая несколькими низенькими фонарями. По левую и правую руку от неё виднелись домики, впереди же — высокая арка и громадное дерево. Я растерянно взглянула на его ствол, угадывая в том ветви в форме вытянутой лисьей морды. Её взгляд горел в просачивающемся сквозь розовую крону лунном свете, манил, притягивал.       — На сей раз ты сама пришла ко мне. — Мелодия оборвалась, и из тени арки выступила женщина. Её я узнала сразу, хоть и видела в людском обличье впервые. На тонких кистях я к стыду заметила бинты. — Ах, это? — Женщина подняла руку, рассматривая её. — Да, признаюсь, ты доставила мне некоторые неприятности.       — Простите, — тихо пробормотала я, прекрасно понимая, что одними словами не отделаться.       — Хоть я и не могу прочесть твои мысли, зато могу с лёгкостью увидеть их на твоём лице, как темные мазки на белом холсте. — Она вдруг мелодично рассмеялась и подступила ближе. От этих слов вдруг стало до дрожи жутко; руки невольно потянулись к ушам, будто бы через те могли проникнуть невидимые нити в самое сознание. — Наша первая встреча прошла совсем не по плану. — Яэ двигалась мягко, ступала невесомо, тихо шурша лепестками сакуры. — Отчасти в этом есть и доля моей вины. Мне стоило попридержать терпение в уздах. И тебя понять могу, пускай даже подобное поведение, будь ты обычной смертной, стоило бы тебе жизни. — Она хитро улыбнулась, прежде чем спросить: — скажи, ты знаешь, с кем говоришь?       — Явно не с обычной смертной, — дёрнула плечами я. Очередная «размытая» леди, предпочитающая намёки всякому прямому заявлению. И вновь я с грустью вспомнила Кэ Цин, резкую и любящую правду больше всего на свете.       — Приземлённый, но вполне верный ответ. — С лица Гудзи не сходила хитрая улыбка; взгляд заинтересованно рассматривал меня. —Ты ведь явилась помочь жителям Инадзумы, не так ли? Не желаешь узнать, как это можно сделать?       — А у вас есть идеи? — Я не сдержалась от встречного вопроса, хоть и понимала, что с таким существом шутки и дерзость были не самими хорошими способами поддержать диалог.       — Есть, но ценность их всегда варьирует от страждущего. Ты, как я погляжу, не очень-то в них заинтересована.       Яэ попала в точку. Я давно ловила тупое чувство усталости всякий раз, как разговор обещал уйти в русло дел. Мне было откровенно всё равно, лишится ли Инадзума правителя или же обзаведётся новым. Мне было лишь жаль её жителей, которых теперь разрывали на части между двумя сторонами.       — Твой взгляд подтверждает мои мысли. — Гудзи склонила голову, смахнув с лица улыбку. — И кое-что подсказывает мне, что мы с тобой прийдём к общей выгоде.       — Здесь у меня нет никакой выгоды, — сухо отозвался я, ощущая подступающую к горлу неприязнь. Она грозилась искривить губы, проступить презрением в глазах, что непременно уловит лисица. — Такое чувство, что всех только она и интересует.       — Глупо отрицать очевидное. — Яэ, похоже, не собиралась сдаваться, напротив, она усилила нападение. — Твоё появление здесь наверняка мотивировано благой идеей и чистыми помыслами. Но разве за ними не кроется ничего? К примеру, желание раствориться в благодарности или сыграть в очередной раз роль героя? Есть схожие черты с подвигом Антареса. — Она сузила ярко-лиловые глаза. Звон серёжек в её ушах подхватил ветерок.       — Вы считаете Антареса героем? — Невольная усмешка всё же вырвалась наружу, однако Гудзи та не удивила. Она будто бы и ожидала подобной реакции.       — Не я, а официальная история, — вновь уклонилась от прямого ответа та. — А ты придерживаешься иного взгляда.       — Даже если и так, моё мнение останется исключительно при мне, — коротко бросила я, коря себя за несдержанность. Таким, как Яэ, в первую очередь открывать душу строго настрого запрещено.       — Любопытно. — Нараспев произнесла она и вновь растянула пухлые губы в улыбке. Её длинные рукава касались земли и чуть раскачивались в такт движениям хозяйки. Гудзи будто пританцовывала на месте от нетерпения пуститься в пляс. — Знаешь ли ты что-нибудь о Баал?       — Почему в единственном числе? — Я вздёрнула бровь, ловя изумление на лице Гудзи, прежде чем то сменилось весельем.       — Надо же, даже больше, чем предполагалось. Значит, дело пойдёт скорее и проще. Тебя не мучал вопрос, почему сейчас правит всего одна?       — А я не говорила «всего одна», — поправила ту я. — Я сказала лишь про единственное число.       — Любишь играться словами? — Взгляд лисьих глаз блеснул в неярком свете фонарей. — Одобряю.       — В любом случае сейчас у меня есть некоторые дела, но вот тебе подсказка: было две, а не осталось ни одной. Кто же истинный злодей среди них? Или же его и вовсе нет?       — Я не собираюсь гадать, — грубо оборвала ту я. — Я так понимаю, вы здесь не самый последний человек, так почему же по вашему городу свободно разгуливают Фатуи, раздают людям эту дрянь, — в мои руках блеснул поддельный Глаз Крио, — а простые горожане вынуждены воевать друг с другом?       — Один из тех, к кому ты так пылаешь ненавистью, успел и в твоём сердце оставить след, не так ли? — Улыбка Яэ уже начинала откровенно бесить. Ладони превратились в кулаки; челюсти стиснулись. Огонь проснулся и принялся топить лёд. — Что же касается Ватацуми, советую узнать историю острова, прежде чем так рьяно бросаться защищать его жителей. Была рада наконец-то познакомиться лично, госпожа Призванная.       Шёпот сакуры усилился. Листья поднялись, закружив лисицу в хороводе. Они осели, прежде растворив её в розовом вихре. Призрачная улыбка и звон серёжек ещё долго преследовал в попутном ветре.

***

      Вокруг шумело празднество, но ни яркость его красок, ни звонкость смеха не могли притупить злости внутри. Взгляд бесцельно бродил по сотне однообразно счастливых лиц, от которых сердце полыхало одновременно и холодной яростью, и жгучей завистью. Огонь чуть согрел, однако вскоре, стоило знакомой пустоте вернуться на облюбованное место, тот сменился сперва прохладой, затем и ледяным морозом. Многие удивлённо оглядывали меня, укутанную в зимнюю одежду и дрожащую. Маска лисицы спасала от стражников, но и те вскоре непременно начнут что-то подозревать. Однако тоскливое чувство молило остаться на лавочке в углу подольше, чтобы хоть глазами впитать недоступное. Запахи готовящейся выпечки не пробуждали голод, лишь напоминали, что когда-то он имел место быть в моей жизни. Свет фонарей разгонял сумрак улицы, но боялся встретиться с тем, что клубился в глубине меня.       Запахнув куртку поплотнее, я сжалась в комок и привалилась головой к невысокому деревцу по левую руку. Его единственного обделили гирляндами и фонарями, оставив темными пятном посреди буйства света. Я невесело улыбнулась под маской, чувствуя с ним некое родство.       «Тоже тяжело влиться в общество двойных стандартов?» — мысленно спросила я то. — «Понимаю, друг, понимаю».       Мимо, гудя и вопя, пронеслась шайка то ли местных ворюг, то ли бездельников, то ли и первых, и вторых. Её возглавлял высокий крепкий парень с рогами и татуировками по всему телу. На фоне белых, как луна над головой, волос особенно выделялись кроваво-красные рога. Их подлинность, как и в случае с Томой, оставляла вопросы. Впрочем, если в местном аналоге Японии существовали кицунэ, то почему бы и не быть каким-нибудь акумам?       Я невольно вздрогнула, заметив одного такого в толпе. Тарталья был на голову выше всех, выделяясь ярко-рыжими волосами и неприветливо-задумчивым лицом. Направление его взгляда можно было без труда понять, даже не поворачиваясь. «Алькор». Одно успокаивало: Предвестник едва ли заинтересуется странным созданием в самом углу да ещё и с маской лисы.       Бессонница не даст ни минуты покоя в постели, вновь вынудит потянуться к дневнику и прочесть очередную ужасающую тайну, что полетит в копилку себе подобных. Последняя грозилась вскоре треснуть от их обилия. Я прикрыла глаза, борясь с холодом и уже жалея, что вызвалась взять Глаз Порчи на себя. С другой же стороны если так удастся показать Суа его вред, быть может, спасу ей жизнь. В том, что та рано или поздно захочет во владение и себе один, сомневаться не приходилось. Оставалось лишь гадать, успею ли я прежде, чем случится неизбежное.       — Что за странный наряд в такой прелестный вечер?       Знакомый голос заставил мгновенно распахнуть глаза и уставиться на Предвестника. Глупо было надеяться, что тот, вынюхивающий меня буквально повсюду, упустит такой момент. Однако я не спешила отвечать, решив притвориться спящей. Может, тот подумает, что ошибся и сам уйдёт восвояси.       — Только не притворяйся, что спишь, — словно угадав мои намерения, сказал тот и бесцеремонно потянул маску вверх. Тарталья вдруг замер, удивлённо всматриваясь в меня. В свете фонарей было плохо видно, однако мне показалось, будто тот покраснел. — Что у тебя на лице?       — Можно без оскорблений? — устало вздохнула я. — Не всем везёт с внешностью, как тебе.       — О чём ты? — В голосе Тарталье зазвенела будто бы даже искренняя растерянность, мне же от неё захотелось лишь криво усмехнуться.       — Если тебе что-то нужно, то выкладывай и проваливай. Хочу побыть одна.       — Странное место для уединения, — вполне верно заметил тот. Я же промолчала, смерив его тяжёлым взглядом и искренне надеясь, что тот решит скрыться восвояси.       Однако Предвестник не спешил, напротив, сел рядом. Его взгляд вновь помертвел, стоило тому сосредоточиться на людях впереди.       — Нет хуже того одиночества, которое преследует тебя даже посреди толпы, — глухим голосом пробормотал тот, отчего я слегка удивилась. Тарталья лишь казался полным жизни и окружённым друзьями, стоило же копнуть глубже, как наружу сразу же высыпалось густое одиночество, покрытое старой пылью и успевшее сожрать в себе сотню-другую скелетов.        Я промолчала. Вовлекаться в очередные философские темы, непременно заведшие бы в тупик, хотелось меньше всего. И чтобы попросту заткнуть Предвестника, я без разрешения положила голову ему на плечо. Немая тишина не заставила себя ждать, как и тепло, что исходило от него. Стыд и совесть утихли под напором наглости и стремления банально прийти в себя. Глаз Порчи действовал не только на тело — он определённо влиял и на сознание, размазывая мысли по его холсту.       Плечо Тартальи напряглось; до ушей донеслось его сбившееся дыхание и отчаянные попытки его выровнять. В какой-то степени это даже льстило: сердце высокого юноши приятной наружности и с тугим кошелём в довесок трепетало при одном только моём касании. От осознания, что сейчас нахожусь в мнимой, совсем короткой, но безопасности, окатила волна облегчения. Я перевела взгляд на Предвестника, наблюдая, как тот, нервничая, принялся заламывать пальцы. Край пиджака приоткрыл участок кожи, и я замерла, вглядываясь в очертания старого шрама.       — Откуда он? — поймав неспокойную руку, я обнажила его, чувствуя, как внутри разгорается жалость. Длинный кривой след наверняка тянулся до локтя, а может, и выше. Рядом светлели неровные края ещё нескольких поменьше.       — Из тех времён, когда ещё не мог постоять за себя. — В голосе Аякса пробежало нечто незнакомое. Поддавшись странному порыву, я сжала его ладонь, вглядываясь в тусклые глаза.       — Прости, — пробормотала я.       — За что? — Тот несколько удивился.       — За ненависть и оскорбления. Будь моя голова поздоровее, многого бы удалось избежать.       — Твоя голова самая здоровая, — неумело пробормотал он и поскорее отвернулся, стараясь скрыть смущение.       Уловив момент, чтобы тот не заметил, я оставила мягкий поцелуй на его щеке, заметив как та тут же вспыхнула. Помутневшие образы Венти унёс прохладный ветерок, напоследок напомнив о барде случайной нотой лиры.       Я поднялась, глядя на опешившего Аякса и пробормотала тихо «Спасибо». Чувство защищённости пропало вместе с теплотой, возвращая промозглый холод. Внезапно крепкая рука остановила, разворачивая. Губы осторожно, боясь спугнуть, коснулись моих. Где-то далеко в небе загремели взрывы фейерверков, в моей голове же звучали иные взрывы — странного и совсем внезапного осознания потерянного и вновь обретённого.

***

      — Что с тобой? — Суа отложила ложку, с подозрением косясь на меня. — Впервые вижу, чтобы ты так часто улыбалась.       Я рассеянно взглянула на неё, краем глаза наблюдая за щурящейся Паймон. Та уже наверняка всё поняла, однако тихо помалкивала, похоже, оставив «разбор полётов» на потом.       Промямлив что-то про влияние погоды, я вновь уткнулась в тарелку, настойчиво опуская так и норовившие расползтись до ушей края губ. Внутри пели соловьи, порхали бабочки и цвели первые розы. Их аромат блуждал по телу, смешиваясь с привкусом вина, терпкого и тошнотворно приятного. Я облизнула губы, прогоняя его. На сей раз всё должно быть иначе. По крайней мере на это уповало пробудившееся сердце.       Холод ушёл вместе с Глазом Порчи. Аякс не догадался о нём, занятый явно совсем иными мыслями. Я же узнала всё, что хотела. И теперь, стоя у края и держа его в руках, глядела, как переливается его искусственная красота. Паймон продолжала сверлить меня взглядом и молчаливо наблюдать. Ей и не было нужды что-либо говорить: я чувствовала её неодобрение и просьбу покончить с внезапной напастью.       Руки разжались, уши уловили тихий плеск. Так ни мой соблазн, ни соблазн Суа не пересилят здравый смысл. Рядом возник Кадзуха, бросив взгляд в море. Его едва заметный кивок одобрил мой выбор.       — Что с Сопротивлением? — неумело спросила я у него.       — Горо ждёт нас. Как и жители деревни, чтобы поблагодарить тебя, — больше догадалась по отдельным словам, чем поняла я.       Мне отчаянно хотелось спросить про Кокоми и прошлом Кадзухи, о котором упоминала Бэй Доу, однако я лишь понуро кивнула, надеясь, что успею освоить язык Инадзумы до того, как навсегда покину её.       Аяка хотела встретиться, приглашая к обеду, сердце, напротив, рвалось на другую встречу. Собрав мысли в кучу, как собрала расплывающуюся от их теплоты себя саму, я попросила у Бэй Доу обождать немного перед отплытием. Та согласилась, сказав, что ей и самой пора бы заняться торговыми делами, а не просиживать штаны на «Алькоре».       Взгляд выискивал рыжую макушку совсем напрасно: до обозначенного времени было ещё далеко. Взгляды не провожали меня удивлением: многие ещё праздновали, отплясывая в таких же масках. Инадзума утонула в спасительном веселье, отчего и напряжение внутри меня самой чуть ослабло. Конечно же, я лукавила: не праздник был тому главной причиной.       Аято отсутствовал, как и обещала Аяка. Встретивший Тома вынудил ощутить укол вины. От его приветственной улыбки и неизменно тёплого взгляда хотелось провалиться сквозь землю, хоть между нами и не было ничего. Даже намёка.       — Мне так приятно, что вам довелось побывать во время Иродори, — воодушевлённо вещала Аяка, — знаете, его история и правда заслуживает внимание.       Я слушала её вполуха, разглядывая дольки апельсинов и гадая, где сейчас бродит неспокойное сердце Аякса. Стало вдруг абсолютно плевать на всё, захотелось выбросить все тревоги в пучину морскую и уплыть подальше, не заботясь о последствиях. К Венти, как оказалось, меня манило такая же надежда на защиту. Как глупо и по-детски, однако противиться ему было выше моих сил. Может, вскоре я даже смогу выспаться, когда пойму, что рядом всегда найдётся крепкое плечо.       — Я вас не утомила? — Вопрос Аяки повис в воздухе. Я посмотрела на неё, отрешенно гадая, что та говорила до этого.       — Сегодня что-то голова болит, — отозвалась я и поймала уже знакомый взгляд Паймон. — Вы остановились на…       — Сюмацубан, — подсказала молодая госпожа. — Мне удалось связаться с той знакомой, так что вскоре решится и будущее Инадзумы. Однако кое-что меня тревожит.       Она взглянула на Тому, и тот кивнул, продолжив дальше:       — Нам придётся действовать быстро, ведь крайне вероятен шанс того, что план будет вскоре раскрыт. У комиссии Тэнрё на службе состоят и другие тайные организации, поэтому я бы не исключал неприятного варианта, что им уже известно о наших планах.       Сознание путало мысли с образами вчерашнего и предыдущих дней. Я вяло кивала, едва соображая, что же меня пытались донести. Отдалённые слова долетали, смешиваясь в сумбурную кашу, лишённую всякого смысла. К чёрту бы послать эти дела с этими комиссиями и Архонтами. Всех бы их к чёрту, к которому уже отправился Венти.       — У вас есть мысли по этому поводу?       Я вновь скользнула растерянным взглядом по застывших в ожидании Томе и Аяке. Вместе они бы составили неплохую пару, если бы Тома соизволил оторвать глаза от меня и обратить их на госпожу. Это едва не соскочило с моих губ, однако случайный ответ «Надо действовать по плану» вырвался вперёд.       Аяка и Тома согласно кивнули. Я же с облегчением поднялась, благодаря их за обед. Поспешное прощание уже было оборвалось закрытой дверью, как негромкий оклик попросил подождать. Тома протягивал мне два мешочка из красного бархата. Их золотые верёвочки и узоры в виде рыб не подходили корму, обещанному ещё несколько дней назад — больше ювелирным украшениям и непременно дорогим.       — Спасибо, — коротко поклонилась я, стыдливо наблюдая широкую улыбку напротив.       Наконец, поместье Камисато осталось позади. Свежий ветер дул в лицо, вплетая в аромат трав и новый — аромат ностальгии. Ноги не торопились вернуться на корабль, хоть до обещанной встречи ещё было время. Задобрив Паймон всем, до чего только у той дотянулась рука, я, тщательно подбирая каждое слово, попросила её подождать меня на «Алькоре».       — Мне нужно кое-куда сходить, а лишний раз подвергать тебя опасности совсем не хочу, — оправдывалась я, видя, как с каждой новой фразой растёт её сомнение.       — Ты же врёшь мне, — прямо заявила она, выслушав очередное скомканное объяснение. — Признайся, что врёшь, и я подумаю.       Я замерла, терзаемая раздумьями. Вполне вероятно, что после прямого признания Паймон насядет с расспросами и напрочь откажется оставлять меня одну. Ли о же, как внушала одна неуверенная мысль, та успокоится, поняв, что и у меня могут быть тайны, и согласится.       — Хорошо, сдаюсь, — устало выдохнула я. — Мне нужно кое с кем поговорить.       — М-м-м, — протянула та. — Даже знаю, с кем именно. Ты меня всё больше разочаровываешь.       Сверкнув мрачным взглядом, она тряхнула копной волос и без единого вопроса направилась в сторону порта. И вновь совесть внутри подняла голову. Из нас двоих ребёнком была явно не она.       

***

      Я нервно теребила лист сакуры. Сотый, пожалуй, по счёту: остатки прочих лежали под ногами, растерзанные в клочья. Музыка ещё не скоро обещала зазвучать, однако горожане уже стекались к открывающимся лавочкам. В образе каждого мелькало нечто знакомое, напоминая о вчерашнем. Маска давно задралась на лоб, обнажая лицо и моё искреннее наплевательство на собственную безопасность. Некоторые из собственных портретов, впрочем, попадались на глаза, вгоняя сперва в замешательство, а затем и смех. Один я даже умыкнула на память.       Покончив с последним лепестком, я потянулась в карман, ища его. На меня взглянуло хмурое лицо, больше бы подошедшее крепкому мужчине, чем тщедушной оборванке. Я хихикнула, гадая, намеренно ли меня выставили так, чтобы не опозорить славное имя госпожи Сёгуна, или же просто решили поймать «на живца», надеясь, что ворвусь к той в праведном гневе. Тома был прав, по таким объявлениям меня бы и мать родная не узнала.       Солнце успело преодолеть половину пути и задумчиво двигалось к краю. Лучи касались щёк, согревая их и вынуждая жмуриться. Я поджала губы, понимая, что намеченное время давно миновало. Радость от ожидания притупилась мучением от последнего. Я поднялась, когда последний луч скрыли заострённые крыши.       И правда, как по-детски глупо и наивно.       Не ища Предвестнику оправданий, я развернулась к пристани. Бэй Доу и другие уже ждали, не повременив и отметив моё заметно испортившееся настроение. Капитан хлопнула меня по плечу, громогласно заявив, что о бренности бытия я еще успею подумать и потом. Кадзуха сочувствующе улыбнулся, коротко заверив, что вскоре печаль унесёт ветер. Суа не упустила возможность подколоть меня, попав в самую точку.       — Что, впервые нашу красавицу кто-то кинул? — насмешливо спросила она, но, заметив перемены во мне, тут же спешно добавила: — эй, это была всего лишь шутка!       Споры и оправдания интересовали в последнюю очередь. Взгляд провожал постепенно удаляющийся пирс, хоть сердце ещё лелеяло надежду увидеть знакомую рыжую макушку.