В день, когда сошлись звёзды

      Холодное прикосновение к руке пробудило в мгновение ока. Я машинально потянулась к ней, чувствуя пальцами нечто влажное на коже. И тут же застыла, ощущая, как внутренности стискивают оковы холода.       У подножья кровати сидела лиса. В тусклом ночном свете её мех показался несколько неестественного светлого, почти что розового оттенка. Я пробудила огонь, надеясь, что тот отпугнёт незваную гостью, однако он едва ли заинтересовал её. В длинных опущенных ушах блеснули серьги. Взгляд глубоких лиловых глаз сверкнул озорством. Лисица призывно махнула пушистым хвостиком, словно торопила подняться и направиться к выходу.       Я молча поднялась, открывая той дверь, и также молча закрыла на замок, когда длинный хвост скрылся в щели. Стул шаркнул, уперевшись в ручку. Сердце бешено застучало, мешая прислушаться. Один из немногих действительно обоснованных страхов — это быть застигнутым врасплох во сне. Кошмары чуть поуспокоились, терзая теперь реже и не с такой остервенелой навязчивостью, как раньше. Но те были лишь плодом моих или навеянных Глазом фантазий. Лисица же явно не относилась ни к первым, ни ко вторым. На руке ещё чувствовалось холодное прикосновение её носа.       Снаружи послышалось шуршание. По двери заскребли коготки. Проглотив тугой ком, я метнулась к столу, крупными буквами выводя всего два слова. Бумага влезла между дверью и полом. Звуки прекратились. Лисица читала. В способности той читать я едва ли усомнилась — та наверняка была очередной заколдованной богиней или подосланной ею служанкой. Естественно, для того, чтобы призвать меня к великой цели или всучить очередной неимоверно важный артефакт. Некоторое время до ушей не доносилось ни единого звука, затем я уловила тихое рычание и треск рвущейся бумаги. Когтистые лапы толкнули остатки письма, оставляя на полу тонкие полосы.       — Дрянь. — Я сжала челюсти, во второй раз сбегала к столу и, свернув стопку бумаги в рулон, дождалась, когда наглая лапа пролезет в щель. Писк и поскуливание сорвали с губ злорадный смешок. — Вали отсюда! — как можно тише прошипела я и угрожающе постучала готовым к новой атаке рулоном. — И чтоб я тебя здесь не видела больше!       Позади зашевелилась Паймон, вынуждая замереть. Скулёж утих. До ушей донеслось едва уловимое постукивание коготков по дощатому полу. Оно стихло, я же осталась караулить возле двери. Корабль размеренно раскачивался на спокойных волнах, изредка поскрипывал, изредка вздыхал, точно живое существо. Стул остался подпирать дверь: я не верила в уход лисы, однако сон толкал к кровати. Все вопросы относительно личности ночной гостьи были без раздумий отодвинуты на утро. Однако стоило непременно поднять вопрос о безопасности на утреннем собрании. В качестве доказательств вполне подойдут следы когтей и парочка розовых волосков.       И хоть глаза слипались, а веки тяжелели, обещанный сон всё не шёл. Я ворочалась осторожно, боясь разбудить Паймон, пока окончательно не плюнула и не бросила все попытки заснуть. От нечего делать я потянулась к дневнику Шестого. Нежелание загружать голову объёмом новой информации лениво намекнуло на простое ознакомление, переписывание страниц, дабы найти знакомые пустоты или что поинтереснее. Почерк, как и у всех переводных версий, не отличался ничем особенным: аккуратный и вполне разборчивый. Оригинал хранился где-то совсем близко и в то же до безумия далеко. По почерку можно было оценить хозяина хотя бы поверхностно, а также понять язык, которым он некогда владел.       Страницы шуршали, сменяя друг друга, но не предлагая ничего занятного. Периодически мелькали схемы или планы, изображавшие то ли построения в бою, то ли нечто схожее. В памяти всплыли упоминания о том, что Шестой возвёл Инадзуму в ранг военного государства. Что ж, ещё одно лишнее подтверждение параллелям с событиями Земли. Я усмехнулась случайной мысли. А что если мой предшественник окажется в числе тех, кого вот уже почти сто лет принято клеймить злом во плоти? Иронично получится. К тому же из первых уст узнаю ценность идеологии, которую никогда особо не понимала.       Наконец, искомое попалось само. Несколько страниц пустели. Немного, всего парочка, да и те были разбросаны по дневнику в хаотичном порядке. Зато конец поразил обилием белизны. Словно кто-то стёр его, предлагая закончить всё так, как хотелось бы читателю. Голова уже заранее загудела от обилия догадок и вопросов, и я плюнула на всё, взяв собственный дневник и вывалив на его страницы все переживания. Всё-таки толк в дневниках был: возможность отслеживать медленный, но верный путь к сумасшествию; изобличать себя же в притворстве и ложи; а также наслаждаться приятной пустотой на душе после очередной «душевной тошноты». Мне не было жаль себя, когда взгляд прошёлся по первым неумелым записям, кричащим о нестабильности и откровенной помешанности на Венти. Мне было жаль тех, чьи имена мелькали там, тех, кого та я, из прошлого, знала когда-то, но не смогла спасти.       Ладони потеплели, в груди загорелась злость. Не на тех, чьими руками были убиты некогда дорогие сердцу люди — на саму себя. Стала ли я сильнее с тех пор, дабы защитить тех, кто сейчас рядом? Спорный вопрос — едва ли я была способна постоять за себя.       Карандаш выпал из пальцев. Взгляд ошарашено застыл на портрете. Из груди вырвался первый смешок, сдавленный и глухой. Рука успела сжать рот, прежде чем из меня буквально полился истеричный смех. Тарталья глядел на меня с бумаги, почти что живой, за исключением мёртвых глаз. Привычной улыбки не было, лишь хмурость и спрятанная глубоко печаль. Я уже потянулась вырвать лист из дневника, как замерла, борясь с самой собой. Подсознание говорило за меня, причём, делало это без обмана и уловок. Может, если довериться Предвестнику, то удастся забыть и Венти? Или по крайней мере притупить ту боль, что бередят его смутные образы изо дня в день. Но что если я в очередной раз лишь послужу марионеткой в чужих руках?       Я ощутила, как по щекам потекли слёзы жгучей обиды. Они не высыхали, свободно добегая до подбородка и застывая пятнами на листах. Одна попала на лицо Предвестника, размывая его слегка. Мысленно осыпав лису проклятиями, я убрала дневник, боясь вымазать тот слезами ещё больше. Руки ожесточенно заработали, рисуя всё подряд, но в первую очередь лица Архонта и Предвестника, которые тут же покрывали грязные чёрные полосы, едва ли не рвущие бумагу. Я отстранилась, дрожа от охватившей ненависти.       Но не к ним. К себе.

***

      Утро встретило привычной свинцовостью небес и настойчивым дёрганьем ручки. Бэй Доу негодовала, ломясь внутрь и возмущаясь, как я посмела закрыться. Щёлкнув замком и убрав стул, я встретила ту вполне справедливым замечанием:       — Это моя комната, имею право. И вообще, почему по ночам здесь гуляют животные?       — Что, иллюзии уже ловишь от недосыпа? — усмехнулась та.       — Мне не до шуток. Ночью я проснулась от того, что некая лисица тёрлась о мою руку носом. Мало ли, вдруг она бешеная! Укусила бы, что тогда прикажете делать?       — Зараза к заразе не пристаёт. — Хохот Капитана распалил гнев, но та быстро осадила меня коротким: — успокойся, девчонка, сны бывают и подурнее.       Я, готовая уже поймать удивление Бэй Доу, сама опешила, опустив взгляд. Доски оказались целыми и невредимыми, как если бы ничего и впрямь не было. Припав к ним, я принялась лихорадочно разглядывать и ощупывать каждую, ища хоть малейший признак реальности прошлой ночи. На все мои попытки оправдаться Капитан только усмехалась, пока, наконец, окончательно не оборвала разговор грубым «Спи побольше, вдруг, решение всех проблем приснится».       В коридоре показался Кадзуха. Он проводил хохочущую Бэй Доу растерянным взглядом и повернулся ко мне, молчаливо вопрошая о случившемся. Объяснить жестами подобное — задача непосильная, так что я взялась за карандаш. Кадзуха внимательно следил за моими на скорую руку нарисованными каракулями, и чем больше их появлялось, тем сильнее настороженность и напряжение проступали на его лице.       — Кто? — Я ткнула на лису, по слогам выговорив единственное слово на инадзумском. Ответ оказался таким же коротким и, на удивление, понятным: «Кицунэ». О них мне было известно мало, однако и этого вполне хватило, чтобы подтвердить догадки. Лисица не была обыкновенной. Обыкновенные лисы не носили серьги и не умели читать.       Кадзуха взял карандаш, вырисовывая буквы и наблюдая за моей реакцией. Первая походила на латинскую «Н», «А» я узнала сразу даже без горизонтальной черточки внутри, а вот с «Р» и «У» пришлось повозиться. Оставшиеся буквы, за исключением последней «А» разобрать так и не удалось; под неизвестным словом появилась карта. Несколько островов, один из которых Кадзуха пометил крестиком, жестом указав на нас, а второй, рядом с главным городом, обвёл. Забрав карандаш, я нарисовала множество стрелок по направлению к городу и чиркнула пару четвёрок, зная, что её иероглиф созвучен со смертью, на что получила лишь растерянное пожимание плечами.       — Ну вот и толку мне с этого Нару-что-то-там-пропущено-а. Я же банально не доберусь до него живой.       Кадзуха ответил мне тем же виновато-растерянным взглядом. Позади запыхтела Паймон, недовольная ранним подъёмом. Наши шарады её едва ли заинтересовали, меня же насторожил рассказ о подозрительно знакомом сне, в котором фигурировал маленький зверёк с острыми коготками.       — Он всё царапал и царапал дверь, а ты стояла возле с какой-то короткой палкой и била по лапам. — Паймон широко зевнула, бормоча что-то о странных шутках разума, я же похолодела, понимая, что случившееся определённо не было плодом моей больной фантазии. Записи с прошлой ночи оказались на месте; лицо Тартальи, чуть размывшееся от слёз угрюмо глянуло на меня со страниц дневника.       — Это был не сон, — пробормотала я, понимая, что в рядах «претендентов на меня» прибавилось ещё на одного. Или одну. Кицунэ, если верить памяти, всегда были женщинами.       В мыслях завертелась одна идея. Не самая верная, и не самая надёжная, да к тому же довольно грубоватая. Однако иных вариантов скупое сознание не предоставило.       Сверху раздался шум. Показалась Суа, крича, что ко мне пришли. Кадзуха последовал за мной, Паймон же махнула, сонно пролепетав, что поднимется позже и вообще ей там делать нечего.       «Опять ваши скучные разговоры», — донеслось до меня, когда дверь закрылась. Я хмуро оглядела ботинки; те пришли в негодность меньше чем за месяц, однако стоило ли удивляться этому с таким-то образом жизни? Необходимо было посетить рынок, да только кто пустит меня в главный город? Разве что ради прилюдной казни.       Готовая уже встретить Горо и прочих сторонников Сопротивления, я растерянно замерла. Тома поприветствовал меня привычной дружелюбной улыбкой. В руках тот держал довольно большой ящик.       — Это от госпожи Аяки, — опередил он все мои вопросы. — Если вы не возражаете, я донесу до ваших покоев.       — Спасибо, я сама. — Я потянулась было к подаркам, однако округлившиеся глаза Томы и настойчивые просьбы доверить тяжести ему, вынудили отступить. — Только давайте позже, — сказала я, побоявшись, что оставшаяся один на один с подарками Паймон наткнётся на что-нибудь опасное. Вряд ли от Аято и его сестры стоило ожидать яда в еде или припрятанной отравленной иглы среди вещей, однако настороженность будоражила мысли обнаруженным случайно холодным тельцем Паймон. Хотя я в любом случае умерла бы вслед за ней, не успев ничего понять.       — Нам нужно поговорить. — Лицо Томы мгновенно посерьезнело. Он многозначительно обвёл взглядом немногих членов команды на палубе, особенно заострив внимание от Кадзухе неподалёку.       — Сейчас я сойду на берег, а там меня будут ждать мешок и верёвка, — мрачно ответила я ему, ловя искреннее недоумение в ответ. Оправдания «Как можно» и «Я бы никогда не посмел причинить вред Призванной» опасений не приглушили, однако и Тома не сдавался, настаивая на приватном разговоре. — Хорошо, — я оборвала его очередные попытки убедить меня в благих намерениях. — Тогда спустимся на воду и решим всё прямо в лодке.       — Отличная идея! — просиял он, чем вызвал очередную вспышку сомнений, а не приготовлен ли план и на такой случай. Тома поспешил к Суа, и та, недоверчиво вздёрнув брови, кивнула. Вопросительный взгляд Кадзухи вынудил бегло показать тому, что всё в порядке. Тот кивнул, однако по скользнувшей в глазах мрачности, не составило труда угадать его истинное отношение к моей «дружбе» с кланом Камисато.       Я с опаской оглядела верёвочную лестницу, скинутую вниз до небольшой лодчонки. Вопросы, как Тома добрался на ней сюда в одиночку, утонули в других, куда более важных — как мне не шлёпнуться в ледяную воду? Конечно, Пиро высушит за долю секунд, однако обещание свести его использование к минимуму налагало ограничения.       Тома без труда спрыгнул и в ожидании поднял на меня взгляд. Спускаться с «Алькора» подобным способом ещё не приходилось, подниматься же довелось всего два, раза да и те закончились довольно быстро благодаря тому, что смотреть вниз нужды не было. Суа хлопнула меня по плечу, передразнивая Бэй Доу, отчего я нервно рассмеялась.       — Давай, девчонка, ты хлипкая на сердце, но крепкая на тумаки!— прогремела она, чем вызвала у меня истеричный смех.       — Перестань! — взмолилась я, держась за борт и боясь даже дотронуться до качающейся лестницы. — Упаду же!       — Зато к какому красавчику в руки, — озорно подмигнула Суа, отчего щёки сразу загорелись, и мне до жути захотелось зарядить по её нагловатой ухмылочке. — Слезай уже, весь день что ли здесь торчать собираешься? Как раны зашивать да с борта прыгать, так ты в первых рядах, а как по безобидной лестнице спуститься, так сразу штаны мочишь.       Подавив грубое словцо в её сторону, я ухватилась, наконец, за канаты-перила и заставила дрожащие ноги слушаться. Ботинки скользили, норовя неосторожным движением отправить прямо в черноту моря внизу. Я сглотнула, вопрошая нерадивое сердце, почему то не выбрало Анемо, вспомнив Кадзуху и вчерашний полёт. Как бы просто я спустилась, будь в распоряжении силы ветра.       Край лодки качался так близко, что, казалось, совсем немного — и я ступлю на неё. Однако прогал между нею и кораблём словно увеличивался с каждой секундой. Тома протянул ко мне, повисшей у самой воды, руки. Я смерила его долгим взглядом, по привычке лихорадочно ища оружие или ещё что, пока, наконец, с опаской не коснулась его ладоней. Тот крепко схватил меня, не давая упасть, и осторожно опустил на лодку. Сердце ещё билось в груди, точно раненая птица, когда я села на скамью напротив Томы. Тот взялся за вёсла, приводя лодку в движение и оживляя воду вокруг.       — Достаточно? — спросил он, когда «Алькор» остался в паре десятков метров позади. Вокруг темнели глубокие воды, маня погрузиться в себя взглядом и пугая тем, что могло в них таиться.       — Д-да, — неуверенно кивнула я, косясь на набегающие на лодку волны. Как оказалось, страх высоты был не столь катастрофическим в сравнении с внезапной боязнью оказаться одной посреди бескрайнего моря.       — Вы боитесь моря? — В голосе Томы послышалось искреннее удивление.       — И что? — излишне резко ответила я. — Будто вас не пугает перспектива быть проглоченным гигантской тварью. Может, она прямо под нами сейчас?       — Некогда остров Ватацуми славился морскими змеями, однако о нападениях на корабли уже давненько не был слышно. — Он неожиданно рассмеялся, поглядев на меня, и тут же принялся просить прощения: — ох, простите меня, дурака, просто несколько непривычно слышать от кого-то, вроде вас, подобное.       — Да, я тоже человек и тоже умею бояться, — глухо ответила я. — Или это так зазорно для Призванных?       — Нет, совсем нет. — Губ Томы вновь коснулась улыбка, на сей раз лёгкая, во взгляде же мелькнуло нечто знакомое. — Необычно осознавать, что даже вы можете испытывать страх.       Я сконфуженно отвернулась, вновь чувствуя, как щёки предательски теплеют. Тома и правда был хорош собой, учтив, вежлив, не пытался быть излишне настойчивым в общении, если уж отбросить все мои предрассудки и боязни. В сравнении с Тартальей даже представлял из себя некий идеал здорового как ментально, так и физически человека.       Я вздрогнула, прогоняя бестолковые мысли. Не хватало ещё и в него влюбиться. Хоть ответ моей сердечной тоске стал давно известен, поддаваться ей и бросаться на первого встречного было недопустимо. Обязательства, обещания и тяжкие воспоминания, что оказались на мне, давно превратились в назидание другим и наказание самой себе. Венти дал хороший урок на будущее, накрепко вбив его в голову.       — Так о чём вы хотели поговорить? — спросила я, приводя себя в чувство.       — Сперва ещё раз хотел выразить благодарность от лица клана Камисато и меня в частности за сохранение Глаза Бога. — Он склонил голову в учтивом поклоне. — Знаю, вы не верите в нашу искренность, однако прошу не держите зла или подозрений: господин Аято может на первый взгляд показаться не самым благонамеренным человеком, однако госпожа Аяка всегда открыта новым просьбам и предложениям. На самом деле здесь я по её приказу. Она желает наладить с вами отношения, поэтому просит вас не отказывать и принять подарки.       — Я так понимаю, это будет бартер. — Тома ответил мне растерянным взглядом, из-за чего пришлось пояснить: — услуга за услугу.       Сперва помявшись, тот всё же нехотя кивнул.       — Да, на самом деле госпожа Аяка хотела бы попросить вас кое о чём, — он тут же затараторил, похоже, переживая, как бы я не сиганула в воду после подобных слов. — Я знаю, что у вас много дел, однако, как мне показалось и как показалось госпоже Аяке, любви к Сёгуну вы не питаете. И опираясь на последние события, это взаимно. Вот моя госпожа и хотела предложить вам союз. Тайный.       — Давай будем предельно откровенны друг перед другом, Тома, — я молча выслушала его и перехватила инициативу по первой же возможности. — Я не хочу вставать на чью-либо сторону, хотя уже понемногу начинаю перечить собственным же принципам. Трикомиссии явно выгодно нынешнее положение дел, несмотря на всё благородство твоей госпожи, а простой люд довольствуется тем, что имеет.       — Что вы хотите сказать? — Тома напрягся, явно начиная нервничать.       — Глаза Порчи. Почему все о них знают, но никого не интересует, каким образом они появились в Инадзуме? Не кажется ли вам это подозрительным?       — Госпожа Аяка говорит в точности, как вы. — Тома посмотрел на меня как никогда серьезно. — Я и сам кое о чём догадываюсь, однако стараюсь не лезть в самые дебри. Здесь замешаны высшие чины и, боюсь, даже клан Камисато не в силах противостоять им.       — В открытую — да, — согласилась я. — А что насчёт подпольных методов? К примеру, найти доказательства их связи с Фатуи? Мы же с вами подозреваем одних и тех же?       — Комиссия Тэнрё, — скорее, утвердительно нежели вопросительно ответил он.       — Именно. Как я поняла, они выполняют роль таможенников. То есть контролируют границы, — пояснила я, поймав растерянный взгляд Томы. — Наверняка всё это вновь повязано на деньгах, а их у Фатуи предостаточно. К слову, наслышана и о ваших секретных организациях. Сюмацубан, кажется.       Лицо Томы вытянулось от удивления. Глаза растерянно забегали по мне.       — Откуда… откуда вам известно о них? — с трудом пробормотал он, едва избавившись от шока.       — Лисица на хвосте принесла. Да и глупо предполагать, что в такой маленькой закрытой стране можно скрыть столь большие тайны. Разве что от всё тех же простых людей, но в Тейвате, по моим наблюдениям, до них никому нет дела.       — Вы намекаете на разделение общества? — Томе явно не нравилось куда развернулся диалог. Он хмурился и всё чаще забывал про дежурную улыбку.       — Да, почему-то все отчаянно игнорируют это, хоть они составляют подавляющее большинство населения Тейвата и выполняют самую грязную работу.       — Позвольте, я предпочёл служить клану Камисато, несмотря на наличие Глаза Пиро, хотя в своё время мне предлагали место в комиссии Тэнрё. — Тома явно гордился подобным, я же лишь окинула того хмурым взглядом.       — Вот именно, вам предложили из-за одного лишь наличия Глаза Бога. Вряд ли вас бы ожидали большие трудности и бумажная волокита. Если человек заменяет собой целую армию, то скольких можно разжаловать за счёт только его одного?       В ответ не послышалось ничего. Тома только поджал губы, я же восприняла подобное за немое согласие.       — Нам стоит вернуться к более важному вопросу. — Мягкость и осторожность его голоса поразила. У меня бы не хватило терпения с таким собеседником, как я. На месте Томы я бы уже давно раскачала лодку и кинула себя на растерзание холодным волнам. — Вы примете предложение госпожи Аяки?       — Приму, но без вмешательства её брата. Можете обижаться, но у меня большие сомнение насчёт его безучастности в данном вопросе. Как, впрочем, и вашей Аяки. Чем вы докажете, что во всём этом сговоре с Фатуи не замешана и ваша комиссия Ясиро?       — Жаль слышать подобное, однако я отчасти могу вас понять. — И вновь открытая вежливость Томы сбила с толку. Мой призыв к откровенности тот, похоже, принял всерьёз. — Господин Аято действует только во благо Инадзумы. Уверен, его и самого терзают некоторые сомнения относительно верности поступков Сёгуна, вот только выступи он против, то сможет ли поставить что-то против сразу двух больших кланов, один из которых буквально представляет собой всю военную мощь Инадзумы?       В его словах была истина, о которой раньше я и не задумывалась. Аято определённо был тёмной лошадкой, однако будь его клан в доле, то стала бы Аяка взывать к моей помощи? Если уж только душа её действительно требовала справедливости, как и моя.       — Хорошо, но мне нужна будет и ваша помощь с доказательствами. Сколько лет уже Инадзума закрыта и является площадкой для испытания Глаз Порчи?       — Около пяти лет. Правда, претендентов со смертью от Глаз Порчи было не так много. Но это лишь о тех, что мы знаем.       — Каково его действие? Я знаю, что он даёт невероятные силы обладателю.       — Да, но… — В голосе Томы послышались нотки сомнения. — Всё, что нам известно на данный момент, — это быстрое истощение жизненных сил. Возможны скорые смерти в связи с тяжёлыми заболеваниями, присущими старикам. Да и внешность меняется: человек буквально стареет на глазах.       Мысли принялись искать нечто подобное у Тартальи, однако ни единого признака из числа услышанных так и не нашли. Возможно, пройди тот полную диагностику на Земле, что-то бы и нашлось, да только Тейват был так же далёк от её технологий, как я от неё самой.       — Так или иначе нужно раздобыть один. Кстати, как я поняла, между островами, за исключением Ватацуми, также приглядывает комиссия Тэнрё?       — Верно, нужны необходимые пропуски. — Взгляд Томы хитро блеснул. — Могу раздобыть вам сколько угодно. Всё же я ваш должник.       — Пропуск нужен не мне, а другому человеку. Меня здесь уже наверняка знают.       — Ваши портреты висят на стенде с разыскиваемыми преступниками, однако по нему вас вряд ли кто распознает. — Тома неловко улыбнулся, почесав затылок.       — Что, слишком хорошо вышла? — невесело усмехнулась я.       — Напротив, в жизни вы куда красивее.       Тома осёкся, испуганно глянув на меня. Я же вновь ощутила жар на лице.       — Как… можно связаться… в дальнейшем с Аякой? — промямлила я, пряча смущение за кашлем и стараясь не глядеть на Тому.       — Вам удобно будет получать письма рыбьей почтой? — спросил тот, я же не задумываясь, кивнула. — Тогда так и поступим.       — И как я узнаю, что почта… приплыла?       — Обычно мы вешаем небольшой колокольчик, который слышно при приближении почтового. В нашем же случае придётся обходиться ожиданием и терпеливостью. Доставка занимает не больше нескольких дней. Когда заметите, что рядом с кораблём кружит карп, то вероятнее всего, это от госпожи Аяки.       — Вы о тех, что с зелёными брюшками?       — Нет, иглобрюхи не приспособлены к жизни в солёной морской воде. — Тома рассмеялся, вновь вгоняя в краску. — Вам нужно лишь угощение, деньги наши почтальоны не принимают.       «А жаль», — с тоской подумала я, гадая, у кого выспросить про «плату» и где её добыть.       Тома протянул мешочек, доверху наполненный чем-то круглым. Я благодарно улыбнулась, ловя тихое «Не стоит, это мелочь».       — А если я хочу сама отправить? Могут же приплыть и обычные рыбы.       — Куда вам нужно?       — В Ли Юэ и Мондштадт.       — Далековато, — задумчиво отозвался Тома. — В пределах Инадзумы мы используем один вид корма. Для каждого острова свой, так рыбы понимают верный путь. А вот с другими регионами будет проблематично связаться. Все запасы корма были уничтожены. Но я постараюсь что-нибудь придумать! — Он вдруг засуетился, словно испугался моей реакции. Я же неуверенно кивнула, чувствуя, как по венам расползается печаль. Проклятые облака не давали увидеть солнце, как не давали ухватить хотя бы на минутку родные лица и потеряться в воспоминаниях среди их писем. Тома, будто уловив перемены в моём настроении, предложил вернуться на корабль. Я согласилась: смена места не меняла меня саму.       — Приятно было повидаться, — услышала я, обернулась, замечая тёплый взгляд Томы. — Мифы о неприступности и отрешённости Призванных и правда лишь мифы.       Он взялся за вёсла, помахав на прощание, я проводила лодку растерянным взглядом, держась за лестницу. До этого подобное доводилось слышать так нечасто, что я уже успела позабыть это приятное чувство.       — Ну чего ты там, всё своего принца провожаешь? — Раздалось сверху насмешливое улюлюканье Суа, вгоняя в краску. Я сжала зубы, бурча себе под нос проклятия и обещая устроить той словесную порку при удобном случае.

***

      Слащавая улыбка Кокоми вновь заставила невольно скривиться. Её нарочитая лёгкость отчего-то казалась тяжелее гигантского валуна; дружелюбие — дерзким хамством; комплименты — самой увесистой пощёчиной. Я покосилась на Горо, с восторгом ловящего каждое слово Жрицы. Даже его обращение к той, «Ваше Превосходительство», вызывало отвращение и стойкое желание поскорее уйти.       К счастью, положение немного скрашивало присутствие Паймон и Кадзухи. Те примостились с краю, играя в Го. Конечно, Кадзуха поддавался, да и Паймон едва ли соблюдала правила, однако её звонкий смех усмирял злость.       — Тогда нам остаётся раздобыть Глаз Порчи. — Кокоми почти пела, изредка кидая на меня короткие взгляды. Их смысл разгадать никак не удавалось: необычные глаза Сангономии и умение той владеть эмоциями сбивали с толку. Пару раз в её словах считывалось недовольство, стоило мне раскрыть рот, дабы предложить что-то новое, однако и это со временем стало мелькать всё реже. Она явно начинала привыкать ко мне. В плохом смысле — начинала прощупывать меня на наличие слабых мест. Несдержанность в отношение Мондштадта ещё не перешла в откровенные издевки по поводу Венти и наших отношений. Кокоми либо не знала о них, либо попросту боялась переступать эту черту. Всё кружила, цепляя колкими «Мы же не хотим повторения Мондштадта» или «Вы уже наверняка успели обзавестись здесь друзьями, нам ни к чему новая трагедия, верно?».       — Что, если начнётся прямая атака? — не стерпев очередной её мягкий выпад в свою сторону, спросила я, обращаясь напрямую к Горо. — Есть какой-то план?       — О, план всегда есть, — со сладкой улыбочкой отозвалась Сангономия, не дав ответить генералу. — Жаль, что…       — Что у Мондштадта его не было? — повысив тон, резко спросила я. — Или вам жаль, что из меня вышел никудышный защитник? Или жаль, что на месте столь великого Призванного оказалась какая-то девчонка?       — Ох, ну что же вы такое говорите? — Она театрально всплеснула руками, изображая на миловидном личике изумление. — Как можно? У меня и в мыслях подобного не было. Я от всего сердца восхищаюсь вами и вашей смелостью!       — Лживое у вас сердце, — бросила я и развернулась к Горо. — Я в сотый раз за сегодня повторю: у вас не бесконечное количество сил, вам нужно думать о сохранности оставшихся бойцов. Вас заводят в откровенный капкан, а вы и рады. Ждите, когда очередной наплыв выкосит ещё половину от вас, а драгоценная Жрица будет отсиживаться в красивом Храме, вместо того, чтобы начать переговоры.       — А я в сотый раз отвечу: о каких переговорах может идти речь? — Горо оскалился, демонстрируя острые клыки. — Мы с вами не дети, чтобы решать всё простым «будем дружны и веселы»!       Последнее, похоже, было некоей аналогией «мирись-мирись». Я разочарованно покачала головой, чувствуя полное опустошение.       — Я уже успела наступить себе на горло предостаточно раз, чтобы понять — далеко не все решается с помощью оружия. Как бы я в таком случае заручилась поддержкой Барбатоса и Чжун Ли?       — Ах, но ведь о ваших нежных чувствах к Анемо Архонту уже слагают песни.       Разлившийся было по громадному залу смех Кокоми оборвал звон пощёчины. Голубые глаза растерянно поглядели на меня. Жрица отшатнулась, держась за щёку. Наконечник стрелы указал на меня, точно дуло пистолета. Шерсть Горо встала дыбом, взгляд отпугнул дикостью.       — Как вы смеете?! — Его голос обратился в животный рык. Я не стала дожидаться, когда тот пустит лук в ход и призвала меч, наставив его на Сангономию.       — Опомнись, Горо! — воскликнула я, отбросив всякую вежливость. — За столько лет бестолковой войны, вы ни разу не одержали победу. Сражаетесь на издыхании и ради чего?       — Да кто вы… да кто ты такая, чтобы осуждать нас? Думаешь, титул и помощь раненым делают из тебя всезнающую богиню?! Мы потеряли родных и близких по вине Сёгуна и поставили на кон всё, чтобы положить конец её бесчинствам. А ты приехала и за пару дней узнала о нас всё?!       — Мне хватило и одного взгляда, чтобы понять, в какой глубокой яме вы сидите. И всё по её вине! — Остриё моего меча указало на Кокоми, сверлящую меня неприкрытым яростным взглядом. Она, наконец, сбросила маску, являя себя настоящую, и один лишь Горо оставался слеп.       Я уловила движение сбоку. Кадзуха поднялся, держа наготове катану. Его сосредоточенный взгляд блуждал по нам. Паймон подскочила ко мне, хныча и прося остановиться.       — Даже твой Проводник взывает к твоему благоразумию, — тошнотворно притворным голоском пропела Кокоми. — Оглянись же, среди нас нет врагов.       — Вы сами себе враги. — Я опустила оружие, вдруг чётко осознав, как бестолков мой гнев. В горящем взгляде Горо не было понимания, но было то, что когда-то застилало глаза и мне. — Однажды ты поймёшь, что все смерти близких на твоих руках, но будет поздно, — бросила ему я, прежде чем развернуться.       Позади послышался голос Кадзухи и генерала. Они о чём-то спорили, однако тон Кадзухи оставался спокойным, даже печальным, в то время, как Горо почти что кричал.       Снаружи уже ждал Тэппей. Заметив мою мрачность, тот мгновенно растерял привычную весёлость.       — Что-то случится? — неуверенно произнёс тот.       — Да, вскоре что-то непременно случится, — ответила я. — Уходи отсюда. Не трать жизнь впустую.       Судя по растерянности в его взгляде, тот едва ли понял и слово. Позади скрипнули двери. Я обернулась на Кадзуху. Тот лишь молча покачал головой, не поднимая потемневших глаз.       Спуск вниз прошёл в немой тишине. Понимай мы друг друга, даже бы в таком случае не раскрыли ртов. Я замерла у самого берега, вспомнив вдруг о заболевшем мальчике. Кадзуха молчаливо покачал головой, отказываясь сопроводить до деревни. Он не поднял на меня взгляд — верно, затаил обиду.       — Слетай на корабль, — попросила я Паймон. — Спроси, может ли кто-то пойти со мной.       Песок под ногами податливо заскрипел, принимая в свои объятия. Я сперва села, наблюдая, как две фигуры превращаются в точки и расплываются вдали, затем улеглась, растворяясь в давних воспоминаниях. Столь давних, что те почти срослись с фантазиями. Как долго я была здесь? Может, целую вечность. А может, краткий миг. Всё то, что так настойчиво лелеяла дырявая память, могло быть лишь навеянной ложью. Сладкой и уповающей на мою доверчивость. Вдруг и не существовало никогда другой меня? Той, что жила беспечностью и редкими страхами перед экзаменами. Или я всего лишь её негодная копия?       Я поднесла ладони к глазам, разглядывая их болезненную бледность на фоне чернильной густоты туч. Собственная слабость начинала отравлять не только тело. Она давно отравила и сознание и всякий раз, стоило промахнуться, злорадно смеялась, повторяя одно «На что ты надеялась?». И правда, на что же я надеялась? Что люди, похоронившие многих товарищей и положившие головы под застывший топор палача так просто прозреют? Наивно. Как наивно и глупо.       И всё же злость на Жрицу взяла верх. Её едва ли заботило плачевное положение собственных войск, а брошенная так, про между прочим, фраза «Скорее бы война уже закончилась, у меня накопилось столько непрочитанных книг» и вовсе поразила ледяным безразличием. Нужно было разубедить Горо, открыть ему глаза или хотя бы попытаться.       — Чего лежим? — Появившееся лицо Суа, оторвавшие от созерцания собственных костлявых пальцев, искрило ехидством. — Опять страдаем?       — Почти, — я улыбнулась, хватаясь за протянутую руку. — Но вот ты пришла и сразу сняла всю тоску.       — О, как лестно слышать. Кадзуха, к слову, тоже не в духе. Он и так редко бывает в духе, но на сей раз даже Бэй Доу насторожилась. Что у вас случилось?       — Случилась правда, — ответила я, ловя тяжёлый взгляд Паймон. Та явно хотела что-то сказать, однако сдержалась. — Людям так неприятно слышать её.       — Ох, и не говори. Вот взять Миня, как он вечно чавкает! — Суа скривилась и закатила глаза, сорвав с губ невольный смешок. — Зато как возмущается, стоит только намекнуть.       — И то правда.       — Так что всё-таки произошло? — Песок заскрипел под нашими ботинками, я же не спешила отвечать, погружаясь в его монотонность.       — Скажи, Суа, а ты бы что предпочла? — Я остановилась, вглядываясь в усыпанное веснушками лицо. — Горькую правду, которая разрушит всё, что было до, или же сладкую ложь?       — Смотря какие последствия, — пожала плечами та.       — Смерть.       — Тогда правду, конечно. А что?       — Нет, ничего. — Я покачала головой, чувствуя некоторое облегчение. — Спасибо.       Суа только озадаченно посмотрела на меня, явно не понимая, к чему были все эти пространные вопросы. Я же улыбнулась ей, ловя мимолётный образ Кэ Цин вместо неё. Её прямоты и умения вернуть трезвость рассудку сейчас отчаянно не хватало.

***

      Я устало опустилась за стол. Конец дня омрачила ссора с Сопротивлением, и осветило улучшившееся самочувствие мальчугана. Тот встретил меня вялой улыбкой и тихим голоском. Плесень успела созреть гораздо раньше, чем предполагалось: влажный климат сделал своё дело. Благодарный голос матери ещё звучал в ушах, а улыбка Суа стояла перед глазами. Было бы славно обрести в ней подругу. Особенно сейчас.       Накатившее до боли страшное желание прижаться к кому-нибудь и просто выплакаться вынудило сжать ладонями лицо. Образ Венти, нежность его улыбки и теплота прикосновений всё же выдавили пару слезинок. Скупых и пропавших в складках одежды. Злясь на себя за слабость, я стиснула челюсти до боли. За спиной послышался топоток маленьких ножек и скрип двери.       — Чего не пошла есть? — спросила Паймон. Перед глазами появилась тарелка, доверху полная всем, что той только удалось набрать. — Кадзуха с Бэй Доу, кажется, поругались.       — Наверняка из-за меня. — Из груди вырвался тяжёлый вздох. Кусок курицы с неохотой прожевался и с ещё большей неохотой проглотился.       — Ой, на тебе свет клином не сошёлся, — фыркнула Паймон, поднимаясь на носочки и разглядывая оставленные с ночи рисунки. — Что это?       Я не успела среагировать, как её пальчики схватились за край листа с порванными лицами Венти и Тартальи. Взгляд фиолетовых глазёнок с интересом скользнул по ним, сверкнул осознанием и поднялся на меня.       — Скажи, тебе так нравится мучиться? — прямо спросила Паймон. — Признайся же, что нравится. Нравится убаюкивать израненное сердце в ожидании того, кто снова оставит на нём порезы? — От правдивости её слов стало совсем не по себе. Паймон неожиданно повзрослела, блестя разумностью в глубоких глазах. — Отпустила одного, теперь нашла взамен другого? Успокойся уже и сосредоточься на деле. Вдруг мы умрём завтра, и последние твои мысли будут посвящены кому-то из этих безумцев?       — Они не безумцы, — пробормотала я, прекрасно понимая, как нелепо звучат подобные попытки защититься. — Вен… то есть ты-знаешь-кто, точно нет.       — Ну конечно, образчик благородства и чести, — скривилась она и скинула обувь. Я заметила, что и её ботиночки износились. Как и невзрачные штанишки и кофтёнка. Вместо того, чтобы заниматься ею, я лишь потакала собственному легкомыслию. От предложения рассказать сказку Паймон отмахнулась и повернулась к стене. Я не стала настаивать, обхватив голову и сосредотачиваясь на шторме, что развернулся не снаружи, но внутри. Непогода пугала молниями и громом, потерянность же — утратой себя.       Смахнув вновь выступившие слёзы, я нашла облегчение на страницах дневника, спрашивая его, немого, но не безучастного, что же делать дальше. Белизна предложила единственно верный вариант — угомониться и подождать. Вот только надолго ли меня хватит?       Когда сердце усмирило бег, я потянулась к дневнику Шестого, гадая, какие леденящие кровь тайны найду в нём.       «По примеру предыдущих буду отмечать дни.       День 1.       На самом деле он, если верить ненадёжной памяти, двадцатый. Я оказался в чудаковатым местечке под названием Инадзума. Так мне сказали даже не местные, а те, кто понял немецкий. Язык же местных напомнил язык союзников. Забавно видеть, как в это мирке (или как обозвать эти престранные земли) Япония пребывает в упадке от беззащитности и нищеты. Провожу некоторые параллели и с огорчением вижу их отражение и на Земле».       Дрожащие руки опустили дневник на стол. Легкие распахнулись, вбирая побольше воздуха. Взгляд неверяще скользил по строкам вновь и вновь, сознание же отказывалось принимать прочитанное. Все факты были на лицо. Они подтверждали не только теорию о связанности воин и Призванных, но и убеждали в том, что стать одим из них мог кто угодно.       Я сглотнула, вновь боязливо прикосаясь к дневнику, словно тот мог в любое мгновение откусить мне пальцы.       «Этот мир не знает обо мне, чему я несказанно рад. Все события недавних дней теперь обратились в прах. Солгу, если напишу, что это печалит, ведь ОНА подарила мне второй шанс. Всё же фюрер был прав в отношении оккультизма: его практика принесла плоды.       Здесь предстоит действовать крайне осторожно, не поддаваться влечению к низменному и собственным тайным желаниями. Вожделения о силе и власти ещё терзают моё — а моё ли? — тело, однако я держусь. Часто вспоминаю былое, что теперь кажется невероятно далёким. Я знаю, мы проиграли. Я понял это ещё в начале сорок четвёртого года, когда фюрер впервые не сорвался на Г. (отныне и впредь все имена будут сокращены, дабы избежать невольных догадок извне), а устало вздохнул. Прежде он не позволял себе такого, как не позволял и появляться на заседании в неопрятном виде. Его лицо молило о бритве, а отчаянность в глазах — о бромиде или даже о чём покрепче. Е. уже давно тревожила печаль, если судить по тем коротким встречам, что были между нами. Её печалило состояние фюрера. Прискорбно видеть, как некогда могучие люди теперь представляют собой лишь безвольные мешки с костями, тени самих себя. Сейчас же они, должно быть, преданы земле. Упокоены шальной пулей или разодраны на куски — не важно. Важно лишь, что я ещё жив. В том же обличии, но, как полагает Арктур, один из моих предков, не в своём теле. Волнует ли меня это? Разве что слегка. Развернувшиеся бесчисленные варианты будущего будоражат во мне кровь и жажду к жизни. Я почти что ощущаю её кипение, её жар и уже предвкушаю получение Глаза Пиро. Огонь творит чудеса, порождает и поглощает, превращая в ничто. Как вскоре и я обращу его мощь и стану всесильным хозяином этого мира».       Сделав пару глубоких вдохов, я прикрыла глаза. Память настойчиво теребила образами Глаза Электро в дневнике Шестого, однако он явно рассчитывал получить Пиро. И я даже не отважилась предположить, кто бы сгорел от проклятого огня скорее — я или он.       Взгляд лихорадочно бегал по страницам, цепляясь за длинные монологи Антареса, сухие на факты реальности вокруг его самого и изобилующие алчущими силы желаниями. Он скрупулёзно описывал планы по превращению Инадзумы в Третий рейх, возвеличивая сперва имя бывшего военачальника, затем постепенно сменяя его на своё собственное.       «День 18.       Сегодняшний день окрасился встречей с потерянной и вновь обретённой половиной моей души. Ориакс, сколь прекрасное имя, отсылающее к демонам Гоэтии. По записям дневников предыдущих их Проводники также носили имена демонов. Я приметил схожий факт и с истинными именами Архонтов (местных божков). Во всём фюрер был прав, но куда завела его эта правота? А я здесь, живой и призванный ради благородной цели. Встреча с Баал — точнее двумя из них — привела в смятение. Не пристало женщинам занимать столь высокое положение. Вслух это, как и мой дорогой Ориакс, я не произнёс. Их большие глазёнки доверчиво взирали на меня, уши слушали, внимая каждому слову. Я поведал им о необходимости дисциплины, важности строгих порядков и неизбежности чисток. Последнее пока что упомянул мягко, так, тронул слегка, намекнув выпроводить всех иноземцев прочь. Одна, та что звалась Макото, не одобрила подобного, вступив в спор с сестрой, Эи. Очередное доказательство неуместности женщин у власти.       Ориакс тоже остался недоволен замечаниями М. (впредь также буду сокращать их имена). Сказал, что та глупа, в отличие от Э., и вряд ли осознает всю ту бесконечные мощь и правоту, что несут мои слова. Я продолжу здесь правое дело. Оно непременно должно быть завершено. Каким угодно способом».       Я поднялась, на ватных ногах дошла до палубы и свесилась с фальшборта. Омерзение подступило к горлу, но желудок не торопился очищать от него. Будто его пустота могла принести хоть какое-то облегчение, разве что мнимое и короткое. Осев на землю, я тупо уставилась на залитые ночной тьмой доски.       Инадзума стала такой по вине моего предшественника. Его ядовитые мысли отравили и Архонтов. В том, что эти две упомянутые женщины, были именно им, не оставалось ни единого сомнения. Кого же тогда я видела в тот раз? Эи, Макото или ни первую и ни вторую?       Я обхватила руками колени, погружаясь в темноту. Бессловесную, немую, разгоняемую лишь убаюкивающим бегом волн. Секреты, и свои, и чужие, уже некуда было прятать. Запрет на чтение дневников стал донельзя понятным. Почти что верным. Тело задрожало при мысли, что кто-то узнает о том, что натворили те, кто был до меня. Что со мною сделают? Как поступят? Линчуют на месте, непременно линчуют.       Выровняв дыхание, я пресекла все попытки мыслей сосредоточиться на поиске выхода. Его не было. Были лишь чёрствые и липкие от пролитой крови факты, которые мне предстояло однажды унести с собой в могилу.