В день, когда сошлись звёзды

      Грубый толчок повалил на пол. Доски боязливо затрещали. Все десятки и сотни разом, на секунду заглушая даже рокот бури. Паймон запищала где-то рядом. Руки нащупали её, дрожащую и испуганную, и притянули ближе, пряча от невидимого врага. Все чувства обострились во сто крат, ища его силуэт в темноте каюты, вслушиваясь в его шаги в хаосе звуков, ловя его запахи или готовясь ощутить его холодные прикосновения. Однако объявляться тот не спешил. Плутал в закоулках воображения, пугал своим неожиданным появлением всё там же, за гранью реальности, но не представал лично.       Узкая щель между кроватью и полом манила безопасностью. Перехватив хнычущую Паймон поудобнее, я покатилась туда, надеясь, что сверху не прижмет тяжёлый потолок. Вековая пыль выдавила судорожный чих. Я замерла, вслушиваясь в творившееся снаружи и вглядываясь в кусок комнатки. Пол рассекали резкие яркие вспышки, рисуя на потертом ковре совершенно новые узоры. Каждый последующий быстро рассеивался, чтобы уступить место новому. Подобравшись поближе к краю, я осторожно выглянула. Тучи в небольшом оконце угрожающе нависали, изливая злость холодным, яростным дождём.       Сквозь тихие всхлипы Паймон изредка просачивались вопросы, на которые ответов у меня не было. Непогода успела опостылеть, с ней даже в какой-то степени удалось свыкнуться за неделю плаванья, но в этот раз всё было иначе. Словно бы буря не была настоящей, словно бы не была наслана природой, но кем-то другим. Кем-то вполне себе материальным, живым. Слишком уж часто хлестала молния; слишком близко она подбиралась с каждым следующим ударом.       В коридоре послышались торопливые шаги. Дверь распахнулась, и я, сперва напрягшаяся, расслабилась, увидев сандалии Кадзухи. Его бледное лицо и сосредоточенный взгляд, однако, радости не вселили. Он помог подняться и коротким жестом велел следовать за собой. Держащие наготове меч ладони стискивали рукоять до белизны костяшек. Я не задала ни единого вопроса, хоть и успела выучить несколько банальных за эти дни; забрала всё, что попалось под руку, несмотря на молчаливые просьбы Кадзухи поторопиться.       Корабль трясло из стороны в сторону. Удержаться на ногах становилось всё труднее. Кадзуха вёл куда-то, всё время тревожно оглядываясь. Паймон, поняв, что ответов всё равно не дождётся, тихо поскуливала на моих руках. Очередной толчок едва не повалил с ног, благо Казуха подоспел вовремя. Его прикосновение принесло небольшую боль, но не более. Факт привыкания к магии не укладывался в голове даже в ситуации, подобной этой. Мой взгляд скользнул по карману, где едва теплел собственный Глаз. За эти дни им я пользовалась от силы пару раз в поединках с Кадзухой, которые с трудом можно было назвать чем-то серьёзным. В глубине ещё горели угольки страха перед мощью Пиро, то маня пробудить его, то напротив, разубеждая воспоминаниями.       Эта часть корабля оказалась знакомой. Я с удивлением посмотрела на дверь в каюту Капитана. Кадзуха явно понял мою растерянность, но вместо ответа лишь надавил на ручку, приглашая войти. Изнутри полился тёплый свет. Пустота кабинета придавила тому особого шарма, мне же — возможность оглядеться внимательнее. Бэй Доу сложно было отнести к той, кто питал слабость к вещам, однако их изобилие намекало на по крайней мере неравнодушие. Закрытую стеклом полку за широким столом заставляло множество диковинок, привезённых с разных стран: куклы, одна из которых подозрительно напоминала Снегурочку; несколько высеченных из камня статуэток, округлым нагим животом и обилием бус на шее походивших на богов с Земли; несколько изящных шкатулок, которым место в музее средневековой Европы, но никак не на корабле. Жгучее желание подойти ближе и всмотреться в каждую переборол страх неожиданного появления Капитана.       Кадзуха остался возле входа. Вспомнив пару слов и кое-как сложив их в некое подобие предложения, я получала наверняка всё объясняющий ответ, но поняла лишь «Я» и «не надо». Паймон, ещё шмыгающая носиком, помочь тоже не могла. От грустных мыслей ту быстро отвлекли куклы, и теперь она поглядывала на них хитрыми глазёнками.       Корабль ещё покачивало, но заметно слабее. Будто шторм угомонился и теперь лениво, от нечего делать игрался с нами. Снаружи послышался шум: громкий голос Бэй Доу и ещё нескольких матросов. Они не заставили себя ждать. От грубого пинка Капитана дверь ударилась о стену, испуганно скрипнув. На стене уже давно осталась вмятина в форме ручки — ещё один признак несдержанности Бэй Доу. Впрочем, её можно было понять — не всякий останется в здравом уме после стольких невзгод в море. Единственный глаз сосредоточился на мне. За то недолгое время, что мы провели бок о бок, я научилась различать несколько степеней гнева Капитана: первый — или самый лёгкий — как правило выражался в недовольном бормотании и хмуром взгляде; второй сопровождался более резкими и размашистыми движениями, чем обычно, а в рече частенько проскальзывала брань; и, наконец, третий, отличавшихся от предыдущих кардинально. Что-то подсказывало, что существовал ещё и четвёртый, граничащий с режимом берсерка, но который, на моё счастье, лицезреть воочию пока не доводилось.       Глаз Капитана горел настоящим безумием. Ноздри то расширялись, то сужались, и будь она обладателем Пиро, то из них, непременно, валил бы густой пар. Руки непроизвольно сжимались, норовя пустить в ход кулаки; всё тело Бэй Доу пребывало в постоянном движении — самый отличительный признак третьей степени. Широким шагом она подлетела к столу, рывком потянула один из шкафчиков на себя, отпустила смачное ругательство, когда тот едва не вывалил всё содержимое ей на ноги и залпом осушила бутылёк с малиновой жидкостью. Мы с Кадзухой, рулевым Хай Луном и старшим помощником Чжун Цзо молчаливо ожидали, когда она придёт в себя, изредка обмениваясь взглядами. Понять, что дело дрянь, помогли мрачность в глазах всех троих. Собственно, плачевность положения стала ясна уже после пробуждения. С причинами же всё обстояло иначе.       — Говорить буду быстро, без подробностей. — Бэй Доу начала. В её голосе помимо плохо сдерживаемой злости слышалась и усталость. Лицо её заметно побледнело, осунулось, обзавелось и другими признаками изнуренности, отчего я растерянно прикинула, сколько же длился мой сон, что она вдруг так переменилась. — В Инадзуму мы прорываемся, но с огромным трудом. Сегодняшняя буря — лишь начало. Берега пока не видно, но по прогнозам через дня три-четыре увидим его.       — То есть ещё неделя? — осторожно спросила я.       — Верно, неделя в самом сердце шторма. Раньше мне нечасто доводилось бывать в Инадзуме, но на сей раз кто-то явно не желает видеть нас там. Или точнее сказать, тебя. — Единственный глаз вновь обратился ко мне, сверля тяжёлой мрачностью. — Ты уверена, что готова пойти на риски? Моя жизнь принадлежит морю, так что однажды оно станет моей могилой, но что насчёт тебя? Хочешь такой участи?       Я взглянула на Кадзуху. Он хоть и не знал языка, прекрасно понял, о чём идёт речь. Его глаза ответили куда красноречивее и понятнее слов — выбор вновь был за мной.       — Отступать уже поздно, — отозвалась я, усаживая подбежавшую Паймон на колени. — Если есть шанс, то почему бы не попробовать?       — Этого я и ожидала от тебя. Странное в тебе сочетание — стойкого духа и при этом тряпичного сердца. Но да ладно, о твоих особенностях потреплемся позже. Сейчас буря немного присмирела, но явно ненадолго. Включай голову и продемонстрируй свой талант ею работать.       Я задумалась. Если все прочие разы враг был вполне конкретен и оформлен, то сейчас им стала сама природа. Идея смешать кровь с волнами показалась до нелепости глупой и так и осталась в мыслях. Другая также гениальностью не блистала: использование собственного тела в качестве громоотвода, раз уж именно я представляла угрозу, не увенчалось бы ничем хорошим.       И я просто развела руками, ожидая очередную вспышку недовольства Капитана. Та, однако же, ждала подобного ответа и только усмехнулась.       — На большее я и не рассчитывала, — подтвердила она мои догадки. — Была, правда, у меня надежда, что у тебя припрятана очередная магическая дрянь на такой случай, но да ладно. Приготовься к тяжёлой недельке. Жизнь не гарантирую, так что можешь разослать всем прощальные благодарности.       Капитан явно намекала на стопку писем, что я принёс Шварц не так давно. Ответы на них ещё не были готовы. Теперь же спешить с ними было некуда: сокол улетел и вряд ли вернётся в ближайшее время.       Бэй Доу поднялась, обведя старпома и рулевого долгим взглядом, что-то бросила им, от чего те поспешили выйти, кивнув. Кадзуха тихо позвал меня. Прозвучавшее слово от него растянуло губы в согласной улыбке. Го было единственным занятием, которое отлично отвлекало и не обременяло языковым барьером.

***

      Дни тянулись, одинаково безликие, как капли в бушующем море. Всё чаще я заставала себя в постеле, всё реже — за мыслями о будущем. Усталость явилась за долгом, и всякий раз стоило прикинуть дальнейшие действия или запланировать на вечер разговор с Бэй Доу и Кадзухой, как та мягко нашёптывала, прося повременить с проблемами и впасть в спячку на ближайшие часы, дни, недели.       И я не заметила, как приблизилась Инадзума. Даже окружавшие её грозы не смогли разбудить меня до самого последнего дня.

***

      Судно трещало от порывов ветра и нахлёстывающих волн. Я молча молилась то ли земным богам, то ли местным: все их имена давно смешались в кучу. Колени ныли от долгих часов в неудобном положении; ноги затекли, онемели. Острая потребность пошевелиться прерывалась очередным ударом непогоды. Все её усилия будто стремились сбить меня, повалить, однако тело и разум не поддавались. До суши оставалось недолго: слова Бэй Доу и собственные ощущения говорили об этом. Мысли уже устремились к твердой земле под ногами, когда очередной раскат грома едва не сорвал с губ крик. Паймон, сидевшая рядом, тихо всхлипнула, но тоже осталась на месте.       — Ещё немного, — шепнула я, уверенная, что та услышит, несмотря на грохот снаружи. — Я чувствую это. А ты?       — Д-да, — отозвалась она, — кажется, да.       Мы вновь затихли и погрузились в омут призрачных надежд, что уверял в скором прибытии в Инадзуму. Время текло, медленно, вопреки мечущему снаружи шторму. Его ярость явственно отражалась в иссиня-чёрных, налитых ледяной водой тучах; в ослепляющих молниях, бьющих, казалось, совсем близко; порывах ветра, что подгоняли волны набрасываться раз за разом на корабль всё сильнее. Я вновь сосредоточилась, взывая ко всем, кроме одного. Его имя похоронила в себе морская пучина, как похоронила и часть меня. Изредка скорбь и сомнения брали верх, и с моих губ почти срывалось то самое, запретное, но трезвый разум вовремя хлестал по ним, вынуждая осечься. Дырявая память не обещала сожрать его, как сожрала всех, кто некогда был дорог, но и не обещала хранить. Возможно, одним утром я проснусь, осознав, что, наконец, свободна от его мучительно нежных оков. Если, конечно, буря не расправится со мной первее.       Та вдруг начала затихать. Я вгляделась в тучи, выхватывая уредившиеся вспышки. Облегчение не спешило обрушиваться холодной волной, но уже поджидало нужного момента. И он настал. Я ощутила дрожь во всём теле, когда корабль замолк, ветер стих, а дождь оборвался. В небе прорезались первые светлые прогалы, сквозь которые с трудом проступали долгожданные лучи. Ноги подняли, руки схватились за ручку. Я едва не врезалась в Кадзуху. Его лицо выражало лишь одно — радость. Мы поняли друг друга без слов и устремились наверх.       Свежесть ворвалась в лёгкие. Я огляделась, с замиранием сердца наблюдая, как позади раскинулся плотный чёрный ковёр, а впереди — чистая лазурь. Маленькие пальчики сжали мои. Паймон улыбалась мне, тыча в сторону кусочка земли ещё совсем далеко. Её звонкий смех развеял тучи и в сердце.       Ноги уже рвались ступить на твердую поверхность; сердце трепетало в предвкушении неизведанного. Я позволила уголкам губ дрогнуть, предчувствуя новое. Оно не сулило ни простоты, ни веселья, однако в одном уверяло точно — мне было под силу совладать с его вздорным норовом.