В день, когда сошлись звёзды

      Языки пламени окружали, извивались в насмешливом танце, подкрадывались ближе, чтобы оставить болезненный поцелуй на коже и тут же отступить. Отчаянно цепляться за сохранившиеся клочки сознания — вот и всё, на что хватало сил. В уши проникали шепотки-издёвки, припоминая то, что сейчас догорало в костре. Взгляд отрешённо скользнул по превращающейся в угольки куклу — подарок деда на пятилетие. Рядом блеснули осколки фоторамки — семейный портрет, на котором вместо лица девочки зияла выжженная дыра.       — Тебя просто вычеркнули и позабыли, как вчерашний со-о-он, — пропел голос совсем близко. — Не желаешь ли, наконец, очнуться? Впустить в своё сердце истинные чувства? Высвободиться из этих оков?       Ладони автоматически потянулись к ушам, да толку? Голос звучал в самой голове, пожирал изнутри, равнодушно улыбался в ответ на все попытки оборвать его.       — Неужто готова бороться до конца? И ради чего: едва ли знакомой девчонки и чужого мира, жаждущего либо твоей смерти, либо твоей покорности? Сколь благородно и сколь глупо. Куда благоразумнее было бы отдаться мне, позволить унять ту боль, прогнать те сожаления, что без устали гложат день ото дня. Ну же, просто сдайся, разреши помочь.       — Проваливай! — закричала я. — Уходи! Сгинь! ИСЧЕЗНИ!       — Как много в тебе упрямства. Только сколько ещё ты продержишься? День? Неделю? Месяц? Год?       Я свернулась в клубок, избегая жалящих красных лап, тянущихся отовсюду. И правда, на сколько ещё меня хватит? Сколько ещё смогу сохранять рассудок и сопротивляться этому дикому огню? Стоило лишь закрыть глаза, как в памяти тут же появлялись сцены прошлого, распаляя ненависть и злобу, копившиеся долгие годы.       — Люди никчёмны, жестоки, алчны в своих низменных желаниях. Почему ты продолжаешь противиться правде? Ты же видела всё своими собственными глазами. Тех маленьких монстров, что когда-то забили бездомного пса потехи ради.       Возникший образ окровавленного трупа щенка сорвал с губ тяжкий стон. Я сосредоточилась на размытых очертаниях лица матери, догорающего в костре.       — Или быть может, напомнить тебе то несчастье с соседской девчушкой?       Дикторский голос, возникший из ниоткуда чётким тоном сообщил :«И к последним новостям: возле лесополосы было обнаружено тело семилетней девочки. По предварительным данным причиной смерти стала асфиксия. На теле жертвы зафиксированы множественные побои и порезы. По подозрению в убийстве задержан её отец — сорокадвухлетний инженер-конструктор, на момент ареста находящийся в алкогольном опьянении. Мать убитой находится в розыске».       — Всё ещё не пропало желание стереть их всех с лица земли? Тебе лишь нужно пожелать, и все они сгорят за свои грехи. Все до единого поплатятся за бесчеловечность, только попроси.       — И ч-чем же тогда я б-буду от них отличаться? — выдавила я, жмурясь от вспышек и искр. — Я им не судья. Пускай к-каждый отвечает перед своей совестью сам.       — Мир полнится чудищами, скрывающимися под ликами людей, так почему бы не избавить столь прекрасное место, как эта планета, от всех них? Неужто опыт пережитого ничем не отзывается в твоём сердце? Этот мир такой же, как и прошлый. Дай время здешним диктаторам, и они непременно проявят себя. Всё погрязнет в долгом эхе войн, реках крови и разлагающихся останков того, что зовётся человечеством. Снова. К чему же ждать и боятся неминуемого, когда можно взять ситуацию в свои руки? Покончи с круговоротом бессмысленных смертей и насилия хотя бы здесь. Искорени людскую гниль, выжги огнём истинны их жилища и памятники, не оставив и следа. Пускай же цветёт природа, бушуют грозы и пляшут весенние лучи в прозрачных водах!       — Я не имею права решать, кому жить, а кому умирать! Прекрати это! Оставь меня в покое!       — Ложь самому себе — не более, чем отсрочка неминуемого. Отказываешься играть по установленным правилам, но всё продолжаешь верить в совесть и раскаяние? Как по-детски наивно. Все твои чувства и чаяния давно растоптаны под каменными стенами дворца, ворота которого наглухо закрыты для таких, как ты. Некуда бежать, негде скрыться. Каждый урвёт от тебя по кусочку, каждый испьёт твоей крови. Вопрос лишь, как скоро тебя подомнут под себя великие мира сего? Примешь роль марионетки или же начнёшь противиться, дабы сгинуть в реке времён?       — То, что ты несёшь, — безумие! Я лучше сгорю заживо, чем допущу такое! Нет ничего ценнее жизни и свободы!       — Поэтому люди так легко лишают себе подобных и первого, и второго? Глупая, продолжай верить в чудеса и сказки, убеждать себя в человеческой доброте. С удовольствием понаблюдаю, как тебя сломают и выбросят. Тогда ты сама приползёшь ко мне, моля укрыть от этого бездушного мира. Тогда мы заговорим с тобой на одном языке.       Голос постепенно стал стихать, сперва превращаясь в шёпот, затем сливаясь с треском пламени. Фотография давно догорела, оставив после себя лишь угли и пепел.

***

      Сквозь черноту прорезался тусклый луч, освещая высокий потолок, затем край чего-то белого. Пальцы стиснули мягкую ткань и тут же разжали, ощутив сильный жар.       Снова в госпитале.       Горло пересохло, ужасно хотелось пить. Совсем рядом слышалось мерное сопение — два растрёпанных хвостика и съехавший набок чепец белели у изножья кровати. Барбара что-то невнятно пробормотала во сне, прежде чем затихнуть. Я попыталась сесть и едва успела заткнуть рот ладонью, чтобы не заорать во весь голос: тело будто разрубили на сотни тысяч кусков, затем сшили и погрузили в кипящее масло. Из-под сползших бинтов выглядывали багровые островки кожи. Взгляд судорожно обшарил прикроватный столик. Розовые бутыльки заполнили собой почти всё его пространство. Оставалось только каким-то невероятным чудом дотянуться до них, не отправив на пол.       Я сглотнула, приготовившись к долгой и мучительной пытке. Руки не слушались, только дрожали, угрожая, что целой до меня ни одна склянка не доберётся. Справа раздался скрип и глубокий вздох. Я затаила дыхание. Паймон. Просто перевернулась во сне.       Кончики пальцев коснулись прохладного стекла. Размашистым движением, терпя невыносимую боль, я сгребла всё, до чего только смогла дотянуться, и рухнула обратно на подушку. Привычное малиновое послевкусие и совсем слабое облегчение, едва ли снизившее температуру. Пульс отбивал свыше ста десяти; губы, стоило только провести по ним языком, тут же высыхали. За стеклом по-прежнему шёл дождь. Жалобные завывания ветра и шёпот листьев закрали в голову сумасшедшую мысль. Только бы не оказаться на каменных плитах с растекающейся во все стороны тёмной лужицей.       То ли под действием зелья, то ли от воодушевления от скорой встречи с долгожданной прохладой, но мне всё же удалось сесть, чудом не нарушив больничную тишину. Ступни коснулись пола, и по телу прошла волна ледяного облегчения. Оставалось добраться до выхода в садик.       «Всего-то», — нервно усмехнулась я и взяла парочку бутыльков. Глаза с тоской уставились на те, что ещё оставались на столике, но обходить кровать, рискуя при этом устроить погром вселенского масштаба, я не отважилась.       Перебираясь от одной кровати к другой, я, наконец, добралась до дверей. Коридор пустовал, но сердце всё не успокаивалось, продолжая колошматить в груди. Дыхание сбилось, стало шумным, рваным, будто каждый новый вдох обещал стать последним. Коснувшись лица, я тут же отдёрнула руку. Кожа горела. Благо пока что не в прямом смысле.       Дверца в сад оказалась чуть приоткрыта. Ночная свежесть обдала спасительной прохладой. С сухих губ сорвался протяжный стон, стоило только повалиться на зелёную простынь. Пальцы сжали пучки травы, наслаждаясь каждым мгновением живительной влаги. К горлу подкатил неприятный ком. Нестерпимо захотелось зарыдать. Прореветься всласть, пока никто не видит. Но как бы я ни старалась, слёз всё не было и не было. Наверное, высыхали, так и не добравшись до щёк.       Неожиданно из груди вырвался смешок. Сперва один, затем второй, и вот я уже принялась хохотать сквозь ломоту и боль, уткнувшись в землю.       — Людям на пороге смерти не пристало так веселиться.       Я машинально повернулась на звук. Взгляд наткнулся на зелёный берет с белым цветком и чёрные косички, обрамлявшее светлое пятно. Венти улыбался, но не привычной беспечной улыбкой — напряжённой, усталой. Зубы сами собой заскрипели при одном только его виде, ладони сжались в кулаки.       — Не торопись бросаться на меня, — словно прочитав мысли, вполголоса произнёс тот и уселся поодаль. — К тому же ты явно не в форме.       Я прикрыла глаза в попытке отогнать навязчивые мысли, но те только продолжили жужжать с удвоенной силой, требуя вцепиться в лжебарда сию же секунду.       — Мне жаль, что не помог на сей раз. Прости. Я всё пытался найти тебя или Паймон, но вас и след простыл. Бродил по площади, пока дождь совсем не разошёлся, изредка заглядывал сюда, но понял, что вы ушли окончательно.       Ничего не ответив, я только втянула ночной воздух, продолжая бессмысленную борьбу с разгорающимся пламенем внутри.       — Я и впрямь совсем позабыл, какого это — иметь дело с… надеюсь, не обижу тебя… Призванными. Последний, попавший в Мондштадт, ушёл так много веков назад, что его образ давно стёрся из памяти. Кажется, он души не чаял в воде, всем сердцем стремился пуститься в плавание, но больше всего дорожил свободой. — Взгляд Венти затуманился, губы беззвучно зашептали. — Сейчас эти времена — всего лишь отголоски прошлого. Такие слабые и далёкие, что порой навевают сомнения, было то сном или реальностью?       Жгучее желание стереть спокойное выражение с лица Архонта достигло точки кипения. Тело била крупная дрожь, и даже предрассветная роса не спасала от рек лавы, заменивших кровь в жилах.       — Уйди, — рыкнула я, неожиданно испугавшись звука собственного голоса. — П-просто уйди, пока…       — Пока что? — Венти же мои угрозы, похоже, только веселили. — Думаешь, я так легко дамся тебе?       — Пришёл поиздеваться? Или пошантажировать?       — Что если и первое, и второе? Прости, вырвалось. Зелья уже совсем не помогают? — он кивнул на разбросанные пустые бутыльки.       — Ч-чего ты х-хочешь?       — Скорее, это я должен спросить у тебя, чего хочешь ты.       Я замерла, на секунду позабыв о боли и разрывающих голову мыслях. Затем повторила:       — Ч-чего хочу я?       — Именно. Порой самые потаённые желания пробуждаются на тонкой грани, что отделяет мир живых от царства мёртвых. Ты, верно, заметила некоторые особенности в обладателях Глаз Бога? Особенности, что связывают их со стихиями. Человек — лишь капля в мировом океане вселенной, вынужденная подчиняться её законам.       — Элемент зависит от сущности в-владельца, отражение внутреннего «Я», или что ты хочешь услышать?       — Верно. Душа человека порождает стихию.       — Т-тогда какого чёрта у м-меня огонь? В-всю свою ж-жалкую жизнь я провела в в-вечных попытках спрятаться, потому что поняла одну п-простую истину: от м-меня незав-висит совершенного ничего!       — Или ты просто привыкла так думать, — спокойно возразил Венти. — Куда проще сложить руки, скинуть груз ответсвенности.       — Тебе ли об этом говорить? — с усмешкой огрызнулась я. — С-сам-то давно своими обязанностями занимался?       — В былые времена я бы непременно затаил на тебя обиду, но сейчас всё иначе, — без тени злости улыбнулся Бог. — Иногда лучше оставить всё так, как есть, позволить другим вершить свою судьбу самостоятельно. — Он ненадолго умолк, отрешённо разглядывая меркнувшие в предрассветном небе звёзды. — Скажи, что есть свобода?       — Пришёл пофилософствовать?       — Отнюдь. Помочь.       — Спасибо, оц-ценила, — скрючившись от очередной волны жара, съязвила я. И поняв, что ответ мне всё же придётся дать, прохрипела, — свобода — это право на собственное мнение, на б-безопасность и ж-жизнь.       — Вот как. В таком случае подчинение другому уже не является свободой?       — Т-ты про власть?       — Верно.       — Если правитель — в с-случае Мондштадта — Магистр — б-был выбран по воле горожан, то это не п-перечит их свободе.       — А что, если я не о Магистре? Что, если всё вокруг — не более, чем иллюзия свободы? — Венти склонил голову. Его лицо приобрело непривычно-серьёзное выражение.       — К-как это?       — Свобода навязанная обществу. Навязанная целому государству в качестве некой особенности. Отличительного знака.       Из последних сил я поднялась, не сводя с барда взгляда.       — Тогда это не свобода. Это принуждение.       — Рад, что наше мнение сошлось. Позволь мне помочь, — Архонт вновь улыбнулся как ни в чём не бывало и протянул руку. Я не двинулась с места. — Что-то не так?       — Чего ты хочешь?       — Кажется, мы вновь вернулись к началу.       — Чего ты хочешь? — настойчивее повторила я, внимательно следя за ним.       — С тобой гораздо тяжелее, чем я думал, — вздохнул тот. — Представители Пиро обычно не так… осторожничают, как ты. Горячи сердцем, но уж точно не трезвы умом.       — Оставь комплименты при себе.       Глаза Венти вдруг блеснули ярким зеленоватым пламенем. Тонкие губы растянулись в призрачной улыбке.       — Испокон веков мои мысли занимало лишь одно — благоденствие народа Мондштадта. Его постепенное становление как государства, расцвет, независимость. Многие века протекали так, и казалось, будто всё идёт согласно законам Небес, законам принципов, что те установили. Но стоит лишь оступиться, совершить, казалось бы, самую малость — воспротивиться им, как Боги без жалости сотрут целые народы с лица Тейвата. Пепелища и многие тысячи бессмысленных жертв — вот и всё, что осталось от некогда прогрессивного государства Каэнри´ах, чьи руины ты видела в моих воспоминаниях.       — Помню.       — Что ж, значит, общую суть ты улавливаешь.       Всё кругом вдруг замерло. Даже ветер утих, погрузив в тревожную тишину. Я похолодела от догадки, ледяной волной окатившей с головы до пят, но всё же спросила, будто бы надеясь до последнего, что услышу нечто совершенно иное.       — Что ты хочешь от меня?       Венти набрал в грудь воздух и протянул руку ещё раз.       — Свергни всех Архонтов. Свергни Селестию.       Его голос эхом разнёсся по саду, потревожил ещё не тронутые рукой осени кроны; согнал несколько птиц с веток, силуэты которых растворились в алой дымке над горизонтом. На сад незаметно опустился предрассветный туман. Играючи, совсем незаметно, он покрыл траву белёсым ковром, скрывая одинокие опавшие листья, выделявшиеся среди прочих, ещё совсем зелёных, свежих. Сердце замедлило ритм, вопреки страшной буре, развернувшейся в сознании. Я отрешённо наблюдала, как берет окрашивается в красный цвет — цвет первых лучей.       — Ты хоть понимаешь, что просишь? — непривычно ровным голосом спросила я. — Ты же один из них.       — Именно. И я хочу вернуть всё на круги своя.       — На круги своя? Или хочешь кинуть меня в самое пекло, уйдя на задний план и дёргая за ниточки?       — Отнюдь. Я предлагаю сотрудничество. Вместе мы смогли бы изменить мир, смогли бы вселить в сердца людей надежду на будущее не под гнётом мнимых правителей, а под предводительством равных им! Слишком долго человечество жило в страхе перед могуществом семи Архонтов. Многие из которых, к слову, уже давно отошли от дел. Народ и вовсе позабыл, кто им правит, так почему бы не показать всему Тейвату, сколь прекрасна свобода. Не навязанная — истинная!       Венти подскочил. Его взгляд пылал; вокруг головы образовался огненный ореол, придавая ему сходство с Божеством. Нет, он всегда был одним из них.       — Разве не об этом твои сокровенные желания? Разве не поэтому ты здесь? Мы похожи, ведь в тебе тоже горит пламя, но не ненависти — любви к жизни! К свободе! Позволь же ему вспыхнуть с новой силой! Даруй народу Тейвата независимость!       — Нет.       Рука безвольно упала вдоль тела. Венти чуть дёрнулся, как от пощёчины.       — Почему?       — Ты просишь даровать свободу того, кто сам несвободен. Моё место не здесь.       — Что ж, понятно, — голос барда звучал ровно, но примешавшиеся едва различимые нотки разочарования выдали его. — В таком случае позволь хотя бы снять твою боль.       При мысли, что нам придётся касаться друг друга, в груди встревожилось сердце. Краем глаза я уловила розовый блеск.       — А можно просто заколдовать это? — я спешно схватила один единственный уцелевший бутылёк.       — Как пожелаешь, — чуть вскинув брови, согласился Архонт.       Зелье внутри флакона забурлило, на краткий миг окрасив сад в нежный цвет спелой малины. Мои пальцы судорожно стиснули потеплевшее стекло. От одного маленького глотка по телу прошлась долгожданная волна лёгкости, пьяня сознание и убаюкивая мысли.       — Спасибо, — прошептала я в пустоту предрассветной дымки.       Венти исчез, оставив лишь едва уловимый холодок на губах.

***

      — Может, хочешь ещё чего-нибудь?       Глаза Барбары с тревогой оглядывали меня всякий раз, стоило только шевельнуться. Её измождённый вид заставлял стыдливо отводить взгляд и торопливо менять тему. «Обуза» стало словом дня, ведь никак иначе охарактеризовать себя не получалось. Зачарованное Венти снадобье лечило тело, но не душу.       — Думаю, я уже могу возвращаться, — несмело начала я. — Силы восстановилось, да и жар спал.       — Нет! — От громкого возгласа Барбары Паймон, начинавшая уже клевать носом, дёрнулась и вцепилась в меня ещё крепче. — Прости, я… Прошу, останься ещё ненадолго. Лучше переждать этот период и… и… потом всё наладится, обещаю!       — Барбара, — растерянно начала я, — дело не в периоде. Его и правда нужно переждать, но провести в госпитале ещё месяц или больше — не вариант.       — Ты же можешь умереть! — Пастор схватила меня за руку, сжимая до хруста костей. — Я не могу этого допустить. Ты — наша единственная надежда!       Сколько раз мне предстояло услышать нечто подобное?       — Ты явно перетрудилась, — стараясь сохранить невозмутимый вид, улыбнулась я. — Смотри, со мной всё отлично. — Я поднялась и под перепуганные взгляды Паймон и Барбары принялась приседать. — Разминка, присоединяйтесь!       В ответ — бледные лица, полные тихого ужаса. Впрочем, ни на что другое надеяться не приходилось.

***

      Небо вновь затянулось тёмными тучами, угрожающими излить всю накопленную влагу в любое мгновение. В лёгкие проник знакомый запах — запах близившейся грозы. Я закрыла глаза и улыбнулась, подставляя лицо первым каплям. Проблемы и заботы утекали вместе с ним, забирая с собой тоску и страхи, крадущиеся в каждой тени.       — Всё хорошо? — слова Джинн звенели напряжением.       — Люблю дождь, — только и ответила я, чувствуя, как Паймон настойчиво тянет вперёд.       Совсем близко показался штаб Ордо Фавониус, гордо возвышавшийся среди прочих зданий. В свете яркой вспышки он казался настоящей крепостью, способной оградить ото всех бед. Разве только тех, что приходили извне.

***

      Когда последняя книга с тихим шуршанием вернулась на место, Лиза с наслаждением потянулась.       — Наконец-то, с делами покончено, — выдохнула она и недовольно покосилась на группу людей за столами. Один из них, пепельноволосый паренёк в пилотских очках, постоянно выглядывал из-за толстого фолианта, ища кого-то взглядом. — Осталось только выпроводить всех неугодных, и можно приступать к занятиям. На втором этаже в самом углу есть укромное местечко, подождёшь меня там?       Я кивнула и направилась наверх. Где-то неподалёку раздавалось озадаченное бормотание Паймон, воевавшей с букварём, наспех сооружённым мной.       — Ты довольно скоро пошла на поправку, — заметила подошедшая Лиза, когда широкие двери захлопнулись за последним посетителем. — Недурно, учитывая особенности Пиро.       — Может, просто повезло, — пожала плечами я.       — Не расскажешь, что вызвало… вспышку? — последнее слово библиотекарь произнесла так аккуратно, будто боясь, что едва заслышав его, я тут же сгорю заживо. — Но если не хочешь, то…       — Нет, всё в порядке. К тому же нам в любом случае придётся это обсудить, — я внимательно посмотрела на Лизу и спросила. — Это тело… оно ведь не моё?       Вместо ответа та только села за круглый столик у окна, жестом пригласив меня последовать за ней, затем открыла одну из книг и принялась искать что-то. Движения её рук, казавшиеся такими естественными и плавными, вгоняли в некое подобие транса. Лиза и впрямь напоминала кошку. Не столько полу-ленивым взглядом зеленых глаз, сколько повадками, самим своим естеством.       — Достоверных сведений об этом у нас нет, — наконец, нарушила тишину она. — Арктур, конечно, выдвинул такое предположение, главным аргументом котрого стало отсутсвие ран и повреждений, приведших к гибели. Все Призванные упомянали в своих дневниках события, предшествующие попаданию в Тейват. И как правило, умирали они не от старости или кого-то недуга. Войны, яды, либо несчастные случаи. Однако справедливо ли исключить влияние кого-то… извне? — Лиза подняла на меня взгляд. — Белая Богиня. Призванные писали и о ней. Скупо, мало, но все утверждали одно — она определённо причастна к связи между нашем и вашим миром.       — Помню встречу с ней, — кивнула я. — Сразу после… после смерти я очутилась в незнакомом месте. Вокруг — планеты и звёзды, но ничего больше. Не знаю, была ли это вселенная, каковой она и является на самом деле, но выглядело всё как-то нереально. Возможно, я просто попала в некий вакуум, созданный этой самой Богиней.       — Она говорила что-то? — Лиза подалась вперёд, впившись в меня горящими от предвкушения глазами.       — Немного. «Тебе дарован второй шанс, не потрать его зря» и всё в таком духе.       — И всё? — в голосе библиотекаря зазвучало плохо скрываемое разочарование, — хотя можно сказать, тебе несказанно повезло: некоторых из твоих предшественников она не удостоила и взглядом.       — О ней совсем ничего не известно? Архонты же, вроде, находятся под её руководством?       — Нет, они, скорее, сами по себе. Ты прочла первые главы истории Тейвата?       — Частично, — солгала я, положившись на версию Венти и пересказав всё, что вспомнила из его слов.       — О, так ты уже дошла до истории Мондштадта? — удивилась библиотекарь, из-за чего пришлось быстренько сослаться на провалы в памяти после случившегося. — Что ж, это кардинально меняет дело, но торопиться нам некуда, так что сбавь темп, — подмигнула Лиза и достала несколько чистых листов. — Пожалуй, обсудим возникшие вопросы, затем приступим к языкам. Предлагаю начать с мондштадтского, иначе горожане скоро заподозрят в тебе шпиона из Снежной.

***

      Время пролетело незаметно. Определить, который сейчас час из-за сгущавшихся туч за окном, оказалось невозможным, но по словам Лизы день уже клонился к вечеру.       — Интуиция, — хитро улыбнулась та на вопрос, как она так точно определила это.       «Пора придумывать часы», — шевельнулась в голове вялая мысль.       — Ты схватываешь всё на лету. Джинн не ошиблась, сказав, что голова у тебя на месте, — похвалила библиотекарь, прежде чем подняться из-за стола. — На сегодня достаточно.       — А домашнее задание?       — Ограничивать не стану, так что ты вольна сама выбирать, что готовить. Но советую всё же дочитать дневник Арктура хотя бы до двухсотой страницы. Начало довольно долгое и во многом… своеобразное, особенно для тебя, однако там сокрыто множество полезного: становление Сумеру как столицы знаний началось именно при Арктуре. А кто, как не создатель, может объяснить своё творение? Попутно сравни с историей официальной — книга в жёлтом переплёте, верхняя полка двадцать шестого ряда. Разметки в Хранилище соответствуют тем, что и здесь. Но только после прочтения всех томов истории Тейвата. Bis bald.       Проводив острый кончик широкополой шляпы до первого книжного шкафа, я откинулась на спинку стула. В ушах ещё раздавались немецкие — или, как теперь мне придётся привыкать, мондштадтские — слова, артикли, немного напомнившие таковые в английском, и единственное правило, что радовало во всём этом разнообразии, — «Как пишется, так и читается».       «Начинать всегда тяжело» гласила древняя мудрость, да и на практике свыкнуться получится гораздо быстрее и не так болезненно.       «Ладно, прорвёмся», — убедила одинокая мысль.       В конце концов, может, Джинн и Кэйа когда-нибудь поймут, насколько бесполезным оказался засланный помощничек в моём лице. Отправят куда-нибудь в глухую деревню, а там уже можно будет со спокойным сердцем откреститься от звания «Великой Призванной» и дожить оставшийся срок в тишине.       — Вы всё? — Паймон уселась напротив, напряжённо вглядываясь в исписанные листы. — Что тут?       — Ничего интересного: правила мондштадтского и кое-какие заметки.       — А, — мгновенно потеряв всякий интерес, она протянула мне самодельный букварь и ткнула в жирафа. — У него и правда такая круглая морда, а тело такое нелепое и похоже на вытянутую картошку.       — Нет, просто решила так нарисовать. Думала, тебе так больше понравится       — Не честно выходит! Перерисуй!       — Ты серьёзно хочешь, чтобы я тут портреты жирафов малевала?       — Да! — уверенный тон и насупившиеся личико явно говорили, что из-за стола без рисунка меня не выпустят. И я со вздохом принялась за работу, вытрясая из памяти всё, что та хранила о жирафах.       По началу шло туго: образ, знакомый с детства, оказался не таким детальным, каким представлялся, и я мысленно порадовалась, что уличить меня в неправдоподобности не сможет никто. Никаких упоминаний об этих типичных для саванны обитателей в Тейвате, похоже, не было. Однако Паймон и тут удалось придраться — то шея слишком короткая, то кисточки на ушах слишком пушистые, то пятен недостаточно.       — На, — раздражённо пихнула я лист, — реальный от копыт до хвоста. Лови, а то выпрыгнет.       Фиолетовые глаза придирчиво оглядели работу. В повисшем молчании биение собственного сердца показалось чересчур уж громким: немедленное требование переделывать уже почти что чудилось мне.       — Годится! — к моему изумлению, вынесла вердикт Паймон. — Спасибо! Повешу в комнате. Потом ещё нарисуешь, завесим все стены!       — Что за эксплуатация труда пенсионеров, — простонала я, — да и вообще, ты же ребёнок, должна любить милые каляки, а не реализм.       — Вот это, — она с отвращением приподняла страницу букваря с мультяшным жирафом, — оставь себе, а Паймон сделай нормального.       — Суровые дети Тейвата, — усмехнулась я, затем перевела взгляд на карандаш. Спускаться в Хранилище желания не было: тьма мрачных каменных коридоров до сих пор бросала в дрожь.       — Что будешь делать? — оторвавшись от любования диковинным животным, спросила Паймон.       — Задание со звёздочкой, — протянула я, думая, чтобы такого набросать, чтобы удовлетворить любопытство Кэйи и при этом не вызвать у того подозрений.       — А не хочешь потом прогуляться?       — Дождь же.       — Ну и что? Тебе полезнее будет, — с воодушевлением продолжила Паймон, похоже, не понимавшая, что холодный ветер — не лекарство для жертв Пиро. — Или ты всё ещё плохо себя чувствуешь?       — Не в этом дело. Риск подхватить простуду есть всегда, а в такую погоду особенно.       — Да мы недолго-о-о. Пять минуточек и обратно.       — Ладно, только дай мне закончить.       Под восторженные писки и прыжки на бумаге появились контуры плиты, холодильника и прочей бытовой техники. Оставалось только придумать отмазку на случай, если речь зайдёт об оружии.

***

      — Э-э… м-м-м… w-wo er… Barbara? — запинаясь и с напряжением вспоминая недавний урок, выдавила я из себя.       Светленькая медсестра с кукольным личиком терпеливо слушала мои неуклюжие попытки освоить язык, затем что-то прощебетала.       — Она в приюте, — перевела Паймон. Девушка вдруг охнула и сокрушённо покачала головой, оглядывая нас. — Говорит, что мы так заболеем.       — Скажи, что скоро возвращаемся.       Поблагодарив напоследок медсестру, — «danke» и «auf Wiedersehen», заученные ещё с детства, наконец, сослужили службу — мы вернулись на площадь.       Дождь будто решил утопить весь город, почти полностью затопив площадь и превратив её в самое настоящее болото. Благо небольшое сухое пространство возле стен всё же не дало пуститься в плавание. Крупные капли с крыши падали за шиворот, однако меня больше беспокоило состояние заветного флакона, спрятанного в небольшом мешочке на ремне — подарок Барбары.       Приют нашёлся почти сразу — аккуратное двухэтажное здание следом за небольшим домиком неподалёку от площади: вывеска с изображением люльки чуть раскачивалась в такт ветру.       На стук никто не отозвался, и я осторожно толкнула дверь. В нос ударил аромат свежей выпечки. Детские крики и смех ворвались в тишину тёмных улиц. Паймон тут же унеслась куда-то вперёд, оставив меня разбираться с брошенными плащом и сапожками.       — Ох, я вас совсем не ждала! — возникшая в проёме арки Барбара засияла при виде меня. Ребёнок на её руках вытащил большой палец изо рта и смерил меня озадаченным взглядом — мол, а ты ещё кто такая? Следом показалось ещё несколько ребятишек постарше, с интересом разглядывающие меня. Один из них ткнул в мою сторону и что-то спросил.       «Ja, das ist sie» навело на мысль, что и здесь уже гуляли слухи о моей «великой» персоне.       — Проходи, мы как раз накрывали на стол к ужину, — пригласила она, торопливо отстёгивая Глаз Бога.       Стоило мне зайти в просторный зал, как дети тут же окружили меня, норовясь ухватить то за край платья, то за волосы, то за руки; но ворвавшаяся в самую гущу Паймон мгновенно охладила их пыл.       — Господи, да тебя только в клетке держать, — поджала я губы, наблюдая, как у малыша на руках Барбары опасно заблестели глазёнки. — М-может, я возьму его? С детьми, конечно, у меня туговато, как видишь, но с таким крохой должна справиться.       Пастор сперва изумлённо посмотрела на меня, будто не до конца понимая, затем улыбнулась так широко, что к щекам невольно прилила кровь.       — Это Томас, но можно просто Том. Он здесь совсем недавно, ещё не привык, из-за чего частенько капризничает.       — Что с его родителями? — трясущимися руками я забирала малыша и уселась на ближайший стул.       — Мама умерла от чахотки около месяца назад, а об отце мы так и не смогли ничего выяснить.       «Туберкулёз», — огрела страшная мысль, но я заставила себя собраться и спокойно спросила:       — Температуры не было? Или кашля?       — Нет, я следила за его состоянием все эти дни. Чахотка лечится, но только до появления кровохарканья.       — Чем?       — Отварами из капселлы и плодами юнипери. Приходится долго настаивать их с помощью целебной магии.       — И помогает?       — В большинстве случаев да, — кивнула Барбара, — но в силу возраста или других недугов, не всех удаётся спасти.       Я мысленно присвистнула, вспомнив приличный список препаратов, обычно применявшихся при туберкулёзе, и их побочных действий. И кому ещё из наших двух миров повезло?       Том заёрзал, разглядывая развернувшийся вокруг хаос, возглавляла который — кто бы сомневался — Паймон. Призывно крича, она забралась на длинный диван возле дальней стены и принялась неумело изображать жирафа, вызывая у столпившихся вокруг детей взрывы хохота.       — Ад на земле, — содрогнулась я и перевела взгляд на малыша, раздумывая, чем бы его занять. — Поиграем, может? Ладушки-ладушки и всё такое?— но тот только непонимающе уставился на меня. — Ладно, а если по кочкам, по кочкам?       А вот аналог американских горок, только в миниатюре, уже больше пришёлся по вкусу, и Том радостно загугукал, подскакивая на моих коленях.       — Надо же, как он быстро привык к тебе. — Последняя тарелка звякнула о большой деревянный стол в самом центре, и Барбара с благодарностью взглянула на меня. — Обычно Том даётся на руки только мне, а при виде чужих и вовсе принимается плакать. Наверное, у вас с Паймон чистые сердца.       — Н-ну… не знаю, — стушевалась я, затем быстро сменила тему, — ты здесь совсем одна?       — Грейс сегодня не смогла придти: последнее время больных прибавилось, так что приходится обходиться собственными силами.       — Может, я буду помогать в свободное время? Конечно, мало что умею, но вдруг пригожусь.       Барбара замерла и посмотрела на меня так, будто не до конца поверила в услышанное.       — Да! То есть… — В нежно-голубых глазах зажглась такая надежда, словно бы я только сказала, что изобрела таблетку от всех болезней. — Т-ты… ты правда хочешь?       — Почему бы и нет? Не хочется по вечерам сидеть в холодном каменном саркофаге под землёй.       — Я… я так так тебе признательна. Спасибо большое!       — Да я же ещё ничего не сделала, — пробормотала я. — Никто из местных не навещает детей?       — Нет, к сожалению. Сейчас многие страшатся заводить даже своих, что уж говорить о чужих. Фрау Майер хотела сперва взять не только Уилфреда, но и Анну, — Барбара указала на девочку в красном платьице с длинной косой на вид чуть младше Паймон, — однако отказалась, побоявшись, что просто не сможет справиться с двумя сразу из-за работы.       — Можно было бы нанять ещё нянечек, — предложила я, но услышав «у нас не так много средств, поэтому приходится обходиться своими силами», окончательно стушевалась.       Аромат горячего супа привлёк детей, мгновенно позабывших про Паймон и слетевшихся к столу. Они ели с таким аппетитом, что я категорически отказалась от предложенной порции, заодно шикнув на Паймон, уже протянувшую руки к хлебу.       — Мы с тобой, как короли живём, а они, — кивнула я в сторону изголодавшихся сирот, — довольствуются только этим.       Та сразу затихла, прекратив возмущаться, и уставилась на Тома. Сердце невольно сжалось от затянувшихся пеленой фиолетовых глаз: прошлое Паймон тоже нельзя никак нельзя было назвать счастливым.       «Этот мир полон чудищ в людских обличиях», — ехидно напомнил голос. — «Но никогда не поздно всё исправить».

***

      — Можешь приходить, когда тебе удобно. — Барбара, невзирая на все отказы, подала мне плащ, точно знатной даме. И я была уверена, протяни я руки, та бы принялась меня одевать. — Обычно я здесь по вечерам и до поздней ночи, Грейс же приходит с утра.       Я кивнула, стараясь не смотреть в сторону столпившихся детей. Одежда многих из них была усыпана россыпью разноцветных заплаток.       — Хорошего вам вечера и доброй ночи! — пожелала Барбара. Её голос утонул в гомоне детских криков. Те, кажется, прощались больше с Паймон, нежели со мной.       — Быстро же ты обрастаешь всеобщей любовью, — накинув на светлую макушку капюшон, усмехнулась я. — Из тебя выйдет отличный предприниматель.       — Я не буду ничего предпринимать, — пробормотала Паймон. Уголки её губ опустились, на лице залегла тень печали.       — Эй, ты что, расстроилась из-за моих слов?       — Угу.       — Да не переживай ты так, дети под присмотром Барбары. Она последнюю рубашку с себя снимет, но их накормит. Я тоже постараюсь помогать, например, пожертвую немного с первой зарплаты. Будем потихоньку таскать со стола еду, пока никто не видит, и приносить в приют. Как тебе идейка?       — Не в этом дело. Они ведь совсем одни, никому не нужны. Прямо, как я.       — Паймон, — тихо сказала я, чувствуя, как внутри всё холодеет.       — Нет, Паймон не про сейчас, про… тогда. Сейчас есть ты, а у них же нет кого-то, кто бы был им, как ты мне.       — Уверена, Барбара не обделяет их вниманием, — сглотнув ком в горле, попыталась улыбнуться я. — А теперь ещё и мы появимся, так что не стоит так уж горевать.       Ветер усиливался, протяжно завывая и хлопая незакрытыми ставнями. Люди совсем пропали с улиц, превращая Мондштадт в настоящий город-призрак. Только редкие обрывки разговоров, что долетали до ушей, развеивали ощущение одиночества.       Журчащие ручейки бежали по мощёной дороге, текли холодными потоками с крыш вниз, к главным воротам. Неожиданно вспыхнувшая тревога заставила спешно отпить из бутылька, однако на сей раз зелье оказалось бесполезно. Я замерла, прислушиваясь к собственным ощущениям. Новый вид приступа? Нет, что-то другое. Куда хуже.       — Давай-ка поторопимся, — стараясь скрыть волнение в голосе, пробормотала я.       — Ножки устали, — пожаловалась Паймон и широко зевнула.       Хаотично оглядывая улицу, я подхватила её на руки и прибавила шагу. Чувство, засевшее глубоко внутри не давало покоя, гнало вперёд. Очередной порыв ветра ударил в спину с такой силой, что подкосились ноги. Едва успев перевернуться, чтобы не упасть на Паймон, я ощутила острую боль в спине.       — Дракон! — завопила Паймон, указывая куда-то вверх.       До ушей донёсся далёкий рык, эхом прокатившийся по всему городу и всколыхнувший воду. Земля задрожала, заходила ходуном. Сперва совсем крохотная, чёрная точка высоко в небе стала стремительно приближаться. Дикий ужас разогнал кровь в жилах и вернул контроль над телом. Схватив Паймон, я стремительно подскочила и бросилась в сторону выглядывающей крыши Ордена.       Из приоткрытых ставен выглядывали бледные лица и сразу же прятались обратно, едва завидев нас. Вода под ногами мешала, вынуждая замедляться.       — Он уже совсем близко! — резанул по ушам крик и тут же утонул в зверином рыке.       Время на мгновение застыло, готовое вот-вот расколоть дома и камни под ногами на мелкие осколки. Пар, вырывающийся из груди усилился. Знакомое чувство пробуждающегося огня внутри жаром пробежало от макушки до самых пят.       «Не успеть. Никак не успеть», — осадила спокойная мысль. — «Прячься».       Только вот где?       Я ударила ботинком в ближайшую дверь, крикнув во всю мощь лёгких. Безрезультатно. Вторая, третья, четвёртая — все как один ответили тишиной.       — Чёрт! — выругалась я, затем взглянула на притихшую Паймон.       И застыла.       Её лицо побелело, фиолетовые глаза распахнулись от ужаса, уставившись куда-то вверх. Я автоматически подняла взгляд. Рёв оглушил, прогремев прямо над головой. Звон в ушах заставил пошатнуться и удариться о стену. Я сползла на землю, наблюдая, как громадная тень крыльев накрывает собой всё вокруг. Сверху посыпались части черепицы. Острая морда протиснулась между домами, сковывая конечности и не давая вдохнуть. Горящие испепеляющим голубым пламенем глаза нашли меня; ноздри выпустили клубы пара; широкая пасть раскрылась, обдав горячим дыханием. Руки крепко прижали Паймон к телу; взгляд неотрывно глядел в раскрывшуюся пасть со множеством острых, покрытых тёмно-ржавым налётом клыков.       «Ну хоть эту смерть встретишь лицом к лицу», — пролетело в голове.       Мощный порыв ветра ударил ровно в драконью морду, заставив того отшатнуться и взмыть вверх. Передо мной появилось встревоженное лицо. Венти. Его губы шевелились, но слов разобрать не получалось: нестерпимый звон заглушал даже биение сердца.       Архонт пропал. Его фигура, горевшая белым пламенем далеко в небесах, уже неслась к дракону, вынуждая того отступить за пределы Мондштадта. Множественные вспышки ослепили, и я едва успела закрыться капюшоном, прежде чем одна из них осветила всё небо над городом. Что-то тяжёлое прижало к земле, нависнув сверху. Руки сильнее стиснули дрожащее хрупкое тельце.       Буря внезапно стихла. Грозовые тучи исчезли, словно отброшенные гигантский ладонью, раскрыв тянувшееся к горизонту Солнце. Предзакатное розово-алое море раскинулось над головой, безмятежное, спокойное, будто всегда было таким.       Кто-то потянул за рукав. Паймон. Её лицо, белее снега, блестело от слёз, но вместо того, чтобы свернуться в комочек и рыдать, она всё тащила и тащила меня.       — Сейчас, я сама, — собиралась сказать я, но не услышала собственного голоса. Только звон, то нарастающий, то убывающий. По жесту Паймон, указывающей на уши, стало ясно — не одну меня оглушило.       Сбоку замелькали силуэты выбегавших на улицу людей. Многие столбенели при виде резко изменившейся погоды. Я ощутила, как кто-то вдруг подхватил меня и рывком поставил на ноги. Бородатый великан в латах с золотым щитом на нагруднике. Его губы зашевелились; зелёные глаза внимательно прошлись по мне на предмет ран. Я закрыла уши ладонями и покачала головой. Кажется, временная потеря слуха оказалась даже на руку: хоть не пришлось в очередной раз объяснять скупое знание местного немецкого.       Впереди замелькали знакомый светлый хвостик и чёрная повязка.

***

      — Всё выходит из-под контроля. — Джинн хмуро поджала губы. — Такими темпами нас ждёт очередной приветственный банкет с Фатуйями. Только на сей раз конец обещает быть плачевным.       — По городу прокатился весьма занятный слух, — будто смакуя каждое слово, неторопливо произнёс Кэйа, бросив в мою сторону короткий взгляд. — Якобы Ужас бури прогнало некое загадочное существо. Самые смелые предположения уже гуляют из уст в уста, одно из которых заставило призадуматься — уж не Барбатос ли явил нам себя спустя столь продолжительное отсутсвие?       — Ты что-нибудь знаешь? — Джинн словно подменили. От прежней обходительности не осталось и следа. Командный тон и уверенные движения явно намекали, что с первым впечатлением о ней я просчиталась.       — Плохо помню, что произошло, — старательно изображая, что ещё нахожусь в состоянии шока, солгала я, — только оглушительный рёв, затем удар и темнота.       — Паймон тоже, — на всякий случай вставила Паймон.       — Что ж, даже если это и был Барбатос, в чём лично я сильно сомневаюсь, сейчас перед нами встанет куда более серьёзная проблема. — Магистр отвернулась к окну, обняв себя за локти. — Нужно как можно скорее решить вопрос с представителями Снежной и вывозом товаров.       — Вывозом?       — Многие наши повозки арендуются у Снежной, и в связи с малейшим обострением ситуации, она не поскупится на прямые угрозы, в том числе и возможным запретом на вывоз вина и прочих товаров из города. Торговцы из Ли Юэ в последнее время и так весьма неохотно заключают с нами сделки в связи с усилившимся давлением, а теперь и вовсе оборвут все торговые соглашения. Фонтейн, конечно, пока что никаких заявлений по этому поводу не делал, но, кто знает, сколь долго ещё наши корабли будут на плаву?       — Почему бы в таком случае не заняться подготовкой к тяжёлым временам? Построить побольше мельниц, развести скот, посадить побольше семян?       — Практически все территории вокруг Мондштадта заняты хиличурлами. Жители окрестных деревень вынуждены были бросить хозяйство и искать убежище в городе. Вот почему торговля с другими странами для нас сейчас — единственный способ выжить. Особенно из-за приближающихся холодов, — с грустью подытожила Джинн.       — Но эти хиличурлы же не бессмертны, верно? Можно истребить, либо запугать. Судя по картинкам, какие-никакие зачатки разума у них есть: маски же как-то делают.       — Язык хиличурлов нам непонятен, и какой-либо контакт на данный момент с ними установить не удалось, — произнёс Кэйа. — Полудикарский образ жизни, умение добывать огонь и создание примитивных орудий труда наподобие топора — вот и всё, что известно о них.       — У вас нет теплиц? — спросила я и после озадаченных взглядов продолжила. — В холодных краях на Земле выращивают овощи в специальных помещениях — теплицах. Конечно, у нас это очень затратно, так как требует большого количества энергии и постоянного наблюдения, но при помощи магии можно обойтись малой кровью.       — Теплицы, — задумчиво повторила Джинн. — Не могла бы ты нарисовать их примерное строение?       Я взяла карандаш, на скорую руку нацарапав каркас, крышу и материалы, необходимые для стройки. Детская память отлично сохраняет такие незначительные детали, неожиданным образом пригождающиеся многие годы спустя.       — Внутри можно провести систему автоматического полива, правда для этого понадобятся шланги. У вас не производится резина? — зачем-то спросила я, прекрасно понимая, какой ответ получу. Отрицательные качания головой не заставили себя ждать. — Тогда как вариант, подойдут трубы по типу канализационных. Проложить их под землёй и вывести к воде.       — Мы обязательно рассмотрим твою идею, — в голосе Джинн появилось воодушевление. — Если удастся организовать нечто подобное на территории Мондштадта, наши траты на закупку продовольствия сведутся к минимуму, — она вдруг замешкалась, явно не решаясь начать, но затем всё же посмотрела на меня, — надеюсь, такая просьба не покажется тебе излишне наглой, однако если появится желание, то не могла бы ты помочь нам? Земля находится на куда более высокой ступени развития, нежели Тейват, и каждое новое открытия для нас как глоток свежего воздуха.       — Без проблем. Правда, познания мои в сельском хозяйстве посредственнее некуда, — виновато улыбнулась я, разведя руками.       — И чем ты только на Земле своей занималась? — ехидно поинтересовалась Паймон.       «Гоняла монстров по полянам и набивала рейтинг», — хотела сказать я, но вместо этого только рассмеялась, потрепав светловолосую макушку.       — Тот дракон, — несмело начала я, — кто он?       — Ужас бури, так его прозвали много веков назад, — ответила Джинн, — неизвестный дракон, преследующий лишь одну цель — ввергнуть Мондштадт в хаос. Раньше его нападения были не такими масштабными и частыми, люди ещё могли возделывать близлежащие территории. Сейчас же в опустошенные им деревни хлынули хиличурлы.       — И всё же я бы рассмотрел теорию о том, что Ужас бури и есть Двалин, — добавил Кэйа и тут же пояснил, — Двалин некогда был одним из четырёх защитников Мондштадта, но после схватки с Дурином — порождением чёрной крови — потерял рассудок по неизвестным нам причинам. По крайней мере так гласят легенды.       Выбрав из множества вопросов, роящихся в голове, только один я спросила про чёрную кровь. Расплывчатый ответ о том, что это некое проклятие, меня не устроил, но продолжать расспрос я не стала.       — От меня требуется что-нибудь ещё? — Под пристальным вниманием единственного глаза ужасно хотелось провалиться под землю; тёмные коридоры Хранилища теперь не казались такими уж жуткими.       — Нет, пока что. При самом неблагоприятном раскладе всё необходимое будет доставлять Ноэлль. Если удастся, то Лиза сможет изредка навещать тебя в Хранилище. Главное сейчас — свести твоё появление на улицах к минимуму.       Сердце стиснула ледяная рука. На улицах. К минимуму. С трудом сдержав накатившее желание проверить бутылёк, зачарованный Венти, я заставила себя кивнуть. В крайнем случае придётся сбегать под покровом ночи, либо засылать Паймон. И снова тупик.       — Может, всё же стоит послать за Барбарой? — Джинн в который раз тревожно оглядела меня.       — Нет, мне просто нужно отдохнуть. Завтра буду как огурчик.       — Огурчик? — Джинн озадаченно вздёрнула брови, но быстро осеклась. — И впрямь, время уже позднее. Ноэлль заглянет к вам утром. Если обстановка позволит, то твой распорядок дня не изменится. Но это станет известно только завтра. Доброй ночи.       — И вам, — пробормотала я, прежде чем спешно встать. Пристальный взгляд в спину не давал расслабиться до самых дверей.

***

      — Ты с ума сошла! — Паймон вырвала руку из моей. — Мы никуда не побежим!       — Предлагаешь подвергнуть риску целый город? — удивившись собственному спокойствию спросила, я. — Да и сейчас ещё рано об этом говорить. Просто как вариант при самом плохом развитии событий.       — Ну так и не начинай вовсе! Всё будет хорошо, Ордо Фавониус защитят нас! — с вызовом бросила Паймон.       — Почему ты так веришь в них? Мондштадт — не великая военная держава, да и к тому же он сильно зависит от торговли. Лишь вопрос времени, как скоро та же самая Снежная подомнёт его под себя.       — А как же жители? Мы просто сбежим, бросив их? Пока ты здесь, никто не посмеет взять город силой!       — Думаю, я и есть основная цель. Да и возлагать большие надежды на мой авторитет глупо. — Я протянула ладонь, заметив, как фиолетовые глаза с опаской пробежались по узким стенам. — Всегда найдутся люди, готовые на всё ради личной выгоды. В том числе и на нарушение законов.       — Не понимаю, какой смысл, если благодаря тебе весь Тейват может преобразиться? Зачем развязывать бессмысленные войны, когда самый лучший вариант — объединиться?       Впереди показались туманные очертания дверей в Хранилище. Даже несколько десятков свечей с трудом справлялись, и длинные лапы теней, прятавшихся по углам, тянулись, готовые схватить и утащить в свою безликую пропасть.       — Жадная натура людей, — ответила я, стараясь держаться поближе к свету. — Каждый свято верит в свои идеалы и любое посягательство на них воспринимает как угрозу собственной жизни. Поэтому я так избегаю совать нос в политику. Не заметишь, как затянут и растопчут.       — Не понимаю, — упрямо настаивала Паймон, — не все же такие, как Фатуи. Есть и те, кто хочет процветания и мира, кто наверняка не согласен с установленным режимом Снежной.       — Есть, не спорю, но кто захочет рисковать собственной головой ради маленького ничем не примечательного государства посреди озера? Всё очень сложно, Паймон. Мир не делится на чёрное и белое — он серый, построен на костях, и правят им настоящие людоеды.       Маленькая ладошка неожиданно потянула назад, заставив остановится. «Ты чего?» — почти сорвалось с моих губ, когда взгляд различил бледное личико в полумраке.       — На чью сторону встанешь ты, когда наступит время сделать выбор?       От детской непосредственности не осталось и следа. Паймон вновь сменило странное существо, до дрожи пугающее, осознанное. Фиолетовые глаза блеснули, растворившись в пространстве коридора. Я не заметила, как осталась одна; и только раздражённый оклик вернул к жизни, заставив оглянуться. Край усыпанного созвездиями плаща уже скрылся за дверьми Хранилища, сомкнувшимися с тихим скрипом.

***

      Крадучись, я выскользнула из спальни Паймон, спустилась вниз по лестнице, проскочила через громадный холл первого этажа и вышла в библиотеку. Глаз Бога — искусная подделка, не отличить от настоящего — призывно блеснул в отблеске одинокой свечи. Дневник, оставленный в тот злополучный вечер на столе, сохранял молчание.       — Не сегодня, паршивец, — процедила я сквозь зубы и пренебрежительно отодвинула книжонку подальше. — Меня ждёт кое-что поинтереснее.       Обложка тяжёлого фолианта гордо заявляла «История Тейвата. Том I». Пальцы провели по шероховатой поверхности, проследив контуры завитков, стягивающиеся к рамке посередине, где пейзаж — в прошлом, должно быть, яркий, но со временем растерявший все краски — изображал толстоствольное дерево в окружении рек и холмов. Отсутствие многочисленных предисловий, названия издательства, а главное, автора на короткое мгновение вогнало в ступор.       «Зарождение Тейвата берёт своё начало задолго до Великой Катастрофы, случившейся по вине Атлантиды — колыбели всего живого на Земле. Её дворцы, окружённые благоухающими садами, сосуществовали бок о бок с небывалыми технологиями, позволяющими жителям странствовать меж звёздами. Великие умы её подкрепляли Тейват своими познаниями взамен на произведения искусства и самую драгоценную монету — музу. По истине, звонкоголосые барды современного Мондштадта, искусные ювелиры Ли Юэ, умелые драматурги и актёры Фонтейна во все времена почитались жителями Земли, перенимавшими нашу культуру и сплетавшими её со своей».       — А можно сбавить пафос? — пробурчала я себе под нос, предчувствуя, как несколько сотен страниц превращаются в долгие часы, а то и дни, продираний сквозь дебри литературного «барокко».       «Но благие цели порой обрастают корыстью. Учёные Атлантиды, возгордившись собственными достижениями, отреклись и восстали против Богов, за что были обречены на ужасную гибель. Небывалые технологии позволили им унести все свои тайны с собой, в глубокую пучину мирового океана, превратив некогда прекрасную, полную светлых надежд цивилизацию в сказку».       — Какие ещё Боги? — таращась на этот короткий отрывок и худо-бедно пытаясь уложить его в голове, я потрясла книгу, словно бы ждала, что та ответит мне.       «В наказание за непослушание Небеса отреклись не только от Атлантиды, но и от всех жителей Земли, предоставив их самим себе».       — А вот это уже больше похоже на правду, — выдохнула я.       На следующей странице крупными буквами было выведено «Глава Первая. Мондштадт.       «Короткое, однако, введение», — вспыхнула в голове озадаченная мысль.       «Город игривых ветров и терпкого вина, благословлённый Анемо Архонтом, не всегда был таковым. Его народ взрастил и пронёс сквозь свою кровавую историю вражду к тем, кто не оставлял попыток лишить их свободы».       Я погрузилась в чтение, позабыв и про сложный слог, и про позднее время. Как оказалось, первым Анемо Архонтом был далеко не Венти, а некий Декарабиан, державший людей в заточении под покровом вечных ураганов. Его жестокость и полное пренебрежение мнением подданных подтолкнули тех к восстанию под предводительством безымянного барда, смертной по имени Амос и огненноволосого рыцаря.       «Любовь к властному Тирану юная дева пронесла в своём сердце до самого последнего вдоха. Твёрдой рукой она поразила Декарабиана стрелой, тот час пав жертвой его безликих ветров».       «Боже, как прекрасно», — выдохнула я, ощутив, как внутри всё сжалось. — «При самом плохом раскладе влюблюсь в Венти и организую революцию против него. А стоп, он же этого и хочет. Тогда просто сброшусь в реку, как Офелия».       Смерть Декарабиана ознаменовала начало нового века — века Барбатоса, внемлющего мольбам людей и разогнавшего снежные бури, став следующим Анемо Архонтом.       «Но порывы ветра изменчивы и непостоянны, как и людские сердца. Пришедшая к власти знать за долгие столетия поросла в похоти и пороках, зарождая в сердцах тех, кого они некогда поклялись оберегать, пламя ярости и гнева».       «Знакомая история, однако», — усмехнулась я, — «миры меняются, а история всё та же».       Конец, ожидаемо, ознаменовало ещё одно восстание, на сей раз организованное уже знакомой мне Венессой — рыцарем Одуванчиком и первым Магистром Ордо Фавониус. После Мондштадт, наконец, приобрёл свой нынешний облик, изгнав большую часть аристократов из своих земель.       «Надо же, революции могут иметь счастливый конец?» — пронеслось в голове.       Время шло незаметно, веки постепенно тяжелели. События прочитанного сливались с разрозненно вспыхивающими мыслями и отголосками воспоминаний. Тихий стук чего-то массивного об пол и неясный звон вдалеке увлекли в черноту сна.