В день, когда сошлись звёзды

      — Ай! Больно!       — Не дёргайся, тогда не будет больно. Когда ты вообще расчёсывалась последний раз?       — Угадай! — Паймон резко обернулась, одарив меня презрительным взглядом и выбив гребешок из рук. К счастью, тот упал в траву, миновав пыль и грязь.       — Прости. Потерпишь ещё немного?       Она надулась, но всё же согласно кивнула и уселась обратно мне на колени. Я вернулась к ни в какую не желавшей поддаваться копне волос, на сей раз действуя с предельной осторожностью, для чего приходилось прикладывать неимоверные усилия: мысли так и норовили унести на далёкие острова бесконечных и во многом бессмысленных раздумий.       Солнце, намертво застрявшее прямо посередине не тронутого ни единым облачком неба, решило хорошенько отыграться в последний день августа. Обещал ли сентябрь спасение от опостылевшего зноя? Кто знает. С другой стороны, может, оно и к лучшему?       «Жара костей не ломит», — как часто любила повторять мама в детстве, закутывая меня так, что шутки про капусту превращались в самую настоящую правду.       — Чего притихла? — в голосе Паймон появились нотки неуверенности.       — Думала, ты не хочешь разговаривать.       — Хочу, просто ты такая молчаливая весь день. Ходишь сама не своя и откликаешься только на второй-третий раз. Признавайся, что произошло, пока не было Паймон?       Я замолкла на некоторое время, прикидывая, с чего начать. Да и стоило ли вообще начинать? Слова Венти о нашей с Паймон неразрывной связи и чуть ли ни одной судьбе на двоих, конечно, склоняли раскрыться, но сомнения пока что перевешивали. В конце концов Паймон — ещё ребёнок, несмотря на частенько проскальзывающие фразы, совсем не свойственные детям её возраста.       — Ну? Паймон же чувствует, что что-то не так, — она потихоньку начинала терять терпение. — Неужели не доверяешь мне?       — Я уже и не знаю, кому вообще могу доверять. Такое чувство, что в меня вцепилась целая свора голодных собак, и каждая так и хочет оттяпать по кусочку.       — Значит, и я тоже?       Паймон повернулась. Фиолетовые глаза горели обидой и злостью.       — Прости. Правда, прости. Я запуталась. Совершенно не знаю, что мне делать, не понимаю, кто я есть, и была ли моя прошлая жизнь настоящей. Чёрт, да даже имя — и то забрали! Может, меня вообще не существует, а? Может, всё вокруг — просто искусная иллюзия, а я — плод чьей-то фантазии?       — Как это? Ты реальна! Гляди же! — сильный щипок заставил зашипеть и скорчиться. — Убедилась?       — Наличие боли и других ощущений ещё ничего не означает.       — Означает-означает!       — Даже начинать не хочу, будь по-твоему.       — То-то же! — Паймон победоносно улыбнулась и уселась обратно. — Паймон ждёт рассказа.       Колебание моё длилось недолго: шутливые тычки и красноречивые взгляды на мои бока сделали своё дело. Начало вышло немного скомканным, неуклюжим, однако потом всё встало на свои места. Память на сей раз не подвела, и закончила я довольно скоро.       — Вот оно что, — пробормотала та, прежде чем взять долгую паузу. Прерывать её раздумья не хотелось — мне и самой было о чём помолчать.       Львиная грива, наконец, сдалась, и гребень заскользил, с лёгкостью разделяя пряди. Пальцы сами вдруг принялись плести косичку, пока сознание витало где-то совсем далеко.       — Несмотря на все ссоры и короткое время, что мы провели вместе, ты стала Паймон ближе, чем кто-либо другой. И если судьба Паймон идти бок о бок с тобой, быть твоей поддержкой и опорой, то Паймон готова! — Детского личика видно не было, но по дрожащему голоску легко угадывалось, что та была на грани. Я и не заметила, как неожиданно оказалась в крепких объятиях. — Даже если ты ничего не говоришь и держишь всё в себе, Паймон чувствует, что тебе плохо. Пускай все считают Паймон бесполезной, глупой и надоедливой, но прошу — не молчи! Не страдай в одиночестве, просто говори со мной! Паймон сохранит всё в тайне, будет молчать до гроба, только не уходи!       — Не уйду. Обещаю. — От кома в горле стало трудно дышать; глаза предательски защипало; в груди сжалось сердце, ускоряя бег. — Д-давай закончим. — Руки потянулись к резинке на моих волосах; пряди упали на плечи. — Ну вот, готово.       — А к-как же ты?       — Спрошу у Барбары. А хочешь, заодно узнаем про игрушки?       Паймон кивнула и прижалась ко мне, изредка всхлипывая. Последние нити, связывающие с прошлым, лопнули; мосты, ведущие обратно, догорели, превратились в пепел; я, наконец, разбила хрупкие надежды. Да и были ли они вообще чем-то большим, чем смутными призраками?

***

      Этот день Паймон объявила днём «отдыха на природе», заверив, что свежий воздух куда лучше спёртого больничного. «Полностью пропахшего горькими микстурами и страданиями», — как она выразилась, скорчив рожицу и высунув язычок. И мне не оставалось ничего другого, кроме как согласиться; к тому же горожане, наводнившие после полудня больницу и то и дело мелькавшие в окнах, только убедили в правильности принятого решения.       Беззаботные разговоры и игра в яблоко окончательно развеяли мрачные туманы в мыслях и тоску в сердце. Я с улыбкой наблюдала, как Паймон исполняла задорный танец, вычерчивая ладошками невидимые узоры в воздухе и пристукивая каблучками; слушала восторженные описания Ли Юэ, окружённого высокими горами, на вершинах которых, по слухам, обитают Адепты — верные защитники Гео Архонта.       — Давай отправимся туда, как только подвернётся случай? — Фиолетовые глаза загорелись предвкушением. — Паймон хочет показать тебе Тейват! Весь-весь! Обойдём его от края до края, проберёмся туда, куда никто не решался, дойдём до самого конца и…       — И?       — Эй, ну-ка не смейся над Паймон!       — И в мыслях не было, — я постаралась придать лицу самое серьёзное выражение, на какое только была способна, но с треском провалилась, получив заслуженный нагоняй в виде щипков. — Ну прости-прости! Не буду больше, обещаю!       — Прошу прощения, если отвлекаю, — послышалось совсем рядом, и мы вмиг прекратили дурачиться. На щеках Барбары разлился лёгкий румянец; она застыла возле входа в садик, будто обдумывая, стоит ли приближаться к нашей парочке невменяемых. И будь я на её месте, то без сомнений развернулась бы обратно. — Вечером намечается празднование по случаю дня рождения Уилфреда. Его родственники очень хотели бы видеть вас… я хотела сказать тебя. Если вы… то есть ты не возражаешь, я могла бы подобрать подходящий наряд. Конечно, согласовывая всё с твоим мнением!       Последние слова прозвучали так поспешно и громко, что внутри тут же вспыхнул едва-едва успевший затухнуть костерок. Совесть. Однако я быстро осадила себя, стоило вникнуть в суть услышанного.       — Уилфреда? — переспросила я, отчаянно перебирая все имена, которые только удалось вспомнить, но никакого Уилфреда среди них так и не обнаружила.       — Тот мальчишка, которого ночью трясло, — встряла Паймон, одарив меня таким укоризненным взглядом, точно именно по моей вине он и оказался на больничной койке.       — Что поделать? Мой карманный переводчик сбежал, — отшутилась я и, судя по дрогнувшим уголкам губ Паймон, весьма удачно. — Значит, меня там очень сильно хотят видеть? Ладно, тогда…       Поток радостных восклицаний и обещаний подобрать мне самое лучшее платье заставил быстро пожалеть. С неохотой я всё же поплелась за Барбарой и неумолкающей Паймон, тоже загоревшейся идеей сменить имидж.

***

      — Итак. — Барбара отступила, пройдясь по мне придирчивым взглядом с головы до пят. — Можешь покружиться? — попросила та и после моего неуклюжего пируэта с лучезарной улыбкой подвела итог. — Прелесть! Село прямо по фигуре! У меня ещё где-то был бант в тон к… — она вдруг осеклась. — Тебе как… нравится?       Без зеркала точный вердикт вынести было сложно. Но спустя добрых два, а то и все три часа, проведённых в окружении бесчисленных платьев, юбок и прочих девичьих радостей моё упрямство начало давать трещину. Я уже готова была сдаться и согласиться даже на кукольно-розовое платье с рукавами-фонариками, подозрительно часто мелькавшее в руках Барбары, как на глаза неожиданно попался сарафан. С виду совсем непримечательный, он чем-то напомнил тот, который я носила ещё в младшей школе; разве что подол был шире, да и цвет красивее — тёмно-шоколадный. К сарафану быстро нашлась блуза с бордовой ленточкой, аккуратно повязанной в виде банта на воротнике. Расшитый золотой нитью витиеватый узор на груди, конечно, вызвал сперва сомнения, однако стоило примерить наряд, как те разом отпали.       — О-о-о! А ты, оказывается, даже ничего! — В дверном проёме показалась Паймон, от удивления позабывшая про печенье в руках. — Покружись-покружись!       — Отстань, а? — устало выдавила я, с тоской наблюдая, как Барбара с азартом рыщет в многочисленных ящичках, доверху забитых брошками, серьгами и заколками, и прикидывая, успею ли хотя бы к завершению празднества.       — Не хочешь завить волосы? — в руках Барбары блеснул продолговатый предмет, и я судорожно замотала головой. Выяснять принцип работы здешних приборов красоты не хотелось от слова совсем: недавние события наглядно показали, что мои отношения с огнём теперь вышли на новый уровень. — Жаль, у тебя они такие длинные, красиво бы вышло. Тогда позволишь хотя бы уложить и завязать хвост? Только расчёска, бант и ничего более.       Расчёска внушала куда больше доверия, нежели похожий на плойку прибор, и я согласилась. Барбара оказалась на удивление отличным парикмахером и не менее отличным собеседником. Все прежние беседы с ней проходили в напряжённой атмосфере, а переселение в больницу подбросило в костёр тревоги ещё и глодающую душу безысходность, отчего почти все мои ответы выходили односложными, холодно-отстранёнными.       От аккуратных размеренных движений по волосам в теле разлилось тепло, и рот раскрылся в широком зевке. Снова сонливость? И так провожу в дремоте почти всё свободное время, изредка отрываясь от столь «важного занятия» на еду и игры с Паймон. Кислородное голодание можно отмести без раздумий, а значит, остаётся лишь одно: необъяснимые последствия влияния магии.       «Синдром НПВМ. Пора составлять свой личный список магических «подарков»», — пронеслось в голове.       Однако с каждым новым аргументом мысль, сперва вызвавшая только кривую ухмылку, уже не казалась настолько бредовой. Наоборот, идея расписать симптомы полученных травм и прочих странностей в поведении, попытаться объяснить их и в итоге прийти к хоть к каким-то методам лечения теперь увлекала всё больше. Кто знает, может от активной работы и мозги на место встанут.       Барбара продолжала щебетать о красотах Мондштадта, и я разрешила себе чуть ослабить бдительность: закрыла глаза, глупо улыбаясь не менее глупой мысли о, возможно, первом домашнем салоне красоты Тейвата.       Невесомое прикосновение к плечу вывело из транса.       — Всё в порядке?       — Да, просто немного задумалась.       — Возможно, мои слова прозвучат несколько грубо, но ты стала гораздо… спокойнее.       И правда: после встречи с Венти не покидающая ни на секунду и прогрессирующая с каждым новым днём нервозность улетучилась. Я вновь стала прежней, как будто, наконец, очнулась после долгого, изнуряющего недуга.       — Можно вопрос? — спросила я и, получив незамедлительно согласие, продолжила, обдумывая каждое слово. — Я ведь далеко не первая, кто прибыл с Земли, верно? Осталось ли что-нибудь от тех, кто был до меня? Личные вещи?       Гребешок остановился; в комнату проникла внезапная тишина, охватывая своими безразмерными лапами каждый уголок. Только с кухни доносился звон и чавканье — Паймон с остервенением опустошала запасы сладостей Барбары.       — Да, остались, — глухим голосом отозвалась та, прежде чем вернуться к моим волосам, — но боюсь, я никак не смогу помочь тебе с этим. Доступ к Хранилищам Призванных, где находятся все их реликвии, имеют лишь Архонты и действующие главы государств. Возможно, сестра… то есть Магистр Джинн вскоре сама расскажет тебе обо всём.       Поблагодарив Барбару, я поспешила сменить тему, чему та явно была рада. Ореол таинственности и некоего негласного списка правил вокруг Призванных и всего связанного с ними снова погрузил в раздумья. Вспомнились и слова Кэйи о неприкосновенности моей жизни. На душе вдруг стало невыносимо тяжело, как если бы мне на спину водрузили огромную груду камней. Я — обыкновенная, ничем не примечательная — оказалась в самом центре урагана, где всякий желал использовать в своих интересах. И снова по кругу — кому верить? Джинн и компания преследовали свои цели, моя роль в которых уже наверняка была расписана до мельчайших подробностей. Венти и другие Архонты? Можно ли довериться Богу, если по воле одного из них я и оказалась здесь? Оставалась лишь Паймон, однако кто же в здравом уме станет полагаться на ребёнка, пускай порой и мыслящего не хуже, а может, и лучше многих взрослых? Ей самой необходима защита, помощь и внимание, как и полагается всем нормальным детям.       Когда с причёской было, наконец, покончено, за окном уже вовсю горела алая река заката. Барбара спохватилась, собирая на всякий случай сменную одежду для меня и некоторые игрушки, предназначавшиеся для сирот, а теперь отданные «на растерзание» Паймон. Последняя, к слову, успешно опустошила почти все банки с печеньем; уцелеть удалось лишь одной, и то только потому, что обжора попросту не смогла добраться до неё. Мутный взгляд, с трудом отыскавший меня, невнятное бормотание и тяжёлое дыхание как бы намекали: тащить придётся уже Паймон плюс килограмм-два сверху. Радовало одно — дорога обратно, хоть и короткая, обещала пройти в благодатной тишине.

***

      — Чёрт, а как быть с подарком?       Я в панике вытаращилась на Барбару, вспомнив о главном только возле самых дверей в палату.       — Не беспокойся. Думаю, Паймон возражать не станет. — Она скользнула по сопящей на моих руках девчушке ласковым взглядом, затем принялась копаться в мешке с игрушками. Из кучи пёстрого разнообразия животных, большая часть которых отдалённо походила на знакомых лисиц, щенков и котят, в глаза бросился чудаковатого вида енот с листочком-шляпкой на макушке и платком в крупный горошек вокруг шеи. Мягкие лапки с парой-тройкой коротких коготков сжимали палку, на конце которой висел небольшой мешочек.       — Как насчёт этого? — я указала на енота.       — Тоже думала про него. Надеюсь только, что швы выдержат. — Барбара перевернула игрушку и с сомнением оглядела. На плюшевой спине проглядывал ряд аккуратных стежков. — Ох, много же с ним хлопот вышло.       — Ты и игрушками сама занимаешься? Как только время находишь?       — Ради счастливых улыбок ребятишек чего только не сделаешь. Не хочешь как-нибудь заглянуть? Они чудесные, отзывчивые, всегда рады помочь; иногда, правда, любят пошалить, но это же дети. Может, и Паймон с кем подружится.       Я кивнула, постаравшись проглотить тугой ком в горле, и направилась вслед за Барбарой. Мешок с игрушками казался гигантским по сравнению с её хрупким тельцем.       За дверью раздавались радостные возгласы и звон посуды — непривычное сочетание для больничных стен. Палата встретила нас ярким светом принесённых откуда-то многочисленных ламп, широким столом, без труда вместившимися прямо посередине просторного зала, и раскрасневшимися лицами праздновавших за ним. При виде меня те подскочили, что-то крича, затем кто-то захлопал. Сперва робкие и одиночные, хлопки превратились в настоящие аплодисменты, подобно фейерверку отлетая от высоких стен. Паймон беспокойно зашевелилась, пока я безуспешно пыталась взглядом отыскать для неё местечко.       — Они благодарят тебя, — сообщила Барбара и, будто прочитав мысли, взяла Паймон. — Пускай пока побудет в моей комнате. Располагайся, скоро вернусь.       Дверь скрипнула, скрыв подол белоснежного платья, и я осталась один на один с гремящей толпой, выставив плюшевого енота перед собой, как щит. Ко мне тут же подлетело несколько девушек, оглядывая сарафан и восторженно охая. В толпе вдруг показалось знакомое лицо — женщина, прибывшая вместе с мальчиком в тот злополучный вечер. Она поднялась, не сводя с меня глаз. Тогда в темноте и суматохе разглядеть её хорошенько не удалось, однако теперь я с удивлением отметила, сколь непохожи они с сыном. Из-за её спины вылетел и сам именинник, радостно пища при виде игрушки. Когда женщина, наконец, добралась до меня, тот уже ускакал куда-то, прихватив енота. Все попытки предупредить по поводу хрупкости подарка он пропустил мимо ушей, похоже, приняв их за поздравления. Стайка девушек мгновенно испарилась под строгим взглядом подошедшей, а я замерла, не зная, куда деть руки, ведь единственное прикрытие теперь подлетало в воздух под одобрительные крики детей. Некоторое время женщина молча изучала меня непроницаемым взглядом. Внезапно она смягчилась, а затем поклонилась так низко, что кончик русой косы коснулся пола. Шум утих: все, как по команде, разом развернулись к нам. Внутренности стиснула холодная рука, по телу побежали мурашки. Я будто оказалась на сцене без единого клочка одежды; сотни глаз, точно копья, впивались в тело, изучая каждый миллиметр. Совершенно сбитая с толку, я не нашла другого выхода, кроме как судорожно поклониться в ответ, но почти сразу же крепкие ладони заставили выпрямиться. На мой немой вопрос женщина только качнула головой, а в палату вновь ворвались громкие голоса и смех.       — Уже познакомились? — Барбара прикрыла дверь, скользнула к нам и начала разговор с матерью мальчика, изредка успокаивая меня незаметным касанием. Мне же оставалось лишь терпеливо ждать и поражаться почти что волшебной проницательности Барбары: та будто знала, что чувствуют окружающие, всегда находя, как подбодрить. Даже без слов.       — Фрау Майер горячо благодарит тебя за оказанную помощь, а также за подарок. Она не решилась беспокоить тебя в те редкие дни, когда навещала Уилфреда, и приносит свои извинения за то, что не смогла ничем помочь.       — Всё в порядке, рада, что сейчас ему гораздо лучше.       — Она просит тебя присоединиться к празднику.       Едва успев согласиться, я и не заметила, как оказалась за столом посреди десятка самых разных явств, возглавлял которые громадный запечённый свин, окружённый овощами и зеленью, точно гигантская крепость во время осады. Аромат жареного мяса мгновенно пробудил желудок, напомнив о пропущенном обеде и спешном завтраке лишь парочкой яблок. Передо мной появилось широкая тарелка, в мгновении ока заполнившаяся до самых краёв. Под одобрительную улыбку Барбары я осторожно попробовала нечто, по виду отдалённо напоминавшее курицу в кляре. Справа звякнул бокал, полилась тёмная жидкость. Мои робкие попытки отказаться от вина разбились о выжидательные взгляды гостей. К счастью, обязанность произнести торжественный тост обошла меня стороной по очевидным причинам. К несчастью, одним бокалом ограничиться не получилось.

***

      Ноги едва слушались, грозясь предать в любую секунду. Кожу стоп холодила трава, и кончики пальцев подрагивали при каждом шаге, словно боялись следующего. Туфли вместе с белыми носками остались где-то в больнице.       «Во избежание непредвиденных обстоятельств», — вспомнилась собственная мысль, о которой пришлось в тысячный раз пожалеть. Свежий ночной воздух трезвил, очищая разум, но дымка перед глазами и колеблющиеся очертания деревьев напоминали о неоправданно большом количестве выпитого за вечер. Гомон, ещё слышившийся сквозь высокие окна больницы, понемногу стихал, сменяясь скрипом стульев. Тёплый свет вытянутыми прямоугольниками падавший на землю, отчего-то показался таким же мягкими, как настоящая постель. Именно что показался, ведь вместо удобной подушки меня встретила жёсткая и холодная поверхность земли. Однако подняться я так и не сумела.       — Гляжу, вечер удался.       Глаза с трудом различили мутное зеленоватое пятно надо мной.       — Ч-ч…т-т…       — Пришёл проведать, — с плохо скрываемым весельем отозвалось пятно голосом Венти. — Быстро же ты освоилась. Даже успела завоевать доверие жителей: в Мондштадте уже вовсю гуляют слухи о некоем великом целителе.       «Только из-за одного случая?» — вертелось на языке, но вместо слов вырвалось нечто нечленораздельное, и я с тяжёлым вздохом замолчала.       — Эх, а я ведь сегодня даже в Долю Ангелов не заглядывал, — бард сокрушенно качнул головой. — Хотя вряд ли меня бы там встретили с распростёртыми объятиями, учитывая сколько я уже задолжал в этом месяце. Да и наверняка опять Дилюк работает. У этого ни капли не выпросишь.       Венти присел рядом, принявшись жаловаться на некоего Дилюка и строгие мондштадтские законы. Имя показалось смутно знакомым. Кажется, его упоминал Кэйа, предрекая мне неодобрение со стороны этого господина. Наверняка какой-нибудь старик, державший весь город в страхе и чуть что спускавший псов на непокорных. И мне придётся иметь дело с такими вот личностями?       Власть держащие всегда вызывали страх и трепет. Тесные отношения, пускай и по долгу службы, с такой прослойкой не предвещали ничего, кроме огромных неприятностей — не успеешь оглянуться, как окажешься в бездонном омуте интриг и скелетов в шкафу. А то и где похуже.       Вполуха я слушала лжебарда, попутно безуспешно пытаясь привести хаос в голове хоть к какому-то порядку. Мондштадт явно знавал толк в крепких напитках и в их правильном «применении»; обычно все увеселительные мероприятия заканчивались для меня одинаково — в объятиях белоснежного друга под аккомпанемент отказывающегося принимать в себя отраву желудка. Сейчас же беспокоили только сонливость и лёгкое головокружение.       Силуэт Венти начал незаметно расплываться; голос и вовсе исказился, становясь то слишком высоким, точно писк комара, то низким, грудным, как звуки тубы. До левой руки что-то дотронулось, и по телу разлилась уже знакомая лёгкость, прежде чем изображение окончательно померкло.

***

      Утро встретило тихими трелями ранних пташек за окном и нежными прикосновениями солнечных лучей. Те боязливо опустились на мою ладонь, затем перескочили на плечо, пока окончательно не обосновались на самом краю подушки.       Подушки?       Я подскочила, озадаченно оглядываясь. Алкоголю — а особенно в таких количествах, которые вливались вчера в мой настрадавшийся организм — свойственно превирать или вовсе подчистую стирать воспоминания об отлично проведённом времени, однако же вчерашний вечер и ночь сохранились полностью, до мельчайших подробностей. И ни намёка на привычные для такого утра головную боль и слабость. Снова странные эффекты магии или чего-то другого? Вернее сказать, кого-то. Взгляд невольно упал на тыльную сторону левой руки.       Обведя зал взглядом, я убедилась, что тот был пуст. Кровать единственного, за исключением меня, пациента пребывала в беспорядке. Следы вчерашнего застолья давали о себе знать уже успевшими подсохнуть пятнами на полу и следами от ножек стола и стульев. Кое-где валялись обертки и прочий мусор.       На столике возле кровати белела записка. На ней аккуратным почерком было выведено:

«Надеюсь, пробуждение далось тебе легко, а праздник запомнился только приятными моментами. Но если всё же почувствуешь головную боль или признаки отравления, на столике я положила микстуру. Если проголодаешься, на кухне ещё осталось кое-что со вчерашнего вечера. Мне нужно отлучиться в приют. Паймон и Уилфред изъявили желание присоединиться. Постараемся вернуться как можно скорее.

Барбара».

      Я прикрыла глаза, чувствуя, как к щекам приливает кровь. Такие послания, полные безграничной заботы и доброты, мне не оставляла даже родная мать, отчего читать нечто подобное от абсолютно чужого человека было до смущения непривычно. Я взяла маленький мешочек, в котором, судя по звуку, были намешаны разные травы, высыпала в стоявший рядом стакан воды и залпом осушила — так, на случай, если похмелье здесь обладает отсроченным сроком действия.       Брошенные ещё перед самым выходом в сад туфли обнаружились в углу. Без носков — те бесследно пропали. Сарафан теперь больше напоминал хорошенько поваленную в грязи тряпку; на блузу даже смотреть было страшно, хватило рукавов, от манжет до самых локтей окрасившихся в тёмно-красный цвет с редкими просветами чистой ткани.       «Зовите меня мясник», — пролетела в голове невесёлая мысль. И что теперь сказать Барбаре? Хотя та уже наверняка успела полюбоваться плодами моего бурного веселья, когда тащила обратно. Волна жгучего стыда окатила с ног до головы, заставив судорожно выдохнуть и поплестись в ванную, прихватив старые добрые штаны с толстовкой.       Как и ожидалось, вещи были безнадёжно испорчены, но я всё продолжала тереть и тереть грубым куском мыла то блузку, то сарафан, то всё вместе. За этим занятием меня и застали Джинн с Кэйей. На их лицах читалось такое громадное облегчение, стоило им почти что ворваться в ванную, словно те уже успели причислить меня к мертвецам и отпеть, как вдруг воочию убедились в моей целости и сохранности.       — Мы тебя повсюду искали, — подтвердила мои догадки Джинн, затем, спохватившись добавила, — прошу прощения за столь бестактное вторжение. У тебя найдётся время? Нужно многое обсудить.       Чего-чего, а времени у меня было вагон: пятна разве что чуть посветлели, явно намекая, что продолжать было бы верхом глупости, а другие «важные» занятия, как, например, поплевать в потолок на кровати или поплевать в небо на улице, пока что отошли на второй план.       Джинн вдруг предложила прогуляться. Не по больнице. Даже не в саду. По городу. От такого заявления я чуть не подавилась, откашливаясь добрых минут десять под встревоженные возгласы обоих рыцарей Фавония.       — Беспокоиться не о чём! Ты будешь находиться под нашей полной защитой, — пыталась пресечь мою начинающую набирать обороты панику Джинн. — Весь этот месяц мы только и делали, что выслеживали лазутчиков и тех, кто распускал о тебе слухи. И могу поклясться, ни тех, ни других в Мондштадте не осталось. Прошу, доверься нам; произошедшее на площади больше не повторится.       Её мольбы всё-таки сработали, и паранойя начала отступать. От прежней бравады, придававшей уверенности и подбадривающей в тот самый день, когда я сбежала в поисках Анемо Архонта, не осталось и следа. Я уже было понуро кивнула, как вдруг внезапно осенившая мысль напомнила об отсутствии подходящей одежды. Не хотели же доблестные защитники привлечь лишнее внимание моим «изысканным» одеянием, да ещё в самый разгар рабочего утра. Но к моему громаднейшему разочарованию, и это предусмотрели заранее: на стуле возле кровати лежало аккуратно свёрнутое платье — ещё один подарок Барбары. Простенькое, без кружев и бантов, оно оказалось мне немного великовато, однако напряжённое молчание за дверью ванной всё же вынудило отставить все капризы на потом.

***

      Даже в столь ранний час — по моим прикидкам около семи-восьми утра — в Мондштадте уже вовсю кипела жизнь. К высокому собору, выполненному в готическом стиле с круглыми витражными окнами, на утреннюю службу стекались горожане. Среди них на мгновение мелькнула тёмная фигура, разительно отличавшаяся от всех прочих: высокая девушка в форме сестёр Фавония, некоторые из которых пару раз заглядывали в больницу. Правда, сетчатых колготок те не носили, да и направлялась незнакомка в противоположную от церкви сторону. Проводив её взглядом, я подняла голову. Птицы кружили в бескрайнем небе, изредка усаживаясь в протянутые руки статуи Архонта, тень от которой покрывала собой добрую половину площади, точно огромным одеялом. В лёгкие проникал запах, пробуждавший лёгкую тоску — запах грядущей осени.       Все, кто попадался нам на пути, непременно приветствовали Джинн и Кэйю. Многие ограничивались короткими фразами, другие же занимали куда больше времени, о чём-то долго и упорно прося. В такие моменты я старалась отойти, дабы оглядеть красоты города. Недалеко, естественно: пристальные взгляды Магистра и Капитана кавалерии, точно поводки, удерживали в радиусе пары метров.       — Прошу прощения за задержку. Продолжим? — спросила Джинн, распрощавшись с очередным горожанином, на первый взгляд, купцом. Тот что-то настойчиво требовал, но, судя по раздосадованному виду, в итоге так и ушёл ни с чем. — Нам бы хотелось обсудить с тобой дальнейшие планы.       — Прямо на улице? Посреди бела дня? — я удивлённо покосилась сперва на неё, затем на Кэйю.       — Тебе будет полезно пройтись после стольких дней в постели, — вставил тот, на что возразить мне было нечего.       И всё же чертовски необдуманный поступок — пускаться в путешествие по городу, полному горожан, да ещё и в сопровождении такой парочки.       — Кстати, а отсутствие у вас Глаз Бога подозрение не вызовет?       — Нет, — коротко ответил Кэйа.       Не дождавшись хоть каких-то объяснений, я нерешительно зашагала следом, озираясь вокруг, точно загнанный зверёныш. Солнце, только начинавшее пробуждаться от долгой ночи, пока ещё ласкало тёплыми лучами, обещая к полудню поднять температуру. Кроны высоких деревьев чуть шевелились, поскрипывали, будто сетуя на отсутствие ветерка. Мы добрались до ступеней, ведущих вниз, в глубину города. Далеко впереди белела часть реки и мост, видневшиеся сквозь открытые ворота.       — Сперва позволь справиться о твоём самочувствии, — голубые глаза Джинн с плохо скрываемой тревогой прошлись по мне.       — Всё в порядке, как бы странно это ни звучало, — я неоднозначно повела плечами, — даже голова на место встала после… — я быстро осеклась, вовремя вспомнив об обещании, данном Венти, — после такого долгого отдыха.       — Радостно слышать. Ты стала гораздо спокойнее и… приветливее. Извини, не стоило так, — девушка поджала губы и отвернулась.       — Нет, всё хорошо. На правду не обижаются. — Я вдруг остановилась и, поддавшись внезапному порыву, поклонилась. — Мне давно следовало попросить у вас прощения за неподобающее поведение и грубость, а также поблагодарить за всю помощь, которую я совсем не заслужила.       Отчаянные просьбы Магистра прекратить я проигнорировала, продолжая каяться во всех своих грехах, коих успело скопиться немало. Кэйа же наоборот не препятствовал, только наблюдал, одобрительно поблёскивая единственным глазом. Когда с раскаянием, наконец, было покончено, на душе заметно полегчало.       — Как же я рада, что чёрная полоса в кои-то веки кончилась, — произнесла Джинн так тихо, что пришлось напрячь слух. — Самые страшные тревоги остались позади, теперь мы можем, наконец, вплотную заняться твоим обучением.       — Поздновато мне снова начинать учиться, — отозвалась я. — Пара годков — и уже пенсия.       — Что такое пенсия? — заинтересованно спросил Кэйа.       — Оплачиваемый пожизненный отпуск для тех, кому перевалило за шестьдесят.       — У вас платят старикам? — такое заявление, похоже, привело его в искреннее изумление.       — Да. Правда, не столько, чтобы жить припеваючи.       — Нам о многом хотелось бы узнать, — нетерпеливо вставила Джинн, покосившись на юношу, — но это останется для более подходящего случая. Итак, перейду к самой сути. Как я упомянула ранее, по всем имеющимся сведениям на сегодняшний день в Мондштадте не осталось ни единого посла или шпиона из других государств. Не знаю, надолго ли удалось избавиться от лишних глаз и ушей, однако время всё расставит по местам. Наше предложение — твоё обучение и проживание в штабе Ордо Фавониус. Так ты будешь под постоянной защитой Ордена и сможешь в любое время пользоваться библиотекой и всем, что посчитаешь необходимым для себя. Всё уже подготовлено, беспокоиться вам с Паймон не о чем.       — И когда переезд?       — При самом удачном раскладе — завтрашним утром. В противном случае выждем несколько дней.       Как скоро. Не думала, что настолько привыкну к больничной койке. Да так, что не захочу с ней расставаться.       Каблуки Джинн цокнули о камень последней ступеньки.       — Что-то не так? — она и Кэйа обернулись почти в одно время, обнаружив, что я застыла на самом верху. Их глаза хаотично блуждали по мне, будто в ожидании обнаружить громадную дыру на полтела. — Если тебе всё ещё нездоровится, то разговор можно отложить.       — Нет-нет, — тихо отозвалась я, — просто задумалась.       Вдалеке слышались блёклые, едва различимые среди криков птиц и городского шума отзвуки музыки. Не лира. Показалось.       — Что ж, позволь провести тебе небольшую экскурсию по городу, — Джинн подняла руку, словно хотела пригласить на танец, затем обвела ею площадь и спуск к воротам. — Главная улица, ведущая напрямую к статуе нашего Великого Анемо Архонта — Барбатоса, к Церкви Фавония, построенной в его честь, а также госпиталю и приюту позади. Здесь любой желающий может вознести молитву, обратиться к Богу с терзающей душу просьбой, пожертвовать на благо нуждающихся. Это священное место, любимое многими горожанами; место уединения, незыблемого покоя, где всякий обретёт то, что ищет.       — Где же сейчас Барбатос?       Мой прямой вопрос заставил Джинн в растерянности затихнуть.       — Никому не известно, — отозвалась она спустя некоторое время, — он пропал несколько веков назад.       — И что, никто не пробовал искать его? — Магистр отрицательно покачала головой. — Что насчёт других Архонтов? Те тоже пустили своих подопечных в вольное плавание? — И снова отрицательный ответ. — И толку тогда молиться такому Богу? Может, пора брать инициативу в свои руки?       — За такие речи тебя бы на плаху отправить, — с нескрываемым весельем сказал Кэйа. — Неужто на Земле такое прощают?       — Смотря с кем вести диалог, — я развела руки, улыбнувшись. — Фанатиков у нас тоже хватает, но я предпочитаю верить в здравый смысл. Впрочем, это личное дело каждого.       — Справедливо. С удовольствием прочту твой трактат на тему земных религий.       — Может, всё же на плаху?       — Это обождёт, — безапелляционно отрезала Джинн, затем добавила, — я имею в виду трактат, а не плаху. Прошу за мной.       Круто развернувшись на каблуках, девушка зашагала вниз. Капитан же только пожал плечами, а затем жестом указал идти второй.       «То ли в заложниках, то ли знатная дама», — подумала я. — «Хотя одно другому не мешает».       — По левую руку — жилые кварталы, за которыми располагается рыночная площадь, а также таверна «Доля Ангелов», принадлежащая одному из древнейших родов Мондштадта — Рагнвиндрам. Их предок сыграл огромную роль в восстании против знати, прибравшей к рукам всю власть много лет назад, тем самым поспособствовав становлению нынешнего Мондштадта. Также они владеют винокурней «Рассвет» за городом.       — Я заметила, у вас принято много веселиться и… выпивать.       — Верно. Мондштадт — город свободы и празднеств, как именует его весь Тейват. К сожалению, единственные способы дохода для нас сейчас — вино и приезжие из других регионов. Земледелие пришло в упадок после нашествия хиличурлов.       — Это из-за дракона, верно?       — Именно. И мы активно пытаемся решить эту проблему. — В подробности меня вновь никто посвящать не стал, а я не рискнула развивать тему: интонация, с которой Джинн закончила фразу, явно намекнула держать все вопросы, некасающиеся темы, при себе. — Справа — Орден Рыцарей Фавония, где мы приняли тебя в первый день.       В утреннее время штаб выглядел не так зловеще, как ночью. Белая грузная величавость и строгость, с которыми тот встретил меня совсем недавно, испарились. Теперь здание походило на одинокого великана, понуро сгорбившегося и с грустью глядевшего на сновавших, точно муравьи, людей у подножья.       Дорога повела в сторону. На рынок. Сердце невольно ухнуло в пятки: воспоминания о многочисленных увечьях и всех прочих «прелестей» в виде беспричинных вспышек гнева расцвели в памяти пышным букетом. Заметив мои колебания, Джинн вновь заверила, что никакой опасности за углом не поджидало, а даже если и поджидало, то под их с Кэйей защитой мне грозит разве что ссадина. И то от неудачного падения. Я снова нехотя согласилась — рано или поздно всё равно бы пришлось вылезти из уже успевшей стать почти что родным домом больницы.       Джинн оказалась отличным гидом, увлекая всё глубже в историю Мондштадта. Некоторые события — как, например, восстание под предводительством некой Веннессы — та описывала до мельчайших подробностей, как если бы сама боролась за свободу тогда.       — У тебя будут все необходимые книги, — ответила она, когда я начала задавать вопросы, — иначе наша прогулка продлится добрых две недели, а то и больше.       Кэйю же больше интересовала Земля. В редкие моменты, когда Джинн, увлечённая рассказом, отвлекалась, тот шёпотом, иногда даже жестами, выспрашивал о земной культуре и быте. Особенно его заинтересовали автомобили и самолёты, однако чертить примерную схему строения я отказалась, разведя руками и виновато улыбнувшись: познания мои в технике всегда оставляли желать лучшего.       Когда мы, наконец, добрались до рынка, гул продавцов и бесконечные восторженные приветствия горожан прервали Магистра. Новые страждущие и обиженные обступили рыцарей со всех сторон, и я отошла в сторонку. Некоторые подходили и ко мне, похоже, приняв меня за новобранца, таскающегося вслед за командирами, однако быстро теряли всякий интерес, стоило только указать на рот и сделать руками крест. Лучше уж пускай принимают за немую, чем за одну из этих Фатуй.       — Зря пошли напрямик, — раздосадовано подытожила Джинн, покончив с принятием жалоб, предложений и благодарностей. — Можем пройти окольными путями. Красочных видов не гарантирую, однако времени сэкономим порядочно.       — Хозяин — барин, — ответила я, и мы скользнули в узенькую улочку, чертовски напоминающую ту, где меня застал юноша с огненно-красными волосами. Забавно было бы, окажись он и сейчас там.       Однако никаких признаков воинственно настроенных красавцев, желавших погонять меня по городу ещё разок, не обнаружилось. Как и вообще признаков человеческого присутствия.       — Чуть позже мы обязательно покажем тебе окрестности. Как только уладим ряд… проблем. Сейчас там небезопасно. Что ж, продолжу.       Однотонная белизна домов, изредка разбавлявшаяся кустарниками и крохотными палисадниками, не позволяла воображению разыграться, отчего описание Мондштадта из далёкого прошлого приходилось домысливать на ходу.       Когда бесчисленная вереница домов, наконец, оборвалась, мы вышли на небольшую площадь. Я замерла, сразу же узнав её. Грудная клетка отозвалась ноющей болью, дыхание сбилось на мгновение. Постаравшись взять себя руки, я сжала кулаки, судорожно выдохнула и… услышала знакомую мелодию. Глаза заметались, стараясь высмотреть зелёный берет.       Нашла.       Пальцы Венти порхали над струнами, зазывая горожан. Некоторые из них уже начали стекаться к барду; на лицах многих играли широкие улыбки. Голос Венти, — чистый, по-детски звонкий, точно журчащий ручеёк — устремился сквозь толпу, заполняя собой всю площадь. Я ощутила, как уже знакомая лёгкость проникает в тело, и с наслаждением прикрыла глаза. Всё же живая музыка никогда не сравнится со студийными записями. Впрочем, последние мне уже больше никогда не доведётся послушать.       Возмущённый гомон выдернул из транса не хуже крепкой оплеухи. Я шокировано уставилась на толпу, прежде осыпающую лжебарда одобрительным улюлюканьем, теперь же глядевшую с неприкрытой яростью. Тело само подалось вперёд, как чья-то рука остановила, потянув обратно.       — Я разберусь, — бросила Джинн, прежде чем направиться к обозлившимся горожанам, готовым вот-вот разорвать Венти на части.       — Что случилось? — я обернулась к Кэйе, на лице которого не было ни намёка на негодование.       — Скажем так, наш бард — Венти — весьма неразборчив в выборе… репертуара, — с лёгким смешком ответил тот. — Порой слишком увлекается, забывая, сколь почитаем Анемо Архонт в Мондштадте. К примеру, только что он исполнил песню собственного сочинения о том, как Барбатос украл жезл Крио Архонта, подсунув вместо него дубину хиличурлов.       Я промолчала, наблюдая, как Джинн пытается успокоить народ, отчаянно нежелавший оставлять такое безобразие безнаказанным. В самой гуще толпы Венти больше походил на потерявшегося ребёнка, нежели на причину всеобщей ненависти, однако всплывшие в памяти обрывки встреч с ним мгновенно прогнали навязчивые мысли. Когда шум, наконец, начал затихать, Джинн обернулась к барду и принялась о чём-то беседовать, на что тот лишь смеялся и пожимал плечами.       «Да не может кто-то, вроде него, быть Богом. Бред», — поджав губы, подумала я.       Словно прочитав мои мысли, Венти внезапно обернулся и посмотрел прямо на меня. Светло-зелёные глаза озорно блеснули. Он незаметно подмигнул мне, отвесил Джинн поклон и исчез среди горожан так быстро, будто его и не было.       — Вы знакомы? — в голосе Кэйи зазвучали странные нотки. — Мне показалось, он подмигнул тебе.       Я сглотнула, лихорадочно накидывая все варианты, какие только приходили в голову. Сказать, что видела на площади прямо перед тем, как отправиться в незапланированный отпуск в больнице? Вполне правдоподобно, если не вдаваться в подробности.       — Да откуда? Хотя, вроде бы, он был одним из тех, кто видел меня. В тот злополучный вечер, — придав себе невозмутимый вид, ответила я. — Может, узнал?       К моему огромному облегчению, Кэйа ограничился коротким кивком.       — Вечно с ним одни неприятности. То вино таскает, то устраивает вот такие вот представления. Сколько раз уже попадался на горячем, всё равно продолжает, — Джинн сокрушённо вздохнула, вернувшись к нам.       — Вино? — переспросила я.       — Именно. Не было ни дня, когда Венти бы не налили. С тех самых пор, как он появился, в Мондштадте только и слышны жалобы на него от хозяев таверн. Даже несмотря на принятые законы, запрещающие продажу алкоголя детям и подросткам, он всё равно умудряется добиться своего. Сперва подсылал тех, кто постарше, а сейчас и вовсе всякую наглость потерял — просит налить заместо оплаты за песню.       — А… родители? — пробормотала я, и так прекрасно зная ответ.       — Он сирота. По крайней мере по его же словам. Утверждает, что прибыл из далёких земель и решил осесть в Мондштадте, так как только здесь чувствует себя по-настоящему свободным.       «И никого не смущает, что этот самый сиротка как две капли воды похож на громадину в самом центре?» — так и вертелось на языке, но вместо этого я только сочувственно вздохнула, затем перевела разговор на другую тему:       — Всё хотела спросить, а кем является мать мальчика, который сейчас лежит со мной по соседству?       — Фрау Майер? Она возглавляет компанию, занимающуюся стиркой, готовкой и уборкой как в государственных учреждениях, так и в индивидуальном порядке, и очень почитаема в Мондштадте. К сожалению, недуг Уилфреда сильно подкосил её в последнее время, — взгляд Джинн заволокло печалью, однако та быстро вернула себе прежнее спокойствие. — Кстати, она довольно часто говорит о тебе, постоянно справляется о самочувствии. Мне даже показалось, будто бы она тебя несколько… побаивается?       Я поперхнулась от неожиданности и закашляла так громко, что испугала группку детей, игравших неподалёку. Меня? Боится? Да кто в здравом уме вообще станет бояться того, кто только и делает, что нарезает круги по городу и вопит от ужаса при виде собственной тени?       — Не пойми неправильно, но ты всегда выглядишь такой… серьёзной… отстранённо-холодной. Признаюсь, мне самой сперва стало не по себе при первой нашей встрече. Но сейчас моё мнение изменилось. И другие тоже понемногу начинают узнавать тебя с положительной стороны.       — Умеешь же ты заводить выгодные знакомства, — хитро подмигнул Кэйа.       Незаметно мы вновь оказались на главной площади перед собором. Город и впрямь не мог похвастать размерами — вся прогулка заняла от силы час-полтора, не больше. Солнце едва успело доползти до верхушек деревьев, заспано оглядывая дома и нехотя освещая пологие крыши. Откуда ни возьмись появилось двое мужчин. Те так громко выясняли отношения, что обоим рыцарям незамедлительно пришлось вмешаться, и я вновь осталась наедине с собой. Раньше одиночество всегда было для меня некой наградой за изнурительные труды; временем, отведённым не только для отдыха, но и размышлений. Тихое утро летних каникул, сообщение от матери, что та задержится на работе допоздна, звонок от деда, обязательно поинтересующегося нарочито строгим голосом о количестве прочитанного, спешный завтрак — и целый день ты предоставлен сам себе. Благодатный и беззаботный период жизни, ещё не затуманенный тревожными мыслями о будущем. Кажется, что вся жизнь так и будет медленно течь, школа никогда не закончится, а родные не постареют.       Или ты не окажешься под колёсами (не)случайного автомобиля.       Я посмотрела на свою ладонь, уверенная, что та вдруг посереет, покроется тёмными пятнами и шмякнется на землю с противным чавкающим звуком. В голове-улье, как повелось с первых дней здесь, стоило только на секунду уйти в себя, зажужжали вопросы-пчёлы, жаля и вынуждая судорожно искать ответы. Что стало с телом, раз оно до сих пор функционирует как ни в чём не бывало? Снова магия? Но как тогда быть со свидетелями аварии? Те точно должны были заметить исчезновение трупа прямо у них под носом. Или…       От внезапной мысли бросило в холод.       Или обо мне попросту забыли, будто не и существовала никогда. Сгинули личные вещи, пропали фотографии, стёрлись воспоминания. Улетучились незаметно. Прямо как мои украдкой утекают, точно песок сквозь пальцы.       Неожиданно громкий оклик отпугнул ледяные лапы ужаса, успевшего пробраться в самые недры сознания; от искренней улыбки несущейся ко мне со всех ног Паймон из груди вырвался вздох облегчения.       Теперь не одна.