Великий Древний

      Deus ex machina.       Deus ex machina.       Deus ex…       Маркус шагнул на узкую тропу, петляющую меж лиственных деревьев и, поправив плащ так, чтобы походная сумка не бросалась в глаза, направился к вратам Антильской твердыни, застывшей посреди сухой безветренной долины. Солнце висело в зените, ослепляя лучами тех, кто мог попробовать подстрелить его со стены, позволяя подобраться к форту ближе и быть узнанным, но Маркуса это обстоятельство не слишком волновало. Это была идея Астариона, весьма удачная, спасающая его от того, чтобы получить стрелу в грудь, не имея возможности прикрыться колдовским щитом, но в сущности, перспектива ощутить наконечник под ребрами совершенно его не пугала. Его вообще ничего не пугало, и дело было не во рвении поскорее вступить в бой, почувствовать боль и пленяющий жар сражения, ощутить, как жизнь танцует на грани лезвия подхваченного наскоро меча, и задышать по-настоящему. Его просто ничего не пугало. Не пугало смиренно, как бывает у тех, кто уже идет на эшафот. Не пугало так, как не пугает полученная при жизни царапина на теле четвертованного.       Deus ex machina.       Deus ex machina.       Deus ex machina покинула его. Бросила разбираться с ее проблемами, и может, будь она только Божеством, а он ее преданным фанатиком, Маркус принял бы свою участь как благословление, но все было не так просто. Он служил ей, верно, надежно, нес в мир ее волю и ее заветы, награждая равных и карая недостойных, выполнял ее поручения, мирился с ее постоянным присутствием, ее гневом, ее милостью, ее холодом и тем ужасом, в который Эммир способна была загнать одним только взглядом, но вот с ее двойственностью, с ее непонятной ролью в его судьбе, примириться так и не смог.       Клинок мой некованый.       Мое оружие.       Сын моих сыновей.       Мое бездушное оружие.       Клинок мой некованый..       Что он для нее значил? Имела ли его жизнь, его путь сквозь время, его упертое хождение по острым лезвиям хоть какое-то значение для нее? Умела ли она любить? Сочувствовать? Или все это обман, всего лишь иллюзия, призванная унять непутевого душеносца и намертво привязать его к себе не только договором? О, этот договор! Да что его цепи вообще могли сделать против Клинка Некованого, которому судьба сама давала в руки орудие для их раскола? Они ли не позволили Маркусу убить свою покровительницу? Они ли сдержали его, когда острие Эллария метилось ей в горло? Нет, дьявол, конечно же нет! Его от этого шага удержала совершенно иная сила — глупая, непостижимая разуму привязанность, скрытое в глубине души тепло, подпитываемое тающими в памяти образами, хотя и почти растоптанное жестокой дьяволицей.       Por el cielo la luna viene brilliando, pa velar a mi nino que esta sonando…       Маркус остановился у края опушки и, укрывшись в тени редких деревьев, поднял глаза на ненавистные знамена, родиться под которыми означало нести их многовековое проклятье. Черные полотна с двумя серебристыми мечами траурно свисали с потрескавшихся стен. Над покошенными вратами, испещренными глубокими царапинами, реяли кастильские флаги с короной над дуэльным щитом, предвещая собой скорую встречу со столичными захватчиками. Маркус причмокнул и, легко коснувшись рукой походной сумки, подал Джахейре знак приготовиться. Выйдя из тени и позволив зашевелившимся на стене арбалетчикам себя разглядеть, он вальяжно проследовал по тропе вдоль редеющих кустарников и, выйдя к рукотворной насыпи, предупредительно поднял руку.       Гвардейцы Итреда узнали его и зашевелились быстрее. В том, что у них хватит ума не атаковать, Маркус не сомневался, но даже мизерная возможность такого исхода его никак не беспокоила. Что произойдет, если арбалетный болт сейчас прилетит ему в лицо, отправив маркиза Ланческого в небытие? Астарион это увидит. Он был где-то поблизости, крался за ним следом, идя впереди затаившихся среди чащи союзников и уперто глядел ему в спину. Вероятно, факт смерти непутевого жениха его расстроит. Возможно, настолько, что бесконечная жизнь после этого превратится в истинный ад. Но разве Маркус виноват в этом? Разве он, самостоятельно лишившись силы, полез в занятое прихвостнями отца укрепление с целью утащить у него сноходицу? Нет, его заставили это сделать. Его к этому принудили, отмахнувшись от вероятности возможного конфликта со смертельным для Маркуса исходом. Из любого лабиринта выход найдет, ведь так? Из любого ли? Из того переплетения козней, маневров, чужих целей и чьих-то судеб, в которые его занесло, он никакого выхода не видел.       Оступишься и умрешь. Нарушишь обещание. Снова нарушишь.       Схватишь ее. Отдашь Эммир. Предашь Финана. Принесешь в его дом смерть. Смерть.       Уйдешь. Навлечешь гнев Богини. Подавишься последствиями.       Война без победителей и проигравших.       Будешь виновен. Ты во всем этом будешь виновен.       Маркус сделал пару шагов к вратам и снова остановился. Коснувшись пальцами ребер там, где пекло от тяжести, где что-то незримое давило на застывшее сердце, он безрадостно усмехнулся и, покосившись на траурные знамена, заставил себя поднять голову и бесстрашно выступить вперед. Цепей покровительницы он не чувствовал, но явно ощущал нечто другое, невыносимо сжимавшее душу и висящее над ним тяжелой могильной плитой.       Твое наследство.       Избранный. Ха.       Провалилась бы к чертям эта избранность! Он ее не просил, не выбирал, его вообще лишили выбора! Будь его воля, он бы отказался от этого всего, плюнул бы и на силу, и на титулы, и на все привилегии, что несла с собой его вековая фамилия. Он предпочел бы скитаться по свету, выгрызать себе право на жизнь, опуститься на самое дно, но быть свободным. Как же хотелось свободы! Глотка вольного воздуха, не пропитанного сковывающей мощью, глубокого и колючего, стылого и отрезвляющего, до боли в легких и темных пятен в глазах. Свободы без обязательств, которые он не выбирал, без древних проклятий и размытых предсказаний, без уготованной судьбы, которую он не в силах был изменить и оставалось только смириться. Без участи быть отцовским выродком, бездушным оружием, наследником неизвестно чего и несокрушимым героем, на которого все придумали ровняться. Свободы и душевного покоя, без нависающей над душой угрозы, тянущей окровавленные руки к хрупкому смертному миру, без пугающей неизвестности, вводящей в ужас самим своим существованием, без необходимости, являясь простым смертным, противостоять этой скрытой во мгле столетий силе, которую опасается сама Госпожа Мечей. Если у покровительницы это таящаяся в запределье тьма, несущая смерть и разложение, бесконечные войны без победителей и проигравших, вызывает тихий трепет, то что со всем этим делать ему? Ему неподвластны те грани силы, те возможности, что несет в своих руках Великая Древняя, как бы ей того не хотелось, как бы она не вынуждала его и сколько бы его не готовила. Он не годится для этого. Но почему именно он? Почему?       — Marques de Lancheska! — Долетело до него со стен. Маркус остановился у ворот, ожидая, когда закончится копошение наверху и лязг металла сменится на тишину. Арбалетчики, суетливо переговариваясь, занимали позиции, но никто и не подумал целиться в его сторону. Выстрелить в сына герцога — чистое безумие, даже если сын этот — ненавистный выродок. О нет, здесь его примут с почтением. И когда он окажется внутри, они пожалеют, что не нарушили кодекс, угостив проклятого ублюдка болтом.       — Abras!       Врата скрипнули на свежесмазанных петлях и, заскрежетав створками, распахнулись перед безучастным гостем. Маркус, оглядев двор с собравшимися у стен башни гвардейцами, подтянул сумку и двинулся захватчикам навстречу. Позади, неслышно подбираясь к стенам, следовали его соратники со встревоженным эльфом во главе. Маркус не мог его видеть, но выражение его сосредоточенного лица и то, до какого предела натянулись его напряженные мышцы, представить себе мог.       За тебя боится…       Сердце на секунду сжалось, нарушив ритм, и Маркус подавился воздухом. Горечь разочарования в собственных надеждах с новой силой дала под дых, заставив замедлить шаг и качнуться. Десятки устремленных на него глаз зажглись в ожидании исхода. Вышедший перед шеренгой облаченных в полный доспех воинов, изуродованный человек с командорским знаком на груди, низко ему поклонился. Маркус прищурился. Командор казался ему знакомым.       — Добро пожаловать, ваша светлость! — Оскалился командор, и Маркус его узнал. — Что привело вас в нашу скромную твердыню? Мы, признаться, и не ждали такого высокопоставленного гостя!       — Игнасио. — Произнес Маркус тихо. Ряды гвардейцев шелохнулись. Врата за спиной со скрежетом захлопнулись, отрезая от отступления, но тифлинг отступать и не планировал. Стоя напротив монстра, удушившего новорожденную дочь Финана и посмевшего пленить Астариона, командора из крепости Наварра, искалеченного, лишившегося руки за свою наглость, но живого, он испытывал странную смесь чувств, пробивающихся сквозь его обреченное спокойствие, но не подавал вида.       — У вас поразительная память, маркиз Ланческий. — Шире ощерился Игнасио. — Прошу простить меня за некоторую растерянность. Удивлен вашим появлением, да и к тому же вы одни, без вашего прекрасного… эскорта. Так и чем могу служить вашей светлости?       Он бессмертный что ли, сука?       Маркус безразлично повел бровью и, бегло оглядев подчиненных искореженного командора, снова перевел внимание на него. Сражаться с ними будет непросто, но шанс на победу все еще оставался и им требовалось грамотно воспользоваться. Сколько ополченцев при этом поляжет и думать не хотелось, но точно Маркус знал одно — даже лишившись колдовской силы, он сможет зачерпнуть немного плетения, и в случае, если все пойдет наперекосяк, уйти в цирконовый мир, по пути прихватив кого-нибудь, кто попадется под руку. Именно из этого расчета Астарион должен был держаться в определенном квадрате и в битве не лезть в авангард. Он, благо, был достаточно разумен чтобы не делать не обдуманных шагов. Оставалось не провоцировать его на это и не подставляться.       — Я здесь, чтобы договориться. — Ответил Маркус, глядя командору в лицо. — Это веление высших сил, и в ваших интересах ему не препятствовать. Вы отвоевали форт, что ж, можете оставить его себе. Я здесь, чтобы забрать пленных. Вы угнали с собой двенадцать подданных Ланчески и должны вернуть их в целости и сохранности. Если удовлетворите мое, пока еще, прошение, я уйду, и все кончится миром.       — Вы не слишком уж дипломатичны, don Markus. — Прохрипел Игнасио, бесстрашно взирая на гостя, с кривой улыбкой на перекошенном шрамами лице. — Воля высших сил, безусловно, аргумент, но я служу герцогу Мирны, и волю Богов до меня доносит только его посыльный. Что до вас, вы, уж простите, на гонца непохожи. — Маркус хмыкнул. Обезумивший пес отца заигрывал с судьбой, кидаясь на прославленного потомка дьяволицы, и будь в руках хоть немного потусторонней силы, этот выродок жестоко бы об этом пожалел. Хотя, прошлый раз уроком для него, очевидно, не стал. — Однако, ваше предложение весьма заманчиво. — Продолжил командор, тяжело переступив с ноги на ногу. — Пленные — наша гарантия, что толпа идиотов с пастбищ, возомнивших себя воинами, не придут к нашим вратам и не станут создавать проблем. И если вы сможете гарантировать…       — Каждый мирин — воин. — Пресек его браваду Маркус. — Считать иначе — неуважение к нашему народу. К высшей силе. Да и к герцогу, по большему счету. Но если тебе нужны гарантии. — Он замолк, смерив Игнасио взглядом. Командор продолжал скалиться, но уже не так вдохновленно. — Гарантии будут, когда ты отпустишь пленных. Их семьи уймутся, им не будет никакого смысла лезть в занятое укрепление. Кто станет штурмовать стены, если за ними не хранят ничего ценного? — Игнасио задумался. Стоящие рядом с ним гвардейцы переглянулись.       — Хм… ваша правда. — Неожиданно согласился он и, подав знак привести пленных, снова уставился на маркиза Ланческого, будто пытаясь высмотреть что-то в глубине его потухших глаз. — Да и к тому же, мы наслышаны о ваших подвигах. Я не стану рисковать моими людьми из-за этого сборища с выпаса. Если бы речь шла о сдаче форта, я бы еще задумался. Но раз вам нужны всего-то пленники. — Командор взмахнул рукой. Маркус не шелохнулся.       Что-то не так.       Так не бывает.       Он лжет. Он лжет тебе!

***

      Габриэла, подобрав под себя ноги, крепче вжалась в стену. Звуки грузных шагов, лязг цепей и громкая перебранка, поглотили тягучий воздух, и она, силясь вдохнуть, давилась поднятой гвардейскими сапогами пылью. За стеной, вкладывая весь свой гнев в проклятия, взбешенная Роланда на чем свет стоит крыла явившихся за ней солдат. Ей вторили и другие пленники, которых грубо хватали, вязали веревками и куда-то тащили.       Габриэлу била крупная дрожь. Все эти дни ей не давали спать, насильно вливали эликсиры ей в глотку, запугивали, подвешивали на цепях, и потому, когда рука гвардейца, облаченная в тяжелую перчатку, схватила ее за плечо, она даже не пискнула и сопротивляться не стала. Тугая веревка стиснула запястья, резанув по старым ранам, но Габи смогла только тихо всхлипнуть. Сил отбиваться и просить о пощаде больше не осталось, и только горящее внутри желание жить подбадривало ее, не давая лишиться чувств.       — Vamos!       Затянув узлы, гвардеец вытолкнул Габриэлу из тесной клетушки, в которой она обитала последние дни и, выйдя следом, громко захлопнул за собой проржавевшую решетку. Габи, чуть было не рухнув на пол, с трудом удержала равновесие и, ошалело оглядев коридор, заметила у дальней стены прятавшегося в тени мужчину. Он загнанно смотрел на то, как солдаты герцога силой тянут за собой протестующих пленников и не шевелился, будто надеясь, что они его не заметят. Габриэла, мысленно пожелав незнакомцу удачи, отвела взгляд, стараясь ничем не выдать притаившегося человека. Как знать, может эти монстры и правда его не увидят.

***

      Тишина давила на нервы, но Маркус терпеливо ждал, мысленно оценивая обстановку. В то, что ухмыляющийся Игнасио был готов так легко выдать пленных не верилось ни на секунду, и видимо, им все-таки не избежать столкновения. Арбалетчики на стене развернулись к башне, что давало фору готовым к штурму союзникам, но Маркус понимал, что легко они форт не возьмут. Псы Итреда не станут целиться в него, да они и не собирались. Стрелки будут держать на прицеле пленников, и, в случае если маркиз Ланческий что-то выкинет, своими жизнями расплатятся именно они.       — А вот и наши великие герои! — Съязвил командор, когда его прихвостни вывели из башни первых табунщиков. Маркус скривил губы. Помяли их изрядно, но не смертельно. На ногах славные обитатели пастбищ держались, и звонкими ругательствами сыпали. И особенно в этом искусстве отличалась Роланда. Несгибаемая воительница, гордо неся голову, шипела на захватчиков, обещая им все адские казни разом. Ее губа была разбита, на шее различался след от веревки, порванный поддоспешник демонстрировал лиловые синяки на плече, но назвать ее запуганной или сломленной было невозможно. Львица, идущая в толпе шакалов, не иначе.       Гейл, ты идиот.       Следом за первой пятеркой пленных, оживившихся сильнее, стоило им завидеть пришедшего за ними колдуна, на веревках вытянули полуживых ланческих патрульных, которым определенно досталось больше. За ними во двор вытолкнули оставшихся табунщиков, и наконец, волоча за рога, на свет вытащили зареванную сноходицу, которая плелась за удерживающей ее рукой, путаясь в ногах и волоча за собой опущенный хвост. Маркус старался держаться, но выходило у него из ряда вон плохо. Маленькая и хрупкая девочка-тифлинг, глядя на него влажными, васильково-синими глазами, без слов умоляла сделать хоть что-нибудь и наконец вырвать ее из когтей безумных садистов. Блуза на ее спине была разорвана, и она, прижимая к груди стиснутые веревкой запястья, пыталась удержать грязную ткань на плечах, но та так и норовила сползти ниже. Маркус, краем мысли подумав, что могла означать порванная одежда, застыл безжизненной статуей, борясь с желанием вырвать командору второй глаз.       — Врата. Открой. — Выдавил он из себя. Игнасио, любуясь выражением его почерневшего лица, отдал короткую команду, и вскоре за спиной послышался скрип петлей. Маркус ждал и считал секунды. Как только пленники подойдут ближе, он выпустит живой таран и растянет над ними купол убежища. А дальше, он, пожалуй, поучаствует в расправе. Это чудовище следовало убить еще тогда, в крепости Наварра, но он оставил его и ушел. Кто же знал, что эта тварь не сдохнет? Как с такими повреждениями вообще можно было выжить?       — Передайте мое почтение дону Ланчески. — Прохрипел командор, глубоко вдохнув изуродованным носом. — И пламенный привет от вашего отца, ибо герцог…       Последние слова утонули в колыхнувшейся волне, выбившей воздух из сухой глотки и давшей низким звоном по ушам. Удар пришелся в лоб, вдавил внутрь ребра и, пройдя насквозь, отбросил всех, кто был во дворе к вратам. Следом за ударной волной, на потерявшегося в пространстве Маркуса обрушился оглушающий грохот и ослепляющий свет, который, впиваясь в глазницы, прожигал череп до затылка, вынуждая рефлекторно закрывать лицо ладонями, катаясь в поднявшейся пыли. Раскаленный воздух застревал в горле, с трудом наполнял судорожно сжимающиеся легкие, и сознание меркло, утопая в липкой темноте, безжалостно окутывающей содрогающееся тело. Маркус боролся, цепляясь за угасающий свет, слабо мерцавший где-то над бездной всепоглощающей мглы, тусклый и готовый вот-вот померкнуть. Казалось, еще немного, и душа покинет тело, устремившись к трону покровительницы, еще чуть-чуть, и его дрожащая плоть обмякнет, и он, так и не успев понять, что произошло, бесславно погибнет в Богами забытом форте, но вдруг, что-то случилось. Мягкая сила, заструившись по жилам, прошла сквозь налившиеся свинцом легкие и вернула ему способность дышать. Она потекла по венам, врезалась в отстуки замирающего сердца и, уняв боль в висках, пробудила забившийся в панике разум, насильно вернув ясность его потяжелевшей голове.       Маркус вскинулся, огляделся и, увидев посреди обломков и горящих, вырванных безжалостной мощью трухлявых балок Джахейру, разом исцелявшую и своих, и чужих, торопливо поднялся на ноги. Башня пылала магическим пламенем. Вокруг, стеная от боли и ужаса, копошились раненные существа, уже не разбиравшие, кто на чьей стороне воюет, но Габриэлы среди них не было. Ее лиловый хвост, махнув напоследок, скрылся за стенами пожираемой огнем твердыни, будто отчаявшаяся сноходица, предпочла сгореть, лишь бы больше не видеть обрушившегося на нее кошмара. Маркус качнулся и, впитав еще немного целительной силы, окликнул арфистку. По другую сторону стены, испуганные незапланированным взрывом, в устоявшие перед ударной волной врата, ломились союзники, и среди криков, шипения пожираемых пламенем досок, стонов и плача, Маркус отчетливо слышал срывающийся голос Астариона, но ни единого слова разобрать не мог.       — Джахейра! Врата!       Джахейра обернулась. Не теряя времени, она опустила руки и, кивнув кинувшемуся к горящей башне тифлингу, взялась за плетение друидских знаков. Бронированная шкура окутала разросшуюся на глазах тень. Исполинский медвесыч, тяжело опустившись на четыре лапы, нацелился на просевшее исцарапанное полотно и, подав боевой клич, рванул живым тараном вперед, снося на своем пути все, что смело ему помешать. Врата вылетели от прямого столкновения, открыв путь успевшим отскочить союзникам. Огонь, рвущийся из бойниц, поглощал тающую на глазах башню, в покосившемся проходе которой, скрылся укутанный в черный плащ нечестивец. Обеспокоенный дрожащий голос кричал ему вслед, утопая в какофонии криков, треска опор и гула безжалостного пламени, но Маркус его не слышал. Он шел сквозь огонь, прикрываясь вороным подарком Эммир и что есть сил звал спрятавшуюся в недрах пылающей башни сноходицу.       Габриэла, забившись в угол своей камеры, давилась едким дымом, но сдвинуться с места не могла. Рядом кто-то захрипел, и она, смахнув текущие ручьем слезы, разглядела придавленного упавшей балкой пленника. Им оказался тот самый незнакомец, умудрившийся не попасться на глаза гвардейцам, но в итоге оказавшийся в смертельной ловушке, выхода из которой не предвиделось. Незнакомец обратил на нее свой потухший взгляд и уронил голову. Габи, подавившись надрывным вдохом, еле шевеля губами, воззвала к Ильматеру.