Великий Древний

      — Габриэла! — Горячий воздух опалил глотку, клубы стелящегося по полу дыма завихрились, поднятые полами колдовского плаща, Маркус, подавившись пеплом, откашлялся и, прикрывшись черной тканью, шагнул в пламя, отрезавшее коридор от спуска в подземелье. Заваленные обломками ступени тонули в полумраке. Там, где прежде над узкими камерами нависал тяжелый потолок, зияла дыра, уходящая в горящую утробу кренящейся башни. Маркус огляделся и, смахнув танцующий огонек с предплечья, спустился ниже, в последний не тронутый пламенем угол, и снова позвал прятавшуюся во мраке сноходицу: — Габриэла! Хватит в прятки играть, надо уходить! Подай голос, я не сделаю тебе ничего плохого! Ну же, не бойся. Я твой союзник, Габриэла. Я из Ланчески, я брат дона Финана. Я ничего дурного тебе не сделаю!       — Маркус… — слабо донеслось из тени. — Маркус Хэллсторм. Ильматер услышал…       Над головой хрустнули прогоревшие балки, башня осела, засыпав пригнувшегося тифлинга серыми хлопьями. Маркус замер и прислушался. Опоры, пожираемые магическим пламенем, почти не держали тонны камней и почерневших досок, готовых в любой момент завалить душный подвал, разом похоронив всех попавших в западню существ. Критически не хватало воздуха, разум плыл, поддерживаемый только упертой идеей добраться до цели, и Маркус понимал, что нужно спешить, но его разогретое гудящим пламенем тело, отказывалось шевелиться быстрее. Сделав над собой усилие, он тяжело зашагал дальше по коридору, туда, где за ржавыми прутьями тесной камеры, слышался чей-то приглушенный кашель и тихие всхлипы. Добравшись до заваленного наполовину закутка, с трудом перешагнув через обгоревшие куски рухнувшей с потолка поперечной балки, он опустился на колени у покосившейся двери и, приметив забившуюся в угол тень, поманил ее рукой.       — Габриэла. — Глухо позвал он, с трудом протолкнув едкий воздух в саднящие легкие. — Надо уходить. Иди сюда. Помоги мне. Дышать нечем…       Тень зашевелились. Габриэла, глянув на явившегося по ее душу Маркуса, оторвалась от спасительной стены, и путаясь в обрывках ткани, ползком устремилась к единственному шансу на спасение. Маркус нашел в себе силы кивнуть и вцепиться в циркон, готовясь открыть портал, но в тот момент, когда сноходица наконец добралась до него, испуганно схватившись за покрывшийся пеплом плащ, он услышал чье-то надрывное дыхание, почти угасающее, слабо доносящееся со стороны обвала.       — Там… еще один… пленник… — выдавила Габриэла, дернув за полу плаща. Маркус, не тратя время на раздумья, подхватил сноходицу одной рукой и, медленно выпрямившись, качаясь, направился к кускам дымящей древесины. На кой черт он это делал, Маркус и сам не понимал, но ведомый обрывками беснующихся инстинктов, упорно шел к придавленной обвалом цели.       В дымной пелене среди обломков, лежал человек. Его ногу зажало тлеющей балкой, и он, уже не пытаясь освободиться, закрывал лицо обожженными руками. Маркус опустился рядом и, спрятав дрожащую Габриэлу под плащ, потянулся ладонями к раскаленной древесине. Кожа потомка Преисподней выдержала натиск шипящих углей, балка поддалась, и измученный человек, подняв голову, смог выбраться из смертельной ловушки. Маркус, сощурившись, удивленно хмыкнул. Человека он знал, но какого черта он здесь забыл, сообразить не мог.       — Альфред? Ты как тут…       — Нет времени, ваша светлость… — прохрипел чародей в ответ. — Спасайтесь. Вы тифлинги… вы пройдете… меня огонь не пустит. Уходите…       — Заткнись ты, ради всего святого. — Огрызнулся Маркус, крепче сжав циркон. — Мы все уйдем. Сейчас… сейчас…       Плетение поддавалось туго, не желая идти колдуну в руки, но ему все же удалось обуздать нити колыхнувшейся в воздухе силы. Они оплели замерцавшее кольцо, насытили его магией, вдохнув жизнь в сияющие грани циркона, и стены затхлого, наполненного дымом подземелья оплыли. Оживший портал, поднявшись от пола, разверзся перед отчаявшимися существами, позволив им нырнуть в пространственный коридор и, рухнув на ледяные плиты, вдохнуть до боли в легких.       Маркус, хватая воздух, крепче прижал к себе обмякшую сноходицу, стараясь заставить себя соображать быстрее, но усилившаяся боль в висках начисто лишала его этой возможности. У него получилось, он выбрался, он схватил Габриэлу, но там, за пределами его безжизненного мирка гудел огонь и шла ожесточенная битва. Ему нужно было туда, ему нужно было убираться отсюда срочно, но ноги отказывались подчиняться, и он никак не мог встать.       Альфред, удивленно разглядывая то бездонные небеса, с мерцающими в алой дымке звездами, то силуэт призрачного поместья с полупрозрачным садом, ошалело вертел головой. Густой пепел, укрыв его бороду, делал его похожим на седого старца, расширившиеся зрачки, будто пытавшиеся выцепить что-то знакомое в этой чужеродной реальности, поглотили радужку, сделав его глаза похожими на чернильные провалы сидевшего рядом колдуна.       — Что это за место?.. — Уронил он, вцепившись взором в тяжело дышавшего Маркуса. — Как такое возможно?       — Не важно. — Отмахнулся тифлинг, схватившись за завязки душащего его плаща. — Дай мне немного очнуться, и мы уйдем отсюда. — Он дернул вороную ткань с плеч и, укутав бессознательное тело сноходицы, удобнее устроил ее на руках. Габриэла, ненадолго распахнув глаза, слабо застонала и снова провалилась в пустоту. — Там, — сказал Маркус, облизав губы и поморщившись от горького привкуса золы, — твоя работа? В башне.       — Нет. — Замотал головой Альфред, осыпая пепел на подпаленную мантию, — меня пленили по дороге, все отняли. Думал, умру там. — Добавил он мрачно, с трудом разжав обожженные пальцы.       Маркус повел плечом, но ничего не ответил. Альфред, опустив взгляд на слабо сияющий циркон в его руке, замер без движения.

***

      Последние часы слились для Маркуса в сплошное полотно событий, из которого с трудом удавалось выцепить единые сохранившееся в памяти фрагменты. Он помнил, как подстегиваемый кипящей кровью, выскочил из портала в центре лиственного леса, держа на руках укутанную в плащ сноходицу. Помнил, как сунул ее в руки Альфреду, и очертя голову побежал через рощу к исполинскому факелу, в который превратился развороченный форт. Первое что он сделал — это нашел в беснующейся толпе Астариона, упившегося кровью и озверело добивавшего кастильского гвардейца изогнутым кинжалом. Увидев влетевшего в задымленный двор Маркуса, он что-то рявкнул ему и, указав на стену, с которой стаскивали слабо отбивавшихся арбалетчиков, толкнул его в плечо.       Маркус, замешкавшись, устремился к стене, но было поздно. Последнего огрызавшегося болтами кастильца, прикончила Роланда, рубанув его наотмашь чьей-то саблей по голове. Гильермо, увидев своего названного брата живым, подал воинственный клич, тут же подхваченный остальными, и Маркус, ощутив прилив воодушевления, пробудившегося в его миринской душе вместе с жаждой безжалостной битвы, присоединился к безумной бойне, где оставлять врагов в живых, означало покрыть себя позором. Переживших взрыв захватчиков ждала неминуемая смерть, и он, с вдохновением ворвавшись на поле боя, иногда пересекаясь с опьяненным кровью вампиром, нес погибель всем, кто попирал знамена Ланчески. Последних кастильцев, не ожидавших ни взрыва, ни наглого нападения, выкосили минут за десять, не взирая ни на крепкие доспехи, ни на рьяные попытки отбиться. Права была Госпожа Мечей — как только проиграл в мыслях, проиграл и наяву. Псы дона Итреда, во главе с пропавшим под обломками командором, проиграли это сражение уже тогда, когда Маркус Хэллсторм вошел во врата Антильского форта.       Дальше время растянулось до бесконечности. Раненых, пораженных огнем и ударной волной, понемногу оттащили подальше, оставив их на Джахейру и бойкую Роланду, которая, даже получив тяжелый ожог на все плечо, не сдаваясь помогала соратникам. Маркус, найдя Альфреда там, где его оставил, забрал у него Габриэлу, которая так и не пришла в сознание, и отыскав для нее целебный эликсир, взялся отпаивать еле дышавшую девчонку, молясь покровительнице, чтобы сноходица не покинула смертный мир раньше времени. Шальная идея немедленно унести ее к соляным столпам промелькнула в его голове, но его вовремя остановила Джахейра, сообщив, что до Флоцци Габриэла не дотянет. Оставив прочих, мудрая друидка, уже понявшая за кем следовали ее давние союзники, переключилась на исцеление несчастной девицы, и Маркус, отдав цель в ее заботливые руки, наконец смог выдохнуть. Нужно было поговорить с Астарионом, который, сверкая глазами, поглядывал на него издалека, но не приближался. Вражеская кровь, украсив его лицо, стекала тонкими струйками по подбородку, но эта деталь никак не волновала снующих меж рядов раненых мирин. Вскоре шумные табунщики, разогретые удачной битвой и громогласной победой, подрядили его сопровождать тех, кто мог стоять на ногах, и участь эта не миновала и Маркуса. Так, удаляясь от догорающего форта к центру пастбищ, под плач по убитым и громкие разговоры о дальнейшем, маркиз Ланческий и граф Балдурский, вместе с потрепанной толпой непоколебимых, прирожденных воинов, направились в отдаленное поселение, не сказав друг другу ни слова по пути.

***

Энергия потекла по венам, насыщая тело живительной силой, прохладной, как весенний дождь, свежей, как капли росы по утру, теплой, как рассветное солнце. Силой истинной, природной, разбивающей оковы любого недуга и исцеляющей любые раны, силой, оживающей в руках опытной друидки, желавшей поскорее вернуть надышавшуюся дымом сноходицу в сознание, и вскоре, Дуб-отец наградил ее за старания. Габи разомкнула веки и, растерянно моргнув, перевела взгляд с низкого потолка, совсем не напоминавшего ни своды темницы, ни небеса, окутанные алой пеленой, на молчаливую целительницу, сосредоточенно возлагавшую ладони на ее легко вздымающуюся грудь. Целительница оказалась эльфийкой, немолодой, с суровым выражением лица и сеткой морщин под усталыми глазами. Ее волосы были собраны в тонкие косы, на груди поблескивала позолоченная арфа, на поясе угадывалась рукоять скимитара, и Габриэла, вспомнив гравюру на странице потрепанной книги, улыбнулась, опустив задрожавшие ресницы. По-видимому, она все еще спала и ей снился поразительный сон. Настолько яркий, настолько настоящий, что ее способности в этой сладкой иллюзии не работали, и она могла только наблюдать происходящее со стороны, что тоже до жути волновало ее трепетное сердце. Тем более, одной прославленной героиней эти чудесные грезы не обошлись. Вскоре, к потрясавшему своей реалистичностью образу, несомненно — Верховной арфистки Джахейры, добавилось еще два поразительных видения. Сначала Габи слышала только голоса, но собравшись и заставив себя разлепить веки, смогла увидеть еще двух героев, сошедших со страниц зачитанных до дыр историй, и он были именно такими, какими она их себе представляла. Высокий бледный тифлинг, порождение Диса с проклятым клеймом на душе, повиснув на плечах вымазанного в крови белокурого эльфа, до хруста сжимал его в объятьях, сбивчиво повторяя одни и те же слова: — Это не я. Клянусь Богами, любовь, я не причем. Это был не я. Богами клянусь, это не я. Я не виноват. Я этого не делал. Я этого не делал, любовь, веришь? Это не я. — Верю, верю, успокойся. — Вздыхая, отвечал клыкастый эльф, до боли царапая спину колдуна из Врат Балдура когтями. — Чудо ты мое, бедовое. Я тебе верю, успокойся. Габриэла откинула голову на подушку, и улыбнувшись, позволила себе провалиться в тихий сон, охраняемый великими героями любимых эпосов. Маркус Хэллсторм, которого, она, кажется, звала, давясь дымом, Астарион Анкунин, успевший оторвать от кого-то кусок плоти своими вампирскими клыками и Верховная арфистка Джахейра, неустанно исцеляющая ее тело, не могли быть настоящими. В жизни маленькой и некому ненужной девчонки, посредственной колдуньи и забытой Богами сироты, не могло такого случиться. Что бы ей там не наобещала Госпожа Мечей, в обмен на ее никчемную душу.

***

      Дом Гильермо стоял на краю поселения, и из его широких окон открывался тревожащий душу вид на сухие долины, укрытые пологом разнотравья, обрывающегося у широкой песчаной косы. Солнце село, стихли голоса и заупокойные молитвы, опустевшие пастбища, больше не оглашаемые конским ржанием и топотом копыт, понемногу отходили ко сну. Маркус, глядя в серый потолок с нитями паутины, растянувшимися от угла до прибитой к стене полки с молитвенником, слушал стрекот сверчков и, силясь унять дрожь в ногах, невесомо поглаживал спящего мертвым сном вампира по руке. Астарион, убедив его, что во все его объяснения верит, отключился, свернувшись в комок на чистой простыни, расстеленной на любезно предоставленной гостям хозяйской кровати, и на поглаживания не реагировал. Он насытился. Со злости, будучи уверенным, что Маркус опять выкинул что-то опасное и непредсказуемое, он рвал попадающихся на пути смертных в клочья, совершенно не заботясь о том, насколько по-звериному выглядит. Сумасшедшие мирины, никак не опасаясь взбешенного хищника, только подбадривали его в этом порыве и охотно шли следом, неся отмщение и сея смерть. Впустить в свой дом, уступив ему лучшую комнату на ночь, здесь тоже никто не побоялся. Теперь, после совместной битвы, граф Балдурский стал для местных истинным героем, и новость о том, что именно он вскоре войдет в семью ланческих Хэллстормов, искренне радовала обитателей бесконечных пастбищ, считавших, что лучшей кандидатуры сыскать бы не удалось.       Маркус повернулся на бок и, приобняв Астариона со спины, упал носом в белокурые завитки его волос, пропахших дымом и вездесущим запахом соли. Прохладный бриз с залива, гулявший по долинам после заката, доносил ароматы моря и полевых цветов, успевших высохнуть и закостенеть под безжалостным южным солнцем. Из дальних комнат слышались голоса, но слов было не разобрать. Роланда, вызвавшаяся подменить Джахейру, возилась с очнувшейся Габриэлой, но Маркуса на порог ее обители не пускала.       — Умыть девочку надо, переодеть. — Заявила она, поморщившись от боли. Дарованный колдуном эликсир стянул ожог, но кожа все еще горела, доставляя смелой табунщице заметные неудобства. — Иди, иди caballero. К жениху иди, мы тут с сеньорой Джахейрой управимся. Знаю я, что Габи нужна дону Финану, никуда она не денется, честью клянусь. Дай в порядок крошку Габи привести, стыдно ведь. Иди. Buenas noches.       Маркус ушел, решив, что полуживая сноходица и впрямь никуда не денется, и он может позволить себе отдохнуть. Вот только сна не было ни в одном глазу, и он, водя пальцами по бедру Астариона, отгонял навязчивые мысли, желая переключиться на что-то приятое, пока его нервы, истертые за этот безумный день, окончательно не сдали. Переключиться удалось, стоило ему провести ладонью выше и наткнуться на голую кожу, прохладную и гладкую, сквозь которую явно ощущался рельеф подтянутых мышц. Маркус закрыл глаза и, сунув руку дальше под сбившуюся во сне рубашку, уложил ладонь Астариону на живот и, прижав его к себе ближе, ушел с головой в воспоминания, еще недавно бывшие его повседневной реальностью. Они были яркими и волнующими, наполненными жизнью и медленно разгоравшимся счастьем, и он, улыбнувшись, полностью отдался хранящимся в памяти образам, связанным в основном с мирно посапывающим рядом эльфом.       Астарион любил красивую жизнь. Все то время, что они смогли провести в балдурском поместье, без приключений и скитаний по миру, он ни в чем себе не отказывал, и видеть его таким — царственным, уверенным, аристократичным, было для Маркуса истинным удовольствием. Он ходил по дому в шелках, часто — на голое тело, крутил в руке серебряный кубок, со свежей кровью или выдержанным вином, и рассуждая о чем-то, позволял невесомой ткани обнажить плечо, заставляя Маркуса разом бросить все дела и полностью отдать ему все свое внимание. Он обладал тонким вкусом, но плевал на правила, диктуемые обществом, а потому, позволял себе носить вычурные украшения, не считая, что для этого нужен особый повод. Драгоценные камни, коим в его шкатулках не было счета, красовались на его пальцах, переливались на белоснежной шее, сияли на рукоятях декоративных кинжалов, спрятанных по всему дому, будто он всерьез, однажды, намеревался от кого-то ими отбиваться. Маркус, справедливо считая, что Астарион рожден для того, чтобы купаться в роскоши, за милую душу спускал миринскую казну на его бесчисленные кольца, подвески, броши, тончайшие шелка, которые он театрально сбрасывал на пол, демонстрируя свое божественное тело, которому хотелось поклоняться, забыв о всех высших сущностях разом. Случалось, что следом за шелком, на темный паркет опускались и его колени, и Маркус, задыхаясь от предвкушения, следил за тонкими губами, произносящими что-то волнующее перед тем, как коснуться линий напряженных мышц, оставить дразнящие поцелуи на покрывающейся мурашками коже, опуститься ниже и вынудить тифлинга подавиться воздухом от расползающегося по телу блаженства. Астарион был совершенен во всем, и мог превратить в искусство даже такое неизменное занятие. Его светлые ресницы подрагивали, смахивая слезинки, туманный взгляд хищных глаз, устремленный в глаза обожающие, жадно улавливающие каждое его движение, сводил с ума почище любого заклятия из древних фолиантов. Он отдавался страсти полностью, разжигая иссушающее пламя в натянутых жилах. Он был великолепен, недосягаемо восхитителен, даже стоя на коленях и позволяя когтистым пальцам путать его серебристые волосы. Им хотелось обладать настолько же, насколько хотелось подчиняться, и он щедро вознаграждал за это всеобъемлющее обожание, так, как умел он один. Жарко. Самозабвенно. Экстатически…       Ну и о чем ты думаешь?       Нашел же время.       Маркус поджал гудящие ноги и тяжело выдохнул ему в затылок. Астарион, отпихнув его локтем во сне, снова тихо засопел.       Все же, хорош он был не только в постели. Выходя с ним в общество, приходилось сдерживать порывы оградить его от всего мира, пусть и восхищающегося им, но настроенного враждебно, как Маркусу казалось. Он всегда умел подбирать наряды, и его одежда, всякий раз идеально подчеркивающая его благородную фигуру и черты его аристократично бледного лица, еще долго оставалась предметом всеобщего обсуждения. Чего стоило его появление на балу во Дворце Четырех, или та прогулка в парке Верхнего города в день Солнцестояния, когда он, в накидке из лисьего меха с коротким мечом на усеянном сапфирами поясе, вальяжно расхаживал по заснеженным аллеям, рассказывая настороженному Маркусу что-то о новомодном художнике, пишущем картины с обнаженной натуры. Маркус слушал вполуха и злобно зыркал на всех, кто подолгу задерживал внимание на укрытом мехами силуэте эльфа, что окружающие воспринимали как оголтелую ревность. Ревностью там и не пахло, просто Маркус хорошо знал дворян и видел насквозь их гнилые душонки, и очень не хотел, чтобы их повышенный интерес к его будущему мужу, вылез последнему боком. Астарион тоже воспринял его с трудом скрываемую агрессию за пробудившееся вдруг собственничество, но, к удивлению, Маркуса, ни капли не разозлился. Кажется, его это даже позабавило, или, скорее, ему это польстило. Настолько, что его приподнятое настроение в тот день, не испортила даже очередная варварски разорванная рубашка, слетевшая с его плеч быстрее, чем он успел возмутиться.       Все было так хорошо.       Тогда.       Домой хочется, а?       Ну ничего, скоро…       Маркус разжал хватку и, повернувшись на спину, снова уставился в потолок. Поток мыслей, выдернув его из сладких воспоминаний о прошлом, унес его разум в то темное русло, которое он всеми силами избегал, но он в итоге проиграл в этой битве с собственным сознанием. Уставшее тело, ноющее и все еще время от времени вздрагивающее от напряжения, которое никак не желало сходить на нет, отказывалось проваливаться в сон, мучая его противной болью в ноющих жилах. Дом спал, погрузившись в тишину, и только он один метался, утопая в противоречивых ощущениях, и жалел, что не взял в дорогу чудесный эликсир Далирии, способный на несколько часов погрузить рассудок в пустоту, без грез и осколков бессмысленных сожалений.       На закате отдашь Габриэлу Эммир.       Вернешься домой и заживешь спокойно.       Или нет?       Сможешь зажить спокойно после того, как подписал Финану приговор?       Не сможешь.       И что же ты сделаешь, герой? Влезешь в войну?       О, как это благородно.       А он? Он должен вернуться назад. В безопасность. В роскошь. В покой.       Покой...       Уйдешь за ним? Заживешь спокойной жизнью?       До того, как мир склонится...       Не сможешь.       Мир склонится пред тобой...       Не сможешь.       Ты не сможешь...