Великий Древний

      Металл врезался во вздернутые запястья, оставив широкие ссадины на тонких руках. Габриэла, дернувшись в оковах, тихо всхлипнула и, уронив голову, безвольно повисла на цепях. За что прихвостни герцога так мучали ее, за какие грехи Боги наказывали несчастное создание, желавшее всего-то — выжить, ей было не ведомо, и от того так горько на душе, что слезы сами катились по грязным щекам. За свою короткую жизнь, за жалкие четырнадцать лет, что Габриэла ходила под Луной, она повидала столько боли и огорчений, что иным хватило бы на столетия, но Габи каким-то чудом удалось не сломаться. Невзирая ни на жестокость судьбы, ни на бесконечные гонения и презрение, дарованные ей за ее дьявольскую кровь, она смеялась, и без злобы и желания мщения за свой нелегкий путь, шла по жизни, радуясь каждому новому деньку, и надеясь, что однажды все ее мечты чудесным образом сбудутся.       Мечтала Габи о простом: о милом доме, где у нее будет собственный уголок, о вкусной еде, которую не придется выпрашивать, о плаще с посеребренными шнурками и том очаровательном кинжальчике с камушками на рукояти, на который она облизывалась на большой ярмарке, но стащить так и не рискнула. Случалось ей мечтать и больших свершениях, навроде тех, что покорились ее сородичам. Герои эпосов, живущие на затертых страницах позаимствованных в сиенской библиотеке книг, оживая перед пытливым взором, манили ее за собой в очередное опасное приключение, и она уже готова была согласиться, и пойти следом за Зевлором Адским Всадником, непобедимой Карлах, сладкоголосой Альфирой и колдуном из Врат Балдура, рассказы о подвигах которых, Габи знала наизусть. В такие моменты сладкие грезы, в которых она сражалась с великими героями бок о бок, освобождая мир от зла и несправедливости, занимали все ее мысли, и Габриэла, тихо вздыхая, мечтала, что однажды, на сухих страницах фолиантов появится и ее имя. И этому желанию, в итоге, суждено было сбыться, но далеко не так, как она могла себе представить.       — Осторожнее будьте, сеньор. — Произнес один из ее мучителей, напоминавший Габриэле самый жуткий ночной кошмар. Он был одноруким и безносым, хромым и сгорбленным настолько, что доспех, в который заковали это чудовище, был изрядно перекошен на одну сторону. Искалеченную часть его лица с пустой глазницей закрывала железная маска, вторую рассекали глубокие шрамы, начинавшиеся от впалой переносицы и доходящие до виска. Его звали — Игнасио, и он был верным псом дона Итреда, готовым исполнить любой его приказ. За один из таких приказов он и поплатился, но об этой истории любопытная Габи, как и все, кто не застал расправу в крепости Наварра, знать не могла.       — Не стоит переживать, командор. — Отозвался второй палач, стоявший у Габриэлы за спиной. Его она разглядеть не успела, зацепив краем глаза только мелькнувшую в стороне высокую фигуру в длинном плаще, в который незнакомец кутался так, будто на улице шел колючий снег. — Я знаю, что делаю, сеньор Игнасио. Не думаете же, что герцог стал бы доверять какому-то проходимцу? — Пальцы незнакомца вцепились в ворот измазанной в грязи блузы, и Габи, затаив дыхание, испуганно замерла. — Все идет как надо. Дон Итред будет очень доволен вашей службой.       — Как знаете, сеньор Фейт. — Отвел глаза Игнасио. Незнакомец, названный Фейтом, тихо усмехнулся и, рванув за ворот со всей силы, разорвал тонкую блузу пополам, одним движением обнажив узкую спину взвизгнувшей пленницы. Габриэла закричала, забилась на цепях, но никто не слышал ее, отчаянно зовущую на помощь, умолявшую Богов и покровительницу вытащить ее из душного подвала, где два безжалостных монстра могли творить с ней что угодно. Покровительница молчала. Она вообще отвернулась от нее, вдруг лишив своей силы, и теперь Габи оставалось уповать только на чудо, потому как надеяться на благородство и сострадание мучителей было бесполезно. Им будто бы нравилось над ней издеваться, и тень жадной улыбки, залегшей на изуродованном лице Игнасио подтверждала самые ужасные ее предположения. Вряд ли они отпустят ее невредимой. Скорее сорвутся на ней за то сопротивление, что оказали ее смелые союзники, и никто, ни одна добрая душа им в этом не помешает. — Ну тише ты! — Прикрикнул на Габриэлу Фейт. — Какая неженка. — Его ладонь легла Габи меж лопаток, он дернулась и заплакала навзрыд, изо всех сил пытаясь отодвинуться от омерзительного прикосновения, но ей мешали цепи. — Не шевелись! Я-то потерплю, но терпение сеньора Игнасио не бесконечно! Ну!       — Заканчивайте быстрее, сеньор Фейт. — Проскрипел Игнасио. Его голос просел, а единственный глаз, смотревший в лицо заплаканной пленнице, заволокло мутной дымкой. — Клянусь, с этой рогатой дрянью вышло бы неплохо позабавиться, но раз герцог приказал…       — Приказал, сеньор Игнасио. — Ответил Фейт спокойно. Его гладкая ладонь насыщалась прохладой, плавно перерастающей в могильный холод, и Габриэла, ощущая что-то не естественное, липкое и лезущее под кожу, тихо выла от безысходности. — Не знаю уж, сеньор Игнасио, как вы это сделаете, но вы просто обязаны передать ее дону Маркусу. Но помните, он невозможно силен. Не играйте с огнем…       — Basta! — Вдруг рявкнул командор. Рука Фейта дрогнула. — Я и без вас знаю на что способен этот ублюдок. Я лучше всех знаю это! И будь это в моей власти…       — Но это не в вашей власти. — С тем же спокойством заявил Фейт, вдавив ладонь сильней. — А потому делайте, как велено. Если его светлость завернет сюда, предложите ему этот обмен. Если нет, убедите его сюда завернуть. Найти этих тварей сложно, отловить и облагородить печатью каждого — почти невозможно. Не упустите этот шанс, сеньор Игнасио. И будете щедро вознаграждены герцогом.       — А если он откажется? — Хмыкнул командор, облизнувшись. Габриэла, чувствуя, как холод становится нестерпимым, снова закричала. — К чему сюда его тащить? Нельзя предложить обмен где-нибудь по пути?       — Нельзя. — Ответил Фейт коротко. — Маркус Хэллсторм должен войти в эти врата. А дальше, сеньор Игнасио, не ваша забота.

***

      — Я… даже и не знаю, что тебе сказать. — Произнес Астарион сочувственно. Маркус, сжав цирконовое кольцо в руке, поднял опущенную голову и устремил взгляд в сторону сухих пастбищ.       Над Мирной вставало солнце, и его яркие лучи, озаряя светом пробуждающиеся просторы, освещали безрадостное лицо нечестивца, в чернильных глазах которого осела глубокая печаль. Лагерь оживал. К полянке под липами понемногу сходились ополченцы, готовые выступить в Антилью, чтобы вернуть старый форт под знамена Ланчески, и высвободить плененных соратников. Джахейра, поднявшаяся еще до рассвета, медитативно начищала оружие, поглядывая на шумных мирин, громко обсуждающих грядущее побоище. Маркус, застыв в одной позе на пригорке, на шум и всеобщее воодушевление внимания не обращал, мысленно находясь на берегу Флоцци, и все еще слышал голос покровительницы в потяжелевшей голове.       — Радость моя? — Тихо позвал его Астарион, но тифлинг только вздохнул. Эльф закусил губы и, опустив взгляд, взялся разглядывать свои руки. Вытянуть из Маркуса еще хоть крупицу информации возможным не предоставлялось, а значит оставалось только ждать, когда он снизойдет до откровений сам. То, что он выдал ему посреди ночи, звучало зловеще, угрожающе, и Астариону, в целом, и этого хватило, но все же пришибленный вид возлюбленного подбивал его к разговору. Его состояние, вызванное откровениями Эммир, беспокоило Астариона не на шутку, даже, пожалуй, сильнее чем какие-то заговоры всемогущих сущностей, которые, может быть, на их веку и не свершатся. Все же все эти дьяволы и шестикрылые твари из подземелий где-то там, далеко, за пределами смертного мира, а Маркус, убитый неожиданными открытиями, утопленный в страшных воспоминаниях, осознавший, что все снова было не тем, чем ему казалось, был здесь. Тер свою несчастную переносицу с подсохшей царапиной, то сжимал, то разжимал ладонь с кольцом, и, судя по всему, ни к какому штурму готовиться не собирался. На вопрос, как они будут брать форт, он заявил, что просто заявится туда на правах представителя правящего дома, и вынесет ворота к чертям, впуская жаждущих воздаяния ополченцев. Как он собрался их выносить без своей колдовской силы он умолчал, а Астарион не стал допытываться, но ближе к выходу все же собирался спросить. Идти в неизвестность, надеясь непонятно на что, не хотелось категорически.       — Пора. — Сказал Маркус наконец. Астарион повел плечом, но первым с места не двинулся. Маркус, повернув к нему лицо, полюбовался на него с полминуты, и наконец соизволив снизойти до нежностей, наклонился к его щеке, чтобы коротко поцеловать. —Спасибо. — Сказал он шепотом, поблагодарив неизвестно за что. Эльф развел руками, но благодарность принял. Кивнув Маркусу, он поднялся и, размяв плечо, удобнее перевесил лук. До Антильи было не больше пары часов, но учитывая, что идти им требовалось крадучись, дорога обещала занять больше, а значит разболтавшийся от постоянной беготни ремень, мог снова противно натереть.       — Ну что, готов врата выносить? — Спросил Астарион, не без удовольствия заметив, как Маркус вынужденно собрался перед боем, сдвинув переживания на потом. — Заберем наше и покинем это чертово место поскорее, да, моя бусинка? Вот только как ты эти врата драные ломать собрался? Расскажи уж. Я, честное слово, не засланный шпион, хотя… — Астарион, натянув хитрую улыбочку, кокетливо поправил волосы. — Можешь попробовать меня расколоть. Но уже после того, как мы от форта камень на камне не оставим. И я, может быть, все-все тебе расскажу.       Маркус устало улыбнулся и покачал головой. Тоска сжирала его поедом, тревожные мысли лезли сквозь напускное спокойствие, безжалостно терзая душу, но он все же нашел в себе силы представить «пойманного шпиона» где-нибудь в местном трактире на простынях, и те «пытки», которые над ним можно было сотворить, с его безоговорочного согласия, конечно же.       — Любовь… — выдохнул он, с усилием отогнав этот соблазнительный, не кстати возникший образ. — Ладно. Если по-простому, то у нас есть таран. —Пояснил он. Астарион удивленно поднял бровь. — Живой таран. — Маркус кивнул в сторону Джахейры, прилаживающей шнур к длинным ножнам. Эльф, поняв, что он замышляет, хохотнул.       — Знаешь, душа моя. — Промурлыкал он тифлингу, положив ладони на его грудь и предано, заглянув в глаза, как только он один умел. —Эммир кое в чем совершенно права. Ты из любого лабиринта найдешь правильный выход. Куда тебя не закинь.       Джахейра, мельком глянув на них, улыбнулась. Амулет на ее шее, отозвавшись теплом на касание пальцев, согрел ее некогда разбитое сердце кусочком оживших воспоминаний.

***

      Эммир оставила его на подходе к возвышающемуся за низкими лиственницами укреплению, и Маркус, ощутив ее прощальное прикосновение, передернул напряженными плечами. Силы он лишался не впервые, но это ощущение некоторой беспомощности было настолько неприятным, что всякий раз ломало его одинаково. Впереди, красуясь кастильскими знаменами, серела уродливая башня, сбитая от давно рассохшихся досок, и укрепленная тяжелыми камнями по краям. Вокруг нее различались очертания массивной стены, плывущей в жарком предполуденном мареве, и покореженных врат, которые, судя по их состоянию, выбивали далеко не единожды.       — Стой! — Скомандовал Маркус и, подозвав к себе Гильермо, оценивающе оглядел их наскоро собранный отряд. Пятнадцать табунщиков из числа вольного ополчения, и два затесавшихся в их ряды гвардейца, слабо тянули на тех, кто мог противостоять сорока хорошо вооруженным кастильским воинам, но выбирать не приходилось, и оставалось использовать то, что послала судьба. Гильермо откликнулся и, перекинувшись парой слов с Анхелем, подлетел к нему, сияя улыбкой, затмевающей палящее южное солнце, отчего Маркус, с трудом выдерживая его восхищенный взгляд, помрачнел сильнее. — Ну, сaballero, — сказал он, не зная куда спрятаться от его горящих надеждой глаз. — Готов к подвигам?       — Готов! О, еще как готов, брат мой! — Воскликнул табунщик воодушевленно. Астарион, предвкушая, как сильно бедняга разочаруется в своем названном братце, фыркнул и отвернулся. — Врата вылетают, мы врываемся и устраиваем ублюдкам вендетту! Они дорого ответят нам за Габи, клянусь Ильматером! И за Роландиту, если хоть волосок упал с ее головы!       — Славно. — Выдавил улыбку Маркус. — Джахейра? — Обратился он к арфистке, — ты точно уверена, что хочешь участвовать в миринских войнах? Ты все еще можешь отказаться, и мы что-то другое придумаем. Пока нас не засекли, еще можно повернуть назад и изменить план. Потом будет поздно.       — Ох, Вороненок. — Вздохнула она. — Не начинай этих бесполезных рассуждений. Не знаю уж, что там за ночь у тебя произошло с твоей Богиней, но в моей помощи ты теперь нуждаешься. И что мне вообще до ваших войн? Я не собираюсь ни на кого кидаться, только помогать моим давним друзьям и их союзникам. Живым тараном заделаюсь, раненных буду лечить. Ну может и зашибу кого, всякое случается. Мне по возрасту положено иногда промахиваться. — Заявила она с вызовом. — Давай уже свою сумку, только неси аккуратнее. Лишней тряски я уже не вынесу.       Маркус согласно кивнул и, откинув полу плаща, распахнул зево походной сумки, из которой выложил почти все, кроме пятерки элексиров и парочки прихваченных в Сиене свитков. Джахейра, неторопливо окружила себя вуалью друидских знаков и, поймав на себе заинтересованные взгляды мирин, обратилась рыжей кошкой, вызвав у пораженных свидетелей шквал удивленных возгласов.       — Ну и ну, сaballero! — Взмахнул руками Гильермо, проследив за тем, как друидка, обращенная в маленькую хищницу, ловко запрыгнула в сумку. — Я бы не додумался до такого, честью клянусь! С таким умом мы точно вернем Габи туда, где ей самое место! А вот все-таки… — замялся он, в попытке задать вопрос, мучавший его еще с утра, — мечи эти твои, тысячи мечей! — Активно зажестикулировал табунщик. — Их совсем никак?       — Никак. — Отрубил Маркус. Астарион, слабо коснувшись ребра его ладони, убил надоедливого Гильермо взглядом. Тот на эту угрозу никак не отреагировал.

***

      Персефаль Лис проклял тот день, когда решил сорваться с насиженного места, помахать Кине ручкой, и снова податься на юг, будто здесь, от края до края, раскидывались райские кущи. Назревающая война, конечно, обещала некоторое обогащение, выражающееся в звоне монет, который простому прихвостню Девятипалой и не снился, но в реальности все оказалось куда сложнее, чем пронырливый контрабандист привык. Навилет, какого-то черта, спелся с миринским герцогом, наемники со всего света, по какой-то одним дьяволам известной причине, сплылись к навилетской гавани, а он, хитрый и изворотливый Персефаль, названный Лисом за умение кого угодно обвести вокруг пальца, снова повелся на дурацкую авантюру, и авантюра эта, в очередной раз оказалась связана с проклятым Вороном, (чтоб его в аду черти драли!) — Маркусом Хэллстормом.       Мог ли он отказать? О, еще как мог. Он мог, не моргнув глазом, послать к дьяволам в зад этого недоделанного Брана и его писклявую подружку. Он мог показать им, на какой оси он вертел просьбу бежать гонцом до Ланчески, неся в зубах нацарапанное на ворованном пергаменте послание, и где и в каких позах он видел Хэллстормов всех мастей, но почему-то этого не сделал. Вместо того, чтобы открыто заявить, что его все это никак не касается и заняться налаживанием путей, по которым планировал таскать оружие и редкие артефакты, Лис что-то неловко буркнул и, взяв письмо, начал думать о том, как безопаснее пролезть в Мирну, не попадаясь на глаза безжалостным стражам герцога.       В Мирну он в итоге пролез, и даже до Ланчески доплыл без приключений. Убеждая себя в том, что делает это исключительно в целях наживы, и что дон Финан наверняка осыплет его золотом за такое рвение послужить его дому, Персефаль отыскал его расположение в пограничных землях, и теперь, стоя в широком светлом холле занятой гарнизоном усадьбы, нетерпеливо дожидался аудиенции. Бегая взглядом по аккуратно выбеленным стенам с нишами, в которых дымили лампадки с благовониями, полу, выложенному расписной мозаикой, мраморной статуе Ильматера, у подножия которой горели свечи и лежали апельсиновые ветки, Лис думал, что если отданная воякам усадьба какого-нибудь захудалого баронета так выглядит, как же тогда обставлены дома высшей знати Мирны, славящейся своей страстью к расточительству и укутанной черными шелками роскошью. Впрочем, он имел шанс это узнать, но благополучно упустил его, отмахнувшись от ухаживаний одной весьма незаурядной особы, решив, что та особа изволила завести себе игрушку в лице знаменитого контрабандиста, и ничем путевым это не кончится. Персона эта, прошлой осенью отправила его за звездным металлом, ставшим в итоге помолвочным кольцом, и как знать, может занявший его теплое место вампир, уже во всю вкушает прелести жизни высокородного общества, нося величественную южную фамилию.       Персефаль закатил глаза и, откинув назад тонкую косичку, по обыкновению заплетенную у уха, наскоро поправил ворот холщевой рубашки, желая предстать перед доном Ланческим хоть в сколько-нибудь подобающем виде. Бряцанье доспехов и тяжелые шаги с другого конца закругленного коридора знаменовали собой его прибытие, и Лис, приосанившись, изобразил самую искреннюю улыбку, приветствуя владыку восточных земель, рассчитывая если не очаровать его, то хотя бы не ополчить против себя столь влиятельную личность. Улыбка, впрочем, вскоре дрогнула, и Персефалю пришлось приложить не мало усилий, чтобы грубо, по-уличному не присвистнуть, выражая этим свое безграничное восхищение. Финан Хэллсторм, явившийся в компании четырех стражей и семенящего рядом Несса, был чертовски хорош, и от его природной красоты и совершенно невозможной лучезарной улыбки, Лису немедля захотелось пасть ниц, лишь бы бесстыдно не пялиться на его властную особу, но Финан, казалось, этого горящего взгляда и не замечал. Он был облачен в доспех без горжета, черную накидку с гербом, тяжелые оплечья, делавшие его фигуру еще более внушительной и статной, и во всех этих железках, с полуторным мечом на бедре и ростом, превосходящим младшего брата на полголовы, Финан выглядел как рыцарь из книжки для глупых юнцов, как тот самый герой, в которых принято влюбляться с первого взгляда. И может Лис и влюбился бы, но намертво зарекся иметь хоть что-то общее с этим семейством. Хотя, давно и счастливо женатый миринский рыцарь, и сам вряд ли бы на него клюнул.       — Его светлость, дон Финан Хэллсторм, властитель Ланчески! — Пропищал Несс, растерянно уставившись на застывшего с открытым ртом Персефаля. Лис, быстро опомнившись, неуклюже поклонился, успев оценить, до чего же расцвела эта маленькая рыжая птичка, которую он пару лет назад встретил в Навилете, в компании Маркуса и его дружков. Тогда малыш Несс был заморышем, запуганным Белым Дьяволом, жался по углам и боялся собственной тени, сейчас же, став герольдом, писарем и придворным бардом при ланческом дворе, казался хорошеньким и обласканным судьбой, и вполне годным для чего-то большего, чем радовать мир своим чудесным голоском. Персефаль сжал губы и проглотил усмешку. Интересно, кувыркался ли этот мальчишка со своим доном, или Финан по доброте душевной поднял прибившегося птенчика до таких высот? Бедняга Несс, чувствительный к чужим мыслям, вспыхнул до ушей и потупил свой ясный взор. Финан Хэллсторм, в ответ на затянувшееся приветствие, медленно кивнул и, изучая явившегося в его чертоги гостя, улыбнулся еще теплее.       — Ты друг моего брата, верно? — Сказал он с ощутимым миринским акцентом. Персефаль, вдруг вспомнив, зачем он вообще сюда заявился, нервно хохотнул. Друг. Ну, конечно. Старый добрый друг Маркуса Хэллсторма, все еще помнивший, до какого предела волосы способны наматываться на его кулак. — Мне сообщили, что ты принес известие.       — Известие… — повторил Лис эхом и, откашлявшись, быстро закивал. — Да, да, ваша светлость. Известие от… от вашего Маркуса. В смысле, не от вашего Маркуса, а от его друзей, так сказать. Не очень хорошие вести, так что надеюсь, тут не принято, это, ну, гонцов за такое казнить. В общем… — он полез в болтавшуюся на бедре сумку, слабо понимая, что вообще несет. Представители этой семейки действовали на него магически, и он, унюхав знакомый запах раскаленного железа, и поняв, что все Хэллстормы пахнут одинаково, громко сглотнул. — Вот! — Персефаль сделал шаг в сторону Финана, протягивая ему потрепанный пергамент, но приблизиться ему не дали. Коренастый стражник, перегородив ему дорогу, выхватил послание и, повертев его в руках, передал его своему господину. Лис обиженно вздохнул. При всей гадливости Маркуса, он себе таких выходок никогда не позволял.       — Это… — Финан развернул послание и, вчитавшись, нахмурил черные брови. С каждой прочтенной строчкой, выведенной на выцветшей бумаге, его благородное лицо мрачнело все сильнее, и Персефаль, углядев в его чертах знакомые признаки гнева, те же, что и у его младшего брата, по привычке попятился назад. — Mierda! — Выругался он сквозь зубы. — Несс! Немедля пошли за Сесилией! Пусть найдет Габриэлу, где она запропастилась? Что там в Антилье, дьявол! — Несс вздрогнул, и не переспрашивая, поклонился своему дону, намереваясь сейчас же уйти, но тот его остановил. — Постой! Отошли ворона Маркусу. Если он все еще в Сиене, пусть немедля возвращается на север! Напиши ему, что это мой приказ как владыки Ланчески и моя искренняя просьба, как старшего брата. Не хочу больше терять его из-за отца… — добавил он тихо. Несс, обеспокоенно взглянув на почерневшего от дурных вестей дона, сделал в его сторону маленький шажок.       — Что-то… ужасное, да? — Спросил он полушепотом. Финан закрыл глаза и замотал головой.       — Нас осаждают. Иноземный флот стоит в порту Навилета, двенадцать кораблей, и кастильская армада на подходе. — Ответил он тоном, от которого у Персефаля по спине пошла дрожь. — Ланческу берут в тиски, пролив отрезан, но Маркусу об этом сообщать не стоит. Ты же знаешь моего младшего. Хватит с него Сиены с Яромицей, пусть возвращается домой.       Несс склонил голову и, сложив руки на груди, еще раз низко поклонился. Маркуса и его тягу влезать в конфликты он знал хорошо, но не так хорошо, как отрезвленный новостями Лис. Персефаль, не удосужившийся прочитать принесенное им письмо, развел руками и, глянув на статую Ильматера, укоризненно вздохнул. Край, где правили дьяволы, Боги определенно обходили стороной, не задерживая на нем своего благочестивого взора. Чего уж говорить о сынах этого края, которые тем самым дьяволам с легкостью дадут фору.