Великий Древний

      В рощице у притоптанной копытами дороги виднелись длинные тени укрытых черной броней воинов, и их громкое певучее наречие, эхом разлетаясь по долине, оседало у сосредоточенного Маркуса на подкорке. Он пытался уловить обрывки фраз, и вглядываясь в темные, сливающиеся с предрассветным туманом знамена, различить какой провинции принадлежат миринские всадники, но ему не хватало угла обзора, и он ни черта не видел, а вылезать из укрытия на изрезанном ветрами холме, не зная наверняка с кем придется встретиться, казалось ему полным безрассудством. Нарваться на гвардейцев отца после того, как он спалил его навилетских союзников приравнивалось к самоубийству, и будь он один, может и рискнул бы, но у его плеча, с тем же рвением вглядываясь в сумрачный горизонт, притаился измотанный эльф.       — Разве на знаменах Ланчески не морская тварь? — Подал голос он. Маркус повернул голову к его вымазанному сажей усталому лицу и коротко кивнул. — Ну вон же, золотце. Вон тот тип с шипастыми оплечьями. — Он поднял руку и указал в сторону высокого воина, вышедшего из рощи навстречу явившимся из неоткуда разведчикам. Маркус, сощурившись, присмотрелся. — У него на нагруднике тварь морская, дракон или кто. Видишь?       — Вижу. — Закусил губу тифлинг. Высокий воин с отличительным командорским знаком терпеливо слушал доклад размахивающего руками лазутчика, и что-то подмечая, время от времени поднимал голову к отвесным скалам, над которыми даже в тумане, хорошо проглядывался столп густого дыма. — Они из Ланчески! Пошли!       Астарион не успел опомниться, как Маркус сорвался с места, и подняв руки вверх, прыжками спустился с холма. Эльф, чертыхнулся и, заметив, как всполошились воины в черных доспехах, спешно перехватил лук, но встреча, обещавшая перерасти в скоротечный конфликт, после короткой переклички на южном наречии, быстро перешла в бурное приветствие ланческого маркиза, со всеми почестями и расшаркиваниями. Командор, вытянувшись по струнке, быстро отрапортовал что-то неразборчивое, и отослав разведчиков в лагерь, поклонился приосанившемуся Маркусу. Тот обернулся, и поманив Астариона рукой, приветливо кивнул здоровенному мирину, восхищенно глядящему на него во все глаза.       — Increible don Marcus! — Просиял командор в ответ на короткую реплику тифлинга и, завидев осторожно подобравшегося к ним эльфа, поклонился ему в пояс. — Ay, don Astarion! — Выпалил он низко, от чего тот вздрогнул. — Граф Балдурский! Командор Корахе к услугам вашей милости! — Перешел мирин на всеобщее наречие. — Стоило вам и дону Маркусу появится, как наши враги горят! Мы намеревались поймать этих mariconas в долине, как только они сунутся, но теперь можем сворачивать лагерь и скакать к Сиене! Разобьем ублюдков там, у стен, если среди них остался хоть кто-то, кто способен держать оружие!       — А... — захлопал глазами Астарион. — Прошу прощения… — он беспомощно глянул на Маркуса, на лице которого застыло то же непонимание. — Как вы сказали…       — Вы сожгли проклятых навилийцев! — Резко взмахнул рукой командор. — Эти выродки решили зайти с двух сторон, и, о Святая Каролина, клянусь Ильматером, отправили лучших рыцарей в Дешти! Тот сброд, что остался, не выстоит и часа, и мы покроем их как…       — Это безусловно. — Отмахнулся эльф, абсолютно потерявший интерес к местной стычке. — Но вы что-то сказали о вашей милости и графе Балдурском. Вы не ошиблись часом, командор?       — Здесь не может быть никакой ошибки, ваша милость! — Искренне возмутился мирин, но вдруг нахмурившись под суровым взглядом господ, стукнул себя по лбу. — Madre mia! Вы должно быть не знаете! Ильматера ради, дон Астарион, простите мне мою дурную голову! Ответ герцога на прошение дона Финана пришел вместе с объявлением войны, и в той неразберихе никто не отослал ворона дальше!       — Какое еще прошение? — Маркус сощурил усталые глаза и мотнул головой. — Кому войну объявили и причем тут граф Балдурский, ради всех Богов! Командор Корахе!       Командор улыбнулся, и его суровое лицо приняло выражение абсолютного довольства, что окончательно сбило их с толку.       — Идемте в лагерь, ваша светлость! — Просиял он. — И все сразу станет понятно.

***

      — Еще раз, милый. — Астарион склонил голову к плечу и с недоверием оглядел тифлинга, у которого от усталости тряслись руки. — Ты точно не ошибся? Ты же сам говорил, что у тебя с родным языком не все гладко, может ты напутал чего?       — Ничего я не напутал! — Огрызнулся Маркус, третий раз вчитываясь в ровный почерк на выбеленной бумаге. — Милостью дона Итреда Хэллсторма, герцога мирны, барона Ланчески и защитника миринских земель даровать дону Астариону Анкунину титул графа Балдурского, выдать во владение земли миринского анклава во Вратах Балдура и назначить жалование из казны в размере пятидесяти тысяч золотом в год. Маркизу Ланческому, дону Маркусу Хэллсторму дозволить вступить в брак с доном Астарионом Анкунином, графом Балудрским и защитником миринского анклава. Дону Финану Хэллсторму дозволить свернуть войска и отступить от границ Анжуи. Сложить регалии и отречься от правления Ланческой в пользу дона Эмилиана Хэллсторма. Выдать донью Эраску, баронессу Хэллсторм на милость герцога и суда Кастильи. В противном случае, принять бой насмерть, до последнего воина.       — Я... поражен. — Астарион схватил воздух ртом, подавившись свалившейся на него щедростью. Стоявший напротив Маркус, что несмотря на соблюдение выдвинутых им условий был чернее тучи, одним своим видом остудил его пыл и желание задушить его в объятиях, что его и спасло. — Я граф Балдурский, милый… — произнес он ошалело, все еще не веря в то, что покрытое тонкими завитками письмо не было чьей-то злой шуткой. — Погоди, погоди! — Его, как молнией, шарахнуло внезапным открытием. — Земли миринского анклава… это… это ты теперь у меня живешь!       — Ага. — Фыркнул тифлинг, покосившись на тень, мелькнувшую за командорским шатром. Корахе любезно оставил их наедине, но видимо, любопытство его все же распирало, и он ошивался рядом. — Но ты же понимаешь, радость. Земли миринского анклава принадлежат Эммир. Даровать их можно только в качестве насмешки. — Тяжело вздохнул Маркус. Ошалелой радости эльфа это ни капли не умалило. — Ничем тебя мой отец не одарил. Еще и Финану вызов бросил. Гад.       — Не одарил? — Астарион скрипнул зубами от возмущения. — А титул? Это шутки по-твоему? Я граф, мать вашу. Балдурский, мать вашу, граф! А еще, он позволил тебе замуж за меня выйти, этого мало тебе?       — Предостаточно. — Отвернулся Маркус. Сил спорить у него не было. — Все равно гад. И я рад, правда. — Попытался оправдаться он, заметив очень нехорошие проблески в глазах напротив. — Ты мой граф Балдурский. Но я слишком устал, чтобы плакать от счастья. Сколько я на ногах уже?       — Дон Маркус! — Пола шатра дернулась в сторону, и в свете масленой лампы возникло светящееся радостью лицо командора, только и ожидавшего момента, чтобы нагло влететь в разговор. — Скоро отдохнете, дон Маркус! Мы готовы к отходу. Для вас и дона Астариона подготовили лучших скакунов! В Сиене вас будет ждать барон Патруччи, его вилла к вашим услугам! Гонцы уже отправлены…       — Ой, нет-нет-нет! — Запротестовал Астарион, замахав руками. — Никаких лошадей! Маркус! Твои люди не знают о моих сложных отношениях с лошадьми? Возмутительно!       — Не успел донести, ваша милость. — Едко ответил тифлинг. Командор, дважды изменившись в лице, насмешливо хмыкнул.       — Его милость боится лошадей? — Спросил он маркиза Ланческого, на что тот помотал головой и улыбнулся.       — Нет командор. Лошади боятся его.

***

      Маркус не влезал в светский разговор приободрившегося Астариона с хозяином виллы, и только невпопад кивал, стараясь подавить зевоту. Благо испачканный в золе граф Балдурский отвечал за двоих, приукрашивая их последнее приключение и выставляя их обоих исключительно в роли героев, давшим отпор полчищу навилетских рыцарей и спаливших дотла сочувствующее их целям княжество. Барон Патруччи, вытаращив глаза, восхищенно вздыхал, и путая меж собой слова на двух наречиях, распылялся в похвале, адресованной явившимся на порог живым легендам. Молчаливый эскорт миринских господ, состоящий из лучших всадников Ланчески, полностью разделяя восторг барона, глядел на героев горящими глазами, нетерпеливо ожидая, когда маркиз Ланческий объявит о своем присоединении к войску брата. Вот только Маркус ни к какому войску присоединяться не собирался и желал только выспаться и наконец поймать за хвост свою цель. Поручение Эммир возвышалось над любыми междоусобицами, да и рисковать жизнью Астариона, путаясь у своих старших под ногами он не хотел. Тем более, Финан сам просил его не приближаться к Мирне, а кто он такой, чтобы игнорировать просьбы старшего брата?       К тому же, в серьезность намерений Итреда он не верил. Очень уж отец любил своего старшего сына, да и натравить навилийцев на восточные провинции решил не просто так. Гордый Финан примет его вызов, но непременно отойдет к Сиене, как только на нее нападут конные. Тут папаша и снизойдет до помощи и примирения, лишний раз ткнув сына мордой в его неспособность просчитывать все наперед. Ткнул бы, во всяком случае. Если бы его непутевый младший брат немыслимым союзом с древним дештийским вампиром не выкосил бы рыцарей Зари, попутно не лишив все войска плацдарма, оставив им пылающее белым пламенем плато.       Маркуса передернуло и он тихонько взвыл, тут же обратив на себя заинтересованные взгляды. В гостевой зале, где их встречал барон со всем своим семейством, и где с трудом помещался отряд ланческих гвардейцев вдруг стало тихо, настолько, что он четко слышал недовольное сопение Астариона.       — Мой нареченный просто устал. — Сообщил эльф с нежностью в голосе. Баронесса Патруччи, сложив руки на груди, мечтательно вздохнула. Ее муж, очнувшись, окликнул слуг, и приправив короткое указание звонким словцом, поклонился гостям.       — Покои немедля приготовят, ваша милость! — Отчитался он. Астарион снисходительно улыбнулся.       — И воды натаскайте. — Распорядился граф Балдурский так, будто раздавал приказы собственным слугам, — а вы, ваша светлость, — проурчал он, глядя на растерянного колкой догадкой тифлинга. — вы следуйте за мной.       Его светлость безмолвно согласился.

***

      Тепло приятно окутало тело, и Маркус, прижавшись спиной к бортику каменной ванны и откинув голову назад, наконец позволил себе расслабиться. Астарион, медитативно поливающий его колени водой с размешенным в ней розовым маслом, лоснился от счастья, не умолкая уже в течение часа. Все предположения размякшего маркиза о том, что он крупно подгадил Финану, практически уничтожив план отца, лихо разбились об уверения эльфа, что в создавшейся ситуации его отказ ничего бы не решил. Драный Штефан все равно сжег бы Яромицу вместе с рыцарями, Итред все равно остался бы без поддержки, навилийцы, так или иначе, убились бы об укрепленные стены Сиены, напав на город без осадных орудий.       Все это казалось логичным, но лишь ненадолго унимало тревогу. Именно это нелепое несоответствие, идиотский план брать Сиену конными и казался Маркусу той крупицей, что ломает идеально выверенный состав. Итред вполне мог задумать что-то большее, чем просто отвлечение мятежников, и теперь, вероятно, рвал и метал, узнав, кто именно влез в его планы. Маркуса это пугало даже больше, чем возможные последствия для Финана, который теперь ни за что не отошлет войско от границ провинции и гарантировано вступит в бой. Итред знает куда бить, и вряд ли оставит это вмешательство без наказания. И если приемного сына Эммир он тронуть не осмелится, то его ясноликому спутнику следует опасаться.       — И все равно мне все это не нравится. — Сказал он, не открывая глаз. Астарион подался вперед и, уложив подбородок на его колено, обижено нахмурил брови.       — Да к дьяволу, золотце! — Прошипел он, обхватив его ногу цепкими пальцами. — Миринские войны тебя не касаются. Тебя касается приказ Эммир, о нем и думай! Или ты подумываешь о том, чтобы влезть в битву на стороне брата? — Спросил он, совсем помрачнев. — Нет, не пойми меня превратно, я люблю Финана и не испытываю никаких добрых чувств к вашему отцу, но, когда разжигали этот конфликт, тебя никто не спрашивал! Да и что ты изменишь в одиночку?       — Моя слава идет впереди меня. — Пожал плечом Маркус. — Мое появление на поле боя уже весомый аргумент. Но ты прав, любовь. Миринские войны меня не касаются. Нам нужно заняться делом. Сейчас, я только отдохну немного и попробую выпытать что-то у офицеров. То, что мы ищем — большая редкость. То, что владеет подобной силой и без имени должно быть известно всем, кто желает держать власть в узде.       — Поразительная сознательность. — Хмыкнул Астарион с сомнением, но не почуяв в его словах лжи, тихо усмехнулся. — И вправду, радость моя, способности искомого весьма интересная штука. Думаю, в городе тоже много болтают об этом. Я поговорю с местными. Вечером встретимся за ужином и обсудим, что удалось нарыть. Как тебе план?       — Поддерживаю. — Кивнул тифлинг. — Только ходи по городу осторожно. Все-таки, какой-никакой штурм намечается. Я слышал приказ о закрытии городских врат. Станет шумно — сразу же иди сюда. Не вынуждай искать тебя, снося все сущее и несущее.       — Буду очень и очень осторожен. — Хитро заурчал Астарион, поцеловав его в коленку. — А вечером, когда все от нас отстанут, мы наконец отпразднуем помолвку и мой благородный титул! Все-таки, Сиена очень располагает к празднеству, милый. Ты не находишь?       Маркус зевнул и улыбнулся.

***

      Сиена цвела и пахла, укрытая вуалью горячего южного солнца и соленого привкуса морского бриза на губах. Астарион, сияя ярче чем полуденное светило, вышагивал по людным улицам, улыбаясь каждому встречному, и улавливая такие же приветливые улыбки в ответ, растворялся в чувстве превосходства и полного блаженства. Город, готовый к осаде, наводненный гвардейцами в черных доспехах и поднятыми по приказу воинами местной знати, никак не выдавал в своих очертаниях надвигающейся на него угрозы. Врата были закрыты. На стенах, приготовившись к отражению атаки, выстроилось пестрое войско, но внутри, за крепкой каменной кладкой, все еще текла размеренная беспечная жизнь.       Торговцы, лениво зазывая бродящих по улочкам горожан, переговаривались между собой на родном языке, и, хотя из их речи совершенно ничего нельзя было понять, тон их был веселый и непринужденный, будто к Сиене и не шла вражеская конница. Пробудившиеся после полуденного сна обитатели цветочного графства, с той же леностью оглядывали товары, и собираясь в стайки, останавливались поболтать, даже и не думая искать укрытие. Поодаль, где-то в районе храмовой площади и вовсе разносились песнопения, будто Сиена готовилась к фестивалю, а не к скорой обороне. Астарион, оглядываясь по сторонам, сам того не осознавая, тонул в общей атмосфере беспечности, вдруг забыв и об их отчаянном прорыве сквозь бушующее пламя, и о бессонной ночи в бегах, и о том, насколько он зол на дештийского патриарха, из-за которого они чуть не погибли, а на плечи Маркуса снова легла тень неоправданной вины.       Душа его пела, и крохотным мотыльком норовила покинуть тело. Он пробудился всего через два часа после отхода ко сну и, поцеловав мертвецки спящего нареченного, бодро выпорхнул из постели. Ощущение легкости и настоящего счастья захлестнуло его, стоило ему ступить босыми ногами на выложенный мозаикой пол и окончательно сбросить оковы дремы. Все, что раньше казалось ему чужим, будто сворованным, теперь представало перед его глазами абсолютно естественным и вполне заслуженным. И суета слуг, бегающих с начищенными одеждами, и низкие поклоны местного дворянина, и сдержанные, но крайне дружелюбные лица вороных гвардейцев, что раньше его узнали о невероятной по своему содержанию новости. Это было не привычно, но закономерно. И от этого сладко замирало сердце.       Весь мир будто существовал для новоиспеченного графа Балдурского, и Астарион, примерив на себя эту роль, теперь уже истинную, наконец смог основательно понять, что ждет его в будущем. Он настолько привык к своему мальчишке-аристократику, который при своей комплекции и высоком статусе был до чертей ласковым, преданным и понимающим, что несколько оторвался от реальности, напрочь забыв о том, что делил жизнь с высокородным мирином. Теперь же, когда на него свалилось это осознание, его скрываемое годами благородство и неумолимая тяга к власти, засияв над головой невидимым венцом, отражались в его искрящихся глазах.       Скоро они вернутся во Врата Балдура, проведут церемонию в храме Ильматера, и их жизнь потечет иначе. Больше никто не посмеет глядеть на него свысока, побаиваясь миринских регалий. Ни одна сволочь больше не посмеет назвать его подстилкой, и ему больше не придется воровато кутаться в чужой плащ, выдавая себя за кого-то другого.       Астарион остановился посреди улицы и уронил задорный смешок. Пару лет назад он бродил здесь, страшась того, что Маркус услышит кем он себя называет. Врал страже, прикрываясь знаменами семьи к которой не имел отношения, и думать не смел, что когда-нибудь все это окажется правдой. Теперь все по-настоящему, и гордые гвардейцы без всяких уверений расступаются перед ним, отдавая поклон графу Балдурскому, и не смея долго задерживать взгляд на его фигуре, с идеальной аристократичной осанкой, поднимают головы лишь тогда, когда он поворачивается к ним спиной.       Это льстило, волновало сознание и разыгравшуюся фантазию. Он уже представлял, как заявится на очередной бал, сверкая миринским гербом и титулом его милости. Как допишет свой многострадальный труд, где между строк обвинит всех оставшихся в живых чиновников, причастных к его падению хотя бы косвенно, и как красиво расправится с теми, кто был верен Казадору, и все еще остался при дворе. Как выступит последний раз городским судьей, теперь уже не опасаясь, что неотесанная банда гурцев расправится с ним в подворотне. Теперь у него было все — бессмертие, защита от солнца и дворянский титул. Осталось добавить к своей фамилии еще одну, очень громкую южную, и жизнь можно считать удавшейся.       Астарион сбавил шаг, и остановившись напротив резного забора, оплетенного хмелем и цветами, напоминавшими скромные белые лилии, медленно обернулся. Чей-то заинтересованный взгляд, совсем не похожий на теплые приветливые взоры сиенцев, вонзился ему в спину, пробуждая убаюканный добрыми новостями звериный инстинкт. По ту сторону улицы, собравшись в круг у стены кирпичного двухэтажного дома, примостились арфисты. Выглядели они недобро, и судя по темному загару, обитали где-то южнее цветочного графства, и с горящим блеском в их глазах, могло сравниться разве что сияние солнечных лучей, отражавшихся от их латунных брошей.       Эльф пожал плечами, и отмахнувшись от тревожных мыслей, толкнул чугунные ворота. Черт бы с ними, с арфистами, и с их косыми взглядами. Его ждало испытание поважнее.       Он выдумал эту идею случайно, и теперь настырно придерживался тактики. Единственный храм Селунэ в окрестностях манил всех почитателей Лунной Девы и всяческих искателей чудес, и теперь, ему требовалось притвориться смиренным селунитом, и вслушиваясь в разговоры прихожан, пробовать уловить хоть что-то о неизвестной сноходице. Все же сноходчество — дар редкий, и, если, где и можно обсудить нечто настолько необычное, что вызывало вопросы даже у именитых магистров, так это здесь, прямо у алтаря, где извечно скучали главные сплетники города.       Почему-то Астарион был в этом уверен. В его памяти еще были живы моменты, когда мама приводила его к мраморной статуе Богини, где кроме вознесения молитв, могла часами переговариваться о чем-то со знакомыми. В величественном зале, украшенном магическими фонарями, ощущался покой и одухотворенность, и именно здесь стиралась грань меж титулованными особами и простонародьем, меж молчаливыми жрицами и болтливым людом. Здесь всегда жили чьи-то тайны, и вполне могла затесаться одна, конкретная, нужная.       О девочке-тифлинге. Юной сноходице, которую за рога нужно было доставить Эммир. И тогда они наконец будут свободны и смогут вернуться домой. И тогда жизнь, наконец, можно будет считать удавшейся.