Великий Древний

      — Аллеса нашла их, отец.       Штефан неторопливо поднял глаза на сына и, оглядев его прозрачную фигуру, расчерченную падающим сквозь щели в прохудившихся стенах светом от масляных фонарей, поднялся с заскрипевшего стула. Иссохшие деревянные ножки некогда роскошного предмета мебели, заскрежетав по полу, прочертили борозды на изъеденных короедами досках, разрушив режущим душу звуком хрустальную тишину спящего в веках поместья. Взгляд Штефана, колкий и безжизненный, мерцающий в холодном полумраке отсветами кроваво-красных радужек, оживился, и устремившись в пустоту, куда-то сквозь застывшее перед ним отродье, вспыхнул обжигающим пламенем. Обращенный им столетия назад мальчишка, почуяв угрозу, исходившую от его худощавой фигуры в выцветшей от времени багровой накидке, боязливо отошел назад.       — Эммир с ними?       — Нет, отец. Она покинула их. Чернь развела костры. И если Аллесу не схватят…       — Не схватят. — Обнажил клыки Штефан. Отродье вздрогнуло, и повинуясь внутреннему зову, покачиваясь подобралось ближе к дештийскому патриарху, подставив поблекшие пшеничные локоны его протянутой руке. — Аллеса, моя славная девочка… — Штефан прикрыл веки и, погладив дрожащее как лист на ветру существо по голове, крепко схватил названного сына за подбородок, вынудив его поднять на себя полный затаенного страха взгляд. — Не о чем беспокоиться, мой дорогой Демитруш. Твоя сестра знает пути. Она приведет их. Она всегда находит верную дорогу.

***

      Запах горелой плоти противно резал ноздри, лез под надетую впопыхах одежду и, мешаясь с танцующей на ветру древесной золой, оседал бурым пеплом на волосах. Астарион, ткнувшись носом в плечо тифлинга, вдыхал через раз, и наблюдая за казнью пойманного отродья расширившимися, помутневшими от рвущегося наружу гнева зрачками, крепче сжимал пальцами его локоть.       Маркус перегораживая алые отсветы костра своим телом, старался спрятать эльфа от бесновавшейся толпы, и оглядываясь, ждал, когда явившаяся на помощь вампирша подаст знак к отступлению. В переулке меж двумя осевшими каменными домами, их сплетенные тени мешались с опустившейся на город тьмой, и только прожорливые языки пламени, поглощавшие примотанные к столбу почерневшие останки, вспыхивая и треща костями, время от времени освещали их замершие в двадцати шагах от места расправы фигуры.       В багровом зареве мелькали тени. Рыцари Зари верхом на исхудавших лошадях, проносились мимо их укрытия, подбадривая взбесившуюся толпу, тащащую из домов тех, кого без суда обвинили в вампиризме. Крестьяне, обозленные на проклятых кровопийц за покушение на святого отрока, опьянев от вседозволенности и подавляемого годами желания расправы над неугодными, превратились в обезумевшее племя, безжалостно карающее тех, кто, по их мнению, заслуживал мучительной смерти и, обагряя сухую землю темной кровью, хмелели от жестокости, обрывая мольбы обреченных тем, что попадалось под руку.       В темноте загорались факелы. Звенели вилы и заточенные до блеска мотыги. Заготовленный на зиму сухостой, еще недавно приветливо потрескивающий в уличных печах, теперь сносился на площадь, куда тащили и приговоренных, не удостоившихся быстрой расправы. Крики пойманных в смертельную ловушку существ, звенели в кровавой, опаленной исполинским костром ночи, отдаваясь раздразненными инстинктами в теле, но Маркус находил в себе силы держаться. Воевать с распробовавшим вкус крови разношерстным войском под предводительством светоносных паладинов было самоубийственной затеей. Пробовать пойти на переговоры — не меньшим безумием. Его Астарион был вампиром, он сам — миринским аристократом, и ни тех, ни других тут не переносили, и договариваться бы не стали. Оставалось только бежать, но он понятия не имел куда. Крохотная Яромица с одной стороны упиралась в подлесок, тянущийся клином к бурной горной реке, с другой — в узкое ущелье, откуда прибывали и прибывали конные. Расправиться с крестьянами без их поддержки было бы не просто, но крестьян он не опасался. Проблему создавали навелийцы, и он, памятуя давнюю стычку с праведным войском, только крепче вжимал эльфа в нагревшуюся за день стену.       Воздух продолжал накаляться от напряжения. Вихрь разномастных голосов и звон тяжелых подков тянули и без того дрожащие от раздражения нервы. Рядом кто-то взвизгнул и, приняв телом удар рыцарской пикой, упал на выложенную камнями дорогу. Почуявшая запах смерти лошадь, фыркнув, подкинула наездника, но тот тут же дал ей древком под бока, и испуганное животное, вздернув голову, унесло лихого ездока на другой конец площади. Маркус стиснул зубы и, опустив капюшон ниже, уперся щекой о покрывшийся испариной лоб вампира. Гогочущая толпа, рыскающая по темным улицам, все ближе подступала к их неприметному переулку, и ждать становилось все сложнее и сложнее.       Наверху что-то скрипнуло, осыпав их головы отсыревшими опилками. Маркус поднял глаза и, наконец узрев высунувшуюся из дверцы на чердаке ночную гостью, очень многозначительно на нее посмотрел. Вампирша, предупредившая их об опасности и ушедшая искать обходные пути, в конце концов объявилась, и поманив их тонкой ладошкой, бросила вниз примотанную к балке под крышей веревку.       Астарион, сверкнув на тифлинга оскалом, полез первым. Маркус, нехотя пропустив его вперед, призвал короткий кинжал, и, дождавшись, когда его силуэт исчезнет в темном проеме, забрался за ним следом. Вампирше он не доверял, и, вспоминая наставления Эммир не связываться с детьми Штефана, не желал оставлять Астариона с ней наедине ни на секунду, но выбирать союзников в обагренном невинной кровью городе все равно не приходилось. К тому же, провожатая и правда знала каждый закоулок в Яромице, и очень уверено вела их по крышам куда-то на окраину поселения, туда, где не было слышно надрывных голосов умирающих существ, и ржания перепуганных пламенем лошадей.       Внизу копошилось озверевшее людское стадо. В разверзнувшимся аду, где не было место закону и общепринятой морали, сверкали начищенные доспехи светоносных паладинов, чьи лица пересекло божественное проклятие. Маркус заметил это, когда вооруженный пиками отряд проскакал мимо, и презрительно сморщившись, раздраженно цыкнул. Отступники, от которых отвернулся Латандер, карали безвинных и упивались своей властью в захваченном поселении, но наибольшим злом здесь все равно считали отродий, кровавой пеленой закрывая глаза на бесчинство священных рыцарей. На горизонте высоким факелом пылала часовня. Пристанище Бога Зари полыхало подобно костру на усеянной обезображенными телами площади, а значит, отверженные Латандером паладины не пощадили и пристанище своего Бога.       — Оскверненный отрок больше не святой. — Шепотом пояснила вампирша. — Его предали огню.       Астарион, скривив губы, отвернулся.

***

      Сбитая из сухих досок дверца хлопнула над головой, отрезав беглецов от гудящего внешнего мира и погрузив забитый угольной пылью коридор в ледяной полумрак. Астарион тяжело выдохнул, и привалившись спиной к покрытой трещинами стене, загнанно огляделся.       Провожатая завела их в заброшенную штольню, осевшую под тяжестью массивных пород и чудом державшуюся на гнилых подпорках. Уходящий вдаль тоннель, наполовину заваленный грудой поблескивающих антрацитовых камней, мог обвалиться в любую минуту и похоронить их заживо под пылающим кровавым пламенем городом, но эльфа пугало не это. Пустые глаза невинно улыбавшейся вампирши, одетой в милое белое платье с кружевными манжетами на рукавах, раздражали его куда сильнее, чем лицезрение казни над сородичами и теми, кто попал под раздачу. В ее лживом оскале читалась угроза, и Астарион, чувствуя на уровне инстинктов, что тащиться за ней — худшая из идей, злобно косился на понурого Маркуса.       — Именье моего отца совсем близко. У реки. Там спокойно. Идем? — Певуче спросила она, и тифлинг сделал шаг следом. Астарион, выдохнув сквозь зубы, больно схватил его за локоть, и дернув на себя, заглянул в его блестящие в темноте глаза.       — Догоним, дорогуша! — Выплюнул он язвительно, дернувшейся от неожиданности вампирше. Маркус, быстро кивнув бледной как смерть девице, перевел внимание на взвинченного эльфа, непонятливо изогнув бровь. — Мы здесь пересидеть можем. — Сказал Астарион вслух и, разжав хватку, добавил жестами: — зачем идти за ней? Госпожа Мечей предупреждала. Опасно!       — Надо уходить. Их много. Не справлюсь. — Показал ему Маркус на пальцах. Эльф, взмахнув руками, отчаянно запротестовал:       — Куда?! В логово вампиров? Ты ненормальный?!       — Мы уйдем. — Уверил его тифлинг. — Через реку. Нужно место поближе. Оглядеться. Не дотянусь.       Перед носом Астариона что-то сверкнуло. Он нахмурился, и увидев висящее на шнурке цирконовое кольцо, опустил напряженные плечи. Маркус, дотронувшись до его щеки, натянуто улыбнулся, и, вскользь погладив его по плечу, кивнул в сторону застывшей без движения вампирши, на что эльф ответил кривым оскалом.       — Веди, милая. — Наигранно беззаботно произнес тифлинг, прикидывая сколько отродий сможет в случае чего уложить за раз. — Надолго не задержимся.

***

      Ночное небо таяло, сменяясь ранними сумерками, и легкий туман, ползущий с шумящей впереди реки, плавно застилал низины. В бледном мареве, оплетавшем каменистые берега Брудвы, легко покачивались синие знамена Навилета, очерчивающие подходы к неспящему лагерю паладинов. Видневшиеся за подлеском шатры темнели вдоль присыпанной рыжеватыми камнями границы, дрожа на ветру высокими суконными конусами. Часовые, расхаживая перед дымящей кострами стоянкой, подсвечивали изъеденные проклятьем лица мерцающим светом, и переговариваясь, неустанно бдели за единственной дорогой на Сиену. Оглядывающий с насыпи окрестности Маркус, гневно хмурил брови и, проклиная день, когда избавил светоносных ублюдков от ордена мертвых жрецов, нервно сжимал циркон меж пальцев.       — Славно до Сиены прогулялись, а? — Прошипел Астарион, и отряхнув запачканный в угольной пыли рукав, поднял глаза к небу. Звезды блекли, уступая небосклон предрассветной дымке, и рассеивавшаяся с каждой минутой мгла, все слабее и слабее укрывала их затаившиеся на сопке тени.       Путь по удушливому тоннелю занял почти всю ночь, но полуобвалившиеся коридоры все же вывели их к реке, и не будь впереди засады из десятков крепко вооруженных рыцарей, они еще до рассвета добрались бы до окрестностей Сиены. Эльф фыркнул, и отведя взгляд от напряженной фигуры Маркуса, злобно зыркнул на преследовавшую их девицу. Вампирша пряталась за высохшей сосенкой, и все не оставляя надежды на то, что приведет гостей к отцу, жалостливо на них глядела.       Астарион был против, о чем несколько раз сообщил и без того раздраженному спутнику. Их «спасительница», заявившая что рыцари Зари ищут именно его, явно кривила душой, ведь в ночном побоище озверевший сброд не особо-то разбирал кого казнить. У нее были свои цели, и какими бы невинными не казались ее круглые, по-детски наивные глазки, никаких иллюзий на ее счет Астарион не строил.       Маркус разделял его мнение, и принимать столь щедрое предложение погостить в темневшем на холме поместье не спешил. Вглядываясь в перегородивший им дорогу лагерь и подсчитывая через сколько трупов придется переступить, чтобы достичь другого берега, он пытался выстроить в голове хоть какой-нибудь план, но все его старания шли прахом. Они все еще могли уйти через портал его ручного мирка, но не дальше отвесной скалы на пустом берегу Брудвы, с которого они сразу же открывались для атаки со спины. Вступить в открытое противостояние тоже имело смысл, но следовало правильно рассчитывать свои силы. Паладины были вымотаны с дороги, они обошли их совсем ненамного, и заняли склон за подлеском всего пару часов назад. Взмыленные, недавно расседланные лошади, недогоревшие ветки в кострищах, еще сильный запах зажаренного на огне мяса — все складывалось в определенную картину, и тифлинга страшно злило то, что их блуждания в темноте заняли так много времени. Вышли бы из штолен немного раньше, разминулись бы с отрядами падших воителей, но теперь оставалось только идти напролом. Вдвоем против сорока рыцарей. Пусть и уставших, и успевших снять сбруи с боевых скакунов.       — Дела у нас так себе, любовь. — Мрачно заявил он Астариону. — Бежали от драных навилийцев по горам, и в итоге на них и напоролись. Их там почти полсотни. Еще часть в Яромице. А мы посередине, matrem vestram! Исхода два. Или вернуться под землю и ждать, когда они уйдут, или бежать им в лоб, пока они горячие. Если зайду слева и возьму большую часть в объятия Хадара, есть шанс что удастся отбиться от остальных. Главное отпугнуть их от скал, а там в портал и уйдем. Только бы сил хватило.       — Славно. — Бросил эльф язвительно. — Пол сотни и еще немного в Яромице! Да откуда у Навилета столько рыцарей? Они же бедствуют там!       — Я не знаю. — Бессильно пожал плечами Маркус. Ночная гостья, высунувшись из своего укрытия, сделала навстречу чужакам робкий шажок.       — Под землю не надо. — Сказала она виновато. — Очень может быть, что под землей все скоро будет гореть.       Маркус сощурился, и отставив в сторону всякие церемонии, размашистой походкой подошел к девице и, грозно нависнув над ее дрожащей фигуркой, впился в ее разум разрядами потусторонней силы. Время поджимало. Приближающийся рассвет рушил надежды на удачный маневр, и любая полезная информация могла решить исход боя, но в голове несчастной девчонки было пусто. В ее плывущем сознании не существовало ни единой собственной мысли, кроме порыва привести их с Астарионом к своему патриарху, и ярких вспышек пламени, облизывающих заваленное подземелье. Тифлинг, вздохнул и отпустил ее, поняв, что владыка-вампир, держащий это существо на поводке, никогда не позволит вот так просто копаться в голове своего отродья. Оставалась попытка ее разговорить. Но уже до смерти ее напугал.       — Ты непросто так вела нас сюда, верно? — Спросил он стальным голосом, и маленькое отродье сильнее сжалось от ужаса. — Ну хватит уже, мы давно поняли, что ты специально явилась за нами. Говори чего хочет твой хозяин. У меня, милая, нервы сдают. Не хочу гнев на непричастных срывать.       Девушка потупила взор, и вцепившись пальцами в подол перепачканного золой платья, нервно затеребила его, боясь взглянуть на сурового дьявола, только что терзавшего ее сознание так, как никогда не позволял себе ее покровитель. Но голос все же подала:       — О… отец… знал, что мы в осаде… и велел найти вас. У него предложение… и он сказал, что вас точно заинтересует. Вы… по-видимому идете в Сиену… но так просто не пробьетесь. И он поможет… если вы поможете ему. Нам.       Она все-таки нашла в себе смелость заглянуть в глаза Маркуса, но узрев в них что-то неестественное даже для порождения нижних планов, испуганно посмотрела на его злобно дышащего спутника. Астарион, зажмурившись и мысленно прокляв все на свете, гневно махнул рукой.       С полуразрушенной стены безмолвного поместья на холме посыпалась потревоженная чьей-то поступью крошка.

***

      Высокие залы, заваленные обломками мебели и устланные вросшими в прогнивший пол коврами, кишели пищащими крысами. Грызуны были повсюду, сновали под ногами, грызли остатки деревянной балюстрады, когда-то давно украшавшей причудливым рисунком провисшую над холлом террасу, копошились по углам и, совершенно не страшась явившихся в поместье существ, норовили забраться в дорожные сумки.       Астарион скрипел зубами и, удерживая сковывающую панику наравне с беснующимся инстинктом самосохранения, старался не отставать от Маркуса. Тот шел вслед за повеселевшей вампиршей, которую, казалось, никак не беспокоили ни стаи крыс, ни смотрящий в спину колдун. Она порхала по дырявым коридорам, легко перескакивала через обгрызенные обломки, и, иногда оборачиваясь через плечо, с улыбкой увлекала гостей в самую темную часть обветшалого поместья.       У Астариона подрагивала рука, и он раз за разом неосознанно хватался за рукоять кинжала. Окружающая обстановка, пусть и совсем не похожая на богатые угодья семьи Зарров, навевала странное ощущение затаенной боли, и представала перед его глазами в облике его личного ада. Испещренные щелями деревянные стены противно скрипели на ветру, отдаваясь колкой резью по измотанным нервам. Полчища крыс, разносящих отвратительный смрад по пустым залам, и массивные двери, за которыми прятался древний, пропахший стылой кровью вампир, подстегивали в нем порыв бежать без оглядки, но разум еще поспевал за бьющейся в панике интуицией, и он все-таки вынудил себя переступить порог ветхого логова, освещаемого только масляными лампами, висящими за внешней стеной.       Интуиция не обманула эльфа. Древний вампир в самом деле ждал их там, восседая на дубовом стуле, и одним своим видом внушал неконтролируемый ужас. Он был таким же старым, как окружавшие его осыпающееся поместье горы, таким же сухим и безжизненным, прятавшим костлявые плечи под облезлой накидкой, с которой давно стерся нанесенный золотой краской герб. Увидев Астариона, он обнажил искривленные клыки, успевшие подрать тысячи безвольных душ, и поприветствовав его и напряженного дернувшего хвостом тифлинга легким кивком, поцеловал подскочившую к нему девицу в лоб.       Его ясноокое отродье с безвинным детским личиком, низко поклонилось своему патриарху, и играючи, мелкими шажками, проследовало в дальний угол, где, притихнув, замерли еще пять таких же на вид совсем юных существ. Астарион, воспользовавшись тем, что Маркус и старый вампир меряются взглядами, прикидывая к чему могут привести переговоры, присмотрелся к бледноликим марионеткам, стараясь выцепить в их одухотворенных лицах привычные ему эмоции, но не обнаружив ничего, кроме натянутых улыбок и полной пустоты в глазах, показательно отвернулся.       Они не походили на его семейку. Пусть эти проклятые создания и были порабощенными куклами, но куклами любимыми, и уже по тому, как они смотрели на хозяина Астарион понял — над ними никогда не издевались. Они все были одеты в белое. В невозможно белое для такого паршивого места, и это наводило на мысль, что их пусть и скромная, но чистая одежда была приобретена недавно. Непозволительная роскошь для жалкого отродья.       Они не голодали. В их лишенных смысла взглядах не было и зачатка голода, мучавшего любого, кто имел неосторожность стать обращенным, и потому никак не реагировали на бегающую под ногами живность. Они не боялись своего патриарха, хотя его присутствие определенно вызывало в их душах волнение, но скорее похожее на то, что испытывают истово верующие при встрече со своим богом.       Они не были бездушными игрушками для этой древней твари. Они были его питомцами.       — Добро пожаловать в мое скромное имение. — Наконец проскрипел вампир. — Маркус Хэллсторм и ходящий под солнцем. Весьма занятный союз проклятой крови и посмертия. Мое имя — Штефан. Штефан Третий, некогда князь этих земель, ныне — патриарх дештийского ковена. Если вам о чем-то это говорит. — Его холодный взгляд впился в готового к броску Астариона, и тот, крепче сжав резную рукоять, медленно положил руку на плечо тифлинга. — Поражены осведомленностью? — Штефан наклонил голову набок, продолжая рассматривать чужое отродье. По его коленям пробежал крысеныш и, пискнув, спрятался под посеревшей мантией. Над головой патриарха закопошились тени. Астарион, медленно подняв глаза к потолку, приметил стаю летучих мышей, и снова брезгливо глянув на снующих крыс, передернул плечами. Норы в горах и ощущение сотен внимательных взглядов ожили в памяти, и у него больше не оставалось сомнений в том, что за ними следили всю дорогу.       — Меня сложно поразить. — Безразлично ответил Маркус, но подрагивающий кончик хвоста все равно выдавал его волнение. — Однако меня удивило то, что князь Дештийский ищет союза с первыми встречными. Мне всегда казалось, что истинные вампиры способны дать бой кучке зарвавшихся смертных. Но раз уж мы здесь.       — С первыми встречными? — Оскал древнего вампира стал шире, и он громогласно рассмеялся, потревожив спящую над его головой крылатую стаю. — Первые встречные, что подрали отрока в храме Латандера и чьей милостью навелийские псы свернули с тропы и устремились в Яромицу! Каких трудов стоило все эти годы держать паритет с местной чернью, этим бесноватым мясом, не дозволяя им лезть на холмы и трогать моих детей, и теперь, из-за первых встречных — вторжение, костры и смерти тех, кто бы мне верен! Истинно! Где ступает нога этой проклятой дьяволицы, выгорает все, превращаясь в круги Преисподней! Вот какова цена за то, что я впустил на свои земли первых встречных!       — Дьяволица?.. — Маркус впал в ступор, но быстро сообразив, что эта ископаемая тварь вполне могла застать времена, когда Эммир еще обитала в смертном мире, глянул на Штефана с открытой угрозой. Не зря ведь Госпожа Мечей предупреждала их. Вампир вполне мог желать за что-то отыграться на ее потомке, лишь прикрываясь удачно совпавшими обстоятельствами, и с этим требовалось считаться. — Ты знаком с Госпожой Мечей, верно? И думается мне, это знакомство не слишком хорошо кончилось.       — Я хорошо знаком с тем, что она с собой несет. — Помрачнел Штефан. Его ручная стайка, почувствовав настроение хозяина, вжалась в обшарпанную стену, слившись в единое белесое пятно. — Но речь не о ней. Вы разворошили улей, привели сюда паладинов и их возмездие. И пусть у меня все еще есть выбор согласиться на их условия… — он тяжело поднялся, и с трудом расправив захрустевшие плечи, сделал шаг к центру залы, занимая позицию напротив тифлинга и стоящего у его плеча Астариона, перекрывая им обзор на сбившихся в кучку отродий. — Меня не устраивает то, что они предлагают. Хотя, признаться, их предложение весьма заманчиво. Я выполняю их смиренную просьбу, и святое сборище уходит к Сиене, чтобы присоединиться к остальному войску, забыв заглянуть в мою обитель по пути. Но я старый полководец, и у меня есть некоторые сомнения на счет плана их сумасбродного наступления. Скажи мне, дитя Матиаса, может ли конница и сотня пеших взять город без осадных орудий? Насколько разумно посылать рыцарей на защищенные стенами позиции миринского сателлита, зная, что истинные хозяева этих земель непременно явятся на защиту своего кукольного графства? Ни мне ли одному это кажется полнейшим безумием?       — Они… — замешкался Маркус. — Они собрались брать Сиену конницей?       Штефан, узрев в его глазах тот же вопрос, что назревал в его голове с момента встречи с посыльным из Яромицы, едва заметно усмехнулся.       — Мирины разобьют их. Славные вороные скакуны под закованными в дьявольское железо воинами размажут навилийцев на их худосочных клячах. У рыцарей Зари и прочего сброда, собранного по всему Навилету для наступления на южные границы, нет никаких шансов. Они отойдут от стен Сиены и снова явятся сюда. И тогда никакие договоренности не спасут моих детей. Обозленные и пристыженные своим глупейшим поражением, они обрушатся гневом на тех, кто не в силах себя защитить, и я должен избавиться от этой угрозы, пока на то есть такая возможность. — Он снова встретился глазами с задумчиво нахмуренным тифлингом, и, задрав подбородок, растянул губы в ухмылке. — Но время играет не в мою пользу. Я был готов однажды сойтись в бою со смертными, превозмогающими меня в могуществе, и поверь, дитя Матиаса, я бы сошелся. Не будь их нападение столь необдуманным и внезапным, подстегнутым глупым выпадом первых встречных, я бы уже отправил их и всю яромийскую погань к праотцам. Но солнце всходит, а оно, увы, воюет не на моей стороне. Они не станут долго ждать. С первыми лучами их отряды соберутся и нанесут визит к Брудве. И мне нужна твоя помощь, как и тебе нужна моя. Разобьем их вместе. Ты со своим отродьем, защищенным нижними рунами от пагубного света, оттащишь их на сопки, к погосту, где спрятана моя истинная сила. Я не смогу лично выступить бок о бок с вами, но волчьи стаи станут вам подспорьем. Соберите их там. И тогда мы нанесем удар!       — Подожди. — Тряхнул головой Маркус, все пытаясь переварить полученную от вампира информацию. — Князь Дештийский! Ты на полном серьезе заявляешь мне, что Навилет отправил все свое войско по западному тракту к южным границам Мирны? Всех собрал, сам себя обескровил, лишил последней защиты, чтобы напасть на Сиену конницей?! Зачем? Если так руки чесались повоевать, так у них прямая граница на севере! Зачем, Боги, зачем делать такой круг, чтобы влететь в городские стены на лошадях?       — Я думал об этом, Маркус Хэллсторм. — Заявил Штефан деловито и, почуяв что наконец нашел собеседника хоть что-то смыслящего в военном деле, охотно вступил в дискуссию. — Напрашивается лишь один возможный исход. Мои соглядатаи нашептали, что в Мирне ныне гражданская война. Южные и восточные провинции против всего герцогства. Хаос в Сиене. И относительный покой на севере, во владениях герцога. Кому же было на руку оттащить навилийцев от границ Кастилии подальше, и направить их к буйствующим провинциям с несчастной Сиеной под боком? А после прийти глупым детишкам на помощь, и объединившись под вашими проклятыми черными флагами, забрать себе полностью обескровленный Навилет?       — Итред... — Прошипел тифлинг с ненавистью, зажегшей огонь в его глазах. Астарион рефлекторно сжал пальцами его плащ, крупно вздрогнув. — Нет. — Замотал головой Маркус. — Нет, нет! Я не буду лезть в дела Мирны. Воевать с избранным герцогом бессмысленно. Если он умудрился сговориться со знатью Навилета на последующую сдачу их земель, он размажет любого, кто к нему сунется. А у меня планы на долгую и счастливую жизнь. Мне есть за что опасаться и кого оберегать. Так что прости, князь Дештийский, но воевать ты будешь без меня. А я обходные пути поищу.       — Как глупо делать вид, что дела Мирны не твои собственные. — Произнес Штефан голосом полным яда. — Маркиз Ланческий! Думаешь сбежать от свершений своей семейки, но кровь, что течет в твоих жилах все равно не разбавить. Ты часть их рода. Того, что оставляет за собой только выжженые земли и несет на своих клинках смерть и разрушение!       — К чему ты клонишь, князь?       Тень вампира дрогнула, и опутав дряхлые доски, поползла в сторону несговорчивых гостей. Маркус заметив это, сменил позицию, приготовившись к обороне и призыву массивного оружия. Астарион, получив знак к началу стычки, сделал шаг назад, мысленно нацелившись на безмолвных отродий, которые как будто и не думали присоединяться к побоищу, и только ближе друг к другу жались.       — Порождение Матиаса и его безумной дьяволицы! — Скрипнул клыками патриарх. — Приносящий боль и разруху туда, где появляется! Волей Эммир и твоего отродья этой ночью горели тела моих детей, а теперь ты хочешь отыскать обходные пути, бросив нас с тем, что вы тут натворили! О, это не ново. Твой предок зарубил в этом зале моего отца, а после спалил мое княжество дотла. Никого не пощадил, и все ради того, чтобы стать героем в глазах подлой твари из Преисподней! Все потому, что мой отец имел неосторожность заявить ей, что она блудливая потаскуха, и что ублюдок в ее чреве должен задохнуться до рождения. Оскорбление чести преданной жены? Безусловно. Но ответь мне, выродок миринских палачей, за что воспылали земли от Брудвы до ущелья?! Чем провинились перед вами те, что был верен ковену? За что погибли люди, способные на сосуществование с детьми ночи! Кто виноват в том, что мои земли ныне топчут безмозглые мясники!       — Матиас, вероятно. — Безразлично пожал плечами Маркус, рассчитав расстояние для сокрушительного удара. — Я не ответственен за дела моего предка. Звезды на Дартмур тоже не я ронял. Я просто хочу уйти с миром. И у нас еще есть шанс спокойно разойтись.       — Как жаль. — Прошелестел губами Штефан, укутываясь в броню из теней. — Что же, дитя Матиаса, ты не оставляешь мне выбора. Придется согласиться на предложение светоносного войска. Выдать им отродье, напавшее на святого отрока!       Средоточие тьмы, поглотив тело патриарха, грозовой тучей метнулось в сторону Астариона, но он был готов к нападению. Уйдя с линии атаки, и выхватив кинжалы в прыжке, он приземлился на ноги в двадцати шагах от охнувшей стайки, и оставив Штефана Маркусу, перегородил им подступы к разыгравшейся битве. Вампир попробовал атаковать снова, вознамерившись врезаться когтями в открывшуюся спину чужого отродья, но попал в заготовленную для него ловушку. Широкое лезвие, вонзившееся в пульсирующую в клубке теней сферу, выбило струйку заледеневшей крови, и Штефан, приняв свое истинное обличие, кинулся на бледного дьявола врукопашную.       Его обманчиво тонкие, иссохшие руки несли в себе немыслимую силу, и Маркусу пришлось вложить все свое мастерство в парирующий удар, чтобы разойтись с длинными, острыми как лезвия, когтями. Штефан снова рванул в битву, и не обращая внимания на глубокие порезы, разверзшиеся на его бесцветной коже, в бешенстве, неистово пытался добраться до тифлинга, отбивавшегося длинным мечом. В нем пылал гнев, с которым Маркусу прежде не доводилось встречаться, но эта застилающая глаза злоба, играла вошедшему в раж колдуну на руку. Его противник легко вышел из равновесия, за годы проведенные в разрушающимся поместье забыв, что одного насаждаемого звериным нутром страха мало для победы, и совершал одну ошибку за другой. Он слишком поздно призвал на помощь обрушившихся на врага летучих мышей, тут же вцепившихся клыками в разогретую дьявольской кровью кожу, и слишком рано списал со счетов позволившего облепить себя кожистыми крыльями тифлинга, который не собирался сдаваться.       Астарион, увидев, как облако пищащих крылатых тварей окутало Маркуса и почуяв запах его крови, неосознанно дернулся, вцепившись в лук, но вспомнив о поданном знаке, означавшим держать линию обороны и не подпускать никого со спины, силой заставил себя остаться на месте. Те, кого ему требовалось порвать на куски в случае вмешательства в сражение, атаковать не стремились, и только испуганно смотрели на настоящего хищника, стоявшего меж стаей и ее вожаком, и не решались подать ни звука. Они боялись Астариона. Чувствовали его превосходство и не рисковали шелохнуться, чтобы не спровоцировать бросок в свою сторону, отчего в спутанных мыслях эльфа металось доводящее до отчаянья сомнение. Эти дети не казались ему опасными, они были лишь ручными котятами, совершенно бесполезными в кровавом поединке, и вероятно потому Штефан и не вмешивал их в бой. По-хорошему, ему следовало плюнуть на эту затею, развернуться и напасть на истинного вампира, но мешал их с Маркусом уговор. У них была определенная тактика, часто позволявшая без серьезных последствий расправляться с грозными противниками, и отступление от правил могло стать фатальным, но смотреть на то, как его рвут подчинявшиеся воле патриарха твари, было для Астариона за гранью возможного.       Он все же повернулся к отродьям спиной, и выхватив стрелу, нацелился на подбиравшегося к кожистому клубку Штефана, но не успел спустить тетиву. Белое пламя, вспыхнув, озарило обветшавшую залу, резанув по глазам испепеляющим светом. Запах дьявольской крови смешался со смрадом паленой плоти. Крики отродий разверзлись эхом, сплетаясь с ревом раненного патриарха, получившего колдовской разряд в грудь. Выжившие после внезапной атаки летучие мыши, метнулись к стенам, врезаясь в подгнившие доски и, открыв прижмурившемуся эльфу обзор, позволили ему как следует прицелиться. Он, увидев тифлинга, измазанного горящей всполохами Диса кровью, громко хохотнул, и не дав Штефану подняться на ноги, всадил стрелу в его колено.       Дештийский патриарх заревел громче, и нечестивец восторженно оскалился, победоносно глянув на павшую тварь с высоты своего роста. Битва с обессилившим за столетия в добровольном заточении чудовищем была скоротечной, и только раздразнила спящего в душе потомка Матиаса демона. Штефану все же не следовало недооценивать смертного, когда-то прикончившего Старший Мозг, и уж тем более не следовало покушаться на его личную святыню. И теперь тифлингу оставалось только одно —воздать древнему вампиру за его непозволительную наглость, и на этот счет у него уже имелись лезущие сквозь трещины в израненном сознании мысли, понемногу пожиравшие его расшатанный кровавой ночью и ударами по больному рассудок.       — Я привык к укусам, князь. — Произнес Маркус язвительно, и опустив меч, подошел к барахтавшемуся в вязкой жиже Штефану. — Но вот к чему я никогда не привыкну, так это к тому, что каждый раз всякая падаль пытается дотронуться до моего Астариона. И я не стану такое прощать.       Астарион закрыл глаза и отвернулся. В низком голосе тифлинга звучала холодная ненависть, разъедающая все на все своем пути и окутывающая его разум пеленой неконтролируемого безумия. Лезть ему под руку в такие моменты было крайне опрометчивым поступком, но эльф никогда и не пытался, позволяя ему терзать провинившихся до полного удовлетворения его внутреннего зверя. Но сегодня что-то шло не по накатанной.       Он распахнул веки, и с некоторым сожалением посмотрел на упавших на колени отродий. Эти жалкие существа, плача и хватаясь друг за друга, бессильно ждали неминуемой казни своего патриарха, так и не решаясь броситься ему на помощь. Они по-настоящему не хотели его смерти, и в их сверкающих от слез глазах стояла истинная горечь и ужас, но занесший клинок колдун, оставался глух к их приглушенным мольбам.       — Было бы правильно просто добить тебя. — Сказал он с кривой усмешкой, делающей его аристократичное лицо до жути пугающим. — Но разве это воздаяние за то, что ты посмел даже подумать о том, чтобы отнять его у меня? Особенно ты. Истинный вампир. Кому-то другому я, может, и подарил бы милость в острие клинка, но не тебе. Знаешь как это, когда угрожают кому-то любимому?       Он развернулся к тихо воющей стайке, и оставив вмиг очнувшегося и заскрежетавшего когтями по полу Штефана лежать в луже чернеющей крови, зажег в руке сплетение потусторонних знаков.       — Они не причем тут, дьявольский ты выродок! — Крикнул патриарх во все горло, и выдернув стрелу снова попытался подняться, но искусно вытесанный наконечник разворотил ему колено, практически обездвижив его полуистлевшее тело. — Не смей! Проклятое порождение Матиаса! Истинный сын своего мясницкого рода! Это я напал на твое отродье! Бейся со мной!       — Знаешь. — Фыркнул колдун, перегородив нависшей над дрожащей стайкой тенью, отсветы масленых ламп. — Если бы я всегда бился с теми, кто позволял себе подобное, нас ни за что не оставили бы в покое. Смерть не пугает тех, кто тянет свои ручонки к единственному смыслу моего существования. А вот страх потери это другое. Это то, что способно отбить желание подобных тебе соваться к нему. И прежде это всегда работало.       Знаки разгорались сильнее, щекоча зарождающимися раскатами звука его измазанную в крови ладонь. Гвалт ворон, сплетаясь с шумом в голове и глухими отстуками взбесившегося пульса, подгоняли скорее свершить расправу, размазав белесые тела о трухлявые доски, и накормить вороных падальщиков разорванной плотью и обломанными костями. Слова заклинания сами лезли под корку, ласкающе обволакивая сущность голодного зверя, рожденного когда-то давно в дивном стонвудском саду, и тот все настырнее рвался наружу. Мольбы тяжело раненного вампира и плач невинных существ не могли пробиться сквозь багровый туман, опустившийся на глаза потерявшего связь с реальностью нечестивца, но все еще оставался единственный проблеск надежды, неожиданно засиявший на горизонте его покалеченного сознания, и давший шанс на помилование, приговоренным к смерти созданиям.       — Ну хватит! — Знакомый голос резанул слух, и Маркус вздрогнул. Тонкие холодные пальцы вцепились в его запястье и, не дав занести руку и обрушить колдовскую силу на скулящих в углу отродий, сжались на его белой коже до широких царапин. Тифлинг медленно повернул голову к тому, кто прервал подношение живущей в его разуме кровожадной твари, и заметив мелькнувший в рубиновых глазах страх, рвано вдохнул и очнулся, словно вынырнув из пленившего его омута. Астарион отшатнулся, и медленно попятившись от исходящего потусторонним могуществом колдуна, выставил вперед ладони, будто стараясь его от него защититься. Тяжелое сердце Маркуса, сжавшись, упало в бездну.       — Любовь… — жалостливо позвал он эльфа, и тот заметно вздрогнул. — Прости… — Маркус протянул к нему руку, но Астарион лишь отошел назад.       — Хватит. — Повторил он, и повернувшись спиной, направился к выходу из залы. Потерявший ко всему интерес нечестивец, гневно зыркнул на ошалевшего Штефана, и махнув на него рукой, рванул за бесстрашным отродьем вдогонку.       — Прости. Прости. Прости! — Маркус поймал его в коридоре, крепко обхватив руками за плечи и упав лицом ему в затылок. Астарион вывернулся, и тяжело вздохнув, обнял его, ткнувшись носом ему в грудь. Сердце тифлинга надрывно стучало, истекая болью, но холодные ладони, скользящие по спине под его плащом, понемногу успокаивали и возвращали чувство устойчивости в подкошенных от ужаса перед содеянным ногах, растекаясь целительной силой под его пылающей кожей.       Маленькая вампирша, осмелев, высунулась из-за болтавшейся на петлях двери, и заметив в темноте два сплетенных силуэта, прижала ладошки к груди. Ее братья и сестры, зашевелившись, подкрались к раненому покровителю, считавшему минуты до того, как срастутся его кости и не верящему, что какому-то отродью удалось одним движением остановить рогатого выродка Матиаса.       Над опаленными горами, разбивая стелящийся по земле дым, восходило безжалостное солнце.