Великий Древний

      Под ногами скрипели мелкие камушки, коими была устлана петляющая тропа, ведущая к единственному в округе крупному поселению — Малой Яромице. Когда-то Дешти процветал, но после большого пожара, воспламенившего залежи угля под тогдашней столицей, от этого края осталась лишь кучка раскиданных по плато деревень, и крохотный город, видневшийся за осевшими рыжеватыми холмиками.       Солнце клонилось к закату, подсвечивая его укрытые черепицей крыши. Из широких труб струился дым, укрывавший поселение в низине полупрозрачной сизой дымкой. Сухой ветер, вольно гулявший по равнине, доносил запах горячей еды, готовящейся по местному обычаю в уличных печах, и Маркус, улавливая аромат тушеных без всяких приправ овощей, сдобренных животным жиром, облизывался и тихо вздыхал.       Астарион шел рядом, и ведя с тифлингом непринужденный разговор о далеком прошлом, время от времени косился на обветренные холмы, усеянные норами и птичьими гнездами. Ему казалось, что кто-то следит за ними, выглядывая из темноты расселин, идет за ними шаг в шаг, прячась в тени полых каменистых нагромождений, но это ощущение, на дающее ему покоя с того момента, как Эммир покинула их и они отправились в сторону Яромицы по Большому Дештинскому Плато, так и осталось на задворках очнувшейся интуиции, и своего беспокойства на этот счет он так и не высказал.       — Знаешь… — сказал он Маркусу, поправив кудрявую прядь на ходу. — Твой сир Трентон, конечно, был той еще занозой в заднице, но поверь мне, командир лесного отряда Эарендил, даст ему фору не глядя. Вот кому на месте-то не сиделось. И особая любовь у него была к новобранцам, а самая чистая и незапятнанная — к холеным городским жителям, которых он считал худшими представителями нашего народа. Хотя, вся эта армия гордых и непоколебимых эльфов то еще сборище, надо сказать. Спасибо им за бесцельно проведенные годы вдали от цивилизации! И кто вообще придумал эту дурацкую традицию? Но, с другой стороны, нигде так не учат стрелять как в их убогом заведеньице, так что может не зря я тратил время таскаясь за вышеуказанным негодяем по лесам. Хоть что-то из этого опыта вынес.       Маркус насмешливо глянул на него и фыркнул. Эльфийская военная подготовка считалась чуть ли не лучшей во всем Фаэруне, но чужих остроухие в свои секреты не посвящали, и кого попало в отряды не брали. Назвать это «бесцельно проведенными годами» мог только Астарион, но ему, с его врожденными навыками, это было позволительно.       — Вот что я скажу тебе, любовь. — Гадко улыбнулся тифлинг. — Если бы меня папаша в подобное «заведеньице» засунул, я бы был ему несказанно благодарен. Это ж целая армия… — он осекся, заметив засверкавшее в глазах Астариона ледяное пламя, но про себя добавил — «Эльфов. Подтянутых, крепких таких эльфов». — Но мне, видишь, достался сир Трентон. Неплохо, конечно, обучаться тактике и военному делу у боевого генерала, но ваша традиция мне больше нравится. Все же суровый отец у тебя был… — Маркус отвел глаза. Эльф глаза закатил.       — Любовь моя! — Возмутился он, вздернув руку с оттопыренным указательным пальцем. — Ты меня доведешь до того, что я попробую отыскать то место, где обрываются следы моей родни, и, если вдруг случилось чудо, и мой отец жив, я заставлю тебя к нему заявиться! Сам будешь объяснять, что вытворяешь с его единственным сыночком! Только советую за милю белый флаг поднять, и миринский заодно, чтобы старик понял, что кровопролитие может обернуться войной. Можешь еще золотом по пути отшвыриваться, а вперед вместо геральда Несса пропустить. Его мордашка кому угодно душу растопит. Тебе же растопила, во всяком случае, поэтому…       — Ну, радость! — Занял оборону Маркус, не давая перевести тему на старый конфликт. — Да что я такого делаю с драгоценным единственным сыночком господина э… Анкунина? Я, между прочим, замуж его кровиночку позвал, и теперь честь его великолепного потомка спасена от моих низменных посягательств! Или что, до свадьбы теперь без сладкого?       — Чего же сразу без сладкого? — Игриво хмыкнул эльф. — Найдешь укромное местечко и будешь хорошо себя вести, конфеткой тебя угощу. Пока на чужие угощения облизываться не начал. А то с тебя станется!       — С меня?! — Искренне обиделся Маркус. — Да я давно в чужие закрома не суюсь! Дома слаще.       — Дома шею свернуть могут. — Хохотнул Астарион. — Если обнаружится, что ваша августейшая мордашка в чужом медке испачкалась. Ну ладно, не дуйся. — Эльф состроил глазки показательно обиженному тифлингу, и тот мгновенно оттаял. — Шагай шустрее, сладости заждались.       Дорога уперлась в камень с давно оплывшими от времени надписями, когда-то вытесанными в память о тех, кто погиб в огне, поглотившим Дешти от моста через Брудву до развилки на Большой Перевал. Внизу треснувшей, покрытой мхом плиты все еще различались слова проклятия, обращенные к тому, кто разжег это пламя, и упокоив целое княжество в одну ночь, двинулся под черными флагами дальше. Знаки на старом местном наречии стерлись и наполовину вросли в землю, но при желании их все еще можно было прочесть, и, если бы Маркус их заметил, он непременно вспомнил бы одну из историй Госпожи Мечей, которые она рассказывала ему на ночь вместо сказок.       «Будь проклят, Буря Преисподней, ты и все твое племя. Да сгорит оно в огне, которое ты принес в этот мир».

***

      Корчмарь Петруш, покручивая пожелтевший от табака ус, невесело разглядывал приблуд, заявившихся на его постоялый двор на исходе дня, и рассыпаться в гостеприимстве не спешил. Чужаки выглядели подозрительно, и, несмотря на звон серебряных монет, коими щедро сыпал рогатый, впускать их на ночь Петруш побаивался. Уж больно прилично они выглядели для бродячих искателей всяческих проблем на героические задницы, а если учесть, что прочие в Яромицу и не захаживали, корчмарь справедливо задавался вопросом. Причем задавался вслух, не стесняясь своих подозрений, но пришлых эта беспардонность ни капли не смущала. Что настораживало его еще больше.       — Кудать путь держите, господари? — Петруш нахмурил тяжелые брови и напряг тугие как у упряжного вола плечи. Рогатый, растянув улыбку до ушей, сверкнул рядом острых зубов, и облокотившись на высокий прилавок, двинулся к корчмарю ближе, будто его холеная рожа и так недостаточно пугала.       — В Сиену. Дело у нас в Сиене. Через Большой Перевал сунулись, а там следы подкованных копыт, будто армия на марше прошлась. Вот по вашим землям и пришлось в обход тащиться. Тут всяко спокойнее.       Петруш сощурился и крякнул. Рогатый ему не нравился. Чернявый и пустоглазый, будто золы в глазницы засыпали. Он походил на мирина, а мирин в Дешти уж добрую тысячу лет на дух не выносили, но кто их выродков дьявольских разберет. Его кротко улыбающийся синюшный спутник, сверкавший красными радужками из-под светлых ресниц, не нравился корчмарю еще больше. Он был похож на досаждающих местному люду упырей, и, если бы не стоял в последних лучах уходящего за холмы солнца, Петруш немедля созвал бы мужиков, и поднял бы чужака на вилы.       — А на чевось вам в Сиену? — Не унимался корчмарь. — Ученый народ из Сиены бежить. Накрылось вольно небо! Токмо сброд всякий в Сиену тянется. Да кованные на конях с Навилету. Мирну дербанить хотят. — Петруш довольно ощерился. Рогатый безразлично пожал плечами.       — Так селуниты мы. — Заявил он спокойно. Остроухий, кивнул и отвернулся, пряча язвительную ухмылку. — С северного тракта идем. Храм Селунэ только в Сиене, ближе не отыскать. А в храм очень надо. — Петруш недоверчиво хмыкнул. Рогатого это не смутило. — Помолвились, а в брак вступить негде. Вот и приходится мили на юг идти, раз уж свет Лунной Девы никого поблизости не коснулся. Но как знать, заря Латандера уже взошла над Дешти, может и до Селунэ дело дойдет.       — И воссияет ее перстом над тьмой, и дарует надежду, и даст покой заблудшим душам… — певуче произнес бледный как моль эльф. Корчмарь, переведя на него внимание, затарабанил пальцами по прилавку и, покосившись на поблескивающие на свету серебряники, натужно изрек:       — Вона как. Селуниты. Купцы али кто?       Чужаки переглянулись. Одеты они были просто, но наметанный взгляд Петруша сразу же зацепился за дорогие ткани, и сшитую по выверенным меркам одежку, точно не снятую с чужого плеча. Что уже говорить о мерцавшем на пальце остроухого кольце, украшенном бесценным звездным камнем, завораживающе переливавшимся отблесками далеких светил.       — Купцы. — Не моргнув глазом подтвердил рогатый, и продолжил шепотом: — только об этом не болтаем. Мало ли кто поживиться решит? А нам проблемы не нужны. Только бы по-тихому до Сиены добраться.       — Добро, добро. — Закивал корчмарь, бросив косой взгляд на торчащий из-за спины бледноликого эльфа лук. — Токмо не тех пужаетесь. Тута покрепче беда. Кровопивцы да нечисть всякая — вота чего пужаться надо! — Рогатый вздернул бровь, и заговорщически сощурил свои непроницаемо черные глаза. Эльф заинтересованно глянул на Петруша, но промолчал. — Лезуть и лезуть Штефановы выродки! Сегодни отрока святого подрали! Прямеча в садке у храма Латандерова! А вы — заря да заря! Вона вам, заря ваша! От прискачут кованные с Навилету, лихо тут порядки наведут! А покамест, ночами не шорохайтесь. Так-то!       — Кровопийцы значит. — Натянул едкую ухмылку черноглазый. — Знаем таких. Я с одним из них недавно бился. Ух и крепкое у него было тело! Уложить его на лопатки было непросто, но мне удалось. А он меня ногами сжал, да так, что чуть ребра не треснули! Ох и горячее побоище было!       — Брешешь! — Выдал Петруш, стукнув о прилавок кулаками. — Ты чавось его, голыми руками, али как?       — Голыми. — Довольно прижмурился рогатый. Бледный эльф, злобно сверкнув на него глазами, уставился на свои ноготки, и, поджав губы, принялся увлеченно их изучать. — Как же отчаянно он бился! Я думал все соки из меня выжмет. Насилу до утра продержался.       — А далече? — Выставился на него корчмарь. — Неужто вольную ему дал?       — Да как его отпустишь. — Вздохнул дьявольский выродок мечтательно. — Пришлось с ним кончать.       Петруш закивал, и нарыв в кармане потертого фартука кривой ключ, протянул его черноглазому.       — Комнатушки тама. — Указал он на узкий коридор в конце увешанного сушенными перцами зала. — Дру̀гая сбоку. Ночуйничайте, а на вулицы не суйтеся. Пойдет люд падь эту жечь, разбирать не будет!       Рогатый благодарно склонил голову, и подцепив ключ, что-то показал своему спутнику жестами. Эльф ответил ему усмешкой, и устремившись за ним следом, едва не задел спящего за столом выпивоху — единственного кроме них гостя, посетившего постоялый двор Яромицы в этот день. Расширившие зрачки остроухого игриво поблескивали, а с лица не сходил застывший оскал, не означавший ничего хорошего. Он что-то задумал, и вскоре, не постеснявшись наблюдавшего за ними корчмаря, воплотил свою затею в жизнь. Дойдя до коридора, и пропустив чернявого дьявола вперед, он размахнулся и со всей дури шлепнул рогатого по хвостатой заднице, от чего тот заметно приложился бедром об угол, но обернувшись, к удивлению, Петруша, беззлобно засмеялся.       — Слушай умных людей, женишок. — Шире оскалился эльф, хитро поглядывая на потиравшего ушибленное бедро черноглазого. — Ходи с оглядкой. А то мало ли какой злобный упырь со спины нападет, мой ты борец с кровопийцами!       — Но ты же прикроешь меня, о ясноокий служитель Лунной Девы? — Съязвил рогатый в ответ. Эльф, гневно фыркнув, пошел вперед. — А селунитским молитвам тебя тоже папочка учил?       — Мамочка. — Донеслось из коридора.       Петруш покачал головой. У северян, у этих, ни манер, ни совести.

***

      Дело предстояло непростое, но настроения Маркуса предстоящее испытание ни грамма не портило. Разыскать неизвестную сноходицу в Сиене, зная только ее имя и примерный облик, при этом не имея возможности ни расспросить, ни лишний раз о ней заикнуться, казалось непосильной задачей, но он знал, что точно справится. Эммир обещала ему, что после исполнения ее приказа, он сможет вернуться к своей жизни, и наконец отпраздновать столь важное для него событие, а потому он был настроен на победу как никогда.       Два ушата еле теплой воды, которой худо-бедно, но удалось отмыть уставшее за день тело, и горячий ужин, щедро поданный разговорившимся корчмарем, привели его в достойный боевого настроя порядок, и теперь ему не хватало разве что десерта, который, впрочем, уже ожидал его на набитой соломой перине.       Астарион лежал, вытянув ноги, и с затаенной в глазах хитринкой, поглядывал на стоящего в дверях тифлинга. Комната, которую им удалось выкупить на ночь была совсем маленькой, и его огромная тень, падая на давно не беленные стены, почти перекрывала свет, исходящий от огарка свечи, потрескивавшего на сбитом из неотесанных досок стуле. По углам висела почерневшая паутина. На земляном полу, среди брошенных дорожных сумок и уложенного на плащ оружия, проглядывалась настырно лезущая на свет зелень. Окрашенные синей масляной краской ставни на широком покосившимся окне, скрипели от крепчавшего ветра. С улицы долетали голоса, и вскоре они стали слышны и в общем зале, и, хотя содержание бесед местных обитателей могло показаться тревожным, праздной умиротворенности эльфа ничто не мешало.       Вернувшиеся с развилки дештийцы говорили о раненном отроке, и судя по их плохо различимой на слух речи, мальчик выжил, но окончательно тронулся умом. Болтали они и о воздаянии, и об охоте на проклятых упырей, но Маркус их не слушал. Его внимание было полностью сосредоточенно на самых прекрасных на свете ногах, и все прочее казалось ему бессмысленным и безынтересным.       Он подошел ближе, и переступив через брошенный у низкой кровати колчан, сел на постель. Астарион, потянув вперед носок, пару раз настырно ткнул его пальцами под ребра, и засмеявшись, откинулся на жесткие подушки. Тифлинг, ухватив его за стопу, уложил его ногу себе на колени и, нежно пригладив ее ладонью до щиколотки, заботливо подтянул сбежавший чулок. Вторую ногу эльф закинул на него сам.       — Устали мои лапотушки — Заурчал Маркус, взявшись разминать забитые мышцы подушечками пальцев. — Лапочки мои.       — Ну что вы в самом деле, лорд Хэллсторм! — Показательно засмущался Астарион, хотя его эти умилительные эпитеты на самом деле веселили. — Вас речь нормальная покинула? Это еще Шэдоухарт вас не слышит. Сейчас бы так лицо скривила, что побелка со стен посыпалась бы.       — Ну на то она и принцесса, чтобы личико кривить. — Парировал тифлинг, не отрываясь от своего крайне занятного дела. Его руки согревающими плавными движениями прошлись от колена до бедра, и эльф окончательно размяк. Стало теплее, и его натруженное тело, распластавшись на промятой соломе под грубой простыней, приятно заныло, требуя больше внимания. Маркус заметил это, но вида не подал. Астарион, понаблюдав еще немного за его сосредоточенным лицом, забрался на подушки выше и, вынудив Маркуса потянуться за ним и в итоге лечь щекой ему на бедро, бережно погладил его по голове.       — Хороший мальчик. — Растянул губы он, и поймав пальцами шнуровку на штанах, распутал красиво завязанный узел. — Заслужил свою конфетку. Так уж и быть.

***

      Маркус громко дышал ему в висок и, все еще сжимая пальцы на его плече, мелко подрагивал всем телом. Астраион, вытерев руку о серую простынь, повернул к нему голову и, найдя его сухие, горячие и очень старательные губы, сладко его поцеловал.       За окном послышался стук копыт, и вольный ветер, обдававший влажную кожу зябкой прохладой, донес до чуткого носа эльфа запах лошадей и прогорклого оружейного масла, от чего тот брезгливо поморщился. Оторвав от своего исцарапанного плеча цепкую когтистую руку, он устроился на тяжело ходящей широкой груди тифлинга, и спрятав лицо там, где глухо отстукивало его большое сердце, глубоко втянул воздух.       Осевший на языке привкус железа и солоноватого терпкого мускуса вернул его лицу выражение крайнего блаженства, и эльф, прижмурившись, провел кончиком носа линию до ямочки на любимой белой шее, и остановившись там, замер, позволив обласканному телу безвольно обмякнуть в сомкнувшихся на его плечах крепких объятиях.       По мощенной дорожке снова застучали копыта. С улицы долетело эхо голосов и лязг металла. Кто-то вскрикнул вдали, но вскоре все стихло, и Астарион, пригревшись и расслабившись от нежных поглаживаний тяжелой шершавой ладони по спине, провалился в легкую дрему. В общем зале гоготали подвыпившие крестьяне, и приглушенные отголоски их неразборчивого наречия, мешаясь со стуком сердца и шумом крови под кожей Маркуса, действовали на него успокаивающе, и он, засыпая все крепче и крепче, плавно сползал набок. Что-то вспыхнуло над крышами, осветив посеревшую стену на секунды, и веки эльфа дрогнули. Он поднял голову, и заглянув в наполненные покоем глаза тифлинга, наполовину прикрытые густыми черными ресницами, снова лег щекой ему на грудь.       — Любовь. — Тихо позвал его Маркус. Астарион шевельнулся, и устроившись повыше, защекотал его ключицу спутанной курчавой прядкой.       — М?       — А если честно, почему ты не искал… и не ищешь свою семью? Я понимаю, они давно покинули город, но при желании и через двести лет можно найти какой-нибудь след. Ты боишься узнать… о их гибели?       — Нет. — Ответил Астарион без попыток съязвить или уйти от темы. Отплевываться ядом сейчас не хотелось. Скрывать свои истинные мысли тоже. — Я боюсь одного, любовь моя. Я боюсь их найти, и… боюсь, что меня однажды найдут. Знаешь, гордым эльфам предпочтительнее умереть, чем узнать в какой грязи была вывалена их многовековая фамилия. И если они живы, пусть живут себе дальше. Думают, что их прекрасный умный сын умер, не дожив до сорока, и пусть помнят его таким, каким знали. К чему это теперь…       Он медленно выдохнул тифлингу в плечо. Маркус обнял его крепче.       На стене промелькнула чья-то быстрая тень. Где-то за приземистыми каменными домами залаяли собаки, и вскоре их лай перешел в протяжный вой, перемежавшийся с ржанием напуганных лошадей и чьими-то истошными криками. Маркус вскинулся, и вдруг стащив с себя сонного эльфа, прижал его к стене и, прикрыв его своей спиной, в секунду призвал длинный, блестящий в свете догорающего огарка меч.       Астарион мгновенно очнулся. Сунув руку под подушки и выудив припрятанные кинжалы, он осторожно высунулся из-за его плеча, и увидев то, что так его напугало, невольно вздрогнул, и по-звериному оскалившись, показал чужаку клыки.       У окна, крепко обхватив узкие плечики скрюченными длинными пальцами, покачивался белесый силуэт, со светившимися в темноте глазами и таким же звериным оскалом, демонстрирующим незнакомцам длинные заостренные клыки. Рыжее зарево, поднявшееся над черепичными крышами, осветило худощавое острое личико неизвестного отродья, и оно, сжавшись в комок от страха, с мольбой уставилось на абсолютно нагих чужеземцев, ощетинившихся стальными лезвиями.       — Нужно бежать. — Донесся до них тихий девичий голосок. — Ты, мой брат из тени, вкусил крови святого отрока. Тебя ищут.       Маркус медленно повернулся в пол-оборота, и с беспокойством глянув на Астариона, закусил язык на полуслове. Голоса и крики приближались, а вместе с ним и лязг металла, смешенный со стуком подкованных копыт. Тяжелая конница. Навелийцы.       — Да мать!.. — Зашипел эльф, откинув кинжалы и начав шарить по полу в поисках зашвырянной куда-то меж сумками одежды. Маркус поднялся, и не стесняясь своей наготы, дошел до двери, и прислушавшись к разговорам местных, раздраженно скрипнул зубами. Кто-то из навелийский рыцарей Зари уже был в зале и что-то выспрашивал у корчмаря. Среди пьяных переговоров отчетливо слышался тяжелый акцент южного побережья, но ничего толкового он разобрать не мог.       — Ты… — повернулся он к напуганной вампирше. — Ты с чего решила, что они именно его ищут? Корчмарь говорил, что народ пойдет падь всякую жечь, а нам лучше не соваться на улицы. Они имя назвали или приметы какие?       Девица замялась и, отступив от окна, боязливо глянула в сторону разгорающегося исполинского костра, освещавшего безлунную ночь яркими оранжевыми всполохами. Там, на небольшой площади меж домов и пары скудных лавок, надрывно кричала женщина, и вскоре к ней присоединился еще один голос, мужской, но неестественно высокий. Сорвавшийся до разрывающего душу визга.       — Дети Штефана не ходят днем. — Ответила она наконец, дрогнувшим голосом, отведя глаза от смотрящего ей в лицо Астариона. — Рыцари Навилета пришли за вами.