Великий Древний

      Отблески огня ложились на его волосы, угольными росчерками ниспадавшими на его усталое лицо. Астарион, пропуская их сквозь пальцы, любовался завораживающей красотой чернильных локонов, находя успокоение в прикосновениях к тяжелым шелковистым прядям, лежащих на плечах колдуна черненным золотом.       Воющий ветер, грозящийся сорвать умощенный в расщелине меж скал шатер, обдавал колючим холодом, ворошил искры в кострище, рассыпая их по безжизненной каменистой земле. Эльф, прячась за спиной Маркуса, устроившись на скрученных лежанках, укрытых его плащом, задумчиво перебирал его волосы, и иногда зарываясь носом в его затылок, обнимал его за плечи, но все же старался не отвлекать тифлинга от его непростого дела.       Маркус, в свете дрожащего на ветру костра, увлеченно изучал записи в старом дневнике, расчерченном грифельным стержнем. Алькайр писал с нажимом, и, хотя чернила и оплыли, на покрытых серой пылью страницах, отчетливо выделялись выведенные неровным почерком слова. Пахнущая трясиной записка пожухла и выцвела. Магия, запирающая осыпавшиеся знаки, не позволяла колдуну изучить истлевшие в момент гибели душеносца символы, и все что ему оставалось, это пытаться выцепить хоть крупицу сведений из неразборчивых излияний полуграмотного мага, криво и размашисто залегших на скрипучем пергаменте его дневника.       Бесполезно.       Расшифровав последнее слово, написанное с тремя ошибками, Маркус захлопнул пропахшую болотом рукопись, и отшвырнув ее в сторону, откинулся назад, удобнее устроившись в объятиях Астариона. От эльфа пахло свежей кровью и домом. Он успел утянуть одного мула с косогора, и теперь, насытившись, казался мягче, и в его нежных руках волей не волей тянуло ко сну.       Тифлинг обмяк. Знакомый запах и легкие прикосновения к щеке успокаивали его душу, вызывая желание откинуть все размышления до утра, и свернувшись клубком, уснуть в обнимку с этим прекрасным созданием, забывшись с ним до рассвета на так и не расстеленных лежанках. Маркус зевнул и прикрыл веки. Тонкие пальцы Астариона, мазнув ноготками по виску, исчезли в его волосах.       — Дурость какая-то. — Изрек он, по-кошачьи потеревшись о ласкавшую его руку. — Алькайр — патологический кретин, недоволшебник-некромант. Вернулся из Мирны в прошлом месяце, где встречался с каким-то торговцем свитками. А что дальше не разберешь. И кто его грамоте только учил?       — Кто его знает, золотце. — Ответил Астарион, глядя в одну точку. Маркус бесцеремонно придавил его своим весом, но эта тяжесть и тепло, пробирающееся сквозь его запылившуюся рубашку, заставляли эльфа тянуть губы в блаженной улыбке, и массируя пальцами его виски, иногда опускаться к натуженной шее. — Магии же его кто-то обучал? Хотя, следует полагать, что без Госпожи Мечей тут не обошлось. На что-то же он выменял свою душу.       Маркус безмолвно согласился, и заглядевшись на пляшущее в кострище пламя, задумчиво погладил Астариона по колену. Госпожа Мечей, все еще бродившая по округе, и попадавшаяся на глаза то у лежащей у скал развилки, то на подъеме к косогору, казалась ему еще более безумной, чем обычно, но он уже не удивлялся ничему. Она собирала горные цветы и развешивала венки на покосившихся указателях. Она ходила по козьим тропам, и позволяя ветру вздымать копну своих волнистых волос, подолгу глядела в пропасть. Она искренне наслаждалась вылазкой в смертный мир, и совершая необъяснимые поступки, утягивала следом и ничего не понимающего потомка, не распыляясь при этом ни на какие объяснения. С нее сталось посадить на цепь дурака-полуорка и безумца-громилу, вырезавшего собственный отряд. Она притащила сюда Маркуса, хотя могла куда быстрее отыскать своих душеносцев и без его ненужной помощи. Теперь их путь лежал в Дешти, в нищее княжество, отмеченное на карте как обходной путь Большого Перевала, и, хотя, все ее действия могли показаться нелепыми, Маркус уже давно не судил Богиню мерками смертных. Если она делала что-то, пусть и необъяснимое, свой смысл в этом определенно был. После похода за Элларием, ее нерадивый потомок четко это усвоил.       — Вероятно, Ключник намеренно собирает ее полудурков. — Заключил он вдруг, после минутного молчания. Астарион, которому Маркус отдавил все ребра, заерзав, сел выше. — Ну ты подумай: умный душеносец наверняка задастся вопросом, что от него нужно непонятному существу. А там вопросом задастся и Эммир. А что взять с дурака, который обладая великанской силой, батрачит на мирин, хотя мог уже давно конвой перебить и с мешками звездных камней в вольные города уйти? — Эльф пожал плечами, и выбравшись из-под тифлинга, сел у его плеча, протянув затекшие ноги к костру. Маркус, глянув на его растопыренные пальцы в легких хлопковых чулках, задумался, и отогнав не к делу лезущие в голову образы, вернулся к своим умозаключениям. — А вот зачем этих полоумных насобирала Эммир, это вопрос. Она сказала, что Ключник ворует лишние души, и, похоже, это те самые лишние души, которые я время от времени для нее добывал. Вот только я думал, что они долго не живут, а они вполне себе существуют, как оказалось. И к чему я с совестью торговался, спрашивается?       — Значит больше не будешь. — Шепнул Астарион, усмехнувшись. — Ты только скажи мне, моя радость, много ты их, душонок этих, натягать ей успел? Весь юг обойдем, или на Дешти остановимся?       — Надеюсь, что на Дешти. — Натужно вздохнул Маркус. — Домой хочу.       Астарион фыркнул, и толкнув его в плечо, повалил тифлинга на бархатную подстилку. Устроившись у него под боком и укрывшись нагревшейся от костра полой плаща, он вытянулся вдоль его тела, и закинув на него ногу, спрятал лицо у него на груди. Маркус, привычно погладив его по руке, устремил пустой взор на трепыхавшийся на ветру шатерный навес, и позволив себе расслабиться, сомкнул веки.       — Надо Джахейре весточку отправить. — Сказал он полушепотом, на что эльф неразборчиво что-то промычал ему в плечо. — Вот вернется ворон от Финана, и отправим его к Джахейре. Или она нас до второго падения Мистры ждать будет.       Астарион, закивав, согласился.

***

      Ворон из Мирны вернулся утром. Маркус, утрамбовывая свой плащ в дорожную сумку, заметил его, восседавшего на камне с прицепленным к лапке цилиндром с запиской, и вздрогнув от неожиданности, завис, глядя на опустившую черные крылья птицу. Ворон был самым обыкновенным, разве что натасканным на простое заклинание, помогающее ему найти адресата хоть на краю света, но душа тифлинга, при виде пугающего его образа вестника смерти, все равно до боли сжалась. Весь нормальный мир использовал для отправки посланий голубей, и только в Мирне отчего-то решили подрядить на это дело воронов. Маркуса это поражало и изрядно подбешивало, но был в этом и свой весомый плюс. Голубей часто перехватывали хищные птицы, тогда как к воронам никто не приближался, и письмо чаще доходило до получателя, что в некоторых случаях бывало критично.       Справившись с приступом паники, Маркус глубоко вдохнул, и протянув руку к вороному посланнику, распутал перевязь медного цилиндра, на что ворон отреагировал громким карканьем. Астарион, умывавшийся у горной реки, повернул к нему голову, и завидев пятившегося от посыльной птицы тифлинга, отряхнул руки и поспешил к нему на помощь. Эммир, ожидавшая смертных у обвешенного переплетенными желтыми цветами указателя, повела плечом, но не обернулась. Маркус, поблагодарив судьбу за умиротворенное настроение покровительницы, вынул письмо из цилиндра, и развернув его так, чтобы подоспевший Астарион видел послание, написанное красивым почерком Финана, принялся читать.       Брат мой! Felicidades! Мы с доньей Дианой безгранично рады прибавлению в нашей семье!       Пусть Боги хранят вашу любовь! Клянусь честью, это единственная светлая новость за последние недели.       Твое прошение я передал отцу, и Боги свидетели, он его подпишет! Имя эрцгерцогини, да правит она клинками вечно, не оставит ему надежд помешать вашему союзу.       Твои племянники скучают по тебе, и я рад бы пригласить тебя и сеньора Астариона в Ланческу, но времена теперь смутные. Держись подальше от Мирны, брат мой. Пока наш отец способен держать меч, здесь для тебя опасно. Опасно для всех нас, но мы постоим за свои земли!       Надеюсь на скорую встречу под флагами освобожденных провинций. Да направит Госпожа Мечей наши клинки!

      Поднимаю кубок за твою помолвку.       Твой добрый старший брат.       Барон Ланческий, виконт Финан Хэллсторм.       — Мило. — Засиял улыбкой Астарион, пугнув размахивающего крыльями ворона. Ворон недовольно каркнул, и открыв рот, задышал так, что задергался его маленький мясистый язык. Эльф гневно покосился на настырную птицу, и цокнув языком, опустился на колено у набитой дорожной сумки, в попытке отыскать в ней что-то в дар неугомонному посыльному. Маркус, спрятав письмо Финана в кармане, тоже потянулся к сумке, и выудив заранее приготовленное послание для Джахейры, сунул его в украшенный миринскими узорами цилиндр. — На вот, заслужил! — Астарион кинул ворону кусочек вяленого мяса, и тот, подхватив его на лету, немедленно проглотил угощение. Маркус, боязливо приблизившись к распушившемуся ворону, взял из рук эльфа еще один кусочек, и позволив птице больно клюнуть протянутую вперед ладонь с подношением, прицепил медный цилиндр к его лапке.       — Хороший… — проурчал тифлинг, погладив ворона по черному оперению на голове. В присутствии Астариона ночной кошмар больше не пугал его, а ощущения от прикосновений к гладким вороным перьям, делали жмурившуюся птицу на самом деле настоящей, что окончательно его успокаивало. — Лети к Верховной арфистке Джахейре, — шепнул он пригревшемуся на солнце посланнику, и сложив простой знак, указал ворону путь. — Доставь ей это. И возвращайся.       Ворон, взмахнув крыльями, тяжело поднялся в воздух. Маркус, проводив его удаляющуюся тень взглядом, посмотрел на глядящего на него с мечтательной улыбкой Астариона, и не сдержавшись, поцеловал его в мягкие губы.

***

      Эммир вела их по всхожей дороге к повороту на Дешти, не проронив за все время ни слова. Свои вычурные шелковые одежды она сменила на простое походное платье, и спрятав волосы под ажурной мантильей, стала походить на подавшуюся в южные земли обедневшую вдову. Маркус, вспоминая слова Джахейры, старался не смотреть ей в спину, но взгляд, как назло, именно туда и падал. В человеческой форме крыльев Госпожи Мечей было не разглядеть, но интерес все равно разбирал его, и он, весь путь от развилки до камня на пустом перекрестке, невольно об этом думал.       Астарион шел за ним, оглядывая окрестности. Эммир он все еще побаивался, и держался от нее на расстоянии, памятуя, с какой легкостью Госпожа Мечей может отнять смертную душу. Солнце припекало, и он, устроив перевязанный веревкой дублет поверх походной сумки, вышагивал по каменистой тропе в расстегнутой до груди рубашке, иногда улавливая весьма заинтересованный взгляд оборачивавшегося к нему тифлинга. Блуждать по перевалу без хоть какого-нибудь доспеха было не самой лучшей затеей, но страдавший от жары эльф, полагаясь на дьяволицу и ее далеко не слабого потомка, позволял себе эту маленькую глупость. По сторонам он все же оглядывался, чуя что-то неладное в безмятежности безжизненных скалистых пейзажей и ожидая какого-то подвоха от судьбы, расщедрившейся на столь непривычный в путешествиях покой. Он и заметил следы копыт на тропе, что поднималась от горных поселений, раскинувшихся вдоль юго-западного тракта, и обратил на это внимание Маркуса, а после, завидев интерес в глазах остановившейся посреди дороги Эммир, медленно завернул тифлингу за спину.       — Навелийцы. — Заключила она, вглядевшись в истоптанную лошадьми тропу. — Идут ближе к Мирне. Трусливо. В обход.       Госпожа Мечей презрительно сморщила нос и, дав команду двигаться дальше, повела их к указательному камню. С высокого холма, на который они неспешно забрались, виднелась дорога к Дешти и петляющая тропа на Сиену, скрывающаяся за обветренным скалами. Эммир, указав на возвышавшуюся посреди горного плато башенку с колоколом, подобрала полы платья, и ступив на осыпающийся гравий, направилась к избранной точке. Маркус, глянув на Астариона, кивнул, и последовал за покровительницей.       Башня оказалась частью небольшой часовни, где возносились молитвы Латандеру. Во внутреннем дворе, у стен из желтого камня, собрались его последователи из окрестных деревень, но никто не обратил внимания на вдову в черной вуали, пробравшуюся через часовню в сад, в сопровождении двоих настороженных спутников.       Садом это место можно было назвать с натяжкой, но среди пустых равнин, растущие у бившего из-под земли ключа гранатовые деревья, казались настоящим оазисом. Маркус, заметив стоящего на коленях у серого ствола мальчишку, с интересом ковырявшего сухую землю маленьким ножичком, глянул вскользь на Госпожу Мечей, медленными шажочками подбиравшуюся к цели, и снова присмотрелся к ее избранной жертве, отметив, что на этот раз ее слуга еще совсем ребенок. Эммир, дойдя до увлеченного отрока плавной походкой, остановилась напротив, и с некоторой жалостью оглядев юного душеносца, собрала руки на груди. Астарион, почувствовав, что добром это не кончится, уложил поклажу на землю, и немного подумав, отправил туда и лук. Мальчик опасным не казался, и нападать на него во всеоружии эльфу было не с руки. Сумки не мешали и ладно.       — Несчастное дитя, рожденное от настоятеля. — Произнесла Госпожа Мечей, глядя на пытавшегося вытащить тяжеленный булыжник мальчишку, желавшего таким образом освободить перевитые гранатовые корни. — Ненужный ни отцу, ни матери. Блаженный отрок. — Мальчик, ощутив внимание, поднял голову и завертел ею по сторонам, и наконец заметив рогатого гостя со стоявшим у его плеча бледным господином, приветливо им улыбнулся. Эммир он так и не узрел, но казалось, и ее присутствие ничуть не смутило бы несчастного, не слышавшего и видевшего зла, и только тянувшего по-детски невинную улыбку, парнишку. — Лишняя душа. К огорчению моему, порабощенная.       — Что с ним будет? — Отвернулся Маркус, не желая думать о том, что ему возможно доведется воевать с этим ребенком. Астарион, которому противное солнце нещадно слепило глаза, сделал шаг в сторону, и встретившись с обвитой плющом садовой стеной, по краю отошел в тень, поймав на себе вопросительный взгляд немного растерянного отрока.       — Мы здесь чтобы узнать. — Ответила Госпожа Мечей и, подобравшись еще на шаг к душеносцу в грязной храмовой мантии, медленно протянула к нему руку. Маркус, почувствовав, как пространство дрогнуло и пошло знакомой рябью, неосознанно отшатнулся, и найдя глазами Астариона, жестом показал ему не шевелиться. Эльф, прижавшись спиной к шершавой стене, нервно кивнул, и услышав слабо различимый стон, сорвавшийся с губ парнишки, увидевшего перед собой Владычицу Эммир, безропотно застыл на месте. Отрок, подняв голову к нависшей над ним Богине, громко схватил воздух, и потянулся к ней измазанными сухой землей пальцами, все еще крепко удерживая в правой руке свой сточенный старый нож. — Я здесь. — Прошептала Госпожа Мечей зловеще. — Здесь дитя, и я внемлю.       Последующее Маркус не мог назвать ничем иным, как перерождением. Мальчишка, услышав голос покровительницы и ощутив их инфернальную связь, затрясся, и дернувшись, резко поднялся на ноги. Его глаза почернели, и виной тому были расширившиеся зрачки, заполнившие чернотой еще недавно чистые, серо-голубые радужки. Его одухотворенное лицо перекосило безумием, и он, сквозь оскал, рассекший светлое, еще совсем детское лицо, неразборчиво выплюнул воззвание на языке нижнего плана, которое засело в его порабощенном разуме, и с каждым новым повторением все больше обретало смысл.       — Adtmglorm… adtuamglrm… ad tuam glriam… ad tuam gloriam!       — Астарион… — боязливо позвал эльфа Маркус. Отрок, забыв о существовании Богини, впился глазами в рогатого незнакомца, и выставив вперед нож, облепленный комьями земли, неровной походкой двинулся в его сторону. Тифлинг не стал медлить, и выдвинулся ему навстречу, с намереньем выбить оружие из его тонкой руки, пока сошедший с ума мальчишка ненароком не поранил кого-нибудь. Эммир, не сводя глаз с безумца, кривилась в презрительном оскале.       — Аd tuam gloriam! — Крикнул отрок, метнувшись в сторону со скоростью, которая минуту назад была ему не свойственна. Маркус, разминувшись с его быстрой тенью, растерялся, и замешкавшись, не сразу понял, что вдруг поумневший противник, избрал своей целью не его. Он, разойдясь с обманутым хитрым маневром колдуном, устремился к прятавшемуся в тени Астариону, который, успев среагировать, чудом не напоролся на его удар. — Аd tuam gloriam Emmir! Аd tuam gloriam Emmir! — Заверещал он высоким голосом, в ярости размахивая ножом, и высекая искры из каменной стены. Эльф, увернувшись, зашел ему за спину, и сбив его с ног легкой подсечкой, сам не понял, как грязное тупое лезвие влетело ему в предплечье.       Дальнейшее произошло неосознанно. Астарион сотворил это инстинктивно, так, что подоспевший ему на помощь Маркус, не сразу сообразил, чью кровь жадно поглощает потрескавшаяся от засухи земля. Глупый мальчишка, вздумавший воевать с ним затупленным о коренья ножом, необдуманно подставился под атаку безоружного вампира, и получив глубокий укус во вмиг посеревшую шею, обессиленно упал Астариону под ноги.       Эльф замер, и заглянув в обезумившие глаза давящегося кровью отрока, медленно отошел назад, чувствуя, как по спине ползет озноб. Он ранил этого дурака слишком сильно, хотя и не хотел этого, и вообще прежде не нападал на детей, и даже не подозревал, что их тонкие шейки могут быть настолько хрупкими. Маркус, встав меж ним и содрогающимся в пыли душеносцем, перекрыл Астариону обзор на хрипящую в агонии жертву, оставившую на губах растерянного вампира привкус жидкой девственной крови. Астариона замутило. Было в этом что-то настолько мерзкое, что вся его сущность отторгала совершенное им зло. Он даже вспомнил перекошенное от отвращения лицо сестрицы Далирии, которая как ни пыталась, так и не смогла укусить маленькую дочь Леона, и теперь наконец полноценно понял ее нерешительность.       — Да не дергайся ты! Matrem tuam! — Рявкнул на мычащего мальчишку Маркус, и эльф отмер. Тифлинг, стараясь разжать застывшие челюсти порабощенного душеносца, вливал целебный эликсир в его растерзанную глотку, но отрок отчаянно сопротивлялся, пытаясь вырваться из его крепкой хватки.       — Оставь его, дитя. — Подала голос Эммир, без особого интереса наблюдая за его попытками спасти истекающего кровью парнишку. — Мальчик все равно обречен. А вам следует убираться. Если не желаете повесить на свою совесть еще с десяток смертных душ.       Со стороны часовни послышались шаги и встревоженные голоса. Маркус, заставив ожившего душеносца проглотить еще порцию эликсира, раздраженно скрипнул зубами.

***

      В расщелине у пастушьих селений протекал чистый ручей, у устья которого шевелились три сокрытые растущим у воды ракитником тени. Раненный эльф, отплевывающийся от слабого привкуса металла, запыхавшийся от бега тифлинг и взвинченная дьяволица, расхаживающая вдоль каменистого берега, подобно разъяренной хищнице.       — Какая поразительная наглость, воровать у меня осколки душ! — Шипела Госпожа Мечей, не глядя на потомка, обрабатывавшего рану на предплечье вампира. Астарион, добравшись до ручья, и первым делом нахватавшись сырой воды, чтобы смыть отвратительный вкус детской крови, с благодарностью посмотрел на Маркуса, старательно промывавшего его потемневшую царапину, и неловко ему улыбнулся. Убегать пришлось через забор, и они оба, измазавшись в пыли и нахватав колючек на одежду, немногим отличались от сбежавшихся на шум крестьян, и может поэтому, встретившиеся на пути пастухи не приметили в них чужаков. — Что же, Ключнику следует отдать должное. — Продолжала Эммир, сжигая пространство вокруг сияющими от гнева глазами. — Стоит мне обратить взор на душеносца, стоит мне коснуться цепи договора — и он вмиг сходит с ума. Сам ищет смерти. Сам отдает этот проклятый осколок! — Зарычала Древняя. Маркус вздрогнул. — Алькайр взывал ко мне, и я ответила. Алькайр лишился рассудка. Фобос Безголовый взывал ко мне, и я ответила. Фобос Безголовый лишился рассудка. Невинный отрок, ощутив мое влияние, лишился рассудка! Ключник смеет отнимать у меня лишние души, думая, что я не замечу! Глупец! — Воздух вокруг ее фигуры накалился, и тифлинг, почувствовав рвущийся наружу гнев Божества, уже привычным жестом спрятал от нее Астариона, став стеной меж ним и разгневанной покровительницей. — Но знаешь, дитя! — Оскалилась Эммир, поймав его полный покорности взгляд. — Ключник всякий раз забывает о моем разящем некованом клинке. И настало время напомнить ему о моем великолепном оружии. Но прежде, чем ты исполнишь мою волю, ответь. Что может подчинять подчиненных и раскалывать душу бездушных? Что действенно и на простых смертных, и на тех, кто неподвластен магии?       — Проклятие. — Ответил Маркус ровным тоном. Госпожа Мечей горделиво задрала подбородок.       — Верно. Проклятие! И я с удовольствием взирала бы на то, как проклятие это возвращается Бельфегору острием моего клинка!       — На все твоя воля. — Согласился тифлинг, опустив плечи. Тень за его спиной осунулась следом.       — Взирала бы! — Бросила Эммир сквозь зубы, вернувшись к своим блужданиям вдоль берега. — Но стоит признать, что на брошенный мне вызов я должна ответить сама. Грубая сила здесь бессмысленна. К разрешению этого столкновения следует подходить с хитростью, а ее, дитя, тебе не достает. Но это не значит, что ты останешься в стороне в час, когда твоей Богине нужен ее некованый клинок! — Маркус обреченно кивнул. Астраион уронил тихий вздох. — Ты послужишь мне, но иначе. Исполнишь свой долг, и за то, что не испортил мне эту восхитительную прогулку по миру, я воздам тебе по заслугам. Сможешь вернуться домой и устроить пирушку. Но прежде… — Госпожа Мечей остановилась, и заглянув в глаза потомку, врезалась голосом в его мысли, не забыв втянуть в разговор и его оторопевшего спутника: — ты отправишься в Сиену. Отыщешь там Габриэлу Палаграс — мою душеносицу, слабосильную девочку-тифлинга, сноходицу. Ни одна душа не должна знать, что ты разыскиваешь ее. Ключник не должен тебя опередить. Отыщи Габриэлу Палаграс и приведи ее к соляным столпам у Флоцци. Приведи ее живой. Позови меня, и я приду. Ступай в Сиену через Дешти. У Большого Перевала сборище навилийцев, и они не дадут тебе пройти. Иди через Дешти, но помни: обходи стороной Штефана и его детей. А ты, дитя ночи, гляди в оба. В Дешти с избытком твоих сородичей.       — Аd tuam gloriam Emmir. — Тихо ответил на ее приказ Маркус. Госпожа Мечей, самодовольно оглядев пасынка, улыбнулась уголками губ. Астарион, в ушах которого все еще звенел ее голос, незаметно протянул руку, и коснулся пальцев тифлинга своими.       Маркус виновато вздохнул.

***

      Полуденное солнце, проникая сквозь цветные витражи личных покоев герцога, отражалось от серебристого цилиндра с посланием, водруженного камердинером перед носом дона Итреда, и нещадно слепило его покрасневшие от бессонницы глаза. Итред, с трудом умастившись на резном стуле из черного дерева, ухватил цилиндр дрожащей рукой, и под взволнованный взгляд слуги-северянина, скрутил его с третьей попытки.       Выбеленный пергамент с печатью Ланчески упал на его сухую ладонь. Герцог, опершись локтями о дубовый стол, торопливо развернул его, но читать не спешил. Ответ от старшего сына, возомнившего себя освободителем восточных земель, жег его ноющие от нескончаемой боли руки, и Итред, не ожидая от наследника никакой разумности, гневно хмурил свои густые брови.       Финан уже два года испытывал его терпение. Сначала он посмел выразить протест за гибель своей проклятой от рождения дочери, а после, спутавшись с выродком-братом, вырезать всех верных герцогу людей, полностью подмяв под себя Ланческу. Но на этом он не остановился. Вводя все более и более необдуманные законы, этот потворщик дьяволов привел под свои знамена сотни рогатых скитальцев, превратив восточные провинции в анклав Преисподней. Его силы возросли, а глуповатое людское население, с чего-то вспомнив легенду, что все мирины произошли от дьяволиц, стали служить ему с еще большим рвением. И хуже всего, безнравственная младшая дочь Итреда — Франческа, поддержала братца, и теперь против герцога поднялась не только Ланческа, но и Таллисия.       Но у дона Итреда еще были силы противостоять этому бессмысленному бунту. Кастилия и весь север, а еще десятки благородных домов оставались верны ему, и в случае серьезной междоусобицы, герцогу было на кого рассчитывать. Только бы болезнь, день за днем пожиравшая его кости, не поставила его на колени раньше срока.       Герцог выдохнул носом, ощутив очередной приступ боли, и медленно откинувшись на спинку стула, поднес послание ближе к лицу. Застывший напротив камердинер, наблюдая за тем, как сужаются его зрачки, а под глазами все явственней и явственней залегают тени, ниже склонил голову. Итред, еще раз перечитав послание от нерадивого сына, сжал захрустевший пергамент непослушными пальцами, и швырнув его в угол, гневно ударил кулаком по столу. Резкая боль в разрушенных болезнью суставах, заставила его зашипеть, а слугу, встрепенувшись, подбежать к господину, тут же разразившемуся проклятиями на звонком миринском наречии.       Финан не прислушался. На призывы герцога к перемирию и угрозы Итреда возвести на престол Ланчески Эмилиана, а его и его семью навеки отправить в изгнание, мятежный сын ответил прошением за своего проклятого братца. Маркус Хэллсторм изъявил желание взять в мужья своего блудного эльфа, и требовал для него титула и миринских земель. И хуже всего, прошение это скреплялось благословлением эрцгерцогини, что ощущалось герцогом как плевок в его перекошенное гневом лицо.       — Этот выродок берет замуж свою эльфийскую потаскуху! — Лютовал Итред, невзирая на попытки слуги унять его, и не обращая внимания на обострившуюся боль. — Земель ему! Титулов! Титулов его безродной подстилке! — Злость разрывала его нутро сильнее, чем вгрызающийся в кости недуг, и герцог, побагровев от ненависти к собственным детям, клял свой род на чем стоит свет, не рискуя разве что, упомянуть Эммир. — Эмилиана! Немедля приведите ко мне Эмилиана! Сучьи выблядки хотят войны, они войну получат! Заживо их выжгу! Верну эту падаль назад в Преисподнею, где их проклятому семени самое место!       Донья Эльвсвид, услышав брань мужа из коридора, прижала ладони к груди, и в очередной раз подумав о спрятанном в старой шкатулке письме, попросила у Ильматера решимости.