Великий Древний

      Острие ножа, соскользнув с грифеля, вонзилось Астариону в руку, оставив глубокую царапину на испачканной чернилами ладони. Он шикнул, и заметив капли крови на исписанной бумаге, отшвырнул нож подальше, после чего, скомкав почти дописанную страницу, отправил ее в тот же угол. Несчастному не доточенному грифелю, которым он оставлял небольшие заметки на полях, тоже досталось. Он хрустнул меж пальцев, сломавшись с потрясающе сочным звуком, напоминавшим звук трещащих костей, что вызвало у эльфа неконтролируемую улыбку. Впрочем, похрустеть кое-чьими косточками тоже хотелось, но Астарион каким-то чудом держался.       Маркус его раздражал.       В последнее время он вел себя не просто странно, он вел себя крайне подозрительно, и эти изменения в его поведение ужасно бросались в глаза. Он смотрел на эльфа совершенно невинно, с воодушевлением нахваливал его работу о «законах идеального государства», и нес что-то невразумительное о невероятном великолепии его слога. Он признал, что он очень плохой стрелок, и мог часами смотреть, как Астарион возится с магическим луком, никак не реагируя на его насмешки. Он витал где-то, даже не в облаках, а за пределами туманностей, не обращая внимания на все сущее. Он вроде и слушал, но ни черта не слышал. А еще продолжал сбегать куда-то под любыми предлогами, и возвращаться в весьма приподнятом настроении, отмахиваясь от вопросов, где его носило. И про Лиса он так и не рассказал, что наводило уже совсем на нехорошие размышления. И сегодня у эльфа, в конце концов, сдали нервы.       — Где был?       Простой вопрос, на который вполне можно было дать не менее простой ответ, но Маркус так не удостоил его нормальных объяснений. Пойманный по пути в купальню, весь измазанный этой чертовой блестящей пылью, и с той же дурацкой улыбочкой, которой он обычно прикрывал свои лживые слова. Он снова начал рассказывать что-то о звездной крошке, каких-то непонятных реагентах с многострочными названиями на языке нижнего плана, но Астариона эти попытки уйти от правды не убедили. Его ложь эльф давно щелкал как орешки, и даже колдовская аура, вынуждающая верить владельцу невероятно глубоких, и казалось, абсолютно непогрешимых черных глаз, тифлинга не спасала.       — Попробуй еще раз, дорогуша. Пока звучит не очень-то впечатляюще.       Вызов брошен, но Астарион знал, что сразу в атаку немного растерянный оппонент не пойдет. Сначала уйдет в глухую оборону, начнет оправдываться, и все глубже тонуть во лжи, но его это уже не спасет. Нельзя играть с высшим хищником, врать на протяжении многих месяцев, и надеяться выйти чистым из этого противостояния. За все приходится платить, и в особенности за любовь существа, не терпящего посягательств на свою территорию. Он ведь знал на что шел, когда сладкими речами убеждал эльфа стать ему ближе, и теперь единолично нес ответственность за свое решение. А потому Астарион, будучи в своем праве, делать ему какие-то поблажки нужным не считал.       — Ну что ты, любовь…       Эльф, увернувшись от попытки Маркуса прижать его к себе, сжег его ядовитым взглядом. Ну конечно! Что это он в самом деле? Нет же не единого повода так себя вести! Этот паскудный дьявол, поющий о вечной любви ночами, и сбегающий черт знает куда, стоит только отвернуться, всего-то глаза свои бессовестные прячет, и не отвечает прямо ни на один вопрос. Всего то красиво садится на уши, сказки рассказывает о каких-то немыслимых открытиях, которые они очень скоро сделают на пару с Дамоном, и будто и не догадывается, что Астарион-то, далеко не глупый, и понимает, что за полгода, ни то что сплав новый, земли новые можно открыть! Гад сладкоречивый. Бессовестный лживый гад!       — Отстаньте от меня, лорд Хэллсторм!       Сейчас главное не вестись на его попытки свести все к ласкам и потоку лести. Не верить его словам, и ни в коем случае не позволить себе пригреться в его объятьях. Стоит лишь немного дать слабину, и глупое сердце, заглушив безумным стуком глас разума, толкнет его навстречу, в эту беспроглядную Преисподнею, в которой он сгорает раз за разом. Но на этот раз эльфу удалось перебороть себя, и вырваться. Оставить виновато глядящего на него рогатого подлеца ни с чем, и сбежать. Вылететь на террасу и захлопнуть за собой дверь, вцепиться в каменные перила, и схватить воздух, тщетно пытаясь отдышаться.       «И чего ты желаешь услышать?»       Астарион сжал зубы до скрежета, и беззвучно рассмеялся в лицо невидимому внутреннему собеседнику. Чего он желает услышать? Что же, ему хотелось бы сказать, что он желает услышать правду. Пусть Маркус уже сознается, мать его, что загуливает к своему дружку, раз так покрывает его, и боится лишний раз о нем напомнить. Пусть признается, что последствия его прошлых похождений ни черта ему уроком не стали, и он снова взялся за свое. Конечно, обвинять его сложно, ведь Персефаль (Боги! Ну что за имя-то такое!), молодой, теплый и без дурацких загонов. Жизнь его тоже, конечно, знатно поимела, но в истерики он от этого впадать не начал. Подарочек просто, как мимо такого пройти. Еще и вешается на него небось, как тогда, бесстыдно и нагло, будто так и надо!       Хотелось бы сказать. Но это было бы ложью, похлеще той, которой кормил его нечестивый изменщик.       На деле, Астарион желал, чтобы Маркус соврал ему поубедительнее, потому что прикрываться Дамоном уже ни в какие ворота. Можно поверить, что они с милашкой-кузнецом что-то там придумывают около месяца. Пусть двух. Ну трех. Но не полгода же! Тут уже любой дурак два плюс два сложит, все поймет и будет ждать объяснений. Только вот ждать в их случае бесполезно. Этот гад сладкоголосый и не пытался что-то объяснить. Скрыть что-то пытался, но настолько неумело, что это раздражало, оскорбляло просто, и как бы эльф не пробовал закрыть на это глаза, негодование вместе с бурей невысказанных чувств, закручивающихся по спирали с лезвиями колючей ревности, рвалось наружу. Пока, что ожидаемо, не накрыло их обоих.

***

      Астарион нашел его в кабинете, и обдал его потоком хлестких слов с порога. Все что накопилось и усиленно держалось внутри, вылилось на зависшего с пером в руке тифлинга, на вид искренне не понимавшего как реагировать. Он занимался своими делами, и вторжения с последующим штурмом не ожидал. Спокойно перебирая древнюю рукопись, и складывая расшифрованные страницы в высокую стопку, выросшую у его правой руки, он будто успел забыть, что вообще-то, зацепил эльфа за живое. За что теперь и расплачивался.       Астарион, застав негодяя врасплох, ушел вразнос. Ураган колких фраз, со скрытым ядом горечи, окатил Маркуса ледяным потоком, и пришив его к месту, с легкостью разрушили баррикады его слабых оправданий. Впрочем, оправдывался он недолго, и контратаковать не торопился. Броня из шелкового халата, толком не прикрывающая ног эльфа в легких чулках, уничтожала желание воевать, и подбивала на скорейшее подписание мирного договора. А еще пакта о ненападении с двух сторон, но воинственный вампир с такой перспективой был категорически несогласен.       — … в другом месте будешь глазками хлопать! За одно ПЕРСЕФАЛЮ привет передашь! Только уважь меня, золотко. Хотя бы здесь соврать мне не пытайся!       Маркус вдруг сообщил, что он и не врал, вообще-то. Ну забыл про дружка рассказать, но неужели его персона так важна? У взвинченного Астариона кончились аргументы, и осталась только холодная злоба. А еще желание сожрать этого паскудника с костями, испить его жизнь досуха, оставив себе, разве что, послевкусие на память. Бороться с этим желанием оказалось непросто, как и с порывом моментально забыть обо всем, заглянув в горящие нежностью антрациты, и позволить ему врать и дальше. Рука, протянутая навстречу подкравшемуся к вяло отпирающейся жертве хищнику, так и подбивала к действиям, танцующим на грани двух противоборствующих идей. Сорваться и вонзиться в сетку вен под кожей, или поддаться, и позволить его наглым пальцам и дальше гулять по оголившемуся бедру, будто тут не жаркая баталия, опаляющая стены взрывом несдерживаемых чувств, а милая перебранка, плавно перетекающая в горизонтальные танцы прямо на столе. Но такого унизительного поражения Астарион себе позволить не мог, и хлопнув переставшего слышать его оппонента по руке, принял решение о временном отступлении. Полы халата, взвившись в воздух, снесли башню из потрепанной веками бумаги, подняв в воздух ворох древней пыли и осыпающихся чернил. Развернувшийся на пятках эльф, уничтожив трехнедельную работу увлеченного изысканиями колдуна, остановился и замер, узрев перед собой падающие на пол жухлые страницы. Тяжелый взгляд в спину, шорох напитавшейся потусторонней мощью одежды, и руки, ухватившие эльфа за плечи, убили его отчаянную попытку отложить горячий спор на потом. Он обернулся, попробовал вырваться и отбиться острыми словечками, брошенными противнику в лицо, но только сильнее усугубил свое положение.       — Они. Не. Пронумерованы. Были.       Тифлинг схватил его, и в несколько шагов оттеснил его от стола к пустому провалу камина. Астарион, уперевшись спиной в шершавую стену, отпихнул ногой липнувшую к шелковому плетению его чулок бумажку, и с вызовом посмотрел на взбешенного противника. Нечестивец, нависая над ним массивной тенью, должен был пугать, но никакого страха эльф не чувствовал. Зато очень хорошо чувствовал его пальцы, с силой впившиеся в задрожавший от напряжения подбородок, и вдруг осознав, какой хрупкой может быть его челюсть, показал зажавшему его в угол оппоненту клыки. Маркуса эта демонстрация не впечатлила, и он лишь оскалился в ответ, напоминая, что порождения Диса тоже обладают рядом клыков, что в отличие от бритвенно-острых лезвий во рту вампира, созданы для того, чтобы отрывать от жертвы куски, не размениваясь на аккуратные укусы. И это, надо сказать, впечатляло. И может быть, в конечном счете, вызвало бы подобие страха и вынудило бы подчиниться, но была одна проблема.       «Ну и что ты сделаешь?»       Астариону вдруг стало весело, и его оскал превратился в подобие улыбки. Потемневшие радужки глаз тифлинга, теперь напоминавшие не теплые угольные колодцы, а леденящие душу смоляные провалы, впились в него убийственным взглядом, но ему, какого-то черта, полегчало. Губы, с которых срывались призывы успокоиться, раскрасневшиеся и горячие, вызывали в нем неистовое желание экстатически в них вгрызться, но он не намеревался так легко сворачивать лагеря и поднимать белые флаги. Нужных слов он все еще не услышал, и мог бы с легкостью вырваться на свободу, оставив Маркуса либо ни с чем, либо с ноющей болью в районе солнечного сплетения, но он все же избрал путь натянутых переговоров, отринув ненужное насилие. Ощутив хватку сильного запястья с выступившими от напряжения венами, теперь уже на своей шее, но так и не восприняв эти игры всерьез, эльф зашипел на удушающую исходящей внутренней силой угрозу, и противник ожидаемо отступил. Он всегда отступал. Вероятно поэтому, Астарион совершенно не опасался сходиться с ним в словесных дуэлях.       — Руки убери!       Это сработало, как и прежде, и Маркус его отпустил. Предательский халат, сполз с плеча, и эльф, резким движением поправив непослушную ткань и затянув пояс туже, покинул поле несостоявшейся битвы, громко хлопнув дубовой дверью. Двери сегодня вообще страдали от распиравших его эмоций, и следующее полотно, являющееся форпостом в его личной крепости, чуть было не треснуло, со всей силы встретившись с косяком. Внутри его логова было спокойно и тихо, будто снаружи и не бушевал ураган, разносивший поместье в щепки. Астарион, упав в мягкое кресло, потер пульсирующие виски холодными пальцами, и покосившись на стол, бесцеремонно закинул на него ноги. Смятые страницы его многострадальной диссертации напомнили эльфу о ворохе древних пергаментов, красиво опадающих на пол, вместе с остатками сдержанности колдуна, и он невольно усмехнулся. На самом деле, несчастного Маркуса было даже немного жаль, но он твердо решил отвергнуть всякую жалость. Не больно-то это паскудник ему сочувствовал, когда сбегал из дома и шатался черт знает где. Вот и пусть теперь пострадает, и хорошенько подумает о последствиях своего выбора. В конце концов, хотел бы послушного мальчика, заглядывавшего ему в рот и не смевшего ничего сказать против слова, выбирал бы Несса. Сам на хищника с определенными взглядами на права собственности покусился, вот сам теперь пусть и расхлебывает. Приползет еще, куда денется. Во всяком случае немного унявшийся эльф на это рассчитывал.

***

      Спустя полчаса он объявился. Не выдержал, и привычно притащился мириться, сменив гнев на милость, а грубую силу на всеобъемлющую нежность во взгляде. Астарион проигнорировал его вторжение в свой кабинет, бывший для него крепостью внутри крепости, и сделав вид что увлеченно перечитывает написанное, спрятал лицо за помятой бумажкой.       — Милый… — елейно промурлыкал нечестивец, и опустившись на пол перед креслом, напоминавшим с такого ракурса трон, по-хозяйски положил ладонь на колено вздрогнувшего от неожиданности эльфа. — Ну за что ты так со мной сегодня? Я же ничего плохого не сделал. — Астарион показательно хмыкнул, и отшвырнув испорченную страницу в сторону, вонзился в него рубиновыми осколками, волей не волей, потеплевшего взгляда. Маркус, с видом чистейшего ангела, попытался своровать его чулок, за что тут же получил по пальцам, но и не подумал останавливаться. Лента, удерживающая скользкую ткань на бедре эльфа, ослабилась, и ползучей змейкой исчезла в его ладони. Шелк сполз следом, и явившийся с повинной тифлинг, приложился губами к полосе открывшейся кожи, вмиг покрывшейся предательскими мурашками. — Ты у меня один такой. Ты у меня вообще один. Ну с чего ты взял, что я хожу к кому-то с такими целями, а? — Говорил он полушепотом, обжигая губами внутреннюю сторону бедра. — Твой я. Не кричи. Не зачем на меня кричать. Что бы ты там себе не придумал — твой я.       Астарион хотел было возмутиться, что он ничего не придумывает, но нечестивый паскудник упал носом меж его ног, и сопротивляться стало сложнее. Его короткий кофейный халатик, будто зачарованный этим проклятым колдуном, вовсе сменил сторону, и предав хозяина, шелковым потоком стек по плечам, собравшись складками где-то под лопатками. Эльф заерзал, попробовав оттолкнуть гадкого похитителя чулок, но все же сдался. Ухватив стоящего перед ним на коленях Маркуса за рога, и направив его лживые губы куда нужно, он откинул голову назад, и позволил провинившемуся любовнику замолить свои грешки как полагается.       Лорд Хэллсторм хорошо знал свое дело, и доставлять удовольствие умел. Чем глубже его горячая глотка принимала пульсирующую плоть, тем меньше хотелось продолжать с ним ругаться. Уже казалось, что все претензии и вправду надуманные, и тифлинг, старательно ласкающий его ноющий от каждого движения член, на самом деле ни в чем не виноват. Отдувается не за что, но с таким стремлением, будто от его действий зависит чья-то жизнь. И это дьявольски подкупало.       Однако, придаваться примирительной страсти в своей обители Астарион отказался. Оторвав от себя тяжело дышавшего любовника, и, в знак протеста, уперевшись растопыренными пальцами ног ему в грудь, он указал Маркусу на дверь. Тот, изогнув бровь, отрицательно замотал головой, и не дав эльфу опомниться, схватил его под бедра, без слов раскрывая свои дальнейшие намеренья. А намеренья его были до безобразия просты — выплеснуть скопившееся тяжелым грузом возбуждение, и отомстить ему за испорченную работу, повалив шипящего Астариона на стол с его драгоценными письменами.       Что он и сделал.       Бумага под спиной зашуршала, и судя по звуку, где-то надорвалась. Эльф, гневно вцепившись ногтями в шею заигравшегося оппонента, попытался заехать ему коленом в живот, но его попытка оказалась неудачной. Маркус поймал его за ногу, подтянул к краю стола, и не позволяя сообразить, перевернул его на живот, ткнув лицом в разбросанные бумажки. Астарион вскинулся, попробовал отпихнуть его пяткой, но уже не слишком-то воодушевленно. Холодный поясок халата обвился вокруг его колен, тяжелая рука тифлинга, сжав кожу над поясницей, придавила его к столу, и эльфу совершенно расхотелось воевать дальше. Язык Маркуса, снова упавшего перед ним на колени, пару раз мазнув меж ягодиц, мокрой дорожкой ушел к яичкам, игривым влажным кончиком разбив последнее сопротивление. Эта крепость пала под восторженные крики и сдавленные стоны. Полы халатика, сбившегося волнами задранного до лопаток шелка, расползлись по столу примирительными знаменами, размазав пролитые чернила по страницам «законов идеального государства». Как раз на абзацах, повествующих о брачных союзах. Но сейчас Астариону было не до предзнаменований.

***

      — Опять сбежишь, да? — Бросил эльф с горечью, и убрав прилипший локон со вспотевшего лба Маркуса, показательно отвернулся. Под спиной комкались исписанные его размашистым почерком страницы, но он не обращал на это внимания. Его обитель была осквернена безумной страстью, и походила на место горячего побоища, с раскиданной по полу одеждой и скомканной бумагой, но сейчас для него это значения не имело.       — Я ненадолго. — Ответил тифлинг виновато, и обвив его руками, прижал спиной к своей груди. — И не вру я тебе, я правда к Дамону. Сегодня в последний раз от тебя сбегу. Потом увидишь, что у нас получилось и все поймешь. — Обкусанные губы коснулись кончика острого уха, и Астарион тяжело вздохнул. Накрыв его ладонь своей, и устроившись удобнее на усеянном письменами ковре, он прикрыл веки, позволив Маркусу и дальше лезть с поцелуями и оправдываться. Сил воевать с ним не осталось. Желания, впрочем, тоже. — В последний раз, любовь. И ты вероятно будешь в восторге. — Услышал он нежный шепот, от которого немела потревоженная настырными губами шея. — Я полагаю, что будешь. Но позволь мне сначала самому взглянуть на результат.       — А если тебя результат не устроит? — Фыркнул эльф, но из рук не выскользнул, наоборот, подставив голое плечо под тягучую ласку.       — Тогда звезды с небес отменяются. — Туманно ответил Маркус, упав носом ему в ключицу. — Придется браться за унылое золото. Или может сталь, как в миринской короне… не знаю.       Астарион безразлично повел бровью.