Великий Древний

      «Что в твоей голове?»       Астарион почти привык к его странностям за месяцы жизни под одной крышей, но некоторые все еще смущали. Маркус мог подолгу смотреть в одну точку и ни на что не реагировать. Пытаться вырвать его из этого молчаливого бдения смысла не имело, но эльф по какой-то причине старался. И это дало определенные результаты.       Тифлинг научился приходить к нему, класть голову на плечо или на колени, и сидеть так молча, думая о чем-то своем. А потом, поднявшись, благодарить непонятно за что, и снова возвращаться в нормальное состояние. Обычно, он снова становился разговорчивым, саркастичным, и отчасти беззаботным. Но иногда, все это действо приводило к пространным рассуждениям, и тогда он в тысячный раз спрашивал, уверен ли Астарион, что хочет оставаться рядом с тем, над чьей головой кружат вороны. И эльф всегда отвечал, что полностью уверен в своем выборе.       — Мне не пятнадцать лет, милый. Я тоже в своей жизни дел наворотил. Как и ты — против собственной воли. И что бы не случилось дальше, я разделю с тобой любую ношу. Ты заслужил принятия и защиты. Как и я.       — Рядом со мной гибли те, кто мне верил. Осторожнее. Я уже не хочу тебя отпускать. Я лишь хочу, чтобы ты понимал, на что идешь.       — О, я понимаю. Скольких тех, кто верил мне, сгубил я? Не тебе меня пугать, моя радость. Точно не тебе.       В остальном жизнь шла ровно, поразительно хорошо, и все еще напоминала ту самую пресловутую сказку. Маркус был деликатен, и даже доводя себя и его до исступления обжигающими поцелуями, первым границ не переходил. Не упрекал за временами накатывающие эмоции, не припоминал прошлого, а на любые претензии только отшучивался. Искал для него лекарство, и, хотя Астарион уже был готов рукой на это махнуть, тифлинг все время его подбадривал. Он старался быть идеальным, хотя не всегда получалось, на полном серьезе просил объяснить, как надо любить, и извинялся за любое неверное действие.       — Меня не учили этому. Знаю, звучит глупо. Просто кто-то умеет все это от рождения, но я не знаю как это. Мне просто хорошо с тобой, что бы ты ни делал. И я хочу, чтобы и тебе было хорошо со мной. Но я понятия не имею как.       — Мне уже хорошо, золотко. Тебя ничему учить не надо, ты и так все знаешь.       — И все же. Любовь для тебя, это что?       — Ну. Дай подумать. Доверие? Безопасность. Принятие.       — Прощение.       — Ты прав, моя сладость. Прощение тоже.       Он вел себя достойно, но никем не претворялся. Он был Маркусом Хэллстормом, сыном барона Ланчески и талариэльской княжны. Наследником и слугой Госпожи Мечей, ее безжалостным, разящим клинком и нечестивым заклинателем. Он нес в мир зло и добро поровну, у него был тяжелый, взрывной характер, но именно с ним Астарион чувствовал себя в безопасности. Чувствовал себя свободным.       Эльфа больше не удерживали оковы. В его жизни больше не было места принуждению, и свою судьбу он мог выбирать сам. На его желания больше не влияла чужая воля, как и страх скорой смерти. Он полностью управлял своими чувствами и телом, ему вернули радости погубленной молодости, и теперь он по-настоящему хотел быть к нему ближе. Хотел, чтобы расстояния между ними больше не существовало, чтобы оно растворилось, соединив их души и тела. И ему важно было исполнить это желание как можно скорее. Пусть и достаточно приземленным способом.       В тот день он поймал тифлинга в саду сразу после заката. Оторвав его от мыслей, и крепко обняв за шею, он без лишних слов поцеловал очнувшегося от своей меланхолии Маркуса. Тифлинг ответил сразу же, трепетно и очень нежно, растягивая этот сладкий момент, и откровенно наслаждаясь его губами. Он был теплым, как и всегда, и его ставший родным запах, мешаясь с ароматами спелых яблок, окутывал увлеченного эльфа с головой. И это тепло хотелось чувствовать на себе, хотелось себе присвоить, и никого близко не подпускать к его обжигающему источнику. Он был слишком хорош, чтобы принадлежать кому-то другому, и Астарион, выстрадавший свое счастье, имел полное право ни с кем его не делить. Маркус старался быть мягче, но все равно выжигал его изнутри, заставляя пульс отстукивать в глотке. Он будто боялся спугнуть эльфа через чур резкими движениями и неуместным напором, и чем аккуратнее были его ласки, тем сильнее, жарко выдыхающий Астарион, к нему льнул. Хотелось вспыхнуть с ним в едином всепоглощающем пламени, и забыть про все, осевши пеплом на его губах. Хотелось раствориться в сиянии его восхищенных глаз, дойти до предела, и снова обрести давно сожженные крылья. Он так смотрел на него, что и без слов все было понятно, и эльф был готов разделить с ним эту тлеющую страсть, будущую ночь и всю оставшуюся жизнь.       — Идем. — Позвал он Маркуса, и взяв за руку, без объяснений потащил его к дому. В оранжерею с огромными витражами, заставленную вечнозелеными растениями. На узкую банкетку, где очень сложно поместиться вдвоем, но им это все же удалось. Тифлинг опустился на него сверху, придавив горячим телом, и у Астариона потемнело перед глазами. Его шершавые ладони, оглаживая кожу под рубашкой, заставляли эльфа шумно выдыхать ему в губы, безмолвно упрашивая продолжать. Долгий поцелуй, глубокий, мокрый, вынуждал тело требовательно ныть, и Астарион показательно под ним ерзал, но Маркус не торопился. Он будто отрывался за все месяцы воздержания, наконец добравшись до сладкого, и задрав его рубашку до подбородка, начал целовать его крепкую грудь. Горячий язык коснулся соска, обжигающий поцелуй и легкий укус ниже, снова поцелуи, уходящие к животу, перемежающиеся со слабыми покусываниями, и эльф был готов заскулить. Треск его одежды, которую тифлинг не удосужился расшнуровать, прохлада на распаленной коже, и жар сжатых губ, обхвативших набухшую головку, ненадолго выбили Астариона из сознания, заставив его утонуть в глубоких вязких ощущениях.       Как же он был хорош, черт возьми! Как старательно водил языком, слизывая выступившую смазку, как увлеченно брал глубже, неприкрыто наслаждаясь его вкусом. Как смотрел снизу вверх из-под длинных ресниц, и сладко причмокивал, слушая просевший голос. Как же сводило ноги от его ласк, как хотелось награждать его низкими стонами, и не сдерживаясь, позволить довести себя до предела. И если бы не ревностная мысль — «где он этому научился?» — эльф продержался бы меньше. Но его и так хватило ненадолго. Оргазм накрыл его, заставив вздрогнуть, и Астарион лишь краем сознания подумал, что не успел его предупредить. Но кажется тяжело дышавшего, довольно облизнувшегося Маркуса это ничуть не смутило.       — Ты ж мое сокровище… — уронил эльф на выдохе, и утянув разгоряченного тифлинга на пол, упал лицом в его живот. Маркус, пригладив его волосы, потянулся к шнуровке на штанах, судорожно помогая Астариону себя обнажить. Эльф, выдохнув, обхватил его крепкий член пальцами, и, почувствовав, как их пачкает горячая смазка, спустился ниже. Его губы мягко втянули нежную кожицу яичек, кончик языка нарисовал мокрую линию вдоль мошонки, вынудив Маркуса глубоко вдохнуть и тихо застонать. Астарион, накрыв ладонью тяжелую головку, скользнул рукой вниз, пройдясь кончиками ногтей по выступившим венкам, и еще немного подразнив его языком, наконец взял пульсирующий член тифлинга в рот. Несколько умелых движений, и Маркус снова подал голос, и судя по тому, как сел его тембр, став почти мурлыкающим, ему чертовски нравилось то, что эльф с ним творил.

***

      Вечер завершился поздним ужином. После секса на обоих напал страшный голод, и Маркус, справедливо решив, что силы им сегодня еще понадобятся, дал указание накрыть на стол. Плотный перекус и отдых в пару часов, пригубленное красное вино из Мирны, отблески свечей на обнаженных телах и тишина старого поместья, в котором слышались лишь приглушенные вздохи возящихся на широком диване существ, стали продолжением волшебной ночи, тлеющей на исходе первого месяца осени.       В гостиной царил полумрак. С улицы веяло сыростью и ароматами плодового сада, и эти запахи, замешиваясь с металлом и терпким мускусом, немного бодрили плывущий рассудок. Астарион, позволяя играть с собой пальцами, сладко стонал тифлингу в плечо. Маркус, обкусывая губы, громко и рвано дышал. Рука эльфа ласкала его, дразнила, но замирала всякий раз, как он достаточно напрягался. Астариону все еще хотелось растянуть удовольствие и перейти к чему-то большему, не позволив тифлингу сойти с дистанции раньше времени, хотя ему самому было непросто. Пальцы Маркуса двигались внутри настойчиво, в одном темпе, и эльф, покусывая его шею, давил в себе желание поддаться. Сам он попробовал так же приласкать тифлинга, но у него ничего не вышло. Поглаживания у основания хвоста ему очень понравились, но стоило опустить руку ниже, и он зажался. Астарион, решив не мучать заметно смутившегося любовника, оставил это на потом, и мысленно выругавшись на придурка, который так его запугал, вернул ладонь на его член. Ничего, его мальчик ему еще поддастся однажды, сам попросит. Ну а пока, пусть делает то, что у него лучше всего получается.       — Милый… — шепнул он, глядящему на него из-под полуприкрытых век Маркусу. — Я хочу тебя всего. Прямо здесь. Помилуй, до спальни я не дойду…       — Как ты хочешь?.. — Услышал он в ответ, и выпустив из себя пальцы тифлинга, повернулся к нему спиной, красиво прогнувшись в пояснице.       — Не знаю, не знаю, — фыркнул он игриво, и опустившись на диван грудью, призывно поднял бедра. — Но знаешь… я очень хорошо умею расслабляться.       — О, Боги… — долетело до него из-за спины. — А я вот не умею.       — Ха, я заметил. — Прыснул Астарион не оборачиваясь. — Пугливая ты задница.       — Может и так… — согласился низкий голос. — Но я умею кое-что другое.       Что именно он умеет эльф спросить не успел. Горячее дыхание на пояснице, от которого внутри все предательски сжалось, стало более чем красноречивым ответом. Длинный язык мазнул его меж ягодиц, очертил напряженные складки, мягко толкнулся внутрь, и Астарион, уронив возмущенный вздох, нервно переступил коленями. Он опять это делал, ненормальный, будто ничего такого в этом и нет. Будто ему самому приятно даже. Хотя, похоже, это и вправду доставляло ему удовольствие, ведь иначе, его рвение вылизать разнервничавшегося любовника сзади, было просто не объяснить.       — Ты чего напрягся так, любовь? Не нравится? В прошлый раз понравилось, вроде.       — Да нравится мне! — Возмутился эльф, уронив лицо в обивку дивана. — Не привычно просто…       — Раньше так никто не делал?       — Маркус, Боги! — Зашипел он, стараясь скрыть свое глупое смущение. — Кто в здравом уме будет нализывать ночных бабочек!       Тифлинг ему не ответил. Его язык плавно погрузился в мягкое нутро, и Астарион, ощутив, как медленно расслабляются его мышцы, больше не сдерживал тихих стонов. Это было приятно и очень мокро, и его тело, все больше и больше отзываясь на ласку, требовало немедленного продолжения. Впрочем, будь это их первый раз за сегодня, Маркус и языком бы справился. Но чувства слегка притупились после недавней разрядки, и как бы хорошо эльфу не было, хотелось больше и глубже. И тифлинг не заставил его ждать.       Приподнявшись и притянув его за бедра, Маркус медленно в него вошел. В горячего, расслабленного, заласканного, тяжело дышащего в полном исступлении, готового ко всему этой ночью, и во все, что последуют за ней. Астарион, заметив, как он замер, позволяя ему самому выбрать правильный угол, усмехнулся сквозь прерывистое дыхание. Он знал, что делал, и, хотя эта внимательность была приятной, эльфа снова уколола холодная ревность. Его раздражала сама мысль о том, что он прежде был к кому-то так же бережлив, но воодушевляло то, что теперь этот дьявол будет принадлежать ему одному. Он будет стараться только для него, и все прочие любовники однажды сотрутся из его памяти. Все же Астарион был достаточно хорош, чтобы сделать этот обмен равноценным. И теперь он точно это знал.

***

      Эльф проснулся в середине дня, все на том же диване, укрытый большим черным халатом. Маркус, зная, что у него мерзнет спина, укутал его по плечи, и куда-то смылся. Астарион сел и поморщившись, заерзал на месте. После вчерашнего тянуло поясницу, а внизу явно чувствовались последствия их сумасшедшей ночи. Он даже помыться вчера не смог, до того вымотался, но прислушавшись к ощущениям, вдруг понял, что его это совсем не смущает. Желания, поскорее смыть с себя его прикосновения не было, как не возникало и неистовой потребности отскрести свою кожу до хруста, срывая ее ногтями. Его запах на тянущем теле ощущался чем-то приятным, и привыкшему к порядку эльфу, на удивление, захотелось оставить его на себе подольше. А еще отыскать тифлинга, и поскорее поцеловать этого негодяя, оставившего его досыпать в одиночку.       Поднявшись, и завернувшись в халат, он дотопал до выхода из гостиной, и прислушавшись к звукам, удовлетворенно кивнул. Маркус чем-то шелестел в кабинете на первом этаже, и увлекшись, что-то говорил себе под нос, что очень забавляло Астариона. Решив поймать его за хвост, он прокрался по коридору в кабинет, и увидев улыбающегося до ушей тифлинга, с письмом в руках, заинтересованно хмыкнул. Маркус подпрыгнул от неожиданности, чуть было не выронив послание, но заметив любимого, снова счастливо улыбнулся.       — Проснулся, мой сладкий, — заурчал тифлинг. — Проснулся, мой кусучий котеночек. — Эльф, закатив глаза, бесцеремонно упал ему в объятья. Маркус прямо светился весь, и не поцеловать его обкусанные губы было совершенно невозможно. — Как себя чувствуешь? — Спросил он участливо, ответив на поцелуй. — Ничего не болит?       — Да так, — фыркнул Астарион. — Это нормально. Маленькие трудности как плата за большие радости. Ничего такого, но спасибо за заботу. — Маркус, невинно хлопнув ресницами, играючи чмокнул его в щеку. Эльф, обняв его за талию, и покосившись на письмо в его руке, спросил с искренним интересом. — А это что? Неужто кто-то из братство-сестринства по тебе соскучился?       — О, нет, — хитро усмехнулся тифлинг. — Это куда лучше. Это просто восхитительно. Ты в восторге будешь.       — Да? Ну-ка.       — Мои информаторы наконец очнулись. — Начал Маркус воодушевленно. — И представляешь, наткнулись на первый след! Чародей один, в Невервинтере. Всю жизнь положил на изучение проклятия крови, и ходят слухи, будто одного вампира уже исцелил. Это, конечно, слухи, но что нам мешает проверить?       — Подожди… — опешил Астарион. — Исцелил? Чародей? В Невервинтере?       — Ну да. Я же говорил тебе, что найду для тебя лекарство. Забыл уже что ли, радость? Я пол Фаэруна перетряс за эти месяцы. Ну не сам, сам я был занят тобой. Но золото и связи, нужные знакомства и все такое, все это решает. Фамилия, титулы…       — Милость в острие клинка. — Добавил эльф безрадостно. Тифлинг кивнул.       — Да. В общем можем собираться. Месяц или около того, до Невервинтера и обратно. Разберемся с этим по-быстрому, и моя самая яркая звезда засияет в свете солнца. Только пути проложить надо. И убежища отметить. Пойдем ночью, естественно, но нужно так рассчитать время…       Астарион слушал его, натягивая улыбку. С одной стороны, он был восхищен этим поступком, и пробудившаяся в его душе надежда снова увидеть солнце, затмевала легкий ужас, от осознания того, насколько влиятельным все-таки был его дьявол. Такой в случае чего из-под земли достанет, и с этим следовало считаться. Но, с другой стороны, он уже привык к легкой жизни в роскоши, где он купался в любви и внимании, и тащиться на север, аж до Невервинтера, ему совсем не хотелось. Ему хотелось, чтобы это продолжалось и дальше. Ему хотелось все тех же свиданий и прогулок по саду. Совместных ужинов и мелких неприятностей, которые они, от безделья, доставляли скучающим горожанам. Ему хотелось его любимые ножички перебирать и слушать его сумасшедшие истории. Ему с ним в постели нежиться хотелось, в конце концов, а исцеление… а оно подождет. Но Маркус выглядел таким счастливым, с горящим в глазах азартом, что попросить его повременить язык не поворачивался. И Астарион согласился, изобразив искреннюю радость. Во всяком случае, его мальчик, еще совсем молодой и через чур горячий, не заскучает. И они и дальше будут вместе. И Маркус будет только его.       — Значит, до Невервинтера и обратно? — Тихо произнес эльф, уткнувшись носом в плечо бережно обнимавшего его тифлинга. Маркус, мечтательно вздохнул.       — До Невервинтера и обратно, любовь. До Невервинтера и обратно.

***

      Пламя костра освещало притоптанную поляну, и на ней плясали длинные тени. Гейл, окончательно выдохнувшись, отправился ко сну, оставив Маркуса за часового. Тифлинг, сидя у огня, вглядывался в языки пламени, и безжалостно молчал. Астарион, повернувшись к нему спиной, мелко вздрагивал. Его бил озноб, но не от холода. Во всяком случае не от прохлады последних весенних ночей. Эльфа убивала стужа любимых глаз и сталь в родном голосе. Его сердце кромсали воспоминания, и, хотя казалось, у него были проблемы посерьезнее их разрыва, ничто иное не занимало его разум. Ему было плевать на рабство, ведь свобода больше не имела для него значения. Ему не нужно было солнце, ведь теперь он все равно блуждал во тьме. Россказни о колдунах, забирающих душу, уже не казались ему просто нелепыми наговорами, ведь он точно знал — в эти черные глаза нырнешь, и навсегда в них останешься. Он остался. И возвращаться в мир, где нет его колдовского взгляда больше не хотел.       Хруст травы под тяжелой поступью выдернул его из размышлений. Астарион прислушался, и убедившись, что ему не показалось, закрыл глаза. Маркус подобрался к нему, совершенно не скрываясь, и эльф, не представляя какого черта ему было нужно, притворился спящим. Что-то, взмахнув над его дрожащей фигурой, обдало лицо порывом воздуха, и Астарион, затаившись, замер. Горячая бархатная ткань опустилась на него сверху, накрыв его приятной тяжестью. Вороной плащ тифлинга, пропахший железом, дымом от костра, и еще чем-то приятным, но необъяснимым, обволакивал затихшего эльфа аурой спокойствия, возвращая его туда, где он был так счастлив. Маркус, зная, что у него мерзнет спина, укутал его по плечи, и опустившись на одно колено, наклонился к его виску. Астарион, почувствовав легкий поцелуй, ощутил, как сердце пропустило удар, и позволив себе спрятать лицо в складках черного бархата, задался все тем же вопросом:       «Что в твоей голове? Расскажи мне, прошу тебя. Позволь помочь тебе. Пожалуйста.»