Factory Settings

Глава 33

Всё началось, как и закончится, в саду. Неизбежность этого исходит из факта, что Земля сама является садом. Скрупулёзно созданный оазис жизни и людей во Вселенной, которая, хоть и полна чудес, но так же и крайне враждебна к подавляющему большинству людей в подавляющем большинстве ее пространств. Хотя существуют и другие миры, населенные другими людьми, они также являются садами, и если Конец наступит не на Земле, а в другом мире, суть метафоры останется неизменной. Богу нравится такая гибкость метафоры, потому что, хотя в теологии могут бушевать споры о том, может ли Она когда-нибудь ошибаться, общее мнение гласит, что она абсолютно точно не может быть строго неправой. Сад большинства начал — это, конечно, Эдем. Но если использовать метафорическую гибкость, можно применить определение сада к вещам, созданным еще до начала. Например, к великолепному горению звезд, расположенных особым образом, чтобы наполнить чудесами огромную Вселенную, или к сияющим белым палатам Небесного царства, построенным для размещения администраторов и строителей, ответственных за мироздание. Таким образом, начало, начавшееся на краю туманности, и начало, начавшееся на стенах Эдема, могут быть одним и тем же началом, произошедшим в одном и том же месте при условии, если оно произошло между одними и теми же людьми. Мюриель возвращается с чаем, и, с гордостью вручив его Рафаелю и Азирафелю, отправляется практиковать новый навык, которому недавно начала обучаться. Она называет его немного перегруженным словами термином «слушать разговоры, которые ей не положено слышать». Если в будущем она захочет поискать альтернативу, то скорее всего обнаружит более лаконичное «подслушивать». Азирафель несколько раз останавливается и начинает свой рассказ сначала, что лишь тематически соответствует конкретной истории, которую он рассказывает. В конце концов он достает свои дневники, что дает ему достаточно наглядных материалов и возможность несколько дистанцироваться от истории, чтобы найти в себе силы её завершить. Тем не менее, это тоже приводит к очередным остановкам и начинаниям заново. — Жаль, что я не наткнулся на них во время моих поисков информации о Кроули, — признается Рафаель. — Я нашел только рисунки и очки. Как ты думаешь, это Небеса подбросили сюда очки? Полагаю, они могли просто попросить об этом Мюриель… — Прошу прощения, — перебивает Азирафель. — Рисунки? Ты нашел мои… какие рисунки ты имеешь в виду? — Те, на которых изображен Кроули, — Рафаель указывает в сторону спальни. Азирафель видимо смущается. — Ты не должен входить в чужие спальни! — говорит он. — Это очень невежливо! Пробормотав под нос извинения, Рафаель, тем не менее, не видит в своем поступке ничего плохого, и не жалеет о нем, хоть ему и неприятно, что он повел себя невежливо. Если бы он не увидел рисунки, то, возможно, не нашел бы очки, и хотя они были подброшены с целью навредить и сделать его более сговорчивым, он не думает, что этот план сработал. А вот мысль о том, что наличие коробки, полной любовно выполненных портретов кого-то, к тому же того, кто Азирафелю очень дорог, может вызвать в нем чувство неловкости, Рафаелю даже в голову не приходит. Светловолосый ангел резко заявляет, что собирается заварить им свежий чай, поскольку того, что принесла Мюриель, по его мнению, будет недостаточно. Он упоминает что-то о вине, но потом смотрит на Рафаеля и, кажется, решает-таки остановиться на чае. Пользуясь случаем, Рафаель пробует свой напиток. Это новый сорт. Какой-то… фруктовый? До возвращения Азирафеля он успевает сделать еще несколько глотков. — Так, — говорит Азирафель уже более спокойным тоном, но всё еще с легким румянцем на щеках. — В саду. Уверен, ты помнишь планы Эдема? В общем, после Войны некоторые из них изменились. Вернее, не изменились, а, как выяснилось позже, они существовали все это время, но просто не были явными, потому что мы не могли знать о Великой войне и о том, что из этого последует. — Почему мы не могли знать о Великой войне или о том, что из этого последует? — задается вопросом Рафаель. — Ну… — начинает было Азирафель, потом снова останавливается. — Послушай, если мы начнем уделять внимание подобным вопросам, то это затянется на целый день, и я в таком случае никогда не закончу. Так что, возможно, нам стоит отложить эту часть рассказа на потом? — Справедливо. Никаких вопросов с моей стороны. — Нет, нет, ты можешь задавать вопросы! Только не те, на которые я не знаю ответов. Хотя, лучше я просто скажу об этом, когда ты задашь один из них, так будет проще, тебе не придется гадать… — Справедливо. Несколько вопросов с моей стороны. — Отлично! Итак. Сад. Эдемский сад. Я только что получил свою первую настоящую должность, я имею в виду ту, на которую меня назначила Всевышняя, а не Небеса. Должность, которая была предназначена мне с самого начала —Хранитель Восточных Врат. Бог даровала мне пламенный меч и поручила не пускать демонов и защищать сад от попыток Сатаны осадить его. Но! В этом приказе было исключение: я не должен был препятствовать присутствию одного демона, принявшего облик прекрасного и коварного Змия… Рафаель слушает с восторженным интересом. На данный момент эта история — его любимая. Она ему не знакома, а если и знакома, то он не узнает её в той мере, чтобы предугадывать все события или знать, к чему всё идет, но если это его и разочаровывает, то чувство размывается в процессе развития повествования. Азирафель так же расслабляется по мере того, как вникает в суть рассказа, иногда пропуская некоторые более ранние фрагменты, задерживаясь то тут, то там, а затем переходя к утверждениям, что «в том веке больше ничего особенного не происходило» или «это были интересные времена, но Кроули там не было», и в конце концов, полностью проскочив четырнадцатый век, погружается в более поздний отрезок времени, о котором повествуют его дневники. — У меня были еще более ранние дневники, но большинство из них не сохранилось, — признается Азирафель. — Я беспокоился, что Небеса найдут их, поэтому каждые пятьдесят или около того лет я их сжигал. Мне было очень тяжело это делать, но только потому, что они мне нравились. В то время я не беспокоился о том, что могу что-то забыть, особенно что-то важное. Он вздыхает. Рафаель кивает. Для него эта концепция тоже в новинку. Он придвигается ближе, пока они изучают дневники, а Азирафель делает перерыв, чтобы «дать голосу отдохнуть» и выпить чаю. В конце концов, день сменяется вечером, и им приходится включить лампы. Затем снова встает солнце, и лампы снова гаснут. Маленькая табличка на двери по-прежнему повернута стороной «закрыто», что ничуть не удивительно для тех, кто знаком с местностью и особенно магазинчиком Фелла и Ко. О существовании Мюриель если и не забыли, то и не совсем помнили. Хотя в истории Азирафеля много интересных и колоритных персонажей, суть ее по-настоящему вращается только вокруг взаимодействия двоих. Рафаель обнаруживает, что ему нравится Кроули из историй Азирафеля. Ему также нравится сам Азирафель из историй Азирафеля, но это он уже знал. Его друг храбрый, дурашливый, веселый и добрый. Ему трудно понять людей, но он очень старается, и он идет против Небес, чтобы помочь другим, хотя это дается ему нелегко. Он влюбляется в Землю и человечество так сильно, что не может удержаться от этого в своих рассказах. Он кипит, вспоминая некоторые моменты, возмущаясь невежеством Небес. Он хмыкает и сокрушается по поводу жестоких и глупых проступков людей по отношению друг к другу. Он смущенно отмахивается от своих собственных чрезмерных поблажек. Рафаель смотрит на Азирафеля и его дневник, подперев подбородок руками, и думает: «Мне следовало отправиться на поиски тебя еще тогда». После их первой встречи. Он должен был разыскать его, но у него были дела, и не было достойного оправдания. Он интересуется, помнит ли Кроули об их встрече до Эдема. Азирафель не уверен, но Рафаель считает, что он должен был хотя бы попытаться это сделать. Особенно после того, как Азирафель упомянул об этом. Даже если это событие не было настолько важным, чтобы хранить его в памяти, оно стоило того, чтобы попытаться о нем вспомнить. Кроули согласился бы с ним на этот счет. Рафаель чувствует, что это так, основываясь не только на том, что знает о себе, но и опираясь на ту личность, которую описывает Азирафель. Кроули умен и коварен, полон притворства и плутовства, но под всем этим он непрерывно ставит вещи под сомнение и неизменно добр. Он превращает коз в птиц, а детей в ящериц вместо того, чтобы их уничтожить, укрывает единорогов от наводнений и спасает детей от рушащихся обломков Вавилона, водит Ад за нос, выдавая мелкие шалости за крупные грехи и искушения, ставит себе в заслугу злодеяния, придуманные самими людьми, создает «свою сторону», которая не является ни Небесами, ни Адом, и приглашает туда Азирафеля. «Хорошо» и «Именно так поступил бы и я» — Рафаель осознает, что эти две мысли часто мелькают у него в голове. Но есть стороны Кроули, которые ему не так легко понять, или которые он видит только абстрактно. Долгие годы, проведенные якобы «во сне», как будто он просто потерял на время способность что-либо делать. Колкости, вспышки гнева или, возможно, страха, огрызания, порывы сбегать и прятаться. Лишь иногда Азирафель рассказывает об этих случаях с раздражением или разделяя недоумение друга; в остальных случаях его голос становится мягким и отстраненным, как будто он, в отличии от Рафаеля, понимает некоторые причины. На пересказ всех важных событий прошедших лет уходит много времени, но даже и этого оказывается недостаточно чтобы вместить всё. Просто рассказ. Будто толстая книга с печальным концом. К концу пересказа Рафаель начинает чувствовать себя чужаком в собственной жизни. Он не должен быть здесь. Он был здесь, в прошлом, в самом начале, а потом прожил эту жизнь, до недавнего момента. Он страдал, да, но он также смог сделать и застать невероятные вещи, встретил Азирафеля и познал Землю и все её эпохи, такие же сложные, как и любая Галактика, и Рафаель знает, что никогда не сможет по-настоящему понять всё это. Особенно если всему придёт конец. Тем временем Азирафель, снова периодически запинаясь, доходит до самого финала. Прибытие Гавриила. Помощь Кроули. Тайна. Бал. Откровения. Предложение Метатрона, ответ Азирафеля и реакция Кроули на его ответ. Размышляя обо всем этом, Рафаель держит в руках чашку холодного чая. Ему нравится этот сорт, действительно нравится, думает он. По словам Азирафеля это — «зеленый» с ложечкой меда. Ангел сидит в тишине, ожидая от своего друга выводов. —… Я по-прежнему многого не понимаю, — заключает Рафаель. — Полагаю, этого следовало ожидать, — соглашается Азирафель. Он кивает. — Я люблю тебя, — говорит он. Азирафель выглядит ошеломленным. Абсолютно потрясенным. Как будто такой реакции на свою историю он ожидал меньше всего. Рафаель уверен, что сейчас он лучше понимает причины этого чувства, чем до начала рассказа, но ему кажется, что теперь это должно быть еще более очевидно. Может быть, потому, что он сам это говорит? — Ты… ты, почему ты…? — Потому что это так, — говорит он, пожимая плечами. Потянувшись к своему лицу, он начинает постукивать по дужке очков. — Я всё еще привыкаю к более сильным эмоциям, но сейчас разница между тем, когда я смотрю на тебя сквозь линзы и тем, когда — без них, становится все меньше и меньше. Это чувство не исчезает, а остается при мне. И интенсивность чувства «с» и «без» очков сливается воедино. Азирафель смотрит на него с выражением, которое, по его мнению, лучше всего можно описать как разбитое сердце. — Я пока не люблю тебя так сильно, как Кроули. Но, очевидно, мне не хватает шести тысяч лет практики. В любом случае, тебе, похоже, нелегко это сказать, и, судя по тому, что ты мне рассказывал, Кроули тоже никогда не говорил об этом прямо, и я сожалею об этом, но я не испытываю таких трудностей. Я люблю тебя. Разве что есть причина, по которой я не должен этого говорить? Все еще пораженный, Азирафель качает головой. Рафаель улыбается. Со всеми этими знаниями он чувствует себя гораздо увереннее. Кроули действительно был им. Жаль только, что это означает, что он никогда его не встретит. Но он сможет стать им, и это даже лучше. У него имеются некоторые вопросы, но он решает, что Азирафелю нужно отдохнуть, ведь они обсуждают всё это уже как минимум пару дней. Стол и участок пола возле него заставлен использованными чайными чашками, и, хотя у ангелов не болят мышцы, он думает, что хотел бы сменить обстановку и заняться чем-то другим. Может, снова навестить уток? Раздается стук в дверь. Где-то на другой стороне книжного ангел Мюриель (писарь 37-го ранга) изрекает своё первое настоящее ругательство по поводу несвоевременного прерывания того, что для всех, кроме Рафаеля, могло показаться напряжённым моментом, ведущим к дальнейшему эмоциональному разрешению. До этого глубоко погруженный в свои мысли, Азирафель несколько раз моргает, приходя в себя, и жестом просит его оставаться на месте. — Наверное, это просто потенциальный клиент. Пойду прогоню его, — говорит он. Рафаель кивает, откидывается в кресле и одним касанием пальца разогревает свой чай.