Factory Settings

Глава 27

Люцифер, или, скорее, Сатана, выходит в центр помещения и встаёт между выжженных следов от своих крыльев. На мгновение воцаряется тишина. Затем губы падшего ангела дёргаются. — Не бойся, — тихо обращается он. Огни вдоль рва, словно эхо, слаженно отзываются на его шепот. Рафаель почти рефлекторно подаётся вперед для приветствия, но болезненно крепкая хватка Азирафеля на руке останавливает его. Взгляд Сатаны пренебрежительно скользит с него на рядом стоящего ангела, а потом обратно. — А. Азирафель, — произносит он. — Мы уже заждались твоего прибытия. Тебе следует уладить все формальности и завершить свое Падение. Азирафель не двигается. Но он гневно смотрит на дьявола, что впечатляет, поскольку его рука, сжимающая Рафаеля, все еще дрожит. Ситуация не сулит ничего хорошего, Рафаель в этом уверен. Он может попытаться поговорить с Сатаной, но даже до всего этого они никогда не были близкими друзьями, а на Небесах разговоры ни к чему хорошему не привели. С одной стороны, может быть проблемы на Небесах – это знак того, что дела в Аду обстоят не так плохо, как их преподносят. Может, все гораздо сложнее, и Сатана все это время вел борьбу с тем, что изначально пошло не так в Небесном Царстве. С другой стороны... Рафаель снова осматривает комнату с подвешенным к потолку большим красным демоном, рвом, наполненным горящей ангельской кровью и стенами, усеянными окаменевшими останками, кажется, тысяч кремированных небесных собратьев. ...Может и нет. Но тем не менее. Что еще ему остается делать? — Я бы предпочел, чтобы он остался со мной, если ты не возражаешь, — говорит Рафаель и тянет друга за собой, решительно идя навстречу Сатане. — Возражаю, — отвечает Сатана. Он делает небрежный жест рукой, и пол разверзается под ногами Азирафеля. Рафаель резко разворачивается и, стиснув зубы, пытается удержать друга от падения в портал. То, скольких усилий это стоит, напоминает о том, что он все еще безнадежно слаб, и оказывается в конечном счёте недостаточно. На мгновение они становятся двумя кружащимися в темноте парами ярко-белых крыльев. И вот Рафаель стоит уже один. Труба, ударяясь о камень, со звоном падает к его ногам. — Что ты с ним сделал?! — требовательно спрашивает он. Сатана склоняет голову набок. — То, что я делаю с каждым ангелом, которого предоставляют мне Небеса. Он, разумеется, не исключение. Рафаель сжимает и разжимает кулак. Сатана не прослеживает его движение, но что-то в выражении его лица говорит о том, что он все равно замечает. — Ах, брат мой. Сколько лет, сколько зим. Подойди сюда и дай мне взглянуть на тебя. Земля под ногами подбрасывает Рафаеля вперед, полностью лишая его опоры. Он шипит от боли, когда его крылья ударяются о пол. Ангел делает попытки ухватиться хоть за что-то, но поверхность беспощадно гладкая, и он только и может что кубарем лететь вперед, пока не оказывается почти у ног Сатаны. Он еле-еле успевает схватить свою трубу до того, как она попадает в дьявола. Одна из его рук оказывается прижатой к следам от крыльев Люцифера. Сатана снова оглядывает его острым взглядом. Изучая очень тщательно. В этот момент Рафаель ощущает сильное сходство с препарированными под микроскопом насекомыми из школьных справочников. После нескольких долгих мучительных секунд, ангел прочищает горло и решается попытаться. — Итак. Я слышал, что ты теперь зовёшь себя Сатаной? Это… звучит ново. Ты сам выбрал это имя или...? Его вопрос остаётся проигнорирован, поскольку внимание Сатаны сместилось на трубу. Он наклоняется и подцепляет ее одним пальцем. Когда он поднимает небесный инструмент, от него начинает исходить небольшая струйка дыма, и по пальцу дьявола расползается красная отметина. Если ему и больно, то он не подает виду. Выражение его лица почти не меняется, пока он пристально изучает предмет. Рафаель встаёт. Он осторожно протягивает руку, чтобы забрать трубу и прекратить распространение ожога. — Тебе не обязательно причинять себе боль. Я могу просто показать тебе, — говорит он. Он демонстративно держит трубу перед собой, но Сатана смотрит уже не на нее. Все это ощущается таким неправильным. Тем не менее, Рафаель заставляет себя твердо встретить его взгляд. — Ты поможешь мне уничтожить ее? — спрашивает он. На мгновение он позволяет себе надеяться. В этом месте так много боли, так много страданий. Уж наверняка Люциферу – Сатане – не хочется, чтобы их стало еще больше? Ведь он уже восставал против Бога, не так ли? Может быть, он захочет это повторить. Если не из-за той, по правде говоря, скудной привязанности, которую они испытывали к друг другу раньше, то, может, просто ради возможности снова бросить вызов судьбе. — С чего бы мне это делать? — отвечает Сатана. Надежды Рафаеля рушатся и падают все ниже, и ниже, и ниже… — По старой дружбе? — предпринимает очередную попытку он. Даже не дёрнулся. Ангел тяжело вздыхает. — Значит, ты тоже хочешь, чтобы я на ней сыграл, — догадывается он. Сатана протягивает руку и гладит его по щеке. Это холодный, покровительственный жест, от которого все его бесплотное существо передёргивает, и он не может не испытывать облегчения, когда дьявол наконец отстраняется. — Сыграй для меня, — говорит ему Сатана. — Ты всегда был на моей стороне, даже когда у нас были разногласия. Ты обратился против мира, как и все мы. Ты обеспечивал нас душами, показал истинное уродство человечества, провел столько лет, склоняя того ангела на путь проклятья. Нам нужна твоя помощь, Рафаель. Мы все мучаемся без твоего непревзойдённого сострадания. Он кладет руку на трубу. Она снова обжигает его, так горячо и ярко, что Рафаель видит, как свет от нее проникает сквозь тыльную сторону его руки. Он поспешно опускает ее вниз. — И если тебе трудно поверить мне, то сам подумай: зачем еще Богу восстанавливать тебя как ангела, как не для того, чтобы одарить нас милостью Конца? Фасад дает трещину, и сквозь него проглядывает… нет, не ненависть, которая обескураживающе присутствовала все это время. Но злость. Уродливая, искаженная, жалкая злоба того, кто находится на грани вспышки, напоминающая прищуренный раздраженный взгляд Михаила или орущую огромную голову Метатрона. Рафаелю вдруг вспоминается случай, когда его похвалили за работу над двигателем времени, а потом он обнаружил, что все его инструменты разбросаны по недостроенной звездной системе. Он помнит, что Люцифер никогда и ни из-за чего так не распалялся, как из-за того, что не он был центром внимания. Он уже готов отказать. Он не собирается играть на трубе – ни ради Небес, ни ради Ада, ни перед лицом угроз, лжи или даже этой мольбы, которая на данный момент оказывается самой убедительной причиной для сигнала о Конце среди тех, которые ему озвучивали ранее. Он не считает, что Ад должен существовать. Все это неправильно. Но слова не успевают сорваться с его губ, остановленные дурным предчувствием того, что будет, если он снова скажет все начистоту. Он медлит. До этого момента простое твердое "нет" не очень-то помогало. Сатана забрал Азирафеля, и он... он тоже хочет, чтобы Рафаель использовал трубу. Дьявол не собирается помогать уничтожить ее, и, вероятно, не очень хорошо воспримет отказ. Но он не может заставить Рафаеля, так же, как и Метатрон до него, так что единственное, к чему это приведет – новые страдания. Он не уверен, что у него хватит сил выдержать это. Особенно сейчас. — Я не хочу, чтобы кто-то страдал, — наконец говорит он, и это не ложь. Он никогда не желал никому ничего хуже легких досадных неудобств. — Ты всегда был добрым, — отвечает Сатана. Рафаель думает, что это должно было прозвучать ласково, но вместо этого получается презрительно. А может быть, в этом и смысл. Рафаель не может уловить сути этой странной динамики, и боится, что если он будет слишком много думать об этом, то это напомнит ему о Боге так же, как Метатрон напомнил ему о Люцифере. Даже осознав эту мысль, он не знает, что с ней делать. — Я слышал, что ты иногда заключаешь сделки, — идет на риск он, отбросив предыдущие размышления и убрав трубу обратно на пояс. Сатана еще мгновение внимательно смотрит на него. Затем он делает едва заметный шаг назад и, наконец, отводит свой пристальный взгляд. Этот жест вызывает у ангела чувство облегчения. — Ты хочешь поторговаться? За такую важную вещь, как эта? Я поражаюсь тебе, Рафаель. Раньше ты бросался на помощь при любом удобном случае. Ангел пытается принять одну из бесстрастных поз с рисунков в книжном магазине. «Кроули», — думает он. «Кроули знал бы, как поступить. Он знал бы, как справиться с этой версией Люцифера. И в первую очередь он бы спас Азирафеля» — Ну, я же не полностью ангел, не так ли? — возражает он. Дьявол хмыкает и начинает кружить вокруг него подобно кошке. Его каблуки стучат по гладкому полу. — Значит, ты помнишь, — озвучивает догадку Сатана. Он крепко держится за образ Кроули в своем сознании. — Немного. — Тогда я догадываюсь, чего ты хочешь. — Отпусти Азирафеля, — говорит он. Сатана прикрывает глаза и на его лице отражается что-то, напоминающее удовлетворение. — Ты уверен? — возражает он. — Вполне вероятно, что здесь ему будет лучше. Ад берёт большую цену, но когда она будет уплачена, он будет на нашей стороне. Небеса все равно не примут его обратно. По-твоему, ему будет хуже в нашем обществе, чем страдать в одиночку, находясь меж двух огней? — Ему здесь не нравится, — говорит Рафаель. Сатана смеется. Это совсем не похоже на смех Люцифера, который звенел будто колокольчики. В этом звуке совсем нет радости. — А тебе нравится? Ты откажешься от своей восстановленной благодати, чтобы снова присоединиться к нам, хм? Как это лояльно с твоей стороны, — колко подмечает дьявол. И опять в его словах слышится эта жалкая злоба. «Он завидует», — осознает Рафаель. «Он хочет вернуться. Он хочет, чтобы Бог простила его и вернула ему божественную благодать.» Это едва ли не вызывает сочувствие. Сейчас Люцифер вписался бы в общество на Небесах как нельзя лучше. И, наверное, ему бы там больше понравилось, потому что там меньше... ужаса. Как-то так. — Не думаю, что и мне это место по нраву, — признается он. — Но если ты отпустишь Азирафеля, я подумаю над тем, чтобы сыграть для тебя на трубе. Сатана перестает вышагивать вокруг него. — Подумаешь? — Ты можешь попытаться убедить меня, — допускает Рафаель. —Это на один шанс больше, чем я дал Метатрону. Я не позволил ему даже попробовать. И я уверен, что у тебя гораздо лучше получается убеждать людей в чем-то, раз уж ты сколотил себе такую репутацию. Почему-то это вызывает смех, который почти – почти – звучит как звон колокольчиков. — Я и забыл, что в свое время ты считал себя смешным, — говорит Сатана. И в следующее мгновение он небрежным движением руки поджигает крылья Рафаеля.