Судьба-Злодейка

      Какой привычный, за столько лет и времени проведенные в этой тухлой камере, железный звон. Еле слышные звуки от плети, за этой плетью какие-то непонятные, плюющие крики какого-то непонятного слога. Понятно было только как этот плевака орал "Имя и звание". Вот же везение узнать слова на немецком. Жаль, что в такой обстановке. На сколько и не был бы парнишка любознательным до боли в висках у всех кого он любил распрашивать на интересующие темы, сейчас смысла не было интересоваться такими яркими словами иного языка. Сейчас уже, как ему казалось, совсем ничего не имело смысла. Скелет, обтянутый кожей, исполасованной грёбанной плетью, ничем немощный ранее крепкий танкист. Смысл ему от жизни,когда ты прикован к потолку железными кандалами не только по ноги и руки, но и шею. Так, чтобы не оторвало у игрушки конечности раннее, чем ему разрешат. Не был бы он особенным, давно бы подох и не создал бы славы семираз бегущего из лап смерти.       Молодой парнишка и не заметил как вскоре его оставили одного, грубо скинув с петель. Неужели так и закончится? Умереть от холодного пола в сырой камере, что пропахла собственной кровью. Хах, видимо это судьба у него такая. Пока было время можно было бы и отдохнуть. А если бы было и желание, можно было бы и закончить со всем этим. Чтобы уж наверняка этим гребаным фрицам с долбаной плетью было досадно терять мальчика для битья.       Продрав глаза, Николай стал медленно осматривать пространство вокруг себя. Лампочка что заедала, уже не раздражала юношу. Это был небольшой знак того, что хоть она имеет надежду.       — Даже помереть не из-за чего. Был бы гвоздик хотя б, — просипел младший. Хотелось пить. Губы дотянулись до чего-то влажного и принялись жадно цеплять всё что было на полу. Не волновало, что это была собственная кровь вперемешку с водой и потом. Мучала дикая жажда, — Не хочешь ты зверюга умирать. А я хочу, хочу! Не побегать нам уже на свободе, не посмотрим даже неба! — слегка улыбаясь, танкист глухо падает на бок, срываясь на смех. Тихий, грустный, совсем не весёлый, что был раньше. Обломали, заставили пить то, чего бы на гражданке и не пробовал в жизни. Было смешно от собственной жалости и беспомощности. В груди всё рвало, тошнило от себя нынешнего, когда тобой наверняка мама, там, далеко, любимая мама, если жива, гордится какой у неё сын. А этот сын.. Скитается между свободой и решёткой уже третий год, не видит ни конца, ни края в этой войне. Не замечая из-за смеха, у Николая полелись слезы, что своим жгучим свойством оставляли полосы на грязных щеках, заливались то в нос, то в уши от того, как их обладатель мотал головой.       — Жалей, жалей себя, придурок! Герой, да ты не хуже тех крыс, жополизов этих.. Этих, - воздуха не хватало. Злоба быстро и верно охватывала бедное тело, когти впились в голову. Чтобы не видеть глазами жалкого себя, Ивушкин жмурился. Маленький щенок, пытался прятаться от страхов войны, от ужасов происходящего. Да за что с ним всё это происходит? За какие такие грехи? Сейчас он был похож на мышонка, которого поймали в мышеловку, а злые ребята тычут в неё палками, смеются и наблюдают как он страдает. От части так и было, только был Николай не мышонком, а диким зверем. Там, сын густых лесов, крутых оврагов, свистящего в ушах ветра и слепящего солнца в голубые, насыщенные жизнью и надеждами, глаза волка. Дикому ему было необходима свобода. Сейчас он бьётся в конвульсиях и истерическом смехе просто из-за того, что, сука, он не может выйти отсюда. Как мамка заперла его дома на домашний арест, пока в тихую кутил с девчонками и совсем игнорировал обеспокоенные звонки матушки. Да лучше бы так и посидел! Посидел бы дома, была бы надежда выбраться, вырваться, обмануть, показать свои зубы, когти, характер, которого не сломать.       Отвлекло его от собственных страданий далеко слышный звук мотора. Распахнув глаза, красные от слез, тот попытался подняться к маленькому окошку под потолком. Ползком преодолевая путь от края камеры к окошку, тот привстал на колени, цепляя когтями бетонную стену. Надежда. Окно. Сбежать. Вырваться. Только замыслу несуждено было сбыться. Рост позволял, а вот силы никак. Упав на пол, тот вновь попытался дотянуться, но из-за нарастающей боли, он медленно положил руку на стену. Белые большие когти, тянущаяся шерсть до локтя принимала вид человеческой руки до тех пор, пока не стало темно.

***

      — О ком вы так лестно отзываетесь, позвольте узнать, Гримм? Или как мне вас называть? Комендант? — из-за спины низкого пухленького мужчины, выглянула склонившаяся большая тень. Холодом от неё веяло знатно, особенно от льдистых глаз, что стреляли сосульками во всех, кто стоит у него на пути. Довольный оскал последовал тут же, как его нападки не уловил собеседник. Для своих тридцати трех лет, Николаус оставался задорным мужчиной. Уж больно нравилось ему пугать, когда совсем не ждут. Жаль, что это проявлялось редко, но, как говорят русские, метко. Выпрямляясь в полный рост и смещая свои руки за спину в замок, Штандартенфюрер спокойно ожидал, когда ему поведуют сей рассказ, а пока наблюдал как немец наспех вытирает пот платочком, тут же пряча его под мундир.       Комендант чуть вздрогнул от неожиданности и тут же обернулся, отдав честь старшему по званию. Озираясь быстро взглядом на своих подчинённых тот что-то тихо шикнул, так подло его никто не брал в расплох. Ни на что нигодное мясо.       — Ох.. Штандартенфюрер, прошу простить меня за такой неподобающий вид, — просмокав пару слов, тот сглотнул слюну, подняв уже более менее спокойный взгляд на статную фигуру, — Один.. Заключённый. Русская свинья. Поступил сюда после семи раз побегов, особо опасен и не разговорчив, прошу заметить! Мы пытались выбить из него всеми силами звание и имя, но он молчит. Безолаберные смутьяны.. Н-но, Штандартенфюрер, всё разрешилось! Не стоит волноваться, его уничтожат. Завтра на рассвете свинью при всех расстреляютрасстреляют.       Щуря глаза с каждым словом, что произносил младший по званию, Ягер вскоре их замкнул. Тот медленно потер переносицу, показывая всё своё накопившееся недовольство не то ли от того, что русские непоколебимы, то ли от того, что этот Вальтер так стелится и лижет зад в неподходящие моменты. Бесит. Махнув рукой, что тот держал у лица, Николаус отвернул голову в сторону.       — Раз вы не можете разговорить его, Вальтер, придётся это делать мне. Пользы от вас, как от быка молока, — бросив взгляд на Гримма, что уже начал пыхтеть от возмущения, тот перевёл его на Тилике, что стоял неподалёку. Кротко кивнув, мужчина пропустил адъютанта вперёд, — Не разочаруйте меня ещё раз, Вальтер. Об этом я напишу в докладе о вас Рейхсфюрерру. Вы же не хотите лишится такой прекрасной жизни вместе со званием?       Покидая коменданта в молчании, мужчина двигается вперёд за Тилике.

***

      — И это, та русская свинья? — Тилике морщится, гладя с интересом и тем же отвращением на тело, что лежало в углу. Да, сейчас Николай и правда был похож на свинью. Весь грязный, потный, не бритый, в свежей и запякшейся крови по телу, в одних штанах, которые назвать сложно предметом одежды. Отто осторожно подходя тыкает носком ботинка пленника и, осмелев от не поступившей реакции, пихнул того уже увереннее.       — А он вообще жив? — Николаус стоял чуть далее, ближе к двери вместе с охраной. Дальше за часовыми стоял Гримм. Уговаривать мужчину приходилось долго, чтобы он не подходил близко к заключённому, ведь мало ли, что может взбрести русскому, так ещё и не закованному? Ведь так? Смело пройдя дальше и брезгливо сводя брови от пятен крови на ботинках и почти концах брюк, Николаус медленно присаживается к русскому. Наклоняя голову, тот осторожно трогает пульс, пытаясь всем видом не подавать того, что его рука сейчас буквально взорвётся. Это он. Клаус нашёл его.       Неужели "это" и есть его судьба? Судьба быть вместе с врагом. Она может и его, но медленно утекала из собственных рук сквозь пальцы. Ещё чуть-чуть и потерять можно было сию секунду. Пульса почти не было, дыхания он не чуял совсем.       — Этот русский нужен мне живым! Живо его в лазарет. Комендант, - зыркнув злобно на мужчину, что боязно выглядывал из-за спины Ханса, рывком поднялся, сжав окровавленный кулак, — Моих указаний вам мало? Вы мешаете моим планам по порабощению русских и победы Третьего Рейха. Нашей армии. Этот танкист мне нужен для обучения и мы стоим здесь как истуканы за место того, чтобы подчинятся моим приказам?— тот в два шага преодолел путь до мужчины, грудь быстро вздымалась, от чего передавалось раздражение мужчины. Тот поднял взгляд на часовых и криком заставив вести сюда медиков, те быстро разбежались, начав приводить в действие только что поступивший приказ.       

***

      Николай сидел на своей излюбленной поляне в чаще леса и уминал за обе щеки дикую землянику. Немного кислинки отражалось на его лице смешными рожицами, но следом в рот летело вдвое больше ягодок. Тот глубоко вдохнул полной грудью, облокотившись руками взади себя и откидывая голову назад, давая яркому солнцу бегать по его лицу.       — Как же хорошо.. Тишь да гладь.       Птички красиво пели, строя свои маленькие гнездышки, чуть дальше шумела речка, в которой плескалась рыба. Парень потянулся и перелезя вперёд, положил руки на траву. Не долго думая, тот уже весело смеясь катался по траве и пытался поймать белок, что спрыгивали с веток, забрать желуди с земли. Оттуда, как он предполагал, самые вкусные. Приподняв руку за одной, Николай наклонив голову осматривал руку в пепле, ужаснувшись осмотрел местность. Нет, нет, нет, снова этот кошмар! Поляны нет, деревья горят, звери с бешеным взглядом несутся вперед. Не замечая Николая, те прыгали прямо на него, всячески оставляя увечья. Птицы взмыли в небо, начиная галдеть в страхе приближающейся гибели.       — А ты уверен, что всё хорошо?       Вздрогнув, Николай не успел увернуться, как на него накинулось что-то черное, рычащее до боли знакомые ему слова. Пытаясь как-то отбится и быть в выигрышном положении, блондин попытался встать, но его тут же завалили, начав бить по спине когтями, острыми, что вырывали за собой плоть.       — Имя, звание!       Раз за разом повторялись эти слова, с каждым разом они становились громче, а сознание мужчины растворялось.       С криком тот раскрыл глаза, ударив рукой по тумбе, на которой стояли баночки с микстурами, все они с дребезгом разбились. Медсестра испуганно отскочила и крикнув, позвала на помощь, чтобы уняли буйного больного. Ивушкин метался взглядом, как загнанный зверь, в поисках той чёрной нечести, только за место неё пришли два серых, но уж больно противных немца.       — Какая радость, что ты, мой друг, проснулся.       Издалека наблюдая за происходящей битвой с бинтованным пленником, Клаус медленно покуривал трубку, стоя около окна. Тот с довольным видом наблюдал за тем как его начали осматривать, изучая, затем начали проклинать и брыкаться ещё сильнее. Впрочем, ожидаемое зрелище по слухам лагерных псов. Этот русский и впрямь упрям, его русский. Выдыхая дым через нос, Ягер спокойно подошёл и погладил подстриженную макушку.       — Имя, звание.       Клаус остановил руку и с чуть теплящим сердце взглядом смотрел на русского, что в этот момент со всей ненавистью прожигал фрица своими вновь ожившими глазами. Видимо не признал тот свою парочку, но ничего, Николаус Ягер это исправит. Тот взглянул на медсестру украдкой, кивнув на открывшиеся раны и чуть надавил на голову пострадавшего.       — Младший Лейтенант. Николай Ивушкин, — русский шикнул, вновь постепенно снова терряя сознание.