Call of Duty: Black Ops: Cold War

Замок Вульфенштайн, горы Гарц, Советская оккупационная зона Германии Майор Павел Алёхин Отдел контрразведки «СМЕРШ» по 3-й ударной армии ГСОВГ 31 июля 1945 года, 16:21       — They came for me, — мрачно констатировал Гай. И так понятно, что бритты и янки за Гаем. Выдавать его ни я, ни Андрей с Женькой, ни Сидор Митрофанович, ни Воронин, ни кто бы то ни было ещё, не собирался. Надо что-то придумать. Попробовать перехитрить вчерашних союзничков. Может, соврать им? Дескать, Гай погиб. Убит эсэсовцами при попытке к бегству. Но тогда потребуется труп.       — Товарищ полковник, — обратился я к учителю. Тот вопросительно дёрнул подбородком, — а что, если попробовать соврать союзничкам насчёт Гая и отдать им переодетый и изуродованный труп эсэсовца, схожий по комплекции с Гаем? Не поверят на слово — так хотя бы тело убедит их.       — Good idea. It can work, — согласился со мной Уокер, почесавший бороду.       Труп Ойгена Фоглера вряд ли подойдёт, так как он будет повыше Гая. Что ж, дело за малым: связаться с Ворониным и сообщить о плане. План воняет наглой авантюрой, он рисковый, но того стоит. И если всвсë выгорит, то Гай будет жить, а не попадёт в лапы американцам и британцам, которые, чует моё мягкое место, казнят бедолагу.       — Товарищ полковник! — крикнул по рации лейтенант Воронин. Были также слышны звуки стрельбы, маты на русском и английском, крики. Впрочем, ненадолго. — Нам удалось договориться о прекращении огня. С вами и вашим заместителем будут говорить их командиры.       — Вы узнали их имена? — осведомился Сидор Митрофанович, взявший трубку рации.       — Так точно. Командира зовут Майклом Пауэллом, он лейтенант УСС, а его заместитель — лейтенант Артур Кингсли, чёрный англичашка. Они требуют Гая Уокера живым или мёртвым.       Чёрный англичашка… значит, негр. Да ещё и на побегушках у Пауэлла этого. Что ж, посмотрим, сработает ли спонтанный план. Для начала я обратился к Гаю:       — Undress, now.       — Okay, — кивнул Уокер и начал быстренько оголяться, снимать всё, за исключением, пожалуй, трусов и носков. Далее, я указал стволом «Штурмгевера» на труп Фоглера, дескать, надевай его одёжу.       — Женя, — Таманцев подошёл к Сидору Митрофановичу, отдававшему распоряжения, — посторожи Гая и выпусти оставшихся пленников, покажешь им путь наверх. Отвечаешь за Уокера головой. Андрей, дай-ка рацию, — Блинов молча передал её Сидору Митрофановичу, — и помогай Таманцеву. Как Гай переоденется, наденешь его старую одежду на труп похожей комплекции. Паша, за мной. Посмотрим, что это за Пауэлл и Кингсли.       Мы с учителем повесили «Штурмгеверы» на плечи, пожелали подопечным и переодевающемуся Гаю удачи и ускоренным шагом направились наверх, лишь бы успеть к началу очередного боя. Лично не сомневался: англо-американцы не удовлетворятся словесным объяснением насчёт Гая, мол, он погиб. Но в глубине души надеялся, что хотя бы труп неизвестного фрица, одетый в его — Уокера — шмотки сможет убедить Пауэлла и Кингсли в бессмысленности их вторжения в замок. В противном случае… в противном случае, наверняка начнётся новая мировая война, на сей раз, между нами и англо-американскими войсками. А на Дальнем Востоке самураи захотят воспользоваться сложившейся обстановкой и вернуть хотя бы довоенные позиции в Восточной Азии.       По пути наверх Сидор Митрофанович отыскал сержанта Летлёва и приказал ему отправить четверых бойцов в катакомбы, сопроводить бывших пленников замка Вульфенштайн в безопасное место. В свете столкновения с англо-американской спецгруппой сложно было назвать хотя бы одно безопасное местечко в пределах замка, но, думаю, Игорёк справится с задачей.       Шли мы по всему замку намного короче, чем раньше, когда брали его штурмом. Пройдя по знакомому коридору, с доспехами вдоль стен и военными флагами ныне не существующего Третьего Рейха, мы свернули направо. Мы остановились перед дверью слева. Её охраняли двое солдат из, судя по наплечным шевронам, 101-й воздушно-десантной дивизии Армии США. Их, кажется, ещё называли «Кричащими орлами». Бойцы были одеты в светлые куртки, такие же штаны, коричневые ботинки, каски M1 на голове. На последних красовалась сетка. Поверх курток у них имелась ременно-плечевая система с подсумками и лопатой на боку. Ну а в руках ребятишки держали «Томми-ганы». Магазины у них барабанные, на 50 патронов, как у «Чикагских пишущих машинок» — так, если память не изменила мне со склерозом, называли ранние «Томми-ганы», с двумя рукоятками и барабанными магазинами.       — Names and ranks, officers, — заговорил с нами «кричащий орёл» слева, буравя взглядом меня и Сидора Митрофановича. Он представился сам и представил меня. Что меня удивило, так это отсутствие требования сдать оружие. Видать, расчёт на мирный исход переговоров между нами и Пауэллом с Кингсли. Или…       Всё-таки «или», раз обнаружились ещё четверо десантников, как только мы переступили порог. Вдвоём нам вряд ли удастся справиться с превосходящими силами. Местом проведения переговоров выбрали большой зал с высоким потолком и дощатым полом. У окон располагались большая карта округи гор Гарц, перед картой — длинный деревянный стол со стульями на четверых. Над столом висела лампа, где-то на высоте четырёх метров. Камин, как отличный источник тепла в холодное время года, не горел. По бокам от камина свисали обрывки военных флагов Рейха. Правее от камина и обрывков флага к стене был приколочен щит с двумя скрещёнными мечами. А справа от стола, вдоль стены, стояла скамейка, а над ней — флаг фашистской Германии. Ещё я заприметил деревянный стол с подсвечником и портретом Гитлера над столом.       Кроме десантников и нас, здесь были ещё два интересных персонажа. Первой являлся молодой человек среднего роста в экипировке, аналогичной экипировке десантников из 101-й дивизии. Отличия заключались в более тёмных штанах, обмотке защитного цвета от лодыжки до середины голени, а заодно ромбовидной синей нашивкой с жёлтой каймой и жёлтой надписью «RANGERS». Насколько я помнил из подробного разговора с Сидором Митрофановичем сегодня утром, лейтенант Пауэлл служил то в первом, то во втором батальоне рейнджеров. Голубоглазый паренёк выглядел довольно молодо, гладко выбритое лицо уж точно. Так сразу и не скажешь, что ему 29 лет исполнилось.       А вот второй, конечно, удивил меня, но несильно. В последний раз я видел негров воочию ещë до войны, в студенческие годы. Немножко отвык от их зрелища. Данный экземпляр, сидевший по правую руку от рейнджера, отличался не только цветом кожи, но и экипировкой в целом. Из-за бордового берета на голове невозможно было определить, лыс негр или у него всё-таки есть какая-никакая шевелюра. Носил негр куртку, как я понял, Денисона, тёмно-коричневые штаны и чёрные ботинки. На поясе висели подсумки различные, ножны и фляга. А на груди висела кобура, а заодно и две гранаты. Не американские «лимонки», а какие-то другие модели, отдалённо похожие внешне. Оружие обоих офицеров — автоматическая винтовка M1918 BAR с кустарно сделанной пистолетной рукояткой и «Томми-ган» с двумя рукоятками и барабанным магазином на, по-моему, 100 патронов — лежало на столе.       — Greetings, Colonel… — заговорил с нами лейтенант Пауэлл и тут же запнулся, не зная, как зовут Сидора Митрофановича. Он не растерялся и представился:       — Colonel Mirkovsky Sidor Mitrofanovich, Red Army. And this is my deputy, — учитель указал на меня левой ладонью, — Major Alyokhin Pavel Vasilyevich, Red Army.       — Good, — улыбнулся Пауэлл, пока обмен любезностями продолжался. — Lieutenant Michael Powell, Office of Strategic Services. Lieutenant Arthur Kingsley, 9th Parachute Battalion, British Army.       Мы также пожали друг другу руки. Со стороны казалось, что проходит обычная, мирная встреча бывших союзников по борьбе с фашистскими мразями. Уж не знаю, что испытывали в действительности улыбающиеся Артур Кингсли и Майк Пауэлл, а вот я был раздражён и разгневан. Не для того моя группа и взвод Воронина проделали путь до Вульфенштайна и потеряли нескольких человек — а потери однозначно были, я это точно знаю — чтобы отдавать Гая этим западным проходимцам. Но нужно продолжать делать хорошую мину при плохой игре.       Мы с Сидором Митрофановичем последовали примеру двух лейтенантов и положили «Штурмгеверы» так, чтоб при срыве переговоров их можно было быстро схватить со стола. Стволы Пауэлла и Кингсли лежали примерно так же. Умно, ничего не скажешь. Рацию полковник тоже положил на стол, чуть поближе к себе. Ни еды, ни напитков никто не предложил. Сомневаюсь, что мы захотим есть и пить в свете той ситуации, когда мы не хотим отдавать Гая, а янки и англичане хотят «вернуть» его.       — Looks like, the Red Army soldiers did the ditry job, — с ухмылкой на лице начал Пауэлл. Мне, не подавшему виду, его ухмылка сразу не понравилась. Как и Артуру, косо посмотревшему на командира. Я бы с радостью взял летёху за воротник и в лицо рявкнул про миллионы погибших наших сограждан, включая всех мужчин, способных держать оружие, которых и записывали в военнопленные. Окружение и захват Киева осенью 41-го не даст соврать. То, что пережили амеры на Тихом Океане, в Северной Африке и Западной Европе — сущий пустяк. Драка двух хулиганов, не поделивших что-то. Это с нами фашисты не просто воевали, а очищали огромные земли от советского населения по плану «Ост». Но сомневаюсь, что Майк поймёт меня, даже если я перейду на английский.       — Please… — Сидор Митрофанович поднял правую ладонь. — Don’t thank us.       — I don’t think we shall, — развёл кистями Пауэлл. Он не стал тянуть кота за, как говорится, фаберже, и сразу перешёл к сути дела: — Now, I’m not sure if you’re aware of this, Colonel Mirkovsky, but according to the OSS information, got from our reliable source in your occupation zone, the SS remnants captured one of our most important man, who worked on a top secret project. Traces led to the Castle Wolfenstein. Me and Leftenant Kingsley, — негр кивнул, а вот я, хоть и не внешне, но удивился тому, что Пауэлл назвал Кингсли «Leftenant», а не «Lieutenant», — wanna get this man back. His family is waiting for him.       Я знал, что у Гая Уокера есть семья: жена и маленький сынишка. Как и знал, что они, как и семьи многих солдат, прибывших в Европу добивать агонизирующих фрицев, ждут Гая. И они дождутся его. Но не раньше, чем мы вытащим парня из Вульфенштайна, что всерьёз может стать его последним пристанищем после встречи с англо-американцами. И то, если Гай захочет возвращаться в США. В противном случае, лично я настаивать не стану. А вот насчёт Сидора Митрофановича подобного не скажу.       Последний, к слову, поинтересовался на всякий случай, как звать этого человека. За Пауэлла ответил лейтенант Кингсли, подтвердив, что они за Гаем. Тогда учитель вздохнул, прикрыл глаза, покачал головой и, состроив как можно более скорбный вид, разочаровал англичашку и американца:       — I’m afraid, Guy Walker was found dead in one of the underground prison cameras. The Fritz disfigured Guy’s face.       — We need to see his body, — приказным тоном сказал Майкл, чувствующий себя хозяином положения. Как скажешь, Майки. Мы будем плясать под твою дудку, но недолго. Посмотрим, как ты и твой друг Кингсли отреагируют на тушу эсэсовца в шмотках Гая. Про негра, к слову, вообще мало что было известно. Кроме того факта, что он служит в 9-м парашютном батальоне Британской армии.       — One moment, — поднял Мирковский указательный палец, после чего пододвинул рацию поближе к себе. Он связался по ней с лейтенантом Ворониным: — Воронин, тело найдено?       — Так точно, товарищ полковник, — отозвался Алексей Иванович. Попросив его подождать, Сидор Митрофанович обратился к Пауэллу и Кингсли:       — How about to went into courtyard near the former tram ride? There you’ll see Guy Walker’s dead body.       — Why not? I don’t wanna soil the floor, — пожал Майкл плечами, бросая взгляд на дощатый пол. Кингсли согласно кивнул, поддерживая так командира. Улыбнувшись, учитель распорядился:       — Пусть отнесут тело во двор возле бывшей канатной дороги. Лейтенанты Пауэлл и Кингсли согласились на встречу именно там.       — Будет сделано, товарищ полковник. Конец связи, — и на этом рация замолкла.       Наша, так сказать, советско-союзническая делегация встала из-за стола, задвинула столы, взяла оружие и пошла в тот самый двор. Поскольку мы чуть подольше здесь пребывали, то вёли Пауэлла и Кингсли я и Сидор Митрофаныч. Поплутали по коридорам, по валгангам, боевым ходам и иным помещениям Вульфенштайна, пока, наконец, не попали во двор, где лейтенант Воронин с каменным выражением лица и скрещёнными на груди руками смотрел на то, как его подчинённые добивали последних эсэсовцев перед галереей.       Те уже не были такими грозными воителями, максимум которых — геноцид гражданского населения. Теперь они обнажили свою истинную натуру: жестокосердных, но трусливых выродков, недостойных не то, что жизни — существования даже не заслуживали. Когда все эти эсэсовские твари помирали то от пуль, то от ножей, я удовлетворялся зрелищем. Зрелищем того, как «голубая кровь» дохнет на глазах. Насчёт Кингсли не скажу, а вот Пауэлл сжал челюсти. Уж не знаю, из-за чего возмущается мальчонка, что всего на два годика моложе меня.       — Disgusting… — процедил рейнджер-УССовец. Я выдохнул, закатил глаза и, не глядя на идущего слева от меня Пауэлла, процедил на английском:       — You weren’t on the Eastern Front, Leftenant. Hitler would wipe my Motherland out and settle lands with the so-called «Aryans». So don’t you tell me about disgust.       Майкл никак не ответил на мою тираду. Всего-то качнул головой. Я же заметил, что вместе с красноармейцами здесь стояли ещё и бойцы из 101-й и 9-го парашютного батальона. Первые носили ту же экипировку, что и Кингсли, разве что у многих на головах вместо бордовых беретов — шлемы. По-моему, это HSAT, что расшифровывается как «Helmet Steel Airborne Troop», а переводится — «Стальной шлем воздушно-десантных войск». Эти гаврики тоже были вооружены «Томми-ганами» с барабанами на 50 патронов. А у кого-то я даже видел пулемёт Bren.       — Алексей Иваныч! — позвал учитель Воронина. Тот развернулся на 180 градусов, увидел нашу четвёрку и крикнул в ответ:       — Щас принесут, тащ полковник!       Мирковский удостоил подчинённого молчаливым кивком. Я не мог не заметить косой взгляд Воронина, направленный в сторону янки и афробритта. Почти все косились на незваных гостей, которые из-за немецких стволов решили, что здесь торчат фрицы. Вот что значит «недоразумение». Я и Сидор Митрофанович встали напротив Пауэлла и Кингсли, скрестив руки за спиной. Майк снял флягу с пояса и сделал пару глотков, после чего протянул её нам, но мы замотали головами, мол, «не надо, обойдёмся».       — А вот и труп, — объявил Сидор Митрофанович на русском, наклоняя голову вбок и кивая за спину иностранцам. Те глянули себе за спины и увидели двоих красноармейцев с Gewehr-43, нёсших за руки труп эсэсовца в одежде Гая. По лицу покойника опознать было невозможно, значит, трюк должен сработать. За телом тянулся кровавый след.       Солдаты небрежно бросили тело фрица между нами и иностранцами и потопали обратно, видимо, на свои посты, выставленные по всему замку. Полковник обратился к ним на том же английском:       — This is Guy Walker, KIA. He tried to escape, but the Hans killed him.       Насколько я знал, KIA расшифровывается как «Killed in action». Или, в переводе на великий и могучий, «Погиб в бою». Сидор Митрофанович ловко выкрутился, хвалю его. Хвалил, хвалю и буду хвалить как пример, на который должно ровняться.       Тем временем, Пауэлл и Кингсли переглянулись и подошли к телу. Они внимательно осматривали покойника, сантиметр за сантиметром. Словно вынюхивали что-то. На лице учителя не дрогнул ни один мускул. Сложно было сказать, что он сейчас испытывал. Я же старался сохранять спокойствие, хотя напряжение росло. Осматривали иностранцы лже-Гая довольно долго. У меня уже к этому моменту ноги отекли, вот я и топтался на месте, поднимал голени по очереди.       И тут произошло то, чего не ожидали ни я, ни Сидор Митрофанович, ни даже летёха Пауэлл. Его дружок Кингсли, отряхнувший ладони, вздохнул, посмотрел на нас с учителем и издевательским тоном спросил нас на русском языке с ужасным акцентом:       — Мы, по-вашьему, совсьем идиоты?       Сука. Вот ЭТОГО ни я, ни учитель не предусмотрели! Пауэлл, нахмуривший брови, уставился на Кингсли так, словно видел его впервые в жизни. Похоже, он не знал, что Кингсли владеет русским. Или, что тоже нельзя исключать, знал, но играл перед нами дурачка. Как бы то ни было, план пошёл по одному местечку из-за внезапного знания русского языка от Артура Кингсли.       Афробритт шепнул что-то на ухо Пауэллу, лицо которого каменело. Едва кивнувший янки цокнул и разочарованно вздохнул, не столько спрашивая, сколько утверждая:       — So this is how it is?       — This is how it is, — нарочито медленно протянул Сидор Митрофанович, подавая мне знак. Если он в напряжённой ситуации наподобие этой подпирал подбородок, значит, пора готовить пистолеты. В данном случае, «Маузеры». Я сделал вид, что отхожу от учителя, развернулся и резко выхватил оба «Маузера», заранее подготовленных к стрельбе. Один пистолет я вытащил из своей кобуры, а второй — из кобуры учителя, при этом я оттолкнул его вбок. Ойкнувший Сидор Митрофанович не удержался и упал на землю.       Далее развернулся форменный хаос: Пауэлл с Кингсли перекатились в стороны, причём второму повезло меньше, ведь шальная пуля всё-таки зацепила его правую руку. Выругавшийся на английском афробритт гаркнул что-то Пауэллу, вскинувшему BAR. Тот кивнул и ломанулся со всех ног обратно. А Кингсли побежал к галерее, по которой можно подняться по лестнице. Я стрелял ему вслед, но ни одна пуля не попала в цель. В сердцах отшвырнув оба пистолета, я вскинул StG-44 и прострелил голову одному из британских десантников, что душил красноармейца.       — Павел! — рявкнул Сидор Митрофанович, подбежавший ко мне. Я развернулся. — Бегом за Пауэллом, Воронин и его хлопцы разберутся с остальными!       Мы вдвоём со всех ног рванули за лейтенантом Пауэллом. Из-за того, что мы с учителем еле-еле увидели его, убегающего от нас, нагнать его будет трудно. Но по идее, его легко опознать хотя бы по куртке с нашивкой «RANGERS». Если только он не додумается поменяться куртками с кем-то из 101-й. Кроме того, у него ещё в качестве основного оружия — BAR. Да и лицо я запомнил.       Мы с учителем гнались за летёхой, однако нам мешали то янки с англичанами, то стычки между красноармейцами и бывшими союзниками. В отличие от меня, Сидор Митрофанович не мог пробежать мимо них, вот и помогал добивать янки и бриттов. Из-за этого я периодически поджидал полковника, так как был целиком сосредоточен на погоне за Майклом. Если не догнать его, то он рано или поздно обнаружит Гая, переодевшегося в эсэсовца, и, в лучшем случае, оглушит его. А в худшем — кокнет на месте.       — Хренушки… тебе… Пауэлл!.. — выдыхал я слова по очереди во время беготни. Будь проклят тот день, когда американцы и бритты заявились в Вульфенштайн!       Погоня привела нашу троицу сначала в очередную радиорубку, потом обратно во двор, где обман с телом эсэсовца в шмотках Гая не удался, и лишь затем, как только мы преодолели мост с камнями вместо перил, мы оказались в небольшом внутреннем дворике. Пауэлл выбил дверь, развернулся и открыл огонь из BAR. Я, вытаращив глаза, успел отпрыгнуть влево, а вот учителю не повезло: схлопотал несколько винтовочных пуль, сдавленно вскрикнул, выронил «Штурмгевер» из рук и распластался на земле.       — Учитель… — выдохнул я, не веря глазам. Вот, буквально час назад, Сидор Митрофанович бодрствовал, внушал уверенность в успехе миссии, помогал нашим, а мы — ему!.. Теперь же он лежал, обездвиженный пулями BAR, что попали ему в ноги. Часть из них попала ещё и на нагрудник, что служило ну очень слабым утешением. Похоже, Сидору Митрофановичу суждено умереть здесь, если ему не окажут помощь. Я ничем не мог ему помочь, так как тут был нужен квалифицированный хирург, а не я с моими навыками оказания первой медпомощи.       — Павел! — гаркнул прибежавший Женька Таманцев. Я вскинул «Штурмгевер», не думая ни о чём. — Паш, эт я, Женя. Всех заключённых сейчас уводят Андрюха и Летлёв.       — Сука! — я от бессильной ярости ударил кулаком по земле. Вообще, я не знал сейчас, что делать: погнаться за Пауэллом или остаться с учителем? Решил всё за меня «Скорохват»:       — Паш, беги за тем янки, я позабочусь о полковнике.       Кивнув и поблагодарив друга, на плече которого висела то ли трофейная, то ли наша медицинская сумка, я со всех ног рванул за рейнджером. А тот спускался по не совсем крутой лестнице, идущей прямиком вниз. Для начала я открыл по утырку огонь. Пауэлл лишь успел закрыть за собой дверь.       Чертыхнувшись, я спустился по ступенькам и с ходу выбил её. Убийца Сидора Митрофановича снова был далеко, но не настолько, как в момент, когда Таманцев отправлял меня за ним. Впереди была закрытая двустворчатая дверь, на которую навалился Пауэлл, силясь открыть её.       — Врёшь, не уйдёшь! — прорычал я. Только Майк, воскликнувший что-то вроде «YES!!!», начал распахивать двери, как я тут же набросился на него со спины. Айкнувший Пауэлл полетел вместе со мной вперёд, и мы покатились по ступенькам вниз и приземлились в мере друг от друга, причём он — мордой вниз, а я — лицом вверх. Спешно осмотревшись — это оказался просторный зал, представлявший собой что-то вроде терминала канатной дороги — я вскочил на ноги. Пауэлл проделал то же самое, но чуточку быстрее.       Всего доли секунды хватило ему, чтоб выбить ногой у меня из рук «Штурмгевер». Впрочем, я не остался в долгу и тоже выбил его оружие. Тогда янки, исказив лицо в злобной гримасе, налетел на меня и стал нещадно бить кулаками. Я отвечал тем же, подкрепляя аргументы «логикой» в форме ударов ногами. Один из ударов вообще сбил ему каску с головы. Далее Пауэлл попытался ударить мне кулаком в живот, но, похоже, он забыл, что на мне стальной нагрудник.       — FUUCK!!! — заорал Майкл, хватаясь за руку, которой он только что ударил по защищённому животу. Из-за этого американец вынужденно отпустил меня и спешно вытащил «Кольт» M1911A1 из кобуры, висевшей слева, а не справа, как это обычно бывает. Он всадил в нагрудник все семь пуль, но они оставляли на нём вмятина и отскакивали в разные стороны. Янки снова выругался и стал спешно перезаряжать пистолет. Не желая стоять, как истукан, я снова выбил оружие из рук Пауэлла. Пистолет улетел куда-то в ущелье за терминатом.       — Что на это скажешь, янки? — издевательским тоном спросил я, казалось бы, обезоруженного Пауэлла. Он ничего не ответил, лишь вытащил из ножен нож-кастет. По-моему, это траншейный Mark I, разработанный аж в конце Первой Мировой. Я вытащил свой нож, бывший когда-то штык-ножом от СВТ-40 и переработанный мною кустарным методом под рукопашный бой.       Тут Пауэлл неожиданно посмотрел мне за спину, удивлённо вытаращил глаза и дёрнул подбородком:       — Hey! Look, your friends!       Я не стал реагировать на этот дешёвый трюк, который мог стоить мне жизни, и попытался ударить Пауэлла ножом в бок, но он уклонился и попытался сам проткнуть меня в незащищённый бок. Я уклонился, но недостаточно быстро, раз получил порез на левом боку. Судя по ухмылке на морде Пауэлла, он уверен в своей победе.       Перехватив нож так, чтоб им можно было обрушить мощный колющий удар, он замахнулся и ударил было, но я вовремя схватил его за предплечья, удерживая руки с ножом в считанных миллиметрах от своего лица. Я отступился и упал на спину, Пауэлл — следом за мной. Тот, давя ножом на меня, прошипел сквозь зубы:       — We’ll find Guy Walker, motherfucker! You won’t stop me!       — Not… on… my… shift! — парировал я и одновременно плюнул Майку в лицо. Он отпрянул и даже удивился, чем я и воспользовался, ударив головой, защищённой шлемом, по его морде. Я изловчился, скинул с себя Пауэлла и подобрал оба ножа — свой и траншейный, причём второй я спрятал за спиной.       — Good effort, Major, — похвалил меня Пауэлл, пустил смешок и охлопал себя в районе таза, будто бы что-то искал. Тогда я явил свету его оружие и как бы невзначай осведомился у него:       — Are ya looking for him?       Рейнджер медленно перевёл взгляд с себя на мою левую руку, в которой и покоился его траншейный ножик. Он усмехнулся, качнул головой и рванул ко мне. Видать, от отчаяния. Я лишь пару раз шагнул вправо. Пауэлл врезался всем телом в деревянную стену какой-то будки, пошатнулся, но не упал, при этом выругавшись. Отыскав взглядом свой шлем, Пауэлл подобрал его, замахнулся и попытался ударить им меня по голове, тоже защищённой шлемом.       С ним надо было заканчивать. Это однозначно. Как только Пауэлл почти опустил руку с шлемом, я сделал резкий выпад правой рукой вверх, пронзая ему челюсть. На лице летёхи появилось выражение ужаса, а в его приоткрытом рту виднелась часть лезвия его же траншейного ножика. Стоило мне вытащить нож, как из смертельного ранения полилась кровь, испачкавшая как куртку Пауэлла, так и мой нагрудник.       Пнув умирающего янки в грудь, я перехватил траншейный нож лезвием вверх и шипом вниз и нанёс мощный удар по черепу Майкла, добивая его окончательно. Тело его, конечно, продолжало дёргаться, но я к такому давно привык. Наконец-то, лейтенант Майкл Пауэлл, служивший в первом батальоне рейнджеров, был мёртв. От моей руки, а не от руки Таманцева, Блинова, Сидора Митрофановича или кого-то из взвода лейтенанта Воронина.       Отдышавшись немного, я сначала хотел бросить траншейный нож к ногам Пауэлла, но затем засунул его за голень левого сапога, а свой обратно в ножны и пошёл подбирать «Штурмгевер». О BAR, думаю, кто-то, да позаботится. Возьмёт в качестве трофея. Я на всякий случай проверил магазин: вроде бы полон. Да, идея с трофейным оружием вместо немецкого была хороша, хоть и со своим изъяном, так как нас поначалу приняли за фрицев.       Вдруг я услышал топот ног со стороны лестницы. Я подбежал к дверям и припал к стене слева от них, готовясь выстрелить в бегуна. На моё счастье и счастье бегуна, влетевшего в терминал, стрелять не потребовалось. Мигом выяснилось, что бегун — «Скорохват». Сначала я, воскликнув «Женя!», крепко обнял друга. Тот выдавил:       — Тише, Паш, задушишь же!       — Прости, Жень… переборщил я чё-то, — промолвил я, отпуская Таманцева из крепкой хватки. Эйфория быстро улетучилась, ведь Женька наверняка не просто так прибежал, наверняка думая, что я в опасности, и с Пауэллом не справлюсь. Я озвучил страшную догадку: — Сидор Митрофанович умер?       — Нет, — мотнул головой Евген Борисыч, — но скоро умрёт. Одно из пулевых ранений оказалось смертельным. Полковник хочет попрощаться с тобой. Я оставил с ним одного из бойцов, да и сам Мирковский приказал догнать тебя и привести к нему.       Я особо не тешил себя иллюзиями, но в глубине душе-то надеялся. Надеялся, что Сидора Митрофановича вылечат! Что ж, остаётся лишь посмотреть воочию на умирающего учителя. Отвратно, что он, как и погибшие сегодня красноармейцы, не увидит, как наша страна, за которую мы сражались, страдали, погибали, поднимается с колен.       Я попросил Женю подождать чуть-чуть, спешно подобрал BAR Пауэлла и, наконец, скомандовал отвести меня к учителю. Мы не шли, а бежали по ступенькам, справедливо опасаясь, что Сидор Митрофанович умрёт раньше времени. Поднявшись, мы с Женей застали как бойца с санитарной сумкой, так и самого Мирковского. Последний выглядел уже бледнее обычного, что неудивительно: под ним потихоньку растекалась кровавая лужа, несмотря на бинты, которые уже успел наложить санинструктор. Продырявленный в нескольких местах нагрудник был снят и валялся справа от учителя.       — Учитель, — позвал я полковника. Тот, державшийся за перевязку в районе сердца, медленно поднял голову и натянуто улыбнулся. Я подошёл к нему, припал на одно колено, положил рядом с собой BAR и потянулся свободной рукой к окровавленной кисти, как Сидор Митрофанович остановил меня, сжав предплечье:       — Не надо. Ты не хуже моего знаешь, что мне… — учитель закашлял. — Мне недолго осталось. Лучше возьми-ка… вот что, — с этими словами он потянулся к нагрудному карману гимнастёрки и достал оттуда две вещицы. А именно, партийный билет и орден Красного Знамени, свою первую награду, полученную им в конце 1920-го года.       — Мы вас вытащим, тащ полковник… — заверил я, но из-за дрожи в голосе получалось неуверенно. Сидор Митрофанович лишь мотнул головой:       — Исключено, Пашенька. Вышвырни наивность из головы… я ТОЧНО умру, я это… — учитель зашёлся в кашле. — Я это знаю. У меня к тебе одна просьба.       — Это связано с вашим билетом и первой наградой? — озвучил я очевидное. Полковник Мирковский кивнул и, пересиливая себя, пояснил, что мне предстоит сделать:       — Найди Алину и Жору, они должны сейчас жить в… Молотове*. Передай им билет и талисман, что подвёл меня в самый… неподходящий момент.       Я знал про них двоих: Алина была его женой и возлюбленной, боевой подругой ещё со времён Гражданской войны. Учитель сам рассказывал, как они сошлись во время одного из боёв с, по-моему, войсками «атамана» — а по факту, бандита — Бориса Анненкова, когда Мирковский был ранен, а Алина выхаживала его. Они полюбили друг друга, и плодом их любви стал Георгий Мирковский, родившийся восьмого декабря 1930-го. В этом году Жоре исполнится 15 лет. И впервые в своей жизни пацан отметит день рождения без папы.       — Я… — в горле застрял ком, я не знал, что дальше сказать учителю. Вообще, Алина с Жорой были весьма мне рады, когда я до войны приезжал к ним в Молотов, ранее бывший Пермью. Но я боюсь представить, как отреагирует жена Сидора Митрофановича и его сын на известие о его гибели. Вдруг они оба захотят меня если не избить, то запретить приближаться к их дому на расстояние ближе, чем, к примеру, километр? Или смогут, оплакав Мирковского-старшего, найти в себе силы жить дальше?       — Найди их, Павел, — жёстким тоном приказал учитель. — Найди их… передай билет и орден. Поклянись Алине, что будешь заботиться о Жоре… — он сплюнул кровь. — И его детях, когда они появятся…       — Хорошо, учитель, — едва кивнул я и только что понял, какая ноша легла на мои плечи. Теперь я отвечаю за родню Сидора Митрофановича. За Алину, за Жору, за будущую его возлюбленную, за их детей или ребёнка… эдакий ангел-хранитель. Только в отличие от него, я материален. Материален и смертен. — Я позабочусь о вашей родне.       — Рад это слышать… — тут взгляд Сидора Митрофановича остановился на «Маузере» Таманцева. Учитель немедленно отдал приказ: — Евгений, дай мне пистолет.       Я, боец и «Скорохват» слышали всё сказанное Мирковским. Значит, он не хочет больше мучиться от боли. А раз ему недолго осталось, то остаётся только один выход. Памятуя о словах учителя, я кивнул Жене:       — Выполняй приказ полковника.       Евгений прикрыл глаза, качнул головой, но всё же вытащил «Маузер» из кобуры и приготовил его к стрельбе. Одного-единственного патрона хватит для учителя. Тот посмотрел на всех нас по очереди, остановил взгляд на мне и напоследок, собравшись с силами, произнёс:       — Передай Алине и Жоре, что я люблю их. Расквитайся с начальством Пауэлла… если, конечно, сможешь.       — Обязательно, Сидор Митрофаныч, — кивнул я. В последнем я совсем не был уверен. За моими плечами всего-то Андрейка, да Женя. Впереди у меня ОЧЕНЬ много работы…       Учитель приставил ствол M712 к грудной клетке напротив сердца, неожиданно улыбнулся и надавил на спусковой крючок. Все, включая меня, вздрогнули от прогремевшего выстрела, настолько он был внезапным и громким, ведь в данный момент вдалеке звучали уже редкие выстрелы. За спиной учителя на стене появилось кровавое пятно и тело медленно сползло вниз.       — Что тут за стрельба была?! — осведомился встревоженный Иоахим Кесслер, прибежавший на звук выстрела. Пока Таманцев забирал пистолет из руки уже покойного Сидора Митрофановича, а санитар проверял содержимое сумки, я сообщил немцу:       — Полковник Мирковский был смертельно ранен лейтенантом Пауэллом. А чтобы не умирать в мучениях, он предпочёл застрелиться.       — Mein Gott… — выдохнул Кесслер. Так как на нём не было никакого головного убора, то ему нечего было снимать с неё, чтобы почтить память Сидора Митрофановича. — А лейтенант Пауэлл что, сбежал?       — Чёрта с два, Иоахим! — хмыкнул я и кивнул себе за спину. — Его тело в терминале бывшей канатной дороги. Можешь сам убедиться.       Иоахим взял в руки «Штурмгевер» и уверенным шагом направился к лестнице, с намерением спуститься и глянуть на труп убитого мною лейтенанта первого батальона рейнджеров. Я обратился к санитару и Жене:       — Как вы уже поняли, в связи со смертью Мирковского командование я беру на себя. Первый приказ — подготовить тело полковника к эвакуации и достойным похоронам. Скорохват, — Евгений вытянулся стрункой, — свяжись с лейтенантом Ворониным, пусть приведут выживших бойцов сводного отряда во двор близ канатной дороги. Туда, где у меня и полковника Мирковского сорвалась попытка обмануть Пауэлла с Кингсли. Гая Уокера не выпускать пока из замка, и не показывать его другим пленникам. Пусть думают, что Уокер каким-то образом исчез. А как — меня не волнует, — заметив, что Таманцев смотрит на меня так, словно видит впервые в жизни, я дал новый приказ: — Выполнять.       — Есть, тащ майор, — Женя козырнул, взял рацию и вышел к мостику, санитар последовал за ним. А я присел на корточки и протянув ладонь, прикрыл глаза Сидору Митрофановичу, как уже не раз делал на этой проклятой войне. Встав, я поправил висевший на плече «Штурмгевер». В тот момент, когда я принял на себя командование, я чувствовал себя куда увереннее. Я примерно представлял, что делать. Но не с пленниками, коих вряд ли наберётся много.       — Да, герр Алёхин… — выдохнул запыхавшийся Кесслер, на голос которого я и обернулся. Иоахим зачем-то прихватил с собой BAR. Наверное, думал, что я забыл трофей. — Лейтенант Пауэлл получил своё. Вы можете гордиться крупным успехом операции.       — Мне лесть не нужна, Иоахим, — я посмотрел немцу в глаза. Я бы ещё сказал «Какой толк от успеха, если мой учитель мёртв?», да вот понял, что звучать будет глупо. Сидор Митрофанович знал, что любое задание, на котором он находился, могло стать последним. Считай, толком не пожил после Великой Отечественной. — Лучше пойдём обратно во двор, пока основное веселье не началось без нас.       — Согласен, — поддакнул мне Кесслер, и мы, оставив тело полковника Мирковского на попечении других, пошли обратно во двор. Там потихоньку собирались бойцы отделения Летлёва, сажавшие на колени некоторых выживших янки и бриттов. У всех руки были связаны крепкими верёвками. Вскоре пришёл и лейтенант Воронин, знавший, что теперь я — главный.       Вражеских бойцов уцелело не больше десяти человек. Четверо бриттов и шестеро янки. Кобуры и ножны пусты. Алексей смотрел на пленников вместе с нами, смерил их полным презрения взглядом. Но вдруг он остановился на одном из янки из 101-й. Тот выглядел довольно молодо, из-под шлема торчала непослушная тёмная прядь. А на левом рукаве куртки имелся шеврон, согласно которому пленник — сержант. Или обладатель другого воинского звания, точно не знаю.       — Лёша, — обратился я к Воронину, так как что он, что юный янки пялились друг на друга. Пришлось мне тыкнуть пальцем в плечо пару раз, прежде чем лейтенант Воронин резко обернётся ко мне. — Алексей, ты чего так на него смотрел?       — Просто я знаю этого человека, товарищ майор, — кивнул Алексей на юнца. — Мы с ним виделись на Эльбе в апреле. Помните встречу наших и американских войск близ городка Торгау?       — О ней не слышали только в глухомани, — пустил я смешок, но потом собрался с мыслями и осведомился у Алексея: — Раз ты знаешь его, так, может, назовёшь его имя-фамилию, звание, войска, в которых он служит?       — С удовольствием, — улыбнулся Воронин. — Его зовут Логан Мартин**, он — сержант 101-й воздушно-десантной дивизии. Служит в 506-м парашютном полке, роте «Бейкер». Смею предположить, что теперь старший — именно Логан.       — Даже так… — протянул я, запоминая всё сказанное Алексеем. Что ж, пора узнать, прав ли Лёша в своей догадке или нет. Я обратился к сержанту Мартину на английском: — Are you in charge here now?       — Lieutenant Michael Powell is, — мотнул паренёк головой, думающий, что Пауэлл жив, просто или прячется где-то, или сбежал. Тогда я опроверг его утверждение:       — I’m afraid, sergeant Martin, Leftenant Powell was KIA. By me. Unfortunately, we can’t find Lieutenant Arthur Kingsley of the 9th Parachute Battalion.       — Тащ майор, — нагло вмешался в наш с Логаном разговор запыхавшийся Андрей Блинов. Я вопросительно дёрнул подбородком, мол, есть что доложить. — Тащ майор, мы нашли лейтенанта Кингсли.       — Отлично, — улыбнулся я. — Приведите его сюда.       — Есть загвоздка… — Андрейка сглотнул, наверняка думая, что я сейчас начну ругаться на него из-за той самой загвоздки. Но в действительности я лишь медленно повернулся к парню и приподнял бровь, дескать, «В чём загвоздка?». — Мы п-притащим лишь его тело. Его убил кто-то из наших. Или он помер от кровопот-тери.       — Ясно, — разочарованно вздохнул я. Ну, пусть хотя бы пленники полюбуются телами своих командиров. Кстати, о командирах… вспомнив о теле Пауэлла, я приказал парочке бойцов Летлёва: — Притащите тело лейтенанта Пауэлла. Он лежит в терминале канатной дороги. Герр Кесслер проводит вас туда.       Троица ушла и, по прошествии нескольких минут, вернулась. Одновременно с ними подошли ещё двое наших, тащивших тело Кингсли. Трупы обоих не особо аккуратно бросили к обескураженным бриттам и янки. Никто не бросился пытаться оживить Пауэлла и Кингсли. Значит, у ребятишек есть мозги. Понимают, что их командиры мертвы, а старший из них — Логан Мартин — сейчас с ними, как говорится, в одной упряжке.       — I guess, I’m in charge now, — брякнул Логан, подтверждая, что он — командир сводного отряда. Он удивительно спокойно отнёсся к факту гибели лейтенантов. Или лишь умело притворяется, что маловероятно. Или вовсе является гениальным актёром, как гражданка «Ивашева Анна Кузьминична». Та тварь была, предположительно, обрусевшей немкой. Как рассказывал мне Женя, увидев её в первый раз, якобы убитую горем, «сошедшую с ума» после получения похоронок на двоих сыновей, дал ей свой пайковый сахар и, пообщавшись с ней немного, чуть не прослезился.       Позднее Женя проследил за ней, якобы звавшей сыновей. По его словам, «Анна» уж слишком внимательно рассматривала вагоны. Словно считала что-то или кого-то. Во время слежки шпионка достала зажатое в кулаке зеркальце, проверяя, не следит ли за ней кто. Тогда Таманцеву жутко повезло. Вовремя юркнул в развалины. Прошло время, и «Анну» сцапали вместе с радистом и передатчиком. Увы, личность этой мрази женского пола выяснить так и не удалось.       Я видел её на следствии, через неделю после поимки. Маска убитой горем матери исчезла давным-давно, обнажив истинный лик «Анны Ивашевой». Абсолютно осмысленный, холодный взгляд, поджатые губы, гордая осанка, во всём облике — презрение и ненависть. Да, она чуть больше года как была расстреляна, а её тело сожрали черви. Но мне до сих пор страшно. Страшно подумать, сколькими жизнями заплатила Красная Армия за месяц её шпионской деятельности…       Насчёт Логана я не был уверен. Актёр ли он, как «Анна Ивашева»? Или реально не хочет умирать? Последнее вряд ли можно сыграть умело, особенно когда на тебя смотрят дула, а ты безоружен и не бессмертен, как тот валашский господарь, что с лёгкой руки Брэма Стокера стал трудноубиваемым кровососущим существом.       Как бы то ни было, с пленниками надо что-то делать. Вариант с расстрелом точно не подходит, иначе у командования УСС возникнут вопросы к нам. Выходит, их предстоит выдать. Или на нейтральной территории, коей можно с натяжкой назвать Берлин, или у нас, в Магдебурге, или в американской оккупационной зоне. У меня был соблазн приказать расстрелять этих тварей. Но с другой стороны, их задание не выполнено, Гая Уокера я им показывать не собираюсь.       — Алексей, — обратился я к лейтенанту. Тот подошёл ко мне поближе. — Всех в тюрьму Магдебурга. И оставь на всякий случай бойцов, пускай охраняют замок. Я же сообщу начальству об итогах операции.       — Есть, товарищ майор, — козырнул Алексей Иваныч. Я слышал краем уха, как некоторые из пленников облегчённо вздохнули. Радовались, видать, что их не пристрелят как шавок. С убийцей Сидора Митрофановича я разобрался сам. Ну а пленники — лишь инструменты. Приказ о расстреле на месте был бы мелочной жестокостью с моей стороны.       В итоге, операция «Волчий Камень» прошла для нас успешно. Гай Уокер был спасён из лап эсэсовцев, не выдан сводному отряду УСС, 101-й и 9-го парашютного батальона, от которого остались десять человек, включая сержанта Логана Мартина, с которым Лёша Воронин виделся на Эльбе незадолго до окончания войны. Их пока подержат у нас, дабы чего не учудили.       Тем не менее, потери были и с нашей стороны. Из взвода Воронина осталось, по-моему, человек сорок, если не больше. Но главнейшая потеря — потеря Сидора Митрофановича Мирковского. Человека, без которого я бы не смог совершить головокружительную карьеру в СМЕРШ. Да, ещё в войну я видал и смерти, и предательства, и идиотизм, и прочую грязь. Вот только к гибели учителя я попросту не был готов. Да и вообще, невозможно подготовиться к гибели от вчерашних союзничков в первые послевоенные деньки. Здание органов госбезопасности на Лубянке, Москва, Российская СФСР, СССР 17 сентября 1945 года, 15:35       Мне удалось передать Орден Красного Знамени и партийный билет Сидора Митрофановича его родне лишь в начале июля, после передачи пленных американцам и британцам. Алина и Жора всё ещё проживали в Молотове. Сказать, что оба были в шоке — не сказать ровным счётом ничего. Я и Георгий как могли успокаивали Алину. Тяжелее всего было юному Жоре, ведь он потерял папу, образец для подражания. Алина смогла выслушать меня только после того, как я сказал ей, что позабочусь о них, словно ангел-хранитель какой-нибудь. Сами Мирковские к тому моменту собирались переехать западнее, куда-то в Ярославскую область. А возможно, и в сам Ярославль. Хотели выполнить последнюю волю Сидора Митрофановича. Мой отпуск был потрачен на помощь Алине и Жоре в переезде. Но оно того стоило.       Помня о клятве, данной учителю, я вернулся в Магдебург, где меня заждался Гай Уокер. Откровенный разговор с другом продлился довольно долго, и неспроста. Гай подробнее рассказал о том, как Теодора Бюкара, что называется, сцапали в Майами. Рассказал о слежке за ними двоими, даже поделился подозрениями о том, что поимка Тео и решение некоей Элизабет Бентли — разведчицы, работавшей на ИНО НКВД — как-то связаны. Увы, Гай не знал, что сейчас с Тео. Но он заверял меня, что парень ни за что никого не сдаст, даже если будут угрожать его родителям из обедневшей аристократической семейки с южных штатов США.       Так что, было решено дать Гаю Уокеру советское гражданство. Пускай помогает разрабатывать атомное оружие. Тем более, разработки ускорили после уничтожения двух японских городов — Хиросимы и Нагасаки. Первый город уничтожили шестого августа, а второй — девятого. Знания, полученные Советской Россией от Тео, он же «Персей», будут полезны как никогда.       До сегодня я продолжал выполнять свою работу в советской оккупационной зоне Германии, порой выезжал с Андреем и Женей на помощь фронтовикам, арестовывая или уничтожая недобитых эсэсовцев и фанатиков из «Вервольфа», а порой арестовывая и наших военнослужащих, что несмотря на прямой приказ Верховного Главнокомандующего, устраивали акты самосуда или обычные грабежи, убийства и изнасилования в адрес мирного немецкого населения. Пару дней назад Николай Фёдорович вызвал меня к себе и передал телеграмму из Москвы. Согласно ей, я должен был прилететь в столицу нашей необъятной и встретиться с Виктором Семёновичем Абакумовым, а также с первым секретарём нашего посольства в Вашингтоне и, по совместительству, руководителем резидентуры в США Анатолием Вениаминовичем Горским, которого в Штатах знали как Анатолия Борисовича Громова. Зачем лететь именно мне — не сообщалось. Тогда я полагал, что дело связано с Тео. И, как выяснилось впоследствии, не ошибся.       Оставив на месте Таманцева за главного, я сел в самолёт до Москвы и полетел туда. Встречала меня на аэродроме чёрная машина ГАЗ-11-73. Благодаря отсутствию оживлённого движения в этот час, удалось достаточно быстро доехать до Лубянки. Внутри здания госбезопасности я ориентировался неплохо. По крайней мере, я мог с закрытыми глазами дойти до кабинета Виктора Семёновича, благо именно там меня и должны были встретить как он сам, так и полковник Горский.       Перед тем, как зайти в кабинет, я сдал дежурившему офицеру оба ТТ, не забыв у него на глазах вытащить магазины и пули из патронников. Кортик безымянного гауптштурмфюрера СС из Белостокской области БССР остался в моём кабинете в Магдебурге, нечего везти его за тридевять земель. И лишь со сдачей оружия дежурный офицер дал мне дорогу в кабинет Виктора Семёновича.       — Товарищ генерал-полковник, товарищ полковник, — начал я докладываться Абакумову и Горскому, — майор Алёхин из отдела контрразведки «СМЕРШ» по Третьей Ударной армии группы советских оккупационных войск в Германии по вашему приказанию прибыл.       — Вольно, Пал Василич, — по-дружески заговорил Виктор Семёнович, благо мы оба, как лично знакомые, могли обращаться друг к другу по именам-отчествам. Далее он указал на стул слева от себя со словами: — Садись, есть разговор, требующий твоего личного присутствия. Именно твоего, а не кого-то вроде «Скорохвата» или «Малыша».       Я сел за стол, стоящий поперёк стола Виктора Семёновича. Третьим человеком был не кто иной, как Анатолий Горский. Этот темноволосый пухловатый мужчина, на вид чуть старше меня и с зачёсанными назад волосами, носил не офицерскую форму НКГБ, а обычный чёрный костюм-двойку. На глазах имелись очки, без которых он видел гораздо хуже.       — Паша, этот человек, — товарищ Абакумов посмотрел на Горского, — чьи инициалы ты уже знаешь из телеграммы, официально является первым секретарём нашего посольства в Вашингтоне. Ну а в реальности он — наш главный резидент в США…       — Его приезд в столицу связано с… Тео? — с надеждой в голосе вопросил я, позволив себе нагло прервать начальника. Про него давно ничего не было слышно, даже резидентура не могла толком выяснить его судьбу! Естественно, я не мог не забеспокоиться о собрате по идеологии.       — Точно так, товарищ майор, — влез в наш разговор доселе молчавший Анатолий Вениаминович. — Виктор Семёнович рассказывал мне, как вы дорожите вашей дружбой с Теодором Бюкаром. Надеюсь, вы готовы к новостям с Западного полушария?       — Ещё как готов, товарищ полковник, — кивнул я, чувствуя, как учащённо забивается сердце. Сейчас я узнаю, что там с Тео, как он поживает, смогли ли вытащить его из плена ФБР или в США будет отправлена группа диверсантов, чья цель — вызволить Тео, как группа Сидора Митрофановича и взвод лейтенанта Воронина спасли Гая Уокера…       Но увы, стоило мне понадеяться на что-то хорошее, как меня словно окатили ледяной водой, как ныне покойного генерала Дмитрия Карбышева. Помрачневший Анатолий Вениаминович сообщил:       — Тогда, Павел Васильевич, у меня для вас несколько новостей, плохая, очень плохая и просто ужасная.       — Д-давайте с очень плохой, — предложил я старшему по званию, не заметив, как заикнулся. Наверное, из-за того, что нервничаю, но это нормально. Неизвестность в данный момент пугала меня больше, чем, например, шпионская деятельность «Анны Ивашевой», поиски группы «Неман» или подземелья замка Вульфенштайн, от которых мне было скорее некомфортно.       — Теодор Бюкар… — полковник Горский шумно вздохнул, выдерживая драматическую паузу. — Он же «Персей». Ваш друг погиб 28 августа этого года.       Сначала я хотел переспросить, всё ещё не верилось, что Тео всё-таки погиб. Но я прокручивал в голове несколько раз слова полковника. Их подкрепил некий документ, положенный Горским на стол. Это был рапорт одного из резидентов, узнавшего о гибели Тео. В нём писалось, что Бюкар скончался от внутреннего кровотечения. Далее Анатолий Вениаминович положил доклад от патологоанатома. Вернее, переписанную рукой копию. Согласно ей, Бюкару перед смертью порвали селезёнку и проломили грудную клетку. Произошло это во время очередного сеанса «допроса».       — Тео… — тихо произнёс я имя уже покойного друга и откинулся на спинку стула. Хотелось разрыдаться от бессилия. Самое ужасное — то, что я попросту не успел на помощь «Персею». Не успел. Мне удалось сдержать слёзы и всего лишь всхлипнуть. Я обратился к Анатолию Вениаминовичу: — Насыпайте ещё соли на рану.       — Твоего, Паша, друга, — полковник перешёл на «ты», — сдал человек Элизабет Бентли. Уж не знаю мотивов, но факт остаётся фактом. Ну а плохая новость — благодаря упорству Теодора ФБРовцы не обрались ни до сочувствующих ему коллег, ни до советских товарищей. Хоть какое-то облегчение, — буркнув последнюю фразу, Анатолий Вениаминович развёл кистями. Я не мог не отметить, что он восхищался умением Тео держать язык за зубами и его нежеланием предавать своих. Но толку-то, если Тео мёртв?..       — Как зовут эту мразь? — требовательным тоном спросил я у старшего по званию. Вместо него ответил Виктор Семёнович:       — Если ты про сдавшего Тео, то это агент ФБР Фредерик Натан. Возможно, именно Фредерик и нанёс Тео смертельный удар.       — Его надо найти, — процедил я сквозь зубы. Мне ОЧЕНЬ хотелось самолично прикончить Натана. В идеале — так же, как он убил Тео. И меня не остановит ничей приказ, даже самого товарища Сталина.       — Уже нашли, — обнадёжил меня Анатолий Вениаминович. Я подался вперёд, всем своим видом показывая, что я весь внимание. — Мои люди инсценировали его смерть. В ближайшие пару дней в Москву привезут как самого Натана, так и тело Тео Бюкара, якобы «немецкого» шпиона.       — Я готов задержаться в Москве хоть на месяц, — воодушевлённо произнёс я, предвкушая расправу над тварью, убившей моего друга. Виктор Семёнович натянуто улыбнулся:       — Вот и славно. А теперь, Павел Васильевич, я хочу поговорить с тобой без посторонних лиц, — он глянул на Анатолия Вениаминовича. Тот понимающе кивнул товарищу Абакумову, пожелал нам удачи и вышел из кабинета. Генерал-полковник закрыл за ним дверь на ключ, предварительно сказав дежурному офицеру, чтоб его и меня не беспокоили.       — И о чём вы хотите поговорить со мной без посторонних? — поинтересовался я у начальника ГУКР СМЕРШ. Тот налил в гранёные стаканы в подстаканниках зелёный чай и приказал пить. Я пожал плечами и сделал пару глотков. Совсем малюсеньких, так как жидкость жутко горячая, а обжигать горло я не хочу.       — Паш, сейчас я говорю с тобой не как начальник с подчинённым, а как коммунист с коммунистом. Я хочу поговорить с тобой по поводу будущего нашей страны. Надеюсь, ты понимаешь, что Иосиф Виссарионович не будет править вечно?       — Понимаю, — едва кивнул я. Тут меня осенило, и я, наклонившись к Виктору Семёновичу, тихо так спросил: — Неужто вы задумали…?       — Не бойся, Пашенька, — Абакумов пустил смешок, — я сейчас говорю не про то, о чём ты мог подумать. Дело в том, что органам государственной безопасности нужно быть готовыми к различного рода изменениям в стране и давить на корню тех, кто хочет развалить Советскую Россию. Вспомни, как ты соглашался и соглашаешься с этими доводами.       — Отказываться от своих слов я не собираюсь, Виктор Семёныч, — мотнул я головой. По сути, сейчас он озвучил мои мысли.       — Молодец, — на лице генерал-полковника проступила уже искренняя улыбка. — Я рассказываю это тебе не просто так. Я ещё со времён получения звания старшего майора госбезопасности стал создавать резервы на всякий случай: подставные квартиры, склады с оружием, запасы денег… И всё ради того, чтобы спасти нашу страну от врагов внешних и внутренних. Последние, к слову, могут или уже проникли в ряды партии, силовых органов.       — То есть, вы хотите создать организацию, которая будет защищать страну без оглядки на волю политиков, — озвучил я предположение.       — Верно. Я не верю, я знаю, что такую организацию создаст не кто иной, как ты.       — Я? — искренне изумился я, не веря ушам. Одно дело — когда ты втроём с Таманцевым и Блиновым занимаешься военной контрразведкой. А другое — когда на твои плечи ложится ответственность за сохранность своей страны! К этому вряд ли можно подготовиться.       — Да, Пал Василич. Именно ты сможешь создать организацию, что защитит советскую державу от развала. Проблема заключается в выборе её названия. Кстати, о нём… — Виктор Семёнович подошёл к окну и отвёл шторку в сторону, смотря на улицу. — С моими ресурсами ты сможешь отомстить стране, виновной де-факто в гибели Тео. Не хочешь воспользоваться этой возможностью?       — С превеликим удовольствием, Виктор Семёныч, — ответил я. Даже раздумывать не пришлось. Мы с США и Британией были союзниками только во время войны с Осью. Общего врага больше нет: Германия разделена на четыре оккупационные зоны, в Японии, Италии и более мелких союзничках Оси разруха, не настолько катастрофическая, как у нас, на некогда оккупированных землях. А раз мы для капиталистических стран остались главными врагами, то почему бы не начать действовать упредительно?       — Хорошо, что ты согласился, Пал Василич, — отозвался Виктор Семёныч, не поворачиваясь ко мне, попивающему подостывший чай. — Даже если меня арестуют, ресурсы будут пополняться и обновляться. Даже моя смерть не сможет полностью остановить процесс.       — Не раньше, чем вы поможете вникнуть в процесс, — брякнул я. Тут товарищ Абакумов резко развернулся. — Что? Если же с вами что-то случится, кто-то должен встать во главе организации.       — Ты и встанешь, Паша. Я буду отвечать за обеспечение её ресурсами. И… — Виктор Семёнович сел обратно за стол. — Я бы на твоём месте задумался о ближайших советниках. О тех, кому можно доверять. Есть на уме кандидатуры?       — Таманцев и Блинов, — без размышлений я назвал фамилии Жени и Андрейки. Им я мог доверять абсолютно.       — Это хорошо, но будет лучше, если ты отыщешь ещё кого-нибудь, кто не предаст тебя, как Фредерик Натан — Тео Бюкара или Элизабет Бентли — резидентуру полковника Горского.       — И у вас есть какая-то кандидатура? — озадачился я, внутренне соглашаясь со словами Виктора Семёныча. Тот покопался в ящичках своего стола, где-то меньше минуты, положил на столешницу некую бумажку и кивнул на неё, намекая, что мне стоит развернуть её и посмотреть, что на ней написано. Оказалось, что бумажка описывает адрес проживания некоего «Себека».       Похоже, обладатель сего прозвища знаком с древнеегипетскими верованиями, в курсе, что Себеком называют бога воды и разлива Нила, ассоциирующегося с крокодилом. Что характерно, «Себек» жил в Лондоне. Или не жил уже, поскольку лётчики Люфтваффе бомбили Британию, и он мог погибнуть. Но, как говорил мой ныне покойный папа, «Не проверишь — не узнаешь».       — А что это за «Себек»? — снова задал я вопрос. Виктор Семёнович пояснил:       — Он — на редкость ценный агент нашей резидентуры в Британии. Считай его «агентом глубокой консервации». То есть, на задания сам не ходит, но обеспечивает нашу агентуру оружием, жильём, информацией и силовым прикрытием из местных чавов.       — Кого-кого? — я демонстративно полазил пальцем в ухе, так как плохо расслышал последнее словечко. Как оказалось, «чавы» — молодёжь, проживающая на рабочих окраинах британских городов. Невоспитанные и малообразованные грубияны. Уж не знаю, чем их подкупает «Себек», но я бы ни за что не имел с ними дела, как и с их аналогами у нас, в Союзе.       — Такие вот дела, Паша. Судя по выражению лица, ты захочешь с ним встретиться лично.       Я кивнул и, прежде чем Виктор Семёныч что-то скажет, предложил кое-что:       — Виктор Семёныч, а что, если назвать организацию нашу «Персеем»? Как в честь древнегреческого героя, так и в честь Тео. Таким образом его подвиг будет увековечен. А американцы и англичане начнут класть в штаны, как только «Персей» будет наносить удар по их позициям на международной арене. Хоть не сам Тео, но его имя будет мстить тем, кто обрек его на смерть.       — Хм… — товарищ Абакумов задумался. Не знаю, как он, а вот я отлично помнил сказку «Храбрый Персей» за авторством Корнея Ивановича Чуковского. Я рассказывал её юной Настюше перед тем, как пойти на фронт. Согласно сказке, Персей отправился за Медузой Горгоной, а точнее, за её головой, которую собирался преподнести царю Полидекту, что в страхе убежал из дворца и спрятался с вельможами в погребе, глубоко под землёй. Медуза промышляла геноцидом удовольствия ради, и сёстры ей активно помогали. В свете недавно прошедшей войны сравнение с политикой Рейха на оккупированных землях СССР так и напрашивалось.       В сказке Персей, попавший к Медузе, сначала жалел её и не решался убить, но воспоминания о том, как она погубила множество невинных людей от мала до велика, перевесили всё. Персей убил Медузу, спас Андромеду, вернулся домой и, обнаружив, что царь Полидект и свита его пировали в подземном погребе, не постеснялся показать голову Медузы. Герой-тираноборец мог стать царём, ведь народ ликовал, узнав об окаменении Полидекта и вельмож. Однако он удержался от соблазна, бросил голову Медузы Горгоны в пучину и ушёл в далёкую страну вместе со своей милой женой Андромедой.       — Знаешь, Павел Васильевич… — Виктор Семёнович сделал большой глоток чая. — А я согласен с тобой. Организацию и вправду можно назвать «Персеем». И древнегреческий герой обретёт второе дыхание, и подвиг Тео Бюкара не будет забыт.       Мы с Абакумовым встали. Название, на мой взгляд, подходящее. Наша организация — тот самый Персей, убийца Медузы. Сама Медуза — США, а остальные сёстры Горгоны — марионетки Штатов. Итак, одна из насущных проблем решена. Я снова обратился к генерал-полковнику с новой проблемкой:       — Виктор Семёныч, а вы сможете организовать нашу с Себеком встречу?       — Я попробую, — он положил руку мне на плечо. — Передам ему, что руководитель организации «Персей» хочет лично встретиться на нейтральной территории. Ведь так?       — Так точно, товарищ генерал-полковник. Надеюсь, мне удастся наладить с ним связь.       — Не «удастся», а «налажу» связь, — поправил меня Виктор Семёнович. — От себя скажу, что он ни за что не направит оружие на своих соотечественников. Такова его изюминка. Ну а пока… обустраивайся в Москве. Тебе тут предстоит пробыть подольше, чем в замке Вульфенштайн. Поживёшь некоторое время у меня, пока не вернёшься в Магдебург.       — Спасибо, Виктор Семёныч, — с этими словами я направился к выходу. Но перед тем как покинуть кабинет, я развернулся и задал последний вопрос, не менее животрепещущий: — Сидор Митрофанович похоронен на Новодевичьем?       — Конечно, — заверил меня Виктор Семёныч. — Ступай, Персей.       Я не просто так спрашивал генерал-полковника. Дело в том, что Алина и Жора не знали, на каком конкретно кладбище похоронили главу семьи Мирковских. Им предстоит узнать. В идеале — от меня. И они узнают. Ну а пока, я закрыл за собой дверь кабинета Виктора Семёновича, забрал обратно свои ТТ и направился к выходу из здания на Лубянке.       Только что я вышел не абы кем, а «Персеем». Разговор с генерал-полковником Абакумовым и Анатолием Вениаминовичем Горским разделил мою жизнь на «до» и «после». Если бы кто-то в августе 44-го года сказал, что я похороню на Новодевичьем кладбище своего учителя, узнаю о смерти Теодора Бюкара, встану во главе организации «Персей», сам обрету это прозвище и возжелаю убить своими руками ФБРовца Фредерика Натана, которого теперь никто не ждёт, я бы принял этого кого-то за, как минимум, сумасшедшего. Но имеем, что имеем.       Нынче мой долг, как у одноимённого древнегреческого героя, убить Медузу, коей можно было смело называть не абы что, Соединённые Штаты Америки. Ежели не получится, то хотя бы разрушу репутацию американцев. В конце концов, у меня ещё много работы.