узлы

      

При вскрытии обнаружилось повреждение ткани лобных долей. Ее разум был очевидно разделен на части и бесповоротно испорчен — и все это из-за веры в Чужого.

Альваро Кардоза, «Испорченный разум»

                           29 день месяца холода              Марло никогда не приходилось никому рассказывать историю своего знакомства с Корво Аттано, но, если бы выдался случай, он обязательно начал бы с шутки: заходят однажды в паб лорд-защитник, морлийский шпион и глава императорской тайной канцелярии…       В его профессии дела часто шли наперекосяк, но редко когда он так хорошо выворачивал это в свою пользу, как в тот раз. Избегая подробностей, он уважал Корво Аттано как товарища, работодателя и, если будет позволено, друга. Друзья вообще были редким явлением до того, как он перебрался в Гристоль. И, конечно, над словом «друзья», употребляемым по отношению к высшему сословию, он мог бы смеяться до сих пор. Но Корво Аттано был приятным исключением: полон достоинства, но при этом прост, честен, но не разговорчив, серьезен по нраву, но склонен к иронии, силен, но без тяги к насилию. Проще говоря, такой, каким должен быть хороший человек.       Поэтому, разумеется, Марло не отказал, когда Корво Аттано нашел его во время перекура и пригласил выпить.       Было около пяти часов, темнело быстро и неумолимо. Из-за влажности холод пронизывал улицы Дануолла, и казалось, что самые резкие морозы уже наступили, хотя первый мокрый снег днем раньше за пару часов превратился в омерзительный дождь. Они направились в паб в Деловом квартале — место без всякого сброда, с умеренными ценами и приятным обслуживанием. Марло ничего не имел против того, чтобы напиваться до брызг из носа, но иногда приятно было сохранить хоть какое-то изящество.       Разговоры о работе иссякли быстро. Аттано вернулся к должности мастера-шпиона и снова заведовал канцелярией — это решение было принято общим голосованием, почти единогласно. Недовольства следовало ожидать. В конце концов, именно его фигура была в центре скандала вокруг Королевского убийцы. Даже когда дело было решено, последствия давали о себе знать — трудно было найти человека, которого империя любила бы меньше, чем Корво Аттано, даже когда эта империя о нем почти ничего не знала, а он тащил ее на своем горбу пятнадцать лет.       Во время беседы Марло бросал крючки: имена, намеки, даты, письма, — и наблюдал, как они отзывались в памяти Аттано. И к своему удивлению обнаружил, что с ним все было хорошо. Более того, он был самим собой — таким, каким его помнили еще до переворота, и совсем не похожим на живой труп, описываемый императрицей.       И подумать только, что все — заслуга какого-то полного неопределенностей горделивого мальчишки.       — Удостоверился? — спросил Аттано. Марло смиренно наклонил голову: грубое разоблачение соответствовало грубому допросу. Хотя он считал это своего рода дружеской игрой и знал, что ему простят.       — Вполне. Не скажу, что я поражен — слишком уж от этой истории с душой веет сказочностью. Однако, учитывая то, что я знаю, она не перестает впечатлять. Магия… — Он покачал головой, открывая портсигар. — Радует только, что, похоже, все закончилось хорошо.       — Для такого пронырливого человека ты слишком мало доверяешь воображению, — заметил Аттано.       Он крутил стакан виски в руке. Освещение было приятное, и напиток казался привлекательным, так что на мгновение Марло сам едва не поддался желанию выпить крепкого. Но он вовремя вспомнил, что начинал ненавидеть виски с первым глотком, и взял бастиллианское вино.       — Пронырливый, — повторил Марло. — Да, пожалуй, это подходящее слово. Свежим любопытством от этого мешка с костями уж и не пахнет. Хотя история крайне интересная. Я пытался поговорить с этим… — Марло осекся. — …С ним. Как ты его называешь?       Аттано звонко опустил стакан на стойку, криво ухмыляясь.       — Просто «ты».       Марло покачал головой и иронично произнес:       — Надо же. — Он зажег спичку и прикурил. — В общем, я пытался поговорить с этим «ты». Посмотреть, действительно ли это то зло, которое веками вдохновляло Аббатство нести всякий вздор. — Марло помолчал, желая сбросить небрежный тон. На самом деле впечатление, оставленное Чужим, было тяжелым, нерадостным.       — И что же? — спросил Аттано. Казалось, он был небрежен или занят своими мыслями, но Марло прекрасно видел его проницательное внимание. Такого человека, как Корво Аттано, трудно было представить еретиком. Для ритуалов и магического фарса он был слишком практичен. Но верующим — легко. Марло знал его характер и образ мыслей. Зацепить такого человека однажды, и он будет верен всегда. И, возможно, в своей вере прав.       Марло, однако, никогда не был верующим. Он считал себя принимающим. От еретика до дурака — всякий верил в то, к чему склоняла жизнь. Если одного из самых здравомыслящих людей империи заперли на полгода в Колдриже, предали и отравили, вероятно, у него была причина склониться к магии. Не хуже, чем у других.       — И ничего, — ответил Марло. — Оказалось, просто человек. И это самое паршивое. Он не создан быть человеком и не хочет. Его место было там. Теперь можно только ждать и смотреть. Он либо пробьется, либо нет.       Аттано отпил виски и потер хрустящую бороду.       — Пробьется, — сказал он. — Жизнь не оставит выбора.       — Разве нет? Всегда есть выход. Особенно у таких ненадежных молодых людей.       Аттано аж поперхнулся смехом. Дым сигареты Марло вился вокруг его лица, смягченного редким весельем.       — Ты думаешь, он такой? Если он и умрет, то разве что оттого, что не знает своих пределов. Замерзнет насмерть или откажется есть, просто потому что это будет хороший эксперимент. Его совсем не тянет к смерти.       — К жизни — тоже, — отметил Марло.       — Это пока. Еще будут хорошие вещи, которые его привяжут.       — Что ж, я на это надеюсь, — и в этом Марло был искренен. Он затянулся сигаретой и медленно выпустил дым в сторону. — Но одна мысль все же не дает мне покоя.       Аттано сделал приглашающий жест.       — Хотя сейчас он кажется безобидным, это, возможно, не продлится долго, — задумчиво сказал Марло. Тот, кого считали богом, ходил рядом с ними и обладал печальными недостатками человеческого характера. — Его знания — опасный инструмент. Представь, что в какой-то момент ему станет скучно и он решит воспользоваться ими в сомнительных целях. Его равнодушное отношение к людям вызывает опасение. И он хитер. Вы все, доверяющие ему, можете спохватиться слишком поздно.       — Такое не исключено, — после короткой паузы произнес Аттано. По его лицу невозможно было понять, как он относился к подобной перспективе. — Сомнительно, но все же не исключено.       — И что ты собираешься делать с этим?       — Делать с этим? — повторил Аттано медленно и как бы удивленно. — Я ничего не собираюсь делать с этим. Ты предпочел бы запереть его где-нибудь? Разве ты не считал, что один человек не способен совершить достаточно зла, чтобы сдвинуть империю?       Марло отмахнулся от него.       — Больше или меньше зла, какая разница? И нет, я не считаю, что запирать человека, который провел в несвободе четыре тысячи лет, хорошая идея. За кого ты меня принимаешь? Мое дело только выразить беспокойство. Все остальное — на твое усмотрение.       Аттано держался обманчиво расслабленно и внимательно смотрел; его взгляд казался даже мягким сквозь волны дыма. Все это могло задурить кого-то другого.       — Я тебя понял. Я удостоверюсь, что этого не произойдет.       — Большая работа, тебе так не кажется?       — Он здесь ради меня. — Аттано моргнул и на несколько мгновений отвел глаза. Затем отпил виски. — Полагаю, так было всегда. Мне с ним и разбираться.       — Это не твоя ответственность, — сказал Марло и еще до того, как выговорил последнее слово, понял, что это неважно. Аттано сам этого хотел, и невыразительная, чуть кривая улыбка, появившаяся на его губах, только подтверждала это желание.       Марло решил подойти к этому вежливо.       — Итак, я не из тех, кто лезет в личную жизнь других… — начал он.       — Чушь, — отрезал Аттано.       — Однако, — спокойно продолжил Марло, — я знаю, что у него есть история с тобой. Он тебя выбрал. А ты?       — Что я, Марло?       — Ты болван. Всем известно, что ты еретик. — Он выпустил дым. — Зная тебя, я могу лишь предполагать, что есть веские причины. Но теперь он не бог, а человек. Итак, что ты?       Аттано долго молчал. Взгляд скользил то по стакану, то по барной стойке, то по пепельнице, что стояла возле локтя Марло. Они были почти одни, сидя далеко от всех в полупустом зале.       — Не привязывай сюда ересь, — произнес Аттано наконец. Затем вздохнул, и этот вздох выдавал возраст, которого не выдавало лицо. — Есть причины или нет, всякий еретик — глупец и обязательно заблуждается. И я тоже. Но он к этому не относится.       Он снова замолчал, и Марло приподнял брови.       — Позволь спросить. Ты отделяешь его от ереси. Ты поклонялся ему, но даже не относился к нему, как богу?       — Кто учил тебя выбирать слова?       — Истина, — веско сказал Марло.       — Я не знаю, как относился к нему. Этих воспоминаний у меня нет, — он рассеянно, как рану, потер грудь. — Хотя я догадываюсь.       — Значит, я начал этот разговор раньше времени. Хотя мне бы хотелось узнать не об этом, а о том, что ты собираешься с ним делать, когда все закончится. У него нет дома. И его, насколько я понимаю, не привлекает никакое будущее.       — Надо просто сделать так, чтобы привлекло.       — Неожиданно просто.       — Усложнение — это то, от чего ты зависим. Я вижу все достаточно ясно.       — И каков же план? — Марло сильнее, чем нужно, вдавил окурок в пепельницу. — Разденешься перед ним и покажешь, что он упускает?       — Вульгарно, — сказал Аттано. — Может, и так.       Марло не удержался — смеясь, покачал головой.