Потаённое

      Следующий случай вновь пошалить не представился. Рук была полностью поглощена заботами и проблемами остальной команды, стремясь найти пути к скорейшему установлению мира и гармонии для всех. Внезапно девушка потеряла интерес к происходящему и решила отложить все игры на потом. Это послужит ей в дальнейшем и ещё больше убедит Эммрика в том, что всё это была лишь иллюзия возбуждённого подсознания. Её же разум достаточно хорошо запомнил две эти сцены, чтобы питать внутреннее желание ещё очень долго и оставаться в своей «клетке». Может быть, у Эммрика самого проснется что-то или вырвется. И желательно с последствиями для Рук из плоти и крови.       Классические мантии и доспехи Стражей снова сменили красивые, но непрактичные одеяния. Всё возвращалось на круги своя, и выражение лица Элизабет, её взгляды и жесты снова стали такими привычными и милыми сердцу Эммрика. Как будто и не было этих двух прекрасных снов. Не было никакого орального секса, не было батиста, и никто не мастурбировал так откровенно прямо на столе. Ни снов, ни мечтаний. Не было ничего, что пошатнуло его привычный мир, перевернув с ног на голову.       Вот только это не так. По итогу к Волькарину действительно пришли эти самые сны, которые он путал с действительность. Вот только уже без участия самой Рук в материальной форме, о чём мужчине ещё предстояло узнать. В его первом сне, а это действительно оказался только сон, была и Элизабет, и он, и почему-то даже вся остальная команда в полном составе. И все — голые! Какое бесстыдство!       Что они там делали и как именно при этом выглядели, не считая почти полной наготы, он помнил весьма смутно. Сменяющие друг друга размытые силуэты не задерживались в памяти некроманта, и это его вполне устраивало. Вряд ли при встрече с хозяевами образов ему удалось бы сохранять невозмутимый вид, не упав лицом в грязь за потерю самообладания. А вот Рук и, разумеется, он сам… Были весьма чёткими и запоминающимися.       В этом видении он не делал ничего, лишь сидел на своём обычном месте — в массивном кресле, обтянутым бордовым велюром. Эммрик снова оказался в роли наблюдателя, только укрытого почти невесомой тканью своего же набедренного пояса. Остальные обменивались обрывками фраз, двигались смазано и пьяно, одним словом — хорошо проводили время, словно на каком-то празднике жизни. Но Элизабет была приглашена как почтенная гостья. Важная персона, которая привлекла к себе всеобщее внимание и стала центром события. И она, безусловно, заслуживала каждого восторженного взгляда.       Элизабет, к его восхищению и удивлению, танцевала. Её плавные движения и гордая осанка не скрывали ничего, что интересовало его фантазию и щипало сознание, будто рану соль. Зудящее, почти болезненное чувство, с желанием прекратить, но Эммрик признался себе в том, что испытывает невероятное возбуждение перед этой пыткой. Он никогда раньше не чувствовал себя настолько потерянным и скованным лишь грузом собственных нереализованных страстей. Не в силах отвести взгляд, и, честно говоря, не имея такого намерения. Острая нужда увидеть и запечатлеть в памяти каждое движение тела прекрасной Рук, каждую эмоцию, становилось почти таким же непреодолимым, как потребность в пище или воде. Если даже не в рефлекторном дыхании.       Рук исполняла некий танец, схожий с официозным неваррским вальсом, только приукрашенный дополнительными экстравагантными движениями. А тело её укрывал открывал для наблюдателя тонкий чёрный ситец воздушного платья. С каждым движением, исполненным с изяществом и грацией настоящего эксперта, платье взлетало, открывая взгляду всё больше обнажённой кожи. В каждом плавном скольжении или стремительном повороте платье подчёркивало изгибы тела, создавая ощущение лёгкости и свободы. Зримого партнёра у Рук нет, но она танцует с опорой на кого-то, объятая темнотой и светом залов Некрополя. В невидимом втором танцоре она находит баланс и поддержку для исполнения сложных выпадов и головокружительных вращений. Танцует для этого скрытого глазам спутника и наслаждается, полностью и безоговорочно отдаваясь этому акту взаимной...симпатии.       Эммрик ревнует её к невидимому сопернику, что присвоил себе всё внимание девушки в чёрном ситцевом платье — ещё более прозрачном, чем белое батистовое. Рук так любовно смотрит вперёд, словно в глаза, и шепчет нечто, недоступное уху некроманта. Стонет сладко, когда руки незримого оказываются на талии и бедрах, ткань платья позволяет увидеть этот акт соблазнения, очерчивая его действия достаточно чётко. Элизабет улыбается, когда партнёр оказывается за спиной и ведёт девушку уже самостоятельно. Восхищённый взгляд за спину, брошенный на высокого второго танцора и с благодарностью отданная ему инициатива застывает на губах девушки игривой ухмылкой. Элизабет смеётся, поднятая на руки, закруженная в объятиях сокрытого зверя, и тает под напором касаний, слишком заметных на тонком платье.       Танец на грани интима, с мягкими шагами, гармоничными движениями. Эммрик душит себя завистью, оставаясь покорным наблюдателем.       Шаг, пируэт, долгий и медленный всплеск потаённой страсти в глубине её глаз. Отброшенная назад шея, отдана поцелуям или языку, что позволяют себе рисовать слюной узоры. Стон девушки звоном в ушах глушит слух, мысли и слова. Поза, схожая с соитием двух влюблённых, отринувших всякое приличие и угрозу быть пойманными, пристыженными толпой. И этот незримый всему миру сокрытый некой иллюзией, но самый настоящий зверь, позади неё...       Эммрик просыпается, когда видит, как рука зверя требовательно скользит между её бёдер во влажное лоно, и Рук разливается неудержимым стоном по большому залу. На каждом пальце материализованной руки по зачарованному кольцу. Его кольцу.       Это был он или тот, кто прятался в глубине его души достаточно глубоко и скрытно, чтобы позволять себе такие вольности. Он — тот, кто стремится вести Рук, прижимаясь к ней обнаженной и влажной от страсти. Он, кто бежит от собственной одержимости и, кажется, начинает сдавать в этом бегстве позиции.       Эммрик протёр глаза и решился проветрить голову, избавившись от остатков сна. Манфред тихо шипит где-то на втором этаже и провожает наставника взглядом.       Удивительно, но в этом видении Эммрик не испытал тех же чувств, что и раньше. Рук и её присутствие отличалось отстранённостью и холодом для него, как простого наблюдателя, словно и не принадлежала ему. Она была улыбчива, эмоциональна и пылка — как и тогда, но будто не с ним и не для него. В первый раз он запомнил и влажность её рта, и мягкость платиновых волос, горящие желанием служить глаза. Во второй раз от неё исходил невероятный жар власти и напор мягкой, ласкающей его ноги. А ещё непостижимую энергетику вложенных в слова смыслов.       В этот раз всё было отстранённо, холодно и… нереально. Будто простой сон. Неполноценный мираж.       Эммрик замер посреди комнаты в нервном исступлении. Беглый взгляд на занявшие своё уже законное место у камина курильницу, тлеющие благовония и микстуры со снадобьями. Страх и даже ужас, неприятно душащий сознание, сдавил горло когтями.       — Сон… Или явь?       Он выходит из своих покоев в центральную залу, где кружит и сверкает, манит знаниями библиотека Ужасного Волка — прибежище и приют страждущих. Некроманта встречает привычная тишина помещения, лишь нарушаемая тихим трепетом магии левитации книжных шкафов. Всё выглядит реально и вполне обыденно, достаточно осязаемо и укреплённо для касаний. Такое же, как и в жизни. А значит это реальность.       Эммрик устало вздыхает и оглядывает настенные барельефы и украшенные золотом колонны, высокие статуи, чучела животных и стяги родного ордена девушки, ставшего для этого места почти хозяйкой. Маяк любезно устраивает быт привычными и знакомыми её глазам вещами. Чтобы Обитательница чувствовала комфорт и безопасность, а главное, нашла в этом силу бороться с угрозой. Маяк заботится и бдит. Маяк — это дом.       Эммрик давно не видел Рук, госпожу этого чудесного места. И причиной стали не только его собственные проблемы и желания скрыться от мыслей жаркого характера в отношении девушки, но и её стремление сразить богов как можно скорее. Элизабет решала проблему за проблемой, чтобы в итоге откопать ещё одну. И так по кругу. Решение, проблема, опять решение. Снова проблема, перерыв на кровопролитную борьбу. И ни секунды на отдых, беседу или простой взгляд в его сторону. Эммрик начинал скучать и болезненно вздыхать в одиночестве, ведь без Рук жизнь становилась пресной и нежеланной. Лишённой красок и милого озорства очаровательного Стража.       Мимолётного взгляда в сторону двери хватило для полёта фантазии о хозяйке комнаты на зелёном диване. Его дар, которым Эммрик как бахвалился, почему отказывался давай образу девушки отчётливые контуры.       — Чем она занята?       Эммрик предался мечтаниям, позволив вальяжно опереться на перила второго этажа. И эти мечтания, вместо четкого образа визуализации психогога, любезно нарисовала несколько возможных картин.       Вот Элизабет, как истинный лидер и образцовый Страж, читает письма и прошения о помощи. Медленно разворачивает пергамент и всматривается в строки послания, мысленно расписывая дальнейший день и задачи для него. Строит планы, обдумывает, решает. Одна из рук принимается писать ответное письмо в несколько коротких строк, где указаны возможные решения проблем. Вторая почему-то замирает между бёдер, лаская через ткань взмокшее бельё, и что под ними.       Эммрик встрепенулся. Другая картина ловко перетекает из фантазии первой. Рук лежит на своем зелёном диване и размышляет о мире в его нынешнем состоянии. Девушка снова забивает голову делами и проблемами других, даже не надеясь на помощь от кого-то. Платиновые волосы волной разметались по бархатистой поверхности дивана. Она расчёсывать их пятерней, надеясь найти в этом монотонном действии мысль и уцепиться за неё крюком. Рук закрывает глаза, устало трёт веки, зудящие от сухости. От сухости и желания зудит лоно, которое она монотонно ласкает второй рукой, надеясь сбросить напряжение. Одеяние задирается, раскрыв плавные изгибы — ноги, бедра, лобок с волосами ровным треугольником. Пальцы погружаются размеренно и медленно, мечтательно дрожат ресницы, сбивается дыхание, поджимаются ноги. А с искусанных от возбуждения губ одно лишь:       — Эммрик...       Он с силой сжал перила в надежде не упасть от собственных мыслей. Ничего не давало ему право для этих пошлых мыслей. По отношению к реальной Рук уж точно. Возможно, это даже обидно для неё, или того хуже - противно.       Ещё один тревожный взгляд к двери комнаты и тихий шёпот извинения перед образом Рук из его недавних фантазий. Не хотелось обидеть и эту прекрасную леди и остаться без визитов, которые, мужчина всё чаще признавался сам себе, были ему приятны. Эммрик тяжело справляется с настигающим желанием возыметь власть над ней, но он борется, чтобы ещё немного быть в её глазах галантным джентльменом, с прекрасными манерами истинного идеала. Узнай Рук о его бесстыдстве и одержимости овладеть ею всей без остатка на любой из поверхностей Маяка — стала бы избегать, презирать и ненавидеть? Стало бы противно ей от старика с постельными амбициями подростка? Стала бы отстранённой и избегающей всяческого контакта? Стала бы… чужой?       Эммрик тихо застонал и опёрся на перила ещё сильнее, в надежде найти в холодном мраморе спасение и покой тревожной мысли. Рук понятие не имеет о его желаниях и остаётся в счастливом неведении относительно требовательного зверя внутри профессора. Что будет, узнай она об его чувствах? Что ощутит, когда такой лёгкий и интеллигентный Эммрик вдруг выпалит о желании отодрать её горячее тело на столе своей комнаты или найдя опору в книжных шкафах библиотеки, да и прямо на обеденном столе? Что она подумает?! И останется ли у неё терпения быть снисходительной для старика, одержимого уже и реальным телом девушки и образом из снов?       Эммрик мысленно приобщился к Песне Света, напевно погружаясь в тревожное сознание, где борьба с самим собой становилась всё безумнее.       — Создатель, врагам моим несть числа…       И кто же твой враг? Твоя же похоть к Рук? Твоё желание абсолютной власти? Твоё невероятно раздутое эго, надломленное разницей возрастов и общественным порицанием?       — Тьмы их, против меня восставших…       Тьма? Сейчас тьма — это твои мысли и желания по отношению к Рук. То, как ты бы хотел доминировать, брать и забирать её, было нездоровым плодом больных отношений. Омутом, в который проваливаешься с головой.       — Но вера силы мои укрепит…       И что от той веры осталось в виду теперешнего устоя мира? Создателя, к которому ты взываешь, — нет. А значит, нет никакого бога, что мог бы остановить эти чувства, давя на мораль и этикет общества. Нет основ, базиса. Нет границ для мрака мыслей, пусть и в желания к одному человеку.       — Не убоюсь я и легиона, пусть гибелью он мне грозит.       О да. Тут в самую точку и абсолютно верно. Даже если будет легион врагов или желающих отобрать Рук, теперь ничего не имело значения. Она принадлежит ему, и Эммрик готов сражаться с целым миром, лишь бы остаться рядом и продолжать желать. Что есть сражение с легионом, когда на кону именно она? Лишь битва, где немного собьётся дыхание. Он обязательно мягко и крепко будет держать её за руку до конца, позволяя себе ночью оказаться менее нежным.       Эммрик оставил молитвы. Выпрямился, разминая затёкшую шею, и смирился с мыслями о том, что окружение реально. Всё было привычно и вполне материально: крепкие стены, четкие линии магии, правильные звуки и даже знакомый аромат мыла и влаги из ванной комнаты.       Посреди залы библиотеки промчались Ассан и Даврин. Последний был в неимоверной ярости и абсолютно голый. Эммрик справился с ужасом и негодованием достаточно быстро, чтобы задать вопрос убегающим.       — Даврин?! Что происходит?! Как вам…       — Нет времени объяснять! Ассан! Я пущу тебя на подушку!       И так же, как они неожиданно появились, так же и исчезли за парадными дверями. Эммрик же остался в невероятном исступлении.       — Что это было? — Нервный смешок отчеканил каждое из слов и отразился от стен помещения, застыв в ушах звоном. — Так всё же это сон... И я начинаю сходить с ума.       Эммрик лишь немного дольше секунды задержал взгляд на коридоре, что вел к спальне Рук. И в это мгновение зверь захватил власть и уже нёс его к порогу комнаты. Потаённый с каждой секундой внутри отыскивал и толкал на смелость напомнить девушке о желании видеть её во снах всё чаще. Чтобы именно с Эммриком были разделены минуты этого безумия и близости.       Рук выругалась, когда мокрые волосы спутались между пальцами. Пригладить их и придать хоть немного удобоваримый вид не получилось никак. Это раздражало и невероятно выводило из себя, ведь хотелось хоть что-то держать под своим контролем. Она устала за эту неделю сильнее прошлого абсолютно сумасшедшего месяца. Постоянные стычки и сражения, травмы, планирование, бегство, нападение, снова травмы — всё сводило с ума и не давало и минутной передышки. Приятная и полная азарта игра между Эммриком и Рук сменилась на борьбу за жизнь для всех. За флиртом и желанием узнать о пристрастиях профессора, она оставила заботы о разваливающимся Тедасе или других компаньонов их путешествия. Острая нужда спасти мир на грани краха, временно вытеснила желание узнать что-то , что ещё мог скрывать возлюбленный. Возможность наверстать упущенное оторвала от охоты за потаёнными мыслями мужчины и окунули в холодную воду реальности и беспрерывной борьбы. И ни секунды на страсть, которая распирала до краев, рвала на части привычные грани характера и образа двух абсолютно разных людей, оказавшихся похожими лишь в общих планах на постель партнёра.       Рук шагала к спальне в надежде хорошенько выспаться, а на следующее утро отправиться на очередную суицидальную миссию по спасению кого бы то ни было, но не своего ментального здоровья, не своих мыслей о желании быть с мужчиной-некромантом или под ним. Завтра снова сражаться и побеждать, чтобы и батист, и её собственный рот послужил на благо их общих чувств. Пока что это желание очень сильно питало её внутренние силы сражаться до конца.       Комната встретила привычной тишиной с нотками магических потоков, запаха мяты и эльфийского корня. Так пах кабинет леди Амелл в цитадели Стражей, её письма и одежда, так стала пахнуть и Рук, проведя с женщиной бок о бок много лет. Был ещё запах мокрого дуба и скверны, и они щекотали нос, напоминали величественный, уже потерянный Вейсхаупт и такой далекий и сгоревший родной дом в Андерфелсе. Окутавший сознание аромат холодных коридоров и воска горящих свечей напомнил молчаливый Некрополь. Ворвавшийся в голову запах шалфея и лечебных благовоний — Эммрик и эти последние сны-явь.       Рук вздрагивает, когда уже в самой комнате, сбросив с мокрых волос полотенце, а с тела — банную накидку, замечает на диване вальяжно растянувшегося полусонного человека.       — Эммрик? — Она уже знает, что это он, но мозг противится и задаёт банальный вопрос. — Что вы тут делаете?       Она звучит немного более грубо, чем хотелось бы. Тому причина не недовольство или желание прогнать, а банальный испуг и недоумение. Возможно, даже любопытство, задвинутое днями ранее в отдаленный уголок всех прочих чувств. Она опоясывает диван и в удивлении опускает голову на бок, принимаясь выискивать причину столь позднего, но приятно неожиданного визита. Волосы липнут к горячим щекам, а во взгляде — явное желание диалога, которого у них не было уже неделю. Трепет встречи затмевает рассудок и даже намерение здраво мыслить. Мечтание и фантазии начинали сливаться в некий симбиоз, путают реальность с вымыслом, и даже её рациональное забывает о почти полностью раскрытой льняной рубашке. Но укол совести восстанавливает справедливость, лишь подтолкнув к очередной шальной мысли.       Эммрик смотрел будто сквозь неё, забывшись в собственных размышлениях о чём-то, что Рук планировала отгадать. Привычно спокойное и нейтрально собранное лицо, с нотками сонного флёра, породили догадки и тревожные мысли. Она перед ним в таком виде, а он… даже не реагирует? Не смущается, не прикрывает глаза, не ищет способа спрятать в внутри себя истинных намерений и планов на это тело и душу хозяйки? Эммрик просто оставит без внимания такой невероятный безнравственный вид? Удивительно.       Её током прошибло от его бархатного, глубокого голоса и лёгкого движения руки.       — Вы слишком редко являетесь мне во снах, и я пожелал проявить инициативу сам.       Рук поняла в чём дело моментально, лишь сладко улыбнувшись. Он снова пьян от благовоний и не отличает сна от реальности. Разум и странность ситуации ускользает от его логики и просачивается сквозь длинные пальцы песком, оставляя наедине с мыслями о безумно горячей и готовой принять его демонице Рук. Он снова в собственном невероятно прекрасном сне, где она подчиняется ему ртом или подчиняет уже его движением ног и пальцев. Она же крадёт каждый момент откровения своим громким стоном, заполняя все последующие мысли лишь собой одной. Эммрик снова рядом и даже не думает сдерживаться, ведь в пределах одного сна нет ни границ, ни рамок. И Рук ждала этого момента, будто воды в пустыне.       Он одарил её таинственным и оценивающим взглядом. Прошёлся по каждом миллиметре, замечая маленькие и неизвестные ему ранее детали. Поза при этом выражала абсолютную власть со взглядом лишь на неё одну. И сейчас Эммрик лишь наблюдатель, а она — экспонат. Это становится похоже на картинную галерею, где можно насладиться видами на красоты искусства.       — Почему же вы не нашли в своём плотном графике время для ночных визитов к своему покорному слуге? — Опираясь на подлокотник, он растягивал фразу, будто претензию за халатность исполнения обязательств щекотать его нервы.       — Были дела, любовь моя. Рук хотелось спасти мир чуточку раньше наступления конца света. — Она задорно оправдывалась с виноватым выражением лица, но с желанием остаться с честью и достоинством спасителя мира.       — Она-то да. Но не вы. — Явный упрёк и желание пристыдить, словно отчитывает студента за прогул важной лекции.       — Мы одно единое и неотъемлемое. У меня — её страсть. У неё — наша сила. И в обеих вы влюблены.       — Обеих желаю и не могу поймать. — Он устало вздыхает, но пристального взгляда не отводит.       — И вот вы здесь… В комнате Рук, она перед вами, а вы столь… хозяйски занимаете спальное место. - Она приблизилась достаточно близко, дабы он смог ощутить аромат и чистоту кожи.       Рук дала ему шанс проснуться. И он им не воспользовался.       — А сейчас я хотел бы дать вам право быть для меня музой. Раздевайтесь, Рук. Медленно. — Приказ и исполнение.       Девушка позволила себе восторженно улыбнуться и смотреть в его глаза, когда пальцы начали расстёгивать оставшиеся пуговицы рубашки. К сожалению или к счастью, Эммрик не воспользовался шансом или ещё не был готов смириться с реальностью происходящего. А значит, игра продолжается. Сегодня на его правилах, и она даже не против. Итог всё равно будет един — Эммрик думает и мечтает о ней, желает именно её. Материальную или созданную возбуждённым сознанием — всё едино. Она одна, а значит, и это чувство свалит после Эммрика с ног прямо в её постель на несколько долгих и изнурительных актов дикой любви. Точно такую, какую ей хотелось с ним всегда. А ради профессора можно и пошалить ещё немного, растянуть удовольствие. Можно напитать фантазии интересующими их деталями, а после воплотить в двойном размере, уже будучи в трезвом уме и при твёрдой памяти.       Пальцы расстёгнули пуговицы на рубашке и сбросили ткань к ногам. Мятый лён лёг тихо на холодный пол, ожидая к своей компании остальные вещи. Но Рук действовала уже по проверенному и самому надёжному сценарию. Такому, что выбьет из-под зада Эммрика диван и заставит его умолять снять одежду уже самостоятельно. Она распустила шёлковый корсет бюстгальтера и обнажила мягкие груди. Ловко запрокинула на плечо ткань, словно то мокрая от пота рубашка снятая после изнурительных тренировок. Опираясь на одно из бёдер и приняв вызывающую на поединок стойку, она добавила образу наглую ухмылку.       — Ваша очередь, профессор.       Эммрик стиснул челюсть и одарил её усмиряющим взглядом. Да ещё и таким, что Элизабет ощутила себя провинившимся юнцом, забывшем банально имя своего преподавателя на самом последнем экзамене. Откидывал ли он таким же взглядом своих студентов? Её ревность надеялась, что нет.       — Рук. Приказ един. — Твёрдо и чётко, чтобы сломать в зародыше её нахальство, но и с желанием взять верх над этой непокорной девушкой. — Раздевайтесь.       Она почувствовала, как по бёдрам и спине продержался ворох мурашек, а бельё стремительно намокало от такого тона Эммрика. Голоса, что не терпит непослушание, но с нотками собственника, правами на её интимность. Он снова властен и настойчив, снова берёт в свои руки абсолют инициативы и ведёт отношения вперёд, будто заплатил за эту привилегию наивысшую цену. Робкий профессор опять заставляет краснеть весьма вольную Рук и подчиниться, принять его правила и устой их игры. Прямо как в первый раз и точно, как она желает всегда.       Элизабет в смущении жмётся и переступает с ноги на ногу, но дрожащими руками стягивает льняные тёмные штаны. Внизу живота горит пламенем жажды настоящий вулкан и не даёт собраться с мыслями. Омут возбуждения тянет на дно, не позволяет придумать ещё что-то, что выведет Эммрика на мысль о реальности происходящего. Да так, чтобы сбить всю спесь с этого мужчины. Чем плотнее эти двое оседают в фантазиях и иллюзиях — тем сложнее вынырнуть на поверхность реальности и столкнуться с правдой.       Они оба озабоченные друг другом глупцы. Интересно, какое будет у него лицо, когда Эммрику откроется правда? Рук была уверена, что это окажется прекрасной картиной.       В конечном итоге и штаны оказываются на полу в компании с рубашкой и бюстгальтером, скромно покоящимся у ног возбуждённой девушки. В прошлый раз, когда она была без белья, но в батистовой сорочке всё казалось более контролируемым и достойным их маленькой шалости, затянувшейся в полноценную игру блуда и последствий. Сейчас контроль невозможно было нащупать и краешком разума, да не очень-то и хотелось. Вся власть у этого прекрасного, властного, сильного, желанного — Создатель, как я хочу оттрахать его! Быть оттраханной им! — Эммрика Волькарина, профессора, психогога и, Андрасте Милостивая, демон его знает, что там ещё за титулы!       — Рук. — Он смотрит с укором и лёгким разочарованием в её неспособности сконцентрироваться и быть достаточно послушной.       — Да…? — Трепет голоса невозможно скрыть, да и нет желания. Игра приносит всё больше истинного наслаждения.       — Раздевайся. — Фамильярно, глубоко, под самую корку сознания, без официоза и с абсолютной властью над ней.       Последняя преграда сползает на пол, и обнаженная девушка, становится объектом для лицезрения окутанных тьмой глаз некроманта. Абсолютно не готовая к следующему слову или действию. Невероятно скованная ожиданием и трепетом очередной безумной ситуации, утратившая инициативу прошлого. Но для игры так нужно, и она найдет в себе силы исполнить любой приказ, горя от желания воплотить его с особым энтузиазмом.       Это в первый раз, когда она перед Эммриком обнажена полностью и готова повиноваться, но абсолютно такая же, как в его недавнем сне. Волькарину предстоит запомнить такую Рук хорошенько, чтобы снова справляться со зверем и не проиграть тому в правах на её будоражащую фигуру. Там, где сокрытый в видении касался девушки, Эммрик оставит свои отметины поверх его, запечатлев в памяти уже этой Рук только себя одного.       — Подойди же ближе, Рук. — Он манит её пальцами с сияющими на них золотыми украшениями, на руках приказно бряцают браслеты и цепочки.       И она подходит на скованных тяжёлым возбуждением ногах, в смущении сжимая бедра, будто это скроет хоть каплю наготы, спрячет от взгляда околдованных тёмных глаз возлюбленного. Холод комнаты лижет кожу, но Рук почему-то чувствует, что горит изнутри. Взгляд Эммрика, его ровное дыхание, постукивающие по коленке длинные пальцы, раскрепощённая поза на диване. Он расположился на нём точно хозяин, будто это его законное — так и есть, по крайней мере, когда они разделят его в ночи полной любви — место, где она предавалась плотским утехам с собственной фантазией. Мечтала, чтобы вместо её грубых от посохов пальцев ласки приносили именно эти — худые, длинные, вбивающие между нижних губ ритм пальцы Эммрика. Её спальное место стало его территорией, к которой она приближалась, словно к силкам охотника — дрожа от осознанного желания попасть в этот плен.       Когда она оказывается вплотную к нему, Эммрику хочется схватить эту прекрасную обладательницу ладного тела очень крепко. Избавиться от собственной одежды, усадить прямо на то, что теснит сейчас брюки, распирает до предела. Ему просто хочется закончить всю эту игру в перетягивание каната инициативы, развернувшуюся в его собственной голове, и почти вытеснившую реальность. Но он не смел. Пока это не настоящая Рук, он не переступит условной черты. Ведь долгожданный, душащий морали и черты привычного, такой волнующий его акт любви, хотелось разделить именно с ней. С её согласия, если таковое желание будет у прекрасной, волнующей, преданной своему долгу Элизабет. Вернее, когда оно будет, ведь в планах Волькарина зрели плодами идеи признания.       Даже взирая на него сверху вниз, она не чувствует себя более властной или хоть сколько-то контролирующей ситуацию. Эммрик лидирует безоговорочно и победно, не делая для этого ровным счётом ничего. Но воздух, кожа, каждая частица электризуется и наполняет энергией его бездонных, не читаемых, сокрытых от разгадки глаз. Слабый мрак скрывает мелкие детали, прячет любовно в темноте нужные черты, которые выдали бы трепет или волнение в этой ситуации. Ничего, кроме мрака.       Он подался вперёд, и его руки оказались на бёдрах, а нос почти уткнулся в гладкий лобок. Рук применяла на волосах бытовое заклинание, которому её обучили другие девушки ордена, даже в мыслях не имея представления, что ей это пригодится. Но из-за их с Эммриком игры она старалась всегда быть готовой и чистой, желанной, идеальной. Ведь никто не знал, когда именно настанет момент срыва или желания проявить инициативу. Сегодня такой день, и она счастлива, что отринула свою прежнюю лень и оказалась готова. Наставница бы гордилась, что у Рук нашёлся стимул следить даже за такой мелочью. Пусть причина и сомнительна, но это уже что-то.       Эммрик сдерживает желание пристроиться поудобнее или просто уткнуться лицом прямо между её ног, ловко проскальзывая языком дальше и глубже. Чтобы сорвать стон с губ этой Рук, хотелось чего-то более изощрённого и экспериментального, обмена опытом и педагогического наставления. Чего-то, что ей запомнится навсегда и станет следом на коже. Памятью, как её шрамы, ожоги и татуировки.       Эммрик критично окидывает взглядом огромный рубец под грудью, тянущийся полосами по рёбрам к спине, лобку и пояснице. Рук говорила, что получила его в результате первого заражения, и он так и не стал менее заметен за больше чем десять лет. Удивительный феномен для нарушения эпидермиса кожи ещё очень молодой девушки. Однако абсолютно не странный для случая заражения крови скверной. Симбиоз этого оставил память в виде распустившегося бутона чёрных цветов на светлой коже, настоящую историю её жизни. Мягко очерчивая линии и изгибы шрамов на теле, Эммрик позволил себе посетовать на их количество, но не на живописное качество.       — Какая досада. Красиво, даже сексуально, но не менее болезненно для тебя.       Каждый бугорок, очерченный его пальцами, горит сильнее, душит желанием прижаться к холодной руке ещё плотнее. Тонкие пальцы Эммрика вырисовывают идентичный узор по шрамам, не упускают ни единой детали. С каждым мгновением разум становится всё дальше, а мысли — тяжелее. Но это только начало их совместного вечера.       Он проводит по нижнему ряду рёбер большими пальцами, очерчивает их четкими, симметричными для обеих сторон движениями. Затем следующие оказываются в той же ласкающей пытке, почти щекоча. Он берет третий ряд в плен приятных касаний, и Рук чувствует, что начинает краснеть всё больше, поскольку дальше на пути Эммрика начиналась её грудь. Грудь, что бесстыдно приветствовала ласки тёмными сосками.       Четвёртый ряд он уже не смог отмерить. Мешали мягкие, требующие ласки упругие грудки дрожащей девушки. Их красоту не мог скрыть или испортить ни тот шрам, тянувшийся и сюда, ни магический ожог на правой груди, у самого соска. Ни даже распущенные, уже почти высохшие платиновые волосы, неожиданно закрывшие ему обзор. Рук в смущении опустила голову, что повлекло волну чистых волос за собой, скрывая некоторые интересующие его детали. Эммрик цыкнул и отбросил пряди назад, чтобы эти груди вновь оказались под жадным взглядом и требовательными руками. Груди, идеально поместившиеся в его большие ладони, словно созданы именно для него.       Рук глубоко вздыхает, когда плотное кольцо из колец на его пальцах смыкается на сосках. Всё ещё более пошло, чем она себе представляла, а её фантазии были невероятны и так. Однако он возвращает девушку в реальность очередным, более грубым жестом — груди оказываются сжаты с особой настойчивостью. Словно он не хотел, чтобы она отвлекалась и отводила взгляд, не думала ни о чем, кроме находящегося прямо перед глазами властного мужчины. Рук снова заглянула в эти глаза, в надежде отыскать на глубине что-то новое. По-прежнему тьма и желание.       — Твои татуировки. Как так получилось? — Убраны с груди руки, и Элизабет со стоном протеста провожает их взглядом, но чтобы с блаженством вновь ощутить на своих бёдрах и коленках, где были её напоминания о бурной, непокорной юности Стража.       — Сделала назло наставнице. — Она снова выдыхает, когда он пригибается, чтобы разглядеть поближе.       Его волосы касаются лобка и щекочут кожу, а пальцы сжимают участки, где много лет назад она позволила себе ослушаться наставлений старших. Мужчина вглядывается со всем возможным ему вниманием, борясь с очередным приступом острой нужды укусить или облизать Рук везде, куда дотянется. А если не дотянется, то сменит позу и снова попробует. Эммрик удерживает себя, ведь это покажет его слабость и вновь выпустит инициативу на вольный выпас. А сейчас хотелось быть главным. Потому некромант лишь удостоил эти прекрасно исполненные чёткие изображения грифонов, и чего-то ещё — Эммрик не разобрался, слишком всё стремилось вырваться из-под контроля - внимательным долгим взглядом. И обдал случайным горячим вздохом, и лёгким, почти невесомым поцелуем — Это же был поцелуй? — коленку.       — Ты не очень-то послушна. Госпожа Амелл была в ярости? — Тяжёлый взгляд можно было ощутить физически.       — Ещё в какой. Настучала по заднице, что слышал весь Вейсхаупт. Заживало долго. — Рук хихикнула воспоминанию хмурых бровей женщины и сурового взгляда, розгам и тяжёлой руке. Всё это осталось в памяти хорошим и приятным чувством.       Эммрик покачал головой и резко развернул девушку к себе спиной. Она застыла от прикосновений к своим ягодицам, не в силах обернуться или прикрыться от сковывающего смущения и азарта.       — Шрамов нет. Видимо, тебя били достаточно мягко, даже с любовью.       Он сжал ягодицы с намерением ощутить упругость крепких мышц, но с невероятным исступлением и возросшим в области штанов жаром признал ещё и мягкость кожи. Сдерживаться становилось всё труднее, но Эммрик постарается создать в этот момент достаточно ярких образов, высечь в памяти калёным железом её фигуру и собственные ощущения под пальцами. Чтобы потом ещё сотни раз вернуться к нему в минуты слабости.       Элизабет ничего не ответила, ведь уже ласкала себя рукой между ног, стараясь быть как можно более незаметной в своём желании дать телу необходимую разрядку. Не получилось, стон сорвался с губ, выдав девушку с потрохами. Следующий стон, полный неожиданного восторга, разрезал комнату, точно нож, как и звук до — Эммрик с размаху, но не с желанием навредить, шлёпнул девушку по упругому заду. В наказание за шаловливые пальцы или от собственной прихоти, пока было неясно. На коже расцвёл розовый цветок, хорошо сочетающийся с тёмным шрамом.       — Никакого самодурства, Элизабет. — Послышалось откуда-то прямо из его гортани, почти переходящее в рык.       Она услышала, как шуршит одежда, а мужчина поднимается на ноги, нависая над ней огромным комком всё ещё тайных желаний, открывающихся постепенно и порой очень неожиданно. Сегодня одна из преград спадет, открыв его очередную грань, которую Рук готова принять как величайший дар судьбы.       Лёгкие прикосновения к её скромному бюсту и животу отрезвляли и дарили волнующий трепет ожидания. Он опытен и жаден, потому следующее прикосновение чувствуется по-иному. Более грубо сжатые пальцы на грудях и в районе правого бедра обдали мысли и щёки краской, вылившийся в протяжный стон. Он водил ими по телу столь ловко, что ей становится дурно лишь от начала этой игры. Лёгким толчком Эммрик оттесняет девушку к центру комнаты, где ранее стоял небольшой столик. Сейчас же он оказался у дивана, на котором покоилось мокрое полотенце и смазка, которой она часто пользовалась для явных целей. В самом центре комнаты он замер и вновь прижал её к себе плотнее прежнего, заглядывая из-за плеча на горячие от смущения щёки Элизабет.       — Ты позволила себе танцевать с кем-то ещё, кроме меня.       На коже отплясывает свет сквозь толщу воды аквариума и пламя десятка свечей. В комнате по-прежнему холодно, а Рук — горит. Особенно место, где он напевно и с недовольством шепчет о её «измене». Элизабет хочется победно улыбнуться и засмеяться от этой информации. Так его всё же настигли влажные сны уже без её участия. Какая приятная и славная новость! Значит, девушка всё ближе к цели повалить Эммрика на стоящий позади зелёный диван или что у них окажется на тот момент под рукой.       — Правда? Мне было скуч…       Он не позволяет ей сказать ещё что-то, прерывая фразу лёгким нажимом на шею и перекрывая кислород. Рук замирает, через плечо взирая на Эммрика с возбуждением. В этот вечер инициатива должна быть полностью у него, иначе это станет опасно для жизни. Оно и к лучшему, пусть проявит себя и свои новые фантазии, расскажет о сокровенном, выставив озабоченным юнцом, когда они наконец признаются.       — Я дам тебе шанс исправить это, Рук. — Уже более мягкий голос шепчет прямо в ухо, нащупывая порог, когда её кожу вновь настигают сотни мурашек.       — Что же ты мне прикажешь? — Она старается найти его взглядом, но Эммрик прячется за разницей в росте и уровне контроля.       Он уводит ладонь с шеи по ключицам до груди. Касается каждого сантиметра кожи до самой кисти правой руки, лаская кольцами всё. Перехватывает ладонь Элизабет в свою, вторую руку хозяйски кладёт на левое бедро и прижимается плотнее прежнего. Рук позволяет себе протяжно простонать, трёт ноги и старается справиться с напряжением. Не выходит.       — Ты знаешь прекрасную песню. Дай нам музыки из твоих уст, Рук. Создай повод для движений... Я хочу украсть твой танец и быть его собственником до конца наших дней. — Он так же напевно шепчет прямо за ухом, будто демон Желания, что старается украсть тело мага. Рук готова преподнести себя Эммрику на блюдечке с оправой из золота и нефрита.       Если он желает музыки, она её даст. Девушка набирает полную грудь воздуха, прижимаясь к Эммрику ещё плотнее, срастаясь с обжигающе горячим, стройным, в меру мускулистым телом мужчины в годах. И начинает мелодию вместе со стоном и долгими интервалами между строк. Некромант ведёт за спиной и они танцует неваррский вальс в одном ритме. Рук надеялась, что в реальности он не требовал подобной наготы.       Ах, Серый Страж,       Цветик ты наш,       Как вышло, что клятвы —       Всего лишь мираж?..       Каждое слово сопровождается трением и аккуратными шагами танцующих партнёров. Только она абсолютно голая, влажная, почти не осознающая себя в пространстве. А он внешне спокоен, если не считать выпирающего из-под брюк, стоящего камнем члена и колотящегося сердца.       Всё — лишь мираж       Ты — лишь фураж       Для тех демонов, которые       Мир рушат наш.       Она делает неосознанный акцент на слове «мираж», бросая неловкий взгляд за спину. Но Эммрик зачарован напевной мелодией и прикосновениями к её горячей, обнаженной коже. Танец, что должен был стать её стыдливым наказанием, превращался в драгоценный дар. Подарок для фантазии Рук, которыми мужчина наградил озабоченную девушку уже в третий раз.       Друг или враг —       Уже не понять.       Друг или враг ты       Уже не понять.       Движения отточенные и плавные, потому как подчиниться Эммрику не только просто, но и приносит огромное удовольствие. Он ведёт, и каждый шаг не сбивает ритма и накала страсти. В комнате достаточно места для них двоих, чтобы позволить себе эту игру.       Себя убедишь       И алтарь обагришь       Считая, что бдишь,       Не поймёшь, что творишь.       Она снова неосознанно делает акценты на смысле слов в песне, копает куда не следует. Эммрик прижимает сильнее, уже удерживая руку с бедра на её лобке. Так плотнее, ближе, жарче. Чтобы она ощутила напряжение, сбилась, запуталась в строках. Но Рук лишь выдыхает стон, когда он кусает её за шею, не теряется и снова напевно продолжает эту балладу.       Будет ли прощение,       Когда канешь в тишь?       А вдруг победишь?       Или бой лишь продлишь?       Неожиданно, но лишь прерываясь на сладостный стон, она сбивается с темпа напева. Пальцы Эммрика оказываются в ней очень резко и сразу три. Он победно улыбается при очередном укусе, но всё же танца не сбивает, наслаждаясь Рук, принося ей удовольствие.       Ах, Серый Страж,       Цветик ты наш,       Как вышло, что клятвы —       Всего лишь мираж?..       Он играет внутри неё пальцами активнее с каждым шагом. Не позволяет вернуть прежднего самообладания, которое она удерживала даже в полностью обнажённом виде. Ритм руки не сбавляется и при почти падении на него, в грациозных актах танца. Эммрик позволяет Рук прогнуться вперёд в сложном реверансе, что дарит шанс протолкнуть пальцы ещё глубже и ласкать мягкие чувствительные стенки лона. Вернув её вновь в прежнее положение, прижимает ведомую руку к собственному паху, настойчиво направляя действовать. И всё это время она словно одурманенная поёт, прерываясь на сотни стонов.       Всё — лишь мираж,       Хрупкий витраж,       Мир, что берёг ты,       Сам Мору отдашь.       Прогибаясь в спине, точно прекрасный лук в натяжении, он смотрит на неё сверху вниз и влюбляется в этот азарт глаз снова. Эта Рук пленит не меньше настоящей. Она её часть, а значит, и хозяйка его грязных фантазий будет столь же страстна и горяча. Поцелуй в этой позе неудобен, но уж слишком глубок, чтобы остановиться на полпути. Её рука стремительно находит нужный им сейчас источник страсти и освобождает от сдавливающих весь танец оков. Элизабет по-хозяйски хватает его прямо за яйца у ствола, вырывая из плена поцелуя. Ни на секунду он не прекращает её ласкать своей второй рукой, выдумывая новый план. Ещё более смущающий прежнего.       — Я снова воспользуюсь тобой. Прости, любовь моя.       — Найди же во мне то, что есть в ней. Зацепись за это и действуй. — Она всё ещё взирает на него услужливо и в молитве о уместном насилии для любовников.       И он воспользуется советом с большим удовольствием. Воспользуется ей, чтобы потом подарить Рук самый настоящий, чистый и невинный акт любви во всей её жизни. А для этого нужно избавиться от всего грязного с этой развратной леди, кажется, даже жаждущей ещё большей власти над её телом и разумом. Эммрик даст ей этого вдвойне.       Он легко проскользнул между её бёдер, но так и не решился войти внутрь. Всё ещё рациональное — если так его можно назвать — хотело окончательного акта именно с звонко и заливисто смеющейся Рук из реальности. Эта же Рук — просто объект для удовлетворения похоти и достижения оргазма иными путями. Например, с помощью её рта, мастурбирующего на столе тела или теперь уже бёдер, влажных от пота и их смазки до самых колен девушки. Всё мокро, потому как у Рук дикое желание по отношению к озабоченному старику за спиной. Кто ещё более развратен, узнают потом, посредством очередной игры.       Фрикция за ещё одной, сопровождалась стонами и желанием, чтобы он соскользнул и наконец оказался внутри. Но Эммрик контролировал ситуацию и сейчас, даже когда рычал и давился хрипами за её спиной, вбивая ритм между сжатых мягких бёдер. Даже сейчас он хранил свою эфемерную верность Рук из реальности, и это выводило и заставляло любить ещё сильнее.       — Эммрик! — Она проглатывает уже оглушающие стоны и его имя, давится воздухом, прижимается сильнее.       — Твои стоны, Рук… Одни из лучших звуков на земле, что мне доводилось слышать… — Он безостановочно кусает и целует в уже истерзанную засосами шею. — Я готов слушать их вечно и… даже каждый раз становиться их причиной. Дайте мне больше, и я вознесу нас к небесам.       Член трётся о нижние губы сильнее, зудит всё, чего касается его плоть и жадные руки. Груди, бёдра, живот — плавятся. А в его борьбе с её клитором победитель определён уже с первого оглушающего стона. Он настойчиво уделяет внимание и себе, и ей, равноценно разделяя страсть на двоих. Идеальный партнёр. Для совместного будущего, танцев, шалостей и секса. В последнем она ещё убедится наверняка.       Всё закончилось рыком или стоном, она точно не помнила. У Рук заложило уши, и сердце билось быстрее, чем в битве, а по внутренней стороне бедра стекала горячая сперма. Девушка обмякла в объятиях Эммрика, и им хватило сил лишь добраться до дивана, рухнув на него без сил.       Касание и поцелуй перед провалом в магический сон. После Элизабет позволила себе вновь коснуться знаний наставницы и погрузить Эммрика в приятное видение. Пусть спит сладко, предаваясь воспоминанию об этом дне. Пусть находит в отголосках памяти её силуэты, слышит стоны, видит очертания обнажённого тела. Пусть отдыхает, пока она позволит себе понаблюдать и насладиться собственной настойчивой страстью, ублажить своё тело ещё один раз, просто смотря на мирно спящего возлюбленного. Растирать по губам и клитору сперму, запрокинув голову и сдерживая стоны, проталкивать перепачканные пальцы вглубь. И смотреть, любоваться, наслаждаться его растрёпанным видом. Чтобы потом исчезнуть, как роса поутру, сражаясь с улыбкой на губах и воспоминаниями этого вечера в голове.       — Ты что сделал?       Они были в трапезной с Даврином одни, когда эльф решил заговорить о прошлом вечере.       — Я услышал, как ты поешь в своей комнате. — Он спокойно запихнул в рот кусок свежего яблока, любезно нарезанного Элизабет минутой ранее. — Песня мне показалась знакомой, ну я немного послушал. Бард бы вышел из тебя хреновый, Рук. Ни такта, ни чувства ритма… Одни только ахи да охи.       — Что ты вообще забыл у моей комнаты? — Она удержалась от удара в его лицо или банального магического фокуса, когда волосы неприятного собеседника резко превращались в факел.       — Хотел спросить, не видел ли кто-то ещё меня в тот вечер… голым. Было бы неловко узнать на следующий день о Страже, что не носит штанов.       — Что? Как и почему? — Она поперхнулась водой.       — После купания Ассан стащил мои портки, и пришлось бежать за ним через весь Маяк. Так видела или нет? — Она отрицательно покачала головой. — Ох, надо напомнить Эммрику, чтобы он забыл! — Страж хлопнул себя по лбу.       Воспоминания, как кусочки мозаики, стали складываться воедино и вырисовывать достаточно однозначную и чёткую картину — Эммрик спутал сон с реальностью из-за этого? Голого Даврина, бегущего за Ассаном через величественные залы древнего Маяка, очередного отлично сработавшего благовония и, пожалуй, из-за Рук. Того, что она делала перед ним и с ним.       — Пойду и поговорю с ним. — Даврин намеревался встать и отправиться с коротким визитом к профессору.       Рук понадобилось мгновение, чтобы усадить его на место снова и заглянуть в самую глубину глаз напуганных состоянием лидера глаз.       — Не смей. Это приказ. Буду должна мешок трюфелей.       Даврин изогнул бровь в немом вопросе, но выступать с протестом не стал. Уж очень Рук выглядела устрашающе, а сражается она лучше, чем поёт, в сотни раз. Попасть в очередную балладу «Павший голый Страж», исполненную устами Рук, — перспектива не из приятных, хоть и с долей юмора. Да и мешок трюфелей задобрит Ассана, чтобы тот больше не смел воровать штанов.