Отче

      Гарри не понял, как задремал, пока его не разбудила эльфийка-сиделка Софи. Она ухаживала за Кей, когда та болела, и Гарри с Томом часто приглашали её.       — Синьор, синьорита проснулась, — доложила Софи, оправляя светлую форму сиделки. — Температура в норме, я сменила влажное постельное белье и заварила тёплый чай с ромашкой. Синьорита в столовой.       — Спасибо, Софи.       Кей и правда сидела в столовой и пила чай в огромной несуразной посудине. Эльфийка привела девочку в порядок, расчесав и заплетя волосы. Тяжёлая коса обвивала голову, ещё больше подчеркивая прозрачную бледность кожи.       — Что это у тебя за ваза? — подслеповато щурясь, спросил Гарри.       — В Венеции же делали, папа. Ты забыл?       — А, это она.       Когда Гарри подошёл ближе, то действительно узнал в посудине кривую вазу Кей, что та выдула из венецианского стекла.       — А с чего это ты решила её достать?       — Я скоро умру, да, папа? А я ни разу не пила из неё.       Комната вмиг стала серой, а горький привкус во рту, казалось, поселился навечно. Даже хотелось почистить зубы и вымыть рот.       — Ты не умрёшь, дорогая, я тебе обещаю, — Гарри обнял Кей, погладив по голове.       — У меня сгниёт и отвалится нога?       — Нет! — вскричал Гарри. — Мы спасём и ногу, и тебя, ты обязательно поправишься!       — Ладно, — Кей с хлюпающим звуком допила чай из своего кривого творения, — я пойду ещё посплю. Что-то у меня болит голова.       В ушах Кей блестели разноцветные венецианские серёжки, и это ещё больнее царапнуло изнутри.       — Конечно, милая.       После того, как проводил дочь в спальню, Гарри сам помыл её вазу и стал по очереди открывать кухонные ящики в поисках, куда можно убрать.       В одном из нижних отделов он обнаружил еще и приплюснутый фужер, сделанный Томом.       Тонкое стекло холодило кожу, скромно переливаясь радугой в отблесках искусственного света. Или радуга только казалась? Рюмки Гарри не обнаружилось, очевидно, тот забыл её при переезде, поэтому всё внимание досталось фужеру.       Перед глазами, как наяву, возникло лицо Тома — смешное, со сжатыми губами, обхватывающими трубку, и напряжёнными щеками.       — Вот, — гордо произнёс Том, показывая творение. — Почти идеально.       Сплющенный фужер и самомнение Тома вызвали в Гарри смех.       — Эй, — Том пихнул локтем в бок Гарри. — Заткнись. Даже Кей сделала лучше тебя.       — Что значит «даже Кей»? — возмутилась та. — У меня чудесный стакан.       Гарри покачал головой и продолжил дуть в трубку, планируя сделать что-то ещё.       — Гарри, — тихо позвал Том, когда Кей отошла к печи к стоявшему там мастеру.       — М?.. — недосказанный вопрос растворился в неожиданном поцелуе. Губы Тома прильнули к его — крепко, сладко, горячо, ощущаясь, как свежезаваренный чай после прогулки по лондонскому морозцу.       — Кей… — отстранился Гарри.       — Не видит, — Том настойчиво притянул к себе, возобновляя прерванный поцелуй.       Который фантомом еще горел на губах, как и сердце от воспоминаний.       Сентиментальный дурак.       Для Реддла эти воспоминания — ничто, пыль. А Гарри бережно хранил эту пыль, как люди хранят старые вещи, не решаясь избавиться.       Том Реддл не умел любить. Для него эти рюмки и фужеры ничего не стоят. Пылятся в нижнем ящике на кухне. Вряд ли он помнит смешное лицо своего спутника, украденный поцелуй или что-то в этом роде.       Гарри вернулся в комнату и минуты две задумчиво смотрел на фотографию в рамке, сделанную там же, в Венеции, где были запечатлены он и Кей с пресловутой вазой.       Тогда они были счастливы. Пусть счастье оказалось призрачным, но в тот день всё чудилось по-настоящему. По крайней мере, для Гарри.       Он бездумно плюхнулся на кровать и врубил телевизор. Зачем-то.       Наверное, чтобы не слушать звенящую пустоту в душе.       Судьба явно смеялась над ним, подкидывая канал с какой-то популярной передачей религиозного характера, где собственной персоной присутствовал Том в своём парадном роскошном кардинальском одеянии. Квадратная алая шапочка не скрывала аккуратно уложенные кудри, а распятие на груди отливало красно-золотым.       — Как получилось, что в вашем достаточно юном возрасте вы приняли сан кардинала? — говорит ведущая.       — Я не стремился к этому, — искренне отвечает Том. — Просто верил, жил и воздавал мольбы Господу, что дышу воздухом. В моей жизни произошла катастрофа, и я остался один в чужой стране: без памяти, денег и крыши над головой, но благодаря сестре Марии и церкви, что меня приютила, я понял своё предназначение — посвятить жизнь Господу.       — Вы очень молоды, ваше высокопреосвященство, не жаль, что никогда не сможете найти любимую женщину, быть с ней, жениться и завести детей?       — Мир не вертится вокруг любви и плотских утех, — многозначительно произносит Том. — Человек — существо социальное, помимо женщин, могут быть чудесные и верные друзья.       — У вас есть такие?       — Да, у меня есть друг.       Лицо запылало, когда Том взглянул на него с экрана, словно зная, что Гарри смотрит. А Гарри не понимал, как Том осмелился признать их «дружбу» в прямом эфире, будто признаваясь в отношениях. Но, наверное, Гарри был предвзят, и в слове «друг» обычному зрителю вряд ли виделся тайный подтекст. Хотя наверняка для Тома это был большой шаг — заявить о Гарри вот так, во всеуслышание.       Эфир тем временем подошел к концу, Том что-то ещё говорил, но Гарри слушал вполуха.       Вся речь кардинала была сплошной ложью, и единственная правда заключалась лишь в том, что Гарри дорог Тому?       Как бы там ни было, он не намерен больше вестись на подобное и тешить себя иллюзиями.       Пора заканчивать с этим.       Гарри хотел было переключить канал, когда эфир закончился, но на экране люди продолжали что-то говорить — неформальное и не укладывающееся в рамки сценария.       Кажется, трансляцию случайно не прекратили, и теперь зрители были вынуждены созерцать обыденные разговоры участников. Гарри не знал, насколько часто случаются такие казусы, потому что магический мир Англии о телевидении даже понятия не имел, но наблюдать было довольно забавно. Том даже после якобы выключения камер держался гордо и независимо.       К нему подошла ведущая, примитивно-кокетливо, как показалось Гарри, заправляя прядь волос за ухо.       — Ваше высокопреосвященство, скажите, правдивы ли слухи, что Папа Римский имеет связь с наркосиндикатом? — девушка шепчет это тихо, но отчётливо.       У Гарри полезли глаза на лоб.       Прямо сейчас в прямом эфире происходило что-то серьёзное.       — Простите, синьорита, этот вопрос не по адресу, — делает Том невинные глаза.       — Ходят слухи, что прихожан в Ватикане опаивают наркотическими зельями и забирают их имущество, — не унимается ведущая. — Означает ли это скорые рейды в папскую резиденцию и смену власти?       — Первый раз об этом слышу, — Том ошарашен.       — Ой, камеры не выключены! — спохватывается ведущая.       Вещание оборвалось, сменяясь наспех включенной рекламой.       Гарри понимал, что что-то случилось. Вот прямо сейчас что-то изменилось безвозвратно.       Очень вовремя не выключились камеры. Вовремя для кардинала. Вовремя ведущая задала свой вопрос про наркотики, бросая тень на Папу Римского. И так кстати велись хвалебные речи в честь молодого кардинала, звучала его душещипательная история про потерю памяти и верность церкви.       Один к одному складывались события, словно кто-то искусно режиссировал спектакль с собой в главной роли.       Гарри наворачивал круги по комнате, мысли путались, налезали друг на друга, но каких-то толковых решений в голову не приходило.       Он предчувствовал скорое разрешение сложившейся ситуации, но не знал, на чьей стороне будет победа. Гарри было бы легче, если бы Кей находилась в безопасности, но такого места просто не существовало на земле, поэтому действовать нужно осторожно, чтобы не разозлить Тома.       Он до последнего держался, борясь со сном и перебирая в голове планы, но всё же не выдержал и сомкнул веки на секундочку.

***

      Том сидел в кресле, заложив ногу на ногу, как в самый первый раз, когда Гарри пришёл к нему после клуба, только сейчас в руках не было палочки, а глаза жадно и липко шарили по спящему. Гарри, наученный в Аврорате, не сразу подал вид, что проснулся. Он из-под ресниц смотрел на Тома, оценивая настроение последнего. От взгляда алых глаз было не по себе и безумно хотелось накинуть сползшее вниз одеяло на голое плечо. Он долго пытался понять, как оказался в постели раздетым и укрытым, но ничего в памяти не откликалось. Очевидно, Гарри не делал этого самостоятельно.       — Я вижу, что ты не спишь, — неожиданно произнёс Том. — Я изучил все твои повадки, как меняется каждая чёрточка лица в любой момент времени и от любой эмоции. Я знаю о тебе всё, Гарри, и ты не проведёшь меня.       Гарри открыл глаза, поняв, что бесполезно притворяться, и натянул дурацкое одеяло на себя.       Том поднялся, подошёл к окну, огладил рукой раму и взглянул на ветви деревьев за стеклом — излюбленное занятие, за которым часто заставал его Гарри.       — Я видел прямой эфир, — сказал Гарри, закутываясь плотнее в одеяло. — Интересно всё вышло.       — Да, такая нелепая случайность.       Том обернулся.       — Ты замёрз? — скептично спросил он.       — Немного, — солгал Гарри.       — Могу согреть, — плотоядно ухмыльнулся Том и в два счёта оказался у постели.       Он сел вплотную к Гарри и протянул руку, чтобы спустить одеяло с плеч. Гарри непроизвольно дёрнулся от прикосновения, отстраняясь.       Том поднял бровь.       Его рука вновь потянулась к одеялу, резко схватила за уголок и обнажая тело Гарри.       — Ну что ты, милый, — сладко произнёс он. — Как зверёк испуганный. Я соскучился.       Том наклонился. Так, что кудри пощекотали шею. Губы остановились в нескольких сантиметрах от плеча, лишь теплое дыхание обдавало кожу. Запах духов проник в нос, — близкий и знакомый, — смешиваясь с тонким запахом вина и немного пота.       — Ты пил, что ли? — спросил Гарри.       — Немного, — губы Тома наконец коснулись плеча Гарри, оставляя влажный поцелуй. — Хочу тебя.       Прохладная рука поползла на бедро и сжала кожу. Перед глазами Гарри стало мутно, тонкие изящные пальцы Тома внезапно обернулись когтистыми руками Волдеморта, и к горлу подкатила тошнота.       — В чём дело? — от внимательных глаз не укрылось отвращение Гарри, которое наверняка возникло на лице. — Я тебе неприятен, да?       — Ты пьян, — Гарри попытался выйти из ситуации.       — Я не пьян. Да и когда тебя останавливало это?       — Том, давай не сейчас… Нужно посмотреть, как там Кей и…       — Ты мне зубы не заговаривай, — злобно прошипел тот. — Неблагодарный щенок. Я для тебя столько сделал, запачкал новую душу спасением твоей милой женушки, открыл своё сердце и даже не убил, когда всё вспомнил, а что делаешь ты? Отворачиваешь свою морду, как от прокажённого. Недостаточно хорош для Избранного? Лицемер, — Том распалялся всё больше, алые глаза сверкали, а пальцы подрагивали от ярости, по-прежнему вцепляясь в бедро Гарри.       — Том, не начинай, — попробовал смягчить его Гарри, тут же совершая непростительную ошибку и отодвигаясь от Тома.       Том вспыхнул и всем телом навалился на Гарри, прижимая к кровати и связывая по рукам и ногам беспалочковой магией.       — Смотри мне в глаза, — он ухватил Гарри за подбородок, заставляя насильно повернуть голову. — Легилименс!       Адская боль расколола голову. Волдеморт грубо рылся в его мыслях, что-то там отыскивая и одновременно наказывая. Причиняя боль в сто тысяч раз хуже Круцио.       Однако Гарри был уже не тот мальчишка с занятий окклюменции Снейпа и немного практиковался, когда учился в Академии, правда, до Волдеморта ему ещё далеко. Не в силах возвести барьеры, он старался перетасовать мысли и подкинуть только безвредные воспоминания, а секретные прятать за ними.       В голове мелькали смутные очертания остроконечных скал края мира, изумрудно-прозрачных волн каналов Венеции, столиков уличного кафе неподалеку от Фонтана Треви и сам Фонтан, губы и руки Тома на теле, полеты на метле, ножи и алтарь с грозным старцем на иконе, тесная исповедальная кабинка и росчерки молний в её просветах.       Мозги плавились от усилий.       Главное, спрятать встречу с Гуццоло и могилу Пауля.       Через боль, слёзы, кровь из носа Гарри вновь и вновь подсовывал самые яркие воспоминания: бледная рука с книгой на экране мобильного, внезапное появление Тома в доме Гарри, танец под «I love you», первая драка до кровавых соплей и первое признание.       Том прервал ментальную пытку, тяжело дыша. Пот градом катился по его лицу, он слизывал капли с верхней губы, а их солёный вкус у себя во рту ощущал Гарри.       — Хочу убить тебя, Поттер. Ты не представляешь, как я этого жажду, — прошипел Том.       В этих шипящих звуках Гарри слышал только отголоски смерти и угроз Волдеморта на старом кладбище, что тянуло за собой вереницу других воспоминаний — мёртвые глаза Седрика, Сириус, падающий в Арку, и Джордж, застывший холодной статуей возле тела Фреда.       Все воспоминания показались насмешкой, и Гарри ещё никогда в жизни так не мучился от двойственности чувств: сердце то сжималось в убийственной нежности, то трепетало от ненависти. Проще убить себя, чем испытывать всё это.       — Убей меня, — сказал он Тому.       По лицу того пробежала тень.       — Сначала я трахну тебя, — жёстко сказал он. — Буду душить, ты же любишь это, не правда ли? Сжимать твою шею до тех пор, пока ты не перестанешь дышать.       — Мне всё равно, — устало сказал Гарри.       Том сильнее навалился на Гарри, стягивая одной рукой его бельё, а другой зажимая рот. Он мог бы в два счёта испарить одежду, но предпочитал унизительное насилие.       — Папа, у меня болит голова, — раздался звонкий детский голос в комнате, заставив Тома и Гарри одновременно вздрогнуть. — Папы, что вы делаете? — удивилась Кей.       — М-м-м, — промычал Гарри в руку Тома, пытаясь скинуть его с себя.       Лицо Тома исказила безумная улыбка, что совершенно не понравилось Гарри.       «Господи, сделай что-нибудь».       Господа не существовало, в очередной раз убедился он, потому что Том прошептал на ухо:       — Ты видишь во мне монстра, милый, и я тебе противен, но ты не видел настоящего монстра. Я могу показать. Возьму тебя прямо на глазах у Кей.       С этими словами он кинул заклинание связывания на девочку.       — Папа Том?! — взвизгнула Кей. — Что такое? Папа Гарри, я боюсь!..       Гарри взревел, приложив все усилия, чтобы скинуть тяжелое тело. Его беспалочковая магия не дотягивала до уровня Волдеморта, но всё же он сорвал с себя парочку верёвок, однако Волдеморт без труда накинул новые.       — Папа! — орала в панике Кей, бившись в путах.       Гарри умудрился укусить руку, зажимавшую рот, и Волдеморт отдёрнул её, вскрикнув от неожиданности.       — Что ты творишь?! — заорал Гарри. — Это твоя родная дочь!       — Что?! — снова закричала ошеломлённая Кей. — Том действительно мой папа? Папа, который бросил меня?! А где моя мама?       — Развяжи её, Том, — взмолился Гарри. — Я прошу тебя.       — О, так отрадно видеть, как ты о чём-то меня умоляешь, — злобно ухмыльнулся Волдеморт. — Я хочу, чтобы ты страдал. Чтобы ощутил, насколько может быть больно.       — Ты спятил! Я же с тобой, чёртов ты ублюдок! Я никуда не сбежал, я закрыл глаза на то, что ты сделал с Паулем и со своей душой! Я…       — Что с Паулем?! — заорала вновь Кей, перебивая Гарри. — Это мой жених!       — Да заткнись ты, глупая девчонка! — алые глаза полыхнули яростью, и в Кей полетело заклятие безмолвия. — Всё из-за тебя, Поттер, всё из-за тебя! Посмотри, в кого я превратился! В размазню, целующую подушки, на которых ты спал, и нюхающую твои ношеные рубашки. Я не помню и дня с тех пор, как встретил тебя в Италии, чтобы мои мысли не обращались к тебе! Ты, как ржавчина, сжирающая металл и портящая гладкое идеальное покрытие. Ты червоточина в вековом дубе. Ты моя гибель!       — Я могу быть твоим спасением, но ты эгоистичная сволочь! Отпусти Кей хотя бы и делай что хочешь!       Злость переполняла Гарри, как и магия, готовая выплеснуться из него и прийти на помощь. Послышался громкий треск, словно трещали кости, а не лопающиеся верёвки на теле. Гарри сбрасывал путы вновь и вновь, несмотря на то, что Том возвращал их обратно. Обнаженная беззащитная кожа тёрлась об одежду Тома и то появляющиеся, то исчезающие верёвки. Гарри обхватил его за шею, закинул одно бедро на таз и резко кувыркнулся на бок, тем самым сбрасывая с себя тяжёлое тело. Пригодились все-таки аврорские навыки.       Однако Том не сдавался, на голую спину посыпались осколки люстры, одеяло норовило связать ноги, и эти треклятые верёвки продолжали появляться. И только неукротимая злость не давала Гарри сдаться.       Что-то звенело и лопалось, вероятно, окна. Воздух пропитался магией. Летели искры, и было невыносимо жарко.       — Остановись! — задыхаясь, прокричал Гарри. — Что ты творишь?!       Какой-то тонкий звук выделялся в атмосфере шума и возни. Гарри решил, что это звенит в ушах. Звук отвлекал и раздражал, злил и даже заставлял размахивать кулаками. Каждый удар, приходящийся по телу Тома, приносил удовольствие.       Борьба продолжалась до тех пор, пока под ними не заходил ходуном пол. Тогда-то Гарри и догадался повернуть голову в сторону Кей, правда, ему тут же прилетел удар в челюсть.       Кей сияла. Верёвки на её теле сгорели и превратились в обугленное нечто, лежащее на полу. Звенящий звук оказался её визгом. Чёрные волосы встали дыбом, а детское тело сияло, — нет, горело! — ярким огнём. Казалось, что кожа растворилась в этом пламени, потому что сквозь неё просвечивали внутренние органы, и Гарри видел, как сумасшедше билось сердце.       Даже Том шокированно замер, и Гарри смог освободиться и кинуться к Кей.       Одно касание, и руку Гарри обожгло. Он с криком отдёрнул её, не зная, что делать.       — Агуаменти!       Поток воды, хлынувший на Кей, не погасил огонь, а только увеличил сияние.       — Не поможет, — выкрикнул Том. — Это Адский огонь.       — Как он здесь оказался? Боже мой, Кей, малышка, как мне помочь тебе?!       Он в панике бегал вокруг дочери, туша тряпками, обычной водой, заклинаниями, но Кей всё больше превращалась в нечто полупрозрачное, огненное, жуткое. Она рвала на себе волосы и выцарапывала глаза.       — Папочка!.. — оглушало звоном.       «Папочка!», звала Гарри приёмная дочь, в то время как родной отец стоял и просто смотрел, как она погибает в Адском пламени.       Наконец, сгорел защитный медальон на её шее, вплавляясь в остатки кожи и вызывая новый душераздирающий крик.       — Малышка! — Гарри в отчаянии кинулся к ней в попытке обнять напоследок, что-то сделать, что-то предпринять.       — Стой, дурень! — равнодушие Тома как рукой сняло, и Гарри отбросило от Кей невероятным по силе магическим выбросом. — Сгоришь вместе с ней, чёрт бы тебя побрал! Её не спасти, она в аду!       Кей буквально была в аду, детские черты исчезли, и теперь перед ними в огне горел маленький змееподобный уродец, выкрикивающий имя Гарри.       Но ад был не в Кей, ад находился внутри Гарри. Не существовало мест страшнее, чем его душа.       Не существовало дьявола страшнее, чем человек, стоящий рядом с ним, безразлично взиравший на смерть собственной дочери. Руки Волдеморта намертво вцепились в поникшие плечи Гарри, не давая совершить глупости. Иронично.       Острый, жалкий, звериный крик штыком вонзился в сердце и замер там — тревожно-скорбный.       За дверями их дома — красный ад.       Детский крик как напильник по кости.       Оставляя зазубрины.       Мир Гарри распался на миллионы осколков, как распадается личность психического больного. Он стал частью того маггловского кино, в котором всё и правда потеряно.       Что от него останется, если вся боль этого мира отступит, перестанет терзать его измученную душу? Пустота да надгробная плита с именем друга. Детские тапочки на резиновой подошве, да ползунки с вывернутым швом.       Боль предательства и леденящее отчаяние пронизывали всё, до чего дотягивался мёртвый взгляд алых глаз Волдеморта. Редкие тёмные всполохи, медленно кружащие в пустых безразличных глазницах, больше никогда не принесут ни тепла, ни любви. Только тлен. Только гниение.       Его глаза — теперь вестники смерти и холода.       Последний вскрик Кей перед смертью заставил Волдеморта вздрогнуть, но не от горечи потери, как сначала подумал Гарри. Волдеморт резко вдохнул, словно не хватало воздуха, согнулся, как от удара в живот, и сипло закашлял. Но через минуту всё прошло. Он выпрямился и взглянул на Гарри.       Кожа оставалась белой, но перестала походить на тонкую бумагу. Мелкие мимические морщинки в уголках глаз — тень былых улыбок и беззаботного смеха — разгладились. Лицо стало маской — идеальной, юной, но неживой.       — Ритуал завершен, — холодным металлом голоса ударил Волдеморт. — Спустя семь лет.       Пауза повисла в комнате.       — Я вновь молод и бессмертен.