Отче

      — Прекрасная шутка, — нервно рассмеялся Рон. — Была бы, если б не столько событий, связанных с этим уродом. Гарри, а твой любовничек любитель пошутить, но пусть выбирает темы тщательнее, ладно?       — Ты не понял, Уизли, — угрожающе произнёс Том. — Это не шутка.       — Что происходит? — напряжённо спросила Гермиона.       — Ладно, сейчас вам станет не смешно, — заявил Том и продолжил на парселтанге. — Ангиция, сюда.       Когда из соседней комнаты по приказу Тома выполз большой зелёный питон, на лицах Рона и Гермионы застыло одинаковое выражение — осознания и ужаса.       — Нагайна? — вскричал Рон.       — Ангиция, — ответил Том, поглаживая змею по голове. — Нагайна, к сожалению и прискорбию, погибла от рук вашего друга. А Ангицию, кстати, подарил мне Гарри.       — Гарри, — дрожащим голосом произнесла Гермиона, — я ничего не понимаю. Эт-то правда он? Мы не сошли с ума?       Внутри Гарри что-то разбилось вдребезги.       — Да. Это Волдеморт, — подписал себе смертный приговор, и мир стал напоминать калейдоскоп. Сотни кусочков стекла почему-то имели только один цвет — алый. Цвет крови.       — Но почему он так выглядит? — Рон всё ещё не верил.       — У меня абсолютно чистая и целая душа, молодые люди, — Том надменно поправил чёлку, которую стал укладывать на привычный ему манер сороковых годов.       Гарри скучал по растрёпанным кудрям. Даже по бороде скучал, показавшейся поначалу странной и неуместной на лице Тома Реддла.       — Остолбен…       Палочки из рук Гермионы, Рона и Гарри вылетели одним махом, оказываясь в руках Тома.       — Наглая грязнокровка, — прошипел Том. — Вам не справиться с Тёмным Лордом, детишки. Я изменился. Стал лучше, сильнее, опаснее.       — Том! — выкрикнул Гарри, опомнившись. Происходящее казалось страшным сном. — Подожди! Не надо, прошу тебя!       — И ты предатель! — жестоко усмехнулся Том. — Предал меня, рассказав только сейчас о моем возрождении, и предал своих друзей, не рассказав им сразу.       — Гарри, ты правда с ним?.. — лицо Рона исказилось в гримасе понимания и отвращения. — Я же всё правильно понял?       Гермиона стояла, застыв в ужасе, переводя взгляд с Гарри на Тома и обратно.       — Да, Уизли, — Том хищно взглянул на Гарри, приблизившись к нему. — Твой друг Гарри Поттер спит со мной. Да, милый? — ухватил Гарри за подбородок двумя пальцами. — Расскажи друзьям правду. Как мы любим друг друга, — нежно провёл по щеке холодной рукой.       — Мерлин… — пробормотала Гермиона.       — Он его чем-то околдовал, не иначе! — воскликнул Рон.       Гарри наконец отмер. Кажется, настал его Судный день. Пора во всём признаться.       — Рон, Гермиона, я должен вам всё рассказать. Это действительно Том Реддл, и он говорит правду. Я… я… л-люблю его.       Том победно ухмыльнулся.       — Меня никто не околдовывал, — Гарри умолчал про наркотики, в конце концов, они вызывали лишь похоть, а не любовь. — Это мой осознанный выбор. Точнее, любовь нельзя осознать, она приходит сама.       — Что ты несёшь?! — у Рона были абсолютно круглые глаза. — Как ты можешь любить Волдеморта? Убийцу своих родителей? Того, кто испортил тебе жизнь! Из-за него погибли Фред, Сириус, Люпин, Тонкс, Дамблдор и даже чёртов Снейп! Куча людей! За что мы боролись?! Ты себя слышишь вообще?! Нет, я уверен, ты под чарами, наш Гарри не может с серьёзным видом втирать эту чушь!       В устах Рона всё это действительно звучало бредом, даже сам Гарри понимал, но, к сожалению, правда оказалась горькой.       — Послушайте… — слова давались тяжело. — Просто поверьте мне.       Гермиона молчала. И это было ещё хуже.       — Поверить в вашу любовь?! — Рон задыхался. — Он не способен любить, очнись!       — Заблуждаешься, мальчик, — Том властно прижал Гарри к себе. — Нам с Гарри хорошо вместе. Именно благодаря моей любви к нему, я не убью вас сегодня, потому что вы его друзья. Но знайте, его сердце принадлежит только мне, — с этим словами он властно прильнул к губам Гарри, вовлекая в жёсткий поцелуй.       Гарри попытался оттолкнуть его, но хватка Тома была, на удивление, крепкой. Рон и Гермиона скривились в отвращении.       — Гарри, ты на его стороне теперь? — спросила Гермиона.       — Есть какие-то стороны? — поинтересовался Том, оторвавшись от Гарри. — Я разве сказал, что хочу войны? Нет, дети, я не хочу воевать. Я понял все свои ошибки, — внезапно голос Тома стал елейным, как раньше, на проповедях. — Если вы будете настроены мирно, то и я к вам с миром. Гарри уже понял, что я больше не принесу зла. Да, Гарри?       — Я… д-да, то есть, нет. Не знаю! — Гарри чувствовал, что ловушка захлопывается.       — Тебе никто не верит! — заявила уверенно Гермиона, на что получила полный снисхождения взгляд.       — Маленькая грязнокровочка, ты же умная девочка, пораскинь мозгами, — Том демонстративно поигрывал их палочками. — Если бы Гарри не верил мне, то давно рассказал бы вам. Ещё в первый ваш приезд в Италию. Он мог запросто сдать меня английским аврорам, пользуясь тем, что я потерял память, но не сделал этого. Как вы думаете, почему?       Последовало молчание, Гарри лихорадочно пытался собрать мысли в кучу и что-то предпринять. Том играл в свою игру, а Гарри находился в уязвимой позиции.       — Потому что верил мне. Потому что я изменился. Конечно, я не стал таким добряком, как Гарри, — Том позволил себе слегка улыбнуться. — Но я не собираюсь никого убивать ради мифических целей. Меня больше не волнуют магглы и грязнокровки. Меня волнуют лишь Гарри и его благополучие.       — Абсурд какой-то, — сказал Рон. — Я что, сплю?       — Я оставлю вас троих, — великодушно разрешил Том. — Пусть Гарри вам сам всё расскажет. Палочки заберёте потом.       Том действительно вышел из гостиной, и они остались наедине.       Молчание длилось долго. Никто не решался заговорить первым, тогда Гарри собрался с духом и произнёс:       — Ребят, давайте я начну с начала.

***

      Рассказ занял не менее часа, всё это время друзья перебивали Гарри изумлёнными и иногда гневными воскликами, Рон пару раз порывался ударить его, но Гермиона удержала мужа от рукоприкладства.       Гарри рассказал всё, опустив лишь интимные подробности, а также не распространяясь подробно о сектах и своих подозрениях.       — Нет, и всё равно невозможно в такое поверить! — не успокаивался Рон.       — Мне тоже сложно, — добавила Гермиона. — Но я верю, что Гарри влюбился в В… — она споткнулась на имени, — в Волдеморта, — Рона передёрнуло. — Я замечала ваши взгляды ещё в прошлую встречу, но не придала значения, думала, вы просто так сдружились. Если бы я знала, что ты гей…       — Я не гей, я бисексуал, — поправил Гарри, но тут же сник под её строгим взглядом.       — Даже этого я не знала. Иначе догадалась бы обо всём раньше. Том Реддл красив и харизматичен, в отличие, от Волдеморта. Обаятелен, начитан, эрудирован.       — Напоминаю, ты сейчас говоришь именно о Волдеморте, — перебил её Рон. — Ублюдке, что убил Фреда.       — Я помню, Рон. Мне тоже сложно, но… — Гермиона вздохнула. — Гарри наш друг, мы должны подумать над этим всем вместе. Гарри, скажи, что он задумал? Как ты видишь ваше дальнейшее будущее? Представляет ли он опасность для окружающих?       — Нет, у меня в голове не укладывается… — не унимался Рон. — Ты. Трахался. С Волдемортом. Спал с ним. Занимался сексом. Ебался. Видел его голым.       — Рон, он же не Волдеморт! — не выдержал Гарри.       — Как не Волдеморт! Я смотрю на него и вижу того безносого старого урода! Как ты мог лечь под него?! Из всех мужиков мира, или в этой блядской Италии, не нашлось лучше, чем он? Тут же одни горячие парни вокруг! Ну, наверное!.. Кто-то же должен был привлечь твоё внимание! Кто-то более достойный! Да любой, блядь! Только не он! — уже выкрикнул друг.       — Ну, вот такой я отвратительный! — вспылил Гарри, вскакивая с места.       Его трясло от напряжения, злости и обиды на самого себя. Почему он такой ненормальный? Рон прав: разве не мог он полюбить кого-то другого?       — Ты изменил Джинни из-за … из-за этого, — чуть не плача пробормотал Рон. — У меня нет слов.       — Успокоились оба! — гаркнула Гермиона. — Время назад не повернёшь. Гарри, что ты намерен делать?       — Я надеялся, что Тома можно исправить. И мне казалось, так и было.       — А ещё и дочь… Кей, — вспомнила Гермиона. — Столько информации, я не успеваю обо всём подумать. Значит, нужно как-то спасти её? Но разорванную душу не восстановить, ты же знаешь.       — Это вообще за гранью, — снова встрял Рон. — Он использовал свою дочь как овцу на заклание. Как ты можешь его любить? За что?!       — Любят не за что-то, Рон, — горько ответил Гарри. — Я и сам проклинаю себя. Проклинал и раньше. Думаешь, я не переживал по этому поводу? Думаешь, мне было легко принять свои чувства? Да я ненавижу себя! Но ничего не могу поделать, лучше бы я умер! Всем было бы проще!..       — Что ещё за глупости, — ответила Гермиона. — Наоборот, главное, что ты жив. А с остальным справимся.       Рон тоже приутих и тупо разглядывал стену.       — Я посмотрю, что можно найти про этот ритуал и как спасти Кей, — бодро заявила Гермиона. — Ты можешь быть уверен, что Том не хочет больше захватывать мир и убивать тебя?       — Конечно, я не могу быть уверен, — раздражённо произнёс Гарри. — С ним как на пороховой бочке.       — Он действительно любит тебя? Он умеет любить?       — До возвращения памяти я думал, что да, а сейчас… Я не уверен. Но ведь он всё тот же, верно? Я жил надеждами, что мы вместе сможем преодолеть прошлое. Я же смог!       Рон обречённо закрыл лицо руками.       Гермиона потянулась к Гарри и обняла его.       — Ты идиот, конечно, Гарри, и в ситуацию вляпался не самую однозначную, но я понимаю тебя… Помолчи, Рон!.. Я не доверяю Тому, но доверяю тебе. Мы поддержим тебя во всём, но сами тоже будем начеку. Я поищу информацию для спасения Кей, а ты определись: Том — друг или враг?       — Спасибо, Герми, — Гарри прижался к подруге, впервые за долгое время почувствовав, что не одинок. — Рон, прости…       — К Мордреду, — буркнул тот. — Мне кажется, я сплю. Не могу поверить в то, что услышал. И ни на йоту не верю Волдеморту. У него наши палочки!       — А как ещё мне заботиться о своей безопасности? — Том вошёл в гостиную.       — Ты что, подслушивал? — возмутился Гарри.       — И у стен есть уши, Гарри, — Том протянул палочки. — Берите. Видите, я совершенно безоружен.       Рон и Гермиона осторожно подошли и взяли свои волшебные палочки. Их настороженные взгляды не сходили с холёного лица Тома.       — Теперь послушайте меня, — спокойно сказал Том. — Конечно, вы отсюда не уйдёте просто так. Принесёте Непреложный, что никому не расскажете обо мне и не причините вреда.       — Нет! — бурно возразил Рон. — Где гарантии, что ты не станешь нападать на Хогвартс или Гарри?       — О, на Гарри я безусловно планирую нападать, но только не в том смысле, о котором вы думаете, — мерзко ухмыльнулся Том, наслаждаясь произведённым эффектом. — А насчёт остального, я, в свою очередь, поклянусь не нападать на вас и ваших близких, которых вы назовёте. Видите, я мирно настроен.       — Это ловушка!       — Я согласна с Роном, — кивнула Гермиона. — Мы не верим тебе. Меня пытала твоя верная приспешница, я ничего не забыла!       — Так и Белла мертва, — пожал плечами Том. — Тебя же я не пытал, девочка? Нет. А Гарри меня простил. Вам-то чего упираться?       Рон и Гермиона выглядели беспомощными, а Гарри замер истуканом, поймав некий ступор. Когда на него нападали, он всегда был решителен, но в такой ситуации Гарри не понимал, что делать.       Внутри царила двойственность чувств к Тому: он и не верил, и в то же время надеялся отыскать в нём хорошие стороны и вытащить их наружу.       Что там говорила миссис Рипплей? Слушай своё сердце? А что делать, если сердце велит поступить так, а разум иначе?       Гарри на секунду прикрыл глаза и вздохнул.       — Герми. Рон, — обратился к друзьям. — Спасибо, что не бросаете меня. Я хочу вас попросить в последний раз: дайте нам шанс. Не Тому, а нам. Нашим с ним отношениям.       — Ты себя слышишь? — Рон, похоже, не собирался мириться с этим.       Гермиона лишь нервно кусала губы.       Гарри знал, что они согласятся.       Гарри понимал, что поступает глупо.       Гарри видел самодовольную улыбку Тома.       Гарри верил, что сможет спасти его своей любовью. Потому что Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине;  все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.  Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.       Лишь у любви есть шанс исправить оступившегося. Ни война, ни философия, ни земные блага не направят на путь истины. Только любовь. А её у Гарри в избытке.       Это был самый глупый поступок в его жизни.       И всё же он сделал именно так.       Он подарил Тому Реддлу шанс. Которого тот не получил ни от матери, ни от отца, ни от приюта, ни от Дамблдора. Гарри, наверное, был единственным человеком, поверившим в Тома. Никто не верил, и что вышло из этого? Может, пора действовать по-другому? Никто не любил Тома искренне и чисто. Директор говорил, что живущие без любви достойны жалости. Он не согласен. Живущие без любви должны обрести её.       Гарри поможет Тому в этом.

***

      Рон и Гермиона вернулись в Англию, обремененённые Непреложным обетом, разочарованные в друге и встревоженные новостями. Гарри смотрел, как вздымаются последние крошки пепла в камине, и чувствовал тяжесть в сердце. Нет, он не жалел о произошедшем, зная, что поступает правильно.       Единственной непростительной ошибкой стала измена Джинни — то, за что будет корить себя до самой смерти. В остальном, он волен поступать, как хочет.       — Ты сегодня доказал, что действительно любишь меня, — Том незаметно подошёл сзади и прикоснулся холодными губами к шее.       — Я выбрал тебя вместо друзей, — грустно сказал Гарри.       — Да. Меня это возбуждает.       — Ты невыносим.       — Я тоже тебя выбрал, — многозначительно произнёс Том, разворачивая Гарри к себе лицом. — Двадцать с лишним лет назад.       Он откинул волосы со лба Гарри и провёл пальцем по несуществующему более шраму.       — Ты не хочешь попросить прощения? — Гарри убрал руку со лба.       Том, кажется, удивился.       — Ради тебя я приукрасил правду перед своими друзьями.       — Я не просил об этом.       — Не чувствуешь себя виноватым в том, что мои родители погибли от твоей руки?       Том устало вздохнул.       — Я никогда не виню себя за то, что нельзя исправить. Глупое бесполезное чувство. Попробуй так же. Увидишь, жить станет легче.       — Это другое, Том.       Гарри отвернулся.       — Ты знаешь обо мне всё, — бесстрастно ответил Том. — И остаёшься рядом, несмотря ни на что. Я — единственный, кто тебе дорог, и я позабочусь, чтобы впредь так и оставалось.       Губы коснулись губ, и Гарри пропал. Как и всегда.       Он слишком долго смотрел в глаза тьмы, и теперь тьма ответила, отравляя сущность. Это была чужая тьма, но он был наедине с ней целую вечность, потому тьма не отпускала. Гарри хотел бы подняться со дна бездны, из самых тёмных и грязных глубин, но не в силах выиграть эту новую войну. Не извечную — между Светом и Тьмой, а войну с самим с собой.       Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя (Ион.2:6).       До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада (Ион.2:7).

***

       Длинный, острый, раздвоенный язык медленно проникает между губ и заполняет весь рот. Гарри стонет, несдержанно и пошло, изнемогая от предвкушения. Он сам обхватывает чужой язык, посасывая и лаская его. Именно этим хотели его напугать? Тёплым влажным языком, который хочется ощущать у себя во рту? Ну и что, что он не похож на человеческий? Да — длинный, да — немного иного цвета. Гарри обязательно подумает об этом попозже.       Штаны почти трескаются от набухшего в них члена, яйца гудят, а соски изнывают от касаний ледяных костлявых пальцев. Длинные ногти полосуют кожу, оставляя алые следы с бусинками крови. Лицо измазано слюной, что можно задохнуться. Гарри стонет и извивается в бледных тонких руках Волдеморта, трепещет, как и его душа, в тщедушном для неё теле.       Душа рвётся наружу, рвётся к нему — монстру.       Гладкое безносое лицо близко и слишком опасно, но Гарри не может остановиться, чтобы не ласкать вертлявый язык, приносящий удовольствие.       Наконец, язык покидает рот, сменяясь толстым бледно-синим членом, источающим яркий аромат мускуса. Член тыкается в мокрые припухшие губы Гарри, вынуждая впустить его глубже и дальше.       — Моя змеиная ипостась не может насытиться твоим трепещущим телом, — шипит Волдеморт, покрываясь дрожью наслаждения и желания. — Я буду брать тебя до тех пор, пока от истинного тебя не останется ни грана. Я буду вкушать тебя, как самый сладкий запретный плод с древа познания. Я украду все созвездия мурашек на твоем стройном теле, страдая от того, что не могу избавиться от змеиной чешуи.       Гарри поднимает мокрые глаза.       Волдеморт хмурится, красные глаза с вертикальным зрачком темнеют.       — О, твоё желание снисходит до отвращения. Боишься меня. Бьёшься подо мной, — Волдеморт одним движением укладывает Гарри на живот и входит в него сзади, — как насекомое под колпаком, пока в моём сердце закипает гнев, смешанный с бессилием. Почему не можешь любить меня такого? Наш союз отвратителен тебе? Мнишь себя ангелом, в то время, как я змея? Но ты не ангел, милый. Тёмная сущность давно поглотила твою бело-золотистую ауру, оседая дымом и пеплом преисподней на твоих непослушных волосах. Пепел белеет на них седой прядью. Отвергая меня, убегаешь от себя.       Гарри нестерпимо тяжело. Стальные кольца змеиного тела сдавливают грудь. Слышится треск костей, и боль заполняет нутро.       Дикий крик пронизывает пространство.       — Услада для слуха, — сладострастно причмокивает Волдеморт.       Сахарный пурпур уст Тома навсегда застывает снежным адом тонких губ Волдеморта. Блеск тёмных глаз отливает синим, как небо ненавистного Эдема, сменяясь кроваво-красной сутаной преисподней.       Гарри трогает себя за рёбра, утопая в крови, хватается за ещё бьющееся сердце, выдыхает облако пара, покидающее его вместе с душой, воет прямо в хладнокровное белое лицо, и этот вой разносится по райскому саду, навеки застывшему под слоем снега.       Он проснулся от собственного крика в холодном поту и на мокрых простынях. Тома не было, и его место давно остыло.       Гарри, дрожа от холода, встал с постели и накинул тёплый халат. Ни записки, ни сообщения на телефоне не обнаружилось.       Очевидно, Том ушёл давно, пока Гарри крепко спал.       Его передернуло при воспоминании о сне, а тошнота подкатила к горлу.       Он налил в стакан воды и жадно выпил.       Дверь чуть скрипнула. Гарри вздрогнул, оборачиваясь.       На пороге стоял Том с коробкой в руках и странно улыбался. Лунный свет оттенял чёрные кудри и почему-то искрился алым в глазах. Черты лица выглядели восковой маской, а кожа в сумеречном свете казалась слишком бледной.       Он шагнул вперёд. Острые скулы будто стали ещё острее, а ямочки на щеках исчезли. Карминовые губы очертились ярче.       — Ты выглядишь испуганным, — сказал Том.       — А ты невыспавшимся, — ответил Гарри, подозрительно вглядываясь в него.       — Я принёс тебе кое-что, — он протянул коробку.       — Что это? — коробка оказалась тяжеловатой.       — Это наглядный пример того, что ты принадлежишь только мне, — от Тома веяло безумием. — Мой Гарри Поттер. Моя судьба. Моё предназначение. Фатум. Моё пророчество. Моя душа. Я сделаю всё, чтобы ты остался со мной вечность. Только ты и я. Сквозь века и вселенные. Хронос станет нашим покровителем.       — Что ты несёшь? — Гарри поставил коробку на стол и стал развязывать ленту. Сердце сжалось в тревожном предчувствии.       Развязав узлы, он вскрыл картон и заглянул внутрь.       Дикий крик, словно сон ещё не закончился, гулко разнесся по комнате.       — Я поцеловал его, Гарри, каюсь. Но не мог же я допустить, чтобы чьи-то губы касались только тебя. Мы вместе, и у нас всё общее.       Кармин на губах Тома оказался кровавыми мазками, а в коробке лежала отрезанная голова напарника.       Пауль невидящим взглядом оставил ожоги на глазах Гарри.       — Поцеловав его, я поцеловал тебя, — шептал Том сумасшедшие фразы. — После смерти, конечно, не ревнуй. У него на губах остался мой последний поцелуй.       Посиневшие губы Пауля были измазаны кровью, а широко открытые глаза продолжали обжигать Гарри.       — Ты слаще, — прошелестел Том. — Что ты в нём нашел? Не понимаю. У тебя должен быть только я. Друг, брат, отец, наставник, любовник — я заменю их всех.       Гарри резко обернулся к Тому. Чёрные глаза больше не были чёрными, алый цвет полностью затопил радужку.       Бледная кожа никогда раньше не выглядела такой бледной. Отдающей холодом.       Никогда раньше, кроме прошлого.       Никогда, кроме той жизни, где Том был Волдемортом.