Знакомые лица

Ты говорила: «Не принимай ЛСД, если

Ты не хочешь измениться так, как оно изменило меня»

      Черри приехала в скверном настроении. Оно было и неудивительно — тащиться из одного конца города в другой под непрерывным дождём, да что уж, ливнем, было тем ещё занятием.       — Ух, сисечка, надеюсь, ты на такси, а не на моцике? — поинтересовался Энджел, встретив подругу в холле для посетителей.       — Такси, канешн, — промурлыкала она и поставила на стойку регистрации привезённые пакеты с кое-какими вещами для Энджела на проверку медперсоналом.       Энджел проследил за действиями работника: женщина в сероватом медицинском костюме явно не первого года ношения принялась просматривать передачку на элемент опасных и жизнеугрожающих объектов, — и, ухмыльнувшись, нарочито громко спросил у подруги:       — Ты взяла те дымовухи, о которых я тебя просил? А флешки? И пару баллончиков с краской? Ты же меня знаешь, если и бежать, то красиво. М, чуть не забыл, а ангельский порошочек тоже прихватила? Я надеюсь, тебе не пришлось засунуть его в за... — он запнулся, поймав на себе взгляды: грозный — медсестры, и недоумённый — Черри.       Она пару раз похлопала глазами, нервно хохотнула, подыграла Энджелу, одобрительно ответив на каждый его вопрос, а как только медсестра утратила к шутникам всякий интерес, поправила мокрую косуху, бойко (даже несколько грубо, чем насторожила Энджела) вздёрнув её за лацканы. Капли моросящим дождичком взметнулись в воздух и росинками осели на окружающую её поверхность.       На свежей светло-розовой футболке Энджела образовалось небольшое поле, устланное мелкими потемневшими от воды точками. Он улыбнулся одним краешком рта, поняв к чему был этот фокус-покус с курточкой. «Один — один, сисечка».       — Теперь-то я нормально выгляжу? — спросил Даст, вспомнив её замечания по поводу его внешнего вида.       — Ни хера. Но по крайней мере это уже лучше того, что я видела в прошлый раз, — она утвердительно покивала головой, выразив похвалу и гордость за друга.       Теперь Энджел подтянул и второй краешек рта, образовав полноценную улыбку.       — Чё там город? Скучает по мне?       — С хуя ли? Записи с твоей голой жопой пестрят на каждом сайте. Удивляюсь, как у них руки не устают...       — Ну бля... Вообще-то могла бы и припиздеть.       — Энджи, настроение у меня не то. Сегодня я могу разве что отпиздить.       — О, я так понимаю, лучше нам не натыкаться на того старомодного милашку.       — Ну, если ему жить не надоело...       — Ваши сумки, — объявила медсестра и, пододвинув их к воркующим друзьям, принялась заполнять журналы.       — Спасибо, милая, — отсалютовал ей Энджел и, схватив в охапку картонные пакеты, в компании Черри пошёл в сторону наркологического отделения.       Длинный служебный коридор протянулся вперёд. Пустой, с двумя приваренными к полу скамьями, парой-тройкой плакатов на стене, агитирующих за ЗОЖ и борьбу с наркотиками («наркотики — это кака, фу-фу» — всякий раз думал Энджел, проходя мимо этих рисунков), дверьми сестринской комнаты, комнаты сестры-хозяйки, ординаторской и, наконец, кабинета заведующей отделением, что по совместительству занимала ещё и должность главного врача, в чьём кабинете сидела очень редко, зачастую отдавая предпочтение своим маленьким, миленьким психам.       В само отделение, что находилось за большими двустворчатыми дверьми, Черри заходить было нельзя. Она осталась ждать его в коридоре, а сам Энджел, возясь с пакетами, вновь был вынужден пройти через локальную (вторую, мать её, по счёту) проверку. Осматривал вещи здоровый симпатичный санитар. Этот же пидорок (так его называл Энджел как за спиной, так и в лицо) имел возможность засунуть палец в прямую кишку Даста при его поступлении в отделение, о чём тот не забыл напомнить, в очередной раз смутив крепыша.       — Ещё свидимся, пидорок, — подмигнул ему наркоман, когда тот поспешил отнести его вещи в комнату хранения, и вернулся к Черри.       — Чё ты так долго? — пожурила она его, отлипнув от стены.       Следы лопнутого пузыря от жевательной резинки обложили губы, с которых девушка старательно пыталась отодрать остатки зубами.       — Хотел отсосать милашке, но он оказался импотентом, — отмахнулся Даст.       — Бедняжка, — иронично вздохнула Бомб.       — Ещё немного справа над верхней губой осталось. Да, вот там, ага.       Черри содрала остатки жвачки и, выплюнув её на ладонь, прилепила к внутренней поверхности ближайшего подоконника. Из кармана косухи достала свежую, предложила Энджелу на пару, но тот отказался, напомнив о санитарах и тем более старшей медсестре Вегги, которая периодически устраивает генеральные проверки и не сочтёт лишним заглянуть в рот каждого психа, предварительно обнюхав его со всех сторон.       Они вышли в холл для посетителей. В его центре на круглом пошарпанном кожаном диванчике спиной к ним сидела покачиваясь одинокая Клементина. Наркоманка со стажем, помнил Энджел, любительница ЛСД, которая на всех их общих сходках всегда сидела тише воды, ниже травы, изредка бросая в воздух дохлый одной себе понятный шепоток. Сегодня она была немного взволнована. Её голова с блёклой рыжеватой копной волос, тронутых сединой, ходила взад-вперёд вслед за её тощим телом, укутанным в старый потрёпанный кардиган.       Черри бросила на Энджела вопросительный взгляд, мол, она всегда такая или только сегодня? Даст неопределённо пожал плечами, не желая отвечать на этот вопрос, и, планируя долго не задерживаться в этом месте, попытался как можно тише увести подругу подальше, однако как назло сегодня слух этой женщины впервые не подвёл её, заставив обернуться на звук их шагов.       — Стой, Ангел! — окликнула она Даста, вскинув в его сторону руку. Ткань кардигана сползла с её костлявого плеча, обнажив давно затянувшийся рубцом колодец в сгибе локтя. — Ангел, ты был прав, он существует! Вчера я разговаривала с Богом. Он пришёл ко мне в темноте, без лица, с длинными синими волосами и уродливым телом, но такой добрый и вежливый. Он сказал мне, что я умница, что пришла сюда, ведь здесь меня научат летать. Меня научат, и я стану бабочкой. Да, я стану бабочкой и взлечу над крышами домов. Я увижу мир сверху, он раскинется передо мной, как горстка семян на ладони...       Её нездорово блестящие глаза внезапно померкли, и она, словно выполнив основное своё задание — передать Энджелу важную весть от самих богов, в которых верила и с которыми имела честь пообщаться тет-а-тет, потеряла к слушателям интерес и вновь вернулась на место, продолжив покачиваться взад-вперёд.       — Вау, у кого-то, гляжу, крышу капитально снесло... — протянула Черри, удивлённо уставившись на наркоманку.       Энджел недовольно поджал губы, взял Черри под локоть и, сменив тему разговора на более приятную, постарался как можно скорее оставить эту безнадёжную женщину позади. Пока она ела наркотики, наркотики жрали её мозг, и надо отдать должное, жути она нагнала на него что надо. От одной мысли, что он мог стать таким же, как она, что он мог сидеть сейчас вместо неё на этом диванчике и разговаривать со своим «богом», ему становилось не по себе. Его бросало в холодный пот, а внутри всё предательски скручивало в тугой узел, пока Черри что-то продолжала говорить.       — Ага... ага... — бездумно отвечал он, кивая головой, а когда оказался в палате, то даже и не помнил, как попрощался с подругой и очутился в ставших ему родными стенах.       Хаск читал какую-то книгу, лёжа в своей койке. Замечал ли он эти странные перемены в поведении Даста? Наверное, да. Беспокоило ли это его? Может быть. Почему не реагировал на него? Не хотел вторгаться во внутренний хаос. Ну, наверное, не хотел... А может он всё же попробовал пару раз воззвать к его разуму, но Энджел, погружённый в свои мысли, этого не заметил? Тоже не было исключено. Впрочем, как бы он ни старался сейчас думать о ком-то другом, слова, сказанные Клементиной, не покидали его, крутясь на языке отвратительным, тихим и пугающим:       «Я стану бабочкой...»

***

      Этот день настал. Не для Энджела, конечно, но он хотя бы воочию сумел поглядеть на этот ритуал выписки, о котором все так оживлённо твердили, сидя в столовой или пересекаясь в общем коридоре перед доской почёта.       Выписывали Пентиуса.       С улыбкой до ушей он стоял за накрытым столом в окружении приятелей и медицинского персонала и, всё ещё не веря своим глазам, перебегал восторженным взглядом от одной головы к другой. Чарли лучезарно улыбалась ему, разделяя его чувства и этот момент так, словно она приходилась ему не врачом, а близкой подругой. Подобное было Энджелу не понятно. Нет, не само понятие поддержки друзей, посторонних, левых, нет-нет, это всё фанаты, его удивлял этот странный блеск в глазах инженеришки. А ведь тот наркоманом никогда и не был. И, как поговаривали между собой сотрудники, состояния декомпенсации у него уже не наблюдалось.       — И всё же... Что это, мать его, такое? — бросил он невпопад, совершенно позабыв об окружении.       Хорошо, что его никто не услышал (или просто сделали вид, что не услышали?). Эти психи радовались, потому что надо было радоваться, натягивали улыбки, потому что это делала мисс Я-Рада-Что-Помогла-Тебе, в надежде получить от неё такую же поддержку и одобрение. Много, много одобрения и ласковых слов, воздушных поцелуев в зад и... просто внимания.       — Не завидуй, — сделал замечание появившийся из ниоткуда Хаск.       Энджел повернул к нему голову, задаваясь вопросом «и давно он тут стоит?».       Хаск ответил сразу же, но не на этот вопрос:       — Ты слишком громко думаешь. Лучше радуйся вместе с этими... — он запнулся, а затем прикусил язычок и недовольно вздохнул: — Ну ты понял, чё надо делать...       Сперва Энджел подумал, что Хаск пытался подобрать нейтральное описательное слово, чтобы, как говорится, мягче выразиться, но, потом, проследив за его взглядом, он понял, что ни фига не было это связано с вежливостью. Рядом с Чарли стоял Аластор и со своей фирменной жутковатой улыбкой глядел через монокль на них, в частности на Хаска, очень, очень редко моргая.       Даст раздражённо закатил глаза и натянул ехидную улыбку. Папочка в красном пиджачке наблюдает, так и пусть увидит его довольным. Как только психиатр потерял к ним всякий интерес (нет, интерес, конечно, он не потерял, только сместил его на других пациентов), Энджел стёр с лица усмешку и вновь принялся внимательно всматриваться в развесёлого Пентиуса. Вот он берёт в руки кремовый торт и перед тем, как триумфально откусить его, произносит какую-то речь, благодарственную и воодушевлённую, такую, от которой у Энджела всё внутри сводит и поднимает комом выше, к горлу, накатывая первые слёзы в уголках глаз. Нет, он его не слышал, да и слушать-то не хотел, но что-то внутри отчаянно отзывалось на его слова. Какое-то неясное чувство, давно захороненное под грудой неприятных воспоминаний.       — Он такой довольный был, прям светился как лампочка. Интересно, какой наркотик может вызвать такой эффект... — поделился Энджел своими наблюдениями с Хаском, уже сидя на койке в палате.       Сосед потёр зачесавшийся глаз и, заложив руки за голову, горько прыснул, уставившись в потолок:       — Не сравнивай его состояние с кайфом. То, что он испытывает, таким, как мы, не доступно.       — Это ещё почему?       — Потому что он псих, а мы наркоманы. В отличие от нас он мозги свои ядом не травил. Они у него по-другому работают, сечёшь?       — Думаешь, дело только в этом?       — Отвечаю.       Снова прозвучало безэмоционально. Вроде сидит рядом, мыслями тут, а душой словно в прострации. «В просрации», — колко подумал Энджел и подскочил с кровати, заявляя:       — А я докажу тебе обратное! И если я смогу, то ты поступишь так же.       Хаск глянул на него как на идиота.       — Это чё, типа, мотивационная речь? Какая-то она у тебя коротенькая...       — Не смешно, Хаск. Сейчас действительно хреновый повод для шуток и сарказма.       — Ты что... О... Ну хорошо, я принимаю вызов, — Хаск поднялся с постели и протянул Энджелу руку.       Даст нахмурился. Вот чего-чего, а делать что-то на спор жуть как не хотелось. Чувствовалось в этом некое принуждение, как при первой пробе наркоты в обществе наркоманов и барыг, так и твердящих «да ничё не будет от одного раза», но раз идея была его, а убегать поджав хвост было не в его стиле, то он, стиснув челюсти, скрепил их договорённость мужским рукопожатием.       — Ого, а ручка у тебя стала крепче, — довольно хмыкнул Хаск.       Энджел раздосадовано фыркнул. Разбить было некому — ответственность взял на себя он и, оставив Хаска в покое, взялся за глянцевый журнал, привезённый Черри.

***

      — Ты снова выбился в топ. Так здорово видеть тебя на первом месте, Энджел, — похвалила его доктор Морнингстар, озаряя своей немеркнущей улыбкой.       — Агась, пасибки, — несколько меланхолично ответил Даст.       Сидеть в кресле пациента в этот день было тяжеловато. На плечи то и дело давила невидимая ноша, грузом стягивающая его вниз, вопреки всем его попыткам держать спину ровно. Это, к сожалению, не убежало от проницательных глаз врача. Улыбка её стала заметно у́же, а брови сострадательно изогнулись.       — Видела твою реакцию во время прощания с Пентиусом, — внезапно озвучила она.       Даст отвёл взгляд в сторону и принялся потирать шею, словно массировал её после сна, проведённого в неудобной позе. Отвечать не решался.       Доктор Морнингстар продолжила:       — Вы не были друзьями, но тебе всё равно грустно от того мероприятия. Ты хочешь выписаться...       Она не спросила — заключила. Даст поджал губы, представив в голове момент собственной выписки, и скривился, поймав себя на мысли об отвратительном тягучем чувстве, которое охватит его, стоит ему лишь переступить порог лечебницы, и вновь опустит на самое дно со словами: «Я стану бабочкой...»       Он зажмурился, выдохнул, собираясь хоть что-то сказать, но Чарли не унималась:       — Энджел, я искренне хочу тебе помочь. Три недели позади. Осталось немного и скоро ты сможешь снова жить полноценной жизнью. А с твоими успехами ещё и возможным станет ускорение оставшегося этапа курса. Нужно лишь немного приложить усилий, закрепить то, что мы с тобой прорабатывали всё это время, и, я уверена, ты сможешь отказаться от наркотических препаратов.       — Я не хочу, — раздалось так решительно и внезапно, что доктор оцепенела.       Она пару раз моргнула, явно переваривая эту информацию, а Энджел, всё ещё не веря в то, что произнёс это вслух, вжался в кресло, со смесью смущения и раздражения глядя в сторону.       — Ты не хочешь продолжить лечение?.. — тихо, поражённо спросила врач. Однако Энджел услышал в её голосе некую обиду, смешанную с укором. Или ему показалось?..       — Нет, — вновь резко ответил он и, просипев, борясь с внезапно нахлынувшим на него стыдом, объяснился: — Я не хочу, чтобы вы меня выписали раньше времени. Более того, я хочу, чтобы вы выписали меня ровно в тот момент, когда я буду сиять так же, как и этот псих. Он ведь был счастлив, да?       — Да, но это затянется на...       — Мне плевать. Я дополнительно оплачу своё пребывание, или как у вас тут принято его называть, лечение, только сделайте меня таким же, — твёрдо убеждённый, он вперил в неё взгляд, полный не то решимости, не то отчаяния.       Он и сам не знал, чего в нём было больше, что он в самом деле испытывал в тот момент — желание стать лучше или животный страх перед слабостью и её последствиями, но что-то в нём неотвратимо поменялось. Что-то, что заставило его усомниться в правильности и нормальности всей его жизни до момента исцеления и запустило весь этот каскад мыслей. Быть может, это и был тот самый первый этап, о котором так талдычила доктор?       — Я тебя услышала, Энджел, — вкрадчиво ответила она. Лицо её вновь озарила улыбка.       «Боже, она что, сейчас расплачется?» — Даста смутила подобная реакция на его умозаключения, однако чему тут удивляться? В этом здании нормальных людей нет, даже среди персонала затесались неадекватные, но что поделать, когда весь мир безжалостно летит с катушек? Верно, тормозить хотя бы самого себя.       Он кивнул и, мягко улыбнувшись с целью передать ей то самое заветное «не кисни, док, теперь я тебя не подведу», спросил у неё разрешения вернуться к себе в палату. Она не стала его задерживать — вновь похвалив за принятое решение, отпустила. И только в дверях он попросил её ещё об одной важной вещи, прошептав надтреснутым голосом:       — Пожалуйста, называйте меня Энтони.