Малыш Мо, дай мне шанс

Как тяжело поставить точку, Заставить сердце все забыть,

Отрезать от него кусочек, И дальше жить, но не любить.

Все будто мигом падает глубоко внутри, с душераздирающим треском ломая за собой кости и сминая все органы. Ещё немного, и у Мо потекут слезы. Он ждёт ответа по ту сторону трубки, но слышит лишь тишину. — Блять, Тянь! — Он почти кричит, или это уши заложило? Лёгкие стягивает — кажется, ещё чуть-чуть и он просто не сможет дышать. А глаза застилает плотной пеленой слёз, которые начинают течь по щекам, медленно капая на одежду, ровно до того, пока не слышится тихое: — Жив я, жив. И Мо глубоко вдыхает, голова идёт кругом. Ему кажется, что он сейчас свалится на землю. Резкий приток кислорода дурманит, как доза чего-то запрещённого, и Шань пытается вернуть дыхание в норму, не слушая, что там ему говорит Хэ, и срывается с места. Ноги ведут его сами, что-то необъяснимое нашептывает, куда идти, и он бежит. Бежит как угорелый. За ним словно стая бродячих, голодных собак гонится, готовая в любой момент схватить свою жертву и разорвать на клочья. Он бежит, не видя и не слыша ничего вокруг, мир теряет свою важность для Гуаня, всё, что его сейчас интересует, — уебок по ту сторону трубки, которого избила шайка Ли. Хотелось разбить стопку кирпичей о голову этого чертового змея, оторвать ему руки, ноги и все конечности, похоронить живьём. Сделать хоть что-то, чтобы ему стало больно, так же, как сейчас изнутри разрывает Мо. Он не избит, цел, здоров, но грудина тянет, воздуха не хватает, ноги сводит — это одни из самых ужасных ощущений, когда хочется быстрее, а всё будто против тебя идёт, мир никак не хочет поддаваться и давать тебе перерыв хоть на каких-то ебанных десять минут — добежать, увидеть мажорика живым и обнять. Сжать до хруста костей и никуда не отпускать. Носом уткнуться куда-то в район шеи, втянуть запах чужого тела и позволить себе дать слабину. Позволить Тяню обнять в ответ, коснуться тела, прижимая ладонь к спине, поглаживать по ней успокаивающе. Мо готов позволить ему сейчас всё. А потом самому набить ему лицо, за то, что вообще подставился и позволил себя избить. Стены Шаня падают, рассыпаются. Волнение за жизнь Тяня даёт ему это понять. Знакомые улицы мигают перед глазами пятнами, бросаются резко в глаза вывески и плакаты дурацкие, пока он не натыкается на тьму подворотни и голос Хэ-младшего слышно уже не только в трубке мобильного телефона, но и вживую, он говорит всякую херню в попытке успокоить. Говорит, чтобы Гуань не бежал к нему, мол, всё будет хорошо, он доберётся сам. Но, прикрывая пальцем микрофон, он безбожно кашлял, что аж у Рыжего грудину стягивало. — Тянь… — Телефон убирает от уха, рука опускается вниз, вдоль тела, мажорик поднимает взгляд, его рот приоткрывается и закрывается. Он хочет сказать что-то, но все слова вылетают из головы. И заливается очередным приступом кашля. Гуань срывается с места, оказываясь рядом. Глаза все еще горят от выступивших ранее слез, а в грудной клетке сжимается все, стягивается плотным узлом. Это сравнимо с ударом под дых, когда ты теряешь возможность дышать. Он сжимает Тяня в объятиях, слепо тычется носом, как маленький котенок, и хватает губами воздух в попытке избавиться от подступающей истерики. — Малыш Мо. — Всё-таки начинает говорить Хэ, нервно закусывая свою губу, пока его голос срывается на хрип. — Я же сказал, что сам справлюсь. — Сам?! И от этого нервного вскрика у Тяня поперёк горла ком встаёт, его Рыжик позволил себе сорваться на слёзы, сам стянул в объятиях и держит. Он замолкает, не отвечает, ведь определённо не смог бы сделать ничего — позвонил первым делом даже не в скорую помощь, а Шаню. Рука обессиленно поднимается, впутывается в колючий ёжик волос, стараясь аккуратно поглаживать в попытке успокоить, внушить непробиваемую мысль — с ним всё хорошо, жить будет, подумаешь, толпой избили. Шань отстраняется, переводит взгляд на телефон и быстро набирает номер. Звук гудков бьёт по барабанным перепонкам, пока кадык нервно дёргается. Вызов принимают, и Рыжик облегчённо выдыхает.

***

— Чэнь. — Хуа Би зовёт его уже минут пять, не меньше, пока старший Хэ безотрывно смотрит в стену излюбленного бара перед собой. Светловолосый хлопает друга; товарища; босса — и всё это один человек — по плечу, всё же привлекая на себя внимание. Усталый и поникший от жизни взгляд падает на него, и Би складывает руки за спиной. — Это был тот самый Ли. Змей. Кажется, прошлого раза ему было мало. Мужчина ведёт плечом, немногозначно хмыкает, обводя пальцами ободок стакана. Пора было действовать по-взрослому — когда твоего младшего брата избивают до полусмерти в подворотне, наступает тот самый момент, когда желание отомстить, наказать и проучить берет верх. Просто так оставить все на самотёк он не может, не такой человек. Не такие принципы и подобную хуйню ни в коем случае нельзя было спускать с рук. А вот сравнять с асфальтом, заставить собственноручно себе могилу копать — самое то. Хэ мрачно улыбается, пока Хуа поджимает губы. Не к добру это все, не к добру… Крепко сжимает руку на плече Чэня, пока он откидывает голову назад, упираясь затылком в напряженный живот своего товарища и давит пьяную, но не менее мрачную лыбу, от которой по коже скользили мурашки, сравнимые лишь с теми, которые от морозного ветра появляются, несут за собой дрожь конечностей. Хуа вопросительно приподнимает бровь, ожидает, что ему скажут. Хэ шепчет одними губами, прикрывая глаза: — Отвези меня домой. Хуа кажется, что еще немного, и Чэнь вырубится прямо в его руках, придерживающих за талию и прижимающих разгоряченное от выпитого тело ближе. Он глубоко втягивает прохладный вечерний воздух, оглядывает полотно темно-синего неба, покрытого маленькими белыми точечками — звездами. Небо чистое, ничего лишнего обзор не перекрывает, а месяц только начал расти, заполняя собой всё большее пространство с каждым днём. Сейчас же была лишь тонкая закругленная линия, разделяющая два ряда маленьких огоньков. Сажать выпившего человека на мотоцикл сложно, особенно когда ты это делаешь в одиночку, но Би не был бы собой, если не смог бы этого сделать. Широкие ладони с силой сжимаются в области его торса, острый подбородок утыкается в плечо, а с губ срывается что-то неразборчивое — единая каша из множества слов, которые мешались между собой, образуя какие-то новые и непонятные слова. — Только не блевани. — Всё, что говорит Хуа перед тем, как двинуться с места, растворяясь в огнях города на черном, сравнимым с цветом вороньего крыла, мотоцикле, пока Чэнь качал согласно и понимающе головой, притираясь своим лицом к коже, скрытой под одеждой. Хоть темнота давно окутала улицы, город далеко не спал, люди, как муравьи, бегали по своим делам: кто просто без дела мотался туда-сюда ради кайфа или еще чего; кто спешил на вторую-третью-четвертую и тому подобное смены, чтобы прокормить себя; а кто просто рассматривал красоту горящих огней, своей яркостью бьющих по глазам. Хуа давно не мог себе позволить такую роскошь — без дела шататься по улицам ночами напролет, ведь работа не позволяла. Оставлять одного Чэня было из разряда русской рулетки — никогда не знаешь, в какой момент он позвонит и попросит приехать: выпить с ним; просто посидеть; поговорить о жизни; домой забрать или еще тысяча и одна причина неожиданного звонка. Как бы Би не матерился, каждый раз он заводил мотоцикл, срывался с места и летел прямиком по названному адресу, не теряя ни секунды. И сегодня, как только ему позвонил друг, долго молчал в трубку, а потом сообщил про Тяня и о произошедшем… Мужчина сорвался сразу, отложил назначенное свидание с милой дамой, в том числе и все извинения, на потом. Переступая порог бара, он уже знал — Чэнь будет пьян или, как минимум, под градусом уж точно. Темнота улиц поглощала их удаляющиеся силуэты. Чэнь заснул, все так же крепко держась за Хуа, к слову, разбудить его так и не удалось. Ему пришлось тащить эту ношу на своих руках до кровати.

***

— Тянь! — Цзянь залетает в палату, за малым не выбив дверь с ноги, и, размахивая руками во все стороны с привычной жестикуляцией, почти кричит. — Черт возьми, как ты дал ему себе накостылять?! Ты же у нас такой сильный, мускулистый и весь такой… Чжань, все это время стоящий рядом, дергает парня за рукав и хмурится, переводя взгляд на Рыжего, сидящего с широко распахнутыми глазами и приоткрытым в удивлении ртом. Или крик такую реакцию вызвал, или столь неожиданное появление. Но Гуань достаточно быстро вернулся с небес на землю, неосознанно положив свою руку поверх руки Хэ, поглаживая сбитые костяшки. — Их было слишком много, стоило пропустить один удар, как это сыграло против меня. — Голос все еще хриплый, сиплый и едва уловимый, но мажорик старается улыбнуться, отчего разбитая губа тянется выступающей кровавой линией. Шань фыркает раздраженно и приглушенно, закатив свои глаза: — Нужно было сразу уходить, нет же, ты решил показать ему, кто тут папочка. — Мы не хотели портить столь романтичную обстановку. — Чжань все-таки подает голос, а Цзянь победно улыбается, обхватывая свободную руку и почти повисая на нем. Тот лишь, никак не прокомментировав данное действие, вытянул руку, в которой держал пакет каких-то фруктов и, в общем, еды: — Это вам. Тянь, в следующий раз, правда, лучше отступи. — На кого мы тогда оставим нашего маленького малыша Рыжика? Он один бедненький не сможет и не справится, а мы не сможем принять его в нашу маленькую семью, мы еще не готовы, что же ему тогда, одному-одинешенькому делать. Мы с Сиси не справи… — Цзянь взвизгнул от толчка в бок, а Рыжик быстро принял пакет, чтобы его содержимое не оказалось на полу, благодарно кивнув, Тянь отзеркалил это действие и улыбнулся, наконец-то обратив внимание на одну маленькую деталь. Рука Рыжего все еще лежала поверх его, но особого виду не подал, чтобы лишнее внимание не привлекать. — А теперь мы пойдем. — Чжэнси почти выталкивает И из палаты, захлопывая за собой дверь, а Рыжик ставит пакет на тумбу рядом с собой, переводя взгляд ниже, нервно кусает губу. Уж лучше бы они просто прогулялись, и всё произошедшее стало лишь кошмарным сном. Не хотелось видеть разбитое, покрытое синяками и ссадинами лицо мажорика. По крайней мере, оставленные не им самим, а чёртовым Ли! Он ещё припомнит ему это, припомнит и обязательно попробует сделать что-то ответное. Рыжик не остановится, пока змей не ощутит всё то, что чувствует Гуань, разрываясь от кипящих глубоко внутри чувств. Больно. Неприятно. Страшно.