Вселикий Янус

Нежный перелив телефона. Тонкие белые пальцы, аккуратно поднимающие его. Мягкий, обволакивающий голос в трубке — словно старая запись на пластинке. «Ламповый». И коварный. — Ксанфа. — Артано! Голос помедлил. Он никогда не спешил. Молчание было началом заклинания. Как несколько тактов, выдержанных до того, как вступит вокал — но за кадром, песня уже началась. Три, четыре. — Видела его вчерашнее? — вкрадчиво проверил Артем. — Да. Какой же он, — сказала Ксеня, прикрывая темные глаза лани — распущенные волосы упали вперед волнистым обрамлением лица. — Как водяной дух, кэльпи, вылезший на берег. Только посмотришь на него — и тебя уже утянуло в пучину, не отлепиться. — Кого-то не утянуло. — Было слышно, что Артем улыбается. Ксеня нахмурила тонкие черные брови: — Неужели Тимур?.. — Ему было, — Артем снова невидимо улыбнулся, — немного не до того. Ксеня помолчала. — Кому-то нужно видение от Красной Богини, — сказала она. — Ты на это надеялся, Восхитительный? — Такая уж у меня работа — ковать судьбы, — полушепотом отозвался Артем, Артано, Майрон. — Как вы лодку назовете… В общем. Дай ему там волшебный пендель, богиня. * Телефон мерзко пропиликал. Тимур дернулся, чертыхнулся, посмотрел на входящие сообщения и ничего не понял: «Наирот, ты ослеп и оглох». — Да что за Мрак опять! — с усмешкой ругнулся Тимур и пробрался в туалет, чтобы позвонить спокойно. — Але. Ты это про что? — спросил он у Ксени. — А вот тебе загадка, — ответила Ксеня почти игриво и повесила трубку. — Ой надоели, — вздохнул Тимур, отвечая в никуда и оседая на крышку стульчака, спиной к баку. — Через неделю прогон, и понеслась, — строго объявил он телефону, в черноте экрана которого отражалось его осунувшееся лицо. — Все оставьте меня, все оставьте меня, все оставьте меня! * Когда Яшка впервые увидел Тимура в образе Наирота на сцене, ветер ослеп и забился ему в лицо, не видя его. Тимур, стройный, высокий, ехидный, с разметанными черными волосами до лопаток, в бархатистом костюме, расчерченном серебряными молниями. Похожие на распростертые вороньи крылья стрелки у глаз переливались чернотой и звездным перламутром. Как только в сутулом очкарике с волнистой копной волос Артем Сергеевич умудрился разглядеть своего героя? Ничего в Тимуре не осталось растрепанного, русого, славянского. На сцене грозовой тенью высился в натуральную величину темный эльф, отрекшийся от света. Прекрасный. Ужасающий. Притягательный. Было абсолютно ясно, почему он без большого усердия привлек на свою сторону разношерстных приспешников — и почему те были ему верны, до одури боясь его предавать. И Финдэ, чуть более нужного крепенький Финдэ, такой серьезный в своих богатых золотых одеяниях, покуда размышляет в изящных покоях своего дома — такой маленький и потерянный в одеяниях походных. Убитый горем рыдающий отец похищенного сына — и родовой долг, вроде как велящий помочь, а вроде как и избытый за множество поколений. Друзья, которые отговаривают любимого собрата идти в беспощадную пасть чудовища. Почти нет сомнений, что похищенный сын мертв. Финдэ, целую ночь у белых мраморных стен молящийся созвездию Платинового дракона — и так и не получающий ответа. Финдэ, замерший у трельяжа в своей спальне — где мысленным взором видит не свою судьбу, но судьбу мира. Что будет с миром, если выбирать удобное, простое, пусть вроде как бы и оправданное? Куда приведут трусливые решения? Что станется с самим Финдэ?

С судьбой не споря

Я себя вверяю Э'ли

В юдоли горя, в последний черный час.

Мы все хотели одной достигнуть цели...

Финдэ плененный, оборванный, подвешенный за запястья в темницах леденящей кровь Даньян-Кхеста. Наирот, уверенный, победоносный — наоборот, получающий божественную поддержку: ...Но с нами Кинталас, Черное возмездие, что к триумфу движет — нас. Ты так и не понял, что отныне ты один? Пред тобой мук и пыток властелин. Кроме божества мести, Кинталаса, который помог победить так и не получившего поддержки светлого Э’ли Финдэ, Наироту является во плоти загадочная Красная Богиня. И вроде бы нечего деве Нейтралитета делить с темным магом — а она в него верит. И ведет. Поддерживает. Задает вопросы. Заставляет сомневаться. Заставляет заглянуть в себя. А пресловутая битва творится уже не на узком мосту у Даньян-Кхеста, без заклинаний и без проведения божественной силы сквозь собственное тело. Она в каждом диалоге. В каждой встрече. Когда падают золотые пряди на каменный пол. Когда Наирот приволакивает Финдэ в свои обветшалые покои, срывает его рубашку и танцует такой страшный танец за его исполосованной спиной… Покажи они этот акт буквально — и это было бы не так страшно, как обернувшееся садистской пляской иносказание. А Финдэ, мягкий Финдэ, совершенно беззащитный в изящных руках своего палача, Финдэ, в ужасе ждущий очередного испытания от назвавшегося властелином мук, — Финдэ не сдается. Он продолжает говорить мягко. С Наиротом, которого помнит светлым совсем смутно.

— Да!

Но выбор за тобой.

Ты волен превозмочь

Глухую ночь,

Изгнать жестокость прочь...

И Наирот не выдерживает. Наирот сходит с ума. Наирот кричит и валяется по полу. Вновь истязает пленника плетью. Вновь забрасывает его на истлевшие ткани поистине царского ложа. Падает на колени перед замученным до полусмерти светлым эльфом. Прекрасно зная, что все шансы на прощение за содеянное он давно потерял в веках. Наирот влюблен — искренне, нещадно, невозможно. Он уже давно влюбился в того, кого собирался сделать игрушкой, сломать и выкинуть. А Финдэ, маленькое пламя, светлый огонек, мягко, нежно убеждает его, что всё можно исправить. И что он будет рядом. — Я — твой палач. Так и зови!

— Что ж. Хорошо. Только живи.

— Мои руки по самые плечи в крови!

— Пусть это так. Только живи.

— Я ведь тебя разорву!

— Разорви. Только живи. Только живи.

Наирот, изрезанный звездным светом Платинового дракона, рыдает ничком. Его аккуратно поднимают под руки двое. Красная Богиня. И Финдэ. Яшка смотрел, и слушал, а свет солнца оглох и, звуков не слыша, сполз по волосам. Он вышел с представления под таким оглушающим впечатлением, что даже не заметил беззвучно высветившееся на экране смартфона приглашение на кастинг.