Первое лето, когда мы...

Атмосфера вечерней прогулки по опустевшей деревне, конечно, по-прежнему была неописуемо прекрасной в любые годы здесь… Все местные разогнали скот со двора в сарай, закрыли калитки, ставни и двери, зажгли лампадки, свечи, ночники в крошечных окнах, и наступила та самая прохладная, тихая и приятная пора. Вечером в деревне душевно до не сходящей с лица улыбки. Хоть я здесь уже и третий день, ощущается, словно только приехал — мы с Арсом синхронизировались. Я скучал. Я безумно, до головокружения скучал. Арсений бодро и не отставая шел рядом, не парясь и не задавая вопросов, куда я его веду, с искренним интересом рассматривал дома, заброшки и тоже улыбался своим мыслям и наблюдениям. Всё снова стало хорошо — легко и прекрасно. Не было между нами никакой дистанции — я просто себя накрутил от волнения и недопонимания. Мы в центре самого родного, настоящего и доброго кусочка земли на всем белом свете. Идём навстречу полю, старой мельнице, ржи и золотистым колосьям… Параллельно мы пытались вспомнить, куда в этом районе успели залазить в детстве, а куда так и не смогли забраться — но все постройки здесь на окраине уже были давно развалены. Последние домики, где мы прятались от старших наших местных врагов — и те полегли на землю либо превратились в помойку из-за тусующейся здесь гопоты. С которой (мне это очень не нравилось) общалась и Вика. — А вон там был огромный колодец раньше в земле. — Вот там? — Да. — Да ну, нет, я же оттуда яблоки воровал. Никуда не проваливался, не было там никакого колодца. Погоди, я щас… — Арс, к моему удивлению, весьма активно интересовался каждым новым объектом воспоминаний и сам даже осмелился залезть на эту кучу мусора на месте дома и проверить свою память, была ли там эта яма и та самая яблоня, которую мы вместе полюбили, как первую девчонку, показавшую нам грудь. Кажется, вспоминать наше детство мы могли до бесконечности — с каждым уголком здесь было связано что-то сакральное и эмоциональное: как мы тут играли в деревенских разбойников, залезали внутрь чужого сарая, когда ещё сами пролезали в любую трубу от печи, и казалось, что это все было очень и очень давно. За несколько лет здесь все беспощадно и густо заросло… — Да ты пизданешься оттуда, Арс, — я по-ребячески улыбался, поддерживая Попова за руку, пока он (сто процентов, чтобы меня подраконить) пытался проверить, насколько сильно там прогорел бывший пол, покрытый терновником. Обуглившиеся сгнившие доски с торчащими изогнутыми гвоздями на его лапу сорок первого размера отреагировали недовольным предупреждающим криповым скрипом и даже знатно просели, напугав и меня заодно. — Ой, ха-ха-ха, — очаровательно засмеявшись, Арсений успел быстро перешагнуть обратно на пласт лежащего сверху забора, откуда я его благородно и по-братски снова снял подмышки, как того ещё шкодливого пиздюка. — Дебил… — моя улыбка всё равно стала шире от вида его театрально напуганного скривленного лица, тоже едва сдерживающего ржач раненой курицы. Тут мне в голову пришла гениальная идея — раззадорить нас обоих эмоциями куда поярче страха провалиться в колючки. — Хочшь легенду про этот дом? Бабушке местные рассказывали. — интригующе анонсировал свой бенефис в роли барда я, загадочно поглядывая на Попова и продолжая путь до старой мельницы. — Ну, хочу, — разумеется, этот крендель был не менее впечатлительным, чем я, и вдобавок — любопытным ко всему подряд, поэтому сразу согласился выслушать любую мою выдумку, оставив все свои неугомонные цирковые попытки сломать себе шею в ближайших пропёрданных кустах. — Хозяйка этого дома была чёрной ведьмой. — заявил я, уверенный, яйца — во, блять, сам всегда (абсолютно всегда) обсирающий штанишки от подобных историй. — Она была нелюдимой, страшной, с длинными сухими волосами, скрюченная и косматая. Вся деревня обходила её дом и её саму стороной, не смотрела в глаза и не здоровалась на дороге. — Ну, и чего? — моего нетерпеливого слушателя, видно, не впечатлило моё клишированное и не особо красочное описание внешности типичной ведьмы и он поторопил перейти ближе к сути легенды. Которую я сочинял на ходу, отвлекаясь на камни под ногами на начинающейся тропинке в поле, чтобы мимолетно на ходу поиграть ими в футбол с моим же слушателем. — И однажды в её доме случился большой жуткий пожар. Во время которого старуху, пытающуюся выбраться наружу, придавило обрушившейся с крыши балкой. На которой ты стоял. — это уточнение и деталь жуткой истории по моему плану должна была напугать Попова, поэтому я посмотрел на его лицо. Тот был собран и делал вид, что чрезмерно увлекся пинками камушков на пути, будто бы ему вовсе не страшно и не интересно, что было дальше. Я знаю его, как облупленного. — Но позвать на помощь она не могла, — я сделал голос ведущего «Битвы экстрасенсов» и не сводил ожидающего взгляда с половины лица Арсения, который упрямо и задумчиво смотрел под ноги, будто бы мимика, с которой я это рассказывал, могла напугать его ещё сильнее, если бы он тоже глядел на меня. — В молодости местные жители решили, что она погубила младенца семьи её соседей своим чёрным наговором и решили сжечь ей горло и язык расплавленной смолой. — Фу, Шаст, зачем ты мне это рассказал… — сморщился неприятно Арсений. Мой план сработал буквально по щелчку. Камни и наша череда «пенальти» перестали интересовать моего друга и он как-то быстро потух. — Так она и сгорела, не проронив ни слова, — нарастающей интонацией начал допугивать Попова я, наседая корпусом. — не издав ни звука, — мне и самому нравилось приближаться и хватать его за плечи и ребра, имитируя цепкие лапы призрака кровожадной ведьмы. — Не вымолвив ни одного проклятия! Теперь за неё это делают стены сгоревшего дома и их скрип — это её загробные стоны, проклинающие любого потревожившего эти развалины на смерть и муче-ения-я! — я яростно затрепал поджатые плечи Арса, чтобы расшевелить и разогнать страх, если тот действительно его сковал. У меня круто получается, буду всегда его теперь пугать, если зажопит у меня плейстейшн или не даст погонять свои футболки. — Страшно? — удовлетворённый своим талантом внушителя ужаса я всё же попытался вернуть былую лёгкость нашей болтовни. Мы почти дошли до старой мельницы. — Нисколько, — с непроницаемым важным и гордым видом ответил Арсений, брезгливо поправляя толстовку и глядя не на меня, а вперёд. — Но видишь, Шаст, как порой бывает важно уметь общаться с другими людьми. — разумеется, наша Зануда Попововна везде найдет мораль. Хуже нашей класснухи, ей богу. — Нас этому всегда учили наши учителя в ванкуверской школе… Я сразу вспомнил слова Вики… И силы моё тело как-то резко покинули — пришлось отпустить арсовы плечи. — …Иногда и без слов понятно, что человек гнилой. — промямлил я, будто обиженный на такую его реакцию на мою легенду. Я выразился достаточно грубо. Я не думал так о своем отце, но… Почему-то, у меня вырвалось именно это злое и агрессивное слово… — Типа, по страшной внешке и нелюдимости? — глянул на меня Арс, параллельно следя за начинающимися валунами под ногами. Мы дошли до полуразвалившейся постройки века так минус десятого… Я и забыл, что мы всё ещё говорим о старухе из моей байки… И Арс ничего не знает о нашем с сестрой разговоре об отце. — По поступкам… — я хорошо помнил все его дерьмовые выходки и запойные дни. Каждый из них. То, как этот человек не мог совладать с собственной зависимостью и заставлял других от этого страдать. Мы дошли до конечного пункта нашего маленького похода и история эта как-то замялась — нужно было быть внимательным и лезть наверх. Без слов, лишь изредка переговариваясь, подавая друг другу руки, мы забрались на полностью разрушенный второй этаж мельницы, на уровень развалившегося колеса. И уселись на край, свесив ноги над давно нерабочими лопастями. — Сколько лет твоему дяде? — задал новый вопрос Арсений, чтобы скрасить это грустное молчание. — Я почти не помню его с нашего детства, будто он всегда был такой взрослый. Мы смотрели на поле в сумерках и верхушки ближайшего леса в исчезающих последних лучах закатного солнца. На небе за нашими спинами уже постепенно проступала россыпь первых звёзд. — Ну, он мне не дядя, просто друг семьи. — М-м. Ну так сколько? Я улыбнулся, предвкушая интересную историю касаемо этой темы. У нас действительно странная семейка. — Тридцать шесть, но всем говорит, что тридцать четыре. — Почему? Хочет казаться моложе? Я тяжело вздохнул перед долгим и не совсем приятным рассказом о чужой сложной судьбе. — Лет пять назад он ездил в горячую точку. — начал я. — Его там сильно контузило, но, Слава богу, вернулся живой. Несколько месяцев пролежал в коме, потом ещё с год-полтора восстанавливался, плохо говорил… Арсений притих, опустив глаза на наши болтающиеся ноги. Я не очень хорошо помню то время, я был ещё мелкий, мне почти ничего не рассказывали, куда пропал дядя Дима. Только потом я узнал всю эту историю. — Он просто богатырь, вся деревня знает — я никогда не видел, чтобы человек так быстро на ноги вставал. — я добавил хотя бы немного улыбки и Арсений сразу её отзеркалил, разделяя эмоции восхищения со мной. — В один день буквально оклемался. Вести себя стал, будто ничего и не было. До сих пор считает, что эти годы он как бы одним днём «проспал». Говорит, что никаких двух лет не помнит и не чувствует их на себе, в плане, в возрасте. — мы переглянулись. — И что ему по-прежнему столько же лет, как в день, когда он уходил. — я закончил и притих на пару секунд, подбивая носком кроссовка листики ростка дерева на стене внизу, корни которых скоро полностью разрушат это место, как тот сгоревший дом. В деревне ведь время идёт иначе… И проигнорить два года в принципе возможно. Интересно, ахерел ли дядя Дима, когда я из двенадцатилетнего пиздюка стал ну в общем-то, четырнадцатилетним пиздюком. — …Он бы и ещё раз поехал, но родители, Олеся и Ба конкретно его по хозяйству припахали. — я снова усмехнулся. — Ни за что теперь её не оставит. — вспомнил об их отношениях и улыбка моя стала шире. — Олесю? Я покивал. — Так они ещё не женаты? Я думал, уже давно… — тихо подал голос Попов, слегка поежившись. — Да я тоже так думал… Журавль в душе настоящий ребенок — мы с ним говорим на одном языке. Хоть он и часто меня ругает. — я поджал плечи, как если бы дядь Дима защекотал мою шею в детстве. — Да и не особо как-то к нашей безопасности относится… — О, да, я помню ту поездку на телеге через всё поле верхом на стогу сена. Как мы чуть не перевернулись… — Ага, — ещё одно приятное веселое воспоминание заставило меня улыбнуться. А потом я вспомнил ещё кое-что невероятно милое об этих двоих. — …Олесю до сих пор «малышкой» называет, хотя разница у них пять лет всего. — Расскажи мне их историю. Как они познакомились? Я тяжело вздохнул. — По легенде, которую он рассказывал мне в детстве — он спас её от дракона, прискакав на белом быке. — Быке? Серьезно? Мы засмеялись. — Она сама деревенская, пыталась остаться в Воронеже, когда училась в педе, но Димка её всё равно украл. Он ведь тоже местный, всю юность почти здесь, кроме военки. Оказалось, из одной деревни. Хотела Олеся уйти из деревни, но деревня не смогла уйти из неё. Осталась здесь учительницей, летом живёт у родителей, как и он — лето и зиму. Остальное — не в курсе, — я поджал плечи и повернулся к Арсу. И как-то неожиданно наткнулся на его задумчивый взгляд на мне. Парень сразу отвернулся и загадочно улыбнулся. — Они красивая пара… — Арсений несколько секунд ещё посмотрел на закат. — Ладно. Моя очередь рассказывать легенду. Я усмехнулся энтузиазму моего вдохновленного друга и откинулся на руки, уперев их в шершавый мох на каменной кладке мельницы, где мы сидели. — Валяй, — легко согласился я, чувствуя усталость для лишних дразнилок. Просто наслажусь его красивым голосом и закатом. — Давным-давно здесь была большая и красивая ферма с колосистыми лугами, земляничными полями и быстрыми ручьями… И когда он научился так виртуозно складывать слова в что-то столь красивое, помимо «Здорова, Антоха, какие дела, че, куда сегодня пойдем?» Ладно-ладно, он та ещё отличница и разносторонне развитый из себя театрал. — И на этой ферме жил жнец. Он был одиноким и местные считали, что ему не везёт в любви. Сколько женщин к нему не ходило… Кажется, я тоже знаю эту историю. — А любил он деревенского пастуха. Который каждое утро пригонял местный скот на поле перед мельницей, чтобы побыть с любимым от рассвета до заката. Я вновь не сдержал свою ежиную пыхтелку-носопырку и очаровательно усмехнулся (это от нервов). Мне было так неловко, что он выбрал для рассказа эту легенду, что я вдруг захотел просто провалиться на первый этаж мельницы здесь и сейчас. Лишь бы не проговориться, что я действительно думаю об этом. Но Арс этой историей и своим романтическим напором рассказчика просто обнял меня в кольцо из своих лирических рук и не собирался отпускать. — Арс, — хотел было сбить его я (зачем-то). — Ну, погоди, не перебивай, я тебя слушал. — тоже хитро улыбнулся парень, словно лишь невесомо касаясь моих тайных мыслей. — Какой же ты… — И когда все в деревне узнали об их встречах — местные собрались закидать их палками и камнями. Ну нет. В оригинале это были вилы и факелы. — Пастуху удалось сбежать, а жнец, — Арс так впечатлился, что даже тяжело и печально вздохнул, сочувствуя персонажам легенды. Какой же он чувствительный. — он не смог оставить свою любимую мельницу. Закинул верёвку на лопасть и дождался рокового порыва ветра — колесо затянуло петлю на его шее… И сейчас, когда мельница давно заброшена, временами ветер вселяет жизнь в механизм — колесо слегка движется и тихонько скрипит. Это дух жнеца, бродит где-то рядом. И ищет своего пастуха. Я просто не позволил себе проникнуться этой легендой снова и расчувствоваться, да и настрой был не тот, поэтому попытался разрядить трагичную обстановку и прогнать грусть от Арса. К чему бы он это всё затронул?.. Я ведь ещё так и не понимал. — Ну и ничего лучше, чем про мертвых гомиков, не нашел рассказать? — но получилось как-то грубо. — И это не ты придумал, нам её в детстве рассказывали. — Да-а. Ты ещё сказал, что такого не бывает и пастух был просто его братом, а жнец продал душу дьяволу за вечный урожай. — Арсений быстро прогнал тоску, поняв, что я не особо настроен сейчас на какие-то «разговоры о важном». — Бабушка ещё неделю пугала меня нашим козлом, что это он в обличае чёрта… — а вот это, кстати, действительно было жутко. — …Я любил эту легенду. Мы с другом снова посмотрели на небо. — Она казалась мне не страшной, а какой-то поучительной, что ли. В таких обычно люди сражаются со злом. — Арс всегда мыслил нестандартно. И просто обожал всякие разборы по составу и скрытым смыслам. — Как супергерои в комиксах? — я всё-таки попытался понять, о чем он. — И кто здесь по-твоему зло? Интересно было вернуться через несколько лет и посмотреть на эту легенду с позиции почти взрослых и уже заимевших какой-то жизненный опыт людей. — Сами деревенские. — неожиданно ответил Попов. — А жнец и пастух никому ничего плохого не сделали. Лучше ничего не буду на это говорить. Я пока не особо уверен, что понимаю, что он на самом деле хочет сказать. А если буду молчать (во-первых, сойду за умного), то он в конце-концов просто скажет прямо. Арсений Попов один из немногих обладал ангельской терпимостью и смиренностью к моей (конечно, не частой, но) тупости… —… Вике тоже её рассказывали. — в такие моменты я думал о второй «головастой» в своем окружении — что на это мне говорила она (и действительно ли я один до сих пор такой тормоз). — Она сказала, что главное зло — это ревность и зависть, которые захватили умы деревенских и заставили уничтожить то хорошее, чего нет в жизни их самих… Арс очень уважительно промолчал, глядя на лес, словно эти слова — цитата великого Сократа. А я действительно с самого детства считаю Викино мнение очень авторитетным. — …Я на всю жизнь её запомнил. — согласился парень. — Мы даже ставили её в театральном в Ванкувере. — Серьезно? — наконец-то тема хотя бы немного переключилась на что-то живое и реальное. — Когда у тебя были пробники, — пояснил Попов, почему не говорил мне об этом раньше. Не хотел отвлекать, заботушка. — Я рассказал её преподавателю и мы вместе с труппой переделали её в пьесу про трагичную любовь. Правда, пастуха заменили на пастушку, и главной темой сделали зависть к их любви и красоте и успешности фермы — как и сказала твоя сестра. Ничего себе… Вау. Похоже, эта тема его здорово впечатлила и зацепила. Почему-то он вспомнил именно её спустя столько лет. И не побоялся рассказать другим, несмотря на подтекст. До этого момента я не осознавал одного. Эта тема попадала в меня. Но важный урок из детства вынес именно Арсений… Чувствовал ли он, что это касается и меня в самом неожиданном и личном плане? — Сами люди ведь не могут быть злом. — продолжил размышлять Попов. — В каждом есть и хорошее, и плохое. Несоизмеримо. …Насколько же на самом деле наша детская пора и все деревенские воспоминания, вся эта жизнь — были дороги Арсу. И оказали на него такое важное влияние. Я и подумать не мог. А я ещё боялся, что ему здесь будет плохо. Он сидел рядом со мной, в своих шортах, высоких белых носках, которые нам обоим подарил наш общий друг Серёга на Новый Год, смотрел на темнеющее небо и засыпающий лес, абсолютно спокойный. Он полностью был со мной. Здесь и сейчас. Мы никуда не спешили и наслаждались этим моментом. Тихо и замысловато говоря о чем-то важном для нас двоих. И внутри у меня постепенно распускался какой-то невероятно теплый и нежный цветок из чувств… — Нам аплодировали стоя — родители, учителя. Жаль, мамы там не было… — вздыхал всё Арс. — Дай угадаю — ты играл пастушку? — Отвали… Мы посмеялись. Легко и беззаботно. — Кстати, ты знал, что раньше женщинам запрещалось играть в театре? И женщин играли мальчики. Это было как раз во времена Шекспира... Начинается. Да не стыжу я его, если бы он и играл женскую роль... — Всех его великих героинь, Офелию, Розалинду — играли молодые юноши, представляешь? Они в своем возрасте умели показать такую чувственность и страсть, что у зрителей замирало дыхание. И ими все восхищались. Вдохновлялись... Никто не хотел побить их камнями… Я смотрел на него и мне было комфортно. Мне хотелось рассматривать его лицо, когда он говорит, наблюдать за артистичной мимикой, когда он что-то бубнит под нос или проговаривает свои действия, как в мультике, реагируя на что угодно мило и эмоционально. Я любил рассматривать людей. Им всегда почему-то казалось, что это признак воспитанности, вежливой внимательности, понимания человека. Но с Арсом мой взгляд менялся, был более настоящим, более заинтересованным, словно я щенок и мне сейчас рассказывают, как неистово мы с соседским мопсом будем беситься на ближайшей прогулке и играть в мяч. Я не пытался его изучить, вдуматься, оценить, задаться вопросом, почему он так себя ведёт и о чём думает. Я просто чувствовал что-то приятное внутри, словно я смотрю на котенка или радующегося ребенка. Или на маму, которая хлопочет по дому, хоть и, ввиду занятости в бизнесе — немного неумело, рассказывая мне о том, что я пропустил, пока был в лагере. Он был для меня таким привычным, родным, словно вторая часть меня, без которой я вовсе и не я… И — видят звёзды, небо, поля и леса, видят тонкие побеги новой жизни на погибшей обители двух когда-то любящих сердец одной легенды — в эти самые минуты я просто до умопомрачения в него влюблялся… — Арс, я бы не побил тебя камнями, играй ты хоть кого угодно. Это же просто роль. — никогда не понимал хейта в сторону актеров за действия их персонажей в кино. Арсений опустил глаза, но не опечаленно, а как-то загадочно, словно хотел, чтобы наш разговор подошёл к иному выводу. Будто бы я его ещё не до конца понял. — А если бы я сам… был каким-нибудь не таким… как все… Я посмотрел на друга, услышав в его голосе, что ему стало трудно говорить. Меня это напугало и взволновало — вот сейчас он скажет мне что-то суперличное и важное! Смертельная болезнь, переезд в Канаду навсегда, у него появилась девушка, он вступил в секту — куча мыслей завертелось у меня в голове! — Если бы меня за что-то ненавидели все в твоём окружении, — он немного нахмурился и повернулся ко мне. — ты бы изменил ко мне отношение? Взгляд его был очень серьезным и пытливым. Но я видел в нем готовность, смирение и терпимость к моему ответу, каким бы он ни был. Я мог почувствовать, что Арсений действительно хочет сказать мне что-то важное. Но просто сейчас не соображал ни единой здравой мысли… — Никогда. — ответил твердо и не думая я и не узнал свой бархатный взрослый голос. И не отвел уверенного и клятвенного взгляда от Попова. Я бы мог почувствовать что-то очень важное сейчас, расслышать между слов, рассмотреть в его смущенно опущенных плечах и руках, нервно рвущих траву с каменной стены, нагретой закатным солнцем… Если бы сам с головой не тонул в глубокой синеве этих сверкающих и нежных глаз…

***

Вернулись мы уже затемно. Отчитались Ба и быстро смели со стола за обе щеки остывший ужин, чтобы она спокойно уснула. А сами решили посмотреть какой-то, по рецензии Арса, «потрясный французкий фильм» со старперским названием «Лето 85-го», уже скаченный у него на ноуте. Засели в зале на диване с пледом и подушками, уселись по разные стороны, поставили журнальный столик и на него ноутбук. Арс почти сразу уснул, очевидно, суперуставший после сегодняшнего насыщенного дня. Я решил посмотреть один, раз он всё равно его уже видел, чтобы хотя бы поделиться впечатлениями за завтраком. Завязка вроде интересная, про таких же двух пацанов, как мы… Вырубился я ровно через три минуты после Попова. Мы проспали на узеньком диване перед разрядившимся ноутом, уснув прямо в одежде, до самого утра.