Сталкер.

— Тебя точно не подвозить? Опоздаешь… Я нервно выдыхаю, мямлю что-то в ответ, раздраженно вожусь с треклятым галстуком, когда мы стоим у входной двери и ютимся в квадратном метре, задевая друг-друга локтями. Чертовски мало места, особенно у зеркала в полный рост, с разбитым уголком сверху. — Нет. Меня уже ждут. Я снова лгу, чтобы хоть как-то оправдаться, что я не горю желанием ехать до школы вместе с Какаши. Да и к тому же мне нужно по пути заскочить в ларек за сигаретами. Да я — бросил, вроде бы… Я мог бы сослаться на недомогание, что я, возможно, простудился когда гулял в открытой куртке. Но это не так, совершенно иное состояние. Я думал, что выспавшись мне полегчает. Возможно, да только я так и не сомкнул глаз. Лежал и глядел в потолок, ловил следы от белых фар, проезжающих мимо машин. Считал в голове, бессмысленно закидывая руки за голову. Почти ни о чем не думал. Выходил пару раз на кухню и смотрел на дно фарфоровой чашечки, в надежде отыскать в бесформенной сигарете еще одну — последнюю затяжку. Как будто это могло помочь, а не усугубить положение. Когда следом за одной короткой, изнывал бы и требовал еще одну длинную и тягучую. Мне просто нужно успокоиться и только. Я встречу новый день и отойду к вечеру, может быть выкину пачку или спрячу до «лучших» времен. Тремор берет вверх, а собственные руки не слушаются. Я почти шепотом ругаюсь и Какаши это замечает. — Давай помогу, — он берет мой галстук и начинает аккуратно завязывать на шее. К чему я вообще решил надеть этот бессмысленный аксессуар? — Волнуешься? Я прыснул. Еще чего! Было бы из-за чего волноваться. Обычная школа, те же самые одноклассники, знакомые лица и все те же тесты, которые я сдам на отлично. Пару раз более усердно подготовив материал, ибо Какаши мне тонко, как мог, намекнул на то, что у нас будет сегодня первая самостоятельная работа по химии. Что б ее! Ну да, самое время, особенно когда ты пришел в школу весь отдохнувший и с пустой головой. Самый раз для хорошей нагрузки! Ну я, естественно, не стоял в стороне, настрочив тут же Наруто, чтобы этот оболтус подготовился тоже, или хотя-бы сделал шпоры, а не сидел широко раззявив рот и не орал во все горло о том, что это не справедливо. Да, но это не нам решать. Он конечно не выкупил намеков, пришлось сказать в лоб, подчеркнув на том, чтоб он не смел болтать, иначе у моего классного учителя и по совместительству опекуна — могут быть проблемы. Я закатил глаза, ага, как же. Если я сказал это — Наруто, то возможно о самостоятельной уже знают все. Вот он — добрая душа, лишь бы помочь. Внимания ему не хватает что-ли. Может быть в этом и главный ключ проблемы. Папочка-мэр постоянно на работе, а мальчик не знает как еще до него достучаться, раз за разом все ухитренее вытворяя какую-нибудь херню. Потом краснеет у директора с самым довольным видом. Мы договорились встретиться около школы. Ну да, не может же мой друг не приехать в школу на своем красно-матовом AUDI A6; вновь не попантовавшись навороченной тачкой, которую он получил на свой шестнадцатый день рождения от папаши. Крутой был день рождения ничего не скажешь. Не то, что бы я завидовал или мечтательно вздыхал… Скорее просто радовался, и искренне негодовал нудным, почти ноющим расспросам Узумаки о том, почему я не зову его к себе домой. Действительно. По сравнению с его трехэтажным коттеджем в районе для богатеев, мое жилище это просто — кладовая. Формально, оно не мое… Хах, какого было бы удивление Наруто, если бы он узнал, что когда-то я тоже жил в огромном доме. Впрочем, не важно… — Вот и все, — Процедил Какаши, как-то грустно улыбнувшись, поправляя мой пиджак. Я ненавижу когда ко мне прикасаются, но сейчас, от чего-то мне не хочется повышать тон и отстраняться, видя его опечаленный вид. — Совсем взрослый… — Ой, ну давай только без сентиментальностей. Мы опаздываем! — Я пытаюсь выкрутиться, не желая принимать участие в этом спектакле воспоминаний. Как отцовское сердце, ноющее под боком он придается светлым образам и, кажется, радуется моему взрослению, хоть и через призму тоски. По чему только? По нашим общим моментам или пониманию того, что я скоро покину его? Ну, когда-нибудь это должно было произойти, верно? Может, это — то самое родительское чувство, которое мне только предстоит понять? В любом случае, не стоит задерживаться. Может мы когда-нибудь вернемся к этому разговору, и я сам буду спрашивать Какаши о том, какого быть отцом. Забавно, что я вообще допускаю такой мысли являясь убежденным асексуалом. Опекун хочет меня обнять, но я пресекаю это, и говорю одним взглядом из-под опущенных ресниц, что не стоит. Какаши понимает моментально, убирает руки и маленький коридор заполняется неловким напряжением между нами. — Так, ладно, — он решает быть первым кто разрушит это недопонимание. Он старше, мудрее, ему легче пересечь эту паузу. — Ты выпил таблетки? Повторное ругательство остается на языке, а те самые таблетки во внутреннем кармане рюкзака. Я крутил их всю ночь, рассматривал, но так и не решился выпить. Не знаю, будто я делаю что-то неправильное. Или же просто боюсь, что мне будет хуже. Не первый день сижу на препаратах, поэтому знаю и о побочных эффектах. И свой первый день в школе, не особо хочу концентрироваться на своих восприятиях, полностью выпав из реальности. И такое может быть. Ходить как зомби с безумным взглядом, с огромными, как у наркомана — зрачками, нет особого желания. На меня итак косо смотрят. Да и то, что я травлю, или же спасаю свой организм, знает разве, что Какаши, ну и тот же Орочимару. Я много думал, рассказать все Наруто, да только не уверен, что он сможет сохранить мою тайну. Не то, чтобы я был в нем не уверен, скорее решил перестраховаться. Все же, пусть в школе горит только одна звезда, что строчит мне смски все утро. Мне подходит роль второго плана и частичной массовки. — Да, — выдаю я слишком уверенно, быстро накинув на себя кожаную куртку, размышляя, не засомневался ли Какаши в моем быстром ответе и то, как я закопошился, отводя глаза в сторону. Ненавижу лгать, но если это ложь во спасение, то почему нет. Не стану же я распыляться о том, что он не поймет. — Хорошо. — Какаши закрывает за нами дверь. — Ты молодец. Спасибо на том, что он сразу выкупил и не стал повторно упрашивать меня поехать с ним до школы. Мы развернулись, каждый идя своей дорогой. Я в обход, а он за руль серого цвета хонды 88 года. Я не теряю времени, но решаю сделать шаг чуть медленней, когда прохожу по своей излюбленной тропинке, что огорожена высоким, кирпичным забором с оставленными граффити уличных «художников». Особое место, тихое, берет своей атмосферой спокойствия. Почти безлюдное, без единого фонаря. Я люблю оставаться здесь немного дольше, будто ощущаю уединение с воздухом и могу прикоснуться к своим мыслям под ранним, оранжевым рассветом. Сухая, длинная трава трогает мои джинсы пушистыми кисточками. Отсыревшие, еще осенние листья шелестят под ногами, с тихим хрустом старого снега. Длинные, худощавые, обнаженные тела деревьев, плавно покачиваются под еще морозным ветерком. Не слышно пения птиц. И я ощущаю первую безмятежность, первые нотки комфортной тишины. Хочу остановиться, и побыть в этой приятной, утренней атмосфере чуть дольше. Днем, после школы, будет уже совсем иначе, та же картинка, но без особой нотки утреннего шарма. Момент исчезнет. Это будет обычное место, без примечательных особенностей. Обычный обход. Днем тут не так, а ближе к вечеру, почти ночью, тут особо не спокойно — страшно. Завернув за угол ты уже не решаешься идти дальше, останавливаешься у последнего светлого места и не решаешь скользнуть в темноту. Звуки затихают и я пытаюсь прислушаться, остановившись на месте. Все замерло, остановилось. Тонко вздрогнув, от резкого холода, я прижал плечи. Задержал дыхание, чувствуя себя олененком, которого держат на снайперском прицеле, держа указательный палец у курка. Оборачиваюсь, резко, дико, но не вижу ничего. Та же картинка, без единой души. Тот же коллектор, то же высокое дерево, тот же кирпичный забор. Но чувство не оставляет, усиливается и трет по пульсирующим вискам. Я ищу глазами хоть один намек на движение. Тщетно. Я готов поклясться, что за мной наблюдали, рассматривали. Я почти слышал чужое, сдавленное дыхание у самого уха. Показалось, может… Меня выводит из заспанного транса, громкий, звонкий голос Наруто, что машет мне рукой как только я появляюсь в поле его зрения. Совершенно не помню как пошел дальше, сел на трамвай, не помню и почему проигнорировал синий ларек, что стоит посреди домов в своем одиночестве. Смотрю на Узумаки и не сдерживаю улыбки. Мм, опять новые шмотки. Но могу заметить красный, спортивный бомбер отлично на нем сидит; кажется, такие носят игроки американского футбола в сериалах, но не могу быть уверен точно. Узумаки кричит мне, зовет и я отчего-то зажимаюсь сильнее, почти робею, но не показываю этого, лишь демонстративно закатываю глаза и подхожу ближе к блондину и к Сакуре, которую заметил не сразу. Девушка стоит позади, греет руки горячим дыханием, качается на месте, постукивая каблуками, пытаясь согреться. Стоит в белой меховой курточке, в короткой юбке выше колен и в тоненьких колготках. А Наруто и бровью не ведет в ее сторону. Вот тебе и джентльмен, мать его, хоть бы свою хваленую куртку накинул на бедную девушку, а говорил когда-то по секрету, что Сакура ему нравится. Обманщик. Или его чувства потухли разом, как он узнал, что совершенно ее не привлекает как мужчина. Странная особенность, такие как Наруто обычно дерутся до последнего, горы сворачивают ради женщин, всеми возможными способами. В случае Узумаки, папочкины деньги не плохо бы сыграли на руку, и помогли в достижении очередной цели. Но думаю Сакура не так проста как кажется на первый взгляд. Ее не жалуют деньги. Такой натуре как она нужна романтика: с чистой любовью, со стихами о возвышенных чувствах, букетами ромашек оставленных под дверью, и серенадами под окнами в четыре утра. Хотя, то, как она пытается отыскать внимания своим внешним видом, говорит совершенно об обратном. Я хорошо ее знаю, может поэтому и дружу с ней, зная, что девчонка не так проста как может показаться. Да и Наруто не стал бы опускаться до такого, чтоб кого-то подкупать баблом. Себя баловать — да, отца злить и тырить его кровно заработанные (или честно ворованные) тоже. Узумаки скорее бросит все свое обаяние, чем всерьез додумается открывать кошелек и сыпать безделушками. В этом моя к нему симпатия возрастает. Как к человеку, конечно же… — Ну, сколько можно? — Ноет Наруто, засунув покрасневшие руки в карманы. Мы обмениваемся кивком головы. Узумаки как никто знает, что подобные рукопожатия, братско-дружеские жесты ни к чему. Он как никто другой, знает как я недолюбливаю всю эту показуху. Сакура же, тихо приветствует меня, отводит глаза в сторону и скрывает за розовыми прядками волос, горячие щеки смущения. Или, быть может, она покраснела от утреннего мороза. Не знаю, но сладко надеюсь, что ее односторонние чувства ко мне — выветрились. — Я не виноват, что вы пришли раньше. Это не мои проблемы! Могли и не ждать… Говорю я, в привычной своей грубости, однако, мне приятен жест, что оба моих друга, встречают меня как и раньше. Я не могу сдержать улыбки. Школьные коридоры наполнены шумом, тем же самым вайбом первых учебных дней с запахом тетрадей, и вьющейся атмосферой радости и одновременной грусти, в глазах учащихся. Последняя четверть, для многих последний учебный год, вязким но сдержанным, внутренним напряжением от сдачи экзаменов. Кроме разве что Наруто, на лице которого не играет никакой эмоции, кроме широкой улыбки когда он замечает в конце коридора друзей, что приветствуют моего друга режущими криками. Он останавливается в компашке из пяти человек и болтает. Мне даже не нужно стоять рядом и слушать, тихо дожидаясь пока он выплеснет все, что накопилось за две недели каникул. Пусть. Это не мое дело, не мои друзья, не мои громкие и шумные люди. Я иду дальше, до кабинета, поправляю рюкзак и провожаю Сакуру взглядом, что так же как и Наруто бежит к подружкам со встречными объятьями и визгом. Заворачиваю за угол уже без них, мы в любом случае встретимся в классе химии. Бреду по узкому коридору, встречаю знакомых и не знакомых мне людей. Пытаюсь не акцентировать внимание, не смотреть в глаза, идти ровно и спокойно. Но, отчего-то сердце бьется чаще, руки потеют, я пытаюсь не обращать внимания, но выходит слабо, жалко. Я останавливаюсь лишь на секунду, поворачиваю голову назад как безумный вглядываюсь в людей, что не обращают на меня внимания. Вновь ощущаю это чувство утреннего преследования. В голове проносится напряжение, а во рту заметно пересыхает. Кто-то смотрит… Наблюдает и ждет. Это не мимолетный взгляд, что задерживается на тебе лишь на секунду, когда ты в поле зрения обычного прохожего. Нет. Это — долгий, поджидающий ужас, что осторожно подступает и следит за каждым движением, обводит по краям, как обводят белым мелом — трупы. Наступает поверхностная тишина, звуки голосов учащихся замолкают. Ультразвуком в ушах и тончайшим стоном бубенцов за кадром. Я не моргаю, отхожу в сторону, жмусь к стене и пытаюсь побороть подступающую паническую атаку. Вдруг, Орочимару прав? И это всего лишь — обострение? Мне следовало послушаться Какаши и принять таблетки с утра. Звонок прозвенел, но еще не поздно пойти в уборную и принять лекарства, возможно тогда мне полегчает и я больше не буду ощущать этот пожирающий меня со стороны — взгляд. Я пытаюсь не накручивать себя, пытаюсь включиться в разговор, совершенно потеряв ход повествования, о чем талдычит мне Узумаки громким шепотом на ухо, опрокинув свое тело на нашу общую парту заняв половину. Рассказывает об онлайн-игре в которую он погружался все каникулы; о том, как его отец хочет подарить ему нечто крутое, если этот оболтус сдаст хорошо экзамены. Не думаю, что Минато откажет своему сыну, даже если (я уверен) Наруто завалит все напрочь и поскачет на пересдачу. Если конечно наш директор ему разрешит, а не выгонит с желтым билетом на все четыре стороны. Еще бы, эта коррупционная морда все простит, но будет изводиться с самым невинным видом без прямых слов, но с намеками в голосе, что неплохо бы поставить в его гараж еще одну тачку. Вот ублюдок. Я опять же потерял нить разговора, слежу за Какаши, что непринужденно заходит в класс химии, всех приветствуя и акцентируя особое внимание на мне, мысленно ставя зеленую галочку над головой и делая небольшой поклон головы, радуясь, что я не опоздал. Разве, могло быть иначе? Он обменивается информацией, говорит об экзаменах, о последней четверти. Я коротко приподнимаю уголок губ, слежу за интонацией и представляю как он репетировал речь у себя в комнате, ибо в жизни мой опекун, и по совместительству классный руководитель, не говорит так красноречиво. Готовился значит, пока я мельтешил по кухне и готовил нам ужин. Вот гад, но выходит у него не плохо, пару раз запинается, явно нервничая, завидев Сакуру и ее стройные ножки, выглядывающие из-под парты. Ах, ты ловелас! Я поймал твой взгляд, точнее как ловко Какаши увернулся и перевел его на доску. И он еще говорит, что я все придумываю? Как же… — Вашему учителю химии нездоровится. Поэтому, последнюю четверть уроки будет проводить учитель на замену. — Говорит Какаши стуча синей папкой с бумагами по столу. — Он скоро подойдет и я вас представлю. В классе разноситься гудение, и обрывистые вздохи. Меня же ничуть не трогает, какая разница кто будет вести урок если материал один? — Думаешь, с ним можно будет списать? — Толкает меня локтем Узумаки, придерживая голову ладонью. О, этому оболтусу только одно и надо. Хотя, какая ему разница, раз уж он сидит со мной. С человеком, который дает ему списывать почти каждый урок. И зачем мне это только? Но отказать я все же не могу. Не то, чтобы я думал серьезно, что если перестану давать ему списывать, он расторгнет нашу дружбу. Неприятно осознавать, что данная мысль всегда вертелась на заднем фоне. Я краем глаза смотрю на зевающего, но заинтересованного Наруто. Нет. Он не такой, или же я просто не хочу в это верить… — Узумаки, мне все равно… — Говорю я шепотом, под скрип открывающийся двери. — Все равно, даже если он будет… — Доброе утро! Меня зовут Итачи. Этот голос… Как взмах тончайшей плети по спине, вырывает меня из реальности и бросает жестким ударом в черные помои, в липкую грязь. Возвращает, тянет за волосы и касается холодными пальцами лица. Мертвой тишиной плавятся секунды, заставляют сжаться от ожидания. Скрежетом по ушам, острыми ногтями по стеклу. Гадко, влажно, мерзко. Голос, с примесью треска тлеющего дерева. Диким кашлем и грязным отхаркиванием от забродившего в легких — смогом черного дыма. Я ведь не верю… Мне ведь просто кажется… Яро отрицаю, но поднимаю медленно голову, дабы убедить себя в простом совпадении. Собственное тело отказывается подчиняться, когда я всматриваюсь в знакомый силуэт. Разливает сгустками, пузырчатых мурашек по спине, тремором ледяных рук, вязкостью на кончике языка. Плотной, затвердевшей копотью в горле. Этого не может быть, это невозможно! Не реально! Я кричу где-то в глубине сознания, без возможности пошевелиться, совладать с рваным дыханием, и обуздать собственное сердце, что подступает глухими ударами к горлу. Удар, еще один, еще… И последний — тягостный, медленный, режущий сердце на две части, тупым ножом по середине. Он не мог меня найти! Все это какой-то бред… Его не могли… Все это не реально! Мне кажется! Мне просто кажется! Не иначе! Но сомнений нет. Этот почерневший взгляд холодных глаз за оправой тонких очков. Глубокие линии стресса под глазами. Руки с выпирающими костяшками под белыми рукавами рубашки, с тонкими пальцами пианиста. Длинные, черные волосы почти по пояс, собранные в низких хвост в той же манере, что и раньше. Я вижу как мой собственный кошмар, скрываемый годами, оживает, останавливается на мне секундой дольше. Томным, низким голосом шепчет на ухо, касаясь кончиками пальцев лица, ухмыляется и ждет ответной реакции. «Ты скучал по мне?» Вот истинная причина всей нервозности, моего подкатываемого тремора. Я же знал, что мне не кажется! Это не обострение, ни весна, ни чертов май! Это мое гребаное нутро, что приказывает мне бежать и не оглядываться! Я чувствовал этого ублюдка за километр и обводил себя вокруг пальца, надеясь, что мне показалось. Но нет! Он тут! Передо мной. Стоит и приветствует всех, избегает, и делает самый обманчивый вид, что не знает меня. А я знаю, запомнил на всю жизнь, и как бы сильно не старался убежать от воспоминаний, глушить их препаратами, обманывать самого себя — не получалось. Как бы я не старался, я ни смог забыть весь этот ужас, что подбирается в самый не подходящий момент, шепчет мне на ухо дурацкие бредни. Поджидает во сне и зовет вспомнить все до мельчайшей детали. Я ускальзывал от собственных мыслей и могу признать, что у меня отлично получалось. Я почти проработал все в собственной голове, забыл и пытался жить заново. И вновь мой самый страшный кошмар стоит напротив. Он обещал вернуться… И вернулся. — Хорошо, если я вам понадоблюсь, вы знаете где меня искать! Удачи на самостоятельной! Говорит Какаши и выходит в коридор, а я, даже не думая, выбегаю следом за ним, игнорируя слова Итачи. — Стой! — Кричу я эхом, в пустом коридоре, и Какаши останавливается, поворачивает голову. — Что случилось, Саске? Я смотрю на его холодность, привычную отдаленность, сохраняемую дистанцию когда мы в школе. Он не ведет себя как мой опекун. Здесь в школе, Какаши исключительно мой учитель и не более. Заставляет называть его с приставкой и придерживаться формального, уважительного фона. При других, но сейчас никого нет, а он мне нужен как никто другой. — Т-ты… — Я запинаюсь, не могу подобрать слов, меня колотит со всех сторон и я, наконец, встречаю этот встревоженный взгляд. — Почему ты не сказал мне? Он выглядит растерянно, подходит ближе. — О чем, Саске? — О Итачи, мать твою! — Громкость спадает на шипящий шепот, я пытаюсь мысленно успокоиться и уловить хотя бы немного оправданий. Он, черт возьми, должен был мне сказать! — Почему ты не сказал?! — Я сам узнал только, что у вас замена. Не понимаю, в чем проблема Саске… И меня ломает. Внутри все тяжелеет, от того, что мне приходится разжевывать под истинные негодования моего опекуна. Серьезно? — Это же Итачи! — Мой голос теряется, я вздрагиваю каждый раз когда вновь произношу это забытое имя. — Тот самый Итачи… Лицо Какаши стремительно бледнеет, зрачки расширяются, а глаза наливаются беспокойством. Он кладет холодную ладонь мне на лоб. Смотрит на меня как на психа, растерявшись. Молчит и выпрямляется, и я слышу как бегают его мысли в голове. — Саске, — начинает он нежно, говорит так тихо, будто боится спугнуть. — Ты хорошо себя чувствуешь? Может, домой пойдешь? Выглядишь не важно… Я взрываюсь. Серьезно? По школе ходит гребаный маньяк, а я чувствую себя не важно? Он специально это делает? Зачем так говорить, он же не дурак и у него тоже есть глаза. Может Какаши не помнит его, так же отчетливо как запомнил я? — Перестань так говорить! Я снова кричу, когда Какаши смотрит на меня как на поехавшего. — Успокойся… — Он глубоко выдыхает, почти устало. — Это не твой… Он не успевает договорить, запинается, зная, что при мне даже нельзя упоминать этого человека. Что эта тема настолько табуирована между нами, запрещена в любом из видов разговора. Исключены даже легкие намеки. Какаши замолкает, мои глаза расширяются от ужаса, когда я слышу как открывается дверь в кабинет химии. Как выходит тот самый, чье имя нельзя называть, подходит к нам ближе. Я пытаюсь держать себя в руках, не показывать, что мне страшно. Ведь животные это чувствуют. — Все хорошо? — спрашивает этот мудак, тем же самым голосом. Я кошусь на Какаши и одними глазами намекаю присмотреться получше и перестать тыкать меня в мою же нестабильную психику. Когда угодно, но точно не сейчас, когда придурок стоит близко ко мне и я могу почувствовать его запах. Какаши щурит глаза, смотрит то на меня то на «учителя», будто пытается два плюс два сложить и выявить схожие, очевидные, черты. Мудак дергается, пойманный в неловкую паузу между нами троими. Сует руки в карманы. — Сейчас идет самостоятельная работа. — Итачи смотрит на меня, — Не хотелось бы, чтобы мальчик провалил свой первый тест. Как ваше имя? Я смеюсь, где-то внутри себя — сдавленно и громко. Ах, ты ублюдок! Думаешь, что ты хороший актер? Как бы не так! Я раскусил тебя сразу, вопрос только в том - для чего вся эта постановка? Так много мыслей проматываются в голове, но я не могу ничего внятно сказать. Увесисто хмыкаю, возвышаюсь, выпрямив спину, бросаю на него самый ядовитый взгляд. Пытаюсь поставить на место, дав понять, что я никогда не куплюсь на дешевые авантюры. — Оу, уже забыл как меня зовут? — Тц! — Какаши саднит голос, приказывает мне одними глазами заткнуться. Ставит меня на место. Я ловлю легкую угрюмость в том, что он не верит, показательно улыбается. — Он уже идет, правда, Саске? — Я лишь закатываю глаза и кладу руки крест на крест, дуя губы. Просто замечательно! — Позже поговорим, хорошо? Я не отвечаю, разворачиваюсь на каблуках, держа голову высоко поднятой. Прохожу в класс и сажусь рядом с Наруто. Который весь извелся за время моего отсутствия. Как я и предполагал, этот оболтус нихрена не знает, смотрит на меня весь урок большими, голубыми глазами. Не говорит ни слова, но я вижу как он подвывает у себя в голове, строя мне глазки. Я заканчиваю писать самостоятельную к середине урока, так за все время бросив единственный, убийственный взгляд на этого мудака, что сидит тихо за учительским столом и перебирает бумажки, поправляя очки. Он думает, что может одурачить меня? Оставшееся время помогаю Наруто, точнее сказать, решаю все за него, пока он улыбается широко и молчит, не одаривая меня благодарностью. Впрочем это всегда наступает позже, после объявления результатов. Звонок указывает на окончание урока, а у меня все готово, как и всегда. Эмоции меняются, контролируют мой разум. Нервозность перед Итачи сходит на — нет, оставляя лишь тонкую ткань будоражащей ярости, с хорошо сдержанной агрессией. Я подхожу к учителю ближе. Специально выжидая, пока все уйдут. Подхожу к его столу и отдаю свою работу лично в руки, а не кладу как все в стопку листов. — Думаешь, ты достанешь меня? — Говорю я остро, пытаясь вложить в слова всю злость, что сидит во мне. — Ошибаешься! Итачи хлопает глазами, хмурит брови, не понимает, но я вижу его насквозь. Читаю его гадкие мысли, отчетливо замечаю как меняются картинки в голове. Расправляю плечи, предаю себе как можно больше уверенности. Пусть тешит себя, ему все равно ничего не светит. — П-простите? Он выглядит зажатым в угол, обескураженным. Заинтересованно потрясенным. Мне все равно. Я не нацелен вести беседу, мне лишь нужно было сказать одну фразу и уйти. Я хотел послать его, да только от этого будет только хуже, и мне и Какаши. Я почти догадываюсь, что этот мудак сможет предпринять. День безнадежно испорчен. Под конец я жалею, что так и не купил сигареты. Жалею и о том, что выбрал математический класс, а это значит, что я буду видеть этого ублюдка почти каждый день. Я не спал и мое состоянии ухудшалось с каждым последующим часом. Я сидел на уроках, погруженный в свои мысли, не слушая учителей. Все это похоже на какой-то абсурд. Но я был уверен. Это — он. Мне не показалось, это не может быть совпадением или простым сходством. Итачи стоял передо мной — живой, здоровый, с бодрой улыбкой на лице. Он всегда хорошо умел притворяться и подстраиваться под ситуацию. Но меня больше не проведешь, я не тот наивный мальчик каким был когда-то. Но и стоять в стороне и ждать я тоже не намерен. Нужен план действий. Все школьное время мои мысли заняты лишь одним человеком и размышлениями о том, что жизнь не могла меня так подставить.