Испытуемые

Джейн любила секс. За получаемое удовольствие, за яркую кульминацию и необьяснимую радость и спокойствие от чувства близости с кем-то. Джейн не была подвержена привычному институту семьи, и ей требовался всего лишь короткий период ласк и нежностей, чтобы немного улучшить своё и так отличное состояние. И она понимала это сейчас, касаясь пальцами правой руки мужской ладони, удерживающей её под грудью. Цепляясь левой за ровное дерево окна, толкаясь навстречу и сжимая мышцы вокруг его члена, Джейн понимала это. Испытания сучности вызывали также много сексуального желания, как и желания причинять боль и слышать крики страданий. Они пробуждали то зверинное, что было во всех них без особого исключения, и очень часто выводили на чистую воду, фильтруя от того бесполезного правил приличия, придуманных обществом Что являлось частью их прошлой жизни. Кто-то упорно не признавал этого, строя из себя жертву и продолжая жить в иллюзии того, что всё — временно. Кто-то смирялся, и продолжительность смирения зависела от характера, точно также, как и выплески эмоций, похоти. Джейн точно знала, что несколько других выживших занимались сексом друг с другом или мастурбировали, уходя как можно дальше на зацикленной территории. Но она была первой, кто трахался с маньяком. По своей воле. Джейн плохо помнила, с чего всё это началось — память стиралась с неизбежностью пройденных поездом рельс, оставляя лишь сухие факты. Предложила она, плохо понимающая свои действия от накатывающих пристов паники, бьющих набатом в висках и рискующих остановить сердце к чёртовой матери. Наверное, это было ещё в её самые первые… Срань господя. Время в царстве сучности было не властно — она сама была временем, сменяя часы починенными генераторами, а минуты — сном у костра и отдыхом с кружкой травяного чая. Но чтобы настолько размывать границы… Джейн была уверена, что появилась в тумане очень давно — позже, разумеется, чем Мэг, Клодетт или Нея, но куда раньше Феликса, Элоди или Юнчин. А спать с Они начала с недавнего времени. Испытания три, четыре, восемь. Начала она, а убийца согласился, и оставив единственной выжившей. Джейн, в отличие от всего остального, прекрасно помнила, что он взял её так же, как брал сейчас — сзади. Потому что сама любила эту позу, потому что ощущения были ещё более яркими. И было хорошо. Не отлично, чтобы повреждались голосовые связки и собирались в уголках глаз слёзы, хорошо. Толчки большим твердым членом внутри неё причиняли боль пополам с удовольствием, но первая заглушалась телом, испытавшим до этого множество ранений, и оставалось только наслаждение. Джейн любила секс, любила ощущать партнёра стенками влагалища, любила пошлые шлепки тела о тело и звук сбившегося дыхания. Любила брать чужую руку в свою, сравнивая размеры… Любуясь цветовым контрастом. Её рука в руке Они буквально тонула, и это было по-своему прекрасно. Это было по-своему сокровенное, ведь она ни на мгновение не позволяла себе забыть, кто за её спиной. Секс с опасным убийцей, способным вырвать человеку язык или без труда свернуть шею делал удовольствие сто крат острее, усиливая возбуждение до предела. Джейн поступала так же, как и многие «выжившие», но, пожалуй, только она одна доброльно подпускала убийцу к себе максимально близко. До тяжёлого шумного дыхания в затылок и следов, если не синяков, на коже талии и ягодиц. — Быстрее. Просит она, дотягиваясь и целуя бледную шею, ощущая даже под губами нечеловеческую твердость напряжённых мышц. Они рычит в ответ и выполняет просьбу, обхватывая талию двумя руками, насаживая до предела. Джейн приходится крепче ухватиться за раму. Это быстро, это сильно, это слишком, и она касается парадоксально холодных доспехов пальцами, останавливая, пытаясь остановить. Секс походит на убийство, жестокую кару безрассудного желания, которое, тем не менее, наполняет Джейн до краёв, как стеклянный сосуд. Она цепляется обеими руками в раму оконного проема, боясь, рискуя, оторвать кусок дерева, кричит, не сдерживая себя, потому что одни, не считая извечного наблюдателя. Когда Они кончает в неё, Джейн едва ли не падает на пол хижины, обессиленно опираясь на ватные ноги. Прикрывает глаза, чтобы не видеть тусклых досок, приводит в норму дыхание и себя, деловую даму в поношенном костюме в вертикальную полоску. Они даёт ей несколько минут. Джейн подозревает, что восстанавливается сам, но не говорит ничего, хотя прокомментировать хочется многое, в частности то, что в который раз у неё всё саднит и ноет, вытягиваемое жестокой реальностью из коматоза. Собирается с мыслями перед очередным забегом, где роли тайм-аута не имеют абсолютно никакого значения. Кроме, разве что, обязательного условия убить её раньше истечения таймера, который ещё даже не горит яркой мигающей лампочкой в голове, раньше сучности. Ведь Джейн до ужаса этого боится.