Испытуемые

«Впервые в смерти»

— Что это, блять, такое? Линда не верит своим глазами, прокручивая запястья, осматривая каждый миллиметр кожи собственных ладоней. Чуть загорелые, лишенные бедности и проглядывающих сквозь неё нитей вен, лишенные узловатости. Лишенные боли. Тянется этими самыми руками к волосам, всё ещё не в состоянии поверить. Наблюдающая за ней Кейт передаёт маленькое зеркало, и Линда цепляется в него, жадно смотря на своё отражение. Узнавая себя образца 1980 года, юную и погруженную в незначительные школьные заботы. Себя рыжую, с двумя длинными косичками, что смотрятся нелепо с классическим брючным костюмом. Себя в редких веснушках, выцветших к двадцати пяти окончательно. — Какого хрена? Спрашивает она пустоту или проклятую «Сучность», как локонично называют Сущность многие выжившие, которых оказалось куда больше, чем Линда ожидала. — Мы… Сами не знаем. Время здесь останавливается, да: мы не стареем. Но чтобы возвращать молодость… Клодетт как всегда рядом, оплот спокойствия и успокаивающего запаха лечебных трав. Клодетт, поправляющая очки и хмурящая брови. — Может, ты чем-нибудь болела? Туберкулез, рак? Интересуется Джейн Ромеро, сидящая рядом. — Думаешь, туберкулез или рак убили бы меня раньше заражения, болевого шока или пережитых ран? И нет, ничего у меня не было. Я проверяюсь раз в год. Проверялась. — Тогда я не знаю. Бывает, Сучность расщедривается и снабжает нас одеждой или аксессуарами, но чтобы молодить… — Должно быть, ты ей нравишься. — А как… Как ты себя чувствуешь? Ничего не болит? Отдохнуть не хочется? — Хочется только уйти отсюда ко всем чертям. А что, думаешь это всего лишь внешность? — Не исключала этого. Клодетт поправляет очки. Где-то у другого костра, немногим меньше, главного слышится смех.

***

Линда одна. Не нужно чувствовать этого, не нужно вычислять. Осознание приходит само, как неоспоримая истина, вылезая в голову известными фактами. Вычиненно три генератора, и где-то, совсем рядом, шумит почти заведенный четвёртый, и ей нужно лишь найти его. Сжать волю в кулак и пройти испытание. Починив генераторы. Открыв ворота. Найдя люк раньше убийцы, раньше Фрэнка Стоуна, способного обходить территорию гораздо быстрее выжившего. Линда честно взвешивает свои силы и понимает, что не справится, но не попробовать считает преступлением. Против Джейка, против Элоди и Феликса Рихтера, про которого слышала когда-то давно на какой-то из светских встреч. Против самой себя, в конце концов, и прекрасного шанса оставить чемпиона без «трофея» за все четыре жертвы.

***

— Ты вернула ей молодость. Зачем? — Меня попросили об этом, ребёнок. И я не смогла отказать. — Попросили? Он, этот… Фрэнк Стоун? — Да, ребёнок. Хочешь вновь понаблюдать за этим?

***

Дыхание сбито. Частое и шумное, оно легко может выдать её этой твари, тяжёлые шаги которой, кажется, раздаются со всех сторон. Линда чувствует, как дрожит в её руках камера, взята для спокойствия, для отвлечения. Она прогоняла Стоуна в прошлом, и легко может сделать это сейчас, тем более, что тело болит куда меньше. Волнение, правда, захлестывает практически с головой, куда сильнее, чем было до омоложения, но с ним можно справится. Ради всех, кто был принесён в жертву. Ради того, чтобы не вручить чемпиону очередной «трофей», лишив его полной победы в одном из бесконечных циклов страданий. Линда приводит дыхание в относительный порядок, и осторожно выглядывает из-за угла. Она пришла на несколько драгоценных секунд позже, увидела издалека, как Стоун запахивает крышку люка. Услышала слишком отчётливо, как и действующий на нервы таймер, который слышит до сих пор. Из вариантов теперь у неё только ворота, благо, что не просматривающиеся с середины поляны. Но она не так опытна, как та же Элоди и уж тем более Мэг или Билл, чтобы открыть ворота и не быть при этом обнаруженной. Более того, она поступила глупо, решив испытать свой организм и найти люк, через который не покидала испытание ещё никогда. Она могла затаится у ворот и подождать, выкроить себе драгоценные секунды, но не сделала этого. И теперь оставалось только ждать, затаившись, когда тварь пройдёт мимо, увидит, что около рычага никого нет и вернётся на другую сторону поляны. Сердце бьётся с силой кузнечного молота, не столько быстро, сколько отчётливо, ощущаясь во всем теле, с головы до пальцев ног. Линда прижимается к стене крохотного препятствия, где многие предпочитали не прятаться. Замирает, затаив дыхание. Запах мёртвой плоти появляется куда раньше звука тяжёлых шагов. Линда сжимает в руках камеру, решив в случае чего использовать её как оружие, наплевав на установленные Сущностью правила. Не быть побежденной Стоуном хочется куда больше. Чемпион останавливается по ту сторону стены. Не предпринимая ничего, он шумно дышит металлическим лязгом, доводя сознание до пика волнения. Линда ждёт. Секунду, третью, пятую и шестую, но ничего не происходит. Стоун уходит.

***

Он поймал её за мгновение до открытия ворот. Линда видела в этом свою вину, отдавшаяся ложной надежде на то, что успеет спастись, пока тварь идёт прямо на неё. Брыкалась, кричала изо всех сил Стоуну на ухо, но он не слушал её. Донёс до крюка и… прошёл мимо, подкинув её в воздухе, как в злую насмешку. Линда испугалась. Что-то было не так. В его поведении, отличном от других убийц, в его действиях. Что-то было не так. В том, как он нёс её, крепко обхватив бедро её левой ноги. Линда боялась даже предположить причину, но одна из них упорно лезла на ум, такая же чёткая, как и осознание многих условностей «испытания» Он был хорошим убийцей. Сущность поощрила его. Она пугала Линду до животного ужаса. Подначивала к более сильному вырыванию, поглощала червем всё тело от носков туфель. Сущность великодушна. Она поощрила его. Голову не покидали картины, как Стоун разделывает её, кусочек за кусочком. Как сначала отрезает ногу, чтобы могла только ползти или попытаться упрыгать на один чёртов фут, ведь после обязательно потеряет равновесие или достаточное для обморока количество крови. Потом, наверное, отрежет её волосы. Линде почему-то казалось, что яркий цвет раздражают многих убийц, подталкивая ошибкам, спешке, необдуманным поступкам. То ли потому, что у рыжей Мэг было в шрамах и царапинах всё тело, то ли потому, что это казалось слишком очевидным. Отрежет со скальпом, пройдясь самым кончиком лезвия у корней, как извращенный парикмахер, и кинет окровавленные клочки волос перед ней, чтобы понимала, что в этом испытании её ждут вещи куда хуже смерти. Потом, наверное, он сломает ей пальцы и, выкрутив предплечья из суставов, отрежет их, как мясник отрезает куски от животного. Будет скидывать всё в общую кучу и улыбаться оскаленными зубами, обнажая больные дёсна. Линда хрипло рычит, хаотично ударяя тварь по груди. Чувствует странную, противоестественную выпуклость в области сердца, состоящую, кажется, из нескольких более мелких. Обрушивает удар со всей возможной силы и чудом приземляется на ноги, когда Стоун разжимает хватку. Мгновение путается в пространстве и сразу же бежит прочь, прочь, прочь. От невыносимого запаха гнили. От нечеловеческого рёва, в котором раздражение прочно сплетено с болью. Не успевает пробежать и десяти футов. Стоун хватает её за полы пиджака и с силой толкает в каменную стену, вырывая из горла хриплый стон. Чудо, что толчок не ломает Линде ничего. Настоящее чудо, сожранное нависшим над ней чудовищем. Слишком близко, почти прижавшимся к её телу. Линда отмечает, что тварь выше неё примерно на голову, и что на груди, там, куда она ударила, что-то натягивает кожу изнутри. Что-то, похожее на… — Господи, Сэм?! Господи! Тянет закрыть глаза руками, «меня нет», как в детской игре, но Линда не может даже в темноте перестать видеть очертания лица Сэма. Как он оказался внутри? Как Стоун нашёл его, если шёл следом за ней в другую сторону? Как, господи, как?! Пока она смотрит, не моргая, на знакомые очертания, пока думает, что будет, если распороть бледную кожу, Тварь втыкает острие себе в грудь и поворачивает, как тогда, в особняке. Горячая кровь брызгает на лицо, и Линда кричит, закрываясь руками. Фрэнк Стоун, или то, что от него осталось, усмехается, смотря на неё. Вынимает оружие и замахивается, вместе с одеждой цепляя и тело. Линда вскрикивает, стараясь прикрыть кровоточащую рану, обнажившуюся грудь, и только тогда понимает, видя больные дёсна и крупные зубы. — Нет, блять, нет. Тварь смотрит на неё с торжеством победителя. С торжеством чемпиона.

***

— Зачем ты это делаешь? Господи, зачем ты это делаешь? — Зачем награждаю своих убийц? Потому что они это заслужили, ребёнок. — А мы? Что заслужили мы?

***

Линда кусает фалангу указательного пальца, не сдерживая животного воя. Она не возбуждена, и толчки мёртвой плоти внутри ощущаются куда хуже, чем саднящая рана и незаживающая дыра у левого плеча. Куда хуже, чем лезвие гарпуна, вышедшее однажды из её солнечного сплетения. Цепляется скрюченными судорогой пальцами за искусственную землю, замечая, что должна была замарать руки, собрать в пригоршню. Замечая, замечая, замечая. Стоун не издаёт ни звука, когда берёт её. Разве что лязгающее дыхание становится чаще. Мёртвое тело, прижавшееся к спине, холодит кожу. Что-то лижет левую лопатку, не оставляя слюны. Кровь течёт по внутренней стороне бедра вниз, пропитывает штаны, из-за чего ткань неприятно липнет к голени. На руках, крепко удерживающих за ягодицы, множество мелких рубцов и царапин. Чужая плоть внутри не даёт сперме вытечь из влагалища. Смерть после остановки таймера не так ужасна, как все о ней говорят.