Котлета в кастрюле

Я стоял в стороне, незаметный и лишний. Меня тут не должно было быть и, видя отсутствие реакции у тех, кто тут работал, — не было. Они склонились над чем-то на столе и отчаянно торопились, пытались исправить… что-то. Я не мог говорить, зато слушать мне никто не мешал. Но я не хотел слушать. То, что находилось на столе, тихо стонало. Оно не могло говорить, но очень хотело, чтобы кто-то ему помог. Я не хотел подходить, но меня словно за руку довело до стола, и люди в белых халатах расступились, являя мне вид на операционное поле. Праймус, убейте это. Не мучайте! Я дергано переводил фокус то на вылезающие из-под воспаленной, болезненно-красной кожи железные ребра, слишком большие для этого тела, то на шарниры вместо коленей — они были явно крупнее и кожа их закрывающая натянулась: если согнуть — лопнет. Еще не шлем, но уже не голова болталась на стальном отростке, имитирующем позвоночник, и оплетающих его красных мышцах. Шею раскурочили два поршня, которые, по изначальному замыслу, должны обеспечивать подвижность шлема кибертронца. У этого же тела они явно так работать не могли. Рта у него не видно. Вместо него — странное подобие воколайзера, но такое, которое обычно ставят в спины кукол, чтобы при нажатии воспроизводился звук. Динамик был вшит туда, где у человека губы. Даже не вшит. Вплавлен в кожу. Существо скребло четырехпалыми руками по поверхности стола, в попытке уйти от мучителей в белых халатах. Скребло и мычало, мычало и скребло. В красных от слез глазах застыла боль перемешанная с паникой. Больше чем уйти отсюда, мне хотелось только отвернуться. Праймус, зачем ему воколайзер? — Объект жизнеспособен, продолжайте исследование, — произнес кто-то из ученых, а «объект» взвыл, услышав, что он «жизнеспособен». Я мелко замотал шлемом в единственном доступном мне жесте отрицания: в этом мерзком слиянии металла и органики не было ничего жизнеспособного. — Подайте больше излучения, — сказал другой, махнув кому-то в темноту. По кабелю, подведенному на манер пуповины младенца, заискрил голубой ток, и существо скрючилось как могло, задергалось. Кожа на коленях все же оборвалась, обнажая стальные шарниры. Я медленно оседал на пол, стоило мне перевести взгляд на то, откуда идет кабель. Он подключен к Кубу. Это создал Я. — …им!.. Тим!.. Да что ж с тобой такое! Тимур! — картинка резко переключилась, и по сенсором ударил громкий голос напарника. — Рейв! — Праймус, никогда я еще не был так рад его слышать. И видеть. Широкая рожа моего друга закрывала едва ли не весь обзор. Я провентилировал, сбрасывая остаток оффлайна. М-да, обычно глюки более лояльные. Или не глюки? Напрягся, поднимаясь в вертикальное положение. Конус валялся рядом. — С тобой чего? — Да так… Внутри-оффлайновый глюк какой-то… Слишком реальный, — оправдался я, разминая затекшие сопряжения. Меня передернуло, стоило посмотреть на колени. Да уж, такое не скоро забудется. — Бывает, — успокоившись заметил он. Но любопытство победило, и он снова навострил аудиодатчики. — А о чем глюк? — Помнишь мою шутку про трансформацию в котлету? — он скривился, но кивнул. — Вот тут примерно тоже самое. Человека пытались трансформировать с помощью… Все-Искры. Рейв, они пытались создать киборга. — Да-а-а, брат, десептиконская аура на тебя плохо повлияла. — Это могут быть воспоминания Куба? — резко спросил я, пропустив фразу мимо и вскинув голову к товарищу. — Эм… Возможно? Не знаю, если честно. Можешь спросить об этом Рэтчета или Прайма, но я не думаю, что получишь однозначный ответ. Вот находись среди нас менталист обученный — тогда да, тогда запросто. Я с умным видом кивнул и, распрощавшись с напарником, двинул на поиски оных. Мне очень хотелось подтверждения, что все, что я увидел — не более чем моя больная фантазия. Хотя бы частично. Заснул я вчера в нашем с Рейвом отсеке. Бот, видимо, не посчитал нужным меня будить, и я всю ночь провел сидя, подпирая собой бетонную стену. Спина еле заметно ныла, но постепенно становилось легче. И где же мне искать медика с лидером? Было бы неплохо обнаружить их в комплекте. К сожалению — не срослось. Рэтчет нашелся у ремблока в компании чумазого мужика с разводным ключом. Мужик с добродушной улыбкой что-то рассказывал нашему медику, а тот без явных признаков недовольства его слушал. Я даже на короткий миг подумал, что все еще сплю. Сюрреалистическая картина. Поборов желание протереть маску, направился к теплой компании. — Тимур, что-то случилось? — заметив меня, медик прервал рассказ своего знакомого. Мужик кивнул мне в знак приветствия, и я отзеркалил жест. — Да так… Ты знаешь что-нибудь о способностях Куба? Кроме оживления, — пока шел, мог бы подумать, что говорить. Мог бы. — Что случилось? — уже куда более настойчиво поинтересовался док, нахмурившись. — Сегодня во время оффлайна… В общем, у меня был глюк. Про то, как люди с помощью Искры пытались сделать киборга. И у них это даже почти вышло, но получившееся существо скорее напоминало кусок живого мяса, в которое воткнули несколько арматур, — доложил я, подбирая уместные выражения. Мужика рядом передернуло. Да, возможно стоило говорить на кибертронском, во избежание лишних психологических травм. — Это очень серьезное заявление… — медбот нахмурился еще больше, а меня едва не отключило от осознания, что он даже и не подумал о том, что это может быть простой фантазией. — Вот что. Поговори с Ленноксом. Попроси выяснить, проводились ли такие эксперименты. А я поговорю с Оптимусом: он хранит мудрость Праймов и может знать о возможности Куба, показывать прошлые события. — Наши ученые действительно бы пошли на такое? — неверяще произнес мужик. Мы уставились на Рэтчета вместе. — Кто знает... Кибернизация — очень травмирующий процесс даже для космических тел, что уж говорить про человеческие… Когда Кибертрон только начинал свое развитие и активно создавал колонии, очень многие планеты исчезли, потому что порода не могла выдержать поглощение металлом. Чтобы такое испытывал живой организм… Ужасно. — Не узнаем, пока не разберемся, — с циклом вентиляции заключил я, лязгнув металлическими ладошками. — Кто-нибудь знает, где у нас Леннокс? — Собирался навести шороху в шестом корпусе, — ответил мне мужик. А потом увидел мой непонимающий наклон шлема и добавил: — Могу проводить, все равно туда собирался. — Было бы здорово. Рэтчет, а ты? — Пойду к Прайму. Говорил же. — Как же мне не хочется подтверждения… Мужик оказался прикольным таким типом, работающим тут главой тех-обслуживания. В общем, он руководил теми, кто ремонтировал всякие вертолеты-машины-самолеты-и-еще-бог-знает-что. Отзывался мужик на «Бен», но по паспорту он значился Бенджамином Клисом. Клис имел довольно низкий голос и русые волосы. А, ну еще руки в окуляры бросились — на одной конечности отсутствовал безымянный палец. В целом общее впечатление приятное и, что самое главное — так же как Рыжий, он от меня не шарахался. Дорога до корпуса оказалась не такой близкой, как ожидалось. Мы миновали автоботский ангар, центральный штаб и плац, прежде чем добрались до казарм. — Тебе туда, — махнул мне Бен четырехпалой лапой в направлении каменно-блочного строения. — Спасибо, что проводил, — кивнул я, быстро прикладывая руку к груди. Как пояснил мне Рейв: этот жест означал не только «отдать честь», но и просто в качестве проявления признательности. Механик, хмыкнув, отдал честь по-человечески, и мы разошлись. Так, и в какую сторону мне искать? БАХ! Видимо, туда. В ангаре было людно. Если конкретнее — солдаты набились как граждане ближнего зарубежья в приору и чего-то ждали. В толпе я мельком заметил рыжую макушку и ничуть не удивился: этот шкет есть везде, где обещают движ. Леннокс нашелся, стоило прекратить рассматривать народ и поднять взгляд чуть выше — майор стоял на бочке и хмуро разглядывал собравшихся. А че происходит? Я двинулся вперед, интеллигентно раздвигая публику локтями. Публика тихонько материлась, но замолкала, стоило придти осознанию, что грубят они роботу два с хреном метра в холке. Проплыв таким нехитрым образом до Уилла, жестом попросил его отойти в сторонку. Майор непонимающе нахмурился, но потом кивнул, сделав знак солдатам, мол «я за вами слежу». — Что такое? — поинтересовался он, стоило нам отойти в сторону, на улицу. — Ты знаешь что-нибудь об экспериментах на людях? — выпалил я без предисловий и смазки. — Эм… Ну, фашистские концлагеря, японский семьсот тридцать первый… Я не очень осведомлен в этой обл… — начал было он еще больше растерявшись. — Да нет! — почти по-русски выдал я, а солдат совсем запутался. — Я не то имел в виду. Могли ли ваши проводить эксперименты на людях с участием Куба? — Нет, зачем бы им это делать, — Леннокс помрачнел, голос стал тверже. — Что за обвинения? — Я не обвинял, я интересовался — это другое. — Даже если и так. Я не имею никаких данных это подтверждающих, — не сдавался он. — А данные это исключающие? — сдаваться не собирался и я. — Слушай, Тимур, тебе от меня что надо? — майор устало потер переносицу, поднимая на меня взгляд. Видимо, пытался воззвать к моей совести. Совесть, ожидаемо, не отозвалась — Я хочу, чтобы ты нашел либо подтверждение, либо опровержение. Поверь, это очень серьезно, и у нас есть все основания полагать, что на некоторых личностей можно повесить обвинение в преступлении против человечности или как у вас это называется. Леннокс задумался на пару секунд, а потом мрачно мне кивнул: — Что-то еще? — Нет. Спасибо. — Да не за что еще.

***

Тот переполох, что я организовал утром, потихоньку стихнул. Прайм загадочно окопался у себя в отсеке, Рэтчет просто пожимал плечевыми, а Рейв усмехался и предпочитал верить только в то, что видел своими окулярами. Уилл со скоростью истребителя умотал в управление, Рыжего направили на тест какой-то машины, а мой новый знакомый Бен исчез писать отчеты. Я оказался предоставлен сам себе. Как показала статистика — это плохо заканчивается. Особенно когда на небе солнце, под серво асфальт плаца, а весь персонал попрятался по ангарам. Даром, что уже не от жары, а просто готовясь ко сну. — Одиночество — сволочь, одиночество — скука… Я не чувствую сердца, я не чувствую руку… Потому что спала на ней всю ночь не переворачиваясь, да. Кхм! — Хр-ф! — Будь здоров. Иосиф на мое пожелание важно набычился, будто был как Карлосон с вареньем — самый здоровый человек в мире. Паук отлепился от меня, как только понял, что никого рядом нет. Я уселся на разогревшийся за день асфальт, млея под солнечным теплом. Ёся делал примерно тоже самое, еще и растопырился, пытаясь прогреть тонкий металл уходящим солнцем: его собственные системы очень редко могут обеспечить носителя теплом, особенно если носитель не совершает очень активных действий. Не то, чтобы Ёся нуждался в тепле постоянно, просто быть теплым ему отчего-то нравилось. Вот такая особенность. Я счел ее довольно милой — он как кот на батарее зимой. Я поковырялся в памяти и решил, что если намылился вспоминать заедающие песни, то нужно идти до конца. — Иди за солнцем следом, хоть этот путь неведом… Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра! — И-д-тх! — Ёсе неожиданно понравилось; он перестал изображать странную артхаусную инсталляцию и пропрыгал ко мне, пару раз стукнув лапкой по колену. Я не стал жмотить: — Ах, сколько будет разных сомнений и соблазнов… Не забывай, что эта жизнь не детская игра! Ты прочь гони соблазны. Усвой закон негласный... Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра… Ну вот, теперь буду мурлыкать ее до конца дня. — А мне нравится. — А!.. — Нет, ну ты когда нибудь перестанешь дергаться с моим появлением? — А ты не подкрадывайся! — Как говорил один мой знакомый стелс… Мне ракеты сигнальные пускать? Джаз, хоть и пытался сделать недовольную моську, но явно был горд своей незаметностью. Иосиф, однако, был гораздо оперативней меня и уже слился с плечевым, ничем себя не выдавая. Вот, однако, еще особенность… — Не думал, что ты увлекаешься местным фольклором, — решил продолжить он тему. — Товарищ диверсант, а вы помните кто я? — вставать с насиженного места мне было влом, но зато никто не мешал мне просто сложить лапы на груди. — А, да… Ну, тогда ты просто обязан «мурлыкнуть» мне еще что-нибудь, — уверенно припечатал он, а я аж булькнул. — С чего бы? — Тебе сложно? — вопросом на вопрос отозвались мне. Джаз плюхнулся рядом. Отчего-то улыбка мне его показалась необычно натянутой, и я не стал спорить. — А закаты алые, алые, алые… — хрипло начал я, уставившись на закатное солнце. — Перед боем выстрелы не слышны… Не об этом вместе с тобою мечтали мы за четыре дня до войны… Джаз? Бот никак мне не ответил. Он застыл статуей — сидит, смотрит на закат. Восковой маской застряла трясущаяся улыбка, неохотно сползающая. Я все же поднялся, пересел поближе. Решил вспоминать что-нибудь не про войну. — Медленно минуты уплывают в даль, встречи с ними ты уже не жди… И хотя нам прошлого немного жаль, лучшее, конечно, впереди… Скатертью, скатертью дальний путь стелется и упирается прямо в небосклон. Каждому, каждому в лучшее верится… Катится, катится голубой вагон. — Можно я оставлю себе запись твоего голоса? — раздался тусклый голос надо мной. — Да, конечно, — пожал я плечевыми. — Я запомню твой позывной, — после небольшой паузы произнес он, наконец отрываясь от уходящей за горизонт звезды. Я медленно кивнул. Мы помолчали. Набравшись смелости, спросил: — Все в порядке? — Конечно, есть повод сомневаться? — улыбка вновь заняла свое место на фейсплейте. — У тебя из-под визора течет. — Оу, спасибо, я и не заметил! Наведаюсь к Рэтчету. — Джаз. — Тимур? — Если расскажешь — станет легче, — помнится, когда-то я уже говорил это. Им всем нужен психолог. Почему им стал я? — Да глупая история. — Все же, она явно тебя трогает. — Да был у меня друг. Хороший, мы с ним очень близко общались. Вместе проворачивали очень сложные схемы… Вместе сбегали от полиции, если схему не получалось провернуть… В общем, очень он был мне близок. Был братом по оружию. А потом он исчез, — бот улыбнулся вполне искренне, грустно только, — знаешь как бывает. Близкий есть, а потом исчезает. Он не умирает, ты, при желании, можешь его даже увидеть. Но желания нет. Потому что это уже не он. Близкий исчез навсегда, а на его место встал незнакомец. У него та же внешность, но вас уже ничего не связывает. Вы оба очень умело закрыли глаза на все те воспоминания, что делали из вас почти одно существо. И вот вы при встрече даже здороваться не станете, пытаясь делать вид, что никого из вас не задевает эта ситуация. — А почему разошлись? — решил я спросить аккуратно. — Знаки на броне оказались разного цвета, — ядовито отозвался он. А потом стушевался. — Прости. История действительно глупая, — и замолчал. — Знаешь… Есть такая книга… Ее сюжет рассказывает о двух детях и их дружбе. Им очень нравилось играть вместе, только вот незадача — один из них был сыном немецкого офицера, а второй — рожден в еврейской семье. Один — беззаботный, живущий в большом доме, не знающий голода и боли. Другой — мечтает о куске нормального хлеба, не имеющий нормального дома и представлений о своем дальнейшем будущем. Несмотря на такие различия они подружились. Немецкий мальчик приносил еврейскому игрушки и они вместе проводили время, разделенные только сетчатым забором. Как-то раз еврейский мальчик потерял своего отца и поделился этим со своим другом. Друг, закономерно, решил помочь найти пропажу. Он переоделся в такую же, как у еврея, полосатую пижаму, и они отправились на поиски. Мне стоит говорить, что потом немецкий офицер нашел только одежду своего сына? — Зачем ты мне это?.. — Война — всегда глупая история, — перебил его я. — Ее начинают не простые обыватели. Да, они могут поддерживать то или иное решение властей, но никогда не полезут на таких же обывателей первыми. Лошадь может быть не против команд всадника и выполнять их без вопросов, но ей будет куда спокойнее просто пастись на солнечном поле. Если вы оба останетесь живы по окончании этого всего, я думаю, вам стоит попробовать объяснится. Никто из этих… Не стоит чьей-то дружбы. — Знаешь… Я подумаю об этом. Тимур, ты уверен, что ты был просто человеком раньше? — Абсолютно. — Хех, тогда ты… Узнать про себя что-то новое я не успел. По общей связи раздалось нервное Праймовское:

«Мегатрон уничтожил человеческие корабли. Автоботы, общий сбор!»

Твою медь. Ну что, я теперь могу шутить про Мегалодона?