Ни стыда, ни совести у этих четверых

У Серёжи была одна тайная слабость. Ну ладно, даже две, если считать Антона. Матвиенко обожал, когда его умоляли. Просили. Выстанывали его имя с отчаянным желанием. Он довёл Шастуна до невменоза и всё ещё продолжал дразнить. Серёжа то едва-едва входил, то проводил членом между бледных Антоновых ложбинок, то лишь надавливал на вход, а иногда и пошло постукивал членом по половинкам. Шаст уже знал, что подаваться назад и насаживаться самому нет смысла: так он лишь продлит эту сладостную пытку и отсрочит долгожданную полноценную стимуляцию. — Чего молчишь, Антошкинс? — будто издеваясь сказал Серёжа низким, будоражащим голосом. Милое обращение в подобной ситуации могло бы прозвучать как издёвка, но и Серёже, и Антону подобное нравилось. Такие прозвища они могли себе позволить даже на публике, делая вид, что всё это в шутку. При этом сердца их заходились от того, как они ходят по острию ножа, от опасности разоблачения. Но в эти моменты особенно ярко они чувствовали эту крышесносную влюблённость, которая будто и не собиралась их отпускать. Матвиенко без особых проблем мог пропустить мимо ушей любые сценические оскорбления, но как только из уст Антона звучало это заветное «Серёжкинс», внутри расцветало поле сахарной ваты. И ещё год назад Серёжа бы смеялся с такого сладкого сравнения, но сейчас он был счастлив ощущать себя живым, любимым. И в постели такие милости были очередным напоминанием об их истинных чувствах. Это не только страсть и похоть. Это нечто большее. Шастун поскуливал, мычал, сдерживая стоны, громко сопел от нетерпения, но этого для Матвиенко было недостаточно. — Так хочу тебя слышать, — с плохо скрываемой мольбой в голосе попросил Серёжа, выцеловывая между словами чужую спину. — Ну же, пожалуйста, — тихо начал Антон, — я так хочу, это пиздец. Шастун продолжал просить, отчего у Серёжи кровь начала громко стучать в голове, затуманивая мысли. Этот любимый голос, сбивающийся, с высокими нотками, был словно мёд, патока, пахлава… Подставьте что хотите в этот список. Серёжа был действительно счастлив сейчас.