Меняя минуты

Добраться до души человека всегда было непросто — та ещё замудреная задачка с той ещё жирной звездочкой в уголочке. Особенно, если человеком, о котором шла речь, был Королёв Лёша — опер из отдела по организованной преступности и его непосредственный начальник. Стоило Паше впервые пересечься с ним глазами, как он понял — тёмных пятен у того за душой было считать, не пересчитать. Лицо его было вечно серьезным, со хмурыми складками на лбу, бровями, резко сведенными над глазницами, немного отросшей щетиной и выражением каким-то почти бандитским. Вокруг него аура всегда густилась по-тяжелому, и сплетни от человека к человеку ходили самые разные. Не точи Паша на него зуб по долгу службы — всё равно не постеснялся бы за «криминального элемента» принять. Только время обязывалось показать, насколько правдивым это могло оказаться. *** К вечеру коридоры пустели — этот процесс всегда тянулся как-то плавно, но верно, оставляя к поздним часам на рабочем месте лишь исключительное количество заблудших и уставших душ. Не все лампы горели, добросовестно освещая лишь часть пространства вокруг, поэтому вечерние сумерки проникали в помещение прямиком с улицы. В Паше теплился только что выпитый кофе, пока он нерасторопно шёл в сторону кабинета. Спешить у него не были ни сил, ни средств, ни желания: пусть хоть Шибанов выкатил бы пару шедеврально-недовольных фраз о его медлительности — от них на фоне сгущавшейся ночи и то стало бы чуточку веселее. Внезапно вместе со звуком собственных шагов Лукинов уловил и твёрдые чужие, а после услышал ещё и заданный ему со спины вопрос: — Чего ты, майор, заблудился? И как он сразу не заметил, что следом за ним шли? Паша поправил руки в карманах и повернулся на пятках к говорившему, в чьём голосе без лишних сомнений узнал Королёва. — Да нет, — беззаботно пожал плечами он и махнул головой, указывая на кабинетную дверь позади, — возвращаюсь вот в родные стены, ра-бо-тать буду… Лёша его расслабленную улыбку со слабо видными ямочками на щеках, кажется, не оценил — во всяком случае, не слишком, потому что не одарил даже крохотным кусочком ответной. Лицо у него оставалась каменным, а тело — напряженным. Несмотря на закрытую позу со сложенными на груди руками, он всё равно казался крайне уверенным в себе — как будто при большой надобности смог бы уложить Пашу на раз-два и даже бровью не повести, начни тот сопротивляться. Лукинов и сам не знал, зачем пытался разглядеть в нём угрозу на пустом месте — зато ощутил величину всех необоснованных опасений в полной мере, когда Лёша приблизился к нему, сократив разделявшие их метры до минимума. Даже воздух между ними колыхнулся, брызнув капельками искр-молний. Паша склонил голову в бок, растянув губы до улыбки — ехидной, но немного нервной: — А вы? Непроницаемость на лице Королёва дала трещину (спасибо, что не он сам — затрещину), и он усмехнулся с шумным пыхтением, оглядывая Пашу с ног до головы. Вывод у него напросился один единственный и простой: — Дерзкий ты. Лукинов счел это за комплимент, внутренне подрасслабился и решил, что более удачного момента могло не выпасть на его долю никогда больше. Он протянул открытую ладонь в приветственном жесте и представился: — Жора. Раскольников. — Да знаю я, кто ты такой, — Паша был готов к тому, что его руку вот-вот небрежно оттолкнут, но вышло совершенно наоборот — за неё ухватились крепко и пару раз тряхнули, не жалея резкости. — Королёв Лёша. Рукопожатие они разорвали практически синхронно. И только Лукинов собирался спросить или сказать что-то ещё, что первым на язык бы полезло, как сзади шумно открылась дверь, выпуская в коридор недовольного Шибанова, у которого накопилась целая куча словесных жалоб: — Ну ты где пропал-то там? *** Из-за дела Радулова они с Королёвым неплохо так приморгались друг к другу — тут постепенно появился и удачный повод почаще заглядывать в его кабинет, который на странном контрасте с шибановским казался Паше чересчур многолюдным. За успешные прорывы в делах ему за компанию предлагали выпить — и он то отказывался напрочь, то наступал на свои принципы и, к своему же удивлению, соглашался. Впечатление, будто его там каждый раз с нетерпением ждали — уже даже не как гостя, а почти как полноправного своего — не отпускало, а только укоренялось с течением недель, и Паша ловил себя на том, что иногда даже не стучался перед тем, как войти… Шибанов недобро косил на него глаза, подозревая в излишних поползновениях на территорию коллег и делая из этого причину для всех пашиных «недоработок». Но вслух ничего не произносил — молчал и не договаривал, с чем в последнее время стал частить на всех фронтах. Таким образом, сближение с теми, ради кого Паша сюда и попал, имело две противоположные стороны — было одновременно и на руку, и нет. Сближение с людьми вообще показалось Лукинову настолько двоякой вещью впервые. Особенно, если речь шла о сближении с таким человеком, как Лёша Королёв — который по-прежнему, как и было заявлено, оставался начальников шестого отдела. Вектор их отношений неминуемо кренился в крайне сомнительную сторону — Паша не наделял её никакими характеристиками, потому что все они вместе с любыми возможными словами вылетели из его головы, стоило им с Королёвым остаться в кабинете наедине. Мог ли Лёша предварительно сам разогнать всех своих сотрудников? Лукинов не удивился бы совсем, узнав, что это так. Дверной замок щелкнул, а он так и остался стоять посреди кабинета под прицелом чужих сощуренных глаз. Лёша смотрел на него неотрывно, ловя каждое движение вздымающейся груди, каждое дерганье темных ресниц и каждое содрогание мышц. Лукинов не отступал назад, когда тот начал медленным шагом приближаться, не отбивался от назойливых ладоней, которые прошлись по упругим бокам и крепко обхватили под бедрами, не сопротивлялся, когда оказался распластанным на столе. В лёшиных руках Паша приблизился к плавкому состоянию, стал мягким и горячим, как разогретый воск, но не мог отказать себе в удовольствии попрепираться словами и не сдерживал болезненного шипения, когда ударялся костями о грубую деревянную поверхность под собой. Он поддавался Королёву так, как ему самому было удобно, и зажимал запястье между зубами, чтобы не наделать лишнего шума. Пожалуй, оперативное внедрение ни на каком из этапов не предполагало подобного поворота событий. Но в моменте Паша смог об этом забыть и простить себе то, насколько криво складывалась его проверка. Он едва ли не под лупой рассматривал всех оперов шестого отдела, присматриваясь к ним и рядом ошиваясь, но никак не мог разглядеть за их плечами преступных проколов — даже когда сам вцеплялся в плечи одного из них, царапая кожу короткими ногтями до красных следов. *** Лукинов захотел, чтобы так оно и оставалось. Чтобы всё оказалось неправдой: подозрения не нашли подтверждений, информация оказалось ложной, а операм было нечего скрывать. Он был готов уйти из «тыла врага» с пустыми руками, если бы это сохранило при нём вечно рычащее и звучное «Раскольников», сказанное голосом Лёши ему прямо в ушную раковину. Не готов он оказался к одной единственной вещи, которая поставила огромный красный крест на всём и ударила под дых очень больно. Укол предательства пробил его насквозь — хотя, казалось бы, о каком предательстве могла идти речь? И кто вообще из них двоих бо́льшим предателем был: Паша, который выдавал себя за человека совсем другого, или Лёша, который сейчас предлагал ему… что? — Ну так… — заискивающе начал Королёв, облокачиваясь на край стола, — ты с нами? «Ты со мной или не со мной?» Он будто фантомно протягивал руку, призывая сделать всего один решительный и решающий шаг. И Паша её принял — потому что не мог не. Его почти физически замутило от того, с какой конкретикой и точностью все карты раскрывались прямо у него на руках. Всю концепцию махинации Лукинов перенял быстро, последовавшее после длительных переглядок между всеми сотрудниками отдела предложение покончить с Шибановым при первой же возможности и доказать тем самым свою верность — принял сразу же, с сомнением затратив всего лишь минуту на подумать. — Жора. Паша на секунду забыл, что должен был отозваться именно на это имя и среагировал запоздало, обратившись к Лёше лицом. — Не подведи. Паша не нашёлся с ответом и просто поцеловал его мимолетно, напоследок улыбнувшись. Отговаривать Королёва было уже поздно. Да ещё и бесполезно. Да ещё и вразрез всем инструкциям и правилами. Оставалось только глубоко проглотить всю свою горечь. *** — Вот молодец, — прохрипел довольно Лёша, смотря на грузно рухновшего наземь Шибанова, — вот так, молодец, Жора! Его радужки сверкали звёздами от прилива адреналина. Не желая больше смотреть в них, Паша крепко сжал оружие в пальцах и спросил полушепотом: — Че твои, убежали? Че с ними делать теперь? — А с ними уже всё, — успокоил его Королёв, глянув за своё правое плечо с осторожностью. — С тобой кстати тоже. Сменившаяся интонация и показавшееся перед носом дуло пистолета заставили Лукинова с шоком поднять голову — растерянность завладела им полностью, преправившись болью от обмана: может, хоть он у них с Лёшей взаимным оказался? К счастью, сегодня у Лукинова тоже было кое-что, способное удивить в ответ — и плевать, что оно было отнюдь не приятным для них обоих…

04.02.2025