Меняя минуты

Он с этой оперской работой вообще давно подзавязать хотел — непонятно, на чем всё это время ещё держался. Ни то на призрачной вере, ни то на крепкой верности, черт ногу бы сломал в этой области душевных потемок. Несправедливость, которой до краев была полна система, зашкаливала — и о своём существовании всегда напоминала исключительно несвоевременно, поэтому на этот раз его рабочий творческий кризис подзатянулся. А беда, как говорится, не приходит одна — так что за одним кризисом, видимо, под ручку пришёл и другой. Немного более деликатный, о котором Женя кому-либо говорить воздержался — такой никто из его товарищей не разделил бы, одарив плечо парочкой дружественных похлопываний и замусоленной фразой «со всеми бывает». Ранее Комарову не доводилось замечать в себе склонностей к танцам с бубном над мужиками. Его цепкий взгляд обычно останавливался только на красивых девушках, и о встрече глаза-в-глаза там речи, как правило, не шло. А тут получилось, что получилось… Нелицеприятно, надо сказать, и неловко получилось — как ему коллегам в лицо-то теперь было смотреть? А Мише — как? До чистосердечного признания самому себе он доколепал, осознав, что последний вопрос волновал его более всего. И это ощущалось небольшой несостыковкой, ведь, по большому счету, Шибанов был ни кем иным, как таким же непосредственным коллегой — почему Женя так выделял его на фоне остальных? Комаров корил себя за тупость, а «по кочану» считывал достойным ответом на заданный самому себе вопрос. *** Вообще, была ли она — какая-то особая связь между коллегами? Сейчас, глядя издалека на воркующих Юрия Ивановича и Мишу, Комаров решительно убеждался: да, была, и ещё какая… Эти двое вместе шли как слаженный механизм, инь и ян, как тёмно-синий и черный — как следователь и опер. Они постоянно были друг за друга — и выбирали друг друга. Внутри в последнее время изобильно ветреной головы Жени рисовались только вдвоём. Так уж негласно повелось. И Комаров через призму мерзко горчащей во рту радости за начальника понимал, что с полковником Брагиным в своей важности никогда бы посоревноваться не смог. Настолько откровенно не дотягивал — аж меж зубов скрипело. Вроде у них с Шибановым общего было гораздо больше, близорукие глаза внешне могли бы и спутать — и то это только при рассмотрении вопроса с сугубо внешней стороны. Они вместе походили на две идентичные детали одного и того же механизма, по образцу выделанные, схожие — родственные души, кто бы их побрал! Женя в лирике силён не был, поэтому мог бессовестно чего-то ложного надумать. Ему очень хотелось бы вписать Шибанова в свою жизнь: с семьей поближе познакомить, на дачу свою свозить, может быть, хоть однажды проснуться от суетных сборов на другой половине кровати. Но довольствоваться приходилось одной только совместной работой. Чтобы тормозить заводившиеся с пол оборота мысли, он удерживал в голове образ полковника Брагина, который по сути своей на Мишу был похож больше, чем можно было прикинуть на первый беглый взгляд. Комаров не перебивался от зависти — и перебивать от неё же никого не желал. Не кусал локти, не задыхался от злости — иногда только вливал в себя больше положенного. Но это так, издержки не только сердечных дел, но и профессии. *** Миша кожей чуял, что в микроклимате их отдела, состоявшего из полутора калеки, что-то опасно кренилось и сгибалось — скатывалось не туда. На фоне последних мутных дел Антона это было неизбежно, но внутренняя чуйка подсказывала, что дело было в чем-то ещё. Но докопаться до сути проблемы, хоть расшибись, не получалось, поскольку все мыслительные процессы в этом направлении прерывались то нежданными-негаданными выездами, то нарисовавшимися на горизонте следами подозреваемых, то срубавшим с ног сном, то ещё чем-нибудь из длиннющего списка возможных вариантов — как специально подгадывалось, чес-слово. Ещё и Женя ходил весь смурной и загруженный, сгущая над их отделом больше черных туч с обильными осадками — именно перемены в его настроении отчего-то нельзя было не ощущать настолько близко к сердцу. Шибанов от его участившихся заявлений о желании уволиться ещё не отошел — а тут вот оно что бонусом всплыло, даже без словесной обёртки и прямой констатации факта. Это заставляло нервничать больше положенного. Он аккуратно приоткрыть завесу тайны пытался, выведать у Комарова хоть что-нибудь объяснению подобное, но тот, кроме как почти по-правдивому отнекиваться — ничего не мог. Совсем. Миша будто бы неприступную стену надеялся взять, вооружившись одной лишь березовой веткой. — Жек, у тебя всё нормально? — решил он поинтересоваться в очередной раз и добавить в голос побольше напористости. Начальник он или кто, в конце концов? — Да, командир, — ответил Женя, не отвлекаясь от сверки бумажек на столе. — А что? — Точно в порядке всё? — он сдаваться не привык, поэтому продолжил, пытаясь нащупать хоть одну верную ниточку, ведущую к разгадке. — Родители как? Как брат? — Да-а… — Комаров плечами пожал, не находясь с однозначным ответом, — все живы-здоровы вроде. Его этот допрос насторожил не по-детски, Женя не мог вспомнить ни одного раза, когда Миша бы так упорно к нему в душу лез. Шибанов услышанное обработал в течение доли секунды и вскинул брови с закравшимся сомнением: — Вроде.? — Ну что ты к словам-то прикопался? — он отложил распечатанные листы кривой стопкой в сторонку. — К маме с отцом я в выходной ездил, а с братом всегда на созвоне, говорим периодически, когда время есть. Миша кивнул, изогнув губы, и, казалось, чуть успокоился, услышав такой, пускай и не слишком подробный, но достаточно достоверный отчет. Да и Женя был не менее доволен тем, что от него, наконец-то, отстали — был доволен, пока по позвонкам змейкой не проскочил коварный холодок. А вдруг Миша всё понял? Разглядел всю подоплёку жениных внезапных чувств и по-своему — по-шибановски — пытался подступиться. — А почему спрашиваешь? — решил отметнуть от себя все стрелки Комаров, переведя их в мишину сторону, и смахнул со лба несуществующий пот. — У самого там не случилось чего? Шибанов от подобного развития разговора прыснул — житейского какого-то, как между двумя нервными пенсионерками в предынфаркте, которые всё пытались-пытались что-нибудь друг из друга выпытать о трудностях жизни, да не выпытались. Женя был забавным, когда начинал нервничать — за ним в принципе наблюдать было приятно и интересно. В том числе за это Миша им и дорожил. — Куда там, — взмахнул он в воздухе рукой, будто мошек от себя отгоняя. — Не везет в любви — везет на службе. А годы-то идут… Миша вложил всю тоску в последовавший за высказыванием выдох, а Женя дернулся от упоминания «любви». Так они и жили. *** Итак, Женя хотел уволиться. Всё началось с этого — этим должно было и кончиться. О чем он не поленился Шибанову напомнить в очередной раз. Потому что вздыхал он не по одному лишь Мише, но и по жизни — тяжелой оперской и всем её тяготам. До той степени, что ему уже мусорные баки, в которых стрелок оставил свои вещи перед тем, как скрыться, подавали знаки. — Я, между прочим, сегодня дома не был, — заметил он к слову, стоило им прошагать вверх по металлическому пандусу, — и похоже не попаду. Далее он рассыпался в красочных описаниях того, что за подобные выходки с ним могла бы сделать его жена — гипотетическая, разумеется. Настоящей у него не было, а при нынешней расстановке сил — быть и не могло. Миша пару раз ответил невпопад чем-то возмутительным, глаз не поднимал и шёл чуть спереди, оставляя Комарова плестись за его плечами. Шибанову его размышления навели в голове немало смуты. Он думал, что Женя был, как патрон, холост. Не думал — знал! Оказывалось, что нихрена он не знал. А Женя, видимо, всё это время семейной конфронтацией, супружескими недовольствами и обидами терзался… Вот как — и даже ничего не рассказал. Ну мерзавец, ну Миша его.! Это проясняло много висевших на повестке дня недопониманий и спустившуюся на их кабинет серость, но ощущение, будто Шибанов опоздал, не успев сделать вовремя нечто важное всё же возникло. От этого он и решил побросаться ультиматумами: — Ты, Женя, выбирай: либо тихая спокойная жизнь под крылышком у тещи, либо постоянный адреналин и хронический недосып. — А ещё гастрит, который может перерасти в язву! Уже в неё перерос. Только пока что не гастрит, а кое-кто другой… — Знаешь, если дело дальше так пойдёт, — поразмысил Комаров, — то я лучше выберу семейную жизнь. Миша надеялся, что не выберет, но в конкретных причинах не слишком был уверен. — Не-а, не выберешь, знаешь почему? Женя и сам знал, что не выберет — во всяком случае, не с какой-то абстрактной женой и детьми — потому что вся причина сейчас стояла прямо перед ним. — Потому что тебе скучно станет, — заявил Миша, как об очевидной вещи. — Нет, ты можешь, конечно, попробовать, но я тебя уверяю, Жень, через неделю ко мне на коленях приползешь. А я ещё подумаю: брать тебя назад или нет. — Не приползу, — буркнул Комаров. — Да куда ты денешься? Однажды полицейский — полицейский навсегда. И пошёл вперед с двойной скоростью. Комаров всё в толк взять не мог, отчего тот так взъелся. *** Мише нужно было много и сильно подумать. Он не шибко в подобном был силен — но имел в рукаве козыря, который мог на раз-два помочь. Порог квартиры Брагиных, должно быть уже бился в истерике — от радости или страха? — когда вынужден был встречать на себе Шибанова. А припрятанная прозрачная бутылочка заливисто хохотала, точно от счастья — потому что под градусом как-никак думалось лучше. — Итак… — выжидающе постучал Юра пальцами по дереву. — Может, расскажешь мне, что с тобой происходит? Дома они оказались одни — оно и к лучшему, нечего женщинам и детям становится свидетелями мишиной одиночной пьянки и их с Юрой исключительно психологической беседы. — Так, мелочи жизни, Юр, — для убедительности он влил в себя очередную стопку. Брагин ему предсказуемо не поверил и присоединятся, как бы Шибанов ни предлагал, не спешил. — И поэтому ты так от мелочей жизни накидаться решил? Тебе на работу завтра уже не надо? — Ну надо, — пришлось нехотя согласиться, — тут, понимаешь, ситуация… — Ой, да знаю я твои ситуации, — прыснул Юра, наблюдая, как Миша налил себе снова. — Опять со своей дамой сердца что-то не поделил? Что на этот раз? — Да если б с дамой, Юр, — огорченно вздохнул он в ответ, запивая свою тоску водкой, — если б с дамой… Огорошивать он всегда умел отменно. Тут даже Юра с толку сбился и глазами захлопал. — Я к нему со всей душой, — Миша распахнул руки в стороны, словно демонстрирую свою всамделишную открытость, — а он мне даже… — он с силой бахнул стеклянную стопку на стол, — я не понимаю. А Юра, несмотря на своё секундное замешательство, понимал, кажется, всё. Следователь, сука. Умный до чертиков — как бы Шибанов без него жил? Понимал — но не говорил ничего, неужели поиздеваться решил? А, может, Миша уже терял хватку и ему излишнее начинало казаться уже спустя половину выпитого. — Глаза-то разуй, Миш, — Юра выхватил бутылку прямо из-под его носа, — тогда всё понятно тебе станет. — Вот значит как? — вскрикнул Миша разозленно. — Ну попроси у меня что-нибудь теперь, Брагин, попроси! Нихрена я тебе больше помогать не буду! Вся спесь с Шибанова спа́ла, когда он отоспался — последних слов назад не взял, зато до кое-чего додумался. По завету Брагина разул глаза и придумал план — ненадежный, как мейд-ин-чайна часы. Осталось только подгадать с удачным моментом и осуществить наконец, чтоб ладошки потели поменьше, а голова не пухла. *** Он пребывал в смешанных чувствах — и все утро, и весь день, и весь вечер, пока под сумерки снова не оказался на работе и не решил заскочить в родной кабинет. Как знал — вовремя пришёл, потому что застал на месте именно того, кто занимал всю его голову в последнее время. Почва для реализации подгадалась сама собой. В свете одной единственной лампы и монитора контуры серьезного лица Жени вырисовывались причудливо-привлекательно — Миша, созерцая, замялся около самых дверей. Увидел бы кто из коллег — у виска бы покрутил дважды. — О, — удивился его появлению Женя, от экрана оторвавшись, — а ты чего на ночь глядя? Объяснить настоящую причину своего появления Миша не мог, так что пришлось отбрехаться первым, что пришло на ум: — Да-а, мне надо тут пару справок подписать, — не желая выдать себя, он демонстративно перебрал пару листов в первой попавшейся папке, — а ты че тут? — Да ребята из района прислали записи с камер наблюдения, — не медлил с объяснениями Женя, — возле ресторана «Баран-кебаб». Вот решил посмотреть, может, что-то найду… А вот это было уже интересно — не бросать же того тет-а-тет с таким делом. Миша даже подумал отложить реализацию до лучших времен, когда двинулся к Жене и уставился на видеоряд. — Не что-то, а кого-то! — Отравителя. Если он, конечно, есть. Ну, удобрение же как-то попало на кухню. И дальше они, словно не контролируя себя, понеслись в рассуждения. Между делом упомянули Юру, отбросили парочку ненужных версий — топтались где-то рядом с нужным ответом, но не знали, что именно упускали. Момент для мишиного плана был жестоко утерян — он мысленно махнул на него рукой, прикидывая, что таких «моментов» у них с Комаровым будет целое море. Сейчас судьбоносно решалось совсем другое дело. — …но яд ведь можно было и подбросить. — Сложно, — дернул плечами Женя, не веря в подобный расклад: — свидетелей много. — Ну ты же был в этом кабаке. Там вон, — он кивнул на монитор, — проходной двор. Тут и крыть-то было нечем: — Так это понятно, поэтому я и говорю, что на всякий случай решил посмотреть, для очистки совести. Как же преступно он был хорош, а — подумал Миша. Иные и мечтать не могли о таком сотруднике — а у него вот, хоть где-то счастья привалило. Возможно, момент хоть и был неудачным, но подходил как никогда. Все отрицания Шибанов оставил за рамками своих сомнений, когда признался, похлопав Комарова по плечу: — Вот за это я тебя и ценю, Жека. — За что? — За твоё неравнодушие. Прикосновение к губам было именно прикосновением, а ещё — ошеломляющим, скорее в плохом смысле этого слова, чем в хорошем. Комаров застыл бесполезной статуей, не зная, что делать и какую реакцию изображать — потому что в мозгу стало по-глухому тихо и пусто, даже судорожные мысли прекратили свои метания, замерев. Женя редко подлавливал себя на нерешительности. В его деле она сама по себе редко прощалась и поощрялась, только губительной была — вот это точно. Но в данную секунду сомневался так, что стыдно было самому себе признаться: под стопроцентным мишиным вниманием он робел, не находил никакого подтверждения тому, что правильно истолковал его действия. Хотя что тут можно было неправильно истолковать? — Ну и че ты? — Шибанов отпрянул, смахнув с пересохших губ слюну тыльной стороной ладони. — Че случилось, Жек, а, Жек? Такой он весь был взбудораженный, всклокоченный, с призавитыми волосами, торчащими из-под кепки, и глазами, выпученными от пика эмоциональности — загляденье просто, почти мечта ходячая (хотя, почему — почти?). Комаров в этот момент был над собой совершенно не властен и откровенно залип. — Ты же сам этого и хотел! Не поверю — если скажешь нет. Мише хотелось проклясть весь свет — и себя заодно с ним: пропади всё пропадом, ведь он, похоже, никогда в жизни так сильно не ошибался. — Че молчишь-то? Хоть слово мне… Говорить ничего не пришлось — действия имели свойство объясняться лучше фраз. Женя притянул его к себе за воротник и, как и хотел, впился своими губами в мишины, отклоняясь от вездесущего козырька кепки. Мир вокруг не разразился фанфарами, не разорвался цветастыми фейерверками, но стало так тепло, внутренности поплавились от поднявшегося к лицу жара и их обоих немного повело. Женя никак не выпускал из хватки пальцев ткань, а Миша, чтобы было сподручнее, уложил свою ладонь ему на макушку, на себя направляя. Он действовал осторожно, как слепой котенок: губы не уставали, всё остальное стало маловажным. Но от неизвестного толчка извне Миша случайно решил открыть глаза — как раз, чтобы уловить боковым зрением знакомое хромое мельтешение, проскочившее в видео на экране. К огромной неожиданности для Комарова он оторвался от его лица с негромким причмокиванием. Они оба не заметили, как Женя успел приподняться со своего сидения, чтобы оказаться к Шибанову ближе. Миша усадил его обратно, надавив на плечи, и спешно попросил: — Ну-ка отмотай-ка мне назад… *** — О, Господи, — полушепотом просетовал Юра, выдумывая достойную уступку. — Я тебя завтраком накормлю. Миша многозначительно потряс в воздухе указательным пальцем. — Завтраком ты тут не отделаешься. Как минимум, ужин, — и счел нужным добавить: — на двоих. — Опять что ли? — совсем не удивился Брагин. — Кто она? — Да нет, это я про себя с Комаровым… Об этом он говорил без тени неуверенности, потому что, во-первых, теперь точно знал, что Женя ни его, ни их работу не бросит, а, во-вторых — Миша точно торчал ему хотя бы одно первое свидание.

21.01.2025