terra incognita

Количество охранных чар на поместье Лестера Розье внушало уважение, а в случае с Барти — благоговейный трепет. Впрочем, род Розье испокон веков являлся одним из главных поставщиков лечебных зелий во всей Великобритании, так что дополнительные меры предосторожности не казались чем-то подозрительным. В стенах особняка хранились бесчисленные образцы и рецепты зелий, как вполне известных, так и не поступивших на прилавки аптек и отделения Святого Мунго по той или иной причине. Кража даже малой доли частных материалов Розье могла перевернуть весь мир волшебной фармацевтики и привести к непредсказуемым последствиям. Однако инвентаризация показала, что их таинственному убийце не было дела ни до зелий, ни до прочих ценностей и артефактов, хранящихся в поместье. Каждый дюйм поместья дышал роскошью, начиная с разбитого у главного входа пёстро-цветущего сада и заканчивая резными позолоченными ручками и вычурными канделябрами. Эльфийка-домовуха встретила Барти на пороге, облачённая в старую, потёртую, но чистую наволочку с узорами из лоз. В её огромных раскрасневшихся глазах всё ещё стояли слёзы, и она, сбиваясь, начала причитать, каким великим и добросердечным был её хозяин. Барти вежливо попросил домовуху заняться своими делами, после чего та, хныкая и хлюпая, исчезла. Особняк был выполнен в одинаковых тонах: белый, светло-зелёный, нежно-розовый и немного небесно-голубого. Никакой мрачности, присущей потомственным тёмным волшебникам, коим являлось и семейство Розье. Вместо горгулий, отбрасывающих пугающие тени, и наглухо задёрнутых тяжёлых штор — широкие окна с открытыми ставнями, полупрозрачный тюль, море света, цветочные расписные вазы и свежий, чуть сладковатый запах. Под высоким лепным потолком — изящная хрустальная люстра, сверкающая в свете утреннего солнца, заливающего гостиную. Идиллию нарушали лишь сдавленный плач и грубые мужские голоса, доносящиеся из одной из гостевых комнат, расположенных на первом этаже, да тонкое лопотание домовиков в столовой. Барти поднялся по массивной деревянной лестнице, украшенной резьбой в виде бутонов роз, и прошёл по длинному коридору с застывшими в недоумении портретами (на время следствия их обычно замораживали, чтобы те не мешали расследованию), пока, наконец, не оказался на месте преступления, где уже сновал вездесущий Нотт. Барти застал его ровно на том самом моменте, когда Нотт заканчивал плести заклинание распознавания отложенных проклятий. Голубой огонёк на конце его палочки пару раз вспыхнул оранжевыми искрами и потух. Нотт выругался. — Ничего? — устало осведомился Барти. — Ничего, — хмуро отозвался напарник и скрипнул зубами. — Не хочу признавать это вслух, но я в восторге от работы нашего некроманта. Настолько чистый и безукоризненный результат! — Или призрака, — зачем-то добавил Барти, припомнив свою старую нерабочую версию. Нотт взглянул на Барти, как на идиота, коим сам и являлся. Но, очевидно, не в данной обстановке. Работал он как надо, этого не отнять, какими бы натянутыми ни были их отношения. — Брось, Барт, ты же сам понимаешь, что тут нет и следа эктоплазмы. Да и призраки не то чтобы занимаются отрубанием человеческих голов. Барти кивнул, переводя взгляд на Лестера Розье, лежащего в собственной кровати. На белой подушке расплылось кровавое пятно, ведущее к идеально ровному срезу на шее. Голову они так и не нашли, не помогли даже поисковые чары, хотя найти недостающую часть тела на их практике было делом пары часов. В этот момент на пороге спальни Розье-старшего появился Малфой, слегка запыхавшийся, в белом лекарском халате, но выглядящий всё так же безупречно, словно только-только вернулся с колдосессии «Ведьмополитена». — Запаздываешь, Малфой, — оскалился Нотт, окидывая презрительным взглядом бывшего однокурсника. — Не думаю, что трупы имеют свойство скрываться с места убийства, — холодно произнёс Малфой, коротко кивнул Барти и прошёл вглубь комнаты, останавливаясь около кровати. — А вот пациенты в Мунго порой бывают недовольны, когда их лечащий врач сбегает прямо посреди приёма. Барти хмыкнул, представив подобную картину. Нотт же благоразумно заткнулся, принявшись наблюдать за манипуляциями врачевателя. Малфой надел вынутые из кармана белые перчатки и взмахнул палочкой, одними губами проговаривая заклинание, что тут же создало над кроватью вращающуюся полупрозрачную сферу. Барти заинтересованно подался вперёд. Сфера испускала слабое свечение и щёлкала. Подобное заклинание он встречал впервые. — Графоскопия, — объяснил Малфой, не поднимая взгляд от трупа. — Позволяет запечатлеть изображение, чтобы потом спроецировать его на бумаге. — Интересно, — произнёс Барти, делая мысленную пометку попозже покопаться в этой области чар. — Предыдущие эксперты из Мунго ничего подобного не делали. — Потому что эти так называемые «эксперты», которые бегут к вам на первый зов, — полные кретины. Кроме строчки в личном деле их ничего не интересует, — раздражённо отозвался Малфой. — Невозможно представить грамотные результаты экспертизы, не прибегая к наглядности. Так, всё, я занимаюсь своей работой, а вы — своей. Он откинул пышное одеяло, закрывающее туловище и ноги, и взмахом палочки расстегнул пуговицы на ночной рубашке Розье. Далее последовали манипуляции, к которым Барти уж точно не имел никакого отношения. Сфера продолжала крутиться и щёлкать, то приближаясь, то отдаляясь от тела. Малфой, погружённый в работу, полностью потерял интерес к остальному миру, и Барти решил не терять времени и ещё раз оглядеться. Спальня Розье-старшего представляла собой просторное помещение, выполненное в нежно-розовых и зелёных тонах, залитое светом благодаря широкому, выходящему на восток окну. У противоположной от окна стены стоял туалетный столик с высоким зеркалом в позолоченной цветочной раме. По обеим сторонам от двуспальной кровати расположилились тумбочки, сделанные в общем стиле: светлое дерево, резные накладки, вычурные ручки и фамильный знак рода — две скрещенные розы, обрамлённые в венец из мелких листьев. Ах да, розы. По всему особняку Барти преследовал этот сладковатый розовый запах — на каждом углу стояли вазы с цветами. В спальне их стояло целых две: у входа и у кровати, на одной из тумб. — На гербе Ноттов треугольник из узлов? — спросил Барти между делом. — Кельтский трикветр, Барт, уж такое-то можно было запомнить, — огрызнулся Нотт. Палочкой он вырисовывал сложный геометрический знак — ещё одно заклинание поиска проклятий. — Трикветр, хорошо. Скажи, в вашем поместье они тоже вырезаны на каждой столовой ложке или вы менее фанатично настроены? Отец не сильно жаловал фамильный знак Краучей — руну Эар, означающую принадлежность к земле. В другом понимании — человеческий прах или могилу. В подобном символизме он видел грозное предзнаменование собственной, как главы семейства, гибели, а потому во всём особняке можно было найти всего-то около пяти-шести предметов, несущих фамильную руну, среди которых было и кольцо, которое он так редко надевал. Бабушка осуждала его и за это, говоря Барти, что связь с предками необходимо поддерживать, иначе род может угаснуть. То было ещё одно откровение, недоступное для разума пятилетнего ребёнка. — Не особо, — ответил Нотт и, поняв, к чему вёл Барти, ухмыльнулся. — Для того, чтобы показать свою принадлежность к чистокровным семьям, Нотты никогда не испытывали необходимости в выставлении напоказ символики, которая и так должна быть известна каждому уважающему себя волшебнику. Барти хмыкнул. Откуда только у Нотта взялась эта тяга к высокопарности? Или, быть может, она прививалась каждому слизеринцу? В таком случае хорошо, что подобная участь избежала Крауча. — Вы серьёзно обсуждаете розы? — произнёс вдруг Малфой, закатывая глаза. — Постеснялись бы умершего. Он взмахом палочки убрал сферу и запахнул одеяло обратно. Спальня мгновенно потускнела, лишившись дополнительного источника света. Время клонилось к полудню, и восходящие лучи уже не озаряли помещение, как раньше. — Розье готов к перемещению в Мунго, — уведомил Малфой, снимая перчатки. — По предварительным результатам могу сказать, что смерть наступила мгновенно. Срез на шее похож на мощное Секо, но у меня есть подозрения, что могло быть применено заклинание иного рода. Впрочем, подробности узнаете после полной экспертизы. — Время смерти? — уточнил Барти. Малфой вернул взгляд к телу, нахмурившись. — Это… немного сложно, — произнёс он странным голосом. — Базовое назначение эксперта из Мунго — определение времени смерти, — заметил Нотт, не скрывая сарказма в голосе. Малфой взглянул на него так, словно планировал на практике показать, каким именно способом был убит Розье. Температура в помещении заметно упала на пару градусов. — Если бы ваш случай определялся понятием «базовый», меня бы здесь не было. Надеюсь, Нотт, после нашего маленького рандеву ты прочитаешь памятку для авроров, касательно неуместных комментариев, — он повернулся к Барти, начисто игнорируя вспыхнувшего Нотта. — Время смерти будет уточнено в материалах колдомедицинской экспертизы. Сейчас я не могу его озвучить ввиду… некоторых обстоятельств. Малфой нервно убрал перчатки в карман, что совершенно не вязалось с его былой уверенностью. Теперь в его позе читалось напряжение, вызванное, казалось, не произошедшей только что перепалкой, а скорее… замешательством? Нутро Барти загорелось в предвкушении. Их таинственный убийца, должно быть, снова оставил зашифрованное послание. — Кто обнаружил Лестера Розье? — уточнил Малфой. — Насколько я знаю, Эван ещё во Франции, а домовики не заходят в личные покои без дозволения хозяина… — Феликс, — ответил Барти. — Он неделю гостил у друзей в Швейцарии и вернулся только этим утром. Сейчас он в гостиной на первом этаже. С ним уже беседует Праудфут. Глаза Малфоя расширились и он перевёл недоумённый взгляд с Барти на Нотта и обратно. — Да вы шутите, — произнёс он сдавленным тоном. — Вы же не могли в самом деле отправить его к ребёнку! — Дознаватели в обязательном порядке проходят курсы ментальной магии, — пробормотал Барти, озадаченный реакцией колдомедика. — А успокоение свидетелей является его прямой обязанностью. Малфой провёл рукой по лицу и сделал несколько глубоких вдохов. Барти взглянул на Нотта, но тот растерянно покачал головой. — Я не понимаю, за какие такие заслуги вам вообще посмели выдать красные мантии? — сказал Малфой. — Может быть Праудфут и хорошо собирает информацию, но совершенно не в курсе, как вести себя с детьми! Несмотря на то, что мальчику уже шестнадцать, я повторюсь, Феликс — всего лишь ребёнок, в котором Лестер Розье души не чаял. А теперь пораскиньте мозгами: какова может быть реакция мальчика, безмерно любящего своего отца, когда он возвращается домой и застаёт в спальне его холодный, обезглавленный труп? — Не позавидуешь мальцу, — покачал головой Нотт. Барти сдавленно кивнул. Он не сильно интересовался подноготной взаимоотношений чистокровных семей, но даже если бы Феликс и не ладил с отцом, то случившееся в любом случае стало бы для него ударом. — И Праудфут, — Малфой скривился. — Однажды мне довелось работать с ним в деле, где свидетелем также был ребёнок. У Праудфута эмпатия развита на уровне садового гнома. Его методы хороши для работы с непробиваемыми головорезами, но никак не с детьми! И если он вновь пытается успокоить плачущего ребёнка расспросами о его мёртвых родителях, я наложу на него удушающее! Мерлин! — Малфой сжал руки в кулаки и направился к двери. — Занимайтесь своими делами, а я иду спасать мальчика! Полы его белого халата взметнулись, и он вылетел из спальни, напоследок хлопнув дверьми. В воцарившейся тишине Барти и Теодор обменялись непонимающими взглядами. — Он, кажется, любит детей, — пробормотал Барти, пытаясь переварить только что увиденную сцену. Нотт скривился. — Если он кого и любит, так только себя. — Вы разве не дружили в Хогвартсе? — вспомнил вдруг Барти шайку слизеринцев, что всегда ходили вместе. Малфой, Паркинсон, Забини и Нотт, за которыми следовали громилы Крэбб и Гойл — что-то вроде молчаливой туповатой поддержки. Только к концу шестого курса их компания начала потихоньку распадаться, впрочем, в подробности Барти не вдавался. — Было дело. Дружили, — на последнем слове Нотт состроил такую гримасу, словно разом проглотил целую пачку «Берти Боттс». — Только, как оказалось, наша так называемая дружба держалась на одобрении одной небезызвестной персоны. Одно слово — и всё: прощай, Тео, было классно, но Поттер мне дороже. Барти замер, услышав фамилию. О чём вообще идёт речь? — Не делай такое лицо, Барт, — Нотт хмыкнул. — Думаешь, твой Поттер такой уж весь из себя святой? Обычная лицемерная, избалованная кры… Палочка выскользнула из кобуры сама собой, кончиком уперевшись в горло Нотта. Тот сглотнул и медленно перевёл взгляд с неё на Барти. — Ты можешь сколько угодно поливать меня грязью, — ледяным тоном произнёс он, чувствуя внутри медленно закипающую ярость. — Но не смей своим помойным ртом говорить что-то про Гарри. Он не такой человек, что бы ты себе ни надумал. Он не мог этого сказать. Глаза Нотта расширились, а лицо приобрело странное, словно сочувствующее выражение. Барти на мгновение опешил. Нотт двумя пальцами отодвинул палочку от горла и вдруг тяжело вздохнул, словно на его плечи свалилась пара тонн незримого груза. — Ты же вроде взрослый мужик, а до сих пор бегаешь за ним, как преданная собачка, — произнёс он ровным голосом. — Не видишь дальше собственной волшебной палочки. Да о твою гордость можно ноги вытирать, Барт. Барти хмыкнул, убирая палочку. Поскольку Нотт вернулся к прежним оскорблениям его персоны, переживать не стоило — тот явно не хотел раздувать конфликт. Постеснялись бы трупа, правда что. В этот момент двустворчатые двери, ведущие на выход из спальни, распахнулись, и на пороге показался запыхавшийся Амброуз Гамп, приложивший, очевидно, колоссальные усилия при подъёме по лестнице. На его лице, однако, сияла чуть ли не детская, озорная улыбка. — Вы многое пропустили, парни! — переводя дыхание, воскликнул донельзя счастливый Гамп. Труп в комнате, казалось, его вовсе не смущал. — Малфой только что наорал на беднягу Праудфута, да так, что я уж испугался, как бы у того сердце не прихватило! Не дал ему и слова вставить, а в конце вышвырнул за дверь. Сидит теперь с мальчонкой, отпаивает того чаем и расспрашивает о Хогвартсе. — Праудфут, должно быть, в бешенстве, — заметил Нотт. Артефактор только отмахнулся. — Да нет, он-то всё понимает. Но не эльфам же, в самом деле, младшего отпрыска Розье успокаивать, и не козлиной роже Макнейра! Кто ж знал-то, что у нас в свидетелях окажется ребёнок! Барти улыбнулся, подмечая поразительно точное описание их главного следователя. Надо бы добавить в свой личный список. Гамп, меж тем, выровнял дыхание и с уже куда более серьёзным видом обратился к диагностикам. — Никаких подозрительных артефактов я не нашёл. Защита на поместье цела. В общем, Крауч, дело осталось за тобой. Мадам Бенуа с Эваном Розье задерживаются — проблемы с международными портключами. Так что Макнейр дал указание закончить осмотр без них. Нотт, пропустим пока по чашечке малфоевского чая? Барти кивнул. Нотт в свойственной ему манере закатил глаза, всем своим видом показывая: его ни капли не задели выпроваживания Гампа. Если бы Теодор не был таким идиотом, возможно, Барти и научил бы того паре-тройке своих приёмов, но, увы, здоровая конкуренция — залог здорового напарничества. Когда за Ноттом и Гампом закрылись двери, Крауч позволил себе слегка расслабиться. Посторонние ему тут явно ни к чему. Труп Лестера Розье, впрочем, ни капли не мешал, мирно покоясь на кровати. Барти отодвинул стоящий рядом стул, расчищая себе место, и аккуратно вынул из кобуры маленький посеребренный ножик. Кинув последний взгляд в сторону кровати, он резко полоснул себя по ладони. Кровь хлынула на паркет, заляпав подол его мантии и носки ботинков. Что ж, пора было приступать к ритуалу, за которое ему в своё время дали звание Главного диагностика Аврората.

***

Когда Барти получил извещение от отца, в котором говорилось о его юридическом изгнании из дома Краучей, то не почувствовал ни разочарования, ни грусти. Единственное, что встревожило его, касалось области, к которой Бартемиус Крауч-старший относился с полным неприятием. Тёмная магия, накопленная многими поколениями чистокровных волшебников его семьи, текущая по его венам вместе с кровью, тщательно взращенная, но оставленная без внимания. Руна Эар — прямое тому подтверждение — прочно соотносилась со смертью, являлась одним из её воплощений в человеческом мире. И вместе с этим — связывала с предками, с первыми Краучами, жившими столетия назад и избравшими именно её своим символом. Несколько лет назад Барти задумался: почему? Пользовались ли ей его прапрадеды по прямому назначению? И каково оно было — это пресловутое «назначение»? Ведомый идеей, Барти принялся экспериментировать. Результаты, что он получил, превзошли все его ожидания. И очень пригодились в работе. Настолько, что сам Робардс пожал ему руку и пожелал успехов в дальнейших изысканиях. И присвоил звание Главного диагностика, конечно. О том, что именно это привело к лишней бумажной волоките, Барти предпочитал не вспоминать. Но вернёмся к извещению. Только получив его на руки, Барти провёл упрощённую версию изобретённого им ритуала, чтобы удостовериться: лишившись наследства, он не потерял связь. Руна отзывалась на его зов так же легко, как и свежевырытая могила принимала окоченевшие трупы. Если бы отец только знал… Когда крови под ногами скопилось достаточно, Барти вытер нож о рукав мантии, взялся за палочку и прерывисто вздохнул. Древко в его руке завибрировало, магия сама собой устремилась к её кончику и, не найдя моментального выхода, зациркулировала по всему телу. Кожа покрылась мурашками, волосы на загривке зашевелились. Барти прикрыл глаза и прошептал: — Ниман. Остановилась сочащаяся из раны кровь. Капли, упавшие с ладони, так и не достигли пола, повиснув в воздухе. Лужа в ногах вздрогнула, покрываясь мелкой рябью, и застыла в неестественном для жидкости положении. Барти открыл глаза, чувствуя, как те наливаются кровью и начинают гореть. — Визиан. Палочка в его руке слегка дёрнулась, но Барти держал её достаточно крепко, чтобы не выпустить из пальцев. Он медленно выставил её перед собой, направляя магию в древко прямым, непрерывным потоком. Напряжение в глазах усилилось. По рукам прошёлся могильный холодок. Барти перевёл взгляд на тёмно-красную лужу под ногами и слегка улыбнулся. Повинуясь приказу, кровь стекалась в единый сгусток, пока, наконец, не сформировалась в колеблющуюся сферу, воспарившую над полом. Медленно, словно нехотя, она потянулась к кончику палочки, с каждой секундой становясь всё податливее. Когда она застыла на уровне вытянутой руки, Барти облизнул губы и принялся выводить в воздухе кровавую руну Эар: сначала вершину, напоминающую «W», а следом, крутонув палочку в пальцах, прочертил из середины вертикальную линию вниз. — Биндан. По щекам потекли горячие струйки — кровь смешалась со слезами. Барти быстро стёр их рукавом мантии. Голова гудела, мысли путались, на задворках сознания зашептались тихие недовольные голоса. Он вновь потревожил их, вторгся на чужую территорию. Почему ему каждый раз приходилось выпытывать у них разрешение? Барти со злостью махнул палочкой в сторону, сбрасывая остатки крови на пол. Зависшая перед ним кровавая руна на мгновение вспыхнула и померкла, впечатавшись в пространство, словно прожгла полотно реальности и потеряла свою телесность. Барти заворожённо проследил за блеклыми алыми линиями, пульсирующими, как настоящее, живое сердце, неосязаемое и невесомое. Дело оставалось за малым. — Онтинан. Голоса в голове замерли и… закричали! Оглушительная какофония ядовитой иглой вонзилась в сознание, разрывая его на части. Барти схватился за голову, ноги его подкосились и он упал на колени, стискивая зубы с такой силой, что, казалось, ещё чуть-чуть и они просто-напросто раскрошатся под его напором. Что-то было не так. Они ещё никогда так не возмущались, не… боялись. Упершись ладонями в пол, Барти поднял расплывающийся взгляд на руну. Та дрожала, источая клубы серого, леденящего тумана. В голове звенела пугающая, мертвенная тишина. То не были крики злобы — только всепоглощающая агония тех, кто уже давным давно перестал что-либо чувствовать. Но кто — или что — могло их так напугать? Тяжело дыша, Барти поднялся на ноги. Ритуал ещё не закончился. Руна, всё ещё содрогаясь, призывно распростерла свои объятия. Серый туман, стелясь по полу, обволакивал его ботинки. Голоса молчали. Сделав последний, глубокий вдох, Барти шагнул вперёд, проходя руну насквозь.

***

Когда у него впервые получилось подобрать правильные слова-приказы, Барти не долго пребывал в восторге и удовлетворении от проделанной им работы. Только доведя ритуал до конца, он понял, почему руническая магия не была распространена в среде волшебников, хотя и обладала колоссальным потенциалом. И дело заключалось вовсе не в сложности подготовки, не в бессонных ночах, потраченных на пустые приказы. Нет. Руны являлись олицетворением самой природы, сутью нематериального, облачённого в символы. Разрезая пространство, они впускали волшебника в мир, сокрытый от посторонних глаз, но лишь в качестве наблюдателя. Когда Барти впервые приоткрыл эти незримые двери, то не смог продержаться и доли секунды. В одно мгновение на него словно разом обрушились все чувства, мысли и переживания людей — прошлых, настоящих и будущих. Бурлящие потоки чистой, неподконтрольной магии, сплетаясь, образовывали клубок сияющих нитей из тех цветов, которым ещё не придумали названия. Окунувшись с головой в этот бушующий океан, Барти не смог сделать ничего лучше, кроме как потерять сознание. Конечно, он не сдался. Препятствия только раззадорили его. Руны, как результат деятельности волшебников, подчинялись приказам. Спустя время, он нашёл последнее, самое важное слово. Клеофан. Барти произнёс последний приказ, не размыкая плотно сжатых губ. Он шагнул в спальню Лестера Розье и огляделся. Мир, в котором он оказался, был лишён звуков и цветов, словно умелый художник перенёс окружающее пространство на холст, используя один лишь графитовый карандаш. Барти бесшумно приблизился к кровати, на которой лежало серое, укрытое одеялом безголовое тело хозяина поместья, и, нахмурившись, вывел палочкой круг в воздухе. Стены помещения тут же приобрели синеватое свечение охранных чар. Не то. Следующий круг — и вот уже повсюду мельтешат фантомные желтые фигурки эльфов-домовиков, взбивающие иллюзорные подушки, заправляющие кровать, ставящие в вазу свежие, пусть и незримые цветы. Лишь один полускрюченный эльф застыл неподвижно прямо у входа в спальню, вероятно, вызванный хозяином по какому-то поручению. Всё ещё не то. Очередной круг — тёмно-алый блеск артефактов. Ничего интересного. Собравшись с силами, чувствуя, как медленно немеет рука, держащая палочку, а всё тело наливается усталой тяжестью, Барти завершил ещё один, последний круг, на этот раз не отрывая взгляда от кровати. Палочка дрогнула и чуть не выпала из ослабевших пальцев. На том месте, где должна была находиться голова Розье, зияла пустота, словно пресловутый художник стёр её ластиком, а для уверенности проделал в холсте дыру. Тело Розье, подсвеченное зеленоватым светом, обрывалось на подушке, будто у него никогда и не было… головы. Барти резко отступил назад. Невозможно! Даже если бы волшебник оказался обезглавлен месяц назад, магия всё равно бы возвела очертания недостающей части! По телу прошёлся холодок, отчего Барти ощутимо вздрогнул. Находясь здесь, он не испытывал чувств в привычном человеческом понимании — побочный эффект применённого им расщепления. Только так он мог войти в открывшиеся руной двери, не сойдя с ума от переизбытка ощущений и магии. — Интересно, — раздался вдруг тихий шелестящий голос за спиной. Барти застыл. Волосы на затылке и руках встали дыбом, а в горле образовался ком, перекрывший доступ к кислороду. — Никогда не встречал подобной магии, — вновь прозвучал голос. Стараясь пересилить зарождающуюся глубоко внутри панику, Барти медленно обернулся. И тут же отступил назад, к кровати, глаза его в ужасе расширились, а руки начала бить крупная дрожь. В открывшемся ему пространстве комнаты сновали зеленоватые силуэты Феликса Розье, Нотта, Малфоя, самого Барти. Но не это так напугало его. Бездонный провал, очертаниями напоминающий человека в плаще с капюшоном, стоял посреди комнаты, ровно на том месте, где ранее висела начерченная Барти руна Эар. Барти не мог пошевелиться. Он не верил собственным глазам — и ушам. Никто и никогда не заговаривал с ним в этом мире. Это было попросту невозможно. Это нарушало все законы магии. Это… — Как иронично, — произнесла пустота. Дыра в холсте. Стертый ластиком эскиз человека. — Барти Крауч-младший. Какая неожиданная, но приятная встреча. Потусторонний шелест в полной тишине казался оглушающим. Барти бесшумно сглотнул. — Ты знаешь меня? — произнёс он, едва шевеля губами. — О, — пустота, казалось, насмехалась над ним. — Лучше, чем ты думаешь. — Кто ты? Пустота хмыкнула и шагнула в сторону. Барти неотрывно следил за её действиями. С каждым движением она словно поглощала занимаемое ею пространство. Остановившись у вазы с розами, пустота протянула руку и выдернула один из блекло-серых цветков. К горлу Барти подступила тошнота. Даже он, отдавая руне приказы, мог лишь наблюдать. Не взаимодействовать. — Ты не интересен мне, Барти Крауч-младший, — прошелестела пустота. — Но ты ищешь меня. И тебе кажется, что ты даже сумел что-то понять. Как забавно, — роза в её руке завяла и рассыпалась, — ведь я прямо перед твоим носом. Палочка в руке Барти дрогнула. Он почувствовал, как силы резко покидают его тело. Время вышло. Он должен вернуться. Пустота не двигалась. — Скоро ты увидишь лучший мир. Если, конечно, выживешь, — услышал Барти, прежде чем мир померк. Когда он открыл глаза, руна уже исчезла, а спальня Розье обрела прежние запахи, звуки и цвета. Лишь в вазе, около которой стояла пустота, не доставало одной розы.