terra incognita

Пламя вспыхнуло только с пятой попытки. Барти сидел на полу, привалившись спиной к стене. Глядя на чуть подрагивающий беспокойный огонёк, он погрузился в себя, стремясь успокоить дыхание и усмирить бешено бьющееся сердце. Смесь паники, страха и ошеломления бурлящим варевом всё ещё кипела где-то глубоко внутри, и Барти приложил немало усилий, дабы сдержать рвотные позывы. Вопросы, догадки и предположения, казалось, готовы были взорвать ему голову, и он старательно отгонял от себя лишние мысли. Не время. Не сейчас. Если он начнёт думать, то покинет спальню в лучшем случае к завтрашнему утру. Это было бы непозволительной роскошью, учитывая, что он напрямую задействован в расследовании и даже, кажется, умудрился встретиться с убийцей Яксли и Розье. Нет. Барти помотал головой и захлопнул крышку зажигалки. С кем бы он ни повстречался, на данный момент это ни капли не пролило свет на личность преступника. Наоборот, с каждым мгновением расследование, казалось, становилось всё более запутанным. Ему следовало подумать о случившемся на свежую голову и желательно без нервного подергивания и залитого собственной кровью лица. Кстати о последнем. Барти поднялся на ноги. Хотя слабость и магическое переутомление отдавались в каждом его действии, в целом он чувствовал себя приемлемо. Бывало и хуже. Быстренько наколдовав Экскуро и проверив отсутствие кровавых следов на полу, стенах и одежде, Барти распахнул двери и покинул спальню, надеясь, что его вид не вызовет подозрений.

***

— Мерлин всемогущий! — воскликнул Малфой, отшатываясь от Барти. — Что с тобой случилось?! Они пересеклись на входе в гостевую комнату, в которой Малфой, по всей видимости, отпаивал чаем Феликса Розье. Из смежной с ней гостиной доносились голоса остальных участников расследования, куда Барти, собственно, и направлялся. Поймавший его Малфой, казалось, был впечатлен внешним видом Барти до глубины души. Странно, он же вроде убрал кровь… — Розье восстал из мёртвых и решил тебя покусать? — зашипел вдруг Малфой, хватая Барти за рукав и уводя в сторону от гостевой комнаты. — Феликс, я скоро вернусь! — крикнул он через плечо и продолжил уже шёпотом, вновь обращаясь к Барти: — Надеюсь, ты не собирался в таком виде показываться ребёнку? Да ты выглядишь как ходячий труп! Малфой грубо затолкал его в просторное помещение недалеко от гостевых комнат, на поверку оказавшееся ванной. Всё те же высокие потолки, светлые стены, мраморный, начищенный до блеска пол. У противоположной стены — ванная с высокими бортиками, прямо у входа — белый умывальник с золотой окантовкой, а над ним — широкое зеркало в золочёной раме. За него-то Барти и зацепился взглядом, не сумев сдержать растерянного вдоха. Барти Крауч в отражении действительно выглядел так, будто его только что покусала какая-то особо мерзопакостная нежить: бледно-серая кожа, впалые щёки, воспалённые глаза с полопавшимися капиллярами и взъерошенные, торчащие во все стороны волосы. Прямо как у Поттера. Мда. Барти, пусть и убрал магией кровь и грязь, совсем позабыл о том, что ритуал мог высосать из него не только магию, но и здоровый внешний вид. — Ты можешь с этим что-нибудь сделать? — спросил Барти, умоляюще взглянув на Малфоя. Показываться перед коллегами и Розье-младшим в таком виде он не собирался. Малфой кивнул и без лишних слов принялся рыться в поясной сумке, очевидно, зачарованной на незримое расширение. Спустя несколько секунд он достал два бутылька с мутно-зелёной и серебристой жидкостью и протянул их Барти. — Лечащее, — он кивнул на первый флакон. — И косметическое, — он потряс вторым бутыльком с переливающимся содержимым. — Зачем ты носишь с собой косметические зелья? — удивился Барти. А что, если секрет безупречной красоты Малфоя как раз-таки в них и заключался?! Какая сенсационная новость! — В основном для пациентов с кожными заболеваниями, — спустил его с небес на землю Малфой. Барти разочарованно вздохнул и благодарно принял оба зелья. — Лечащие не всегда вызывают моментальный эффект. А косметическое приводит внешний вид к исходному, здоровому состоянию. Разработка Эвана, к слову. — Ты называешь его по имени, — заметил Барти, делая глоток целебного зелья и тут же кривясь. Зелёная жидкость оказалась просто отвратительной на вкус, будто кто-то залил ношеные портки прокисшим молоком и затхлой водой из болота. Но, справедливости ради, зелье оказало мгновенное действие, тут же снимая последствия ритуала и возвращая организму небывалую бодрость. Надо бы позаимствовать рецептик у Малфоя. И добавить перечной мяты в состав, чтобы не было так гадко. — Вы близки? Второе зелье зашло на ура: мягкая, сладковатая жидкость, пахнущая сахарным сиропом, нежно окутала его изнутри, теплом разливаясь по всему телу. Барти взглянул на себя в зеркало и обомлел: белки глаз вернули свой прежний, здоровый цвет, сошли синяки под глазами, разгладились даже закостенелые морщины. Кажется, пора подсказать Милисенте, какие зелья стоит закупить в аптечку Аврората. — Да так, — Малфой вырвал Барти из размышлений. — Общались пару раз. Всё-таки он — знаменитый зельевар-аптекарь, а я — талантливый и успешный колдомедик. Барти подавил желание закатить глаза. Губы его меж тем сами собой расплылись в улыбке. Всё-таки Малфой неплохой парень. Может, если бы он в своё время не начал встречаться с Гарри, они бы даже смогли стать друзьями… — Спасибо за помощь! — сказал Барти, направляясь к выходу из ванной. Чувствовал он себя прекрасно. Даже удушающее чувство тревоги и страха, кажется, остались где-то в покоях Лестера Розье. Отворив дверь, Барти чуть было не столкнулся носом с Ноттом. Тот удивлённо приподнял брови и вытянул шею, разглядывая стоящего за спиной Барти Малфоя. На его лице отразился глубокий мыслительный процесс. Барти приготовился выслушивать очередную порцию ноттовского идиотизма. — А чем это вы занимались вдвоём в ванной? — спросил Нотт, улыбаясь как-то уже слишком хитрюще. Барти закатил глаза. Ну началось. — Ты прям цветёшь и пахнешь, Барт! Не думал, что когда-нибудь увижу тебя таким бодрым! — Думать в принципе полезно для здоровья, — произнёс Малфой, огибая их обоих. — Как жаль, что твой случай — исключение. — О нет, — Нотт театрально округлил глаза, переводя взгляд с Малфоя на Барти и обратно. — Только не говорите мне, что вы серьёзно решили потрахаться на месте преступления! Барти перекинулся с Малфоем понимающим взглядом. Правду говорят, что общие проблемы сближают. Правда в их случае — один общий идиот. Нотт, кажется, поняв, что прошлый его выпад не возымел никакого эффекта, решил сменить тактику. — Что, Барт, всё-таки Поттер тебе больше не даёт? Решил перейти на его бывших? Барти, уже порядком привыкший к Нотту и его видению мира исключительно в голубых оттенках, краем глаза заметил, как вздрогнул Малфой. Не-ет, Нотт не идиот. Он же самая настоящая сука! Зачем только он полез в Аврорат со своим дерьмовым характером? Сидел бы у себя в Отделе тайн, так нет же! Есть ли в мире хоть один человек, с которым Нотт не вёл себя, как мудак? Сегодня он, кажется, и вовсе решил перевыполнить план. — Ты, кажется, шёл в ванную? — напомнил ему Барти. — Только будь добр, если решишь удовлетворять свои нереализованные фантазии, не забудь о запирающем заклинании. Прежде чем Нотт успел открыть рот, Барти под локоть подхватил Малфоя и быстрым шагом направился к гостевым комнатам. При обоюдном желании все эти склоки могли продлиться хоть до самой ночи! Только вот ни настроением, ни временем Барти не располагал. — Я в искреннем недоумении, — произнёс вдруг подозрительно не сопротивляющийся Малфой. — Как ты до сих пор его не заавадил. Только что я был в шаге от ещё одного трупа в этом доме. — То, что нас не убивает, делает сильнее, — философски заметил Барти. Малфой хмыкнул. Они разошлись в коридоре. Малфой вернулся к Феликсу, Барти же направился к Макнейру и остальным участникам расследования, что обосновались в гостиной с расписанными под древесные ветви стенами. Любопытство Барти не могло не задержать его взгляд на поразительном произведении магического искусства: художник, что занимался росписью помещения, то ли использовал особую волшебную краску, то ли мастерски зачаровал получившийся результат. На бесшумно шелестящих листвой ветвях жили своей выдуманной жизнью диковинные пёстрые птицы. Одни из них вили гнёзда, другие перескакивали с одних ветвей на другие, третьи и вовсе затянули немую песню. Барти завертел головой во все стороны, силясь рассмотреть каждый лишний мазок волшебной кисти, запомнить каждую птицу, дабы потом поискать их названия в книгах. Но странно, почему же они не издают звуков? Или так и было задумано? — Птицы щебетали без умолку, — верно истолковав замешательство Барти, пришёл на помощь Амброуз Гамп, развалившийся в кресле с аккуратной фарфоровой чашечкой чая в руках. — Пришлось наложить на них Силенцио. По соседству с ним сидел Праудфут, до того напряжённый, что, казалось, мог лопнуть от любого резкого движения. Одной рукой он держал перо, записывая что-то на листке пергамента, а другой утирал со лба пот. По всей видимости, писал объяснительную начальству насчёт сорванных переговоров с ребёнком. Роули же, изображая из себя статую тупоголового огра, стоял истуканом у противоположной от входа стены. На самом деле он, конечно, всего лишь отвечал за безопасность и следил за сигнальными чарами, но звучало это не так увлекательно, поэтому Барти оставил рабочей версию с огром. Исключительно для собственного удовлетворения. И всё же… ни одного, даже косого взгляда на птиц! Тем не менее, здраво рассудив, что негодование насчёт такого несправедливого отношения к шедевру магического искусства могло подождать до конца следствия, Барти нашел взглядом Макнейра и направился к нему. Руководитель стоял у распахнутого настежь окна, пристально наблюдая за залитым солнцем цветочным садом. Изящная мраморная дриада, прикрытая ползучими розами и пригвожденная ими к постаменту, протягивала свои тонкие, увитые цветами руки вперёд, будто желая ухватиться за незримого спутника. Едва увидев её, Барти вновь поразился той кропотливости, с которой подошло семейство Розье к своему поместью. Красота, грация, роскошь, величие — Барти мог перечислять без остановки. Как жаль, что его пребывание здесь оказалось предопределено убийством. — Как ритуал? — спросил Макнейр, не отрываясь от созерцания сада. Выглядел он при этом донельзя сосредоточенным. Барти слегка напрягся и попытался проследить за направлением его взгляда. — Нашёл кое-что… странное. Пока не могу сказать ничего определённого, подробности будут в отчёте, — ответил Барти. — Вы знакомы со спецификой рунных ритуалов? — Отчасти, — произнёс Макнейр. — Я не доверяю всем этим символам и значкам, но Робардс высоко оценил твою работу, так что буду ждать результаты. Барти чуть слышно скрипнул зубами. Именно из-за невежества Макнейра ему не позволили провести ритуал при расследовании убийства Яксли. Их руководитель решил, что в непонятных для него заклинаниях нет необходимости. Конечно, Барти и сам тогда ещё не до конца понимал всю загадочность преступления, чтобы настоять на своём. Как результат — стало слишком поздно. Руна Эар исправно работала только вблизи свежего трупа — такова была её мрачная природа. — Очень странно, — сказал вдруг Макнейр. Порыв ветра, раздавшийся из окна, принёс с собой яркий цветочный запах вперемешку с розовыми лепестками, один из которых опустился Барти прямо в протянутую ладонь. — О чём вы? — Сад увядает. Барти удивлённо окинул взглядом цветущую зелень. Вроде всё как обычно. И всё же… — Арка, — произнёс Барти едва слышно. Макнейр кивнул. Небольшая декоративная арка, увитая ползучими розами, бросилась в глаза не сразу. По сравнению с остальным садом она казалось невзрачной и незначительной. Однако, лишь заметив её, Барти тут же признал в овивающих её цветах магический подвид хищных роз, остро реагирующих на магию. Обычно они широко раскрывали свои насыщенно-красные бутоны, привлекая насекомых, животных, а в некоторых случаях и людей, чтобы в последний момент распахнуть шипастую пасть. Сейчас же они поникли, склонив бутоны, словно висельники свои головы. Смутное воспоминание о семействе Розье затрепетало на задворках сознания Барти, но мозг оказался настолько перегружен, — а ведь полдень только-только начался! — что нужная догадка то и дело ускользала от него, мысленно возвращая Барти то к Малфою, то к Нотту, то к подростку в соседней комнате, так рано потерявшему отца. За годы обучения в Академии и работы в Аврорате, Барти повидал немало человеческих трагедий, виной которым были неудачные эксперименты, случайные потасовки и целенаправленное насилие. Он успел проводить в последний путь и нескольких сослуживцев, попавших под шальное проклятие или угодивших прямиком в магическую ловушку. За это время у него — как и у большинства других авроров — выработалось особое, даже, можно сказать, циничное восприятие смерти. Ни слёзы, ни отрицания, ни молитвы, ни древние, наитемнейшие заклинания не способны были вернуть человека к жизни. Барти видел немало попыток, один раз ему даже пришлось собственноручно доставать убитую горем колдунью из Круга Призыва — бедняжка думала, что сможет таким образом воскресить скончавшуюся от драконьей оспы дочь. Конечно, силы, к которым она обратилась, могли лишь обманом заполучить в свои кровожадные лапы её жизнь и душу, но никак не вернуть то, что уже навеки упокоилось под землёй. «И всё же, — думал Барти, наблюдая, как вслед за появившемся в дверях Малфоем осторожно входит в гостиную Феликс Розье, — как бы я отреагировал на смерть отца?» Феликс оказался миловидным мальчиком с округлым лицом и пышной копной каштановых волос, в белой рубашке с широкими рукавами на манер средневековых сорочек. Предчувствие подсказывало Барти, что в своей повседневной жизни подросток мог быть улыбчивым и позитивным ребёнком, возможно, вслед за старшим братом, любимчиком на всём змеином факультете, а то и за его пределами. Нынешнее его состояние явно оставляло желать лучшего: красные, воспалённые глаза и до невозможного затравленный, бегающий от аврора к аврору взгляд. Украдкой посматривая на мальчика и ястребом кружащего над ним Малфоя, Барти всё не покидала одна назойливая, прицепившаяся к нему, подобно вши в загривке, мысль: сколь же разными были их семьи. Должно быть, окажись он на месте Феликса, то не испытал бы и малой доли той горечи, что плескались теперь в широких карих глазах напротив. Шок — безусловно, неверие — абсолютно, но вот назвал бы Барти трагедией потерю своего последнего родственника? Едва ли. Возможно, проблема заключалась в нём в самом, в его искажённом восприятии, в его внутренних, так и не решённых проблемах. Барти было восемнадцать — немногим больше, чем Феликсу, — когда его матери не стало. Первое — по крайней мере осознанное — знакомство со смертью произошло в Коукворте, в доме Гарри Поттера, куда Барти сбежал от вездесущего и извечно недовольного взгляда отца. И хотя его любовь к матери была безусловной, внутренне он будто бы попрощался с ней задолго до её кончины. Отец, должно быть не замечал или не хотел признавать очевидного: их фамильный особняк пропах ожиданием смерти с самого рождения Барти, подорвавшего здоровье уже немолодой и без того болезненной миссис Крауч. Впрочем, Барти и сам понял это лишь спустя годы, что уж говорить об отце. — Акцио «Алхимия, древнее искусство», — произнёс вдруг Малфой, взмахнув палочкой. В установившемся к тому моменту молчании его слова словно окатили Барти холодной водой. Увесистая книга в зелёной бархатной обложке выпорхнула из небольшого книжного шкафа и приземлилась аккурат на колени колдомедику. — Помнится, это было твоим любимым чтивом на первом курсе? — спокойно обратился Малфой к Феликсу, напрочь игнорируя удивлённые взгляды. Феликс же медленно перевёл взгляд с Малфоя на фолиант и вдруг едва слышно хмыкнул. — На втором, — поправил он, перенимая книгу и открывая её на середине. — Арго Пиритсу с таким слогом стоило бы открыть любовную колонку на последней странице «Ежедневного пророка», но никак не писать научную литературу. Миловидная внешность мальчика, казалось, совершенно не вязалась с тем объёмом сочащегося из его рта яда. Барти едва не присвистнул. Образцовый змеёныш! — Ты с ума по ней сходил, — заметил Малфой со слабой, будто бы снисходительной улыбкой, кивнув на книгу. Феликс передёрнул плечами. Барти не без удивления приметил румянец, тронувший его щёки. — Мне было, двенадцать, Драко! Сам-то, наверное, в этом возрасте зачитывался Локхартом! От упоминания последней фамилии передёрнуло всех невольных слушателей, находившихся в помещении. Гамп булькнул в чай что-то нечленораздельное, но определённо нецензурное. Праудфут закатил глаза. И даже Роули слегка встрепенулся, почесав затылок. Локхарта в Аврорате не любили больше, чем отчёты и переработки. Этот пронырливый фвупер долгое время метил то в авроры, то в дизайнеры униформы для служителей их отдела, то вообще заявлял, что готов возглавить Отдел магического правопорядка в любой момент, как только его попросят. Никто его, конечно, ко второму этажу Министерства и не вздумал подпускать, что говорить о каких-то там назначениях. Пару раз, правда, приходилось держать оборону от назойливых воздыхательниц безмозглого писаки, но проблема решалась на месте: акт штурма Министерства в любом своём проявлении расценивался как нарушение общественного порядка, за что очарованных дамочек тут же забирали сотрудники магического правопорядка в места не столь отдалённые. В конце концов Локхарду пришлось признать, что дорога в Аврорат ему закрыта, но сделал он это в своей привычной манере: заявил, что многоуважаемые авроры с десятилетиями стажа просто-напросто испугались конкуренции в лице его сиятельной персоны. Мысли о Локхарде, казалось, взбодрили угрюмую атмосферу ожидания. Феликс принялся читать Арго Пиритса, периодически озвучивая наиболее витиеватые выражения из книги вроде «тонкого, дрожащего стебелька асфоделя», «крапивы, острой, как язык ревнивца» и «кокетливой улыбки зубастой герани». С данным опусом Барти ранее знаком не был, но писал его, кажется, человек с определёнными нереализованными потребностями и богатой фантазией. Нотт, вернувшийся из своего непродолжительного путешествия по уборным особняка, окинул присутствующих хмурым взглядом, задержавшись на секунду на Феликсе с Малфоем, и молча прошёл к свободному креслу. Именно в этот момент камин полыхнул зелёным пламенем, знаменуя о прибытии оставшихся членов семейства Розье: старшего сына Эвана и супруги покойного — Жанны Мари Бенуа-Розье.

***

Барти хорошо помнил Эвана Розье ещё со времён Хогвартса: эффектный, остроумный, обаятельный и гордый — словом, образцово-показательный слизеринец, года на три старше самого Крауча. В то время добрая половина Хогвартса вне зависимости от возраста, пола и цвета галстука томно вздыхала по таинственному старшекурснику. Барти же, безусловно признавая заслуги Розье на поприще зельеварения, сложившийся годами образ видел насквозь: и отрепетированную полуулыбку, и намеренно растрёпанные медно-золотистые волосы, и нарочито вежливый тон с каплей сарказма. Барти не имел ничего против фальши, особенно когда дело касалось слизеринцев. Гораздо больше он поражался тому, насколько слепыми могут быть люди, выбирая себе объект обожания. В Хогвартсе им так и не довелось пообщаться, а после выпуска Эвана Барти и вовсе выбросил слизеринца из своих мыслей. Редким напоминанием о нём служили лишь статьи в «Ежедневном пророке» да «Вестнике алхимика» о молодом даровании, покорившем фармацевтический мир волшебной Франции. Выйдя из камина в идеальном, без единой складки бежевом костюме, Эван Розье окинул присутствующих быстрым, но внимательным взглядом, на секунду задержавшись на Малфое и замершем подле него брате, и шагнул вбок с протянутой рукой, давая проход следующему силуэту, возникшему в зелёном пламени. Из огня показалась тонкая ладонь, тут же легшая в протянутую руку, а следом, с тихим стуком элегантной резной трости, в гостиной появилась и жена Лестера Розье — Жанна Мари. Глухое красное платье в пол отдалённо напоминало бутон изящной розы. Лишь взглянув на него, у Барти не осталось никаких сомнений — Розье в самом деле были зациклены на фамильном символе, и болезнь эта передавалась вовсе не по крови. О мадам Бенуа Барти знал не так много. Будучи представительницей уважаемого чистокровного рода Франции, мадам прославилась на всё магическое сообщество отнюдь не деньгами и влиянием своей семьи. Даже до Барти, далёкого от светских раутов, доходили отголоски её художественного таланта — волшебные картины за авторством Жанны Мари Бенуа оценивались ценителями искусства во многие тысячи галлеонов. — В склэпе моего п’гадеда я видела ме’гдуна’годную каминную сеть, — произнесла женщина с сильным французским акцентом, не скрывая своего раздражения. — Эван! Pourquoi est-ce si calme? Снова глупый 'гозыгрыш, Лестэ’га? Она всё ещё опиралась на трость и поданную руку сына. Несмотря на бледность, острые, резкие черты лица и тонкую сеть возрастных морщин, она приковывала взгляд своей женственностью и красотой. Её светлые, словно бы остекленевшие глаза, однако, казались совершенно безучастными. Едва заметив это, Барти слегка нахмурился, пытаясь припомнить заклинания, проклятия или болезни, которые могли бы создать такой эффект. Фамильная черта рода Бенуа? Или же что-то другое? Не успел Эван ответить, как Феликс, отбросив книгу, рванул прямо к матери. — Maman! — воскликнул он, беря её за руку, держащую трость. — Это не… это правда… Это!.. Он не договорил, успев издать лишь задушенный всхлип. На лице мадам отразилось секундное замешательство, после чего она вдруг вздрогнула и, отняв руку у старшего сына, коснулась ею заплаканного лица Феликса. Её тёмные брови сошлись на переносице, рот приоткрылся словно бы в изумлении, но взгляд так и остался неизменным. Барти замер, поражённый догадкой. Не могла же известная художница быть… — Mon petit soleil! Mon cher fils, — прошептала она, нервно улыбнувшись, продолжая гладить сына по щеке. — Что ‘ге ты такое гово’гишь… Этого не мо’гет быть… От этих слов слёзы хлынули из глаз мальчика с новой силой. Перестав сдерживаться, он зашёлся в рыданиях — громких, задыхающихся, граничащих с истерикой. Жанна Мари медленно повернула голову в сторону Эвана — в том, что она была незрячей, у Барти больше не осталось никаких сомнений — и, разомкнув вмиг побелевшие губы, произнесла: — Разбе’гись здесь, нам надо… — она сделала глубокий вдох. — Нам надо всё обсудить. Нетвёрдой походкой она направилась к выходу, сопровождаемая плачущим Феликсом. В этот момент с Малфоя спало былое оцепенение, он резко подскочил с места и воскликнул: — Позвольте вам помочь, мадам! Жанна Мари остановилась, медленно повернув голову в его сторону. — Д’гако? — произнесла она дрогнувшим голосом. — Что ты здесь делаешь? — Останься, — одновременно с ней сказал Эван Розье. — Вернее, останьтесь, мистер Малфой. Я бы хотел прояснить несколько моментов. — О-о, ну нет! — Малфой поднял руки и покачал головой. — Я здесь лишь на правах эксперта-колдомедика. К расследованию не имею ни малейшего отношения. Мадам, если позволите вам помочь — я бы с радостью… — Хо’гошо, — кивнула Жанна Мари. — Эван, думаю, ты сп’гавишься и без Д’гако. Je suis content que tu sois là. — Il est dommage que dans des circonstances aussi tragiques, — тихо ответил Малфой и покинул гостиную вместе с мадам и её младшим сыном. — Ну а теперь, — нарушил установившееся молчание Эван Розье, когда взгляды всех присутствующих скрестились на нём. — Прошу в двух словах объяснить мне, что произошло. А после — покинуть поместье. По его твёрдому, не терпящему возражений тону, Барти понял одно: расследование определённо затянется.

***

Архив Воспоминаний представлял собой небольшое, ярко освещённое круглое помещение со множеством дверей и ящичков в стенах. Посередине стояла широкая каменная чаша на массивном, испещрённом символами и письменами, постаменте. Рядом с Омутом памяти, коим и являлся каменный сосуд, расположился небольшой столик с причудливым звонком, исполненном в виде сливы-цеппелина, для неискушённого травника больше похожей на обыкновенную оранжевую редиску. — Зачем это здесь? — спросил Нотт, указывая на сливу. От Барти не укрылось, с каким интересом тот разглядывал пространство вокруг себя, явно пребывая в Архиве Воспоминаний впервые. Впрочем, сам Барти добрался до этого места только на третьем курсе Академии, так что злорадство здесь было бы неуместно. А жаль. — Сейчас увидишь, — просто ответил Барти и, ухватившись за ботву, легонько потянул её на себя. Слива не сдвинулась с места, но по всему Архиву прошёлся звук перезвона маленьких колокольчиков, и одна из дверей тут же отворилась. Полумна Лавгуд — вот уже два года как архивариус Отдела магического правопорядка — не изменяла себе. Её воздушное платье — модная катастрофа для одних, но крайне интересное решение для Барти — переливалось с зелёного на голубой и обратно при малейшем движении. Шею её украшало ожерелье из мелких ракушек, отливающих перламутровым блеском, а на ушах покачивались серёжки в виде водорослей. Светлые, с пепельным оттенком волосы были забраны вверх крабиком в виде щупалец осьминога. Несколько непослушных прядей, выбившихся из плена морского чудища, спадали на лоб, из-за чего девушка то и дело пыталась их сдуть. Взлетая, пряди вновь оседали на лоб — и у Барти моментально сложилось впечатление, что Полумна просто нашла себе новую забаву, не испытывая никакого дискомфорта от мешающих волос. Мерлин, как же он обожал эту девушку! Они неплохо ладили ещё в Хогвартсе, несмотря на разницу в возрасте, и Барти всегда поражался той нестандартности, с которой подходила Лавгуд к решению самых простых и, казалось бы, очевидных задач. Когда Барти узнал, что Полумна решила устроиться архивариусом в Архив Воспоминаний, то его восторгу не было предела: Гризельда, её предшественница, годилась разве что в прабабки Дамблдора. С приходом Лавгуд Архив, казалось, обрёл второе дыхание и новую, чудаковатую жизнь. — Здравствуй, Полумна, — Барти искренне улыбнулся подошедшей девушке. — По какому поводу у нас сегодня морская тематика? — Здравствуй, Барти, — мягким, неземным голосом произнесла Полумна, вернув ему улыбку. — Сейчас же месяц вододышащей личинки, ты разве не в курсе? Их как раз выращивают в Министерстве. О вододышащих личинках Барти слышал впервые. Впрочем, виду он не подал, понятливо кивнув на очередную выдумку семейства Лавгудов. — Вокруг твоего друга так много мозгошмыгов. И без очков понятно, — сказала вдруг Полумна, взглянув за плечо Барти. — Это очень опасно, знаешь ли. — О, это Теодор Нотт, — спохватился вдруг Барти. — Он мой колле… Он запнулся, едва оглянувшись на Нотта. На стоящего с совершенно бесстыдно разинутым ртом Нотта. На Нотта, вдруг раскрасневшегося, закашлявшегося и представившегося уже самостоятельно, не сводя ошеломлённого взгляда с девушки. — Можешь звать меня просто Теодор, — произнёс он подозрительно хриплым голосом, будто разом набрал в рот песка. — Мы встречались в Хогвартсе, помнишь? — Конечно, — кивнула Полумна, ни капли не изменившись в лице. — Ты всегда был очень мил по отношению ко мне. Очень много смеялся. По тому, как у Нотта застыло выражение лица, Барти стало кристально понятно: веселье его было вызвано вовсе не природной добросердечностью. Над Полумной действительно не смеялся разве что ленивый. Да и за Барти, признаться честно, водился такой грешок. Если не смех, то улыбку она вызывала определённо. Однако находились и те, кто не стеснялся откровенно глумиться над когтевранкой, которой, впрочем, всегда было на них плевать с Астрономической башни. — Я… эм… — замешкался вдруг словоохотливый Нотт. Барти изумлённо приподнял одну бровь, наблюдая за чудесными метаморфозами коллеги. — Рад тебя видеть, Полумна! Ты изменилась. Полумна медленно оглядела свои руки, платье, постучала каблучком туфли по каменному полу и перевела взгляд на замершего Нотта. — Не знаю. По мне, так я всё та же, — она покачала головой, сделавшись вдруг очень печальной. — Боюсь, мозгошмыги уже успели размягчить твой мозг. Советую обратиться в Святое Мунго. — А? Да? Хорошо, без проблем, так и сделаю! — принялся вдруг тараторить Нотт и тут же сник, едва Полумна отвела от него взгляд. — Вы пришли по делу? Или на чай с ромашками? — Я бы не отка… — начал Нотт, но Барти оказался быстрее его бессвязного блеяния. — По работе, да. Нам нужны воспоминания Феликса Розье от двенадцатого июня. Чай с ромашками — отличная идея, но мы, к сожалению, ужасно заняты! — Копия или оригинал? — безмятежно уточнила Полумна. — Копия, — кивнул Барти. Сидеть несколько часов над местным Омутом у него не было никакого желания. Обычно он предпочитал не брать работу на дом, но отсутствие нормального сна последние несколько недель вполне могли аукнуться тем, что он бы так и уснул, в прямом смысле погружённый в работу с головой. Полумна, узнав всё необходимое, взмахнула палочкой. Раздался знакомый перезвон колокольчиков, и один из ящиков в стене выдвинулся наружу на добрые семь футов. Полумна взмахнула палочкой ещё раз — и из ящика прямо ей в ладонь вылетел маленький флакон с серебристой жидкостью — воспоминания Феликса Розье. Барти не то чтобы углублялся в историю Отдела магического правопорядка, но даже так ему было известно, что Архив Воспоминаний появился относительно недавно. Вроде бы, причиной тому стало расхождение первоначальных показаний свидетелей с их более поздними воспоминаниями. Впрочем, как бы то ни было, появление подобного Архива в Министерстве стало ещё одним нововведением его отца, принесшим свои плоды. Со временем дознаватели — а именно они отвечали за сбор — научились извлекать воспоминания так, что их возможно было повторно воспроизвести и даже скопировать. Копии, впрочем, являлись одноразовыми и предназначались исключительно для тех авроров, что имели доступ к архиву и получили специальное разрешение от начальства. Передать копию стороннему лицу было попросту невозможным — архивариус, помимо хранения памяти свидетелей, занимался и заключением клятв о неразглашении и нераспространении информации, дабы предотвратить возможные злоупотребления чужими воспоминаниями. Словом, система оказалась настолько слаженной, что определённо вызывала зависть у зарубежных коллег. — До встречи, Полумна, — сказал Барти, когда со всеми формальностями оказалось покончено. — Как-нибудь обязательно забегу к тебе на чай! — И я! — поддакнул Нотт, ставший вдруг до невозможного воодушевлённым и счастливым. Барти его перепады настроения уже успели порядком надоесть, поэтому, как только за ними закрылась дверь, ведущая в Архив, он решил спросить прямо: — У тебя какие-то проблемы с Полумной? Нотт моментально ощетинился и хмуро пробурчал: — Никаких проблем. Отвали, Крауч, всё равно не поймёшь. — О, ну да, куда мне, — протянул Барти ядовито. Что он там не должен был понять, он, правда, так и не понял.

***

Из-за плотно задёрнутых портьер спальня отца была погружена во тьму. На часах — уже девять утра, отец к этому времени всегда бодрствовал! И ведь решил же поспать подольше именно в день его возвращения! Ещё и этот невозможный розовый запах — ну всему же есть предел, в самом деле! О чём думают эльфы, неужто в его отсутствие совсем забыли открывать окна? Он в несколько шагов подошёл к окну, схватившись за тяжёлую ткань портьер, и поморщился от нового, смутно знакомого запаха. Так пахло в туалетах мальчиков после их посещения маглокровками. Терпкий, цепляющийся запах табачных листьев. Должно быть, отец опять экспериментировал с новыми ингредиентами! — Papa! — воскликнул он, распахивая шторы. Ярко-оранжевый свет утреннего солнца на мгновение ослепил его. Окна спальни отца выходили на сад, где пара домовиков-садовников с дубинками гонялись за садовыми гномами, невесть откуда там взявшимися. В душе проснулось что-то нежное и трепетное — он был в Швейцарии всего несколько дней, но как же успел соскучиться! Ещё неделя и приедут мама с Эваном. Они ещё не знают, что он и для них привёз сувениры! — Ну что же ты спишь?! У меня для тебя… — он развернулся к кровати отца. Улыбка медленно сползла с его рта. — Papa? Он заморгал — часто и быстро, пытаясь сбросить наваждение, навеянное ему слепящим солнцем. Ещё этот розовый запах! Почему так душно? Он сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь восстановить дыхание. Розовый запах вперемешку с табачными нотами. Почему так сложно дышать? Кто-то перекрыл ему доступ к воздуху? Он огляделся по сторонам, пытаясь найти хоть что-то, какой-то знак, намёк на то, что это шутка. Отец любил разыгрывать его. Но это уже совсем не весело. — Это не смешно, — просипел он. — Это совсем не смешно, papa! Где ты? Отзовись! Отец молчал. Да и как можно сказать что-то, если у тебя нет… головы. В горлу подступила тошнота. Он поспешил прикрыть рот рукой, сдерживая позывы. На глаза выступили слёзы. На кровати — тело. На подушке — красные пятна. Голова. Где его голова? Это точно отец? Это не может быть отец! Может быть, это просто кошмар? Да, точно, это всего-навсего отвратительный, страшный сон. Ещё немного и он проснётся. Надо только… всего лишь… Он зажмурился с такой силой, что глазам стало больно, и ущипнул себя за руку. Ничего не произошло. Может, он уже проснулся? Он открыл глаза — и его вывернуло прямо на ковёр. Сердце стучало в ушах, а рвота всё не прекращалась и не прекращалась. Казалось, что с ней наружу выходят его внутренности, его мысли, его душа — до тех пор, пока он полностью не иссяк. Он не знал, сколько времени провёл в этом состоянии, склонившись над полом, зацепившись одной рукой за портьеру, а другой — за ноющий, скрутившийся от боли живот. — Вэлли, — прохрипел он, чудом найдя в себе силы. Эльфийка-домовушка появилась прямо перед ним. Заметив его состояние, она собиралась было что-то сказать, как он остановил её взмахом руки. — Унеси меня отсюда. Пожалуйста, Вэлли, унеси меня и… брат. Надо позвать брата. К счастью, Вэлли не стала задавать лишних вопросов. Она схватила его за руку — и мир вокруг исказился и померк.

***

Барти вынырнул и воспоминаний, тяжело дыша, весь покрытый холодным, липким потом. На языке остался кислый, мерзкий привкус, а сердце колотилось о грудную клетку с такой силой, что, казалось, готово было пробить её насквозь. Воспоминания оказались столь яркими и живыми, что Барти словно бы сам испытал на себе весь тот ужас, через который прошёл мальчик в спальне своего отца. В этот момент он вдруг почувствовал, как напряглись охранные чары дома. Во входную дверь постучали, хотя он, кажется, никого к себе не приглашал.