Горизонт Событий

      Крики постепенно стихали, стали выжатыми отголосками злости, на месте которой осталась только боль. Даже стоны походили на беспомощный скулёж, а мольбы о смерти звучали всё чаще. Скольким Война оказал последнюю милость, уже и сам не помнил. Выжили лишь самые стойкие. Те, кто ещё был способен стоять на ногах, ещё могли пригодиться.       Война бросил полупьяный рассеянный взгляд на чёрную с двумя красными рожками макушку Ости, зажатую меж его коленей. Её горячий рот не досчитывался зубов, но скользил по его члену с завидным старанием. Хорошая девочка, услужливая. Всадник хотел убить её последней. Слишком дерзкие ему надоели. Он погладил наложницу по голове, скосив любопытный взгляд в сторону Люцифера. Тот прижался спиной к стене, пустыми, полными отчаянья глазами сверля пространство перед собой.       — Эй, Владыка, что-то ты приуныл… — протянул Война, лениво скривив губы в садистской ухмылке. — Из моих пряничных гостей ты остался последним, разве я плохой хозяин? Разве тебе не весело?       Люцифер вздрогнул, нехотя повернулся.       — Нет, господин, Вы хороший хозяин.       Вяло, тускло, даже не сквозь зубы. Неужели, его так легко сломать? Война чувствовал разочарование, хотя готов был отдать демону должное: он продержался дольше остальных, потому и жив ещё.       Всадник оттолкнул от себя Ости, и та повалилась на спину, хрипя от изнеможения и прижимая к незажившим ранам на животе культю на месте правой кисти. Поднялся, заправил член в брюки, потянулся от долгого сидения. Наложница так и осталась валяться на полу. Люцифер дёрнулся, но не посмел помочь ей, несмотря на слёзы и просьбы.       Война щёлкнул пальцами, и дверь тотчас открылась, впуская в покои двух евнухов с носилками. И ещё одного, приведшего дрожащую Мими. Странно, но эта хрупкая с виду девчонка до сих пор жгла и жалила взглядом, была на то способна.       — Уберите тут, — Война небрежно указал на забрызганный кровью и прочими телесными жидкостями ковёр и валяющуюся во всём этом Ости.       Слуги махом поднесли носилки, погрузили в них наложницу и удалились. Тот, кто остался, принялся за уборку.       Всадник же направился к потерянной, но до сих пор способной ненавидеть Мими, что бросала в сторону Люцифера заговорщические многозначительные взгляды, полные надежды и мольбы. Её нарядили в тонкое чёрное платье, обтягивающее стройную фигуру. Война с удовольствием провёл ладонью по покрытой мурашками и шрамами спине, очертил изгиб талии, и дьяволица отпрыгнула в брезгливости.       — Не думай, что твой друг тебе поможет, — предостерёг Война без тени улыбки. — Кутунг и её ушастый уже пытались дать отпор, а заодно и подговорить на мятеж всех вас, и что с ними стало, м?       Мими побледнела, в глубине глаз зародились сомнения и страх. Всадник безразлично кивнул.       — Потому не советую повторять чужие ошибки.       — Что тебе от нас надо? — всхлипнула Мими, нервно царапая обломанными ногтями свои ладошки, раздирая до крови. — Или тебе просто нравится нас мучить?       — Мне много что нравится… — загадочно ответил Всадник, растягивая гласные буквы.              Он перехватил пальцы Мими, взял её ладони в свои, посмотрел на них, провёл большими пальцами по порезам, размазывая выступившие алые капли.       — Например, когда желанные трофеи снова попадают мне в руки… — он стал по одному загибать трясущиеся пальцы девушки, перечисляя. — Когда вы кормите меня своей ненавистью… когда мои враги платят по счетам, когда я свободен…       Мими вскрикнула, когда он сильно сжал её тонкий палец, едва не сломав. Война опомнился, отпустил, расслабленно кивнул Люциферу.       — Идём, сегодня ты приготовишь мне ванну. А ты… — Всадник приобнял демоницу за талию. — Потрёшь мне спинку.       Люцифер покорно отправился за ним, опустив голову, а Мими всё ещё пришлось тащить силком, но Войну это даже позабавило.       Закрыв за собой дверь, выходящую в спальню, он потерял к девке всякий интерес. Отошёл за ширму, принялся раздеваться, пока Люцифер с отсутствующим выражением лица машинальными движениями рук открывал кран и лил в воду стоящие на полочке масла. А потом убрался в сторону, зажмурился, потёр глаза, будто силясь проснуться, очнуться от этого кошмара.       Война с безмятежной улыбкой приблизился к ванне и забрался в неё, вытянув ноги на противоположный край. Светлые волосы намокли, прилипли к затылку и спине, вода приятно согревала остывшую в жилах кровь, свежие ссадины щипали. Он посмотрел сперва на демона, затем на забившуюся в угол Мими, а после на свои руки. Крепкие, налитые силой. Он согнул пальцы, сжимая кулак и гадая, хватит ли на этот раз энергии пробить проклятый купол.       Всадник не оставлял попыток раз за разом с момента своего заточения. Снова и снова, но сил по-прежнему не хватало. Он издевался над рабами с пристрастием маньяка, выжимая из них ненависть, как морскую воду из пересохшего каната. По капле, всю без остатка.       Когда тело распарилось и расслабилось, Всадник резким жестом ладони подозвал Мими.       — Иди сюда.       Люцифер напрягся, Война заметил это боковым зрением. Но вступиться не посмел. Девчонка ещё упрямилась, показала ему фак и осталась на месте.       — Лучше убей меня!       Война устало откинул голову на бортик ванны, оскалившись.       — Не надейся, что умрёшь. Смерть для вас — это покой. Есть вещи куда страшнее, — он пронзил её хрупкое тело убийственно холодным взглядом, отражающим всю жестокость и удерживаемую на цепи жажду крови, которую никогда не суждено утолить.       Мими вся сжалась, а Война добавил приторно тягучим тоном:       — И я готов обеспечить тебе их все…       Он посмотрел на бледного, словно мел, Люцифера и отдал издевательски твёрдый приказ:       — Притащи её сюда и поставь на колени.       Демон, спотыкаясь на ровном месте, направился к подруге, и та в отчаянии заорала:       — Люци, нет! Приди в себя, пожалуйста! Что ты делаешь?!       Но Люцифер не внял, грубо схватил её за предплечье, поднял и поволок к ванне.       — Что он делает? — нарочито игриво поинтересовался Война и пояснил уже серьёзнее: — Адаптируется, чтобы выжить. Ведь знает, что я могу изувечить его так, что никогда не оправится.       Желваки на скулах Люцифера заиграли, но взгляд оставался пустым, отрешённым, а движения выдавали надломленность — рваные и механические.       Руками он надавил Мими на плечи, и та упала на четвереньки, всё ещё прожигая Войну лютой ненавистью. Тот довольно улыбнулся.       — Хорошо… а теперь сорви с неё одежду.       Демон и тут повиновался, хоть девчонка и не сдавалась без боя. Ненависти становилось всё больше, Война ощутил эйфорию, отразившуюся приливом возбуждения. Его член окреп, и Всадник опустил на него руку, зажмурившись от удовольствия. И отдал Люциферу очередной приказ:       — А теперь… трахни её.       Бесполезные попытки, борьба, шум, визг, лишняя суета. Демон не мог выполнить приказ в силу физиологии. У него никак не стоял, да и он как-то вяло пытался.       Тогда Война раздражённо вынул ладонь из воды и вместе с его согнутыми пальцами всё тело бывшего Владыки Ада пронзила судорога. Он не мог дышать, начал захлёбываться кровью. Марионетка в полной власти Всадника.       Мими в ужасе пыталась помочь другу, но тщетно.       — Ублажай! Помоги ему выполнить мой приказ, иначе он умрёт.       Война не шутил: от Люцифера всё равно больше нет толку, а вот бойкая и отважная Мими способна кормить его ещё очень долго.       Демон замычал что-то протестующее. Конечно, он выбирал сдохнуть, чем падать ещё ниже, но Всадник не был столь милостив.       Мими с готовностью и слезами обхватила висячий член демона и принялась поступательно двигать рукой. Война вместе с этим ослабил хватку, и Люцифер смог вдохнуть.       — Ты не обязана меня спасать, Мими, — прошептал он одними губами.       — Я спасу нас обоих, — решительно ответила она, прижавшись лбом к его груди. — А пока расслабься, представь, что этого уёбка здесь нет… мы только вдвоём…       Войне было плевать, о чём они шепчутся. Он мысленно уже был далеко отсюда. Подумал о Монрейн, позволил себе вспомнить её прекрасное, но в то же время суровое лицо. Сталь и лёд, которые не упрятать под милую обёртку. Они чувствуются во взгляде, проскальзывают в каждом жесте. Властная, волевая, сильная. Мучительно больно осознавать, что она считает Войну предателем.

***

      — Мы не сможем бегать и скрываться вечно, он найдёт нас, — злилась Монрейн, глядя чёрными блестящими глазами в такую же зияющую пустоту.       В её голове зрел план, тёмные, страшные и жестокие мысли боролись за право главенствовать и проложить путь.       Война целовал её колени, щиколотки, пальцы ног, гладил мозолистыми руками, стараясь принести успокоение. Её ненависть бурлила в его жилах, её было так много, что способна уничтожить, разорвать Всадника. Но Царица резко встала, раздражённо сбросив с себя его руки, словно ей противна сама мысль о том, чтобы отдаться низшему существу.       Колотый удар в грудь, в самое сердце, но Война вскоре понял: она настолько охвачена возмущением, что ей попросту не до ласк.       — Он обезумел и он узнает, что ты помог мне. Смерть ему расскажет. Проклятый моралист.       Война поджал губы, потупив полный презрения к старшему брату взгляд. Он догадывался, что именно Смерть докладывал Властелину, а уж как тот это понял — другой вопрос. Смерть выдал фантазии Войны за действительность, выразил озабоченность и беспокойство, а Властелин… обрушил свой гнев на Монрейн.       — Смерть предал нас. Вызнал, что мы, что я…       Ему и самому было стыдно, да так, что готов схватиться за меч и рубить всех вокруг, лишь бы это зудящее чувство угасло, обратилось в пепел.       Царица обернулась так резко, что пряди её локонов хлестнули Войну по щеке.       — Вызнал что?! — потребовала она, и пространство вокруг пришло в движение, задвигалось, завибрировало, начало сжиматься…       — Саншайр решил, что я возлегла с тобой?! С чего Смерть это взял?! Зачем он…       Её гнев сменил направление, разросся, обнаружив нового врага. Войне бы хотелось, чтобы брат ощутил на себе в полной мере ярость Царицы.       — Это Любовь виновата, — сквозь зубы выдохнул Третий, скосив убийственный взгляд в сторону сгорающей в лихорадке рыжеволосой сестры. Они сбежали втроём, но отныне им нигде не будет покоя.       — Что за вздор?! — взвилась Монрейн, выгнув густую тёмную бровь. Но Война помнил разговор со Смертью и то, в чём убедил его брат.              — Она отравила нас. Из-за неё же Властелин сошёл с ума. Из-за неё Смерть выдал нас и из-за неё… — он осёкся, тяжело сглотнул, но всё же продолжил: — …я не смог выносить твоих мук и бросил вызов Властелину.       Царица закатила глаза, посчитав его пропитанные болью откровения, крик самой его сути чушью.       — Я благодарна, что ты меня освободил, но не смей обвинять её. Мы сами должны нести ответственность за свои поступки, иначе это всё равно, что признать собственную ничтожность! Признать, что Любовь властвует над всеми нами! Что мы — марионетки в её руках.       Она передёрнула плечами, скривившись в брезгливости, но на Войну её слова произвели сильнейшее впечатление. Как и всегда. Монрейн проницательна. Монрейн зрила в корень. Монрейн была права…       «Я не позволю этой девке управлять собой!» — поклялся себе Война, убедившись окончательно, что именно Любовь — причина его мук и разрывающей, опустошающей тяжести в груди. Она — враг. А врагов он карал жестоко.       Царица ушла, возжелала побыть в одиночестве, обдумать дальнейшую стратегию. А Война, оставшись один на один с презренной сестрой, схватился за меч.       Он думал, что, убив Любовь, избавится от чувств к Царице. А когда осознал, что это не помогло, решил принести её голову Властелину в обмен на милосердие.       Монрейн была права ещё и в том, что им двоим не сбежать от гнева Света, что он настигнет везде… а Война решил, что лучший способ узнать о ходах врага — быть у него перед носом, притворяться другом. Своим присутствием рядом он бы любимую. Одной ей легче раствориться в пространстве, затеряться в тёмных материях меж мирами — гигантских вакуумных пустошах, которые не пропускают лучи звёзд.       Смерть помог ему спастись, он убедил Властелина, что во всём действительно была виновата Любовь. Что двигало братом — совесть или корысть — до сих пор оставалось загадкой.       Но Война не забыл… Война ждал часа отомстить.       Лишь бы достучаться до Царицы, лишь бы она услышала, лишь бы поняла, что он всё это время оставался верен ей одной.       Шум и наигранные стоны вывели его из размышлений.       Демоны послушно исполняли свои роли, их разгорячённые тела сплелись, но глаза обоих были закрыты. Люцифер рвано двигал бёдрами, будто девственник, а Мими часто дышала, обнимала его, подбадривала. Но оба, казалось, не были морально вовлечены в процесс — поломанные роботы. Война решил добавить в это действо ещё остроты:       — Отлично… а теперь… Люцифер, прими свою вторую ипостась.       Владыка Ада покорно отшвырнул от себя притихшую Мими, и та отползла к стене, на которой висели военные трофеи — разного вида оружие из всех миров.              Война скользнул мимолётным взглядом по коллекции и сразу понял, что чего-то не хватает. И в тот же миг где-то за спиной раздался угрожающий рёв Люцифера, уже завершившего перевоплощение:       — Получи, уёбок!       Война успел только злорадно хохотнуть, услышав над ухом свист вспоровшего воздух лезвия.       Шу-у-у-урх.       Люцифер отсёк Всаднику голову.

***

      Я сжимала медальон Мальбонте в ладони, по привычке протирая потемневший камень в сердцевине подушечкой большого пальца. Не знаю, сколько дней прошло по меркам этого мира с тех пор, как гранат залила тьма. Настолько, что по нему пошли трещины.       Не находила себе места, не знала, что это значит, и есть ли ещё надежда. Мысли метались стаей испуганных птиц.             Что произошло? Мальбонте мёртв? До него добралась Монрейн?       Тревога пожирала изнутри медленно, навязчиво сводила с ума, как капающая на темечко капля воды в традиционной пытке народов Востока. Кап. Кап. Кап. И так, пока не спятишь.       Ожидание хуже приговора. Голод приносил мне еду, но я не могла проглотить ни крошки, а когда позволяла себе спать, вздрагивала от каждого шороха, боясь, что за мной явится Война или Смерть, или кто похуже. Клетка, тупик. Нет выхода.       Голод потихоньку учил меня принимать силу, но я не понимала, каких результатов он ждёт. Тренировалась почти всё время, но знала, что один чёрт не смогу дать достойного отпора ни одному из врагов.       «Хотя бы морду расцарапаю», — успокаивала себя.       Но как только почернел амулет, все мысли занимало только это. А ещё окутывало вездесущее и неизбежное чувство одиночества. Я осталась совсем одна в далёкой враждебной галактике, загнанная в угол, но ещё не сдавшаяся.       — Сосредоточься ты уже, — фыркнул Всадник, выплюнув сигарету. — Свет, он в тебе, просто почувствуй.       Я раздражённо вскочила с земли и встряхнула руками.       — Ты каждый день повторяешь одно и то же. Свет, ну и что? Он во мне, но я об него обжигаюсь.       — Значит, ты не можешь его принять, — пожал плечами Голод и отвёл взгляд, скользнул им по глади озера.       Скривил рот, выдавая разочарование. Во мне? Или в своей затее?       — Ты так и не рассказал никаких новостей. Что происходит за пределами Дворца? Что произошло с Мальбонте?       Голод всякий раз уходил от ответа на вопросы, но я упрямо спрашивала снова и снова при каждом его визите. Когда-нибудь скажет, я обязательно выпытаю правду, какой бы жестокой та ни была.       — Я знаю лишь то, что Война всё ещё в заточении, — отмахнулся он, потянувшись за новой сигаретой, и скомандовал: — Не отвлекайся.       — Чего ты от меня ждёшь? Что я смогу дать ему отпор?       На это он лишь загадочно прищурился. Как же бесит в такие моменты! Играет, как с мышкой, ничего не поясняя. Все эти Всадники и боги одинаковые: остальные для них разменные монеты.       — Ты мыслишь однобоко, а ещё страдаешь. На это я развела руками, охваченная возмущением.       — Конечно! Я в клетке, твой брат хочет меня убить, а дорогой мне мужчина в опасности! Вырвалось потоком, я пожалела, что откровенничаю, но в полных скуки глазах Голода зажглось любопытство. Он склонил голову набок и вкрадчиво спросил:       — Любишь нефилима, да? Уверена, что по-настоящему? Что не путаешь это чувство ни с какими другими?       Его вопросы обескуражили, смутили, заставили задуматься. Мне некогда было размышлять и философствовать, я находилась в постоянном стрессе, в моей крови бушевал адреналин, а душа и вся суть тянулась к Мальбонте, хваталась за него, как за спасительную соломинку. Но…       Что, чёрт возьми, означает «по-настоящему» в понимании Голода? Что я готова провести с ним вечность? Рожать ему детей? И оставаться рядом в горе и в радости? Бред какой-то… какое Всаднику-то дело?       Я надеялась, что Мальбонте придёт за мной, что подарит надежду, что укроет в крепких объятиях от всего окружающего хаоса. Но он не приходил…       — Хватит на сегодня! Я хочу в душ! — рявкнула я, решительно направившись по тропинке ко входу во Дворец.       Голод не стал возражать.       Едва оказавшись в бывших покоях Любви, захлопнула за собой дверь, прижалась к ней лбом и сразу же почувствовала, что что-то не так. Мурашки чьего-то пристального тяжёлого взгляда поползли по спине и застыли колючим комом поперёк горла.       В комнате кто-то был, меня ждали.       «Мальбонте…», – сердце, пронзённое надеждой, пропустило удар. Но разум его осадил: нет, я бы сразу почувствовала.       Я резко развернулась, готовясь то ли кричать, то ли обороняться, но только прижала руки к груди от обрушившегося волной облегчения.       — Ты меня напугала.       Латри сидела на кровати, хмуро исподлобья глядя на меня. Её привычно милое лицо ожесточилось, потемнело, в глазах блестела сталь.       — Извини, — бросила она сквозь зубы.       Я кинулась к ней, не замечая перемен и даже скрытой под её улыбкой угрозы.       — Что ты здесь делаешь? Тебе известно что-то о Мальбонте? Голод мне ничего не рассказывает.       Она подалась вперёд, почти вскочила, но усилием воли одёрнула себя.       — А что должен?       Я видела, что её одолевают сильные эмоции, спрятанные за маской бесстрастия. Но мне не хотелось думать о причинах и скрытых смыслах. Я хваталась за возможность обрести союзника.       В отчаянии вынула амулет из-за пазухи и показала девушке. Зрачки Латри расширились, а губы сжались в тонкую линию, скулы заострились. Она в нетерпении глянула в окно, размышляя о чём-то своём.       — Ему уже не помочь… мне жаль.       Слова, жестокие и ледяные, как бездна, пронзили сердце острыми иглами. Я судорожно вздохнула, втянула носом воздух, борясь с подступающими к векам жгучими слезами.       — Ты точно знаешь, что Монрейн до него добралась или…       Латри внезапно звонко хохотнула, но тут же прижала кулак ко рту, давя рвущиеся порывы болезненно горького смеха. Она выгнула бровь и взглянула на меня с издевательской снисходительностью.       — Вы, Светлые, привыкли во всём обвинять Тьму, при этом даже не можете представить, на что способен ваш ненаглядный Создатель.       Воздух вышибло из моих легких, а слова негодования застряли в горле и вырвались кашлем. Властелин? Он убил Мальбонте? Быть не может…       Пока я собиралась с мыслями, Латри встала и выпрямилась, уже совершенно спокойная. Потянулась, шагнула ко мне.       — Я попытаюсь что-нибудь выяснить, — было видно, насколько она в замешательстве. Как будто борется сама с собой, заставляет себя сделать то, чего не планировала. — Береги себя.       Покачав головой, я уловила в этом отчаянную надежду, бросилась к ней, обняла, прижала к себе.       — Спасибо тебе, спасибо!       Она стремительно и раздражённо выбралась из объятий.       В коридоре послышались шаги. Упругая и развязная походка Голода довольно узнаваема. Мы застыли, напряжённо глядя на дверь. Что будет, если он увидит Латри?       Но она не растерялась, толкнула меня ладонями в спину, шепнув:       — Отвлеки Всадника.       А потом просто растворилась в воздухе.

***

      Мальбонте (или то, что от него осталось) лежал на грязном столе и не мог пошевелиться.       Кругом горела белым сиянием, искрила и вибрировала сила, скрученная в сеть, клетку. Она же опутывала его руки, ноги, талию и шею, лишая способности противиться. Он ничего и не чувствовал. Зияющая пустота расползалась в груди, постепенно замораживая внутренности. Не было ни сожалений, ни страха, ни боли… только ненависть и чистый непреклонный разум. Он неутомимо рвался к свободе, пытаясь разорвать энергетические путы, а они в ответ впивались в кожу, прожигали плоть. Но физическая боль отрезвляла, помогала ощущать себя живым. Но потом она притупилась, стала лишь фоном, а мышцы ослабели. Не сбежать, не вырваться.        У него отняли нечто важное… а что, он даже не мог вспомнить.       Мальбонте слышал голоса совсем близко, но всё же за пределами жужжащей клетки, переливающейся, как проклятая гирлянда, режущая глаза ярким свечением.       — Но ведь Царица потому и не смогла убить его. А теперь, когда света в нём нет, он беззащитен, — спокойный голос Смерти ввинчивался в мозг ржавым шурупом, заставляя морщиться, стискивать зубы.       Мальбонте не помнил, сколько раз он терял сознание и возвращался снова. Властелин приходил к нему лично, но ничего не говорил, только стоял со странно блаженным лицом и закрытыми глазами, злился и уходил снова.       Его высокомерную рожу видеть уже осточертело, но Мальбонте не задавал вопросов, не умолял о пощаде, заранее зная, что её не будет. Он ждал… когда от него получат всё, что нужно, а после просто уничтожат. Если бы только спросили про последнее желание… он с удовольствием пожелал бы им всем подохнуть.       — Это не твоё дело, Смерть, — жёстко отрезал Властелин где-то совсем рядом.       Мальбонте мог бы разглядеть их силуэты, если бы не беспощадное невыносимое сияние. Или он уже попросту ослеп? Ещё бы оглохнуть для полного «счастья».       — Ты не справился со своей задачей, но всё равно хорошо мне послужил. Приведи сюда Войну и позаботься о том, чтобы он… старательнее изображал покорность.       Удаляющиеся шаги отдавались эхом в голове, отпрыгивали звонкими металлическими шариками от стенок черепа, доставляя ещё больший дискомфорт, чем давящее на уши монотонное жужжание.       Властелин прошёл сквозь эту смертоносную сеть, словно через паутину. Не повредив, но и не обжегшись. Теперь он был гладко выбрит, светлые волосы зачёсаны назад, белая рубашка небрежно расстегнута. Он оглядел Мальбонте своими ярко-голубыми глазами снайпера так, будто тот был лягушкой на столе учёного: без особого интереса или сочувствия. Но Нефилиму и не нужно было его сраное сочувствие. Но если он однажды сможет освободиться, разорвёт голыми руками, уничтожит всё на своем пути, начиная с этого гада.       — Ну что? Монрейн уже пыталась завладеть тобой или продолжает играть в молчанку? — спросил Властелин с тенью скуки на лице.       Мальбонте отвёл безразличный взгляд в потолок, выразив тем самым презрение. Создатель рассмеялся низким хрипловатым смехом. Достал из кармана рубашки кольцо Царицы, прислонился бедром к краю поверхности, к которой прикован Нефилим.       — Считаешь меня извергом, что мучает детей?       Мальбонте не ответил, но Властелин словно обращался и не к нему. Он взял Нефилима за руку и надел кольцо на средний палец. Мальбонте этого не почувствовал: ладони давно онемели. Радовало, что пальцы вообще на месте, и он мог хотя бы их видеть.       — Я ведь пойду на что угодно, лишь бы ты вернулась, и тебе это известно. Твоё место рядом со мной.       Создатель говорил сдержанно, нехотя, словно пытался удавить в себе слова и звуки, а они всё равно рвались из его горла, сердца, души, превозмогая запреты, разрывая цепи.       — Мы вместе допустили много ошибок, и те, кого ты считаешь семьёй — одни из них.       Саншайр верил, что она его слышит. И Мальбонте какой-то частью себя чувствовал, что это действительно так. Холод окутывал его тело, лишая чувствительности, но ему казалось, что Царица дышит в затылок, что её волосы цепкими щупальцами щекочут уши и шею, что её ледяные когтистые теневые руки обнимают его. Она была напряжена и сосредоточена, она внимала словам своего… брата. Или того, кто являлся куда большим, чем брат.       — Когда-нибудь ты поймёшь, что нам не нужны ни все эти грязные миры, ни тем более Всадники.       Саншайр стиснул ладонь Мальбонте так, что кольцо впилось в кожу, но он и этого не почувствовал. Что-то в голосе, ускользающем от измученного сознания смысле в словах, заставило его вздрогнуть, рассыпаться на осколки, чтобы вновь собраться для борьбы.       — Ты… — он смог разлепить губы и выпустить шипящий нестерпимой злобой тихий звук.       Саншайр согнул безвольные пальцы Нефилима в кулак, поднёс к своему лицу надетое кольцо — кровавый гранат в котором почернел, — и коротко дежурно поцеловал.       Перстень в ответ на прикосновение существа, воплощающего собой Свет, завибрировал, начал нагреваться, гореть, серебро оплавилось, поплыло тягучими каплями. Камень в его сердцевине покрылся мелкими трещинками, из которых сочилась тьма, будто вода под давлением из сорванного клапана… Или гейзера. Но, сталкиваясь с волей и взглядом Светлого Создателя, она отступала, билась в агонии, металась в панике, не в силах противостоять.       Мальбонте понял, что близок его конец. Что злополучное кольцо на руке активизирует и высасывает последние силы, бросая их против воли на борьбу со светом. Но битва неравная, шансов её выиграть попросту нет.       Саншайр с жадным любопытством вглядывался в треснувший и источающий чужую силу камень, выжигая его своей незримой мощью. Камень в свою очередь пожирал энергию носителя.       Мальбонте бился в агонии и собственной бессильной ярости, снова попытался вырваться, но не мог даже закричать. Чувствовал приближающуюся кончину, осознавал её неотвратимость.       — Ну же… ты не можешь прятаться вечно даже в тёмных материях, да хоть в самой чёрной дыре, в которой пытаешься запереть меня, — шептал Властелин, безразличный к состоянию пленника, с торжествующей улыбкой на губах. — Я всё равно тебя найду, миров осталось мало, а пространство между ними тебя не спасёт.       Но вдруг он увидел что-то в глубине камня, разогнав дымку тьмы, подавив её сопротивление. Тайна, сокрытая и надёжно запертая, но теперь оборона пала, рассыпалась, обратилась в пепел. Улыбка сползла с лица Саншайра, увяла, а взгляд стал внимательным и жёстким.       Властелин растерянно моргнул, потом ещё раз, вгляделся снова в уничтоженное кольцо. Вскочил, сжал и разжал ладони, нервно потёр шею, разминая её.       — Быть того не может.       Он попятился, продолжая озадаченно смотреть на остывающее кольцо и обугленную плоть под ним.       — Я должен был догадаться, что ты всё время была ближе, чем хотела казаться, — он со смешком поднял руки в сдающемся жесте. — 1:0 в пользу Мон. Но теперь мой ход.       Мальбонте смотрел на него, прожигая ненавистью до тех пор, пока окончательно не потерял сознание.

***

      Забытье — это покой, полная тишина, связь с вечностью. Но чем быстрее регенерирует плоть, тем раньше возвращается сознание. Война чувствовал запах крови, наполнившей ванну, пропитавшей стены и пол его дома, въевшейся в контрастный интерьер неоновым красным светом.       Ещё до того, как открыть глаза, он слышал рядом встревоженные и возбуждённые, пропитанные адреналином и дрожью голоса.       — Надо бежать отсюда!       — Нет! Сперва мы должны его сжечь!       — Это привлечет внимание остальных, сделаем вид, что он отпустил нас, и спокойно выйдем, не привлекая внимания.       — Да брось, кто станет скорбеть по этой скотине и мстить за него? Остальные только выдохнут с облегчением, а если и найдутся верные сторонники, то мы с ними справимся.       — Есть ещё остальные Всадники, мы в их мире, не забывай. Надо бежать и пробраться к порталу, через который мы сюда пришли.       В споре они совсем забыли о Войне, потеряли его из виду, утратили бдительность, опьянённые отчаяньем и мнимым успехом: откуда им знать, что Всадника так легко не уничтожить? Неужто думали, что никто раньше не отсекал ему голову так внезапно и подло?       Вновь обретя способность двигаться, Война тотчас же напомнил о себе. А после… ненависти было мало, а страха, воплей и отчаянья — много. Но Третий покинул свой особняк, вышел на улицу, полный сил, способных сокрушить любую преграду.       Он поднял голову туда, где поблескивал злосчастный купол, самоуверенно улыбнулся и резко оттолкнулся ногами от земли, подпрыгнув так высоко, что смог достать преграду и нанести сокрушительный удар. Затем ещё один и ещё. Он бил до тех пор, пока в ловушке Смерти не показалась брешь, в которую Война впился пальцами по краям, не позволяя снова сомкнуться, подтянулся ещё, напрягая мышцы рук, и обрёл долгожданную свободу.