Ангел Преисподней

Удивительно, как непредсказуема бывает жизнь. Ещё год назад запертые ворота Троста угнетали горожан одним своим видом, символизируя ужас изоляции от того малого мирка, что сохранился за двумя стенами, но сейчас они смотрели на эти ворота с благоговением, любуясь неприступной крепостью, что плотным щитом укрыла их от напастей новой эпидемии. Теперь правила карантина работали в обратную сторону – людей из других районов не пропускали в Трост, чтобы не подвергать опасности заражения местных и вовремя переведённых туда военных из гарнизона и разведки. В полу-пустом армейском квартале теперь было не протолкнуться от претендентов на жилплощадь. — Налетели, как мухи на дерьмо, — проворчал Леви, намеренно выбирая столь низменную аналогию. Двухметровый детина из-за толчии около казармы чуть не отдавил ему ногу. Раздраженный Аккерман отпихнул бедного парня, и тот своим весом склонил толчию в противоположную сторону, а после принялся просить прощения у оскорбленного офицера. Они возвращались из тренировочного зала, Дэни, как всегда быстро следовала за капитаном по пятам, но в такой толпе рисковала потеряться. Найдя её руку, Леви обхватил её запястье и потянул на себя, протаскивая через сборище людей в военной форме. Теперь уже Дэни наступала на чьи-то сапоги. Миновав столпотворение, Леви отбросил руку Дэни так же резко, как и схватил. Дэни тотчас сунула обе руки в глубокие карманы пальто, ощутив благодатное тепло. Декабрь этого года обещал быть особенно холодным, и с шарфом она не расставалась даже во сне. Коричневая мягкая шерсть обвивала шею теплом, не давая горлу простыть, а кашлю окрепнуть. Хоть Дэни и подкашливала, а утром часто не могла и слова сказать без глотка горячего чая – горло словно сжимало тисками, – окончательно простуда её не одолевала. Частично из-за Леви. Пока Ханджи жила с ними он не слишком беспокоился о том, тепло ли Дэни одета, поела ли она утром, выпила ли перед этим лекарство. Теперь же он будил её стаканом кипятка, гнал умываться и не подпускал к столу, пока та не приводила себя в «приемлемое» состояние. Мама из него получалась строгая, но справедливая, и время от времени дающая своеобразные поблажки. Дэни видела, как он старается быть хорошим опекуном, переступает через себя и свои чувства, но не могла скрыть тоски по Ханджи. Она думала о ней каждый день, просыпалась и засыпала с мыслями вроде «когда же она вернется». Леви, нужно отдать ему должное, заботился о Дэни по всем правилам этикета, но ей отчаянно не хватало ощущения Ханджи под боком. Иногда в буквальном смысле. Ведомая кошмарами, Дэни вскакивала среди ночи, с гулким сердцебиением и бешеным пульсом, что скрипучими шагами по заснеженному полю отдавался в ушах. Она, осторожно ступая по прогибающимся половицам, боясь потревожить чуткий слух Леви, пробиралась в комнату Ханджи, будила её. «Можно досплю ночь с тобой?». Скрип пружин железной койки, шуршание пододеяльника. «В следующий раз не спрашивай, просто молча ложись» – бурчала Ханджи, натягивая одеяло на плечо. Дэни благодарно скользила на край постели, прижималась грудью к широкой спине Ханджи, обвивала руками её талию и засыпала, уткнувшись лицом в теплое ото сна тело. Безопасность. С Ханджи она чувствовала себя в такой абсолютной защищенности, что могла позволить себе расслабиться и просто прислушиваться к стуку её сердца. Сердца женщины, что неоднократно вытягивала Дэни из передряг, где никакой другой доктор не смог бы ей помочь. «Я не одна такая» – думала Дэни, и была права. Ханджи помогала всем, кому хотела и считала необходимым. Взбалмошная, рассредоточенная, она становилась невероятно сконцентрированной когда вопрос касался жизни или смерти. Дэни знала, что когда на Ханджи налетает состояние серьёзной мрачности, в те моменты, когда в карих глазах тухнет яркое пламя, символизируя конец мечтам и означая смиренное принятие реальности, – тогда она нравится Леви намного больше. Но сама Дэни его чувств не разделяла. Беззаботная весёлая Ханджи была ей роднее. «Когда наладится производство вакцины в промышленных масштабах, то направление на прививку получат все, кто стоит на медицинском учете. Первым делом военные, доктора, торговцы...» – сообщали в газете, в самом низу столбца статьи, к которой сноской прикрепили портрет учёной, что открыла лекарство от новой проказы. — Моблит рисовал, узнаю его руку, — сказал Леви, когда Дэни показала ему статью. — Газетчики на такие художества не способны, им платят жалкие гроши, а здесь человек постарался. «Вложил душу» – мысленно добавила Дэни, с любовью глядя на портрет Ханджи. Любовь вкладывал художник несмотря на то, что должен был изобразить лишь профессиональную сторону характера. Дэни не нравилось думать, что ко всему прочему она скучает ещё и по Моблиту. Бывало компанию одиноким соседям составляла Петра. Приносила вкусную еду, помогала Леви готовить, пыталась всячески вовлечь Дэни в беседу. Поначалу Леви не препятствовал, лишь наблюдал. Когда заметил, что контакт у девушек никак не происходит, и Дэни вместо того, чтобы проводить время в обществе Петры предпочитает сидеть в углу дивана с книгой и отнекиваться, потихоньку прекратил приглашать подчинённую к себе домой. Давно пора, думал он, отвергая очередное предложение с визитом. Отношения между командиром отряда и солдатами должны оставаться сугубо деловыми. С ролью компаньонки прекрасно справлялась Чертовка. Выросла она дамой своевольной, характерной, и совсем не тактильной. Прослыла отъявленной крысоловкой, благодаря её работе во всем армейском квартале за считанные месяцы перевелись вредные грызуны. Хозяйки окрестных домов боялись её, особенно когда она во время ночной охоты выскакивала из-за угла, словно черт из табакерки, сверкая в темноте своими изумрудно-зелеными глазами. Солдаты же её любили, всегда подкармливали, несмотря на то, что она немало порвала рубашек, цапая парней и девушек острыми когтями. Единственный, к кому она проявляла невероятную благосклонность, был Леви. Независимо от состояния заполненности своего желудка, кошка могла подойти к нему, потереться о сапог, прося о ласке, а когда он, пребывая в хорошем настроении, брал её на руки, то она клала голову ему на плечо и довольно мурлыкала. — Точно младенец, — вслух усмехалась Дэни, а в мыслях говорила: «Неблагодарная. Он-то больше всех тебя не взлюбил». Но глядя на Леви, который сидел в кресле у камина с газетой и полюбовно гладил питомицу, нельзя было сказать, что именно этот человек яро отстаивал идеалы «дом без домашних животных». «Они друг друга нашли» — писала Ханджи в ответ на письменные возмущения Дэни. Пожалуй, это действительно было так, да и возмущённость Дэни была напускной, чисто ради приличия. Тишина и покой, настигнувшие их квартиру, быстро пришлись ей по душе. Правда хотелось бы, чтобы этот порядок хоть кто-то иногда нарушал. Поднимаясь на второй этаж по лестнице, Дэни заметила мокрые следы на половицах и кое-где отпавшие от подошвы комочки грязного снега. — Посыльный? — предположила она. Следы вели к их квартире. — Только если посыльный решил заглянуть к нам на чай, — промолвил Леви, кивая на коврик, где в холодное время года они всегда оставляли сменную обувь. Мокрая грязь запачкала грубую ворсу. Дэни уже чувствовала как накаляется в Леви праведный гнев, что испытывает каждый чистоплотный человек, когда в его безупречный мир врывается легкомысленный смерч. Леви приоткрыл дверь, шагнул внутрь, скрепя сердце и не разуваясь, чтобы не наступить сухим носком в лужу. Дэни успела вытереть подошвы сапог и поспешно заглянула в квартиру через его плечо. В зимнем сумраке интерьера ничего не изменилось на первый взгляд, но прислушавшись к тишине можно было отчётливо услышать... шорохи? Приглушенный металлический звон и чавканье, словно мыши прогрызли стенку котла и теперь шебуршились внутри, чувствуя себя полноправными хозяйками. — Эй! — рявкнул Леви, резко распахивая двери. Дэни, опирающаяся на них всем своим весом чуть не влетела носом в пол. — А ну отошла прочь от кастрюль! Пойманная с поличным Ханджи отскочила от столешницы, вытирая масляные губы рукавом. — Боги, ты когда вернулась? — ахнула Дэни, но Ханджи явно не собиралась давать ответ на этот вопрос. — Леви, не торопись с выводами, — нервно улыбнулась она, вскидывая руки в знак капитуляции. — Какие тут могут быть выводы? Мы договорились. Никаких животных позывов, только цивилизованное сосуществование. Хочешь поесть, возьми тарелку. — Тарелку нужно мыть, — плаксиво скривилась Ханджи, — а я просто хотела быстренько перекусить. — Это я тебя сейчас быстренько перекушу, — угрожающий тон капитана стал на актаву выше. — Ой, да брось, — эмоции на лице Ханджи сменяли друг друга со скоростью погоды в апреле. Теперь она открыто насмехалась. — Посмотри на себя, сто шестьдесят сантиметров ярости. «А вот это было зря» — мысленно прокомментировала Дэни. Упоминать рост Леви означало нарываться на неприятности, а уменьшать его, забывая про внушительные три сантиметра выше отметки метр шестьдесят – приравнивалось к смертному приговору. — Что ты мне сделаешь? — продолжала дразниться Ханджи. Леви стремительно пересек гостинную, выхватил из стойки самый внушительный нож, тот, который был предназначен для разделки мяса, и перехватил его поудобнее. Лезвие блеснуло холодом. — Вспорю кишки и развешу, как новогодние гирлянды, — пожал плечами Леви, делая шаг вперед, с той же скоростью, с которой Ханджи отступала назад. Неизвестно, чем бы окончился этот эпизод, если бы между ними вдруг не возникла Дэни, прикрывая спиной несостоявшуюся жертву бытовой поножовщины. — Спокойно, капитан, спокойно, — скороговоркой произнесла Риверс. — Не нервничайте, проявите понимание. — Риверс, не лезь, — предупредил Леви. — Твое убийство не входило в мои планы, но я быстро могу передумать. — О, не стоит, — серьезно покачала головой Дэни, намереваясь вынуть из рук капитана нож. — Когда мы с Петрой возвращались из академического городка, то на подъезде к Тросту были так голодны, что бросали жребий – кого из извозчиков съесть первым. Во всех областях ещё действуют меры карантинных ограничений, так что думаю, Ханджи можно оправдать форс-мажорными обстоятельствами. Леви уже открыл было рот для возражения, но Дэни его опередила. — В качестве редкого исключения! Подумав немного, Леви бросил тихое «к черту вас» и приказал Ханджи убрать всю квартиру. — И сапоги мои вымой тоже, — он передразнил Дэни, — в качестве моральной компенсации. Ханджи, едва удерживающая свой рот на замке пока решалась её участь, с готовностью отсалютовала удаляющемуся Леви. — Как скажете, сэр! — дверь его спальни захлопнулась с оглушительным грохотом. Вздрогнув, Ханджи выдохнула. Отделалась легким испугом. Всё могло закончится намного хуже. — Ты не будешь против, если я доем то, что там осталось? — вкрадчиво поинтересовалась Ханджи, указывая на брошенную впопыхах кастрюлю. — Зная коротыху, он все равно все выбросит. — Да ешь, конечно, мне-то что, — Дэни устало опустилась на стул. Думая о возвращении Ханджи, она представляла, что будет чувствовать дикую эйфорию, безумную радость, но по сути не ощутила ничего, приняла этот факт как данность. Чего разводить шумиху, когда Ханджи все равно вернулась. Не хотелось улыбаться даже ради приличия. — Почему не известила в письме, что приедешь? — только и спросила Дэни. — Не было времени писать письма, мы с Моблитом уматывали оттуда, пока была возможность, — отвечала Ханджи, набив полный рот тушёной рыбы в томатном соусе, и заедая её пшеничной кашей. — То есть? — бровь Дэни изогнулась в дугу. — Долгая история, — замотала головой Ханджи. — Где у вас швабра и ведро? — Всё там же, в кладовой. — Спасибо. Я бы рассказала всё сейчас, но пока не выдраю до блеска всю квартиру Леви со мной разговаривать не станет. На лице Дэни мелькнула тень улыбки. — И то верно. За год жизни с капитаном она воочию убедилась в том, насколько до глупости упрямым он может быть, когда дело доходит до чистоты.

***

— То, что ты только что сказала – откровенная бессмыслица, — решительно проговорил Леви. Они трое, – он посередине, Дэни и Ханджи по обе стороны от него, – сидели около огня, придвинув кресла к ярко полыхающему камину. Отблески пламя отражались на их бледных лицах, горячий чай остывал в ладонях, а беседа становилась более интересной. — Помнишь я как-то сказал, что суровый северный ветер выдул тебе все мозги? Я тогда даже не подозревал насколько сильно окажусь прав, — продолжал Леви, не глядя на Ханджи. — Какая выгода королю запускать смертельную хворь на своих подданых? Если они все передохнут – а это было бы так, не найди ты лекарство, – то кто будет платить ему налоги? Паразит не может существовать без своей жертвы, на этом простом принципе строится вся суть монархии. Только уважение к персоне капитана удержало Дэни от замечания, что монархия — это форма правления, при которой власть сосредоточена в руках одного человека — монарха (короля, императора, царя), и суть там далеко не в этом. В зависимости от типа монархии, полномочия правителя момогли варьироваться от абсолютных, где монарх обладал неограниченной властью, до конституционных, где его роль ограничена законами и он действовал в рамках парламентской системы. Монархия предполагала наследственное право на трон, и передача власти обычно осуществлялся по наследству в рамках определённой династии. — Так-то оно и есть, — согласилась Ханджи, — но ты кое-что не учитываешь. Когда вспыхнула первая реакция заражения? — Год назад, — ответила Дэни. — Я заболела первой, вы оба за мной. — Всё верно, — закивала головой Ханджи. — А теперь вспомните, какая обстановка назревала в Тросте с учётом всё новых наплывов беженцев с внешних земель? — Голод, — недолго думая сказала Дэни. — Ходили слухи, что мы не протянем до весны. — Вот и правда! Правительству было выгодно подчистить Трост и контролируемо избавиться от лишних ртов, которых в случае нехватки продовольствия пришлось бы кормить непосредственно из королевских запасов. — У тебя есть хоть какие-то доказательства кроме собственных догадок? — поинтересовался Леви, делая глоток чая. — Доказательством было наличие вакцины, — ответила Ханджи. — Не может быть, — Дэни ушам своим не верила. — У них было лекарство от той лёгочной чумы? — Да, они ввели вакцину внутривенно всем, кому было нужно за стеной Сина, — сказала Ханджи. — Доктора наук, аристократы, банкиры, чиновники, их благородные семьи. Все имена обозначены в документах под индивидуальным производством инъекций. Ханджи отставила чай, наклонилась и подняла сумку, что до этого лежала на полу около её кресла. Запустив руку в дипломат, она достала оттуда бумаги. — Ты их украла? — спокойно спросил Леви, скосив взгляд на внушительную стопку документов. — Да, — без колебаний ответила Ханджи. — Интересно, хоть что-то попадет в нашу квартиру законным путём, — вздохнул Леви. — Нам стоит повесить на двери табличку «пристанище беглых аристократок и склад ворованных документов». — Не смешно, капитан, — отозвалась Дэни, обиженно поджав губы. — Я, по-твоему, шутил? В документах было достаточно известных имен. Дэни без труда отыскала в длиннющем списке своего отца и старшую сестру. Фиона Бронвиль. Значит вот какая у неё теперь фамилия. Странно, что имени её супруга Дэни найти не удалось, сколько бы раз она не перечитывала документы от начала и до конца. — Я представлюсь другим именем и отправлю эти документы на хранение в королевский архив, — сообщила Ханджи, пряча бумаги обратно в дипломат. — Видите ли, вся военная полиция – купленные подонки, которые точно не станут проводить расследование и искать виновных. Не исключено, что они сами приложили руку к исполнению задумки правительства, ведь вспомните, сколько раз я посылала в столицу просьбы помочь с разработкой лекарства. Мне отказывали вплоть до второй эпидемии, когда вирус вышел из-под контроля и перестал подчиняться. Вспомните, как резко вспыхнула первая эпидемия, и как она завершилась в считанные дни. С новой мутацией дела были плохи, и они решили прислушаться ко мне и моим открытиям, опасаясь, что вакцина от того вируса не защитит их от нового. Они испугались своего же детища. — Во время буйствования второй эпидемии в народе поговаривали, что новый вирус пришёл из-за стен и что породили его титаны, — тихо сказала Дэни. Огонь проникал в древесину, с треском пожирая её и плюясь искрами. Тени дрожали на стенах, отбрасывая три тёмных силуэта. Зимняя стужа завывала за окном, срываясь на улицы Троста первыми скудными снежинками. — Нехилый подарочек жалким остаткам человечества, — усмехнулась Ханджи. — Только правды в этих враках столько же, сколько и в существовании богов. Дэни долго смотрела на Ханджи, а потом опустила взгляд на камин. Все верно. Глупые россказни. Люди вечно что-нибудь придумывают вместо того, чтобы разобраться в теме, применяя рациональное мышление. У науки есть ответы на все вопросы, нужно просто уметь как следует их искать. И все же по ночам, думая о тварях с каннибалическими наклонностями, что сонно шатаются в долинах за стенами, её охватывала паническая дрожь. Стены не внушали доверия. Пала Мария, падет и Роза. Дэни вставала, дрожа от холода и страха, шла в комнату Ханджи, ложилась в нагретую постель не спрашивая разрешения и пыталась унять страх. Тело содрогалось, сердце колотилось как от преодоленного на силу марш-броска. Она бы мучалась от страха ещё полночи, но Ханджи повернулась к ней и без лишних слов притянула к себе, получше закрывая спину Дэни одеялом. — Кошмары? — спросила Ханджи. — Реальность, — ответила Дэни. — Лучше бы кошмары, — горько усмехнулась Ханджи. — От них хотя бы можно очнуться.

***

Дэни дала присягу в восемьсот сорок восьмом году по летоисчислению людей внутри стен. За два дня до этого ей исполнилось шестнадцать лет. — Я вернулась специально чтобы увидеть тебя в такой ответственный момент жизни, — уверяла Ханджи, помогая Дэни заправить рубашку в брюки. Кадеты принимали присягу в своей форме, но когда Дэни попробовала натянуть на себя ту одежду, что осталась из училища, то поняла, что та на неё невероятно мала. — Да, да, и совсем не потому что пыталась скрыться от полиции с государственно-важными документами, — кивал Леви, зачесывая непослушные волосы Дэни во что-то определенное. — Цыть, — обрывала его Ханджи. Мероприятие должно было состоятся прямо в кабинете главнокомандующего, и присутствовали на нём кроме Дэни сам Эрвин, Леви и Ханджи. Опекуны, и человек, что за неё поручился. Дэни была рада такой скромной компании, она всю ночь учила слова клятвы и повторяла их бесконечное количество раз, чтобы лучше запомнить. — Жаль, что присягу нельзя пропеть, — сказала она в экипаже, кутаясь в шарф. — Песни у меня всегда откладывались в памяти лучше из-за рифмы и ритма, а проза... Б-р-р, неблагодарное творчество. При коллективной присяге солдатам нужно лишь кивать и отдавать сердца в нужные моменты, подтверждая свою готовность к службе, но при индивидуальной, что ожидала всех, кто не окончил кадетское училище, проговаривать длинную речь приходилось самостоятельно. — Помню, что когда пришла моя очередь произносить присягу, я попросту не сумела, — весело делилась Ханджи в попытке отвлечь Дэни от тревожных мыслей. — От волнения? — спросила та. — От скуки, — хмыкнула Ханджи. — Я не понимала к чему говорить заученными словами, поэтому выбросила шпаргалку и высказалась от души. Получилось дольше задуманного, но тогдашнего командора это впечатлило и он взял меня в войска. Но чтобы наказать за вольность заставил вычищать унитазы зубной щеткой. — Боги, — ахнула Дэни. — Своей? — По идее, да, — кивнула Ханджи, — но я вовремя стащила запас щеток из кладовой и оставила себе одну для чистки зубов. А ту, которой мыла унитазы подсунула командующему взводом. Занудный был тип. Но я здорово посмеялась, когда он утром вышел умываться. Старый олух, ничего не заподозрил! — Как опекун ты подаешь крайне скверный пример, — подал голос Леви. — Да кто бы говорил, Господин-Гребанная-Безупречность. Не ты ли посоветовал нашей подопечной гонять на УПМ по ночному городу и дразнить полицейских? — Я лишь инициатор возникновения перспективы возможного преступления закона, а ты даешь уже готовую манеру поведения, это разное. — И давно ты строишь такие мудреные предложения? — подозрительно прищурилась Ханджи. — Только что начал, — ответил Леви. — Я заметила. Ханджи сделала вид, что смотрит в окно, а затем, убедившись, что останется незамеченной, вернула взгляд на Леви. Вспоминала день, когда он, и его друзья из Подземного города давали клтву на верность разведывательного полка. В память хорошо въелся солнечный летний день, жжужание надоедливой чёрной мухи, что билась о стекло в надежде пробить его и вырваться наружу. Пылинки, плящущие в потоках яркого света и троица, стоящая посреди зала перед лицом командующего, склонив головы над крыльями свободы. Ханджи помнила, как чесалась у неё пятка, когда Леви, стоящий впереди всей троицы стал произносить слова священной клятвы. Всё, о чем она могла думать в тот момент – как бы незаметно вынуть ступню из сапога и почесать зудящее место. Но долг приковывал её к месту, вынуждая дождаться окончания официального мероприятия. Ханджи вспомнила Фарлана. Леви доверял ему как брату. Вспомнила следом девчушку, Изабель, Леви любил её, как сестру. Когда троица была жива Ханджи даже подумать не могла, что когда-нибудь настолько сблизиться с Леви, а когда они полегли смертью храбрых это впринципе перестало быть возможным. Но прошли годы. Ханджи никому не доверяла также безгранично, как Леви Аккерману. В кабинете Эрвина они заняли место у окна. Ханджи сцепила кисти за спиной, Леви заложил руки в карманы шинели. Дэни стояла перед Эрвином с гордо приподнятым подбородком. За последний год она вытянулась, стала стройнее, черты лица лишились детских припухлостей, обрели четкие линии. Волосы аккуратно уложены путём долгих рассчесываний, одежда сидит безукоризненно. Дэни сделала глубокий вдох, и получив одобрение командующего, начала. — Я, вступающая в ряды разведкорпуса, клянусь посвятить свою жизнь, силу и разум великой цели освобождения человечества от уз, сковавших наш мир. Я осознаю, что мой путь будет наполнен трудностями и потерями, но я готова встретить каждое испытание с решимостью. Осознав силу своего голоса, Дэни прогнала из него дрожь волнения. — Клянусь, что, встав на этот путь, я никогда не отступлю перед страхом или болью. Я принимаю тяжёлое бремя свободы, осознавая, что каждый шаг, каждый удар и каждый выбор может стать решающим для тех, кто доверил мне свою жизнь и будущее. Я не буду искать лёгкого пути, ибо верю, что наша борьба — это цена, которую нужно заплатить, чтобы мир увидел рассвет за пределами этих стен. Пусть мои руки, покрытые потом и кровью, станут инструментом для построения новой эпохи, в которой человек будет свободен от страха перед титанами и замкнутыми стенами. Я клянусь, что мои действия будут направлены не на славу и не на личные выгоды, а на достижение великой цели — вернуть человечеству утраченное достоинство и право на будущее. Я обещаю быть преданным товарищем для каждого, кто стоит со мной на этом пути. Я буду поддерживать и защищать тех, кто рядом, зная, что сила наша — в единстве, что успех зависит от каждого из нас. Я не оставлю своих братьев и сестёр в беде, не позволю страху затуманить мой разум, не отступлю на грани между жизнью и смертью. Перед лицом всех преград, перед лицом неизведанных ужасов, я клянусь быть непоколебимой. Я понимаю, что мои страхи и сомнения — лишь тени, и, побеждая их, я стану примером для других, для тех, кто придёт после меня, для тех, кто продолжит наш путь к свободе, если мы не дойдем до победного конца. Пусть мой дух станет огнём, который освещает путь в темноте, пусть мои действия станут символом надежды для тех, кто ещё ждёт своего освобождения. Дэни сделала паузу, чтобы перевести дыхание. Она сказала слишком много, чтобы смутиться от неморгающего взгляда Эрвина. — Я даю эту клятву, зная, что, возможно, не увижу результата своей борьбы, но я клянусь сражаться до тех пор, пока не падёт последний титан, пока не рухнут стены, удерживающие нас в плену. Я отказываюсь от удобств, безопасности, уз брака и деторождения во имя общего блага, ибо верю, что будущее заслуживает всех жертв. Этой клятвой я запечатываю своё стремление к свободе и готовность нести свет, который уничтожит тьму отчаяния, постигшую человечество. И пусть, когда меня не станет, каждый, кто произнесёт эти слова после, поймёт, что моя жизнь была лишь частью великой борьбы, которую они продолжат, пока человечество не обретёт свободу. Левую руку Дэни завела назад, сжатый кулак правой решительно вжала между грудьми, подкрепляя слова клятвы символическим жестом. — Подтверждаешь ли ты, Дэниель Риверс, что отдаешь своё сердце и возлагаешь свою жизнь на алтарь нашей великой цели? — спросил Эрвин, строго взирая на неё с высоты своего роста. — Клянусь, — твердо ответила Дэни. Дальше последовали формальности – заполнение солдатского удостоверения личности, новой медицинской карты, подпись документов о свидетельствовании совершеннолетия. Дэни поставила свою аккуратную роспись под каждой из предоставленных бумаг, и откланялась в обществе людей, которые, выражаясь юридическим языком, более не являлись её законными опекунами. Отныне Дэни вольна была сама выбирать свой путь в жизни, но средств на съемку собственной комнаты в армейском квартале у неё по прежнему не было, а потому тема переезда не затрагивалась. Если не смотреть на документы, в течении её жизни ничего не поменялось. Первая экспедиция с участием рядовой Риверс должна была состояться в первой половине марта.

***

Пропадая на заданиях за стенами Леви и Ханджи имели привычку терять Дэни из поля зрения на целые недели. Но беспокоить их это начало лишь когда она стала возвращаться домой к полуночи вымотанная до такой степени, что ей не хватало сил произнести ни единого слова в своё оправдание. — Может у неё завелся любовник? — выдвинула предположение Ханджи. Сказано это было невпопад, они даже не обсуждали свои переживания с тех пор, как покинули Трост три дня назад, оставляя Риверс одну на хозяйстве, которое она умудрялась вести, совмещая учёбу и свои ночные похождения. Леви нахмурился. Он потуже затянул ремни крепления на седле и подумал, что Ханджи говорит слишком спокойным тоном. Будто не осознает всю серьёзность этой страшной ситуации. — А не рановато ли ей? — Позволь задать тебе встречный вопрос и поинтересоваться, в каком возрасте ты сам расстался со своей невинностью? Леви бросил на Ханджи уничижающий взгляд, который она восприняла с надменным спокойствием. — Какое отношение потеря моей девственности имеет к тому, где Риверс пропадает ночами? — спросил он. — Такое, что я пытаюсь до тебя донести – если Дэни выбрала себе мальчишку для успокоения гормонов, в этом нет ничего страшного. Беременность ей не грозит по известным причинам, а микрофлора у неё такая, что по уровню своей токсичности перещеголяет любую болезнь, передающуюся половым путём. Слух Леви зацепился за одно слово в целой реплике. — Мальчишку? — ввернул он, отвязывая узду от коновязи. На его лице появилось брезгливое выражение. — Думаешь, Дэни предпочитает девчонок? — вскинула брови Ханджи. — Черт с тобой, четырехглазая, я вообще ничего не думаю. Предположение твоё бредовое, так и знай. Исчезновениям Риверс в любом случае можно было найти простое объяснение, которое точно не будет связано с вмешательством какого-то слюнтяя. А если это не так, то кто мог бы стать её избранником? Какой-то прыщавый кадет? Разведчик со стажем? Может, вовсе не военный. Черт. Кого не возьми, все будут недостаточно хороши для неё. К тому же его первая мысль была самой верной – Риверс ещё слишком молода для подобного рода отношений. Если она не хочет погубить себя, то ей стоит до определенного возраста воздерживаться от таких связей. Особенно с мужчинами. На некоторых даже ему, представителю того же вида, порой смотреть противно. Леви привык наблюдать её быстрые шаги, её тень, мелькающую перед глазами так же легко, как пущенные линзами солнечные зайчики по стенам их квартиры. Между ними никогда не было чего-то особенного – чего-то такого, что никогда не случалось бы с Леви при других людях, и обстоятельствах. Всё привычно, заезженно, как просёлочная дорога. Но в четкой схеме какой-то предательский элемент дал непоправимый сбой. И он привязался. Это случилось как-то незаметно, с первого удара, которым она попыталась поразить его, разбив нос, до слабой улыбки, трогающей её губы при осознании очередного интересного парадокса в их тяжёлой жизни. Смешно, но чувство его привязанности всплыло напоминанием о тех временах, когда его грудь вздымалась высоко, а кровь бурлила, подогреваясь ненавистью, злобой, преданностью, иногда греховной страстью. Воспоминания о собственной молодости резанули ему взгляд, как стекло, давшее отблеск и сверкнувшее из тёмных глубин памяти. Леви не знал, как ему реагировать, когда в нём поднялась эта странная, глухая волна. Кто-то — молодой, самоуверенный, и, возможно, такой же безрассудный, каким он сам был когда-то, — заставлял её возвращаться домой намного позже, чем обычно. Он ненавидел Ханджи за то, что она посмела высказать свое предположение вслух, задевая этим его мысли, а потом ехать себе преспокойно, покачиваясь в седле и всем своим видом показывая, что рассуждать на эту тему не стоит. Черт возьми, Леви действительно хотел всё обсудить, расставить точки над «и» и прекратить эти глупые ночные перебежки, если понадобится. Но поразмыслив пару бессонных ночей напролет, Леви с уверенностью избрал другую стратегию, потому как чем больше он думал о предполагаемом развитии событий, тем более оно теряло свой смысл. Чтобы Риверс завела любовника? Увольте, эта девица воплощение целомудрия. Леви всегда было интересно в какой момент воспитание её деспотичного отца дало трещину, сквозь которую она улизнула прочь из фамильного поместья? Он знал, что от неё ответа никогда не дождется, но иногда ему было интересно об этом поразмышлять. Леви знал, что наблюдать за Риверс — это убийство доверия, которым она и так редко кого одаривала, а его и вовсе по крупицам, по жестам, по косым опасливым взглядам. Ей пришлось учится доверять ему, чтобы тренироваться в связке, чтобы улучшать навыки стрельбы и маневрирования в воздухе. Он тоже уверился в её надежности. Но она первая начала скрытничать, и все, что ему остается – играть по её правилам. Его долг как опекуна был завершён, но что-то ему подсказывало, что он до последнего будет чувствовать себя в некоей степени ответственным за её жизнь. А как можно отвечать за то, что в самое опасное время суток ускользает из поля зрения? После некоторых несложных маневров в холодной тишине он поймал её — темную мелькнувшую фигуру, растворяющуюся в узких переулках Троста, тонущего в желтом мареве уличных фонарей. Тогда уже понял, что нужно рискнуть. Он двигался следом, полностью исчезая во встречных тенях. Годы жизни в Подземном городе подарили ему не только непереносимость яркого света. Бесшумные шаги, движения, заученные до автоматизма. Леви подкрадывался всё ближе, пока силуэт Риверс не исчез где-то у мрачного здания. В ту минуту Леви пожалел, что не застал девушку в объятиях какого-то влюблённого олуха. Тогда всё было бы намного проще, ибо двери, скрытые в темном углу складового здания, знакомые, пожалуй, только тем избранным, кто знал, что это за место, внушали ему смутную тревогу. Леви пришлось долго бродить в кромешной темноте подземных коридоров, ориентируясь на звук отдаленных криков и оглушительной музыки, вибрации которой содрогали толщу земли. Подобные места были ему отвратительны — яркий свет ламп на земляном потолке, с трудом пробивающийся сквозь клубы густого табачного дыма, люди с настороженными взглядами, снующие между друг другом, словно грязные крысы. Леви слился с толпой, но не спускал глаз с ямы, где двое сошлись в грубом поединке — её едва ли можно было назвать ареной, просто врытая яма с песком, где с каждым шагом бойцов вздымалась пыль. Леви не сразу заметил Риверс, она выходила на бой не первой, поэтому когда её нога ступила на арену, песок уже обагрился кровью. Дэни вышла и встала напротив своей соперницы, что была на голову выше её, шире в плечах и намного тяжелее. Ни один мускул в её теле не дрогнул, выдавая страх, когда противница двинулась на неё. Риверс встретила прямой угрожающий взгляд женщины, не отводя глаз, не моргнув — та была старше, в разы сильнее, с широким опухшим лицом, в котором угадывались не просто годы тренировок, а опыт настоящих уличных боёв. Они начали кружить, изучая друг друга. Риверс сделала первый резкий шаг, почти бросок вперёд, но тут же отступила на свою позицию, лишь дразнясь, разогревая ситуацию. Женщина не поддалась на уловку — по всему было видно, что это не первый бой из которого она намеревалась выйти абсолютной победительницей. Противница атаковала Риверс неожиданно, удар её увесистого кулака — быстрый, тяжёлый, прошёл по ребрам, пересчитав кости, и Дэни пришлось задержать дыхание, чтобы не выдать нахлынувшую боль. Она не дала себе шанса опомниться, но это не помогло. Дэни ударилась о землю, когда кулак женщины попал в висок. Мир пьяно качнулся перед глазами, плывя в туманном жёлтом калейдоскопе, в котором изредка вспыхивали белые болевые импульсы. Но Риверс не теряла контроль, даже когда кровь начала стекать по подбородку. Она, на первый взгляд бездумно, позволяла женщине брать верх — шаг за шагом, удар за ударом, без страха и, кажется, без малейшего сожаления, будто отдавая себя этому бою, погружаясь в него до конца. Успех жертвоприношения зависит от серьезности настроя. Богам нужен громкий вопль о помощи, а не жалкий ропот слабых рабов. Ещё удар — этот пришёлся прямо в живот, и Риверс согнулась, не отступая, но чувствуя, как воздух со свистом оставляет лёгкие. Слизнув капельки горячей крови с верхней губы Дэни почувствовала, что её глаза на мгновение затуманились. Такое уже случалось с ней ранее, много раз. Странное опьянение, возникающее, стоит ей ощутить вкус крови. После него, обычно, возникала тошнота. Противница, уверенная в своей победе, подняла кулаки для финального удара, но в этот момент Риверс соскользнула на песок под ногами, упала перед ней на колени, словно пшеница, что валится, стоит крестьянину перерезать стебель взмахом серпа. Это было лишь мгновение, тонкое, и неуловимое, но Риверс поймала нужный момент — этому её учил капитан, – рука стремительно скользнула к ноге противницы, крепко ухватив подколенный сустав. Та явно была обескуражена таким маневром, но времени на осознания Дэни ей не оставила. Одним резким движением она дёрнула женщину на себя, сбивая с равновесия, и та рухнула на песок с тяжёлым глухим звуком, окружённая облаком жёлтой пыли. Риверс, тяжело дыша, поднялась над ней, сев сверху, и, несмотря на изнурение, удерживала её, используя всю оставшуюся силу. Кровь пульсировала в висках, сердце стучало, каждый удар отдавался болью по телу, но она не отпускала — воля была сильнее, чем её раны, и это стоило ей каждой капли крови, но она не позволила себя сломать. Под глазом наливался синяк, костяшки пальцев саднили и кровоточили, грязь липла к ним, песок раздражал порванную кожу. Толпа над ямой взревела от вида боя, требуя продолжения. Хлеба и зрелищ. Вот и всё, что нужно этим придуркам. Леви их презирал всем сердцем. Не хватает вам острых ощущений в жизни, так рискните выйти за стены, трусливые ублюдки. Леви смотрел на происходящее без единого движения, но внутри у него всё сжалось, когда первый удар пришёлся по рёбрам Дэниель. Одно дело – бой тренировочный. Леви всегда контролировал свою силу, даже когда увлекался, все равно держал себя в руках. Но женщина на арене била наотмашь с одной единой целью – уничтожить противницу. Леви видел, как Риверс терпит, скрывая боль за маской неугомонного упрямства, будто удары лишь закаляли её волю. Её лицо, окровавленное и полное решимости стоять до конца, напоминало ему о чём-то почти забытом — о собственной битве с миром, который всегда требовал от него больше, чем можно было вынести ребенку. Её воля, её стойкость были тем, что заставляли его восхищаться, даже если это означало видеть её в опасности. Когда Риверс упала на колени, Леви стиснул зубы, понимая, что это может быть концом. Он не повелся, знал предел её выносливости. «Так быстро она бы никогда не выдохлась». Леви не удивился, когда оказался прав. Дэни нашла способ обернуть ситуацию в свою пользу, она не зря так долго пускала пыль в глаза. Её мертвая хватка за колено противницы, её рывок вверх и победоносный крик – всё это было для Леви подтверждением её упорства и способности действовать своим умом, без его научки. Его взгляд стал тверже, когда она оказалась сверху. Он видел, как её тело сотрясалось от напряжения и боли, как кровь стекала по лицу, но она не сдавалась. В эти мгновения Леви почувствовал нечто вроде тёмного удовлетворения, смешанного с опасением. Дэниель выдержала — и хоть он никогда бы этого не признал, его сердце билось сильнее, чем прежде. Он знал, что её стойкость и упрямство — это не только сила, но и слабость. И в этом бою он увидел, как далеко она готова зайти, даже если это означает идти до конца, переступая через боль. Недостаток силы сполна компенсировался скоростью и холодным рассчетом. Второй раунд был тому подтверждением. Состоял он в основном из прямых ударов, которые противницы наносили друг другу с новым рвением, подкрепившись в коротком перерыве несколькими глотками крепкого самогона. Удар за ударом, Дэни выбивала женщину из её территории, вытесняла, наступая на носки её ботинков с таким мастерством и уверенностью, что Леви невольно засмотрелся. Он знал, что должен был злиться на Дэни, ведь она скрыла, что рисковала жизнью, но вместо этого ощущал лишь горькое, противоречивое удовлетворение — она научилась его хитрости, его тактике. Всему тому, что он вбивал в её рыжую бестолковую голову, в надежде, что там, среди вороха теорем и бесполезных формул отложится хоть крупица дельной информации. А сейчас он видел, что усвоила Дэни более чем достаточно. Не только усвоила. Преумножила, адаптировала под своё тело и свои индивидуальные привычки. Подмяла под себя технику так, что она стала не похожа на его, аккерманскую технику. И это тоже вызывало в нём смешанные чувства. Финальный аккорд. Дэни развернулась, с разгону взбежала по пологой стене, оттолкнулась и сделала головокружительное сальто. В полёте зацепив руками плечи противницы, Дэни мягко приземлилась на пыльный склон и съехала на пятках, опрокинув порядком уставшее тело брыкающейся женщины на дно ямы. Леви это не понравилось. Акробатическая сноровка хороша в бою с титанами, но с людьми выглядит как чистой воды показушничество. Риверс могла покончить с этой женщиной иным способом, более привычным и подходящим, но решила произвести впечатление. Эгоистичное желание. В настоящем бою недопустимое. Когда Дэниель увидела его в толпе над головой, в её красных глазах читалась смесь усталости и вызова — она доказала себе, всем, ему, что-то, что было известно лишь ей одной. И, довольная, она криво улыбнулась, превозмогая боль. Со лба стекала кровь, жижа из красных соплей тянулась к верхней губе. Липкая, присыпанная пылью кровавая дорожка запеклась на подбородке. Дэни криво улыбнулась, глядя прямо в лицо своего наставника.

***

— И давно вы следите за мной, капитан? — поинтересовалась Дэни, прикладывая ко лбу мокрую тряпку, которую выпросила у одного из кураторов подпольных боев. — Не так давно, как ты посещаешь эти злачные заведения, — ответил Леви, выходя из тени здания напротив. — Я так понимаю, это был намёк, чтобы я во всем созналась по добру по здорову, пока у вас нет настроения избить меня похлеще Мадам Десятифунтовые Кулаки? — Дэни запрокинула голову, промакивая тряпкой потоки крови из ноздрей. Вся носоглотка отдавала металлом. Ещё немного и стошнит. Дэни шмыгнула носом, но не отняла от него тряпку. — Что ж, удовлетворю ваше любопытство. Я стала захаживать на подобные мероприятия с тех пор, как уехала Ханджи. Вы думаете, откуда у меня появились деньги, чтобы покупать себе обувь, одежду? Дэни вытянула из кармана пальто добрую пачку марок и помахала ими, как дамы овевают себя веерами. — Естественно, за первый бой мне не заплатили. Я опозорилась, и с разбитой губой сбежала прочь, а вам наврала, что поскользнулась на лестнице и врезалась лицом в ступеньку, помните? Но дальше дело пошло лучше. В первый раз меня победил не тот парень с щербатыми зубами, а собственная неуверенность. Мы всё лето спустили на обучение стрельбе и я боялась потерять форму, но бои вернули меня в строй. Я выработала свою тактику, научилась побеждать противников, которые вдвое больше меня. Она сделала паузу, закашлявшись, и сплюнув кровь на тротуар. — Я скрывала побои, как могла, но знала, что в конце концов, вы с Ханджи всё заподозрите. «Заподозрили, но не верно» — подумал Леви. — Ещё я осознала, что деньги отлично подкрепляют азарт, — её губы вновь растянулись в ухмылку. — А алкоголь имеет свойство развязывать тебе язык, — заметил Леви. — Вы считаете, это плохо? Вам больше нравится, когда я беспрекословно во всем подчиняюсь? Леви оставил эти вопросы без ответа. Они стояли рядом под уличным фонарём. Дэни не уступала ему в росте, ещё пару месяцев, и будет выше. Из под полуопущенных век на него смотрели усталые серые глаза. Она смирилась с выговором, с наказанием, но он не собирался устраивать ей ни то, ни другое. — Прежде чем мы отправимся домой, я хотел поговорить, — серьезно сказал Леви. — Отряд Ханджи переполнен. Они со Смитом не хотели отсылать тебя под чужое командование, поэтому твое имя записано под именами солдат не моего элитного отряда, но подразделения, которое так или иначе попадает под моё управление. Сомневаюсь, что ты сейчас соображаешь лучше дождевого червя, раздавленного колесами повозки, но постарайся усвоить эту информацию. — Мой земноглотный интеллект полностью во внимании, — Дэни попыталась сфокусировать свой расплывающийся взгляд на его тёмных глазах. — Никогда не лги мне. Он неотрывно смотрел на неё, и в один момент Дэни начало казаться, будто не существует больше мира за пределами этих прозрачных глаз того оттенка, который она никак не могла уловить и определить. Каменно-серый? Или тёмно-синие, как ночное море, о котором она так любила читать, тайно забравшись со свечой в отцовскую библиотеку. Все окружающее действовало на Дэни как гипноз – беспокойная пульсация крови в голове, тошнотворный привкус самогона во рту, что перемешивался с кровью и слюной, слипаясь в горле в один тугой комок, который она никак не могла протолкнуть вниз по пищеводу, сколько бы не сглатывала. «Никогда не лги мне». Это он повторил или к Дэни долетело эхо из глубин подсознания? — Нам придется работать бок-о-бок, поэтому будь честна со мной во всём. Это мой первый приказ тебе. Сознание Дэни вдруг прояснилось. Вдумчивая, тихая и покорная её сторона вынырнула на поверхность двух жемчужных зеркал и Дэни взглянула на капитана по-другому. — Я клянусь быть честной с вами во всём, о чем бы вы меня не спросили, — серьезно промолвила она, отнимая окровавленную тряпку от горящей внутренним жаром кожи лица. У Дэни не возникло никакого душевного трепета, когда она произносила слова присяги, если не так учитывать те моменты в тексте, которые показались ей откровенно жуткими. Они не тронули её сердце, не вызвали ощущения возвышенности будущего служения, но краткая клятва капитану, произнесённая морозной ночью в желтом свете уличного фонаря произвели на неё огромное впечатление. Перед глазами мутной пеленой возникло воспоминание о Эрвине Смите, и первой же мыслью, кольнувшей её сердце было ощущение вины. «Простите, командор. Я только что присягнула на верность другому». — Хорошо, теперь домой. Решив, что его благородная миссия выполнена, Леви зашагал по направлению к дому. Дэни по привычке засеменила за ним. Опьянение вернулось к ней и по дороге до дома она болтала всякую чушь. — Моё предчувствие подсказывает мне, что завтра, несомненно проснувшись с головной болью я пожалею, что вела себя с вами таким образом, но пока что мне абсолютно плевать. О, запишите ещё один пунктик в чудесные способности алкоголя – он стирает все условности. — Он убивает в тебе леди, — коротко бросил Леви. — Я перестала быть леди, не успев ею стать, — возразила Дэни, споткнувшись о незаметное в темноте искривление дороги. — Ошибаешься, Риверс, — качнул головой Леви. «Ещё как ошибаешься».