Ангел Преисподней

«Тот, кто сражается с чудовищами должен следить за тем, чтобы самому не стать чудовищем»

Фридрих Ницше.

Горничная затянула корсет так, что Дэни оставалось лишь хватать ртом воздух, подобно рыбе, выброшенной на берег. Шнуровка была сложной, двухуровневой; кружева стягивали потуже медной проволоки. Для удачного закрепления этого ужасного аксессуара, больше похожего на орудие пыток, пришлось задействовать не одну пару рук. А их суетливые владелицы бегали вокруг Дэни и испуганно шептались. Это из-за неё. Она видела служанок в отражении зеркала, перед которым стояла, уперев руки в столешницу комода. Дэни всего лишь пыталась дышать. Как по мнению модельера она должна будет двигаться в этом ужасно неудобном наряде, когда даже расширить легкие для глубокого вздоха не представляется возможным? Дэни раздражалась пуще прежнего. — Выйдите отсюда, я хочу побыть одна, — надсадно прошептала она, обращаясь к кучке охающих и ахающих женщин. — Но, мисс, нам велено подготовить вас к церемонии полностью… — робко промолвила одна из служанок. — Вон, я сказала! — рявкнула Дэни, резко повернувшись в полуоборота. Вздрогнув, женщины удалились, проталкивая друг друга в дверной проём. Дэни устало вздохнула. В этом доме она сохранила хотя бы крупицы власти. Надолго ли? Дэни знала, что нет. Там, куда её увезут уже сегодня вечером, её личность не будет иметь никакого значения. Слово — пустой звук, действие будет приниматься либо как что-то забавное, либо как что-то недопустимое. По одной простой причине. Она женщина. Она будущая жена — существо безликое, молчаливое, во всем угождающее своему мужу. Взгляд упал на руки, покрытые мягкой матовой кожей, по цвету напоминавшей только что распустившуюся розу. На безымянном пальце левой руки блестело золотое кольцо с бриллиантом. Маленькое, миниатюрное колечко, сделанное ювелиром точно под размер её пальца. Дэни его ненавидела: оно стало главным символом её приближающегося рабства. «Пока смерть не разлучит нас» — снова и снова звучало в клятве, которую она должна будет произнести перед лицом богов и людей через какие-то несколько часов. «Только смерть избавит меня от надобности быть терпеливой и покорной. От потребности во всём потакать желаниям идиота-мужа. От долга рожать ему детей. Вопрос заключается лишь в том, кого смерть настигнет первым. Меня или моего ненаглядного суженного?». Дэни приподняла руку. Солнечный луч отбился от диамантовых граней и пустил солнечного зайчика прыгать по лепному потолку. Роскошная комната, роскошное платье на манекене справа от Дэни. Вскоре она станет таким же роскошным дополнением к мужниному дому. Без голоса, без мнения и права выбора. Было ли ей больно? Нет, рана кровоточила, но боль притупилась. Удар был нанесён давно и замужество не стало снегом на голову, оно было холодным душем, который Дэни всегда ждала. — Вот подрастёте, мисс Дэниель, и уедете жить в дом больше этого, — постоянно говорила ей няня Эллен. — Нелли, а там есть сад? — живо интересовалась Дэни, ёрзая на стуле, пока няня расчёсывала ей волосы перед сном. — Огромный красивый сад с широким прудом, на котором растут водяные линии. Их цветы распускаются в непогоду, в дождь, поэтому они представляют особую ценность для торговцев и ценителей красоты, — говорила Нелли с улыбкой, но в её добрых глазах скользила грусть. В детстве Дэни истолковывала её по-своему, мол, няня просто грустит из-за предстоящей разлуки, но сейчас, в тринадцать лет, она понимала, что расставание по причине переезда — далеко не самое страшное, что терзает сердце этой великодушной женщины. От понимания ей из раза в раз становилось тошно. Отец продал её другому мужчине, с ловкостью, словно она была очередной его вещью. Взамен ему пообещали выгодную сделку: настолько выгодную, что он толкнул в брак среднюю дочь, даже не спросив, что она сама думает по поводу своего спонтанного замужества. «Он позволяет себе распоряжаться моей жизнью, потому что у меня нет мамы. Будь мама жива, она защитила бы меня от всех. Ведь это делают все любящие матери, не так ли?». Вопрос был задан в пустоту, а пустота имела свойство молчать. Не получив ответа, Дэни пришла в ярость. Когда в комнату вошёл отец, она была на пределе срыва и сразу пошла в нападение. — Где Нелли? — срывающимся голосом спросила она, как только отец в парадном костюме появился на пороге её спальни. — Милый мой ангел, тебе нездоровится? — участливо поинтересовался Оливер Эджертон, натянув на лицо то деланное выражение, которое появлялось каждый раз при виде дочери. Дэни не видела своего лица: повернулась спиной к зеркалу, но чувствовала, что лёгкий румянец на щеках расплылся по всему лицу, сделав его пунцовым. Кровь жаром стекала по шее, в узду плотно затянутого воротника. Ошейник. Это не воротник, а ошейник! Очередной способ указать юной девушке, где ей самое место и как «много» она значит в глазах общества. Дэни с самого детства ненавидела миф о романтической любви. Она выбрасывала в камин все книги, в которых принцессы сидели в башнях и ждали принцев во имя своего спасения. Она терпеть не могла окончания баллад, в конце которых всё заканчивалось свадьбой главных героев. Будто в этом был смысл жизни! Будто ничего другого кроме этих абсурдных примитивностей женщин ждать не может! Вместо этого Дэни выбирала книги про воительниц, сказки про храбрых принцесс, что сами пробивали себе путь в жизни, не надеясь на мутных «спасителей». Она восхищалась этими женщинами, хотела быть одной из них, хотела брать с них пример силы и доблести, но, подрастая, понимала, что таких женщин ничтожно мало. Всё её окружение поголовно выходило замуж, поколение за поколением попадая в крепкие узды брака. Вчерашние дети рожали детей, семья, построенная на чувстве долга, порождала ложь и лицемерие. Раньше Дэни не могла представить, что её жизнь превратиться в нечто подобное. А сейчас ей и представлять не нужно было. — Мне нужна моя Нелли, прикажи послать за ней, папа! — требовательно повторила Дэни. Она нуждается в спокойной доброй няне, которая, несмотря на строгий указ своего работодателя читать лишь «девчачью литературу», находила действительно интересные книги для своей подопечной. Научившись читать, Дэни сама взялась за любимые рассказы, и каково же было её удивление, когда в большинстве случаев главными героями были — барабанная дробь! — мужчины. Нелли изменяла их имена на женский мотив, расписывала истории настолько реалистично, что оригинал блёк по сравнению с её версиями рассказов. Дэни долгое время не могла поверить, а когда наконец осознала, то поняла — мир мужчин предоставляет прелести жизни исключительно мужчинам. Им с детства читают про подвиги, открытия неизведанного, поиски сокровищ, тогда как девочек намерено ограничивают мечтами о бесконечной любви и сладостном деторождении. Но жизнь другая. У любви есть конец, а деторождение имеет свойство убивать. Мать Дэни довольно иллюстративный пример: она умерла при родах, даже не успев взглянуть на свою малютку-дочь. Нелли выходила Дэни, вынянчила. Кормила теплым козьим молоком, меняла пелёнки, вставала среди ночи, чтобы успокоить её плач. Нелли была настоящей мамой, и сейчас, когда её не было рядом, Дэни заметно теряла самообладание. — Куда ты отослал её? — чуть ли не плача кричала Дэни. Она так хотела попрощаться с няней, прежде чем её жизнь кардинально изменится. — Успокойся, ангел мой, — тихим, вкрадчивым голосом говорил отец, подступаясь к ней с осторожностью дрессировщика. — Нелли просто нездоровится, ей пришлось отправиться на воды, чтобы поправить здоровье. — Ей вдруг стало плохо? Именно за день до этой чёртовой свадьбы? — Дэни ощутила, как первые слезы потекли по щекам, скапливаясь на дрожащем подбородке. — До твоей свадьбы, — исправил её отец. — О, нет, она не моя, — покачала головой Дэни. — Она твоя! Или жениха, которого ты подобрал для меня, словно я племенная кобыла и замужество — единственное моё предназначение! — Не говори такие жестокие вещи, ангел мой, — взмолился Оливер Эджертон, хотя его тёмно-зелёные глаза с золотыми искрами оставались холодными. Отрешёнными. Он даже с ней играл определённую роль. «Роль хорошего отца» — называла её Дэни. Она ненавидела эту роль сильнее, чем то, чем её отец являлся на самом деле. Она ненавидела бы его куда меньше, если бы он просто был собой. — Я всего лишь забочусь о твоём будущем, — вёл дальше Оливер. — Хочу, чтобы ты прожила свою жизнь вдали от бедности и нужды, хочу отдать тебя в руки достойного мужчины. — Я не буду вечно ребенком, я повзрослею, и мне не нужен будет никакой мужчина, чтобы распоряжаться своей судьбой! Ни муж, ни отец! Дэни решила быть прямолинейной. Роль «хорошей дочери» давно ей опостылела. Она прекрасно помнила, как эта роль умеет ломать жизни, а когда забывала, то перед глазами пролетали воспоминания о детстве, проведённом в компании старшей сестры. У Фионы были блестящие чернильные волосы и синие глаза — она тоже стала отражением погибшей матери, унаследовав от отца разве что высокий рост. Фиону продали год назад в обмен на половину прав владения столичным портом, и она уже давно жила в каком-то отдалённом поместье к северу от стены Сина. Все попытки Дэни расспросить отца о старшей сестре вызывали лишь бессмысленные уверения, что Фиона счастлива быть домохозяйкой и ждет своё второе дитя. Дэни не могла представить, как её Фиа могла получать удовольствие от такой отвратительно посредственной жизни, на которую её обрекли сделки отца. — Для девушки естественно волнение перед замужеством, — холодно проговорил Оливер Эджертон, сбрасывая маску с эмоциями. — А ты, ангел мой, ещё достаточно юна и мало что понимаешь из-за недостатка жизненного опыта. — О, да, папа, именно поэтому взрослые мужчины так любят брать в жёны маленьких девочек! Взрослые женщины представляют для них опасность, я правильно понимаю? Их самолюбие находится под угрозой, когда рядом стоит женщина старше восемнадцати лет. Ведь сильные, осознанные личности умеют давать отпор в отличии от маленьких детей без права выбора. Отец давно согнал с лица деланно обеспокоенное выражение. Он уже слышал подобное в день свадьбы своей старшей дочери. То, что средняя повторяет слова Фионы, ему не пришлось по душе. Оливер подошёл к дочери, сжал холодными ладонями её разгорячённое лицо и посмотрел сверху вниз. Нехорошая тень легла на его глаза. У Дэни похолодело внутри, из памяти всплыли образы давнего детства. — Есть в тебе один недостаток, на который я никак не мог повлиять в процессе твоего взросления, — проговорил Оливер, рисуя большими пальцами круги на запрокинутом лице Дэни. — Волосы? — эхом отозвалась та, тяжело сглотнув. Отец глухо рассмеялся. — Нет, ангел мой. Волосы можно перекрасить, можно постричь и спрятать под платок, но кое-что изысканными шелками никак не скроешь. Дэни вскинула брови. На лбу среди линий мимических морщин проступила маленькая впадинка — врожденный дефект, — и отец ткнул костлявым пальцем прямо в неё. — Единственной из моих дочерей удалось родиться смышлёной, — промолвил он и с некоторым сожалением добавил. — Жаль, ты не мужчина. Твой мозг не слишком вникает в сложные науки, но у тебя есть удивительная способность приспосабливаться и улавливать суть. Парню внешность не так важна, а с твоим умом ты бы легко унаследовала моё дело. — Боги распорядились иначе, — дрожащим голосом сказала Дэни. — Я родилась дочерью и никогда не смогу заменить тебе сына. — У тебя даже хватает ума это понять, — горько усмехнулся Оливер. — Другие бы истерили, умоляли меня отменить свадьбу, но ты слишком хороша и для такого типа. Иногда мне кажется, что ты лучшая из всех моих дочерей, хотя точно не самая красивая. С тобой мне действительно будет трудно расставаться. «Он сожалеет, потому что хотел продать меня кому-то побогаче, но понимает, что мужчинам не интересен мой мозг. Они смотрят только на лицо и то, что ниже, а в их глазах я немного стою». Оливер Эджертон степенно поцеловал Дэни в лоб и отошёл на шаг. — И всё-таки, ты прелесть, ангел мой, — довольно улыбнулся он, оглядев дочь с ног до головы ещё раз. Когда он ушёл, Дэни обессилено упала на стул. Шуршащие юбки опустились рядом бело-розовым облаком, Дэни даже не могла как следует сгорбиться из-за тисков корсета. Вдруг двери в её спальню отворились. Внутрь с оглушительным визгом влетела очаровательная девчушка в летнем платьице. Её золотые волосы лишь на макушке были стянуты струящимися вниз по длине косами, они сверкали в солнечных лучах, когда маленькая Энджи Эджертон скачущими шажками пересекала комнату. — Дэни, Дэни, какая ты красивая! — завопила малютка, упав на колени средней сестры. Старшую Энджи даже не помнила, знала только из скупых рассказов отца. Она подняла на Дэни горящие глаза, и та сразу отметила: отцовские. Зелёные, яркие, с брызгами золотистых искр на ободке. «Самое удачное моё творение», — не раз говорил Оливер, усадив малышку на колени после обеда. Анджела Эджертон была его дочерью от последней жены — обедневшей аристократки, что прожила лишь две недели после рождения своего чада. Рекорд, как для жен Эджертона. Мать их единокровной старшей сестры Фионы умерла спустя час после родов, а саму Дэни вырезáли из мёртвого тела матери докторá. Анджела взяла самое лучшее от обоих родителей — она не была похожа на своих старших сестер. «Мы — наброски, она — шедевр». По прошествии шестнадцати лет должна будет произвести фурор в высших кругах. Но какой-нибудь ублюдок точно положит на неё глаз, как только ей исполнится двенадцать. «Кому же тебя продадут, милая моя?» — грустно думала Дэни, обхватывая руками ещё по-детски пухленькое тело сестрёнки. Когда Дэни думала о сестре, беззащитной маленькой девочке в руках манипулятивного отца, её брала такая злость, что она готова была пойти на убийство, лишь бы изменить судьбу. Но для начала ей нужно было спастись самой. Сославшись на головную боль, Дэни осталась в комнате одна. Церемония венчания назначена на вечер, а праздничный ужин должен будет продлиться до глубокой ночи. Дэни это было известно. Она множество раз прокручивала в голове все возможные сценарии побега, рассчитывала вероятность и шансы на успех. Можно было улизнуть во время поездки в церковь; можно было, когда все напьются после десятого тоста, произнесённого в честь молодых, но это все не подходит. Она должна быть свободна. Она должна сбежать до произнесения клятвы. Более подходящего времени подобрать было нельзя, Дэни решила действовать сейчас. Она убедилась, что ближе к вечеру внутренний двор — на него выходили окна её спальни — опустел. Всё движение перешло под крышу, в комнаты дома — это хорошо. Закрыв дверь на замок и подперев её всеми существующими в комнате предметами, подходящими для баррикад, Дэни распахнула двери гардероба. Отец не жалел денег, выделяя целые состояния на красивые тряпки для неё. «Может, хоть они сделают тебя немного красивее», — повторял он, качая головой. «Да, пап, непривлекательный товар понижает рейтинги продаж, я знаю», — мысленно отвечала она ему. Теперь эти платья, плащи и амазонки наравне с простынями и пододеяльниками превратились в длинный спасительный трос. Один его конец Дэни намертво примотала к ножке тяжеленной кровати, а другой выбросила в открытое окно, предварительно осмотрев территорию на наличие лишних глаз. Внизу слышались громкие указания отца, беготня горничных и крики Энджи, которая очень хотела, чтобы все обратили на неё внимание. Скрепя сердце, Дэни начала спускаться, моля всех существующих богов, чтобы материя выдержала тяжесть её веса. Она старалась делать всё быстро, но не забывала об осторожности. Ладони горели из-за трения, сердце звучно бухало где-то в горле, раз за разом пропуская удары. Дэни сползала, двигаясь от узла к узлу. Корсет и проклятое свадебное платье остались лежать искромсанные на полу её спальни. А вообще, в пекле им самое место. Дэни обрядилась в лёгкий костюм для верховой езды и накинула сверху плащ. Через плечо перебросила крепкую кожаную сумку с самым необходимым и вооружилась длинным кухонным ножом. Дэни не была уверена, что сможет владеть им с мастерством в случае крайней необходимости, но тринадцатилетней девочке лучше путешествовать внутри стен с ножом наготове. Изначально она планировала сделать по-другому. Невесту везут в церковь с вуалью, полностью закрывающей лицо. Она хотела устроить скандал: послать вместо себя дочь кухарки, которая была приблизительно похожа на неё параметрами, но в последний момент передумала. Узнала от болтливых горничных, что одна девица лет тридцать назад уже попыталась сбежать подобным способом, и пропажу действительно обнаружили в церкви, когда жених приподнял вуаль, но невесту это не спасло. Её нашли очень скоро и притащили обратно, а служанку, бывшую подменой, по непредвиденным обстоятельствам нашли в переулке. Мёртвую. По слухам, над её телом надругалось так много мужчин, что между ног у неё образовалось сплошное кровавое месиво. Дэни не хотела допустить такого. Не хотела своим побегом ставить под удар другую невинную девушку. Видят боги, у дочери их кухарки судьба и без того незавидная, не хватало ей ещё пострадать из-за глупости молодой барышни. Подошва ботинок шаркнулась о каменные плиты, Дэни почувствовала, как от перенапряжения закружилась голова. Она крепче вцепилась в самодельный трос, а затем опустилась двумя ногами на пол. Ладони красные, горят огнём. Дэни успела заметить вздувшиеся на них пузырьки мозолей. Когда они порвутся, а Дэни подозревала, что это произойдет в ближайшее время, боль будет невероятная. В последние полгода ей запрещали брать в руки что-то тяжелее расчёски. Утром и вечером заставляли принимать ванны, отпаривали её кожу в благоухающих отварах и втирали в неё ароматные масла. Дэни уже тошнило от благовоний, хотелось на зло всем пойти и изваляться в грязи на дороге, а потом пройтись по выдраенному до блеска дому и навести на служанок ужас. Отец на такую выходку отреагировал бы не слишком бурно, но потом одним движением руки сломал бы ей жизнь. Так он делает всегда: сначала смотрит жутким неморгающим взглядом, а затем щёлкает пальцами, и ты начинаешь корчиться в судорогах, а он всё смотрит и смотрит на твои мучения, не отводя своих змеиных глаз, пока ты не испустишь последний вздох. Воспоминания об отце вспыхнули лихорадочной дрожью, пробравшей всё её тело. Что будет, если её поймают? Дэни и так была проблемной невестой. Менструальный цикл у неё начался слишком поздно по мнению отца её жениха, и он даже стал подозревать Оливера Эджертона в западне, ведь тот не хотел отдавать свою дочь до того, как она «расцветёт». Когда Дэни впервые услышала о таком негласном определении того жуткого кровоизлияния, от которого она сходила с ума на протяжении долгих пяти дней, она не смогла удержаться от хохота. «Если это мой расцвет, то я боюсь представить, как худо мне будет, когда я начну увядать», — сказала она тогда Нелли. Та, значительно постаревшая и уставшая, только покачала головой. «Не представляйте, мисс Дэниель, не нужно, у вас ещё вся жизнь впереди». «Ты права, Нелли, именно поэтому я должна бежать как можно быстрее и как можно дальше. Чтобы спасти свою жизнь». Дэни успешно пробралась на конюшню. Можно было подкупить знакомых конюхов, чтобы те прикрыли её побег, но это было слишком большим риском. Дэни понимала, что если хочет спастись, ей придётся научиться не доверять никому. Деньги, уплаченные за молчание, не заставят какую-либо информацию сидеть глубоко в сознании человека и не сотрут её из памяти. При малейшем давлении человек расколется. Этого Дэни и боялась. Все лошади в конюшне Эджертона были подкованы особенным образом: их клеймили именным гербом, поэтому если бы Дэни вздумала сбежать на своей лошадке, которую обычно брала для уроков верховой езды, её бы обнаружили в считанные часы. Дэни прокралась к стойлу своей кобылы и ласково погладила её по крупу. — Это я, не волнуйся, — прошептала Дэни. Сердце вылетало из груди от страха. Дэни отвязала лошадку, самолично трясущимися руками забросила на неё тяжёлое седло и закрепила его ремнями под животом. Кобыла позволила нацепить на себя уздечку и лишь фыркнула, как бы выражая недовольство тем, что Дэни пришла так поздно. — Тебе предстоит путешествие на север, дорогая моя Арри, — приговаривала Дэни, тихонько выводя лошадь из стойла. Дэни осторожно, ступая с носка на пятку, вывела свою лошадь из конюшни и направилась к заднему выходу из особняка. В своём плаще она вполне сходила за младшего помощника конюха, поэтому встречные ей мужчины в форме не обратили на неё внимание. А стоило бы. Военная полиция прибыла верхом; они должны были сопровождать невесту под конвоем до церкви, а там следить за порядком и отсутствием праздничной поножовщины. Мужчин хватало, и Дэни они пугали, но она зашла слишком далеко, чтобы обращать внимание на страх. Вскоре на пороге чёрного входа появилась горничная. — Господа полицейские, лорд Эджертон хочет поговорить с вами лично, — громко сказала она, обращаясь сразу ко всем солдатам. Дэни понимала, что это её шанс. Она дождалась, пока все полицейские зайдут внутрь, и вышла из-за угла конюшни. Сумерки сгущались стремительно, накрывая её темным одеялом неузнаваемости. Дэни расцепила украшенную цветами повозку и выпустила лошадей. Они с радостным ржанием разбежались по двору, и Дэни ухватила за уздечку ближайшего коня. Чёрного, как ночь, крупного и, очевидно, очень сильного. Он хотел было встать на дыбы, но Дэни скинула капюшон, открывая лицо. Конь её узнал, поскольку почти два месяца Дэни навещала его в столичной конюшне, якобы из-за большой любви к лошадям. Солдаты с удовольствием пускали её, посмеиваясь над показной наивностью девичества. Дэни всегда лепила на себя эту личину в обществе мужчин. За проработанным образом они никогда не узнают её настоящих мыслей. Ловко оседлав вороного коня, Дэни натянула уздечку и ударила его пятками по бокам. — Но! — воскликнула она. Конь рванул галопом, прямо в открытые для повозки ворота. Несколько лошадей устремились за ней, другие разбежались по двору, круша мраморные статуи и вазоны с цветами. Конюхи и слуги, напуганные этим переполохом, выбегали отовсюду, пытаясь поймать лошадей и не зная, что ловить надо отнюдь не их. Под символичные раскаты грома, Дэни устремилась на запад, выбирая самые пустынные улицы столицы. Держа одной рукой за узду вороного, другой она придерживала Арри. Капюшон слетел и теперь болтался где-то за спиной, потоки холодного воздуха нещадно били в лицо. Дэни щурилась. Несколько раз она чуть не сбила неосторожных пешеходов, но, насколько успела заметить в пылу битвы, обошлось без серьёзных повреждений. Пустячные увечья. У Дэни горел затылок, пылали щеки. Ей казалось, что в спину дышат гончие отца. Дэни так спешила и так гнала лошадей, что даже не заметила — брусчатка под копытами вороного сменилась насыпной земляной дорогой, а трехэтажные дома по бокам уступили место полям и посадкам. Пора. Дэни выхватила приделанный к седлу Арри кнут и хлестнула её по крупу. — Пошла прочь, Арри! На север, к Фионе! Но! Арри обиженно заржала: раньше Дэни даже в целях дрессировки никогда не причиняла ей боль. Дэни ударила ещё раз, на этот раз воздух. Лошади, подкованные гербом военной полиции, пустились врассыпную; пепельная Арри, словно призрак, полетела на север, обегая столицу с западной стороны и оставляя на влажной почве герб дома Эджертонов. Дэни, верхом на вороном коне, остановилась посреди дороги. — Стой смирно, — сказала она, спрыгнув с седла. Пройдя пару шагов, Дэни опустилась на колени и прислонила ухо к земле. «Лошадей всегда слышно на открытой дороге, где деревья не поглощают звук, а если их много, то вибрация будет и подавно», — не раз говорила Фиона. Гул нарастал. Лошадей действительно было много и, судя по громкости звука, погоня уже выехала за черту города. Дэни снова вскочила на коня. Над головой блеснула молния, словно предательская трещина в небесном куполе. Яркая вспышка на миг озарила окрестности, а следом послышался оглушительный грохот. Конь заржал, встал на дыбы. Дэни удержалась в седле только благодаря своим хорошим навыкам бывалой наездницы. Не успела первая капля дождя упасть на высохшую землю, как вороной бросился дальше на запад. Туда, где в своём молчаливом столетнем величии высилась стена Сина.

***

Дэни ехала всю ночь напролёт, прикрываясь от дождя насквозь промокшим плащом. Холодная одежда облепила её тело, волосы вместе со струйками воды то и дело стекали на лицо. Она убирала их рукой назад и скакала дальше, не желая останавливаться ни на минуту. Поясница ныла от долгой езды, руки и плечи немели, усталость давила на неё сильнее атмосферного давления. Пару раз Дэни чуть не уснула в седле. Полудрёма накатывала на неё вместе с тревожными мыслями, но вороной вскидывал её каждый раз, когда чувствовал, что натяжка поводьев ослабевает. Дэни была ему очень благодарна. Жаль, ей придется расстаться с таким хорошим скакуном, чтобы окончательно замести следы. Деревня перед выходом из стены Сина, ведущим в район Гермина, была перевалочным пунктом. Сама по себе она ничем не отличалась от других деревень, но из-за пересечения стены здесь нередко останавливались на ночлег. Тут имелись гостиницы, таверны, один публичный дом, кузница, конюшня и пункт сосредоточения отрядов гарнизона. Вот с этими ребятами Дэни встречаться не хотелось. По её скромному мнению они недалеко ушли от подонков из военной полиции. Если заметят её, сдадут без лишних слов и вопросов. Первым делом Дэни пришлось избавиться от коня — девочка верхом на таком большом и красивом скакуне будет привлекать ненужное внимание, а его по возможности стоило избегать. Когда она подъехала к деревне, было уже далеко за полдень следующего дня. Путь от столицы до первой пограничной станции занял у неё тридцать шесть часов, и то она приехала так быстро только благодаря сильному коню. Дэни не была уверена, что её Арри отличалась той же выносливостью, какой обладал вороной. Спешившись, Дэни повела вороного за узду. Золото, висевшее в сумке через плечо, мелодично позвякивало всю дорогу от особняка Эджертонов до границы. Дэни не могла сказать, что она украла драгоценности — скорее просто увезла с собой свою собственность. Тряпки и безделушки не имели смысла за территорией роскошной жизни, зато золото свою цену имело везде. Дэни планировала выживать, периодически обменивая его на марки у подпольных ростовщиков. Вороного хотела продать, но надеялась, что его купит достойный человек, способный дать хорошую жизнь этому красавцу, хоть вероятность встречи с таким маловероятна. А возможно вороного заберёт обратно военная полиция, когда всё-таки поймет, что север был ложным направлением, и к Фионе с самого начала мчалась лошадь без всадницы. Дэни привязала вороного около стойла, рядом с другими лошадьми гостей таверны, и пошла внутрь. В нос тотчас ударил запах жареного мяса, алкоголя и табачного дыма. Дэни закашлялась от едкой смеси этих ароматов и пошла к стойке, стараясь выглядеть как можно более непринужденно. — Добрый день, юная леди, могу я Вам чем-то помочь? — поинтересовался мужчина из-за стойки, очевидно, хозяин таверны. Дэни вскинула на него глаза, пристально изучая лицо, испещренное временными морщинами и буграми после перенесенной эпидемии оспы, что по словам очевидцев буйствовала в районе Гермина десять лет назад. Дэни уже была здесь однажды со старшей сестрой, и тогда Фиона произнесла заветные слова, после которых их двоих пустили в тайное подземелье. Сейчас Дэни нужно было попасть туда же. — Да, можете. Мне нужно починить мои часы, у Вас есть знакомый мастер? — спросила она и для убедительности положила на деревянную столешницу миниатюрные золотые часы. Сестрины. Единственное материальное напоминание, доказывающее, что Фиона Эджертон была реальным человеком, а не плодом детского воображения. — Не слишком ли Вы молоды, чтобы носить часы? — вопросом на вопрос ответил хозяин таверны, оглядываясь по сторонам в поисках полицейских. Они часто любили выпить и закусить в его заведении, и сейчас он побаивался встретиться с ними взглядом, поэтому вперил его в Дэни. — В наше время дети взрослеют быстрее, чем обычно, — ответила Дэни, сразу сообразив, к чему был задан этот вопрос. — А часы ломаются независимо от возраста владельцев. — Что ж, воля Ваша, — отступил мужчина. — Идите за мной, мисс. Дэни проворно юркнула вслед за хозяином, оглядев бар. Люди выпивали и веселились. Смеющиеся женщины сидели на коленях у пьяных мужчин, чьи волосатые руки бессовестно охаживали округлости их бедер и грудей. Дэни отвернулась. Она не могла разобраться, от чего её воротило больше — от собирательной вони таверны или от этого мерзкого в своей человеческой низменности зрелища. Хозяин, как и в прошлый раз, повел её коридорами своего дома, спустился вниз, примерно на этаж, и отворил перед ней дверь в слабо освещенную каморку. — Выходите через черный ход, ясно Вам? — строго спросил он. В ответ Дэни кивнула. Хозяин оставил её, поспешив вернуться за барную стойку, и она осталась один на один с обитателем тесной подземной мастерской. Здесь повсюду были развешены модельки механических часов, под стеклянной витриной лежали разобранные частички металлических головоломок, винтики и зубчатые колёсики. Дэни не разбиралась в устройстве таких сложных и миниатюрных механизмов, но всегда с интересом наблюдала за работой профессионалов. — Что Вам, миледи? Я детей не обслуживаю, — послышался мягкий приятный голос. Дэни взглянула на его владельца и увидела мужчину средних лет. В каштановые волосы пробралась седина, она также посеребрила усы над верхней губой. Когда они виделись в последний раз, часовых дел мастер был с бородой; сейчас он её сбрил, и Дэни едва его узнала. Он будто помолодел лет на десять, хотя всё равно казался старше сорока. Дэни осторожно сняла капюшон и взглянула на мастера выразительными серыми глазами. Густые рыжие волосы, наспех стянутые в длинную косу, спускались с плеча на забрызганный мокрой грязью плащ. От тепла в каморке часовщика Дэни бросило в дрожь, на щеках проступил яркий румянец, а зубы предательски застучали. — Я от Фионы Эджертон, — скороговоркой выпалила Дэни, сделав над собой невероятное усилие. Сейчас она полностью вверяла себя в руки этого человека. Рисковала не на шутку, ведь не до конца понимала, можно ли ему доверять. Если он решит рассказать о ней — считай, она труп. Но если поможет, Дэни будет благодарна ему до конца своих дней. — О, боги, — прошептал мастер Цукенберг. — Дитя, ты никак из дому сбежала? Дэни устало кивнула. — Со свадьбы, — промолвила она, опираясь на стеклянную витрину. — Я сбежала со своей чёртовой свадьбы. Нелепая ухмылка растянула обкусанные губы. Дэни взглянула на часовщика и почувствовала, что ноги больше не держат её. Мужчина открыл витрину, подошел к Дэни, подхватил её на руки и унёс в небольшое, но хорошо освещённое помещение сразу за мастерской. Тут была кровать и стол для письма, а также имелось несколько этажерок с разными баночками и снадобьями в порошках. — Ты вся промокла, надо бы просушить твою одежку. Забирайся под одеяло. Дэни с удовольствием стянула мокрые сапоги, которые из-за долгой езды порядком натёрли ей ноги. Высвободилась из плаща и амазонки, сбросила все мокрые тряпки на деревянный пол возле кровати и укуталась в кусачее шерстяное одеяло. Под грязной одеждой расползлось мокрое пятно. Тело Дэни забилось крупной дрожью, она крепче сцепила зубы и повалилась на бок, мечтая окунуться в сон с головой. Но спать было нельзя. Мастер Цукенберг развесил её вещи перед ярко горящим камином и присел на табуретку рядом с кроватью. — Давно не виделись, дитя. Как твоя сестра? Она здорова? — Фиа вышла замуж год назад, — ответ вышел немного рваным из-за беспрестанно стучащих зубов. — Вернее сказать, её выдали замуж год назад. — С тех пор ты её не видела? — с замиранием сердца спросил старый мастер. Дэни отрицательно покачала головой. — А Вы давно видели своего сына? — в свою очередь поинтересовалась она. — С тех пор как его завербовали в разведчики? Нет, я увижу своего мальчика только на том свете, — вздохнул Цукенберг. Дэни получше завернулась в одеяло, подмечая про себя, что год тому назад седины в прямых волосах мастера не было видно от слова совсем. Сейчас она мелькала отдельными прядями, демонстрируя жёсткую выцветшую проволоку волос. Дэни вспомнила, как встретилась с ним впервые. Фиона солгала отцу, что едет в гости к своей подруге Элизабет, которая жила к юго-востоку от стены Сина, и вместо этого, захватив с собой одиннадцатилетнюю сестрёнку, укатила верхом на лошадях сюда, в это бурлящее жизнью поселение на западе. Фиа обещала Дэни познакомить её со своим возлюбленным. Нил Цукенберг был парнем среднего роста, с каштановыми, как у отца, волосами и добрыми зелёными глазами. Познакомившись с Дэни, он ласково потрепал её по голове и предложил покатать на плечах. Дэни, в жизни не знавшая такого тёплого отношения со стороны отца, с восторгом согласилась. Она чуть ли не визжала от счастья, когда Нил поднял её на высоту своего роста и велел держаться руками за его ладони. Дэни вцепилась в них, чтобы не упасть. В тот солнечный летний день Фиа и Нил устроили пикник. Дэни была послушной девочкой, так что неудобства им не доставляла. Они мирно обговаривали планы на будущее, в которых Фиона собиралась сбежать, обменяв на марки драгоценности из заветной шкатулки её матери. Нил собирался взять те деньги, которые заработал, нанимаясь у господ разнорабочим. Вместе они бы укрылись за стеной Роза, возможно в Тросте или Стохесе. Фиа предполагала возможность поселения ближе к стене Мария, подальше от отца, но Нил предупредил её об опасности. — Титаны — не единственный повод держаться под защитой стены Роза, — промолвил он, щурясь от солнечных лучей, бьющих сквозь кружево зелёной шелестящей листвы. — Открытая местность за районами полна преступников и работорговцев, случаи убийств и изнасилований там чаще, чем здесь. — Да уж, мужчины везде мужчины, — усмехнулась Фиона, расслаблено ложась на подстилку. — Хорошо, что ты у меня не такой. Дэни прибежала тогда к ним, спрыгнув с ветки раскидистого бука, по которому так удобно было лазить. В огненных волосах застряли маленькие зелёные листочки, юбка кое-где измазалась в травяном соке, но Дэни была счастлива. Материальное не имело для неё никакой ценности, когда как чувство свободы подальше от отца приносило просто незабываемые эмоции. Дэни была маленькой, но глупой точно не была. Она знала, что они с Фионой поступают неправильно с точки зрения устоявшихся моральных принципов: они обманывают родного отца ради интрижки с парнем из низшего сословия, но Дэни это уже мало волновало. Ей нравилось чувство безнаказанности, она полюбила ощущение ветра в распущенных волосах, которые никто не приказывает заплетать. Дэни смеялась вдоволь, зная, что ни Фионе, ни её добродушному возлюбленному никогда не придет на ум приказать ей быть тише. Оказавшись на природе, Дэни добрых полчаса бегала по окрестностям, сминая босыми ногами дикие полевые цветы, вопила и пела самые непристойные песни, которые только слышала от своей любимой старшей сестры. Фиа, по её собственным словам, научилась петь их у женщин легкого поведения, работающих в барах столицы. Только это тоже было секретом, который Дэни хранила преданно и с такой безупречностью, что никто бы не подумал о её знаниях про похождения сестры. А всё потому что Дэни любила Фиону больше, чем кого-либо ещё. Больше, чем Нелли, больше, чем образ покойной матери. Рядом с Фионой она чувствовала себя живой в самом красочном значении этого слова — она пробовала на вкус жизнь, которой владела самостоятельно, в полной мере. Фиона это поощряла. Она любила воспитывать в младшенькой сестрёнке независимую личность, и даже после появления на свет малышки Энджи Дэни была уверена, что остаётся у Фионы любимицей. Первым ребёнком. Дэни спрыгнула с дерева и помчалась к парочке, разместившейся в прохладной тени. Она с разбегу прыгнула на Фиону, окончательно повалив её на подстилку. — Осторожнее, Дэн, — рассмеялась та, похлопывая сестру по спине. — А то ты такими темпами раздавишь меня. — Не раздавлю, — обиженно надулась Дэни, а затем бросилась на Нила и заключила его в крепкие объятия. — Возьмите меня с собой, когда будете бежать. — Сейчас мы взять тебя с собой никак не сможем, — рассудительно промолвила Фиа, поворачиваясь на бок и глядя на дурачества сестры из-под полуприкрытых ресниц, за которыми скрывались фиалковые глаза. — Но я обязательно вернусь за тобой, Дэн, можешь не сомневаться. — Будешь жить с нами, — улыбнулся Нил, с радостью принимая слегка грубоватые нежности со стороны младшей сестры своей возлюбленной. — Притворишься моей внебрачной дочерью, — расхохоталась Фиа. — А что? Были же случаи, когда детей рожали в восемь? — Вряд ли, — с усмешкой ответил Нил. Дэни почувствовала новый приступ дрожи, после того как мысленно перенеслась в тот день. Больше она не будет ворошить прошлое, воспоминания стоит закрыть наглухо и не возвращаться к ним. Их уже не вернуть. В столь юном возрасте ей выпал шанс выбирать свой путь самостоятельно, и она точно не упустит этот шанс из-за глупой ностальгии. — Мне нужно сбежать за стену, господин Цукенберг, — взмолилась Дэни, приподнимаясь на локтях. — Я должна уйти как можно дальше от своего отца, понимаете? Иначе он сожрёт меня, как сожрал Фиону и Вашего сына. Цукенберг обернулся к ней и посмотрел долгим задумчивым взглядом. Пламя отбрасывало тени на его лицо, а Дэни ждала, сжав в кулак шерстяное одеяло. — Чтобы исчезнуть из его поля зрения тебе придётся изменить всё, дитя, — заключил он. — Я согласна, — нетерпеливо кивнула Дэни.

***

Из мастерской Цукенберга вышел другой человек. Четырнадцатилетний парень в мешковатой крестьянской одежде по имени Мэтт Фостер. В его документах значился восемьсот тридцать второй год рождения, он был сыном матери-одиночки, к которой спешил в Гермину после полугода подработки у богатых господ. У него были чёрные как смоль пористые волосы, объемной шапкой нависающие к густым бровям, и упрямые серые глаза. Дэни понадобилось двадцать минут, чтобы свыкнуться с новой личиной. Пока в пламени камина догорала её длинная коса вместе с мокрой тканью амазонки, Дэни стояла, держа перед собой маленький кругляшок зеркала, и не могла наглядеться. С чёрными волосами она стала больше походить на Фиону, это ей нравилось. Да и мешковатая одежда была в разы удобнее облегающей амазонки. Цукенберг выдал ей новые документы вместе с пачкой марок. Надоумил спрятать в карман, вшитый во внутреннюю сторону мальчишеских панталонов. — Если полицейские увидят при мальчишке твоего возраста какую-либо сумку, то обыщут её как пить дать. Но залазить в твоё грязное бельё они не станут, слишком чистоплотны для такой работёнки, — говорил Цукенберг. — Придерживайся легенды про сына матери-одиночки, который возвращается с заработков. Вплоть до въезда в Гермину. Я дам тебе адрес местного мастера, он поможет тебе сделать новое имя, но вот волосы придётся красить ещё несколько раз. Черный вывести не так-то просто, а твой природный цвет схватил его очень быстро. Старайся соблюдать гигиену, хотя бы раз в неделю ходи в общественные бани, если не получится искупаться в гостинице. Голову тоже мой, следи, чтобы не было вшей, но волосы не отпускай. Раз в месяц постригай как можно более коротко. С этой причёской и новым цветом волос тебя просто не узнать. Это хорошо, пусть так будет и дальше. Дэни безмолвно внимала всем напутствиям. Цукенберг обещал позаботиться о вороном и дал ей за него восемьсот марок. Можно было получить и больше, но не в том она положении да и не в том возрасте, чтобы требовать большего. Попрощавшись с мастером, Дэни украдкой забралась в торговую повозку, накрытую серым полотнищем. Она спряталась между мешками с чем-то мягким и стала ждать, когда процессия тронется. Клялась не спать, в итоге уснула через две минуты после того, как умостилась удобнее и нагрела своим дыханием воздух под полотнищем. Ей безумно повезло, что дно повозки оказалось сухим, а полотнище, скорее всего, было смазано воском. Когда снова пошел дождь, внутрь повозки не попало ни капли. По приезде в Гермину, Дэни сменила одни фальшивые документы на другие. Это имя она уже выбирала себе сама, и предысторию подпольный ростовщик тоже позволил ей придумать на свой лад. Дэн Риверс был сиротой родом из южных земель за стеной Мария и в следствии неожиданной атаки титанов год назад остался сиротой. История казалась правдоподобной, потому что в ней не мелькали родители, но ростовщик предупредил: если с этими документами её поймают полицейские, то направят в сиротский приют. А там понадобится немного времени, чтобы понять — Дэн Риверс не тот, за кого себя выдаёт. Этого она допустить не могла. Дэн Риверс был ей роднее, чем Дэниель Эджертон. В первой же гостинице Дэни сняла весьма пристойный номер, заказала горячую ванну и полный обед, впервые засветив новые фальшивые документы об удостоверении личности. За ужином к ней подсел парень лет пятнадцати, хозяйский сын. Ему было интересно, как кто-то младше него аж на год (на самом деле, на два) может путешествовать самостоятельно внутри стен. — Я заехал так далеко вглубь стен только благодаря званию беженца и сироты, — отвечала Дэни, старательно выбирая слова, чтобы невзначай не сказать про себя в женском роде. — А откуда у тебя столько денег? — полюбопытствовал Джеймс, так звали парня. «Вот же пристал, всё тебе знать надо», — раздражённо подумала Дэни. — Подрабатывал то там, то там, — туманно выразилась она вслух. — Сейчас хочу осесть здесь. — Не думал податься в кадеты? — поинтересовался Джеймс. — Ну уж нет, спасибо, — покачала головой Дэни. — Я сыт приключениями на всю жизнь вперёд, не хватало ещё записаться в ряды военных. С этими словами Дэни засунула в рот полную ложку каши с мясной подливой и чуть не заплакала от того, насколько горячей она была. — Беженцев так много, что скоро продуктов станет не хватать на всех, — проговорил Джеймс, задумчиво уставившись в окно. — Трост переполнен, они все идут сюда, а стены физически не выдерживают такое количество нахлебников. Хорошо было, когда под властью людей располагались земли за стеной Мария, но сейчас баланс разрушен. Мы на пороге большого голода. Дэни прекратила жевать мясо и уставилась на Джеймса. — Что ты вылупился? Мама положила тебе солёного мяса, тушенного в сметане, потому что ты заплатил много денег, но через месяц твои деньги утратят ценность, когда не станет продуктов. — Иди к чёрту со своими запугиваниями, — фыркнула Дэни, с аппетитом доедая кашу. В доме отца её кормили изысканными блюдами, но после суточного голода она была готова изжевать древесину, а такой сытный ужин, какой ей предоставили хозяева гостиницы, казался манной небесной. Она с удовольствием слопала полную тарелку каши с мясом и попросила добавки. Джеймс, как на зло, не отходил от неё и смотрел то на то, как она ест, то на окружающих людей, то просто пялился в окно. — Я собираюсь этой осенью идти в училище, — заявил он спустя благословенную паузу. Дэни надеялась, что Джеймс помолчит подольше. — Хочу войти в десятку лучших и вступить в военную полицию. Хозяйка, принёсшая Дэни добавку, ударила сына полотенцем по затылку. — Ишь чего удумал, негодник! А если тебя в разведку загребут? Прикажешь мне до конца дней оплакивать твой труп? — Если меня загребут в разведку, то и трупа не останется, — заворчал Джеймс, залившись краской стыда. Дэни заметила, что парням свойственно смущаться, когда матери открыто проявляют свою заботу. С дочерьми такое бывает не так часто, по крайней мере, Дэни не видела существенных этому подтверждений. Поблагодарив хозяйку за сытный ужин и избавившись от компании настырного Джеймса, Дэни пошла в комнаты наверху. Там её ждала ванна. Хотя ванной это сложно было назвать, скорее — деревянное корыто больше тех, что обычно ставят для того, чтобы напоить скот. Дэни разделась и залезла в него вся. Она была миниатюрным ребёнком в тринадцать лет, но даже при такой комплекции ей пришлось поджимать ноги. Белые костлявые колени торчали из воды, как мраморные скалы. Дэни обняла себя за плечи, глубже погружаясь в кипяток. Вода теперь доходила ей до верхней губы, она чувствовала, как горячий отвар щиплет обкусанные губы. Ладони с кровавыми мозолями жгло неистово, Дэни чуть не плакала от боли, но терпела. Она переплатила хозяйке за мыло, специально, чтобы получить не вываренный вонючий кусок животного жира, а душистый белый брусочек, который был настолько скользким, что она раз пять потеряла его на дне ванны. Дэни не боялась мочить волосы — чёрная краска въелась настолько хорошо, что вымыть её было бы нельзя даже кислотой. Намылив лицо, Дэни умылась, громко отфыркиваясь и разбрызгивая воду вокруг ванны. Ощущение чистоты привело её в лучшее расположение духа, и она даже могла спокойно размышлять на тему своего будущего. У неё было новое имя, новая внешность. Но скрываться вечно в Гермине у неё не получится, а путешествовать внутри стен затруднительно для девочки её возраста. В памяти всплыли слова надоеды Джеймса про кадетское училище. Если он прав, то это заведение может решить множество её проблем. Большинство тренировочных центров для кадетов располагалось ближе к стене Роза, недалеко от Троста. Туда практически не заглядывает военная полиция, чаще всего там орудует именно гарнизон и разведывательный корпус. Дэни растирала тело до красна грубым полотенцем, думая, что три года — неплохой срок, чтобы скрыться от отца и при этом не пропасть зазря. Военная подготовка никогда не будет лишней. Дэни нужно научиться защищать себя самой, если этого не могут сделать взрослые. И она определённо должна научиться делать это лучше всех, если не хочет оказаться на отработочных плантациях. У Дэни имелось не много знаний по части работы всех военных структур. Живя в столице, за тремя стенами, она даже не сразу узнала о прорыве Сигансины. Да и после практически не ощутила этого. Фиона, забираясь ночью в её комнату через карниз, рассказывала ей то, что слышала от Нила. Люди в ужасе. Титаны сожрали сотни жителей крайнего района и двинулись к Тросту. — Но как можно было пробить стены, они же огромные, — шептала Дэни, содрогаясь от первобытного ужаса. — По словам выживших, там появился титан, на десять метров превышающий высоту стены, — ответила Фиона. — А стену в самой стене Мария пробил бронированный монстр. — И что же, они идут к следующей стене? — с замиранием сердца спросила Дэни. — Нет, они исчезли, — вздохнула Фиа. — Будто их и не было. Отец и словом не обмолвился о потрясении, свалившимся на голову человечества после века спокойствия и уверенности в нерушимости стен. В столице никто не ощутил неудобства, связанного с постигшей мир трагедией. А потому и Дэни имела искривлённое понятие о реальных последствиях происшедшего. Она могла только догадываться, насколько чудовищным было это очередное надругательство, и мечтать о том, чтобы оно никогда больше не повторилось. «Повторится», — говорил внутренний голос. — «Твоя жалкая мещанская кровь пытается спасти саму себя, но ты должна смотреть правде в глаза. Если пала стена Мария, падёт и Роза, и Сина. В мире нет ничего нерушимого». Дэни подошла к окну своей спальни и взглянула на ночную Гермину. Призрачный покой. Дэни чувствовала тревогу, витающую в воздухе, и понимала, что мирная жизнь не продлится вечно, как бы всем этого ни хотелось. «Я умнее тебя, Фиа, я смогла сбежать. И мне придётся стать кадетом». «Если я хочу жить».

***

Леви Аккерман устало потёр переносицу, устремив в спину Ханджи Зоэ недовольный взгляд. — Пойдем, у нас хватает дел, — сказал он, хотя знал, что его слова Ханджи всё равно пропустит мимо ушей. — Ну же, Эрвин! — с энтузиазмом говорила та, действительно не обращая на него внимание. — Неужели ты не понимаешь, что это за человек! — Она обманщица, — твёрдо повторил Эрвин Смит. Он сидел за письменным столом, положив обе руки впереди себя, и со всей присущей ему невозмутимостью глядел в горящие глаза Ханджи Зоэ. — Да, но в чем именно она обманула кадетское училище? — с жаром спрашивала та. — Я не проходила обучение там, как и Леви, но знаю, что к девочкам и мальчикам там относятся по возможности одинаково. Ей должно было быть известно это! Тогда почему она так настойчиво продолжала притворяться парнем? — У неё проблемы с головой? — предположил Леви. — Да нет же! — Ханджи начинала терять терпение. — Как вы не понимаете? Она скрывалась от кого-то пострашнее гендерных стереотипов! Эрвин задумчиво соединил кончики пальцев. — Что ты имеешь в виду? — осведомился он. Леви раздраженно закатил глаза. Он до последнего надеялся, что Эрвин назовет Ханджи сумасшедшей и пошлет её заниматься своими делами. Плевать, что Эрвин никогда не называл Ханджи сумасшедшей. Давно пора было начать. Услышав вопрос Эрвина, Ханджи просияла. Ей только это и надо было. Она с победоносной улыбкой бухнула на стол перед командующим стопкой прошлогодних газет. — Прочитайте, что здесь написано? Эрвин спокойно расправил первый попавшийся под руку заголовок и прочёл вслух: — Пропала невеста, дочь лорда Оливера Эджертона, владельца торговых компаний, портовых барок… — Это неважно, читайте про его дочь! — поторопила его Ханджи. Эрвин смерил подчинённую серьёзным взглядом, а затем вернулся к чтению. —… Дэниель Эджертон, тринадцати лет отроду, рост сто сорок девять сантиметров, длинные рыжие волосы. Из внешних особенностей — тонкий длинный шрам на предплечье левой руки. Если заметите её, сообщите в ближайший полицейский участок. Помогите вернуть пропавшую дочь. Вам обещано щедрое вознаграждение. Дождавшись, когда Эрвин дочитает, Ханджи вырвала газету у него из рук и блеснула белозубой улыбкой. — Прочитав эти статьи, мы с Леви решили, что девочка, выдающая себя за Дэна Риверса, и есть пропавшая невеста! — объявила она. — И Леви принимал участие в твоем импровизированном расследовании? — Эрвин удивлённо скосил взгляд на Аккермана, подпирающего стену в дальнем конце его кабинета. — Ничего я не принимал, четырёхглазая так много болтала, что мне волей-неволей пришлось с ней соглашаться, — подал голос Леви. — Я делал это в надежде, что она устанет трепать языком и заткнется. — Лжец, тебе самому было интересно! — воскликнула Ханджи, обвинительно ткнув в него длинным указательным пальцем. — Ханджи, есть что-то помимо схожести имён, что натолкнуло тебя на твои догадки? — мягким примирительным тоном осведомился Эрвин, прерывая спор. — Разумеется, — кивнула она. — Первым делом мы с Леви наведались в стационар, где сейчас лежит Риверс. Лечащий доктор разрешил нам осмотреть её, и можете поверить, отрастающие корни у неё рыжие, как листва в октябре! А на левом предплечье мы нашли тот самый шрам: он длинный, опоясывающий и тонкий, его почти не видно, но если присмотреться, он всё равно выделяется белым рубцом. Несмотря на то, что Риверс за год в училище вырос, вернее, выросла, она по прежнему остаётся ниже метра шестидесяти. Несложно представить, какой она была на момент вступления. Да и будем откровенны, поддавать процедуре исключения девочку просто за то, что она притворялась мальчиком, — нелепо. Особенно эту нелепость подтверждают результаты теоретических экзаменов и практических испытаний. В десятке переходящих на следующий год она была лучшей. Маленькая, проворная и хорошо дружит с логикой, нам в разведкорпусе нужны такие бойцы! — Она лгала… — начал было Эрвин. — О, боги, Эрвин, не начинай! — в который раз перебила командующего Ханджи. — Просто представь, каково ей было! В тринадцать лет Риверс собирались выдать замуж за мужчину старше её на десять лет. Она сделала всё, чтобы избежать кошмарной участи быть его женой и вступила в кадетское училище. Она не могла сделать это под собственным именем и личностью, поскольку тогда отец вызвал бы её домой. Она несовершеннолетняя, поэтому не может самостоятельно распоряжаться своей судьбой и делает всё, чтобы власть над её жизнью не перешла в руки кого-то ещё. — Это не отменяет… — Эрвин снова не сумел продолжить. — Отменяет, ещё как! Просто представь, насколько она будет полезным солдатом. Вот расскажи, как раскрылся её обман? — Она отправилась в госпиталь, — теперь уже настал черёд Эрвина тереть переносицу. — По причине чего? — подгоняла его Ханджи. — Она пыталась выжечь свою матку, — закончил Эрвин. Ханджи торжествующе хлопнула в ладоши. — Вот! Эрвин, представь себе этот боевой дух! Девочка собирается навсегда избавиться от менструального цикла, чтобы стать лучшей в своём отряде. Она идёт на жертвы, что несут резкие изменения в её организме, только ради самосовершенствования. Мне кажется, это достойно похвалы. Эрвин задумчиво посмотрел на Ханджи. Она подцепила его мыслью о несломленности боевого духа юного кадета. — В любом случае, я ничего не смогу изменить, — покачал головой он. — Военная полиция и гарнизон наотрез отказываются брать обманщицу в свои ряды, а кадетское училище заявляет, что больше она не ступит на территории лагерей. — Но разведкорпус ведь принимает всех отверженных, не так ли? — усмехнулась Ханджи. — Ни я, ни Леви не проходили обучение в кадетах, но мы твои лучшие солдаты. Я редко тебя о чём-то просила, Эрвин, но теперь прошу. Позволь мне взять эту девочку под опеку, пока она не достигнет совершеннолетия. Потом дадим ей выбор самой решать, что делать со своей жизнью, но почему-то я уверена: она пойдет по нашим стопам. Ей как никому другому знакома ценность свободы. Тишина обволакивала кабинет. Ханджи напряглась, ожидая ответа командующего, и почувствовала, как в другом конце комнаты Леви с интересом подался вперёд. Вряд ли его вдохновили слова подруги, но теперь он волей-неволей тоже был вовлечён в решении судьбы Дэна Риверса. — Что ж, думаю, никто не обидится, если в разведкорпус добавится ещё один умалишённый, — вздохнул Эрвин, сдаваясь. — Только пообещай мне, Ханджи, что опека над этой отчаянной никак не повлияет на твою работоспособность. — Да о чем разговоры, командор! — усмехнулась Ханджи, забрасывая руку на плечо подошедшего Леви. — Мы с коротышкой справимся. Леви устремил на Ханджи испепеляющий взгляд и не нашёлся с ответом. — Почему я не вижу бурной радости на твоем лице, Леви? Ты должен быть счастлив: Риверс по прежнему остаётся метр пятьдесят шесть, а это значит, что ты впервые встретил человека ниже себя. Опустим тот факт, что она ребенок. Давай просто порадуемся. В таверне у Ханса пекутся прекрасные пироги, можем заглянуть к нему вечером. Леви злобно сбросил руку Ханджи со своих плеч. Он ненавидел эту забегаловку и всё, что было с ней связано, когда как Ханджи просто обожала поглощать там еду в моменты предельного голода. Ханджи могла на недели забывать о приёмах пищи, с головой погружаясь в исследования, а потом сходить с ума от голода. Обычно Леви был рядом с ней и в первую, и во вторую фазу. Он знал, как Ханджи изголодалась, пытаясь нарыть побольше информации про Дэниель Эджертон, и подозревал, что сейчас она больше всего на свете хочет есть. — Только через мой труп, — сказал он, покидая кабинет командующего.