Герман фон Бланик и Познаньский вулкодлак

"...Известно, что люди изображали страшных зверей и мифических существ еще до того, как появилась письменность, а самым первым непонятным существом принято считать человека-льва — статую, вырезанную из бивня мамонта еще 35 000 лет назад. Но был ли он для людей того времени монстром или объектом поклонения? Этого нам не узнать..."

Инга Прознич, историк

      Они любили пробираться в этот бордель по ночам.       Девушка закрыла дверь на ключ и опустила шторы. Она распустила длинные, отливающие серебром седые пряди, каскадом упавшие на спину, и игриво, ступая босыми ногами по персидским коврам, направилась к ложу, прикусив нижнюю губу от предвкушения грядущих наслаждений. Длинная белоснежная сорочка струилась по стройной фигуре при каждом движении. Он почувствовал, как она оказывается сверху, с шелестом закидывает на него и себя одеяло, как потягивается к столешнице и задувает свечу. Ей нравилось, когда он исследовал её во мраке. Мужчина вдыхал её тепло, аромат парфюмированного масла, навевающего их совместные купания в озёрной лагуне. Когда они впервые познали друг друга, а водоросли так и вились вокруг лодыжек. Тогда ей было лишь пятнадцать.       Он неторопливо стянул с её плеч сорочку. Девушка обхватила его бёдрами, помогла сбросить одежду и медленно, но решительно наклонилась и поцеловала в губы. Он прикрыл глаза, ответил на ласку, не прекращая гладить по спине, опускаясь всё ниже к ягодицам. Её губы и тёплое дыхание касались его груди и шеи, мягкие, как шёлк, волосы щекотали лицо. Мужчина с жадностью впивался устами в нежную кожу, скользил руками по животу. Локоны девушки пахли ладаном. Седым каскадом они спадали на грудь, частично прикрывая твёрдые от прохлады соски, которыми она провела ему по лицу. Он тихо засмеялся, бережно обнял её и аккуратно вошёл, задавая темп. Она выгнулась, впиваясь пальцами ему в спину, и, охваченная возбуждением, сильно провела когтями по коже, оставляя ровные красные полоски. Он застонал и хотел было взять реванш, навалившись всем телом, но она обхватила его ногами и настойчивыми движениями бёдер потребовала продолжения.       Мужчина поддался. Она стала целовать его с языком, он ответил тем же, проведя им между губами и медленно проникнув в рот. Её кожа в комнатном полумраке казалась чёрной, как уголь. Девушка приблизила свой лик к нему. Глядя в огромные фосфоресцирующие глаза и на сладострастную улыбку девы, мужчина вновь поймал себя на мысли, что ради неё он готов на всё.       Достигнув пика, он растворился в объятиях лавандового бриза и серебристых волос.       Они не в силах разлучить нас, Иоланта. А если попытаются… Будут подыхать до Судного Дня.

***

      Капеллан Северин выяснил, что рыцаря с львиным гербом видели на рынке. Он вошёл в город со стороны Гнезновских Ворот. Монах шагал по узенькой улице, вымощенной раствором из извести, то и дело поднося к лицу свиток пергамента, силясь лучше разглядеть буквы. Становилось темнее, и многочисленные прилавки постепенно закрывались, а центральная площадь уже не была столь оживлена, как днём. Однако ксёндз всё равно привлекал внимание немногочисленных горожан своей тёмно-коричневой шерстяной рясой. Не часто священнослужители покидали стены базилики Святых Петра и Павла.       Северин остановился подле постоялого двора «Распутная вдова». Прислушавшись к хору голосов, юноша с отвращением сморщил тонкий нос. Двор, что, по его мнению, больше напоминал бордель, как всегда в это время, принимал у себя желающих отдохнуть и расслабиться жителей Познани.       Монах прошептал молитву Господу, перекрестился и двинул дальше по улице. Наконец, он увидел нужную вывеску. Гостиница «Чёрный Лис» выглядела куда скромнее, чем «Распутная вдова». Северин потянул скрипнувшую дверь и вошёл внутрь.       За далеко не чистыми столами сидели немногочисленные лица. «Чёрный Лис» предназначался для самых непритязательных посетителей. Ничего удивительного, что полноватый корчмарь, поставив на стойку чашки с изрядно разбавленным вином, смерил брата удивлённым взглядом. Потом угрюмо посмотрел сначала в угол комнаты, а затем на стражников, рассевшихся неподалёку.       В помещении было достаточно света, чтобы капеллан смог разглядеть мужчину у дальнего столика. Юноша едва слышно вздохнул. Не должно ему шляться по таким местам! Даже по поручению архипресвитера. Но Северин быстро взял себя в руки.       — Вы Герман фон Бланик? — спросила он, подойдя к одетому, словно рыцарь, иноземцу.       — Он самый, — ответил мужчина глубоким голосом. Его грубое лицо будто вырубили жёсткими линиями. В речи слегка проскальзывал акцент.       — Капеллан Северин, — юноша украдкой посмотрел на хмурых стражников и присел рядом.       Корчмарь небрежно вытер руки об замызганный передник и принялся делать вид, что пересчитывает монеты, а сам не сводил взгляд с монаха и его соседа.       Рыцарь, названный Германом, был высок и поджар, с песочными волосами средней длины и небольшой бородой. Под ярко-красным сюрко с белым львом он носил кольчугу, по длине достигающую колен. На поясе гостя капеллан заметил пристёгнутый меч. Северин удивился. Носить меч, равно как и пользоваться им, имели право лишь знать и крестоносцы. Бланицкие воины ни теми, ни другими не являлись.       — Где архипресвитер Франтишек? — проговорил он, глядя на Северина.       — Ни один святой отец не явится в такое место по своей воле, — буркнул капеллан, то и дело косясь на оружие собеседника. — Не понимаю, на что вы рассчитывали, отправляя письмо в базилику.       — Избежать неприятностей, — грубо отрезал Герман. — Явись я к вам на порог, и… Сами догадываетесь.       — Дом Господа Нашего открыт для всех его детей. Даже если они глубоко погрязли во грехе, — скривил губы Северин, произнося последние слова.       Ему не нравился немецкий акцент гостя. Равно как и факт знакомства архипресвитера с этим созданием.       — Сейчас живот надорву, — саркастично и не очень дружелюбно сказал рыцарь. — Так вы отведёте меня к пану Франтишеку или как?       — Будто у меня есть выбор, — язвительно произнёс Северин, поднимаясь из-за стола. Рыцарь сделал то же самое.       Впрочем, спокойно покинуть «Чёрный Лис» им не позволили. Стражник с раскрасневшимся от алкоголя лицом, что с момента появления капеллана не спускал с него и иноземного незнакомца злобного взгляда, поднялся и преградил мужчинам дорогу. Двое его приятелей встали по обе стороны от него и схватились за грозного вида палицы. — Не далече ли ты от родных земель, немесь? — просипел красномордый, источая пивной смрад, перемешанный с луком. — Мы здеся вашего брата не жалуем. Валитесь как снежный ком, землицу нашу отбираете, девок уводите… Ешчо и в города пробирается?       Герман невозмутимо проверил поясной ремень. Взглянул на Северина, но тот отошёл в сторону, делая вид, что мимо проходил.       Да, пан Франтишек велел привести рыцаря в базилику… Но не сказал, в каком виде. Да и кто помешает ему сказать, что дьявольское отродье сам нарвался в силу своей богопротивной натуры?       — Походче смердючая немесь в конец душонками скурвилась, раз позволяют таким в лыцарских одежонках разгуливать, — продолжал краснорожий, медленно наступая на Германа. Залитые хмелем глаза стражника пылали ненавистью. — Ну, чаво уставился, сучья морда? Не разумиешь по-нашенски?       — Да обделался он, вот и всяк так. Видит, курва, святые кресты и понимаеть на чьей стороне Боженька, — проговорил второй стражник, выудив из-под гамбезона серебристый крестик на верёвке. Третий одобрительно закивал.       — Признавайся, хер обвисший, у якого лыцаря меч скрал?! — гаркнул красный.       Герман растянул тонкие губы в пренеприятную улыбку, от которой у капеллана и корчмаря кровь застыла в жилах. Но разгорячённые стражи порядка никак не отреагировали. Пока рыцарь не шагнул вперёд и сильно не толкнул красномордого в грудь.       — А ты попробуй, отважный курче.       — Ну пёсий выблядок… ты сам напросился! — прошипел красный.       Они напали на него все разом. Красный замахнулся палицей, а двое его дружков забежали рыцарю за спину, рассчитывая, что тот не успеет развернуться. Пьяные дураки понятия не имели, насколько быстр доведённый до бешенства бланицкий лев.       Герман ринулся вперёд, ударив красномордого ребром ладони по горлу. Стражник выронил палицу и захрипел. Развернувшись, рыцарь на ходу выхватил меч и одним широким взмахом разрубил мужчинам лица. Клинок прошёл сквозь стёганку, как коготь хищника по плоти жертвы. Затем он поднял в воздух пытающегося вдохнуть красного и швырнул через всё помещение. Тот с такой силой встретился макушкой со стеной, что раздался хруст, и горлопан рухнул на пол безвольной куклой.       Началась паника. Северин панически шептал молитвы. Немногочисленные посетители ринулись к выходу, расталкивая друг друга. Корчмарь медленно схватился за голову, глядя на жутко раскроенные лица стражников. Один конвульсивно дёргал ногами в стремительно расплывающейся тёмной луже.       Капеллан съёжился у окна, сложив ладони вместе и стараясь не смотреть на безжизненные тела. Корчмарь застонал, медленно осел под стойку, и его тут же вырвало.       Герман подошёл к ксёндзу, рывком поставил того на ноги. Голубые глаза рыцаря излучали холодную ярость.       С грохотом распахнулась дверь, и в постоялый двор, звеня кольчугой, ворвался рыцарь с двумя служками. Судя по изображению на щите двух скрещенных ключей с крестом — он из городских дворян. Вероятно, проходил мимо со свитой и увидел с воплями выбегающих горожан.       Едва обнаружив тела, все трое мгновенно выхватили мечи и окружили Германа. Бланицкий воин, не прекращая удерживать капеллана, поочерёдно посмотрел на новых гостей, оценивая сложившуюся обстановку.       — Отпусти его! — рявкнул рыцарь, стараясь не выдать страха. — Отпусти, а то хуже будет! Быстро!       Герман усмехнулся и оттолкнул ксёндза. Северин что-то проскулил и лишился чувств.       — Митко, двигай к пану Вацлаву и не медли! — приказал рыцарь служке, что стоял к выходу ближе остальных.       — Пан рыцарь, — проговорил Герман, убирая меч в ножны. — Понимаю, как это звучит, но пошлите сначала за архипресвитером Франтишеком. Он служит в базилике Святого Петра...       — Заткни пасть! Ты не в том положении, чтобы тут распоряжаться! — закричал рыцарь. — Немесь поганая, словно у себя дома… А теперь брось оружие, пока я тебя не зарубил!       Герман, оценив обстановку, послушался, отстегнул меч и положил на стол. Один из слуг рыцаря тут же его подобрал, а другой дрожащими руками вытащил узловатую верёвку и обмотал ею руки чужеземного воина.       — Я из Бланицких рыцарей, — Герман снова попытался договориться с местными. — Прибыл в Познань по поручению пана Франтишека. Это вопрос безопасности вашего же города.       — Расскажешь это пану Вацлаву, ублюдок, — ответил прислужник. Герману ничего не оставалось, как молча позволить себя вести. Конечно, он бы мог попытаться вырваться, но поднимать руку на дворянина чревато куда более крупными неприятностями.

***

      Вацлав, престарелый бурмистр Познани, прихрамывая, ковылял по слабо освещённому коридору и размышлял. Он не страдал от предрассудков или недостатка храбрости, но проводить допрос чужеземца из Бланика его не прельщало. Наконец, он дошёл до нужной комнаты.       — Вы свободны, — кивнул стражникам, переступив порог, и повернулся к чужаку. — А ты, любезный, присядь-ка. Нет, не сюда, это моё место. Вот на этот стул.       Герман сел, куда ему указали. Его меч стражники передали бурмистру, когда тот вошёл в комнату.       — Приступим, — сказал старик, положив меч на стол между собой и рыцарем. — Звать меня Вацлав. Назначен милостивыми князьями Пшемыслом и Болеславом бурмистром сего замечательного городка. А теперь к делу. Тройное душегубство, попытка нанести вред священнослужителю… По закону поляков, кто убьёт кмета, тот платит за голову тридцать гривен, а короне за нарушение мира — пятьдесят. Но я уже переговорил с паном Франтишеком. Когда он пригрозил капеллану Северину отлучением от Церкви, тот мигом признался, как было, и ты лишь защищался. Но всё же… Что тебя привело в Познань?       Герман извлёк свёрток пергамента из телячьей кожи, на котором сохранилась печать креста и скрещённых ключей.       — Прошлой луной в Познани снова случилось массовое убийство. И это дело рук не Божьей твари, — тихо проговорил он. — А поскольку мы с архипресвитером давние знакомые… Он послал в Бланик голубя с соответствующей просьбой. А заодно решить ещё одно дело, о сути которого вам скоро расскажут, пан Вацлав.       — Хм, — нахмурился бурмистр, развернув свёрток и внимательно прочитав содержимое. — Что же, теперь всё становится яснее. Хех, и как я сразу не додумался… Да, немало кровушки пролилось тогда. Теперь-то понятно, почему святой отец обратился к вашему… Ордену. Но учти, хоть Господь любит всех своих детей, а всяк немесь полякам гость ещё со времён герцога Конрада, больше самоуправства я не потерплю. Разумеешь?       Герман кивнул в знак того, что всё понял. Вацлав забарабанил пальцами по столешнице, рассматривая сюрко рыцаря.       — Франтишек сказал, что тебя Германом звать? Мне всегда казалось, что бланицкие львы именую себя не по-Божьему. Не подумай, я не хочу тебя обидеть. Просто старческое любопытство.       — Да, я Герман.       — Ну, будем считать, что познакомились. Зверя своего тоже контролируешь без проблем?       — Всё верно.       — Добже. Эх… Прости, Герман, но… Боюсь ты напрасно тратишь время на это, —Вацлав вернул ему свиток. — Пани Иоланте уже пытались помочь, но дело гиблое. Валигор — лучший воин, каких знала польская земля, брался за это ещё в первую зиму. А он, чтобы ты знал, вместе со своим братом Вырвидомбом когда-то забороли дракона из Кракова! Что-то не припоминаю, когда ваш брат на огненного змея ходил.       — Слышал об этом Валигоре и про брата его. Тем не менее, пан Вацлав, от своей цели не отступлюсь. Мой долг — стоять на страже Божьей сферы.       — Даже серебряного гроша не попросишь? —насмешливо улыбнулся Вацлав. — Или… Ха-хах, рассчитываешь породниться с княжеским домом, о чём крестьяне в последнее время судачат? Милостивый Болеслав пытался эту ложь пресечь, да черни рот не заткнуть.       — Мне не нужны ни княжеский престол, ни лоно мадьярской принцессы, — съязвил в ответ Герман. — Но то, что за убийствами стоит сама Иоланта, признаюсь, не ожидал.       — А ты за словом в карман не лезешь, да? — усмехнулся бурмистр. — Христос Милосердный, во что же я ввязался! Вулкодлаки, драконы, вскормленные волками и медведями воины, забытые капища лесных божков… А теперь ещё рыцари-львы! Бланицкие истребители сатанинских сил! Если бы кто-то рассказал мне об этом пару зим назад, я бы принял его за блаженного. Герман? А тебе подобные… Пьёте ли вы вино?       — Мы же не звери, пан бурмистр.       Повеселевший Вацлав посмотрел на дверь и приказал:       — Яцек, улитка бесхребетная, тащи вино! Извини, Герман, но кубки из серебра и орихалка. Безопасность, сам понимаешь.       Вино, к удивлению рыцаря, не было разбавлено и имело привкус корицы.       — Или ладно бы всё этим ограничилось, — сказал Вацлав, после того как сделал три больших глотка прямо из кувшина. — Но Дьявол строит козни не только с помощью нечистии. Монгольская Орда плотно засела в землях русов. Пока они заняты разборками в доме новгородского князя, но потом…. Кабы не устроили очередной набег. У побережья то и дело бунтуют язычники-пруссаки. Нет, немеськие рыцари многим из них помогли познать светы веры, но работёнки ещё хватает. Кровь стынет в жилах, когда молва рассказывает о богомерзких ритуалах пруссаков. Ну и до принцессы Иоланты, Лукавый дотянулся! — сильно стукнул он кулаком по столу. — Господь явно испытывает нас, Герман… Насколько сильна вера в детях Его.       — Для этого, пан бурмистр, отец Франтишек и обратился ко мне, — повернул голову Герман. — Но без вашей помощи не обойтись. Понимаете, к чему я?       Вацлав с тяжёлым вздохом поднялся из-за стола. Дойдя до окна, скрестил руки за спиной.       — Значит, решил идти до конца? А ты храбрый парень... Что-то я, конечно, запамятовал, но большую часть истории помню как вчера.       — Большего и не понадобится.       — Мне бы твою уверенность, Герман… Что же, твой выбор. — Вацлав снова отпил из кувшина и заполнил вином чарки. — Наши благородные князья Пшемысл и Болеслав ещё пятнадцать лун назад, после смерти старого Генриха от рук монголов, показали силезским курвам, когда отобрали у их наследничка Гнезно и этот вот город. А там и Калишское княжество возвратили. Примерно тогда же Болеслав надумал заключить династический союз с мадьярами, чтобы единой силой и с Божьей помощью побороться с чехами за наследство Бабенбергов. Казалось, всё будет хорошо, но потом его брат Пшемыслав узнал такое про дом Арпадов…. Если предельно кратко: женка короля Белы долго не могла понести. Даже ходили слухи о её неверности. Но вот дитятко родилось… Чёрное, ну прям как смола. Каких только лекарей королёк не зазывал для помощи дочке… В общем, глядь, едва Пшемысл узнал об этом, а Болеслав, вопреки всему, уже договорился с Белой о браке. С девкой, проклятой в лоне, представляешь, Герман? Тут-то князья-братья разругались пуще некуда. Пшемыслав заявил, что не допустит осквернения крови Пястов через гнилые чресла Иоланты. Дело дошло до усобицы. Пшемысл пленил брата и забрал все его земли и замки! Только через три луны Болеславу вернули свободу. И то не без вмешательства архиепископа Пелки да самой Иоланты, что лично выступила перед духовенством, сказав, что ей была предначертана смерть, едва минет восемнадцать зим после рождения, но если Господь смилостивится над ней, то чары спадут. Так оно и произошло. Болеслав обеспечил принцессе воистину королевские похороны, а у гроба выставил часовых, на всякий случай… А дальше, как ты уже догадался, началось одно сплошное говно. Если верить уцелевшим, едва миновала полночь, гроб распахнулся, и из него выскочила наша чернявая принцесска. Оторвала голову рыцарю и прямо из огрызка шеи напилась крови и давай буйствовать. Прямо в костеле, Герман! Переломала свечи, била люд когтями и вывернутыми крестами, осквернила алтарь и лик святого Станислава. До сих пор не понимаю, почему святая вода не помогла... Разумеется, по утру обо всём рассказали Болеславу. И, к удивлению дворян, он приказал заново освятить храм и снова выставить там стражу! Хотя говорили ему, что нечисть мадьярскую надобно было обезглавить, перевернуть и как-нибудь на застенном кладбище закопать. Но он никого не пожелал слушать и снова выставил пост. Из рыцарей, которых снабдил орихалковыми крестами.Наши благородные князья Пшемысл и Болеслав, ещё пятнадцать лун назад, после смерти старого Генриха от рук монголов, показали силезским курвам, когда отобрали у их наследничка Гнезно и этот вот город. А там и Калишское княжество возвратили. Примерно тогда же, Болеслав надумал заключить династический союз с мадьярами, чтобы единой силой и с Божьей помощью побороться с чехами за наследство Бабенбергов. Казалось, всё будет хорошо, но потом его брат Пшемыслав узнал такое про дом Арпадов…. Если предельно кратко: женка короля Белы долго не могла понести. Даже ходили слухи о её неверности. Но вот, дитятко родилось… чёрно ну прям как смола. Каких только лекарей королёк не зазывал для помощи дочке… В общем, глядь, едва Пшемысл узнал об этом, а Болеслав, вопреки всему, уже договорился с Белой о браке. С девкой, проклятой в лоне, представляешь, Герман? Тут-то князья-братья разругались пуще некуда. Пшемыслав заявил, что не допустит осквернения крови Пястов через гнилые чресла Иоланты. Дело дошло до усобицы. Пшемысл пленил брата и забрал все его земли и замки! Только через три луны Болеславу вернули свободу. И то не без вмешательства архиепископа Пелки да самой Иоланты, что лично выступила перед духовенством, сказав, что ей была предначертана смерть, едва минет восемнадцать зим после рождения, но если Господь смилостивиться над ней, то чары спадут. Так оно и произошло. Болеслав обеспечил принцессе воистину королевские похороны, а у гроба выставил часовых, на всякий случай… А дальше, как ты уже догадался, началось одно сплошное говно. Если верить уцелевшим, едва миновала полночь, гроб распахнулся и из него выскочила наша чернявая принцесска. Оторвала голову рыцарю и прямо из огрызка шеи напилась крови и давай буйствовать. Прямо в костеле, Герман! Переломала свечи, била люд когтями и вывернутыми крестами, осквернила алтарь и лик святого Станислава. До сих пор не понимаю, почему святая вода не помогла... Разумеется, по утру обо всём рассказали Болеславу. И к удивлению дворян, он приказал заново освятить храм и снова выставить там стражу! Хотя говорили ему, что нечисть мадьярскую надобно было обезглавить, перевернуть и как-нить на застенном кладбище закопать. Но он никого не пожелал слушать и снова выставил пост. Из рыцарей, которых снабдил орихалковыми крестами.       — При всём уважении к князю, — задумчиво протянул Герман. — Не понимаю, на что он рассчитывал? Уже после первой ночи нужно было направить депешу в Рим.       — Ты имеешь в виду к этим напыщенным фряжским пердунам, не вылезающих из книжонок? Так они сюда целой тучей слетелись, но как только вызнали, с чем мы дело имеем, то вмиг развели руками, лишь выписав благословение на принятие любых мер. Ну вот мы и приняли. Скликали Валигора, одного из братьев-драконоборцев. Тот согласился без уговоров, видать, не шибко-то работы водилось. Заступил он на пост с рыцарями… И в ту же ночь на весь город такие звуки поднялись, что аж в Аду черти кучу сделали! Ты, наверное, слыхал звуки и похужее, но сам понимаешь, каково было людишкам в городе. Иоланта всех порвала. Закалённых в десятках походов рыцарей… словно цыплят в курятнике! Только Валигор и уцелел. Не иначе как по Божьей милости... По-прежнему хочешь в это вмешиваться?       Герман ничего не ответил.       — Несмотря на провал, Валигор остался при дворе, — продолжил Вацлав, — Заявил князьям, что не оставит город в таком положении. Примерно тогда же, из Рима прибыли францисканцы и давай нашёптывать дворянству, что королевна-нечисть — наказание Господне за праздное житие и отступление от Христовых Заветов. Призывали чуть ли не от земель отказаться и титулы раздать. Между нами, Герман, хоть я и верный христианин, но полностью от мирских удовольствий отказаться не в силах. Да и староват я уже для подобных обетов. Видится мне, надолго они здесь не задержаться. Наши зимы суровее немеських, я уж не говорю про фряжские земли. Тута в сандальках на голу ногу не походишь, хе-хе-хе.       Рыцарь улыбнулся, но комментировать не стал.       — Ух, чегой-та я отвлёкся, — бурмистр снова взял кувшин и долил вина себе и Герману. — Однако, какие-то из советов босоногих верёвочников пришлись по душе нашим ксёндзам. Одни, к примеру, предложили наложить епитимью на хозяев постоялых дворов и их завсегдатаев, ибо они склоняют мирской люд к прелюбодеянию, что, якобы, и породило кару в виде недуга пани Иоланты. Другие призывали сжечь костел вместе с королевской часовней, но при дневном свете, покуда нечисть дрыхнет в гробу, набираясь сил для ночных пиршеств. И вот однажды Валигор, привёл ко двору седенького дедка, с бородой аки метла… виедзмаком представившимся. Старичок сказал, что пани Иоланта стала жертвой чьих-то злых чар ещё в материнской утробе, но их вполне возможно развеять и станет мадьярская принцесска беленькой и румяненькой, ну прям кровь с молоком. Но понадобится за одну ночь провести четыре ритуала. До полуночи молиться у алтаря, где похоронена Иоланта, когда же она покинет гроб, разложить на ступеньках в склеп ладанку, после чего, ты не поверишь, Герман, раздеться донага и лечь в этот же гроб, где спит вулкодлак и провести в нём всю ночь! Что там был за четвёртый ритуал, я не помню. Что-то связанное с кровью. Но это уже не важно! Старик в тот же вечер отправился в костел проводить ритуалы… Поутру стража обнаружила лишь обрывки одежды и отгрызенную башку. Казалось, это должно было стать последней каплей, но Болеслав и Валигор лишь вдохновились поступком бесноватого язычника и стали зазывать в Познань всяких ведьмачей, мольфаров да прочих колдунов и ворожеев, чтобы те закончили ритуал, снимающий проклятье вулкодлачества. Ох, что это были за уродцы проклятущие, до конца дней запомню их видок... Сборище каких-то обросших, запаршивевших оборванцев, смердящих как звери, у одного даже хвост разглядел. Сразу видно — безбожники. Тьфу! И стали они, всегда по трое, кстати, ходить в костел да ведьминствовать над гробом Иоланты. Особо наглых, не без давления ксёндзов и францисканцев, Болеслав приговорил к смертной казни за попытки отвадить паству от учения Христова. Так им и надо, поганцам! Будь на то моя воля, я бы всю эту свору собрал на центральной площади и поджарил в плетёном великане! Раз живут во Тьме, пущай и подыхают по-тёмному. Но милостивый князь и Валигор, не разумею уж почему, питают к языческим пережиткам прямо-таки непристойное почтение. С Валигором-то понятно, он застал те времена... Эх, лишь бы потом фряги не доложили обо всём Папе. Не хватало нам отлучения от Церкви.       Вацлав вздохнул, одним махом осушил чарку. Бланицкий лев задумчиво смотрел в окно.       — Так вот и боремся с принцессой-вулкодлаком, Герман. Уже три года боремся… Княжество и без того ослабло, когда пару зим назад, на съезде Пястов в Кракове, Болеслав создал коалицию против Святополка Померельского, в чём его поддержал брат, с которым они помирились, слава Богу. Пшемысл даже взялся подыскивать ему новую княжну. Но князь наш не теряет веры и продолжает рассылать депеши в окрестные деревеньки, надеясь выцепить очередного безбожного колдунишку. А мы потом клочками собираем то, что от них остаётся… Как-то раз на дело вызвался один оруженосец, ветеран Велюньского похода. Пил как чёрт, да и воякой был не особо. Но вот, поверил слухам о женитьбе на княжне, в качестве награды. Итог закономерен. Простой люд ко всему этому привык, а вот мы… Понимаешь, вся эта история бросает тень на нас. Привлекает много ненужного внимания… Болеслав хочет спасти Иоланту до Миколаек. Дольше тянуть опасно.       — Он это делает три зимы, — Герман повернулся к бурмистру. — Неужели за три года никто не смог убедить его отказаться от идеи снять чары с принцессы?       — Дворяне пытались, и не единожды, — Вацлав устало развёл руками. — Но кто осмелится долго перечить князю? Болеслав терпелив, но если его как следует разозлить, будет худо. Что уж говорить, если даже милостивый Пшемыслав не смог разубедить брата, продержав взаперти три годика. Конечно, в последнее время желающих помочь князю существенно поубавилось, но указ никто не отменял. Один рыцарёнок попытался воспротивиться, покрыл пани Иоланту огульными словами на горячую голову, так Болеслав лично зарубил его, а тело сбросил в Варту.       — Воистину, достойный урок для бунтарей. Жаль, тот юнец его уже не усвоит.       — Хех, твоя правда. Суров наш князь в гневе, но всегда справедлив, — постучал бурмистр по столу в довесок к словам. — Потому вот мой тебе совет…       Не успел Вацлав закончить, как кто-то постучал в дверь. В приоткрытом проёме мелькнула рябая физиономия паренька, которого бурмистр назвал Яцеком.       — Молю простить, пан Вацлав! Тута послание от пана Валигора. Милостивый князь Болеслав возжелали извидеть лыцаря из Бланика с первыми лучами солнца.       Бурмистр нервно облизнул губы. Снова отпил из кувшина и сказал:       — Всё разнюхает, пёс бы его драл... Я про Валигора! — тут же добавил он, увидев, как юнец раззявил рот. — А теперь бегом к нему, скажи, что рыцарь прибудет.       Яцек кивнул и закрыл дверь. По коридору пронёсся звук удаляющихся шагов.       — Что ж, Герман, теперь отказываться точно поздно, — спросил у воина Вацлав. — Ходил хоть разок к князьям на поклон?       — Один раз довелось, — с грустью улыбнулся Герман. — До рассвета ещё далеко, пан бурмистр… Я хотел бы посетить костел принцессы.       — Герман, да ты никак с лошади рухнул?! — от возмущения бурмистр привстал так резво, что чуть не отбросил стул. — Сейчас же ночь! Там дежурят дюжина молодчиков, едва не подыхая от страха! А ты собрался её провоцировать?!       — Она никого не тронет, клянусь Богом, — Герман тоже поднялся, потянул за рукоять меча, чем заставил бурмистра побледнеть на глазах, и продемонстрировал обнажённый клинок. — Он укреплён сплавом стали, орихалка и серебра. Даже голодный вулкодлак не решится приблизиться к такой штуке. Не говоря о запахе. Она сразу поймёт, кто я на самом деле... Чудовища чуют друг друга за версту.

***

      Вацлав и толпившиеся позади воины сопровождали его вплоть до обитых железом врат злополучного костела. Факелы подрагивали под слабым дуновением ветра. Мужчины с ужасом смотрели то друг на друга, то на безумного немца, что на их глазах вышел вперёд и подошёл к храму вплотную. Стоило Герману прикоснуться к дверям, как кто-то из воинов мгновенно выхватил меч. Остальные в ужасе зароптали.       Рыцарь почувствовал, как что-то мягкое ударило его по спине.       — Ты что делаешь, пёс тебя дери?! — почти шёпотом процедил Вацлав. Это он кинул в него свою бобровую шапку.       — Вулкодлаки ревностно охраняют территорию, — Герман отошёл от дверей и всмотрелся в оконные проёмы костела. — Теперь ваша принцесса знает, что я здесь был. Она распробовала вкус человеческой крови… А вот запах бланицкого льва собьёт её с толку. Заставит нервничать.       — Безумец... Ты знаешь, что ты безумец, Герман?!       — Разумеется. Ключ от храма у вас?       Вацлав долго смотрел в глаза рыцарю-льву, стоявшего перед ним с протянутой рукой.       — Дьявол с тобой! — бурмистр кинул Герману ключ, сверкнувший металлом в свете факелов.       Как только щёлкнул дверной замок, бурмистр и рыцари в спешке скрылись среди тесных городских улочек. Герман, не убирая меч, тенью скользнул в тёмное чрево костёла. Будь на его месте обычный человек, ему бы понадобился факел, чтобы ориентироваться в таком мраке. Но глаза рыцаря, глаза льва, видели всё как при дневном свете.       Воин медленно направился вдоль колонн. Через приоткрытую дверь по залу со свистом гулял ветер. Затянутые паутиной статуи святых, казалось, следили за каждым его движением.       Под ногами Германа хрустели щепки от изломанных скамей. На полу и каменных сводах бурыми пятнами виднелась засохшая кровь многочисленных жертв проклятой принцессы. Он чувствовал её присутствие, её тень. А она уже поняла, кем является новый гость. Потому не нападала. Лишь скрывалась где-то в недрах.       Рыцарь задержался у алтаря, на котором когда-то зажигали свечи. Поднял голову, разглядывая барельеф. Вдруг что-то мелькнуло справа от него и скрылось в проёме, ведущем куда-то под храм. Герман усмехнулся, размял плечи, звякнув кольчугой, и направился вслед за Иолантой.       Герман спускался не без опаски. Сходня была узкой, к тому же в склепе было ещё темнее, чем в главном зале, и даже существу с его зрением приходилось ориентироваться по другим чувствам. Он осторожно ступал по скользким каменным плитам, стараясь не делать слишком резких движений. Пусть королевна привыкнет к нему. На случай угрозы у него есть крайнее средство.       Словно прочитав его мысли, Иоланта издала протяжный вой, по глубине звука ничуть не уступающий волколаку или его более грозной разновидности — варгу.       В ответ Герман задрал голову и зарычал столь громко, что где-то наверху, от вибрации, лопнул один из витражей. От нахлынувшего адреналина глаза рыцаря стали жёлтыми, а клыки заострились. Невероятным усилием он сдержал дальнейшую трансформацию и немедленно направился к выходу.       — Сегодня обойдёмся без крови, княжна, — пробубнил под нос Герман. — Сегодня без крови.       Ближайшие кварталы Познани так и не смогли уснуть этой ночью.