Герман фон Бланик и Познаньский вулкодлак

"...Вырвидомб вырвал из земли самое большое дерево, какое только мог найти поблизости. Когда он услышал тяжёлые шаги дракона и его рычание, то затаился около пещеры, ожидая появления дракона. Увидев огромное чудовище с кровавыми очами и клубами дыма и огня он испугался и закрыл глаза, но не убежал – вместо этого со всей силы ударил дракона стволом по голове. Тот зашатался, но не упал, а ещё больше разозлился на смельчака. Чудовище уже собиралось начать извергать пламя, чтобы убить юношу, однако тот в одно мгновение исчез благодаря волшебным сапогам. И в этот самый момент вышел Валигор, чтобы направить на дракона большую скалу, которую держал в руках. И пока он удерживал дракона этой горой, вернувшийся Вырвидомб со всей силы бил врага мощным деревом, пока не убил.

Так братьям удалось справиться с чудовищем и спасти от беды целое королевство. А король сдержал своё слово и отдал братьям своих дочерей, вручив им при этом княжеские титулы. Оба брата жили потом долго и счастливо со своими жёнами, а подданные их искренне любили и уважали..."

Из предания о Валиогре и Вырвидомбе - братьях, что много веков назад спасли королевство от Дракона.

      Князь Болеслав отличался крепким телом и волевым лицом с ястребиным носом. По оценке Германа, он выглядел на двадцать пять зим, но на самом деле ему было тридцать две. Одетый в длинную красную тунику, Болеслав прохаживался по комнате, задумчиво поглаживая чёрные усы. У стены, возле шпалер, стоял дряхлый старик с латунным альшбандом на шее, накинувший на покатые плечи шерстяной плащ. Рядом с элурантропом расположился крепкий мужчина, телосложением не уступавший Герману. Это и был Валигор. Герой Кракова. Оба воина то и дело переглядывались.       — Скажи откровенно, рыцарь из Бланика, — повернулся к ним князь после продолжительной тишины, воцарившейся после подробного рассказа бурмистра. — Сегодня ночью ты шёл в храм, чтобы убедиться в правдивости слухов? Или для того, чтобы узнать, как лучше вогнать меч в сердце моей супруги?       — Ни то ни другое, Ваша Милость, — покачал головой Герман.       — А… А зачем тебе оружие? Для скрытности? У подобных тебе и Валигору сила же за десятерых? — Ладно, не обращай внимания. Князья не менее любопытны, чем смерды, знаешь ли. Полагаю, ты уже неоднократно сталкивался с сатанинскими приспешниками?       — Да, Ваша Милость.       — С кем конкретно?       — Не сочтите за дерзость, милостивый государь, — для большей субординации Герман припал на левое колено, — «Бланицкие львы» — очень закрытый Орден. Мы не имеем права рассказывать о том, чем на самом деле занимаемся, кому-либо, кроме Папского Престола. И самого Господа.       — Мудрое решение, пан рыцарь, и весьма удобное, хочу подметить. Правда, твоё имя уже несколько раз доходило до моих ушей. Пять зим назад ты помог Асканиям изгнать демона?       — Да.       — А избавление мадьяр от господаря Варгоши, оказавшегося упырём?       — Тоже. Хотя бой был трудным, — объяснял Герман. — Ублюдок каким-то образом нашёл сосуд с заключённым гением и обрёл возможность колдовать, что несвойственно носферату. Неудивительно, что местные потом рассказывали о бьющих в замок молниях и зелёных огоньках, мелькавших во внешнем дворе.       Болеслав уважительно покивал.       — Иоланте помочь сможешь?       — Ничего не обещаю, государь. Но попытаться стоит.       Герман глянул в глаза Болеславу, затем Валигору. Оба не отвели взор.       Калишский владыка усмехнулся в усы.       — Пан Вацлав!       — Слушаю вас, милсдарь!       — Вы объяснили гостю из Богемии суть нашей проблемы?       — Да, милсдарь. Герман подтвердил, что сможет спасти пани Иоланту. Он сказал, что окончательно всё понял, когда зашёл в храм ночью.       — Его предшественники убеждали меня в том же. Ты так уверен в этом, поскольку сам из бестий? — повернулся к рыцарю Болеслав. — Впрочем, сейчас это не важно. Уже не важно. Если такова воля Божья. Но кое-что меня беспокоит. Приходилось слушать истории о Бланицких львах. Побольше бы таких воинов как вы, что бы смерды там не болтали. Но ваши способы защиты в основном сводятся к убиению, нежели мирному исходу. Так вот, немец, не в этот раз. Я дал клятву Богу и владыке Беле, что вытащу его дочь из когтей Нечистого, и с головы Иоланты волос не должен упасть. Её смерти я не прощу никому. Валигор! От тебя требуется оказать пану фон Бланику всевозможную помощь. В конце концов, природа ваша схожа, и два оборотца лучше одного. А вы, пан Сибор, — подошёл князь к старику. — Не кажется ли странным, что все эти годы вы и брат твердили мне, что всё напрасно и Иоланте не помочь? Но что мы видим? Вот уже второй воин, пускай и не человек, заходит в костел и уходит обратно невредимым… Что это, как не знак Господа?       Казалось, что под княжеским взором старый дворянин съёжился ещё больше.       — А может Пшемысл хочет, чтобы это длилось достаточно для сами догадываетесь чего?       Не дожидаясь ответа, Болеслав развернулся, дал знак стражникам и направился с ними к подкованным железом дверям, подметая полами плаща щербатый пол зала. Прямо перед выходом обернулся.       — За тех трёх проходимцев с тебя сняты все обвинения, Герман. Пан Франтишек поведал о той истории. Мой брат набирает в охрану города какой попало сброд. Неудивительно, что они осмелились поднять руку даже на семью божатков. Такая чуткость от Бланицкого льва меня удивила. Признайся, ты не рассчитывал, что слово архипресвитера поможет избежать правосудия?       — Вы правы, князь, не рассчитывал.       Болеслав промолчал. Долго смотрел в глаза рыцарю.       — Если всё получится, Герман, я в долгу не останусь. Вот тебе моё слово.       Болеслав покинул залу вместе с двумя стражниками. Вацлав и Сибор, до сего момента стоявшие в напряжении, вздохнули с облегчением. Бурмистр подошёл к столу, наполнил вином сразу два кубка и тут же осушил, покряхтывая от удовольствия. Валигор, о чём-то шептавшийся с Сибором, помог последнему усесться за резной стул, поддерживая пожилого дворянина. После чего обратился к Герману.       — Располагайся, брат лев, не стесняйся. Болеслав уже приказал выделить тебе комнату для отдыха. Спрашивай, если ещё остались вопросы. Конечно, пан бурмистр уже должен был обо всём рассказать. Но, зная его пристрастия… После пятого кубка он мог и забыть о чём-то.       — Всего пару вопросов… Брат волк, — сказал Герман после небольшой паузы.       — Я весь внимание, — улыбнулся Валигор.       — Пан Вацлав утверждает, что сразу после первых нападений вулкодлака к князю явился какой-то ведьмин.       — О да, был такой. Только не стоит называть Иоланту «вулкодлаком», тем более при князе Болеславе. Он очень болезненно реагирует на сие слово… Кое-кто убедился в этом весьма болезненным образом.       — Ведьмин говорил о четырёх ритуалах, якобы способных снять проклятье с княжны. В чём заключался тот, что связан с кровью?       — Хм, не припомню как-то про кровь, — задумался Валигор. — Вероятно, оно пошло из городских небылиц. О чём только народ не судачит, но в основном про любовь и руку принцессы. Зато ведьмин уверял, что якобы достаточно помолиться у алтаря, разложить ладан на подходе к склепу и нагим лечь прямо в гроб Иоланты или куда-нибудь рядом с ним. Да провести в таком виде всю ночь.       — Я точно знаю, что рассказывали и про кровавый ритуал, Валигор! — проворчал Вацлав. — Только содержание запамятовал.       — Это плохо, — скрестил руки Герман. — Ведьмины как никто разбираются в чарах, и если ритуалов было четыре, то ни один упустить нельзя. Если мы хотим, чтобы Иоланта выжила.       — Дьявол, Герман, ну как у тебя вот так получается!? — рявкнул Вацлав, в сердцах отшвырнув один из кубков. — Ты и в самом… вообще нисколько не боишься?! Ты просто не видел, что это распроклятая мадьярская принцесска вытворяла с цветом калишского рыцарства. Они прошли десятки походов, кто-то даже совершал паломничество в Святую Землю, купаясь в крови десятков сарацин, а закончили земной путь в пасти грёбаной бестии! Клыки аки у льва, пасть як у волка, лапищами разносит щиты в щепки! Нам уже впору использовать её образ для штандартов или малевать на гербах! То-то сучьи куявляне срали бы в портки от одного вида! А что? Слышал, в какой-то далечей стране людишки под знаменем дракона ходили. Так чем вулкодлак хуже?       — Замолкните, Вацлав, если нечего больше сказать, — скривился Валигор, с неприязнью покосившись на бурмистра.       Сибор не вмешивался в беседу. Лишь плотнее завернулся в собственный плащ.       — Впрочем, нет худа без добра. Поскольку, Герман, тебе только что весьма красочно описали истинное обличие Иоланты. Впрочем, ты, скорее всего, и так её подробно разглядел сегодня ночью? От себя лишь добавлю, что Её Милость атакует с невероятной скоростью, и она куда более сильна, чем может показаться на первый взгляд. Я выжил тогда лишь потому, что прикрывался скамьёй как щитом. Будь здесь Вырвидомб, может, шансов было бы больше.       — Кстати говоря, — уточнил Герман, — а где он, твой брат? Давно о нём не слышал.       — Уплыл на север, за море, — с заметной неохотой ответил Валигор. — Вырвидомб окончательно решил стать драконоборцем, а в свейских землях их ещё хватает. После Краковского змея наши дороги… разошлись. Слишком уж по-разному мы смотрим на жизнь. Прости, но не хочу об этом больше говорить.       — А кто-нибудь, кроме тебя, сумел уцелеть после нападений принцессы? — продолжил спрашивать Герман, сделав вид, что не обратил внимания на перемену в настроении волколака.       Вацлав посмотрел на задумавшегося Валигора и ответил за него:       — Был один счастливчик, — сказал бурмистр. — Сын бондаря из застенья. Этот полудурок решил пробраться в костел через окно, не иначе как чудом обойдя стражу. Повезло, что не пробила полночь, и он успел слинять. Но исполосовала его Иоланта знатно.       — Мне нужно с ним поговорить, — сказал Герман.

***

      Князь выделил Бланицкому воину небольшую комнатку в одной из башен замка. Следующим утром туда же притащили бондаря, едва солнечные лучи пробились в окно. Стражники удерживали парнишку за руки. От слов его, впрочем, толку особого не было.       — Напрасно время тратити, пан лыцарь, — буркнул один из конвоиров. — Он ничаво путнего не знаеть!       — Сейчас разберёмся. Помнишь, как спасся от вулкодлака? — обратился Герман к бондарю.       — Она… она ца-ца-цапанула меня по груди! — явно напуганный юнец, через слово заикался. — Но я… хвать свой крест, и как тюкну её в лобишше!       — Покажи, куда она тебя ударила.       Стражники, как по команде, задрали парню рубаху до подбородка. Разглядывая его шрамы, Герман выругался.       Будучи результатом гибридной связи между ликантропом и вампиром, каждый вулкодлак выглядел по-разному. Супруга князя Болеслава обладала челюстями, как у волколака, но с куда более длинными клыками и крайне мощными когтями. Когти, по оценке Германа, были острее его собственных в львиной ипостаси. Мальчишка вырвался лишь благодаря серебряному крестику, что носил на шее.       Поняв, что большего не узнает, Герман кивнул стражникам. Те тут же ушли, прихватив с собой бондаря.       Рыцарь-элурантроп присел у окна, подставляя лицо под солнце. Из одежды на нём остались лишь штаны. Кольчугу, поддоспешник, сапоги и прочее он сложил рядом на скамье. Бондаря приволокли как раз тогда, когда он закончил умываться в бадье, расположенной в углу комнатки.       — Хватит топтаться под дверью, Валигор, — сказал Герман, не поворачиваясь. — Я учуял тебя ещё минут десять назад.       — Совсем забыл об обонянии нашего вида, — волколак подошёл к рыцарю, опёрся плечом о стену. — Издержки долгого проживания в городе.       — Не самый плохой выбор.       — Спрашивать, как ты догадался, бессмысленно, верно?       — Меня больше удивляет, что больше никто не заметил. Ты единственный ликантроп на ближайшие десятки вёрст.       — В отличие от нас с тобой, их всех не отправляли учиться в Болонью, — мрачно усмехнулся Валигор. — Когда пойдёшь к Иоланте?       — Сегодня. Ты же понимаешь, что пойти придётся нам обоим?       — Разумеется, ведь остался лишь ритуал на крови и любви. Седовласый колдун облегчил тебе работу. Впрочем, как раз об этом я бы и хотел поговорить, — Валигор присел ближе к Герману. — Я знаю, что тебе плевать как на этот город, так и на живущих в нём лицемерных ублюдков. Как все из вашего Братства, ты всего лишь «сохраняешь баланс», — с нескрываемым презрением процедил воин. — А если бы я сказал, что он уже соблюден?       Валигор выжидающе смотрел на рыцаря. Герман усмехнулся.       — Я бы счёл это шуткой, причём не самой удачной. Твоё стремление защитить любимую уже привлекло внимание Рима. Не говоря о многочисленных жертвах и прямой заинтересованности владык двух королевств. Хочешь ты того или нет, мне придётся поставить точку.       — Думаешь, сможешь совладать с нами обоими?       — Ежели вынудишь меня драться, Валигор. Не хочешь рассказать, о чём ты тогда думал три зимы назад? На Иоланту, вернее, на кого-то из её семьи, наложили чары, что и превратило девушку в вампира. Но ты, вместо того чтобы помочь ведьмину, дал ей попробовать собственной крови. Я не намерен судить тебя… Просто хочу понять.       — Понять? — Валигора передёрнуло. — Ты хоть когда-нибудь кого-то любил, Герман? И я не про ту мимолётную интрижку с Морриган. Удивлён? — улыбнулся волколак, подметив изменения в лице элурантропа. — Можешь не отвечать, уже всё ясно. А вот я полюбил! Уже во второй раз. Не думал, что способен на это, после смерти Анешки. Но у судьбы, как видишь, оказались свои планы.       — И давно вы с мадьярской королевной кувыркаетесь по ночам? — спросил Герман.       Валигор долго глядел в глаза рыцарю. Наконец ответил:       — Шесть лет, брат лев. Понимал бы ты то, что довелось узнать от неё… Отступи. Не ради себя я на это иду. Только ради Иоланты.       Теперь надолго замолчал Герман.       — Действительно не понимаю, — заговорил он наконец. — Вы с Анешкой были словно родственные души. Она полюбила тебя ещё до схватки с драконом. И ты так легко предал память о ней?       Валигор резко подался вперёд встал. Его глаза сверкнули синевой, а зубы заострились.       — Предал память?! — в голосе воина слышался скрипучий лай. — Уже забыл, как она погибла?! Да, мы любили друг друга и до Кракова. И даже если бы Болеслав Храбрый отдал мне свою младшую дочку, это бы ничего не изменило! Но не все одобрили княжескую награду. Выдать Божьих помазанниц за полудиких язычников, выращенных нечестивой богиней. Святотатство! Вот и нашлись «праведники», посчитавшие честью наказать вероотступницу. Они дождались, когда я уйду, замуровали Анешку в нашем же доме и сожгли заживо. Я был далеко и слишком поздно учуял пожар…       — Хватит, — поморщился Герман.       — Прошло двести пятьдесят шесть зим, лев, — продолжил Валигор. — После её гибели во мне что-то оборвалось. Но я получил второй шанс и на сей раз не упущу его.       — Мне жаль, что такое случилось с Анешкой. Правда.       — Так прояви милосердие, оставь нас в покое! Знаешь, что они с ней сделают, когда ты закончишь?       — Знаю. Дадут испить воду Леты. Она не будет помнить, что творила в последние годы. И заново крестят, разумеется.       — Они вынудят её забыть обо мне… О том, что нас связывало… Понимаешь?       — Это лучше, чем быть изрубленной на куски и сожжённой.       — Сволоты! Объявили старые пантеоны демонами, а сами используют их оружие… А ведь Иоланте понравились новые силы, Герман. Никогда ещё она не чувствовала себя настолько свободной!       — С которыми почти сразу же не смогла совладать. Рано или поздно правда всплывёт, Валигор. И тогда Рим не только казнит вас и предаст анафеме, но и усилит крестовые походы на северо-восток. Там один из последних наших оплотов. Такой «баланс» ты мне предлагаешь, упрашивая уйти?       — Мы уже давно проиграли эту войну… Герман?       — Я слушаю.       — Что может… Что будет ждать её, если я соглашусь и ты преуспеешь?       — Жизнь благоверной княгини при дворе Пястов. И Арпадов.       — Этого мало, — сказал волколак. — Мне нужна твёрдая уверенность. Скажи хоть что-нибудь.       — Если я достаточно хорошо понял, что за человек князь, он никому не позволит тронуть её. Однажды он даже позволил брату заточить себя из-за Иоланты.       Валигор поднялся и стал нервно расхаживать по комнате.       — К тому же, — добавил Герман, — когда люди снова увидят её прежней, то быстро забудут об этих нападениях. Особо недовольных Болеслав казнит, а остальным устроит повторное крещение.       — Неужели она обо всём забудет? Может, есть возможность? Хотя бы…       — Вода Леты действует безотказно, — прервал эурантроп. — Но, поверь мне, это действительно лучший исход для принцессы. Не забывай, что я могу и не совладать с ней. И тогда защитить Иоланту будет некому, ведь к тому моменту ты тоже будешь мёртв.       — Тогда почему так упрямишься? Покинув Познань, ты спасёшь и свою жизнь. У меня такое предчувствие, словно ты намеренно ищешь смерти.       — Повторюсь, Валигор, ваша любовь зашла далеко. Непозволительно далеко. А потому слушай внимательно: как достаточно стемнеет, ты придёшь к костёлу. У входа буду ждать я. Остальное решим на месте.       — А если я откажусь?       — Тогда придётся рассказать князю всё как есть. Но тогда ты умрёшь не как герой, избавитель Кракова от Змея, а еретик и клятвопреступник. Я не хочу очернять память о тебе, но пойду на это маленькое зло во имя общего блага.       Валигор остановился. Долго размышлял.       — Хорошо, Герман, я подумаю. Сегодня ночью ты получишь окончательный ответ… А заодно воспользуюсь правом на последнюю просьбу. Если поймёшь, что не сможешь одолеть её, сожги этот курвий храм! Не хочу, чтобы фряжские ублюдки взяли её и… просто не позволь им… Если у тебя осталась хоть капля сочувствия к нам, то ты сделаешь всё как должно. При таком раскладе не дожидайся реакции князя и беги из города. Сымитируй смерть, а сам уйди в тень. Спрячься у той же Морриган. Или у Асканиев… Думаю, ты понимаешь.       Рыцарь ничего не ответил.       — Я так устал от всего этого, Герман, — очень тихо произнёс Валигор.       — Я тоже.       — Хотел бы знать, что за паскуда могла превратить ещё не родившегося ребёнка в одного из нас.       — Вариантов не так много. Или исключительно сильный ведьмин, или кто-то из богов. Вампирами не становятся просто так. Могу предположить, что некто наложил проклятье в качестве наказания. Бела сбежал от монголов в битве на Слане. Фанатичные засранцы, вроде Михаэля, могли посчитать такое святотатством по отношению к Отцу.       — Что ж, вполне возможно, сука. Некоторые из наших тоже кивали на новых богов, хотя и не были особо уверены. Герман? Откуда они все взялись? Все эти ангелы, архангелы?       — Не знаю, Валигор. Морриган говорила, что ангелы, равно как и джинны, практически ничем не отличаются от старых богов. Но вот откуда они черпают силу и кто этот их «Всевышний» — не ведомо никому. А те, кто пытался узнать, заканчивали прескверно.       — А что на этот счёт говорит старый кошак Вальдемар?       — За языком следи! Вышеградский лев такие темы не поднимает. Его мало заботят проблемы большого мира. Он лишь хочет защитить как можно больше бестий от людей и наоборот. Если же мы продолжим взаимно истреблять друг друга, то никогда не выберемся из водоворота ненависти и мести.       Валигор поднялся, подошёл к скамье, на которой Герман уложил кольчужный доспех с сюрко и меч с оголовьем, изображающего безгривого льва.       — А ведь Болеслав прав. Зачем вы всё это носите? — спросил он, не глядя на элурантропа. — Когтей и клыков недостаточно?       — Для престижа. Гербовый рыцарь вызывает больше доверия, нежели вахлак в рванье.       — Тоже Вальдемар придумал? — Валигор обернулся, глаза волколака вновь сверкнули. — Ладно, не важно. Не моя стая, не мои законы.       — Я бы на твоём месте закончил все дела. До луны ещё далеко, успеешь. Хотел бы дать тебе больше времени, но не могу. Вчера вечером князь намекал, что францисканцы не намерены терпеть меня дольше необходимого.       Валигор хмыкнул и направился к двери. Герман подумал, что он уйдет, не проронив ни слова, без очередных саркастичных замечаний. Волколак потянулся было к дверной ручке, но остановился и посмотрел на рыцаря.       — Всё же я не понимаю и уже не пойму никогда, — сказал он. — Тебе ведь действительно всё равно на Иоланту, меня и весь этот вонючий городишко. Ваш львиный Орден печётся лишь о собственных шкурах, пытаясь выслужиться перед Римом и Константинополем. Для того и вызвались стоять на страже людей и общин бестий, а не какого-то «баланса». Потому скажи мне, Герман, если сможешь. Ты загубил столько жизней. Но уверен, что спас при этом себя? Уверен, что, убивая десятки, спасаешь сотни?       Герман ничего не ответил. Лишь молча глядел в окно.       — Я так и думал, — сказал Валигор. — Надеюсь, когда-нибудь ты встретишь тех, ради кого будешь готов отдать жизнь. А может… ты уже их встретил?       Герман повернулся, очень долго смотрел на волколака. Сохраняя невозмутимость на лице, элурантроп ничего не стал отвечать, но Валигор всё видел и осознал.       Без каких-либо слов.