Отступники / High Fidelity

      7 сентября 1998 года       Хайфилд Парк, Уилтшир, Англия       Неровные линии на пергаменте складываются в несколько строк и становятся неразборчивыми к концу, где, по всей видимости, у Блейза заканчиваются чернила. Драко сминает бумагу в кулак и бросает письмо в полыхающее пламя камина.       — Они в порядке, — сообщает он и тянется за бокалом на полке.       Из-за спины раздается судорожный вздох облегчения:       — Слава Мерлину, — радуется Панси. — Почему так долго? Я уже места себе не находила.       — Осторожность требует времени, — пожимает плечами Драко и, проследив, что письмо дотла выжжено, делает несколько шагов в ее сторону. — Ты ведь должна понимать.       Панси подтягивает к себе ноги, освобождая для него место рядом с собой.       — Да, но Трейси все еще не отвечает, и когда еще и они не выходили так долго на связь…       Ее голос затихает в неопределенности, до боли понятной им обоим.       — Знаю, — устало вздыхает Малфой, откидывая голову на широкую спинку дивана. — Думаешь, сможешь проверить документы на этой неделе?       — Да, — уверенно кивает она, проталкивая холодные ступни под его бедра. — Отец уезжает в четверг вечером, значит, смогу прошерстить его кабинет в пятницу.       — А ключи? — уточняет Драко и наводит на нее согревающие чары.       — Он сделал на днях дубликат, когда я спрятала их ненадолго.       — Уверена, что не менял замки?       — Я сверила их заклинанием, которое дал Тео, — Панси тянется к тумбе за чашкой и дует на содержимое. — Должно сработать.       — Хорошо, — не сдерживая волнения в голосе, произносит он. — Хорошо.       — Мы найдем ее, — она опускает ладонь на его руку, придавая тону уверенности.       Драко не знает, кого Панси пытается убедить: его или их обоих. Ее глаза — акварельно-чистые, с темной каймой и двумя крапинками на радужке — рассказывают другую историю.       — Конечно, — с притворным спокойствием соглашается он, мягко сжимая ее ладонь в ответ.       Они молчат какое-то время, позволяя друг другу раствориться в согревающей тишине. Это то, что они всегда делали. Драко помнит их такими, сидящими у камина, всю свою жизнь: в Малфой-мэноре, в Хогвартсе, в Торнхилле и, разумеется, здесь, в Хайфилд Парке. Из всех убежищ, что у них были, это, принадлежащее Тео, — самое дорогое и ценное.       — Так… какая она? — неожиданно интересуется Панси, мельком скользя по нему заинтригованным взглядом.       — Пэнс…       — Что? — тут же оживляется Паркинсон, сбрасывая маску невозмутимости. — Тео просто не может заткнуться о ней! Честное слово, меня уже просто тошнит. Она, что, ужасно красивая?       Ее детская ревность вызывает у него усмешку, но когда Панси разводит ладонями, ожидая ответа, Драко неосознанно хмурится, пытаясь найтись с ответом.       — Она… нормальная, — сухо выдает он, не понимая, почему вообще должен об этом задумываться.       — Нормальная в смысле «в порядке» или…       — Нормальная в смысле «мне все равно», — не сдерживается Малфой, тут же удивляясь своему раздражению.       Панси, кажется, не обращает на его неприязнь никакого внимания:       — Мне больше нравилась его шлюшья эра, — жалуется она. — Да, конечно, он рассказывал о своих подвигах без остановки, гребанный Казанова, но, по крайней мере, у него постоянно менялась пластинка! Теперь же он говорит только об этой девчонке, и я говорю тебе, Драко, это тревожный звоночек…       — Что за тревожный звоночек? — спрашивает вошедший в гостиную Тео, оглядывая их с волнением, скрытым за лукавой ухмылкой.       — Дафна, Блейз и Астория в порядке, — успокаивает его Панси, заметив тревогу в его тоне. — Драко только что получил письмо.       — Слава Мерлину! — восклицает он, вскидывая руки к верху. И, с уже искренней радостью добавляет: — Или Уизлетте…       Глаза Панси округляются; брови взмывают вверх, прячась за челкой. Драко стреляет в Теодора убийственным взглядом, но тот лишь строит притворную гримасу, беззвучно выводя губами что-то, похожее на «УПС».       — Ты хочешь сказать, — она подскакивает с дивана, ошалело оглядывая их обоих, — что ваша ГОСТЬЯ — это Джинни, мать ее, Уизли?!       — Панси, тебе нельзя никому об этом рассказывать, — строго диктует Малфой, подаваясь вперед.       — Вообще-то, в этом есть смысл. С тех пор как ты, — она игнорирует Драко, тыкая в Тео пальцем, — сох по ней еще с прошлого года!       — Я не сох по ней, — хмурясь, отрицает Нотт.       — Панси, я серьезно, — снова вклинивается Малфой.       — Ты говорил, что она красивая!       — Разве не Блейз это сказал? — задумчиво любопытствует Тео.       — А разве ты не согласился? — упираясь ладонями в бедра, продолжает настаивать Панси.       — Бля… — ударяя ладонью по лбу сдается Драко и опускается обратно на свое место.       — Ну, да, наверное, она красивая, — немного подумав, заключает Тео. — И талантливая до одури, даже завидно. А что?       — Может, мне тоже завидно, — пародирует она, падая на диван рядом с Драко, и складывает руки под грудью.       — Ох, да ладно тебе, Ангел, — широко улыбается он, присаживаясь в кресло. — Ты же знаешь, что всегда была моей фавориткой.       — Слышал это раньше, — подыгрывает им Малфой, оставив всякие попытки быть серьезным с этой парочкой. — Предатель.       — Не беспокойся, родной, — Нотт театрально хватается за сердце. — Моей любви хватит на вас обоих.       — Салазар, какие же вы идиоты.       — Поэтому ты и любишь нас, — пропевает Тео, наклоняясь в ее сторону.       Она довольно закатывает глаза, но в следующее мгновение ее лицо снова мрачнеет.       — Я скучаю по Дафне, — неожиданно говорит она. — И Трейси. И Блейзу.       Драко пересекается взглядом с Ноттом: всякий раз, когда дело заходит о Панси, они делят с ним обжигающее чувство — вину.       — Знаю, — тихо соглашается Тео; его темные кудри падают на лоб, когда он расстроенно опускает голову. — Мы тоже.       — Нет, правда, — ее усмешка болезненна. — Что с нами нахуй не так? Почему мы все еще здесь? Мы ведь… Мы могли бы быть с ними.       — Мы, — говорит Драко, имея в виду их с Тео, — нет.       — Но ты все еще можешь, — продолжает за него Нотт.       — Не неси бред, — жестко пресекает его мысль она, но ее голос дрожит, когда она продолжает: — Я знаю, что мы не можем. Я просто… Мне так это осточертело, — отчаянно признается она. — Почему мы втроем не могли бы сбежать? Почему не могли бы что-то придумать?       — Он ведь все равно придет за нами, — мягко напоминает Тео.       — И, в отличие от Поттера, у нас не хватит удачи пережить это, — поддерживает его Драко.       Панси смотрит на них какое-то время, прежде чем обреченно произнести:       — Может, мы просто никогда не пытались.       Это предположение ломает что-то в каждом из них. Вскрывает боль, о которой они привыкли молчать. Взгляд Нотта меняется в очевидной злости:       — Ты могла бы быть сейчас с ними.       — Я не собираюсь снова это с тобой обсуждать, — цокает Паркинсон.       — Зато я собираюсь!       — Хуево для тебя, — шипит она. — Потому что эта тема закрыта.       На мгновение Драко кажется, что Нотт скажет что-то еще: попробует вразумить Панси, попробует высказать ей все, что на самом деле думает о ее решении. Но Теодор лишь крепче сжимает челюсти и поднимается на ноги.       — Мне нужно выпить, — отрезает он, скрываясь в темноте за высоким дверным проемом.       Они знают, что это лишь отговорка.       Драко оглядывается на Панси: она тянется к байкерской куртке, что Тео оставил на спинке своего кресла, достает из кармана сигаретную пачку и закуривает.       — Ты действительно не жалеешь? — решается спросить он.       Она облизывает губы и, улыбнувшись вишневому привкусу фильтра, коротко отвечает:       — Нет.       Он всегда знал ответ.       Наверное, еще до того, как такие вопросы стали частью их жизни. До того, как Панси сама смогла бы понять. Драко всегда знал, что она сделает все, чтобы быть рядом с Тео.       Теперь ему нужно лишь научиться жить с этим выбором.       — Черт, — подскакивает она, быстро затушив сигарету. — Отец вернулся раньше с работы. Мне нужно идти.       Малфой встает следом за ней, но Панси тут же его останавливает:       — Не надо, не провожай, — она подхватывает сумку и находит в ней флакон с парфюмом. Опрыскивает себя несколько раз и закидывает леденец в рот. — Хочу поговорить с Тео перед уходом.       Драко притягивает ее к себе и, прежде чем выпустить подругу из крепких объятий, привычно целует в висок. Она мягко проводит ладонью по его щеке и покидает комнату.       Когда в гостиную возвращается Нотт, его лицо снова открыто и не сдерживает эмоций. Кудри немного взлохмачены — Панси всегда запускает в них свои длинные пальцы, когда прощается, — а на щеках проглядывается румянец.       — Прости, что взболтнул про Уизли, — говорит он, закидывая охлаждающие камни в бокалы. — Я не подумал.       — Она бы все равно узнала о ней, — пожимает плечами Драко. — Рано или поздно.       — Значит, холодная война наконец-то закончена? — усмехается Тео.       — Не думаю, что это что-то меняет.       Они молчат еще какое-то, когда Тео обращается к нему с непривычной серьезностью:       — Она могла бы стать нашей дорогой к выходу из всего этого, — почти шепотом говорит он.       Драко изучает янтарные отблески в содержимом бокала. Подносит его к губам, и, прежде чем выпить залпом, с сомнением отвечает:       — Или нашей дорогой в ад.       14 сентября 1998 года       Торнхилл, Суррей, Англия       Джинни порой забывает, что был мир и до. До крестражей, до побега из Хогвартса, до присяги на верность Тому. Что еще год назад она бегала с Луной и Невиллом от Кэрроу по знакомым коридорам Хогвартса, а не шагала с безликой маской на серьезном лице по академии смерти. Что куталась в теплых объятьях родных, а не в холодных простынях Малфой-мэнора. Это удивительно, насколько странно работает память. И как быстро люди адаптируются к новым обстоятельствам.       Тихие перешептывания отвлекают ее от потока мыслей, но Джинни продолжает уверенно рассекать коридоры Торнхилла. Ловит уже привычные взгляды новых рекрутов — взволнованные и восхищенные. Она точно знает: они боятся ее. Боятся, но вместе с тем — жаждут узнать о ней как можно больше.       Кто она? Что она делает здесь? Откуда вокруг нее столько тайн?       Черт, в такие моменты Джинни радуется, что единственные, кого допускают с ней на занятия — это Малфой, Нотт и Мальсибер. По крайней мере, они не так очевидны в своем желании собрать осколки ее судьбы в гребанный пазл.       Но она все еще настораживается, когда замечает их — Тео и Малфоя — прячущихся в мрачной нише в конце коридора.       С тех пор, как она помогла Астории Гринграсс сбежать, прошло пару недель. Теперь Драко не избегает ее в коридорах и не выходит с брезгливым лицом из столовой, когда они пересекаются ненароком за завтраком. И хотя их общение ограничивается натянутыми приветствиями и короткими переговорами на занятиях, Джинни знает: Малфой хорошо усвоил урок.       Между ними есть очевидная линия. Разница в преимуществе, которую Драко теперь признает. Он не может знать, что за козырь спрятан в ее рукаве, но чувствует: этой карты достаточно, чтобы Уизли — предательница крови, малолетка и перебежчица — могла позволить себе играть против Лорда, не опасаясь за свою жизнь.       Сам он не может себе такого позволить.       Это сильно меняет динамику их отношений. Джинни видит, сколько усилий прячется в его учтивом молчании. Замечает, как во время групповых тренировок он порой идет ей навстречу или проявляет инициативу, работая с ней сообща. В этих действиях нет ни дружелюбия, ни подачек — только маленький, неразборчивый акт благодарности, который дается Малфою достаточно тяжело.       Вероятно, он рассказал обо всем Теодору, потому что тот снова улыбается ей без опаски в глазах. Джинни не беспокоится — она и до этого понимала, что Нотт не является самым преданным фанатом Волдеморта, а ей действительно не хватало дружественного лица в этой проклятой битве за место под солнцем на стороне Тьмы.       — Ты уверена, что проверила все документы? — переспрашивает Драко, склоняясь над невысокой женской фигурой.       Черные короткие волосы, надменная стойка. Джинни легко узнает ее даже из-за угла: он говорит с Панси Паркинсон, прячась от пристальных взглядов других рекрутов.       — Да, — расстроенно сообщает она. — Трейси нет ни в одном списке. Ее нет и не было в Торнхилле.       Нотт тяжело вздыхает и проводит большим пальцем по подбородку; прядь кудрявых волос небрежно спадает на его лоб.       — Твою мать, — шипит он, откидывая голову к стенке. — Им не простят этого.       Малфой не реагирует. Он продолжает молча стоять, задумчиво хмуря брови. Кажется, отсутствие всякой информации о Трейси — Джинни помнит, они встречались какое-то время в школе — его действительно беспокоит.       Дэвисы — зажиточная семья среднего класса, достаточно уважаемая в обществе. Может, они никогда не были так богаты, как Малфои, Паркинсоны, Забини или Гринграссы, но они отличались усердной работой в Министерстве до смены правительства. А значит, были достаточно заметными, чтобы привлечь внимание Темного Лорда.       Уизли почти ничего не знает о Трейси, но точно помнит ее старших братьев — Честера и Роджера. Первый был однокурсником Билла и даже как-то гостил в Норе, когда Джинни была еще совсем маленькой. Второго она застала в Хогвартсе — он был старше на пару лет и неоднократно играл против нее на поле.       Умные и одаренные волшебники. Каждый в свое время занимал пост старосты факультета Райвенкло, каждый так или иначе отличился в учебе. Но они никогда не демонстрировали явной позиции, поэтому Джинни крайне удивляется, что они делают это сейчас.       Программа в Торнхилле считается обязательной для всех сподвижников Темного Лорда. Если Трейси действительно по какой-то причине отсутствует на занятиях, это может значить только одно: ее семья выбрала сторону.       И это не сторона Волдеморта.       Джинни осторожно делает несколько шагов назад и с усердием стучит каблуками по полу, когда снова двигается в сторону слизеринцев. Паркинсон, стоящая к ней спиной, испуганно озирается и чуть не врезается плечом в Нотта.       — Привет, — тут же тянет улыбку Тео, кивая в сторону Уизли.       Может, он теперь и не смотрит на нее с опаской, но совершенно точно не доверяет ей больше необходимого. Новость об отсутствии Дэвис — секрет, которым он явно не хочет делиться.       — Уизли, — Драко здоровается с ней коротким кивком, упрямо продолжая звать ее по фамилии.       Это и правда ее раздражает, что он почти всегда отказывается звать ее, как полагается другим Пожирателям — она прощает подобное только Тео, — но ей вовсе не хочется лишний раз спорить.       — Малфой, — кивает Джинни в ответ.       Нотт неуверенным жестом указывает в сторону Панси:       — А это…       — Серьезно? Мне что, блять, действительно нужно делать вид, что мы не знакомы? — кривит губы Паркинсон, поворачиваясь к гриффиндорке. — Милая смена имиджа, Уизли. Не знала, что краска для волос так легко смывает грязное прошлое.       Наверное, в прошлой жизни Джинни бы обязательно разозлилась. Но сейчас подобная реакция Панси вызывает в ней только смешок: Тео и правда ведет себя глупо, когда пытается представить ей ведьму, что еще три года назад наставляла на нее свою палочку.       — Я тоже по тебе скучала, Паркинсон, — продолжает ухмыляться она, складывая руки под грудью. — Что, решила присоединиться к нашей программе?       Лицо слизеринки заливается легким румянцем.       — Панси учится в программе медицинских сестер, — отвечает за нее Нотт.       Джинни впервые слышит о том, что Торнхилл готовит врачей, и недоуменно хмурит брови.       — Женской, — недовольно поясняет Паркинсон, очевидно, раздраженная его попытками сгладить углы. — Женской программе.       — С каких пор программы делятся на мужские и женские? — все еще не понимает Уизли. — Кому вообще могла прийти подобная чушь в голову?       — О я точно знаю, кому, — со злобой шипит Панси. — У моего отца крайне узнаваемый почерк, когда речь заходит о том, как еще испортить мне жизнь, — с неожиданной откровенностью добавляет она.       Наверное, она легко разбрасывается подобными комментариями об отце — в противном случае, не стала бы говорить такое при Уизли. Джинни делает себе мысленную пометку о том, что Тобиас Паркинсон, по всей видимости, имеет достаточно влияния, чтобы внедрять свои странные идеи в формирование программы Торнхилла.       Должно быть, она позволяет изумлению отразиться на своем лице, потому что Панси с колкостью заявляет:       — Что такое, Уизлетта? Удивлена своим неожиданным привилегиям в рядах Пожирателей?       — Забавно, что ты считаешь подготовку к войне привилегией, — лишь усмехается Джинни и, скользнув взглядом по Малфою, двигается дальше по коридору.       Возможно, ей только кажется, но она видит проблеск интереса в его серых глазах.       29 сентября 1998 года       Малфой-мэнор, Уилтшир, Англия       Густое облако дыма просачивается кружевом белых линий сквозь холодный сентябрьский воздух. Джинни делает очередную затяжку, безразлично оглядывая яркое марево красок открывающейся панорамы.       Оно кажется таким неуместным в этом сером поместье. Желтые, бурые, красные — пятна опавшей листвы застилают роскошный двор мэнора, вдыхая в него отклики жизни.       Старой жизни.       В которой менялись сезоны. В которой дни не смешивались в одну беспросветную темную полосу.       Джинни кажется, что она застряла.       Звонкий смех срывается с ее потрескавшихся губ, когда она понимает: ей не кажется. Она заперта.       Глухой щелчок доносится со стороны двери, но Джинни не поднимает голову. Ей не нужно оглядываться, чтобы понять, кто нарушил ее (не)покой.       — Ты зачастила сюда в последнее время, — замечает Малфой, опираясь плечом на дверной проем.       Что-то меняется с его появлением. Каждый гребанный раз. Воздух искрится от странного напряжения, и Джинни чувствует себя так, словно стоит у доски, не успев выучить нужный параграф.       — Пришел побеспокоиться о моем здоровье?       Драко лениво достает сигарету и зажимает ее меж бледных губ. Подносит к концу зажженную палочку и слегка хмурится, когда ветер распаляет перед его лицом густой дым.       — Тебе не кажется это забавным? — игнорируя ее вопрос, произносит он. Уголок его губ слегка поднимается, и он продолжает: — То, как быстро ты вжилась в новую роль? Еще год назад я ловил тебя на квиддичном поле, а теперь — с сигаретой у себя на балконе.       Джинни скользит по нему внимательным взглядом, не в силах разгадать чертов пазл.       Неужели и правда прошел целый год?       — Не знала, что это твой персональный балкон, — она делает очередную затяжку и зачем-то врет: — В следующий раз поищу другой.       Тишина между ними настаивается, искря в намагниченном воздухе. Они молчат какое-то время, прежде чем Малфой тушит свою сигарету.       — Пойдем, — хриплым голосом зовет он.       Джинни оглядывается, выпуская дым сквозь ухмылку:       — Что, хочешь устроить мне тур?       — Не то чтобы он тебе нужен, — многозначительно замечает он, пряча руки в карманы.       — Я ведь почетная гостья, забыл?       — И все же рыскаешь по поместью, словно уличный вор. Привычки — вторая натура.       — Я прогуливаюсь, — с нажимом шипит она.       — Ты выискиваешь, — поправляет ее Драко. — Безуспешно, я полагаю.       Джинни щурит глаза и вскидывает подбородок. Медленно тушит сигарету и демонстративно швыряет ее в идиотски-яркий газон.       — Что тебе от меня нужно? — с вызовом спрашивает она, поднимаясь на ноги.       Малфой издает тихий смешок, опуская голову. Непривычно расслабленно и непринужденно.       — Вообще-то, это нужно тебе, — говорит он, откидывая светлые пряди со лба. — И я не стану предлагать дважды.       Язвительность так и норовит сорваться с ее губ, но Джинни лишь цокает, не в силах бороться с нарастающим любопытством. Малфой прав. Она действительно не нашла ничего полезного за те несколько месяцев, что провела в этом блядском поместье. Никаких записей — никаких зацепок о том, где могут держать Луну или других заключенных. Никаких данных о спецоперациях или планов следующих рейдов. Только сотни защитных заклинаний — и способы, как справляться с их множественными последствиями.       Джинни делает шаг вперед, глядя Малфою прямо в лицо. Точеное и холодное. Что бы он не скрывал за этой выхолощенной маской, она не станет давать слабину. Не станет бросаться на его первое предложение, словно изголодавшийся зверь. Нет. Он не должен знать, насколько ценны карты в его рукаве.       — Я смотрю, ты своей роли не изменяешь, — медленно говорит она, растягивая губы в легкой ухмылке. — Все так же приходишь ко мне со своими благими намерениями, будто мне есть до них хоть какое-то дело.       — Мы напарники, — пожимает плечом он. — Нравится тебе или нет, но скоро тебе придется сделать это своим делом.       Джинни натянуто улыбается. Делает еще один шаг в сторону Малфоя, становясь вплотную между ним и дверным проемом. И на секунду — всего на мгновение — его взгляд меняется. Зрачки расширяются, превращая серебро глаз в тонкую светлую нить.       Он удивлен. Смущен, даже.       Этой неожиданной близостью. Этим наглым вторжением в его зону комфорта.       Джинни нравится это, но она не позволяет себе задержаться — делает следующий шаг, переступая порог, словно в этом движении не было ничего напряженного. Оборачивается через плечо и невинно бросает:       — Ты идешь?

***

      Звонкий стук каблуков эхом разносится по мрачному коридору. Малфой не спешит, но Джинни все еще приходится прилагать усилия, чтобы за ним поспевать. Наверное, дело в росте — пока Драко спокойно отбивает каменный пол подземелья широким шагом, ей приходится быстро перебирать ногами, чтобы не отставать.       Это раздражает. Ведь ему явно слышна разница в стуке их каблуков.       — Ты собираешься рассказать, куда мы идем?       — Скоро узнаешь, — лишь отвечает он, даже не удосуживаясь оглянуться.       Джинни недовольно закатывает глаза, громко цокая языком.       — Терпение — явно не твой конек, а, Уизли? — усмехается он, бросая на нее беглый взгляд на повороте.       — Джиневра, — поправляет его она.       — Точно, — кивает Драко с фальшивой улыбкой. — Новое имя для новой роли.       — Я не разделяю твою страсть к обращению по фамилиям.       — Видимо, эта страсть появляется только в моем присутствии, раз ты все еще зовешь меня «Малфой».       Она возмущенно раскрывает рот, чтобы ответить какой-то язвительностью, когда он неожиданно останавливается, протягивая ей ладонь. Джинни чувствует, как жар подкатывает к щекам.       И вспоминает.       Высокие стеллажи, растворяющие пространство тьмы под россыпью ярких звезд. Камин, на котором стоит маленькая резная шкатулка из черного камня. И острое, неотвратимое желание ее коснуться.       — Руку, — нетерпеливо объясняет Малфой.       Джинни нервно сглатывает ком в горле и касается ладонью прохладной кожи. Не задумываясь ведет большой палец вверх и располагает его на пульсе.       Драко настороженно хмурится, заметив привычность этого жеста. Это так странно — смотреть ему прямо в глаза и знать, что стоит за этим фасадом. Знать, как выглядит его подсознание.       На секунду ей кажется, что еще чуть-чуть — и он раскусит их со Снейпом уловку. Но уже в следующее мгновение ее рука, крепко сжатая ладонью Малфоя, наполняется покалывающим холодком.       Его магия.       Совсем немного — чтобы переступить границу защитных чар, — но Джинни успевает ее почувствовать.       Студеная — при первом контакте. Горячая — изнутри.       Малфой резко обрывает прикосновение и вытягивает длинные пальцы, тут же сжимая их в крепкий кулак. Возможно, Джинни лишь показалось, но его пульс участился, когда магия неожиданно накалилась.       — Если ты хочешь пройти дальше, тебе придется придерживаться определенной легенды, — сурово заявляет он, пряча хрипоту в голосе. — Ты не живешь здесь. Тебя здесь удерживают. Мы враги, а не напарники. Я испытываю к тебе только жалость, ты ко мне — только ненависть. В общем, тебе не придется уходить далеко от правды.       Джинни замирает, не в силах разомкнуть подрагивающих губ. Слова Малфоя расплываются и путаются в ее сознании, складываясь в единственную отчетливую мысль: заложники.       Он привел ее увидеть заложников.       — Что ж, думаю ты легко справишься с этой ролью, — сухо констатирует он, бросая ей бумажный пакет. — Переоденься.       Она вытягивает руки почти машинально. Медленно вытаскивает потертые джинсы и кофту — очень похожие на те, что еще недавно носила в Хогвартсе. Одежда изрядно помята и покрыта следами пыли. Уизли смотрит на нее, не отрываясь.       Это то, как она должна была выглядеть.       Это то, кем она должна была стать.       Джинни откладывает одежду в сторону и расстегивает молнию тренировочного костюма. Почти как все вещи в ее гардеробе — он универсального черного цвета. Она снимает его с себя подобно тому, как еретик снимает старую рубаху перед обрядом крещения.       Слышит демонстративный кашель, поднимает голову. И только тогда вспоминает, что перед ней все еще стоит Малфой. Уже — спиной.       Она не испытывает никакой неловкости. Ей плевать, если ее откровенное поведение доставляет ему дискомфорт. Все, о чем она думает — это пленники, с которыми ей предстоит встретиться. Пленники, которые все это время были у нее прямо под носом. Пока она спала в роскошной кровати, бродила по величественным коридорам в дорогой одежде и ужинала так, словно она в лучших ресторанах Лондона, ее друзья и соратники гнили в этом чертовом подземелье.       И она не смогла им помочь.       Джинни до боли кусает губы, застегивая молнию джинс. На секунду прикрывает глаза и произносит:       — Я готова.       Малфой выжидает еще пару секунд, прежде чем обернуться. Соблюдая свои блядские манеры — даже сейчас. Его взгляд быстро скользит по ее новому образу, после чего он кивает и подходит к двери.       Громкий щелчок замка, железный скрип старых петель.       Перед Джинни открывается вид на крутую, темную лестницу. Она делает шаг вперед, когда холодная рука с силой сжимается над ее локтем. Малфой смотрит на нее сверху вниз и ледяным тоном предупреждает:       — Без глупостей.       Ее хватает только на быстрый кивок.

***

      Джинни шагает вниз по ступеням, придерживаясь руками за стену. Ей приходится наощупь двигаться по неосвещенной лестнице — палочка осталась наверху вместе со старой/новой одеждой.       В воздухе до ужаса пахнет сыростью, а шершавые плиты оставляют влажные следы на ладонях. Наверное, стоило спросить хоть что-то у Малфоя: кого в этой камере держат, сколько там человек. Но Джинни была настолько ошеломлена его действиями, что напрочь забыла об этом. Единственное, о чем она могла думать — это что впервые за долгие месяцы в Малфой-мэноре она сможет принести настоящую пользу Сопротивлению.       Глаза начинают адаптироваться к темноте, но Джинни все еще не может различить фигуры людей, когда доходит до конца лестницы. Только смутные очертания камеры с относительно низкими потолками. На мгновение ее пугает безумная мысль: что, если Малфой специально привел ее в это чертово подземелье? Что, если он действительно запер ее?       — Джинни? — неуверенно тянет высокий голос. — Это ты?       Мурашки стремительно шпарят кожу. Сердце колотится с бешеной скоростью.       Она знает его.       Это…       — ЛУНА!       Джинни бросается вперед, налетая на подругу с объятиями. Не видит, но знает — нет, чувствует, — что это она. По мягкому звуку голоса. По вьющимся волосам, что гладит дрожащими пальцами.       — Ты жива! — всхлипывает она. — Ты жива!       Холодные руки Луны опускаются ей на плечи. Мягко проходятся до локтей и обратно.       Так трепетно. И так нужно.       — Тише, тише, — с улыбкой в голосе шепчет Лавгуд. — Ты меня задушишь.       — Годрик, прости! — Джинни тут же ослабляет хватку и отстраняется. Берет лицо подруги в ладони и касается лбом ее лба. — Поверить не могу… Ты… Черт возьми, Луна, я думала, что больше никогда не увижу тебя!       — Я тоже сначала не поверила, когда Драко сказал, что приведет тебя, — усмехается Лавгуд. — Но я вспомнила, что обещала себе никогда не терять надежду… И вот ты здесь.       Они дышат почти в унисон, не отнимая рук друг от друга.       — С тобой все хорошо? Ты… Ты не ранена?       — Нет, нет, — спешит заверить Луна. — Я в порядке… с учетом сложившихся обстоятельств. Подожди, давай я включу свет.       Джинни чувствует, как их объятия размыкаются, и в ее груди начинает биться острое чувство тревоги. Словно ей нельзя отпускать подругу. Не во второй раз.       В темноте слышатся шаги и шуршание, и уже в следующее мгновение комната озаряется светом. Он слепит глаза в первые пару секунд, но вскоре мягко окутывает очертания подземелья.       Книжная полка, тумба и спальное место. Небольшая кабинка — видимо, туалет.       — Иди, садись, — мягко зовет Лавгуд, маня рукой к железной кровати.       Джинни неуверенно перебирает ватные ноги и опускается на жесткий матрац.       — Твои волосы, — рассеянно замечает она, разглядывая подругу. — Они стали короче.       — Да, — Луна смущенно улыбается, проводя пальцами по белокурым локонам, что теперь доходят лишь до ключиц. — Нарциссе пришлось сделать мне импровизированную стрижку, после того как Трэверс отстриг мне целый ворох волос.       Уизли недоуменно смотрит на спокойное выражение лица Лавгуд, пытаясь осмыслить услышанное.       — Он доставил их папе, чтобы тот знал, что я нахожусь в заложниках, — спешит объяснить Луна.       — Нет, я имею в виду… — озадаченно произносит Джинни. — Нарцисса?       — Ох, точно, ты не застала ее живой, — уголки ее губ тянутся вниз. — Это место стало намного мрачнее, с тех пор, как ее не стало. Да и Драко… Боюсь, ты попала сюда в неудачное время.       Будто для плена бывали удачные времена.       Джинни делает глубокий вдох. Берет пару секунд на то, чтобы собраться с мыслями и начинает с начала.       — Похоже, ты нашла подход к Малфоям за это время, — неуверенно говорит она. — Как… как у вас тут все устроено?       Луна поудобнее устраивается на своей койке и приступает к рассказу:       — Когда меня доставили в мэнор, Нарцисса уже была тяжело больна. Это помогло Люциусу убедить Сама-знаешь-кого в том, что поместье — не лучшее место для базирования штаба. Не считая парочки Пожирателей, что доставили меня сюда и провели, так сказать, брифинг… Никто больше не появлялся здесь, кроме Лестрейнджей и, совсем изредка, Темного Лорда. Было решено дать Нарциссе дожить свои дни в кругу семьи, в мрачном подобие покоя, — размеренно объясняет она, накручивая на указательный палец нитку, вытянутую из одеяла. — Несмотря на свое состояние, она продолжала оставаться настоящей хозяйкой поместья. Раздавала указания эльфам, хлопотала о незаконченных делах и даже устроила нам формальное знакомство в своей чайной комнате. Ты не была там? Она очень красивая… И совсем не кишит нарглами…       Лицо Луны озаряется мечтательным выражением — таким, словно она вновь оказалась в стенах чайной комнаты.       — И как прошло ваше… знакомство? — уточняет Джинни, пытаясь вернуть подругу к более насущным темам для разговора.       — О, замечательно, — улыбается Лавгуд. — Знаешь, я всегда думала, что она должна быть достаточно неприятной в общении — ну, высокомерной и злой. Но есть в ее энергетике что-то такое… Ну, то есть было… Что-то приятное. Теплое, даже. Она накормила меня и напоила какао. Попросила эльфов дать мне все необходимое и проводить в ванную. Позже, перед сном, она расчесала мне волосы. Сказала, что пока я нахожусь в ее доме, я в безопасности. И хотя я не поверила ей тогда, она была предана своему слову. Ее семья по сей день чтит это обещание.       Джинни закусывает губу, пытаясь представить Нарциссу Малфой в такой бытовой обстановке. Все, что она о ней знает — это обрывки статей и мимолетные стычки в Косом переулке.       — Мне приходилось спускаться сюда, когда прибывали Лестрейнджи — из того, что я поняла, Люциус не особо-то им доверяет. Но в остальное время я жила как обычная гостья и спокойно перемещалась по отведенной мне части поместья. У меня даже была своя комната, представляешь? Иногда Драко забирал меня провести время с Нарциссой — мы вместе читали или сидели в зимнем саду. Она часто просила меня рассказывать ей истории, так что я говорила: про маму, про семейные путешествия и даже немного про школу. Первые дни после ее смерти были одними из самых мрачных за все время в плену.       Джинни тяжело сглатывает. Она не планировала относиться к Нарциссе с теплыми чувствами. И тем более — проникаться жалостью к Малфою. Но не может упустить шанса разведать нужную ей информацию, поэтому спрашивает:       — Что насчет Драко?       Блики света блестят в зрачках Луны, когда она поднимает глаза.       — Он тяжело принял удар, — мрачно заявляет подруга, хмуря светлые брови. — Как и любой на его месте, наверное, но… Он переживал это очень по-своему.       — Что ты имеешь в виду?       — Он замкнулся. Люциус почти сразу покинул поместье, и Драко остался один. Он избегал любой компании. Паркинсон, Нотт, Забини. Даже сестры Гринграсс — они все пытались до него достучаться. Приходили в поместье, кричали на Покса, чтобы тот пропустил их за порог вестибюля. Но Малфоя просто… замкнуло. Он отказался возвращаться в Хогвартс и проводил все свободное время в тренировочном центре. Засиживался до поздней ночи в библиотеке. Он почти не общался со мной несколько месяцев!.. Пока не в заложники не попала ты.       — Ох, — удивленно округляет рот Джинни.       — Да, — подтверждает Луна. — Ох.       — Мое появление в мэноре настолько вывело его из себя, что он решил обратиться к тебе за поддержкой?       — Даже не представляешь, — усмехается Лавгуд. — Расскажи о себе! Как ты здесь очутилась? Малфой толком ничего не говорил по этому поводу…       Уизли растерянно оглядывается по сторонам и пытается сообразить легенду.       — Что он успел рассказать? — избегает прямого ответа она.       — Что тебя доставили по личному расположению Лорда Безносого, — задумчиво перечисляет Луна. — Что Драко приставили к тебе как охранника… Что во всем этом участвовал Снейп…       — Собственно, так все и было. Им нужен был рычаг давления на Гарри, и они решили использовать меня для этой роли, — размыто отвечает Джинни, тут же меняя тему: — Боюсь, у нас не так много времени. Расскажи, ты не видела в мэноре других пленников? Может быть, слышала что-то о членах Сопротивления?       — Нет, — расстроенно пожимает плечами Луна. — Ничего. Ты?       Джинни не в силах врать, поэтому лишь отрицательно качает головой.       — Что насчет Хогвартса? — жадно интересуется Лавгуд. — Как там Невилл и Симус? Весь наш Отряд?       — У них все хорошо. То есть, было, когда я в последний раз видела их. Они проводили тренировки и различные акции. Набирали все больше бойцов. И безумно скучали по тебе, разумеется, — с улыбкой добавляет она.       — А мой отец? Ты не виделась с ним после того, что произошло?       — Мы пытались, но… Вся семья ушла в подполье вскоре после Нового года. В последний раз я видела его в день твоего похищения.       Луна тяжело кивает, принимаясь теребить заусенцы на пальцах. Одергивает рукава свитера и вскидывает голову к потолку.       — Смею предположить, что ты тоже не нашла никаких путей для побега? — в своей мелодичной манере уточняет она.       Джинни снова устало качает голову в стороны. Луна продолжает тянуть губы в совсем несвойственной ей нервной ухмылке.       — Черт, — сдавленно шепчет она с блеском глазах, — в этом подвале совершенно невозможно продумывать планы… Тут все кишит нарглами!       И эта фраза — словно спусковой механизм — заставляет обеих разразиться истерическим хохотом. Таким, что пробивает на слезы. Таким, что рвется наружу, когда хочется выть от отчаяния.       С лестницы раздается скрежет железных петель. Они знают — это Малфой идет закончить их тюремное рандеву.       Уизли снова бросается Луне на шею, крепко сжимая ее в теплых объятиях.       — Мы со всем справимся, — говорит она. — Я что-то придумаю. Слышишь?       — Да.       Шаги отбивают медленный ритм по лестнице.       — Отряд навсегда, помнишь?       — Да.       Джинни обхватывает лицо подруги ладонями. Смотрит в ее чистые, словно декабрьский снег, глаза. И прислоняется лбом к ее лбу.       — Я люблю тебя, — давя подступающие слезы шепчет она. — Я люблю тебя, и мы найдем способ выбраться.       — Я тебя тоже люблю, — говорит Луна, ласково проводя руками по ее позвоночнику.       Шаги затихают. Джинни неловко отстраняется от подруги, сглатывая ком в горле, и поворачивается в сторону лестничного прохода. Малфой уже стоит там — ровно и прямо, с руками, сведенными в замок за спиной. Он не говорит глупых фраз. Не пытается торопить их. Просто молча свидетельствует сцену, которой — очевидно, он знает — не принадлежит.       Уизли медленно двигается в его сторону, цепляясь непослушными пальцами за длинные рукава свитера. Малфой учтиво — как и всегда — склоняет голову в сторону лестницы. Приглашает ее идти первой.       Она собирается с силами. Рвано кивает и шагает вверх по ступеням. И только когда тюремная камера норовит скрыться из поля зрения, она осмеливается бросить еще один, последний взгляд в сторону Луны.       Взмах белокурых, волнистых коротких волос; голубые глаза, в которых уже совсем не осталось испуга; легкий изгиб дрожащей улыбки. И в конце: уверенный, полный силы кивок, предназначенной для нее одной.       Тихий шепот, словно молитва.       «Однажды мы будем свободными».

***

      — Ты хорошо справилась, — звучит тихий голос из-за спины.       Джинни оглядывается на Малфоя через плечо, сводя брови на переносице.       — Ты подслушивал?       — Нет, — со странной тенью обиды отвечает он. — Просто удивлен, что ты действительно обошлась без глупостей.       Джинни подбирает с пола бумажный пакет с тренировочной формой и достает из него свою палочку. Прячет ее в задний карман джинс — по старинке — и следует за Драко к барьеру.       Ей хочется что-то сказать, но она не успевает собраться с мыслями: рука Малфоя вытягивается в ее сторону, и она снова берет его за ладонь.       Этот жест дается ей легче во второй третий раз, но теперь в нем появляется новый оттенок неловкости.       Теперь, между ними шелестит эхо ее неозвученной благодарности.       Джинни сглатывает ком в горле и ведет большой палец вверх к чужому запястью, располагая его на пульсе.       Их пальцы наполняются колючим жаром магии Малфоя. И в этот раз, он не отрывает руки, стоит им пройти через барьер. Он позволяет ей отпустить свою ладонь тогда, когда она сама будет готова. Через несколько мучительно долгих секунд.       Напряжение — неожиданно опаляющее, а не холодное — нарастает в воздухе, пока они молча идут к ее покоям. Джинни даже не знает, зачем Малфой ее провожает: в конце концов, она давно уже не гостья поместья. Может, дело в его гребанном воспитании. Или он просто боится так быстро после встречи с подругой оставлять ее во всеоружии. Но одно ясно точно: он здесь, рядом.       И, кажется, у них обоих это входит в привычку.       Они останавливаются у двери ее комнаты, скрипя неловкостью о тишину. Слова — хаотичные и бессвязные — вертятся у Джинни на языке, но она никак не решается их озвучить. Малфой оглядывает ее странным взглядом, прежде чем быстро кивнуть на прощание и шагнуть в сторону, когда она рвано бросает:       — Спасибо.       Драко делает шаг назад, поднимая на нее беспокойный взгляд.       — За то, что отвел меня к Луне, — зачем-то объясняет она, прочистив горло. — Я не забуду.       — Я просто вернул услугу, — он пожимает плечами, и его лицо наполняется хмурой серьезностью. — Но она не равноценна. Ты дала мне возможность проводить моих друзей в лучшую жизнь. Я лишь дал тебе возможность попрощаться с твоими.       Смысл сказанного бьет в солнечное сплетение, отказываясь укладываться в голове.       — Что это значит? — спрашивает Джинни на дрогнувшем выдохе.       Малфой размыкает губы только чтобы сжать их обратно. Опускает глаза в пол и рассеянно блуждает взглядом по мраморной плитке, прежде чем снова обратить его к Уизли.       — Завтра состоится перевозка Лавгуд в лагерь для заключенных, — сухо произносит он. — Сегодня у тебя была последняя возможность увидеться с ней. Болезненную тишину рассекает хлесткий звук громкой пощечины. Малфой даже не уворачивается, что совершенно не свойственно его идеальным рефлексам. Лишь надменно ведет острой челюстью и бросает в сторону Джинни ожесточенный взгляд.       — Ублюдок, — рычит она, с яростью толкая его в грудь. — Все это время! Все это время, — продолжает, наступая, она, — ты знал, что она здесь; знал, что ее увезут; знал, как много она для меня значит, и не давал нам увидеться! Даже после того, что я сделала для тебя! После того, как я рисковала собственной шкурой, чтобы вытащить Гринграсс из Торнхилла!       — Вот они, гриффиндорцы, — язвительно цедит он, презрительно выгибая бровь. — Вечно геройствуете, чтобы потом предъявить обществу счет.       Магия шпарит пальцы от неконтролируемого приступа злости. Джинни хочется — так, черт возьми, хочется — заехать по нахальному лицу Малфоя снова. Впечатать его затылком в стену мощным толчком искрящейся силы и смотреть, как он задыхается от беспомощности.       Потому что это то, что заставляет ее чувствовать он. Когда смотрит на нее вот так — сверху вниз. Когда говорит о судьбе ее лучшей подруги без тени жалости в голосе. Когда извращает ее короткую, и без того постыдную в своей искренности вспышку сочувствия, добавляя в нее холодный расчет.       И она не может поверить в это. Просто не может поверить, что позволила себе увидеть в нем что-то хорошее. Давать ему прикрывать свою спину. Делиться с ним, хоть и безмолвными, но минутами честности.       Джинни собирает остатки трезвости разума и до боли сжимает челюсти. Вздергивает вверх подбородок и обжигает Малфоя ледяным взглядом.       — «Не заставляй меня пожалеть об этом», — ядовито шипит она, припоминая ему свои слова с той ночи в Торнхилле. — Я предупреждала.       Она захлопывает дверь перед ним прежде, чем он может что-то ответить.

***

      Шум дождя.       Джинни прислоняется к захлопнутой двери спиной и утыкается взглядом в распахнутую нараспашку балконную дверь.       Холодно.       Она крутит рубиновое кольцо и записывает сообщение Биллу: «Луну держат в поместье Малфоев. Завтра ее перевозят в лагерь для заключенных».       Проходит всего пара секунд, прежде чем камень на пальце загорается алым светом: «Мы подготовим специальный отряд. Держи меня в курсе».       Удары сердца начинают гудеть под ребрами, и Джинни не может сдержать улыбки. Это чувство — Годрик, как же она скучала по этому чувству — впервые за долгое время позволяет ей вспомнить, ради чего все это нужно. Позволяет вспомнить, каково это — быть живой.       Неосознанно прижав ладони к груди, девушка вздрагивает — обжигается о жар своей собственной кожи.       Горячо.       Джинни делает несколько решительных шагов вперед и обвивает раскаленными от магии пальцами перила балкона. Ледяные капли дождя стучат по козырьку крыши и падают вниз, прямо на ее руки. Это помогает немного прийти в себя. Остыть. Привести температуру тела в норму.       Глубокий вдох. Медленный выдох.       Изо рта идет пар, и Джинни неосознанно тянется к сигаретам. Она почти никогда не курит здесь, на своем маленьком французском балконе. Ей хочется думать, что дело в строении — в конце концов, тут ни присесть, ни раскинуть ноги. Или в панораме — ее окна выходят на передний двор, а ей больше нравится задний. Но где-то в глубине души она знает: сигареты — необходимый в доме Малфоев социальный клей, и он не сработает, если курить их в своей собственной комнате.       Черт… Малфой.       Ублюдок. Какой же, мать его, грязный ублюдок.       Столько дней. Столько украденных им теплых объятий.       Джинни теребит в руках сигарету, позволяя пеплу рассыпаться сквозь тонкие пальцы. Потому что только теперь осознает маленькую деталь, которую она не продумала.       Он знает.       Знает, что она виделась с Луной. Сам устроил им эту встречу. И если завтра что-то пойдет не по плану — точнее, когда завтра все пойдет не по плану — он будет точно знать, кого в этом нужно винить.       Не то чтобы у него будет возможность сдать ее Волдеморту, избежав наказания самому. Нет, вовсе нет — Джинни хорошо это понимает. Но год под предводительством Снейпа научил ее простой истине: не оставляй следов.       И не подставляй спину Малфою.       Джинни бросает взгляд на часы и прикусывает губу. Половина двенадцатого. Значит, у нее в запасе есть где-то час до того, как Драко уснет.       Забавно, но она действительно неплохо выучила его расписание.       Подъем в шесть утра — каждый день, никаких исключений. Дальше — один или два часа утренних тренировок, которые он пропустит разве что под угрозой смерти. Следом за ними он отправляется в душ и к восьми-девяти спускается в столовую завтракать. Иногда до завтрака он успевает побыть в библиотеке. По выходным заменяет силовые тренировки плаванием или конной прогулкой. И обязательно — обязательно — посещает мастерские (он фанатично относится к зельеварению).       Ужинают они чаще всего порознь, но Малфой никогда не ест позже восьми. Это все еще заставляет ее удивляться: сама она перекусывает по несколько раз за вечер, если побочки от зелий не убивают в ней аппетит. Но что на самом деле ее забавляет — это то, как за редкими исключениями он всегда ложится спать ровно в полночь.       Она знает это, потому что каждый день наблюдает, как гаснет свет в его окнах.       Когда стрелки часов наконец-то указывают на час ночи, Джинни покидает комнату без промедлений. Она спускается на этаж ниже, мысленно выстраивая путь до спальни Малфоя — за все время, что она провела в его доме, она бывала в этой части мэнора всего раз или два. Ей остается только надеяться, что Драко хватило часа на погружение в сон — у нее попросту нет больше времени на выполнение плана.       Она провела в этом проклятом доме полгода. И не потратит больше ни секунды впустую.       Защитные чары двери поддаются ей неожиданно быстро и просто. Так, словно были рассчитаны вовсе не на нее.       Тихий щелчок, нервный вдох. И лунный свет, разлитый по комнате.       Джинни делает несколько беззвучных шагов вперед и замирает перед кроватью.       Он… обнажен. Выше пояса, по крайней мере. Большая татуировка целиком покрывает плечо. Джинни не знает, почему это так сильно сбивает ее с толку. Почему это заставляет ее запнуться на собственном выдохе. Она так привыкла видеть его обтянутым удушающе мрачными костюмами по самое горло, что совершенно забыла, что он… человек. Живой, состоящий из плоти и крови.       Такой же, как и все остальные.       Ее взгляд медленно очерчивает выразительные линии косых мышц. Скользит выше, пройдясь, словно по ступеням, по ребрам, исполосанным шрамами. Задевает выступ острого кадыка и останавливается на лице — замкнутом и красивом.       Годрик, черт бы побрал эту плоть.       Джинни резко одергивает себя и подходит к Малфою. Пытается не вспоминать, как почти год назад точно так же стояла над ним, безоружным, в Хогвартсе. Потому что находясь в его спальне она чувствует себя еще ближе. Еще интимнее. Еще бесцеремонней, чем когда вторглась в его сознание в кабинете Снейпа.       Она медленно опускается на кровать и тянется к Драко. Осторожно касается большими пальцами его висков и запускает ладонь в платиновые волосы.       Так близко.       Джинни вспоминает инструкции Снейпа и прикрывает глаза, позволяя магии сконцентрироваться в кончиках рук.       Так проще. Не видеть его лица. Не отвлекаться на жесткую линию челюсти и переломы лунного света на остром выступе скул.       Глубокий вдох. Медленный выдох. И мягкое, почти невесомое соприкосновение с чужим сознанием. Джинни погружается в него медленно: так, словно пробует на вкус.       Виски Малфоя начинают теплеть, но то, что она видит, совсем не похоже на то, что она видела раньше. Очертания проявляются в кромешной темноте чар и собираются в ментальную крепость.       Высокую, одинокую крепость, находящуюся посреди черной глади воды — даже не озера, а блядского моря его окружной стены.       Джинни легко узнает ее. Стену. Она провела слишком много времени, выстраивая внешние границы своего подсознания на уроках Снейпа, чтобы не разглядеть эту уловку. Проблема заключается в том, что к ней нет универсальной разгадки. Нет готовой механики, по которой можно просто взять и проникнуть в чье-то защищенное сознание. Разумеется, существуют базовые техники с библиотекой или шкатулкой, но это лишь маленький элемент пазла. Большая картина всегда требует индивидуальных подходов. В этом вся суть.       И хотя легилименция поддается Джинни интуитивно (чего не скажешь об окклюменции), она все еще смущена этим блоком. Просто потому, что не была к нему готова. После Хэллоуина разум Драко казался ей таким доступным, что она даже не продумала способы обхода его ментальных границ.       Темные воды медленно переливаются в тусклом свете сознания Малфоя. Джинни собирается с мыслями и делает шаг вперед, готовясь погрузиться под воду, но…       Но не погружается.       Вода — или что бы то ни было — держит вес ее тела, позволяя пройти до самой крепости.       Это заставляет насторожиться.       Джинни проходит в крепость — маяк — и наспех окидывает взглядом темное помещение. Внутри — стопки пыльных, потертых книг, и это совсем не то, что ей нужно.       Не то, что она видела, когда проникала в сознание Малфоя под руководством Снейпа.       Она думает, что, возможно, все это — лишь побочный эффект его сновидения, которое не стоит тревожить. Ведь если хоть на мгновение она появится в его снах, он точно заметит что-то неладное. Нехарактерное. Чужеродное.       Вода с ее стоп просачивается в деревянный пол, оставляя мутные пятна.       Оставляя след.       Черт!       Джинни выскакивает за дверь, обратно, к бескрайнему темному морю. Оглядывается по сторонам в поисках подсказки, когда что-то вдруг… щелкает.       Конечно!       Толща воды — это стена, но она возведена не для того, чтобы защитить то, что находится на поверхности. Она защищает то, что находится глубже.       Холодные волны мягко омывают ее лодыжки. Джинни опускается на колени, погружая в воду ладони, и снова прикрывает глаза. Чувствует маленькие импульсы чужой магии, что собираются между пальцев с каждый новой секундой и… поддается им.       Это ее единственный план.       Слиться с этой водой. Слиться с Малфоем. Стать им.       И пройти прямо насквозь.       Это ощущается как падение. Ни то с края пропасти, ни то из нее. Вокруг так темно, что невозможно понять, где безопасность поверхности, а где — леденящее душу дно. Где сознание, а где — подсознание. Уносит ли ее течением или это еще один ментальный трюк.       Единственно, что она еще может понять — это пронзительную боль в горящих от нехватки воздуха легких. Джинни перестает сопротивляться инстинктам и раскрывает губы, готовясь давиться соленой водой, но…       Лишь делает вдох.       Рваный, голодный, безумный.       И только спустя долю секунды осознает: она лежит на кровати.       По-настоящему.       Над ней, сдавив ее шею предплечьем, нависает Малфой. Словно Аид, что поднялся из ада лишь для того, чтобы утащить ее на дно преисподни.       Она чувствует его тело везде. Он буквально вжимает ее в кровать своим весом, когда рычит с хрипом в горле:       — Какого дьявола ты забыла в моем подсознании, Уизли?       Его взгляд — он не целится, он простреливает своей яростью.       Тело пробирает жуткая дрожь. Осознание его близости упирается комом в горле.       Джинни молчит. Просто не может вытолкнуть с языка слов. Между ними лишь вдохи и выдохи: заряженные до такой степени, что, кажется, тронешь — умрешь.       Вена на виске Малфоя пульсирует с бешеной скоростью. Серебряная цепь скользит вниз с шеи, когда он склоняет лицо еще ниже:       — Мне повторить? — грубо требует он.       — Отвали, — рявкает она, скидывая с себя его руки.       Они поддаются только потому, что он позволяет. Джинни знает, и это адски претит.       Малфой немного сдвигается на бок, оставляя между ними короткий зазор. И она ненавидит себя за те полсекунды, что мешкалась, прежде чем соскользнуть с кровати. Подальше от этого напряжения. Подальше от него.       — Мы не закончили, — бросает ей в спину Малфой, когда Джинни идет в сторону двери.       — Меня не ебет, — огрызается, не оборачиваясь.       До тех пор, пока не слышит глухой смешок.       Этот блядский голос. Низкий, вибрирующий так, что отдает в самые ребра.       Джинни останавливается у двери, кидая в Малфоя взгляд из-за плеча. И просто не понимает, как эмоции так быстро сменяются на его идиотской физиономии. Потому что сейчас, придя на смену невыразимой ярости, в его лице прописывается лишь ядовитая ухмылка. Он зажимает сигарету меж губ, даже не поднимая на нее взгляда, и тянется к прикроватной тумбе. Безразлично. Так, словно ее уже не было в комнате.       — Что? — потеряв всякое терпение, шипит Джинни.       Малфой небрежно пожимает плечами, обжигая конец сигареты палочкой, и неожиданно поднимает глаза:       — Если ты так отчаянно хотела лечь под меня, могла попросить.       Джинни выходит из комнаты, остервенело хлопая дверью.

***

      Грязный ублюдок.       Она вертит ругательства на языке, пока идет прочь от его комнаты.       И если этого дерьма недостаточно, чтобы назвать день отборно паршивым, то Люциус Малфой, откуда-то взявшийся у нее на пути, пробивает этот список финишным пунктом.       — Джиневра? — он останавливается на пути от лестницы к кабинету, выгибая бровь. — Что вы делаете в хозяйских покоях?       Его едкая интонация пробуждает в ней потребность дерзить:       — Не даю спать вашему сыну. Проблемы, Люциус?       Удивление сменяется на его лице глумлением и катится обратно.       — Никаких, — хмыкает он, не сдерживая усмешки. — Дайте знать, если решите стать еще чьей-то подстилкой.       — Переживаете, что я отниму у вас хлеб? — невинно интересуется Джинни.       Люциус выжидает паузу, прежде чем ответить:       — Отнюдь, — с издевкой говорит он. — Вы не можете отнять хлеб, который я бросаю вам в виде подачки.       Она разносит комод с книгами в щепки, когда возвращается в свою малфоевскую гостевую комнату.