Отступники / High Fidelity

      27 сентября 1997 года       Хогвартс, Шотландия       Деревянная дверь с громким треском разваливается под ботинком Джинни. С подозрительной легкостью — к ее удивлению.       Майкл смотрит на нее с демонстративным неодобрением, и тонкая линия его губ кривится в недовольной усмешке.       — Ты же в курсе, что волшебники могут пользоваться Алохоморой? — язвит он в своей привычно-высокомерной манере, которая так часто проскальзывала в их разговорах еще два года назад.       Джинни косится в его сторону и раздраженно откидывает челку со лба.       — Ты же в курсе, что я могу воспользоваться своим хуком слева?       Из-за ее плеча слышится приглушенный смешок Симуса. Невилл, стоящий напротив, отводит глаза и по-ребячески прячет улыбку. Корнер, кажется, хочет что-то сказать, но Ромильда предупредительно опускает ладонь ему на плечо, не отрывая взгляда от Джинни.       Подумать только: с выпуска Чжоу прошла всего пара месяцев, а эта дура уже принялась ухлестывать за ее парнем.       — Давайте уже покончим с этим, пока Кэрроу нас не поймали, — тихо говорит Вейн, двигаясь в сторону двери.       Уизли резко вскидывает руку и цепляется за деревянный проем, преграждая ей путь.       — Да, — с ухмылкой бросает она, переступая порог склада. — Давайте.       В небольшом помещении темно и холодно, воздух насквозь пропах сыростью. Это — совершенно не те условия, в которых следовало бы хранить высококлассный спортивный инвентарь, за который папочка Малфоя выложил круглую сумму. Уизли настороженно оглядывается на ребят и жестом призывает их резко притихнуть.       Назойливое чувство тревоги собирается в груди и скользит мурашками вверх по шее, но Джинни лишь сурово поджимает губы, продолжая медленно продвигаться вглубь помещения. За ней — она знает — идут Невилл, Симус, Ромильда и Майкл. На поле на стреме стоят Эрни, Ханна и Сьюзен. В коридорах замка дежурят Луна, Парвати и Падма.       Пути назад нет.       Джинни молча указывает Невиллу в сторону одного из отсеков хранилища, и он следует к нему в паре с Симусом, пока Майкл с Ромильдой отправляются исследовать второй. Они двигаются тихо, слаженно и маневренно. Так, как привыкли за последний месяц в омрачневшем Хогвартсе.       Так, как когда-то тренировались с Гарри.       Череда воспоминаний несет с собой мягкую улыбку и добрый прищур зеленых глаз, но Джинни отмахивается от них, не в силах выдержать сантиментов. Она просто не может себе это позволить, стоя настороже.       Тихий скрип доносится со стороны двери, прежде чем Уизли успевает заметить незваного гостя. Одна вспышка — и она обезоружена, вторая — и двери в отсеки, которые инспектируют ребята, закрываются с громким хлопком. Джинни прикрывает глаза и крепче стискивает зубы. Пути назад нет.       — Ты же не думала, что вы правда найдете метлы в этом дырявом чулане?       Лунный свет проводит четкую линию по вытянутому силуэту волшебника. Он стоит, опираясь спиной на дверной проем, с сигаретой в руке. И хотя его лицо скрыто тенью, Джинни не составляет труда понять, кто с ней разговаривает.       — Ты ошибся несколькими поворотами в поисках Снейпа, — презрительно выдает она, скрещивая на груди руки. — Не спится, Малфой?       Джинни не видит, но чувствует: он улыбается, когда выпускает густое облако дыма, играясь с ее палочкой в руках.       — Не переживай, я еще успею к нему заглянуть. Лучше расскажи, что именно вы собирались делать с нашими метлами?       — То, что вы не дали сделать нам со своими, когда конфисковали их? — цедит сквозь зубы она, прислушиваясь в попытке различить голоса Эрни, Ханны или Сьюзен. Но за дверью — звенящая тишина, а значит, что-то пошло не так в их дозоре.       — Вооруженный побег из замка? — в низком голосе Малфоя скользит усмешка. — Слишком недальновидно.       — Да, — язвительно соглашается Джинни. — Тебе ли не знать?       Малфой бросает сигарету и неспешно тушит ботинком окурок.       — Туше.       В его хриплом голосе не чувствуется ни сожаления, ни довольства. Поза непринужденная, почти расслабленная. Словно в этой встрече нет ничего необычного, словно он не поймал только что ее — и Отряд Дамблдора — с поличным.       Это странно — стоять с ним вот так. Почти ненормально — в текущих условиях.       Джинни приходится напомнить себе, что ничего, из того что происходит сейчас, не подходит даже под самое извращенное определение нормальности. И что за последний месяц все они успели понять, что в этом замке у них были враги пострашнее, чем кучка слизеринских подростков.       Не то чтобы новый режим внезапно объединил их, но быть пойманной Малфоем все же лучше, чем быть пойманной Амикусом или Алекто. По крайней мере, он не спешил разбрасываться Непростительными.       — Так в чем план? — она делает несколько смелых шагов в его сторону и опирается спиной на свободный выступ дверного проема. — Ты ловишь нас, чтобы что? Сообщить Снейпу?       Теперь, когда между ними всего пара футов, Джинни чувствует себя намного увереннее. Короткая дистанция ставит ее в более выигрышное положение: Малфой вряд ли когда-либо практиковался в рукопашном бою, чтобы дать ей должный отпор, и точно не успеет среагировать с помощью палочки.       Из-за закрытых дверей начинают слышаться хлопки заклинаний. Джинни резко дергает голову вправо, вглядываясь в узкий просвет: в нем мелькают синие и желтые вспышки, за которыми, впрочем, ничего больше не следует. Кажется, ублюдок запечатал отсеки чем-то, с чем не смогла справиться обычная Алохомора.       Майкл, должно быть, в ебучем бешенстве.       Уизли не может сдержать ядовитой усмешки.       — Вижу, твоим друзьям не терпится прибежать к тебе на помощь, — безразлично комментирует Малфой, пряча руки в карманах.       И этот жест окончательно сбивает ее с толку.       Малфой слишком спокоен. Слишком опрометчив в отсутствие всякой боевой готовности в позе. Слишком медлителен в каких-либо действиях.       Все в его внешнем виде свидетельствует о том, что он не собирается пачкать руки. Черные брюки с идеально выглаженными стрелками, блестящие даже в мрачном воздухе туфли, скроенный строго по атлетичной фигуре пиджак… Черт, да он с большим успехом вписался бы в обстановку светского раута, чем в ночную облаву на их партизанский отряд.       — Чего не скажешь о твоих, — замечает Джинни, кивая в сторону поля. — Ты здесь один. Нас пятеро. Так что я повторю свой вопрос. В чем твой план, Малфой?       — Скажем так, — медленно тянет слова он, не отводя от нее внезапно серьезного взгляда, — вы начали этот год явно не с той ноги, Уизли. А я не хочу пачкаться вашей кровью. Может, вы еще этого не поняли, но у Кэрроу развязаны руки. Вы можете бунтовать, идти против власти и продолжать готовить вашу маленькую революцию, но знайте, что за каждое ваше действие уже назначена плата. Если нынешние меры пресечений показались тебе слегка жесткими, Уизли, напомни себе, что прошло всего четыре недели с начала учебного года. Кэрроу будут счастливы залить коридоры Хогвартса вашей кровью, если вы продолжите в том же духе. Они будут пытать вас до тех пор, пока не уничтожат всякую мятежную волю. И они будут делать это чужими руками. Я не планирую разбирать это дерьмо.       Его слова какое-то время натянуто висят в воздухе. Джинни пытается отчаянно уцепиться за них, но не может сдержать язвительности:       — Долго готовил свою пламенную речь?       Малфой моргает, и на мгновение его лицо оживает, теряя прежний налет небрежной уверенности. Это явно не тот ответ, который он ждал.       — Тебе совсем мозги за лето отшибло? — выдает он с откровенным возмущением. — Забыла, что было на Астрономической башне?       — Нет, это ты забыл, что было на Астрономической башне, — шипит она, резко отталкиваясь от дверного выступа. — Ты начал все это. Ты развязал войну. Ты убил Дамблдора, как ты выражаешься, чужими руками. Так какого хрена ты приперся ко мне со своими благими намерениями сейчас? Можешь засунуть их в свою бледную задницу и пойти с ними на хуй.       Джинни даже не пытается сдерживать шипящие искры магии, когда чувствует, как они опаляют кончики пальцев. Не удивляется, когда Малфой оказывается прижатым к стене ее неконтролируемой вспышкой чар. Не останавливается, когда носки его сверкающих лакированных туфель начинают скрести по полу в попытках найти опору, пока он пытается ловить ртом воздух.       Она позволяет гневу охватить себя — и растворяется в пьянящем приливе магической силы, которая следует вместе с ним.       Серебро мечущихся глаз переливается в лунном свете. Страх, паника, шок — все, что Уизли видит в лице Малфоя, вызывает в ней маленькую волну эйфории. Кончики ее пальцев накаляются, пропуская все больше потоков энергии.       Джинни с упоением облизывает губы. Она хочет еще.       Пожалуйста.       Еще немного.       Том.       Еще совсем чуть-чуть…       — Думаю, он тебя понял, лисенок, — усмехается из-за ее плеча Симус.       Джинни дергается от звука знакомого голоса, возвращаясь в реальность. На ее глазах Малфой валится на пол, давясь воздухом. Его взгляд — дикий и ошалевший — ошпаривает своей злостью.       Она не помнит, как члены отряда успели выбраться из-за закрытых дверей. Не осознает, как могла настолько погрузиться в свой гнев, что душила Малфоя вспышкой магии без помощи палочки. Не понимает, как могла не слышать его сдавленных стонов.       Но она знает, что не в первый раз испытывает это чувство.       И знает, что обязательно почувствует его вновь.

      13 октября 1997 года       Хогвартс, Шотландия       Чары резко ослабевают, и Джинни едва способна вынести следующий вдох. Ее тело слабо дергается в судороге, но она продолжает упрямо впиваться зубами в пересохшие губы, пытаясь сдержать стоны — и тошноту.       Это ее четвертые пытки. Они даются ей значительно лучше, чем предыдущие.       Молчание, кажется, лишь раззадоривает тучно нависающего над ней волшебника. Он тяжело дышит и презрительно кривит рот в ожесточенной ухмылке, когда Джинни нахально вскидывает подбородок. Возможно, если он вдоволь наиграется с ней, то не станет так сильно усердствовать с младшекурсниками. По крайней мере, ей хочется так думать.       Амикус резко хватает Джинни за челюсть, властно сминая нежную кожу щек толстыми пальцами. В его взгляде — ни тоски, ни жалости. Только алчное, животное желание преподать урок.       Джинни была очень, очень плохой студенткой в этом году.       Глаза Кэрроу изучают ее лицо жадно и беспокойно; так, словно он никак не может насытиться этой пыткой. Так, словно ему мало: мало криков, мало слез, мало страданий.       Мало, блять, трещин в истерзанных душах мятежников.       — Сколько в тебе еще прыти, красотка?       Едкий привкус желчи горчит на кончике языка. Джинни тяжело сглатывает и вызывающе щурит глаза. Ей приходится еще раз напомнить себе о ждущих своей очереди младшекурсниках.       Амикус выпрямляется, не переставая нервно кивать головой. Его палочка снова целится в Уизли, и на этот раз он произносит заклинание вслух, не щадя сил:       — Круцио! — красный луч мелькает перед глазами и бьет ее бладжером прямо в грудную клетку.       Боль. Беспощадная и неумолимая.       Под кожей, в глазах, в костях, даже в ногтях.       Она плавит каждую клетку. Каждый дюйм.       Это настолько невыносимо, что Джинни не может сдержать низкого стона и валится вниз, упираясь ладонями в пол.       Ей хочется выть, скулить и молить о пощаде. Хочется вспороть себе кожу и остудить горящие адским пламенем кости; выпустить эту боль из тела, позволить заполнить ей комнату и забыться в секундной иллюзии покоя.       Все естество Джинни сопротивляется этой боли. Магия — хаотичная и бессвязная — копится в кончиках ее пальцев и сыпется искрами из-под дрожащих рук. Нет ничего сильнее, чем это желание. Поддаться порыву. Позволить ему охватить себя. Позволить себе раствориться в боли, ярости и праведном гневе.       Позволить себе раствориться во тьме.       Освободить ее. Передать ей контроль. Спустить ее с поводка и с торжеством наблюдать за последствиями.       Но Джинни лишь выпускает еще один протяжный крик и сжимает пальцы в кулак. Потому что неизвестность этой силы страшнее, чем пытки.       Потому что лучше быть испытанной монстром, чем стать им.       Чары снова ослабевают, и Джинни чуть не давится приступом тошноты. Ей кажется, что ее внутренности пропустили через мясорубку, и теперь они комом упираются в глотку. И это, на удивление, хуже всего. Мерзкая, выворачивающая тошнота, после которой кусок днями не лезет в горло.       Желчь на языке мешается с железным привкусом крови. Билл часто говорил, что если что-то сильно болит, нужно просто слегка прикусить губы, и тогда другая, большая боль исчезнет.       Билл всегда был непревзойденным волшебником. Но он чертовски неправ.       Потому что когда Джинни поднимается на трясущихся ногах с пола — ей все еще невыносимо больно.       Амикус смотрит на нее с улыбкой. Он наконец-то доволен.

***

      — Он был жестче с тобой в этот раз, — с тревогой замечает Невилл, когда Джинни обессиленно валится в его объятия.       — Да. В этом весь смысл, — слабо бормочет она, придерживаясь за его плечи.       — Нам нужно составить какое-то расписание, — он помогает ей переступить с ноги на ногу, осторожно ведя ее вдоль коридора. — Ты не можешь брать их целиком на себя, пока Луна не восстановилась. Предупреди меня в следующий раз, чтобы я тоже успел накосячить на Круциатус.       — Расписание пыток? — сквозь боль усмехается Джинни. — Лонгботтом, ты полон сюрпризов!       — Тебе хорошенько досталось, поэтому я готов спустить тебе с рук эти обзывания по фамилиям, — с напускным недовольством отчитывает ее Невилл. — Ты же знаешь, что я ненавижу это. Напоминает мне Малфоя или Кэрроу. Но да. Нам нужно расписание пыток.       — Ты смешной. Ай, блять…       — Осторожно!       Его руки сильнее сжимаются на ее талии, когда она спотыкается, и Джинни тихо шипит от остаточной боли. Ее тело сейчас — сплошные руины из мышц и костей, лишенные всякой связной конструкции.       — Гарри мне голову оторвет, если я не продержу тебя в целости и сохранности до его возвращения, — пытается пошутить Невилл. У него над бровью глубокий порез, а на щеках выступают две небольшие ямочки. Он — настоящее лицо этого сопротивления.       — Что ж, в таком случае, Гарри не стоило уматывать за тысячу миль отсюда, оставив меня позади, — с досадой выдает Джинни, не в силах вернуть улыбку.       Невилл, кажется, хочет что-то сказать, но вовремя поджимает губы. Он лучше других знает, что младшая Уизли не терпит жалостливых утешений.       Джинни понимает, что несправедлива. И даже ругает себя за эти проблески злости. Но Гарри — где-то там, далеко, а боль и обида — прямо здесь, совсем близко. И они норовят сожрать ее изнутри, если не дать им выплеснуться наружу.       Поэтому, да. Она позволяет себе злиться на Гарри. По-детски винит его в каждой пытке и в каждой истерике. Язвит в его сторону в разговорах с Луной, иногда — с Невиллом, хоть и не позволяет этого никому другому.       Но по ночам, когда холодные простыни скользят по ее горячей, ноющей от привычной усталости коже, она вспоминает.       Вспоминает, как сильно любит его. Как сильно скучает.       Вспоминает его заразительный, но всегда немного смущенный смех — такой, словно у него не было права быть беззаботным. Вспоминает глаза самого теплого цвета из всех зеленых, а еще все посиделки на трибунах после изнурительных тренировок. Вспоминает короткие моменты слабости в Норе и маленькие радости в виде разделенных на двоих шоколадных лягушек.       Она вспоминает.       И вспоминает.       И вспоминает.       Под утро от Гарри у нее остается лишь пара прощальных фраз и фантомные боли по теплым объятиям. Ей снова становится чертовски обидно и она кутается в мантию, сотканную из досады и злости.       — Осторожно, ступеньки, — звучит голос Невилла, и Джинни машинально придерживает ногу.       — Оставишь меня у Большого зала?       Невилл останавливается и поднимает на нее совершенно растерянный взгляд.       — Джинни, ты едва стоишь на ногах, — возмущается он, тяжело вздыхая. — Что ты собираешься делать в таком состоянии?       — Перехватить остатки ужина? — ее голос тянется вверх в жалкой попытке изобразить подобие отговорки.       — После Круциатуса? — Невилл почти давится этой насмешкой.       — Мне правда не помешает восстановить силы.       — Тебя стошнит.       — Тогда я вернусь и поем еще раз, — упрямо продолжает она.       Невилл хмурится, и на его лбу проступает небольшая морщинка. Он и Луна — единственные, кто еще может пытаться диктовать Джинни свои условия.       — Я могу принести тебе еду в башню.       — Ты не пронесешь даже объедки мимо Алекто.       — Тогда я пойду с тобой, — наконец заключает он.       — Симус и Эрни ждут тебя в Выручай-комнате, и ты это знаешь, — Джинни осторожно отнимает руки от его плеч и отстраняется. — Просто доведи меня до Большого зала, пожалуйста, а дальше я уж как-нибудь разберусь. Я же не стеклянная, Невилл, я не сломаюсь.       — Хорошо, — нехотя соглашается он и аккуратно берет ее под руку. — Но чтобы неделю не нарывалась у Кэрроу. Ясно тебе? — строго переспрашивает он. — Ты не стеклянная, но и не резиновая. С такими темпами тебя не хватит надолго.       — Считай, уже сделано, — демонстрирует натянутую улыбку Уизли и продолжает медленно шагать вниз по лестнице.       — Джинни, я серьезно.       — Я тоже.       — Если я узнаю, что ты снова заработала наказание, я за себя не ручаюсь.       — Что, накажешь меня за наказание? — уже совсем искренне смеется она и с задором взъерошивает волосы у Невилла на макушке.       — Именно, — улыбается он, медленно помогая ей опуститься на скамейку у главного входа.       — Договорились.       Они смотрят друг на друга еще несколько долгих секунд, после чего Невилл скромно кивает и возвращается к лестнице.       Джинни не уверена, повелся ли он на ее отговорку. По крайней мере, он доверяет достаточно, чтобы оставить одну — и это самое главное. Потому что если бы он знал, что скрывается за вспышками агрессии, которые так и сыпались с нее в последнее время, он ни за что бы не ушел в Выручай-комнату.       Джинни делает глубокий вдох и прислоняется затылком к холодной стене. Ее руки все еще дрожат от нескольких минут Круциатуса.       Она не собирается ужинать.       Единственное, что поможет восстановить силы сейчас — это зелья.       Зелья, поставки которых сократили в три раза, с тех пор, как Амикус понял, что мадам Помфри раздает их без оглядки всем старшекурсникам. Из ингредиентов, которые никто из них больше не может достать в Хогсмиде из-за персональных санкций на ключевых членов ОД.       Их месячный запас закончился на прошлой неделе. За девять дней с начала пыточного октября.       Джинни хочется думать, что это единственная причина, почему она придумала этот безумный план. Но она не любит врать себе, хотя и делает это слишком часто в последние месяцы.       Потому что признать, что тебе нужна помощь — это непозволительная роскошь в данное время. Потому что осознать, что именно происходит, когда она закрывает глаза, попросту не хватает сил. Джинни поднимает ладонь к лицу и всматривается в тонкие пальцы. Сейчас кожа на них багрово-коричневая у ногтей и красная ближе к середине ладони.       Ей правда нужно это блядское зелье.       Сосчитав до пяти, Уизли резко отталкивается от скамьи и встает на ноги. Ее колени слегка подкашиваются, а в глазах начинает темнеть, но она упрямо пытается оставаться в сознании, чтобы сделать следующий шаг.       Когда ее зрение проясняется, она уверенно двигается в сторону маленькой винтовой лестницы. Игнорирует возмущенные ругательства с портрета Элизабет Берк, когда тот чуть не летит вниз по нелепой неосторожности. Шепчет заклинание дезиллюминационных чар, приближаясь к последней ступеньке. И делает еще один глубокий вдох, прежде чем ступить в подземелья.       В темных коридорах промозгло и сыро: влажный воздух тяжело просачивается в легкие. Джинни просчитывает каждый шаг, боясь оступиться на слабых ногах. Прямо, налево, направо и до конца коридора. Она преодолевает этот путь относительно быстро и без проблем: не слышит ни чужих шагов, ни голосов — кажется, слизеринцы даже не пытаются пользоваться новыми привилегиями любимчиков Хогвартса.       Дверь в чулан Снейпа поддается не сразу. Не с первой, и даже не с четвертой попытки. Джинни грязно ругается, продолжая перебирать заклинания. Она почти не верит своей удаче, когда замок наконец характерно щелкает.       Маленькое помещение освещено лишь парой факелов и оборудовано длинной лестницей. Усеянные разными склянками полки тянутся вдоль стен прямо до потолка. Джинни мысленно перечисляет список необходимых ингредиентов: корень валерианы был позаимствован вчера из огорода Хагрида; чтобы добыть порошок лунного камня пришлось пожертвовать сережками, подаренными на минувший день рождения тетушкой Мюриэль; асфодель и полынь удалось найти в лесу после нескольких часов изматывающих поисков.       Остается три редких ингредиента, без которых все старания пойдут коту под хвост.       Джинни перетягивает волосы черной резинкой и принимается за работу. Сироп чемерицы пахнет так едко, что находится почти сразу: небольшой бутылек помечен несколькими восклицательными знаками, предупреждающими о ядовитых свойствах настойки, но закрыт не до конца, словно его бросили в чулан между делом. Иглы дикобраза — совсем новенькие, целых тридцать шесть штук в упаковке — Джинни сует в карман без зазрения совести: таких упаковок у Снейпа зачем-то хранится на целую полку, так что он не должен заметить пропажи.       Остается только один, самый редкий ингредиент. Рог единорога. Желательно — еще не толченный.       Джинни стирает капли пота со лба и бегает взглядом по полкам. Она хорошо помнит, что такой рог стоит больше двадцати галлеонов за штуку в Косом переулке. Применять манящие чары для его поиска — все равно, что подписать повинную. Если Снейп хватится пропажи (точнее, когда он ее хватится), простое заклинание легко поможет ему вычислить воришку.       И все же, Джинни достает палочку.       — Акцио рог единорога!       Голубой луч выскальзывает из палочки и рассыпается в воздухе снопом искр. Сотни стеклянных сосудов на мгновение озаряются ярким светом и тут же снова теряются в пыльном мраке комнаты.       Ничего.       Никакой удачи.       Никаких, блять, единорогов.       Джинни едва сдерживает себя, чтобы не выбить дверь чулана ногой. Вместо этого, она лишь крепче впивается пальцами в основание палочки.       Когда она толкает железную ручку вперед, ее ожидает второй неприятный сюрприз за вечер.       За дверью, в двух шагах от чулана, стоит Теодор-сын-ебаного-Пожирателя-Нотт.       Небрежно висящий на шее галстук, взлохмаченные темные кудрявые волосы. Нотт скалится: хитро щурит блестящие в темноте глаза и тянет губы в ухмылке. И почему-то этого Джинни достаточно, чтобы резко взмахнуть палочкой и пустить в него оглушающее. Невилл был прав — она не выдержит еще одного наказания этим вечером.       Плотно закрыв за собой дверь и наложив на нее несколько запирающих заклинаний — в том же порядке, в каком она их вскрывала, — Джинни спешит в гриффиндорскую башню, пытаясь не думать о том, как сильно ей может влететь завтра от нового лже-директора.       Она не слышит ничего от Снейпа или МакГонагалл следующим утром. Не видит разъяренного Нотта околачивающимся возле ее классов в коридорах. Но через пару дней в ее сумке каким-то образом оказывается банка с порошком из рога единорога.       Свежепротертым, судя по дате на упаковке.       Джинни думает, что, возможно, это изощренный способ ее отравить, и передает банку на проверку Луне. Та всегда лучше нее ориентировалась в ингредиентах, и, к тому же, была рада узнать, что подруга пытается сделать несколько успокаивающих, обезболивающих и снотворных зелий для отряда сопротивления.       После тщательной инспекции Лавгуд с радостью сообщает, что порошок настоящий, причем — высшего сорта. Теперь Джинни не знает, что думать, но когда она в следующий раз видит Теодора, она уже не спешит сыпать в него заклинаниями.

      15 октября 1997 года       Хогвартс, Шотландия       — Я так сильно скучала по тебе, — шепчет Джинни сквозь мрачную пелену, пытаясь дотянуться ладонями до мальчишеского лица.       Гарри смотрит на нее с теплотой в уставшем взгляде, и его губы растягиваются в робкой улыбке. Он берет ее за руку, притягивая ближе к себе.       Это похоже на сон: то, как легко им дается долгожданная близость; то, как он не оглядывается по сторонам, прежде чем прижаться своими губами к ее. Но Джинни согласна на это. Ей просто хочется коснуться его еще раз. Забыться в его крепких объятиях.       — Гарри, — повторяет она, словно молитву, осыпая его лицо легкими поцелуями. — Гарри, Гарри, Гарри…       Ей так хочется услышать его голос. Услышать, как он произносит ее имя. Но Поттер молчит — только крепче сжимает пальцы на ее пояснице. Ее дыхание шумно сбивается, что заставляет Гарри вязко усмехнуться ей в рот. Джинни запускает руки в его волосы, сжимая непослушные кудри в кулак.       — Я тоже скучал по тебе, Джиневра, — низкий, сиплый голос опаляет ее губы и отзывается эхом между ноющих ребер.       Холодный. Властный. Губительный.       Джинни кажется, что она пробует смерть на вкус. Она давится, тонет в этом осознании — и хочет еще.       Пожалуйста.       Еще немного.       Том.       Еще совсем чуть-чуть…       — Том, — в ужасе стонет Джинни, отскакивая назад.       Там, где еще минутой назад стоял Гарри, на нее с ядовитой ухмылкой смотрит Том Марволо Реддл.       Красивый, алчный и безумный.       Джинни делает еще один шаг назад, но внезапно теряет опору: всего секунда и она с рваным криком проваливается в бездонную пропасть. Ее рука тянется вверх в попытке уцепиться за крошечную иллюзию контроля, но последнее, что мелькает у Джинни перед глазами — это довольное лицо Тома, что смотрит на нее с края пропасти.       И она падает,       падает,       падает…       Пока с треском не вырывается из бессознательности.       Внезапная тишина оглушительно звенит в воздухе, и Джинни резко открывает глаза, возвращаясь в привычный мир своей комнаты.       — Святая Цирцея! Уизли, ты как? — пара взволнованных глаз внимательно осматривает ее, пока она судорожно ловит ртом сухой воздух. Лицо Рионы, ее соседки по комнате, освещено лишь слабым сиянием волшебной палочки. — Хочешь воды? Черт, ты так кричала…       — Что произошло? — еле произносит Джинни, откидывая со лба липкие пряди волос.       — Твои кошмары… — неуверенно шепчет Риона, отводя глаза в сторону. — Они становятся хуже. Это Кэрроу, да? Он снова пытал тебя сегодня?       Джинни не отвечает — лишь глухо смеется, сминая пальцами влажные простыни. Мысленно отсчитывает дни до готовности зелья.       Потому что даже сквозь яд, слезы и ненависть, она различает жуткую истину: ей понравилось, как Том пытал ее этой ночью.

      18 октября 1997 года       Хогвартс, Шотландия       Мажет.       Это единственное подходящее слово.       Ее мажет, и она не может насытиться этим чувством.       Джинни откидывает голову на подушку и разводит ватные руки в стороны. Медленно тянет их вверх, к голове, и запускает непослушные пальцы в волосы — лениво и нерасторопно. Подушечки покалывает от таких легких касаний. Кожа покрывается мурашками в преддверии накатывающей волны эйфории.       Это прекрасно.       Нет, это охуительно.       Мысли, впервые за долгое время, не дрожат и не скачут — они плывут, летят, плавятся и под яркие вспышки воображаемых фейерверков переплетаются между собой.       Почему она не делала этого раньше?       Почему не додумалась экспериментировать с ингредиентами и дозировками еще год, два назад?       Неужели она так давно не была свободной?       Неужели она могла забыть, каково это — не блуждать в темноте?

      20 октября 1997 года       Хогвартс, Шотландия       — Мы должны что-то сделать, — сурово заявляет Невилл, опускаясь на ковер возле камина.       На его лице появилась горстка новых царапин, на правой скуле — лиловый синяк. Волосы сбиты в разные стороны, вся кожа в пыли, смешанной с потом. Джинни с интересом подмечает каждую деталь его внешности — так, словно видит друга впервые за несколько дней.       В этом есть какая-то доля правды: первые сутки после приготовления зелья она провела не выходя из своей комнаты, не в силах отличить закат от рассвета. Прекрасное марево красок. Пурпурные блики на стенах. Легкость контрастов.       Это было восхитительно.       Никакой боли. Никакой тьмы. Никаких снопов искр, что норовят вырваться из-под багровеющих пальцев.       Никакого Тома в ее голове.       Это было лучше, чем восхитительно. Но это не могло продолжаться.       Эйфория — слишком яркое, слишком заметное в мрачном холоде новых реалий Хогвартса чувство. Джинни не может позволить кому-то обнаружить себя в настолько уязвимой позиции. Пока в этих каменных коридорах разгорается пламя маленькой революции — другим пожарам нет места. Нет места другой боли, кроме той, что студенты делят друг с другом.       Поэтому на вторые сутки Джинни понизила дозировку. Теперь она пьет всего несколько капель в день — этого хватает, чтобы приглушить боль и туман спутанных мыслей. Чтобы не слышать тихого шепота, взывающего к ее имени.       Этого хватает, чтобы пытаться жить.       Мир через призму ее экспериментальной микстуры становится отстраненным. Порой — размытым, а порой — хаотично ярким. Джинни раскачивается на этих качелях с утра до вечера, упиваясь мнимым чувством свободы от своего личного палача.       Нескольких вариантов зелья, которых она сварила себе, хватит еще на пару недель. И сейчас этот срок кажется полетом над бесконечностью.       Остальную часть ингредиентов Джинни потратила на аптечку Отряда. Они с Падмой и Луной сварили столько обезболивающих и снотворных, что ребятам должно хватить до конца месяца. Жаль, что ничего из этого не спасает от кромешного ужаса и животного страха, который продолжают сеять Амикус и Алекто. Сегодня, в честь начала новой учебной недели, Кэрроу впервые подвергли пыткам первокурсников.       Джинни кажется, что она все еще слышит плач Эвелины Фосетт — маленькой и отважной девчонки с Райвенкло, что отказалась называть магглорожденных волшебников выродками на уроке.       Ее принципы обошлись ей в один Круциатус.       Гектору Фоули — первокурснику с Хаффлпаффа — пришлось тяжелее. Ему досталось два: один — за непослушание, второй — за то, что его старшая сестра не смогла наказать его самостоятельно.       Они делали это чужими руками. Как и предупреждал Малфой.       Джинни чувствует только ярость и злобу. Она больше не может терпеть чужих слез, криков и стонов. Ей хочется крушить, ломать и уничтожать все, что попадется под руку.       Невилл прав. Они должны что-то сделать.       — Какой план? — спрашивает она и опускается рядом с ним на пол Выручай-комнаты.       — Нет никакого плана. В этом-то и проблема, — Невилл протирает лицо ладонями и утыкается взглядом в камин. — Мы действуем хаотично. Мы лишь реагируем. Нам пора сменить тактику и вернуть контроль в свои руки. Это мы должны задавать темп, а они следовать — не наоборот.       — Тебе не кажется, что это слишком амбициозная задача? — мягко говорит Луна, прежде чем передать друзьям чашки с ромашковым чаем. — Нам нужно здраво оценивать свои силы.       — Думаешь, мы не в силах одолеть Кэрроу? — переспрашивает Джинни. — Да мы с целой стаей Пожирателей справлялись. Причем дважды!       — Думаю, нам неплохо везло. К тому же, мы не одни в этом замке, — спокойно объясняет Луна, заправляя длинные светлые пряди за ухо. — То, с чем можем справиться мы, может показаться непосильным другим. Даже если мы избавимся от Кэрроу, им на смену придут другие. Возможно, более жестокие Пожиратели.       Джинни стучит пальцами по горячей чашке. Невилл шумно вздыхает.       — Что ты предлагаешь? — интересуется он.       — Если мы хотим стать более организованными, нам нужно действовать поступательно, — Лавгуд откладывает от себя чашку и устраивается поудобнее у камина. — Мы не можем ожидать, что люди станут присоединяться к Отряду, в то время как наша единственная промо-акция — это фингалы и трясущиеся после Круциатуса руки, — услышав это, Невилл заметно мрачнеет, и Луна спешит продолжить: — Все, что мы делаем, только успокаивает нашу совесть, но это отпугивает остальных. Не все рождены, чтобы быть смелыми вне обстоятельств. Некоторым из нас нужен стимул, чтобы сражаться.       — Если кому-то нужен дополнительный стимул, чтобы противостоять концу света, вряд ли нам с ними по пути, — недовольно цедит сквозь зубы Джинни. — Люди, которым нужны бонусы в виде какао и печенья на встречах — не наши люди. Они сдадут нас Пожирателям, как только те начнут раздавать бесплатные талоны во Флориш и Блоттс за принятие Метки.       — Я говорю не об этом, — качает головой Луна. — Мы все здесь на одной стороне, Джинни. Эта война затронет каждого, так или иначе. Людям не нужны доказательства того, что режим Волдеморта убьет лучших из нас. Людям нужна вера, чтобы найти в себе смелость противостоять ему.       Джинни прикусывает губу. Она никогда не ставила свою мотивацию под вопрос. Все ее детство было пронизано историями о тех, кто отдал свою жизнь во имя мирного будущего. Гидеон. Фабион. Доркас. Марлен. Эдгар. Фрэнк. Алиса. Джеймс. Лили.       Порой Джинни кажется, что она помнит имена мертвых лучше, чем имена живых.       — Людям нужна вера в то, что их жертвы не будут напрасными, — кивает она.       — Да, — подтверждает Луна. — Это может быть очевидно для нас, но это не всегда понятно другим. Особенно, в новой войне. Что изменила смерть Седрика? Или Сириуса? Или Дамблдора? Ничего. Нас убивают одного за другим, но эти смерти напрасны. Они не подпитывают огонь революции. Они лишь выжигают остатки храбрости в людях, оставляя их дотлевать в беспокойной буре военного переворота.       — Не говори так, — хмурится Невилл, пораженный внезапным цинизмом подруги.       — Но это правда, — спокойно продолжает Лавгуд. — Люди хотят противостоять режиму, но они видят лишь то, что это тяжело наказуемо. Если мы хотим вселить в них веру в сопротивление, мы должны показать им что-то другое. Мы должны показать им надежду.       — Придать их страданиям смысл, — заключает Джинни.       — Именно! — восклицает Луна. — Чьи смерти не были напрасными? Чья жертва вошла в историю магической Англии?       — Родители Гарри, — уже с большей уверенностью говорит Невилл. — Лили и Джеймс.       — Верно, — соглашается Луна. — Поэтому Гарри — лицо нашей революции. Нравится ему это или нет, но мы должны использовать его влияние, чтобы дать людям надежду. Он — живое доказательство того, что смерть может быть не напрасной. Его родители подарили Англии пятнадцать лет мира. Люди должны поверить, что он способен подарить им гораздо больше — что он способен подарить им свободу.       — Но разве это не очевидно? — цокает Уизли.       — Для нас. Не для других, Джинни, — пожимает плечами Лавгуд. — Мы слишком привыкли бороться в узком кругу единомышленников. Слишком привыкли быть добровольцами. Этого больше недостаточно. Нам нужно больше людей. Больше союзников.       Невилл снова хмурится, и его лицо приобретает серьезное выражение. Он скрещивает руки на груди, прежде чем озвучить свои расчеты:       — Сейчас у нас одиннадцать членов Отряда. Одиннадцать голосов, — уточняет он. — Нам просто нужно научиться их верно использовать.       — То есть, мы просто должны говорить, что все, что мы делаем — это во имя Гарри? — усмехается Уизли.       — Что-то вроде того, — загадочно произносит Луна. — Людям нужны герои. Им проще умереть за миф, легенду, идею, чем за свое собственное право на голос. Полагаю, нам нужно начать с чего-то символического… С какого-то знамени, которое будет кричать о том, что Гарри жив и борется за нашу свободу. Что мы должны ждать его.       Джинни чувствует, как начинают гудеть удары сердца под ребрами. Воодушевление, страсть, жажда возмездия — огонь сопротивления разгорается в ее груди, безжалостно сжигая все без остатка.       Впервые за долгое время она вспоминает, каково это — быть живой.       Когда Джинни поднимается на ноги, в ее взгляде ни капли сомнения. Только блики пламени — костра из камина, — что полыхают в ее янтарных глазах, когда она размыкает губы:       — Собирайтесь. Пора устраивать эту чертову революцию.

***

      — Интересно, а где теперь это завещание? — задумчиво произносит Невилл, утыкаясь макушкой в низкий свод ниши.       — Тебе, что, нужно документальное подтверждение моих слов? — усмехается Джинни, устраиваясь рядом с ним. — Забавно, что ты спросил об этом после того, как согласился на авантюру.       — Да нет, что ты, — он прижимается сильнее к стене, когда Луна пытается уместиться между ними. — Просто представьте, насколько круто было бы показывать такое завещание своим детям. Типа: «Смотрите, малышня, ваш папа — наследник Меча Гриффиндора! Да-да, того самого, что является одной из главных реликвий Хогвартса… Да-да, сам Альбус Дамблдор мне его завещал…».       Лицо Невилла озаряется светлой улыбкой, когда он имитирует эту сцену.       — Думаю, — замечает Джинни, протискивая руку к карману, и достает палочку, — Гарри будет достаточно показывать свой шрам, чтобы дети считали его крутым…       — И не только дети, — добавляет Луна.       — Разумеется, Гарри невероятен, но это же МЕЧ ГОДРИКА ГРИ…       Джинни резко прижимает ладонь ко рту Невилла, заглушая его восторженный возглас.       — Мы поняли, но если ты будешь так кричать, то никакие дезиллюминационные чары нам не помогут, — сдерживает усмешку она, прежде чем взмахнуть палочкой.       Их план был довольно простым: устроить засаду в коридоре, попытаться подслушать пароль и тайком пробраться в кабинет директора после отбоя. Однако, если махать руками и палочками было вполне рутинной задачей, то к тому, чтобы час стоять втроем в узкой нише, жизнь явно никого из них не готовила.       Несколько затекших конечностей и шестьдесят семь минут спустя им, наконец, удается подслушать пароль («Сад аль-Сууд» — более странный выбор, кажется, могла сделать только Трелони, и ребятам лишь с пятой попытки удается сообразить, что Снейп загадал вовсе не какой-то восточный цветник, а звезду из созвездия Водолея) и выбраться из своего прикрытия.       — Черт, нам правда пригодились бы эти идиотские метлы, — шипит Джинни, разминая плечи. — Я бы лучше заработала обморожение, пытаясь попасть в этот кабинет снаружи, чем простояла бы еще хоть минуту в таком положении.       Невилл активно водит руками из стороны в сторону, разминая спину, когда добавляет:       — Да, но, с другой стороны, Снейп мог наложить на окна какие-нибудь темные заклинания, так что…       Тихие шаги троицы эхом разносятся по темным сводам директорской башни. Никто из них не произносит ни слова, пока они продвигаются по узкому коридору к величественной статуе.       — Пароль? — строго спрашивает горгулья, хищно оглядывая студентов.       — Сад аль-Сууд, — вежливо отвечает Луна, осторожно вытягивая каждое слово.       Стена с горгульей раздвигается с глухим треском, открывая проход. Не теряя времени, Джинни быстро взбирается вверх по длинной винтовой лестнице. Ее руки почему-то дрожат — то ли от напряженности позы, в которой ей пришлось стоять около часа; то ли от нервов. Уизли хочется думать на первое, но бешеный стук ее сердца кричит о втором. С каждым спиральным пролетом голова начинает кружиться сильнее, но Джинни не замедляет темп: за ней спешат Луна и Невилл, и у нее нет права на передышку.       Когда они добираются до двери, их шумное дыхание гудит в воздухе. Джинни приставляет к замочной скважине палочку. Замок на двери резко щелкает, поддаваясь ее заклинанию.       Слишком легко и быстро.       — Вот это да, — раздается из-за спины сдавленный голос Невилла.       Ей кажется удивительным, что он никогда прежде не был в кабинете директора. Все ее братья, как и она сама, побывали здесь не единожды — хоть и по разным причинам: от выговора до выдающейся похвалы.       Норма — понятие растяжимое, особенно в семье Уизли.       Джинни бегло оглядывает круглую, просторную комнату: со стен, потревоженные возгласом Невилла, на них смотрят волшебники и волшебницы, заключенные в роскошные рамы. Они возмущенно перешептываются, с недовольством обсуждая троицу.       — Кто вы такие? — бормочет пожилой мужчина с портрета. — Как вы посмели сюда ворваться?       — О, мы не собираемся мешать вам, мистер… — ласково отзывается Луна, всматриваясь в подпись на его портрете, — мистер Финеас Найджелус.       Блэк.       Финеас Найджелус Блэк.       Джинни помнит его по портрету на Площади Гриммо — строгий, высокомерный старик, не особо обремененный добротой или дипломатичностью. Поэтому она делает несколько смелых шагов вперед, к столу, над которым висит другой, более величественный портрет.       — Мистер Дамблдор, — тихо обращается к бывшему директору Джинни, сглатывая ком в горле. — Я… Вы меня помните?       Профессор смотрит на нее с некоторым изумлением и поправляет очки-половинки на переносице. Его ярко-голубые глаза изучают ее с привычным, слегка лукавым прищуром.       — Ох, мисс Уизли, — наконец, выдает он. — Неужели это вы? Вы выросли в прекрасную юную леди. Кто это с вами?       Джинни оглядывается через плечо, обнаруживая растроганные лица друзей. Они стоят, переминаясь с ноги на ногу, не в силах оторвать глаз от портрета директора.       — Невилл Лонгботтом, сэр, — робко произносит Невилл, делая шаг вперед.       — Ну, разумеется, — тепло отвечает Дамблдор. — Вы очень возмужали, мистер Лонгботтом. Уверен, моя дорогая Минерва гордится вами. А рядом с вами — мисс Лавгуд, если не ошибаюсь?       — Рада вас видеть, профессор, — улыбается ему Луна.       — Я тоже очень рад, дорогая. Что ж, раз с приветствиями покончено, быть может, вы расскажете, зачем пожаловали сюда посреди ночи?       — Мы…       — Хулиганы! — перебивает ее Финеас Найджелус. — Мародеры!       — Что вы, дорогой Финеас, это всего лишь студенты. Это вот, например, — Дамблдор указывает на Джинни, — ваша правнучка в третьем поколении. Неправда ли, мисс Уизли?       Невилл и Луна удивленно оглядываются на нее, а затем снова на портрет Блэка.       — Да, — нехотя соглашается Джинни. — Ну, в общем, мы были бы рады, если бы портреты не сообщали профессору Снейпу о нашем визите. Видите ли, мы пытаемся помочь Гарри с одним… поручением, которое вы ему оставили, и нам бы не хотелось, чтобы портреты нас выдавали.       — Вижу, дело серьезное и, я бы даже сказал, благородное, — задумчиво произносит профессор. — Но, боюсь, на это задание у вас осталось меньше минуты, так что вам следует поторопиться.       Джинни смотрит на него в полнейшем недоумении:       — Что это значит?       — Только то, что директор Снейп установил двойную защиту в кабинете, дорогая, — спокойно сообщает Дамблдор, не теряя улыбки.       Секунда оглушительной тишины, которая уходит у них на осознание происходящего, обрывается громким вскриком:       — Блять! — не сдерживается Уизли. — За дело, быстро!       Невилл и Луна срываются со своих мест следом за ней. Когда они оказываются у большого стеклянного футляра, Джинни осознает, что не может вспомнить ни одного проходящего заклинания.       — Фенестра! — приходит на подмогу Луна, но ее заклинание лишь отскакивает от футляра и попадает прямо в чашку на широком столе: та разбивается, рассыпаясь вниз, на ковер, множеством мелких осколков.       — Он зачарован! — Невилл опускается на колени, осматривая дно футляра со всех сторон. — Да и замков никаких не вижу…       Джинни нервно оглядывается по сторонам, облизывая пересохшие губы. Ее сердце колотит по ребрам с такой силой, словно пытается пробить в них дыру.       — К черту, — она хватает со стены старинное оружие с железным топором на конце. — Разойдитесь!       Десять…       Невилл и Луна отскакивают на пару футов назад, освобождая ей место. Крепко обхватив дрожащими пальцами рукоять, Джинни делает глубокий вдох, широко расставляя ноги.       Девять…       Под толстым стеклом футляра просматривается меч: большой и величественный, он роскошно украшен рубинами и переливается на свету.       Восемь…       Джинни замахивается с секирой в руках и делает резкий выпад вперед, наклоняясь всем корпусом. Звонкий треск гремит в тишине: паутина из трещин расходится от неровной дыры в стеклянном корпусе.       Семь…       Джинни с трудом вытаскивает секиру и замахивается снова. Удар, а затем еще один — пока стекло окончательно не рассыпается по дну футляра.       Шесть…       Луна очищает заклинанием рукоять от осколков, уступая Невиллу путь: тот одним легким махом подхватывает меч с поддона — будто тот не является старейшей реликвией метром в длину.       Пять…       Движения Невилла плавные и гармоничные. Такие, словно меч был создан специально для него.       Истинного гриффиндорца.       Четыре…       Где-то в этой суматохе теряется призрачная, странная мысль: а сможет ли Джинни, с учетом того, что с ней происходит, вот так же просто взять меч Гриффиндора в свои руки?       Она не успевает подумать, потому что уже в следующую секунду Невилл кричит:       — БЕЖИМ! — и они мчатся вниз по винтовой лестнице.       Три…       Они бегут без оглядки. Ни прощаний с портретами, ни возможности задать хотя бы пару вопросов о Гарри покойному директору — только громкий топот ботинок, что отскакивает от стен и разносится эхом по коридору.       Два…       Капельки пота собираются у нее на шее и ползут вниз по ключицам. Несмотря на спортивное — что ж, уже — прошлое, Джинни чувствует, с какой силой обжигают грудь легкие — так, что еще чуть-чуть и, кажется, она задохнется. Делает резкий рывок за угол: столкновение с неожиданной преградой приходится ей прямо в солнечное сплетение. Затаив дыхание, Джинни медленно поднимает глаза.       Один…       — Полагаю, вашей находке самое место в моем кабинете, — звучит ледяной голос Снейпа, когда он сощуривает черные, словно уголь, глаза. Его взгляд блуждает между тремя студентами, пока, наконец, не задерживается на Джинни. — Как и вам. Помните дорогу, мисс Уизли?       Ноль.