Отступники / High Fidelity

      1 мая 2002 года       Азкабан, Северное море, Великобритания       Капли дождя стучат по оконному выступу и, скопившись на подоконнике, медленно ползут вниз по стене. Гарри неосознанно ежится от сочащейся в воздухе сырости. Это не похоже на промозглость после дождя или на естественную влажность вблизи моря. Нет, такие затхлость и прелость встречаются только в насквозь пропитанных, годами мокнущих каменных стойлах.       За долгие годы войны им с Роном и Гермионой не раз приходилось искать ночлега ровно в таких подворотнях: Гарри до сих пор помнит, как тяжело становилось дышать, когда чувство липкости едко оседало в легких под утро.       Малфой, кажется, даже не замечает перемены в погоде.       Его лицо вернуло себе прежние замкнутость и уверенность. Те, с которыми он всегда встречал Гарри, когда тот приходил к нему на допрос. Маска, треснувшая минутами ранее в их разговоре, снова оказывается на своем месте, приклеенная с хирургической точностью.       Он хороший актер. Гарри обнаруживает это почему-то впервые — что надменность, которую он когда-то считал врожденной чертой всех Малфоев, всего лишь акт игры, когда речь заходит о Драко. Настолько же привычный ему, как и кожа.       Эта находка озадачивает Поттера. Вскраивает все типичные характеристики Малфоя, что он вынужденно собирал годами: напыщенный, чванливый, трусливый и скользкий; изворотливый, беспринципный, бессердечный и даже жестокий; поганец, не имеющий другого морального компаса, кроме своей фамилии; циник, готовый из глупой выгоды продать что угодно, включая собственную душу.       Ничего из этого не описывает его сейчас.       Манеры Малфоя все еще отдают гордыней и высокомерием, но они лишены бравады. Он больше не тот мальчишка, что хвастливо пятит вперед грудь, расхаживая в тайком заимствованной у папочки мантии, которая явно ему велика. Теперь его плечи расправлены широко и уверенно: ему не нужно имитировать их внушительность, прибегая к толстым подкладкам; не нужно заявлять о своей важности, примеряя на себя важность отца.       Он давно перерос его.       И, кажется, приобрел неприязнь к мантиям.       На смену трусости пришла выдержка, на смену беспринципности — несгибаемый стержень. Гордыня теперь — лишь броня, скрывающая боль и сомнения; цинизм прячет чувства.       Кто-то сбил с него эту спесь.       Был ли это Волдеморт?       Или это она его так изменила?       Стала ли она его новым моральным компасом? Или, возможно, она была лишь клинком, что вспорол горстку защитных слоев, позволив всем его чувствам и страхам выбраться, спустя столько лет, наружу?       Гарри никогда раньше не видел, как змеи сбрасывают кожу.       Рассматривая Малфоя сейчас, ему кажется, что это очень болезненно.       — Ты когда-нибудь думал… с чего все это началось?       Драко коротко усмехается, и Гарри неожиданно понимает, что проговорил вопрос вслух. Должно быть, Малфой находит его чересчур философским, так как в следующий момент с ухмылкой отвечает:       — Все еще жалеешь, что не вернул то рукопожатие?       Он говорит без злобы, почти по-ребячески. Эта эмоция странным образом отражается на его лице: такое взрослое и порой устрашающее, оно удивляет своей подвижностью, своей живостью в этот момент.       Драко шутит, но Гарри думает, что если бы у того рукопожатия была подобная сила — если бы оно могло предотвратить ее падение — он бы вернул его, не раздумывая. Он бы назвал Малфоя своим лучшим другом, продул бы все квиддичные чемпионаты, отдал бы лучшие воспоминания, что угодно — лишь бы уберечь ее.       — Ты ведь знаешь, что я имею в виду совсем другое.       Цепи скрипят на его запястьях, когда Малфой разводит ладони:       — Просвети меня.       Поттер хмурится — не от его патологического желания вечно уходить от ответа, а от тотальной усталости. Этот разговор измотал его, едва начавшись: он провоцирует воспоминания, к которым Гарри не возвращался прежде; заставляет озвучивать даже самые тяготящие страхи.       Поттер прилагает усилия, чтобы продолжить:       — Думал ли ты… когда для нее наступил тот момент невозврата? Случилось ли это когда она перешла на другую сторону, или, возможно, когда я оставил ее бороться с темными силами в одиночку? — размышляет вслух он, стыдливо опуская к ладоням глаза. — Может, еще раньше? В день, когда она встретила твоего отца? Или все мы были прокляты с самого начала?       Он ожидает, что Малфой снова над ним посмеется, но тот лишь сцепляет пальцы в замок, сосредоточенно рассматривая поверхность стола.       — Думаю, все всегда вело ее к тому дню… и к тому выбору, — заключает Драко, не отрывая взгляд от потертой столешницы. — Эта глава ее жизни началась задолго до того, как я стал ее частью, Поттер. Тебе стоит начать ставить вопросы правильно.       — Что неправильного в этом вопросе?       Малфой вскидывает подбородок, его лицо снова отражает привычную холодность.       — Ты пытаешься определить, какой момент в истории перечеркнул для нее все другие дороги, но совершенно не думаешь про момент, когда она решила по ним не идти. В этом заключается твоя главная проблема, как следователя. Ты разбираешься в последствиях и обстоятельствах, упуская поиск причины. Пытаешься понять, что было изменить невозможно, когда надо искать то, что не меняли намеренно, — с явным недоумением указывает ему он. — Намного важнее понять, когда она осознала свою роль во всем этом. Когда смирилась с тем, что ей предначертано. Когда выбрала не смотреть назад. Все остальное… не имеет значения.       — Ты говоришь так, будто уже тогда знал все ответы, — с сомнением язвит Поттер.       — Я знал достаточно, чтобы понять, что она ходит по грани, — сурово заявляет Малфой. — Ее вечные вспышки агрессии. И эта граничащая с мазохизмом беспечность. Это было так очевидно, — его губы изгибаются в нескрываемом презрении. — Ваши друзья из Отряда предпочитали закрывать на все это глаза. Они радостно восхваляли свою героиню за храбрые акты сопротивления. Предпочитали не видеть, чего ей все это стоит. Не хотели знать, почему она теряет контроль.       Гарри понимает, о чем говорит Малфой, и это — самое страшное. Он пересмотрел тысячи воспоминаний с того первого военного года в Хогвартсе, и почти во всех находил по частичке пазла, каждая из которых становилась свидетельством: у нее были тайны. У нее были секреты.       И у нее не было дороги назад.       — А что именно видел ты, Малфой? — не сдерживаясь, парирует Гарри. — Что такого мог видеть ты, чего не видели десятки наших друзей, находясь рядом? Все мы можем оглядываться назад и считать, что знали что-то заранее. Только вот жизнь так не работает.       — Темную магию не видят, — тихо произносит он. — Ее чувствуют.       — Темную магию? — Гарри почти усмехается. — Хочешь сказать, она использовала темную магию еще в Хогвартсе?       — Ты совсем не умеешь нащупывать смыслы, — разочарованно вздыхает Драко, принимаясь покручивать в руках зажигалку. — Я не говорил, что она использовала темную магию. Я сказал, что ее магия была темной.       Гарри смотрит на него в замешательстве, не в силах распознать разницу.       — Свойства магии определяются двумя факторами, — раздраженно продолжает Малфой, замечая его растерянность. — Намерение и характер силы. Использовать темную магию — это делать преднамеренный выбор, всякий раз, когда поднимаешь палочку. Обладать темной магией — значит жить с ней. Все время, без остановок.       — И ты понял это за те пару раз, что она приставила тебя к стенке? — с издевкой говорит Поттер.       Они оба знают, что он имеет в виду.       — Я понял это, — Малфой склоняет голову, и в его глазах появляется озорной блеск, — как только она впервые коснулась меня, — он дает словам осесть в воздухе, после чего добавляет с ехидством: — Очень эмоциональная сцена. Хочешь подробности?       — Вообще-то, хочу, — цедит Гарри. — Думал, мы это уже обсудили.       Драко с блеклым артистизмом пожимает плечами.       — Ну, знаешь, как такое случается, — медленно ведет пальцем по столу он. — Темный пролет винтовой лестницы. Мы с ней вдвоем. Она рвет на мне одежду…       — Достаточно! — рявкает Поттер, вскакивая со стула. Еле давит желание вмазать морду Малфоя в стол.       Потому что Драко не врет. Он никогда не врет, и от этого тошно.       Разумеется, это лишь провокация. Гарри мог представить сотню контекстов, в которых эти слова не звучали бы так оскорбительно. Но маленькая, крохотная искра сомнения, зародившаяся на месте всего того, что произошло после… больно дает знать о себе.       С самого начала все они как-то безмолвно решили, что эта связь между ними — между ней и Малфоем — началась позже. Что, возможно, жизнь на другой стороне в изоляции от родных подтолкнула ее к отношениям с ним. Что беспощадное одиночество заставило ее найти хоть какое-то утешение. Но что, если…       — Ты ведь сам сказал, что хочешь подробности.       Гарри бросает окурок в пепельницу и запивает горечь от разговора дешевым кофе. Раньше на допросах часто бывала Флер — она всегда заботилась о том, чтобы им не приходилось пить это пойло. Но теперь она отказывается от любой связи с аврорами в пользу семьи, ограничивая работу социальными проектами для Министерства.       Она потеряла в этой войне слишком много.       Как и все они.       — Хорошо, — Гарри продолжает медленно измерять шагами комнату. — Допустим, ее магия уже тогда была темной. Это… вписывается в известные сведения. Но ведь всю осень она активно участвовала в Сопротивлении, значит, в начале года еще не подозревала, что ей придется покинуть Хогвартс. Так что случилось потом? У тебя есть какие-то предположения? И не говори мне про отработки у Снейпа, я и так знаю о них из показаний, но дело ведь явно не в том, что у нее просто не было времени.       — Думаю, это был Хэллоуин, — отрешенно говорит Драко, пока дым тянется из уголков его губ и прячется от света ламп под мрачным потолком камеры. — Тот момент, когда все изменилось? Это пришло ко мне спустя годы, если быть честным. Но, да, оборачиваясь назад, это началось в Хэллоуин. Это началось с меня.       Гарри останавливается посреди камеры, резко оглядываясь в сторону Малфоя: его лицо замкнуто, глаза потеряли видимый фокус.       — О чем ты говоришь? — с опаской спрашивает Поттер, выдергивая его из забвения.       — Ты ведь знаешь, что она вытворяла, пока тебя не было в Хогвартсе? — уточняет Драко, и Гарри поспешно кивает, побуждая его продолжить. — Все они вели себя безрассудно, но она заходила так далеко в своих выходках, что в какой-то момент ее невозможно было застать без признаков пыток. Они бы убили ее, если бы она продолжила в том же духе. Амикус мечтал сделать это еще с того дня, когда впервые увидел ее на Астрономической башне.       Боль и беспомощность бьют тревогой по легким, когда он представляет ссадины на ее теле. Когда видит, словно вживую, как меняется изгиб ее теплой улыбки из-за подбитых губ.       Гарри жмурится на пару мгновений.       — Разве тебе было тогда до этого какое-то дело? — давит сквозь зубы он.       — Веришь ты или нет, мы не наслаждались этим безумием.       Поттер по привычке пытается возразить, но сдерживается, так и не озвучив укора. Оглядываясь на судьбы многих слизеринцев сейчас, с заявлением Малфоя сложно поспорить.       Каждый из них заплатил свою цену. Каждый ответил за свои проступки.       — Что ты сделал? — возвращается к теме он, приходя снова в движение.       — Я отвел ее к Северусу. Решил, в лучшем случае, ему удалось бы привести ее в чувство. В худшем — она бы отбывала наказание у него вместо Кэрроу. Беспроигрышная ситуация, — с сарказмом добавляет Драко, хотя в его словах есть здравый смысл.       Информация о том, что Северус Снейп никогда не пытал студентов не была новостью. Разведка военных времен подтверждала, что за все три года своего назначения он ни разу не проявлял жестокость и, даже наоборот, демонстрировал подозрительное милосердие к неугодным.       Недостаточная строгость его методов активно критиковалась недоброжелателями, о чем неоднократно свидетельствовали доносы. Сдать ее Снейпу действительно было наилучшим решением, если такое решение вообще можно было найти.       — После того разговора она почти перестала провоцировать Амикуса и Алекто, — продолжает Малфой. — Вмешивалась, только если ситуация становилась критической. Несколько дней в неделю проводила на отработках. Мне казалось, что это к лучшему. Думал, что спас ей жизнь.       Гарри останавливается напротив него и упирается кулаками в бедра.       — Но?       — Но это вовсе ей не было свойственно, разве нет? Главная активистка ОД не стала бы слушать нотации Северуса. И уж точно не бросила бы Сопротивление.       — Разве что…       Что бы ни произошло в тот день в кабинете директора, это запустило обратный отсчет.       — Верно, — вздыхает Малфой, подтверждая его догадку.       Гарри пропускает пальцы сквозь волосы и с тяжелым вздохом сцепляет на затылке ладони.       — Что было потом?       — Без понятия, — он прикуривает изрядно помятую пальцами сигарету. — Я уехал из Хогвартса на каникулы и не вернулся.       — И когда ты в последний раз видел ее до похищения?       — Тогда же, — пожимает плечами Драко. — В поезде, перед Рождеством.       — Она устроила драку в твоем вагоне, — подсказывает Гарри, который уже много раз слышал, как Малфой отвечает на этот вопрос.       — Именно.       — О чем вы с ней говорили?       — По-твоему, драка подразумевает важные для расследования разговоры?       — Несколько свидетелей этой сцены поделились воспоминаниями, в которых ты вывел ее из вагона и вернулся только спустя несколько минут.       Малфой недовольно вздыхает.       — Я сказал, чтобы она держалась от меня и моих друзей подальше, Поттер. Очевидно, она плохо меня расслышала, потому что в следующий раз я увидел ее уже в своем собственном доме.       — Ты помнишь точную дату? — Гарри снова садится, доставая еще одну сигарету. — День, когда ее доставили в мэнор?       Он не рассчитывает, что Драко ответит, но тот резко подается вперед, щелкая зажигалкой у него перед носом.       — Пятого апреля, — говорит он, чуть не сдувая пламя горячим дыханием.       Гарри спешно прикуривает, обескураженный и его жестом, и остротой памяти.       — Что ты помнишь об этом дне?       — Помимо того, что на мой порог заявилась твоя подружка? — риторически интересуется Малфой. — Ничего примечательного. Ах, точно, мой отец вернулся в Англию по этому поводу.       За все годы войны Люциус оставался предельно туманной фигурой в армии Волдеморта. Он не занял официальный пост в новом правлении, не был замечен среди боевых лидеров, и уж точно не блистал частыми появлениями на публике. При этом множество достоверных источников утверждали, что Люциусу удалось восстановить репутацию в рядах Пожирателей — и что он приблизился к своему Повелителю больше, чем когда-либо. Малфой-старший до последнего оставался ключевой фигурой Темного круга, которому было доверено множество переговоров на политической арене волшебного мира.       Тем не менее, точной информации о его работе все еще ничтожно мало.       Это цепляет любопытство Гарри.       — Где он был до этого? — с намеренной небрежностью уточняет он.       — Ты пришел за туристическим гидом моего отца, или я что-то неправильно понимаю? — едко ловит его интерес Драко.       — Мы оба знаем, что он не был простым путешественником.       — И все же, мы здесь не из-за него.       — Не хочешь о нем говорить? — с напускной наивностью любопытствует Поттер. — Попрощались на плохой ноте?       — Не вижу смысла отвечать на вопросы, которые ты можешь адресовать ему самому.       Гарри остерегается открыто провоцировать Малфоя, но все же решается уцепиться за подвернувшуюся возможность:       — Забавно, но он был куда разговорчивее, — пытаясь стереть из тона насмешку, замечает он.       Малфой бросает острый взгляд в Поттера.       — Ты пришел от него, — линия его рта изгибается вверх, но выражение лица остается предельно холодным.       — В каком-то смысле, — соглашается Гарри. — Тогда, в день первичных допросов… Он был первым, кто подсказал мне, с какой стороны на тебя стоит взглянуть.       — Неужели? — тянет Малфой, медленно постукивая о стол фильтром от выкуренной сигареты. — И что же это за сторона? Та, что позволила тебе нарушить все законы в моих допросах и испачкать руки?       — Та, в которой мы с тобой делим больше общего, чем я готов был бы признать.       — Сколько патетики, Поттер, — ухмылка трогает его губы.       — Я просто пытаюсь быть честным, — Гарри упирается локтями в стол, оставив попытки держать осанку. — С тобой. И с собой тоже. Я не поверил ему тогда, Люциусу. Подумал, он пытается сбить меня с толку; решил, он в этом с тобой заодно.       — И что же заставило тебя передумать?       — Флер, — открыто говорит он. — Она пыталась содействовать тебе в ходе следствия и допросов. Что было полным безумием, с учетом всех обстоятельств. Это только разозлило меня тогда — и ее правда, и ее сдержанное сочувствие, — но я понял. Понял, в чем ошибался. Понял, какой открыл ящик Пандоры.       — И когда собрать нити ее секретов не удалось, ты вернулся к отцу, — проницательно подмечает Малфой.       — Да.       — И что же такого он тебе рассказал? — с ноткой слабого интереса спрашивает Драко. — Что такого он поведал тебе, что ты решил… Как это называется? Прийти с миром? Сложить оружие?       Гарри ступает по тонкому льду — и хорошо это понимает. Разыграть карту с Люциусом было оправданным риском, но говорить о чувствах младшего Малфоя к ней в интимном ключе — все равно, что намеренно прыгать на льду.       Он вспоминает серые, тронутые белой пеленой глаза Люциуса, и его смиренное, гордое выражение, не поблекшее на фоне тюремной формы. Вспоминает слова, что прокручивал после той встречи не одну ночь.       «Вы можете думать обо мне что угодно, мистер Поттер, но я любил свою жену больше всего на свете, и это было ее последним желанием, — сурово заявлял Люциус, отвечая на его едкую провокацию. — Малфои могут быть подлецами, предателями и отступниками… Но они будут защищать своих женщин до тех пор, пока от них не останутся только кости. Драко плевать на ваши порядки и ваши законы. Ему плевать на вашу мораль и на светлую сторону. Единственное, о чем он всегда будет думать — это его Чаровница. Делайте с этой информацией, что вам угодно».       Он решается озвучить только часть правды:       — Твой отец объяснил, что тебя не возьмешь пытками и угрозами, — пересказывает Гарри. — Сказал, что твоим компасом всегда будет… она. Чаровница.       — Что ж, в чем-то он прав, — осторожно ведя взглядом в сторону, допускает Драко. — Но в самом главном он ошибается. Отец, как и вы, видел лишь ее ипостаси. Мне же никогда не было до них дела. Я любил ее, настоящую.       Принимал ее целиком. Не отделял тьму от света.       Может, это и заставило ее сдаться?       Слова Малфоя настолько искренние и откровенные, будто адресованы кому-то другому — кому-то, кто преследует его в каждом убежище темноты. Его глаза гипнотизируют отдаленную точку, зрачки расширяются в отсутствии света: так, словно он видит что-то, чего не видит Гарри. Знает что-то, чего не знает он.       Поттер инстинктивно оглядывается, напуганный застывшим взглядом.       Не обнаружив за спиной ничего, кроме ржавой тюремной двери, он не знает, что чувствует: разочарование или облегчение.       Подумать только… Героиня Сопротивления и Пожирательница.       Нет, Гарри не может принять и то, и другое.       — Все еще играешь в свои игры, — невпопад усмехается Драко.       Поттер хмурится долю секунды, но вскоре убеждает себя не заострять на странных репликах Малфоя внимания и решается задать главный вопрос.       — Твой отец утверждает, что это не было похищением, — говорит он, внимательно изучая реакцию Малфоя. Тот коротко усмехается: так, словно наблюдает за малым ребенком, что боится вложить последнюю недостающую фигурку в пазл.       Когда молчание затягивается, Драко расслабленно откидывается на спинке стула и вскидывает подбородок:       — Сам-то как думаешь, Поттер?       Гарри тяжело сглатывает.       В глубине души он давно знает ответ.       Малфой ловит его эмоцию: скользит языком по губам, словно смакует их общую горечь от осознания, пряча ответ в едкой ухмылке.       Этот жест. Это понимание силы секретов, известных ему одному.       Гарри до скрежета сводит челюсть, сдерживая гневный вой. Вслушивается в шум дождя. Отмеряет вдох, затем выдох.       Поднимается на ноги и продолжает допрос.       — Она прибыла одна? — он подходит к окну, впервые оказываясь к заключенному спиной.       — Салазар, чем ты только занимался в своей академии, — вздыхает Малфой. — Разумеется, она прибыла не одна. Если бы все желающие могли попасть в мэнор, когда им заблагорассудится, мы бы здесь с тобой не сидели.       Гарри кажется, что он знает ответ на следующий вопрос, но он все равно предпочитает озвучить:       — Кто ее сопровождал?       — Тот же человек, который должен был привести ее в чувство, — бесстрастно отвечает Драко, потягивая кисти в железных браслетах.       Человек, который часами был с ней на отработках от недели к неделе.       Человек с доступом, навыками и связями.       Человек, который точно знал, как много она значит для Гарри Поттера.       Северус Снейп.       Предатель, убийца… Вербовщик.       — Это даже забавно, если задуматься, — продолжает размышлять Малфой. — Я привел ее к Северусу в надежде сбагрить проблему, а он вернул мне ее спустя несколько месяцев в двойном масштабе. Пожалуй, его чувство юмора было слишком тонким для наших юных умов. Только спустя годы я могу оценить его по достоинству.       Гарри не находит в этом ничего смешного.       У предательства Снейпа была слишком большая цена. И они платили ее собственной кровью.       — Что было дальше? — отчаянно хватаясь за обрывки нити, требует он. — Что произошло, когда Снейп доставил ее в ваше поместье?       — Без понятия, — Драко запрокидывает голову к потолку и заводит сцепленные руки за шею. — Она прибыла ближе к полуночи. Я увидел ее только на следующий вечер.       — При каких обстоятельствах? — цедит Гарри, вскипая от того, что ему приходится вытягивать из него каждое слово.       — Меня попросили сопроводить гостью поместья в покои Темного лорда. Можешь представить мое удивление, когда из всех возможных людей я обнаружил в гостевой спальне твою подружку.       От внимания Гарри не ускользает то, как Малфой ее называет.       Гостья.       Конечно, он давно успел понять, что большая часть легенды, которую она им скормила, была наглой ложью. Но все равно продолжает цепляться за каждую возможность разглядеть отблески правды между придуманных ею строк.       Это даже не выбор — необходимость.       Она сделала все это ради чего-то.       Но ради чего?       Гарри потирает о брюки влажные от нервов ладони, пытаясь воспроизвести сцену их встречи, но не может склеить картинку в сознании. Девочка, которую он знает знал, никак не вписывается в роскошные интерьеры Малфой-мэнора, со своими старыми кедами и потертыми джинсами.       — Она что-то сказала? — глухо уточняет он, возвращаясь к своему месту.       — Нет.       — Вы просто молча дошли до приемной? Ты обнаружил ее у себя дома спустя столько месяцев и даже не спросил, какого черта она там забыла?       — Нет.       — Почему? — едва сдерживая мольбу в голосе, взывает он.       — Потому что я не задаю глупых вопросов, — грубо отрезает Малфой. — В отличие от тебя. Я знал, что у нас остановилась гостья Волдеморта. Гостья. Не заложница, Поттер. И я понимал, что это было достаточно важным событием, раз отец ради нее удосужился вернуться домой. Мои чувства не имели значения. А я не привык растрачивать их впустую.       — Но это ведь должно было удивить тебя! — все еще не понимает его спокойного тона Гарри. — Привести в бешенство, я не знаю. Неужели ты не хотел потребовать каких-то ответов? Если не у нее, то хотя бы у Люциуса?       — Разве я сказал, что не требовал ответов у Люциуса? Я сказал, что не выставлял себя на посмешище перед ней или Темным Лордом.       — И что твой отец ответил? — отчаянно хватается за каждую ниточку диалога Поттер. — Как он объяснил ее нахождение в мэноре?       — Он никак не объяснил ее нахождение в мэноре, потому что никто не отчитывался перед ним по этому поводу. Не знаю, в курсе ты или нет, но Волдеморт не был большим фанатом любопытных зазнаек.       Гарри тянется руками к вискам, разочарованный очередным тупиком их разговора. То, насколько тяжело Драко делится с ним даже этими крохами информации, выводит его из себя. Неосознанно стуча ботинком по полу, он лишь сжимает челюсть и с новыми силами продолжает допрос.       — Тебе известно, что происходило на их первой аудиенции?       — Нет, — в той же безэмоциональной манере отвечает Малфой. — Северус находился в покоях Темного лорда какое-то время, но и он вскоре покинул приемную. Все, что я знаю — это что моим эльфам пришлось несколько часов помогать Снейпу следить за ее здоровьем после аудиенции. Я не пересекался с ней в мэноре еще несколько дней после этого.       — Ее пытали?       — Нет. Скорее, испытывали, но уже это одно говорит о многом.       — Что ты имеешь в виду?       — Ты знал много волшебников, кто мог самостоятельно заявиться на аудиенцию с Волдемортом и выйти оттуда живым? — усмехается он. — Ты не требуешь встречи с дьяволом, Поттер. Он призывает тебя, не наоборот.       Эта мысль саднит.       Потому что подобная смелость была очень характерной для девочки, которую он когда-то увидел на школьной платформе. Находить ее отголоски в волшебнице, которую все они знали после… Дается ему тяжелее, чем он мог представить.       — Ты сказал, что не видел ее несколько дней после этого, — отгоняя из мыслей воспоминание об их первой встрече, говорит Гарри. — Неужели ты не пытался поговорить с ней, когда вы встретились снова?       Драко закатывает глаза с раздражением.       — Скажем так, — он неожиданно ухмыляется, очерчивая пальцем неровный край столика. — Мы с ней начали на плохой ноте.       Многозначность его тона и слов саднит, но Гарри не останавливает Малфоя.       — Так что когда речь заходила о ней… — продолжает тот, — я знал, что мне не следует ждать ничего хорошего. По какой бы причине она не находилась у нас дома, я понимал, что никогда не узнаю ее истинных мотивов. Поэтому предпочитал не пересекаться с ней. Ее это устраивало.       — Но ты ведь должен был понимать, насколько все это странно, — допытывается Поттер. — Должен был ставить под сомнение мотивации Волдеморта. Если он хотел похитить ее из мести или шантажа, как Луну, он ведь мог запросто сделать это, не прибегая к Снейпу. Он мог приказать Пожирателям снять ее с поезда или, в конце-то концов, мог в очередной раз ударить по ее дому, но он не сделал ничего из этого! — вспыхивает он. — Так объясни, на кой черт ему понадобилось устраивать этот цирк с похищением? Для чего ему все это было нужно?       — А с чего ты решил, что это было нужно ему?       Малфой не поднимает взгляда, чтобы ответить, но его тона достаточно, чтобы Гарри запнулся.       Уверенного. Твердого. Безапелляционного.       Убедительного.       Волдеморт всегда получал то, что хотел, и он не церемонился со своими желаниями. Он не сбивал Орден со следа. Не пытался скрывать похищения. Он доставлял послания четко и ясно. Чаще всего — кровью.       Но это не было похищением.       И Волдеморт не был инициатором.       — Ты начинаешь складывать два и два, Поттер, — не дожидаясь его реакции, подает голос Драко. — Очень похвально.       — Иди к черту, Малфой, — шипит он, поднимаясь со своего места. — Я никогда не поверю, что это был ее собственный план.       — Разве это имеет значение? — вздыхает Драко. — Был ли это ее план или Северуса? Она подписалась под ним. Добровольно пересекла черту, сменив сторону. Она могла прийти к Ордену, могла попросить у вас помощи, попробовать решить все общими силами. Но она выбрала взять это на свои плечи. Ты никогда не задумывался, почему?       Гарри молчит, не желая признавать очевидного.       — Потому что вы подвели ее, — продолжает с натиском Малфой. — Потому что ты бросил ее и пустился в бега. Потому что все ваше сборище «великих» волшебников оставило своих детей гнить в замке, где они ежедневно подвергались насилию. Вы заставили ее думать, что она должна разбираться со всем в одиночку. Вы сделали все, чтобы она выбрала принести себя в жертву.       — Как ты смеешь…       — Нет, как ты смеешь?! — вспыхивает Драко, когда Поттер дергается вперед, возвышаясь над ним.       Резкая боль ошпаривает скулу и челюсть; глаза зажмуриваются от дезориентации. Голова гудит от столкновения с твердой поверхностью, по языку ползет горечь крови. Гарри внезапно чувствует все и сразу: железную хватку Малфоя на задней поверхности шеи, холод на правой щеке, горячее дыхание у своего уха.       — Как ты смеешь приходить сюда и требовать от меня объяснений? — рычит Малфой, с силой впечатывая его в стол. — Как смеешь высказывать мне свое недовольство? После того, что ты сделал?! — шипит он, встряхивая его за шею, пока Гарри пытается дотянуться до него ладонями. — Мне плевать, во что ты веришь. И мне плевать, что ты чувствуешь. Она выбрала темную сторону, чтобы ты смог спасти свою. Либо проглоти это, либо проваливай!       Малфой скидывает с него свои руки и прописывает толчок в грудь: такой сильный, что Поттер отшатывается от него, врезаясь спиной в дверь. Ярость раздирает все живое внутри и рвется в немой хрип снаружи:       — Я знаю! — признает Гарри, сплевывая подступившую кровь. — Разве ты не видишь? Я знаю, Малфой. Знаю, что мог предотвратить это. Знаю, что это моя вина, — не сдерживаясь, кричит он. — Поэтому я пришел к тебе за ответами. Поэтому готов сделать все, чтобы разобраться в том, что произошло. Ради нее! Ради Джинни.       По лицу Малфоя проскальзывает призрак знакомой боли: оно ожесточается, стоит ему только услышать звук ее имени.       Губы кривятся в едкой издевке, когда он произносит:       — Долго же ты к этому шел.