Игра в смерть

Уважаемые пассажиры, через несколько минут наш самолёт начнёт снижение и будет готовиться к посадке.

«Дерьмо», — хотел было высказаться Саске, однако, он предпочёл не осквернять слух пожилого мужчины оценкой ситуации, которая того не касалась никаким боком. Впрочем, как и сам Учиха младший соседа. Широкое сиденье не предусматривала наличие такого ни слева, ни справа. Только позади. Заслонки кофейного цвета практически полностью отделяли его от остальных пассажиров бизнес-класса боинга ANA. Если бы только этот заслон закрыл его от Токио, надвигающегося белыми и жёлтыми огнями, вырывающимися из черноты… Такие же всепоглощающие мраком холода глаза с безразличием мазнули по плоскому экрана телевизора, на котором сливались в поцелуе полуголые тела каких-то актеров из дешёвого реалити-шоу о свиданиях. Вот же проклятье… Саске поправил наушник. Он планировал «свалиться больным» и остаться в Нью-Йорке на каникулы. Однако голос отца вырвал с мясом всякую мысль о симуляции: «Саске, ты возвращаешься в Токио. Больным или нет, тебя хочет видеть Мадара-сама. Если тебе так уж невмоготу, то воспользуйся частным самолётом. Глава даст добро». Ага-да, пошёл бы ты на хер, Глава. Я не променяю последние мгновения свободы на кожаные кресла в твоём ублюдском самолёте. Пришлось оперативно «выздоравливать» и прощаться с друзьями. Они уже рассчитывали поколесить по Америке. Однако в идеальных вычислениях произошёл сбой из-за одной переменной, всегда и везде вносящей идущие вразрез с правилами коррективы, — его семейки.

Уважаемые пассажиры, наш самолет совершил посадку в аэропорту «Нарита» города Токио. Температура за бортом +4 градусов Цельсия, время 18 часов 45 минут. Командир корабля и экипаж прощаются с вами. Надеемся еще раз увидеть вас на борту нашего самолета. Благодарим вас за выбор авиакомпании ANA. Сейчас вам будет подан трап. Пожалуйста оставайтесь на своих местах до полной остановки.

Саске ощущал на себе взгляды девушек и женщин. Полы чёрного пальто, небрежно наброшенного поверх тёмно-серого костюма, сливались непогодой за широкими окнами-проводниками в иной мир, который он бы хотел забыть, но тот ядовито-злорадно подмигивал ему белыми огнями фонарей. Раздражённо, практически обречённо, Учиха провёл пятернёй в кожаной перчатке по не ведающим укладки волосам. Кожаный чёрный чехол для ноутбука мелькал на фоне бледно-бежевых стен. «Какого чёрта понадобилась дяде от меня? Я думал, он и на мои похороны не раскошелится прийти, а тут вдруг целого и живого племянника увидеть благоволит?» — горькое предчувствие таяло во рту кислым желанием закурить «Nat Sherman». Желанная чёрная коробка «Black & Gold» оттягивала карман, но для начала требуется пройти в зону выдачи багажа, затем паспортный контроль… Впрочем, много времени это занять и не могло. О прилёте Учихи в аэропорту были предупреждены заранее. Но это ничего, гнушаться привилегированным положением может только один дуралей — светловолосый болван, который забил его почту емейлами. Всё хочет с какой-то девчонкой из бывшего СССР познакомить… Будто мало ему этой головной боли, стреляющей хитрыми глазками из-под полуопущенных ресниц. Саске в упор смотрел на притворно смущающуюся работницу аэропорта, проверяющую его паспорт. Высокий, темноволосый, элегантный молодой человек выделялся на фоне застекленной черноты непогожего дня аристократично-бледной кожей и острым взглядом. Идеальный, ожидаемо помятый после восемнадцати часового перелета костюм, облегал атлетическое тело, вышколенную осанку. Вокруг суетились менеджеры, с заискивающей вежливостью расспрашивавшие о здоровье его многоуважаемого отца и до ужаса почитаемых дядюшек. Да чтоб один из них откинулся поскорее, тогда сможете поздравить меня, а, заодно, и всю нацию… Дождь и сигаретный дым смыли с кашемира пальто «Brunello Cucinelli» ненужные, раздражающие до дрожи в груди, женские взгляды. Саске, остановившись у выхода, смотрел, как из серой мембраны дождя, прорезанной белыми точками фар, к нему направляются три фигуры в чёрном. Одна возвышается над всеми. Ростом и уродством. — Обито-сан. — Саске-кун, а ты даже не изменился для того, кто горбится над бумажками и книжками, — большая ладонь полностью поглотила его в крепком, мозолистом рукопожатии. Одного кивка родственника хватило, чтобы лакеи подхватили многочисленный багаж и раскрыли над взъерошенной черной копной зонтик. — Меня мать учила сидеть также ровно, как и Молодого человека с портрета кисти Тициана , — Саске объял изящными пальцами источенную рукоятью оружия ладонь двоюродного дяди. Он держал спокойное лицо во время душевного бунта. «Отец с матерью не приехали. Об аники молчу, этот гад вечно где-то занят, я у него стою сразу после похода к косметологу. Но хотя бы мать… мама бы точно бы встретила. Значит?...» — прикусив папиросную бумагу льняного волокна, он вдохнул благородный дым тлеющего табака «Вирджиния». Ответ был настолько очевиден, как и тяжёлый чёрный внедорожник «Маybach». Саске с тоской и какой-то болезненной нежностью вспомнил заслонки кофейного цвета. — Не представляю, кто это, но и да хрен с ним. Пойдем, — дядя махнул рукой, не приглашая, но настоятельно требуя следовать сквозь полуночный блеск дождя за собой. Туда, где вдали, в обширном поместье Учиха за чертой города, расположен кабинет, нагоняющий страх на домашних, — впрочем, и не только их, — как ад на средневековых европейских крестьян. Саске смотрел, как колышется его длинный шарф в желто-бордовую полоску над разбитыми лакированными туфлями лужами. Они разлетались осколками под ноги пустоте — в аэропорту позаботились о том, чтобы господам Учихам не пришлось протискиваться сквозь толкучку из местных и туристов. Он был не против. Воистину, к концу посадки в Ньйю-Йорка Саске был готов либо повеситься на своем шарфе, либо повесить на нем того придурка с отвратительным южным акцентом. В кожаном салоне его встретила горячая смесь амбры, лаванды, миндаля — напряжение. То же, что испытал он, услышав объявление о приземлении. Водитель открыл перед Саске заднюю дверцу. Молодой Учиха застыл на незаметные доли мгновения и даже затаил дыхание перед этим глубоким погружением в сточную клоаку, из которой ему удалось выбраться на три года. «Но добрый дядюшка Мадара, по его неизменной привычке, швыряет в канализацию всех неугодных», — он стиснул пальцы на чехле для ноутбука, который разместил у себя на коленях. До невыносимого тесно, до тошноты душно в этой древесно-кожаной клетке, начавшей своё движение вдоль стекла и бетона основного здания аэропорта. Огни прощально помигали мощному «Майбаху». Застывшим, словно нарисованным масляными красками на фоне Токио, Саске увидел себя, испещрённого трещинами растекшихся дождевых капель. Глаза отведены в сторону, пусты четкой эмоцией, ибо борьба мысли происходит так глубоко внутри, что лишь напряжение мышц лица отражает эту смуту, бунт с самим собой. Он выглядел так же, когда садился в желтое такси у отеля. — «Me cago en la leche! В какую клоаку хочет меня втянуть любимая родня?» Саске посмотрел на затылок дяди, севшего на пассажирское место впереди. Очевидно, избегает расспросов. В отличие от других родственников, он относится к племяннику не как к заклейменному преступнику в сунские времена: вместо «не пошёл бы ты на хер, племянник», Обито предпочитал молчание или краткое-армейское: «отставить разговоры». «Всё хуже, чем хреново, раз последнее исключается как опция», — сузив глаза, Саске оправил лацканы пальто. В мягкой тишине безупречного хода «Майбаха» он слышал скрип натянутых неизвестностью нервов. Пора срывать этот чёртов фарс. — Для чего я так срочно понадобился в Токио? Послышался сдавленный, недовольный вздох. Перетянутые колючей проволокой заживших порезов пальцы взъерошили короткостриженные волосы. Судя по черной водолазке под белой рубашкой, сегодня дядя большую часть дня не был в стекляшке «Конохи» или любой другой фирме. «Значит, его срочно вырвали для чего-то? Моя семейка перемариновавшихся сёгунов решила рехнуться окончательно и бесповоротно. Видимо, они хотят устроить кому-то Перл Харбор», — Саске с грустью вспомнил недавно выкуренную сигарету. Остается лишь догадываться, когда ему удастся насладиться другой и спокойствием, утерянной в очередном конфликте. Joder! Удалось ведь уговорить преподавателей отправить его на стажировку не в компанию паршивой родни. Осточертело везде и всюду называться даже не сыном «Фугаку» — невелика фигура его отца, чтобы о нём прослышали за океаном, — а «племянником Мадары и Изуны». Быть везде и всюду на крючке у этих хитроумных, беспринципных рыболовов, которые решили потянуть удочку, как только надоело смотреть на беспомощно барахтающуюся в попытке обрести мнимую свободу рыбешку. — Бизнес. — А точнее? — Точнее тебе Мадара-сама расскажет, — Обито, судя по выбивающему мыслительную деятельность омбре, закурил свои «Malboro». — Поэтому лучше не еби мне мозг, а расскажи, как там люди живут в Америке. — Получше, чем у нас, — Саске, осознав тщетность своего допроса, откинулся на спинку и закрыл глаза. Нужно позволить телу и разуму погрузиться в нирвану временного расслабления. Хотя бы те два часа, пока они будут ехать за городскую черту. — И чем же это? — хохот у дяди натянутый, но в то же время искренний. Спасибо и на том. — Спина не болит от постоянных поклонов… «А вскоре придется отбивать едва ли не земной», — Саске не заметил, как сцепил пальцы на кожаной ручке чехла. Богатый, дорогой, изысканный парфюм с нотками кожи — похожий витал невидимой мелодией аромата в тёмном кабинете главы клана. Однако там эти ноты уходили в низкое звучание непроглядной тьмы выкрученных на максимум масел, душной, будто мокрой кожи, и тлеющего дыма табака, который мог бы курить какой-нибудь плантатор Конфедерации. Что же, его поймали на попытке бегства, добро пожаловать обратно, в рабство, идиот.

***

Вэи посмотрела на круглые оранжевые часы, висящие неугсающим солнцем на белизне стены над постом старшей медсестры. Уже начало одиннадцатого вечера. «А Сасори всё нет… Мне же нужно Дейдару отпросить, чтобы мы обоюдными силами двух профанов-актёров обдурили моих коллег. Заодно и Сакуру с остальными попытаюсь снять с ночного дежурства, ибо негоже это, товарищей одних в беде оставлять», — сеять смуту подозрений и возделывать почву для сбора рекордного урожая сплетен Мотидзуки не хотелось от слова «совсем»… Не как на работе. Она замотала головой. Тугой пучок чёрных волос сдавливал затылок немилосердной болью. Натянутая, словно струны кото, она исполняла мелодию приёмом «рин»: сидзугаки, медленная игра, в мгновение ока переходила хаягаки, быструю. Плавное, укоренившееся ощущение, внезапно перерастало в раздирающую череп пытку, отчего на глаза едва ли не наворачивались слёзы. И партия эта написана отнюдь не неаккуратностью при составлении прически. Мотидзуки поспешила уйти в уборную, чтобы пустить чёрные локоны блестящей волной по короткому серому пальто. Всё-таки ей удалось выкроить время и навестить господина Фудзита: и поболтала, и позабытое несколько недель назад пальто вернула на временную родину. Антикварную вешалку в прихожей Сасори. О нём она как раз-таки и волновалась, словно Пенелопа, чей муж отправился под Трою, да так и пропал на долгие десятилетия… «Тем более, что мы закончили на такой неопределенной, драматичной ноте. Есть повод для тревоги», — Вэи вернулась к оранжевому выпуклому столу, за которым сидела высокая темноволосая девушка с большой горбинкой на носу, похожем на тонкую сосновую шишку. Стараясь делать вид, что её больше занимает голубой монитор компьютера, японка, тем не менее, бросала украдкой взгляды на развалившихся на диване Сакуру, активно бьющую чьей-то историей болезни Наруто по макушке. — А ну отвянь-ка, ты, китайская подделка Ромео, не видишь, я работать тут пытаюсь! — Ой, да кому ты заливаешь! Ты всё время на онее-чан пялишься! — Я те щас фенол в рот залью, если не захлопнешься! — Позвольте, давайте закончим этот день без нарушений уголовного кодекса! — Вэи, стараясь проглотить смех от кулака розоволосой знакомой подальше, подбежала на выручку младшему братику. Хотя Наруто особо несчастным или нуждающимся в срочном спасении отнюдь не выглядел. Облокотившись о плавный подлокотник, он смотрел на бледное лицо с кругами под глазами чёрными, как вылетающие из ненакрашенного тонкого рта угрозами. Неосмысленная улыбка растекалась довольством на его лице. «Потому что Сакура обращает своё внимание лишь на него одного. Бедный ото-то… бедная Натсуми Сайто», — Вэи остановилась возле Наруто. — «Любовь не ведает пощады. Не зря ведь в пелось в той арии из «Кармен», я даже запомнила, словно предвидела!» Et c'est bien en vain qu'on l'appelle, S'il lui convient de refuser. Мотидзуки вздохнула и мягко отразила рукой очередной удар бумагами, должный, по мнению противящейся Амуру Сакуры, разломить в щепки стрелу сына Венеры, перепутавшего сердце с мозгом. — Вэи, попридержи своего братца, потому что я тут не то, что за закон — за себя в его присутствии отвечать не могу! — Харуно хищно сцепила пальцы на истории болезни. И на неё покусилась Вэи, вытащившая из разъяренной хватки интерна, которую после Сасори сошлёт на ночную помощь медсестрам, выносящим утки из-под лежачих больных. — Это потому, что я тебе так нравлюсь? Гык-гык! — заявил Наруто с уверенностью смертника. Из-за этого ему пришлось руками ограждать лицо от изгрызенных ногтей. Издали раздался зычный оклик Дейдары: — Йоу, неандертальцы, чо у вас тут происходит?! — Смертоубийство! — бросила Вэи между попытками усмирить гнев Сакуры. — Свидание! — Узумаки же, напротив, всячески пытался нивелировать миротворческие успехи старшей сестрёнки, которая только и успевала пучить глаза, словно самурай на гравюре. — Расчленёнка! — Сакура, грозно скрестив руки на груди, откинулась на спинку оранжевого дивана. Предварительно бросила весьма недружелюбный взгляд, «десяти тысяч кровожадных гуманоидов», — как прозвала его Вэи, вспомнившая метафору Наруто о взоре Мадары, — на старшую медсестру. Та демонстративно взялась за работу. Дейдара, поигрывая пустым стаканчиком из-под кофе, филигранно приземлился задом на подлокотник дивана со стороны Наруто. — Короче, обычный день в нашем отделении. — Кстати, Дейдара, ты Сасори не видел? — Вэи поспешила задать животрепещущий вопрос прежде, чем её неугомонный братик неаккуратным комментарием пробудит в Сакуре бешеную амазонку. — Пару часов назад у операционной засёк. — А операция уже закончилась? — Да вроде как… — светловолосый интерн опасливо покосился на тёмный проход оперблока. — А че, вы правда сможете нас с дежурства снять?! Вэи проследовала за направлением его взгляда. — Я попытаюсь. Но, прошу о снисхождении, всё зависит от Сасори. Я могу лишь походатайствовать… — Ну так он же вас сам с этим «Ван Клифом» подставил! Вот пусть и огребает! — Дейдара самоуверенно вскинул подбородок, продолжая устраивать цирковые представления со стаканчиком: подкидывая, тут же ловил ловкими пальцами. — А то чё, одни мы как накосячим, так сразу по башке получаем! — Благодарю тебя за то, что помочь вызвался… ибо по этой самой дурной башке огребла бы уже я, но от коллег, — Вэи одарила тёплой улыбкой «сообщника», согласившегося на авантюру едва ли не моментально. Возможно, виною тому была его роковая шутка с моргом… Откуда бы ветер не дул, он хотя бы был попутным для Мотидзуки, которая поднялась, чтобы подкрепить угасающие силы стаканчиком сладкой жижи, гордо именуемой «кофе» за наличие в ней кофеина. — Так-с, ладно, пока мы ждём главного, я сбегаю за кофе! Кому принести! — Мне латте с амаретто! И сахару побольше! — Сакура лениво выудила из кармана белого халата мелочь. — Я эту дрянь не пью, но от шоколадки не откажусь! — Наруто наградил её целой смятой купюрой. — Или двух… — Вторая отойдет мне! — Дейдара ловко закинул ногу в штанине, разукрашенной тропическими цветами, на вторую, покрытой изображениями ярких попугаев. — С фига ли это?! — С того, что жопа у тебя слипнется, а я туда лезть и располовинивать ничего не хочу! — Тогда пусть Сакура-чан… — Слышь ты, камикадзе облупленный, я тебе там всё крестиком зашью, чтобы не распорол даже Сасори-сэнсэй!!! «Надеюсь, я вернусь не на братскую могилу…» — справедливые опасения Вэи были продиктованы возобновлением боевых действий со стороны Харуно, воплями защищающегося Наруто и комментариями местного военного-корреспондента Дейдары, которого тоже едва не задело ударами. Да так, что тот лишь благодаря чуду координации не свалился с подлокотника на плитку. Однако обнаружить ей удалось отнюдь не побоище, а целого интервента. Скорее всего, именно его появление поставило на паузу трагикомедию. Сама Вэи остановилась с картонной подставкой, в которой дымились два стаканчика с бело-коричневой пенкой. Из узкого кармана полупальто у неё торчали четыре шоколадки малоизвестного производителя. Дыхание застряло в горле невысказанным опасением, раздавшимся в ушах мягким, зазывающе-красивым, но таящим в себе глубокую опасность голосом, выводящим обещание, более похожее на предостережение: «Приятно было познакомиться с вами, Вэи-сан. Уже начинаю с нетерпением ждать нашей следующей встречи». Ей хотелось прошептать: «Изуна-сама! Но этого не может быть!» Однако даже столь немощное восклицание поглотил и пережевал до последних долей звука задушевный вопль Наруто: — Говнюк!... Да как ты!... Фига себе!... Да откуда ты навернулся, Саске???!!! Вэи только приоткрыла рот в беззвучном вопросе. Не с меньшим изумлением на пришельца воззрились Дейдара и Сакура. Последняя, казалось, забыла, как сомкнуть губы, — больничный свет бледным призраком падал на белые зубы. Он же и создавал некий туманный ореол вокруг высокой стройной фигуры в темно-сером костюме поверх чёрной водолазки. По нему, словно экзотическая змея, полз бордово-жёлтый шарф из тончайшей и гладкой шерсти. В левой ладони сжаты черные кожаные перчатки и портфель, похожий на потерявший форму дипломат. Блики, играющие на носках полусапог, слепили глаза. И только это обстоятельство позволяло отвести их от безупречных черт лица, не осквернённого родинками или высыпаниями. Казалось, выхолощено идеальных лиц Учих вообще ничего не могло касаться, кроме света далеких тропик и рук самых лучших косметологов Японии. — Самолёт приземлился вполне мягко, дебил, — даже бранное слово тонкие губы выразили с таким же изяществом, каким бы Серовнанёс мазок на эскиз будущего портрета. — Мне нужно было закончить пару дел. А ты бы не дал мне даже нормально вдохнуть токийской вони после перелёта. — Ага, весь ты такой важный, хрен бумажный! Токийская биржа без тебя развалится, а в правительстве не смогут обкашлять новый проект фискальной и монетарной политики! — Наруто подскочил с дивана, точно ошпаренный, и, невзирая на явно стоическое желание друга сохранить серьёзное лицо, набросился на того с такими крепкими объятиями, что Саске едва не выронил свой дипломат и перчатки. — Говнюк, вот ты кто! Пропадал хрен знает сколько в своих штатах, а тут припёрся и не предупредил! — Не хочу пугать остальных пассажиров твоими воплями больной кретинизмом плакальщицы! — прорычал Саске с неудовольствием, но всё равно обвил рукой спину друга. Узумаки уже едва ли не отрывал от земли недавно ступившего на неё. — А ну-ка поставил меня на место, пока я тебе не втащил этим ноутбуком! — Гадёныш! — Наруто положил подбородок на мягкий кашемир чёрного пальто, словно тот довольный котик Индра, который так недавно оккупировал спину Вэи. Она же не без умиления знающего наслаждалась сценой воссоединения двух друзей. «Помню, как я мыла полы в квартире ото-то, а он обещал, что «говнюк Саске» вот-вот приедет…» — совсем позабыв о начавшем остывать кофе и едва ли не вываливающихся из кармана шоколадках, она смотрела, как двое таких разных юноши скрепляют долгожданную встречу дружескими объятиями. Люминесцентные лампы подвернули пространство пеленой белёсого света. — Идиот! — Саске по-братски небрежно, но вместе с тем любяще потрепал светловолосую макушку, и лишь после удостоил вниманием немых зрителей душещипательной сцены. — Лучше скажи, кто из этих — Мотидзуки? Ты заколебал меня с этой коммунисткой под прикрытием. «Братик, за что ты меня так подставил!» — Вэи вдруг погрузилась с головой, как Иван-дурак прыгнувший в котёл с кипящим молоком, в растерянность, обварившую кожу неловкостью, которая лопалась на щеках розовым смущением. — «Меня инагентом считают! О, ёлки зеленые… спасите!» Наруто тут же выпустил Учиху из тисков своей неизмеримой любви и понесся на Вэи со скоростью целеустремленного мамонта. Сакура подскочила на ноги, как если бы из пахнущего лекарствами, дезинфицирующими средствами и апельсиновым освежителем воздуха перед ней материализовался Сасори. Дейдара же демонстративно отвернулся. При этом он обменялся с Саске такими взглядами, которыми смотрели друг на друга два петуха на одной дороге. Мотидзуки помнила эти разборки в селе у прабабушки… Однако её притянули под локоть к лощенному гарвардскому студенту. Она неловко улыбнулась и отвела взгляд. Он усмехнулся с высокомерием старшекурсника, понимающего благоговение перваша перед более опытным товарищем. — Саске-говнюк, позволь мне тебе представить мою самую лучшую в мире названную старшую сестрёнку, Вэи-тян! — Очень приятно познакомиться… Наруто много рассказывал о вас, — Мотидзуки умелой ладонью бывшей официантки поддерживала картонную подставку, пока второй исполняла обряд рукопожатия. — О «те-бе»! «ТЕ-БЕ»! — Узумаки протиснул голову между своими друзьями. Точно третейский судья, зорко следил за выполнением сторонами договоренностей. — Ну вы чё, в самом деле! Нам же не по шестьдесят! — Вот именно, нам, вернее, тебе уже более шестидесяти раз объясняли правила этикета. Но легче научить Хьюга знать своё место, чем тебя манерам, — выразив своё отношение не только к вмешательству друга, но и одной из самых древних семей Японии, представитель старинного рода снизошёл до того, чтобы пожать руку Вэи в ответ. Его пальцы леденили кожу, точно прикосновение холодного железа. Чёрные глаза отравляли остатки спокойствия усмешкой, настолько осязаемой, что её, казалось, можно было ощутить на вкус. Древесно-пряный. — Взаимно, товарищ. «Сейчас пошутит…» — предрекла Вэи, с удовольствием высвобождая руку. Дежавю ударило по голове воспоминанием о блеске роскоши, отразившейся в бликах на бриллиантовых запонках. В носу зачесалось от сладости лавандового шлейфа, ударившего по лицу тогда, словно плеть слуги, разгоняющего от экипажа господина всяких челядинцев. След не зажил даже спустя дни. — «Ну он точно вылитый Изуна-сама!» — Позвольте-ка узнать, как вашему социалистическому сердцу приходится мучиться в этом загнивающем мире победившего капитализма? — Саске спрятал руку в карман брюк, небрежно откинув полу пальто. Его издевательская ухмылка могла разрезать даже самообладание буддийского монаха. — С удовольствием, — ответила Вэи, обхватывая рукой, ещё горящей от прикосновения, картонную подставку. — Променяли идеалы всеобщего блага на стаканчик дешёвого пойла… пардон, кофе? — Учиха демонстративно небрежно склонился над светло-коричечного цвета напитком и скорчил такую мину, будто в это дымилась куча свежего навоза. — У капиталистов все идеи можно продать? Даже самые поверхностные рассуждения? — оскорблённая незаслуженным пренебрежением, гражданка бывшего СССР убрала из-под носа ухмыляющегося японца кофе. — Из того, что вы считали, будто можно жить равномерным распределением благ, вышло то, что не смогло просуществовать и ста лет. Явный показатель немощности идеи. — Как и ваших рассуждений. Уверяю, я бы за них и этот стаканчик не отдала. Саске склонился над Вэи, а той пришлось подняться на носочки, чтобы находится на одной линии с «соперником». В разреженном их испытующими взглядами воздухе превращались в пепел любые увещевания. — Просто в вашей стране по достоинству труд ценить не могут. — Вы говорите это на территории страны, в которой нужно иссушить себя физически и душевно, чтобы перейти из категории временных работников на работника по контракту? Чтобы получить минимальный страховой пакет, отпуск и оплачиваемый больничный? — Это в Японии. В Америке иначе обстоят дела. — Так мы говорим не о конкретной стране, а об идеологии. Или, хотите сказать, Япония стала коммунистической страной? — Вот устроите революцию пролетариата — может, и станет. — Я не уверена, что вам понравится опыт семнадцатого года и последующих лет. Неизвестно, к чему мог бы привести идеологический спор, если бы не вскрик Наруто. Отчаянно-болезненный вопль секунданта, у которого дуэлянты перестреляют друг друга без правил. — Да ну чё вы в самом деле! Дейдара возник за спиной схватившегося за голову Узумаки, как призрак в фильмах ужасов. — Ты познакомил американца и русского, а теперь жалуешься, что они тут войну хотят устроить? — Наруто-кун… может, ты лучше представишь и нас своему другу? — Сакура произнесла это столь нежным голоском, что сам юноша, да и его названная старшая сестрёнка утратили связующую с реальностью нить. Лицо Харуно выражало несвойственную ему гуманность, а сладость слов текла в уши, словно мёд. «Бешеный капиталист и милая Сакура? Мне воистину нужно меньше работать… кажется, моим сознанием овладели галлюцинации», — Вэи растерянно подала внезапно подобревшей интерну кофе, но та демонстративно покачала головой. Мол, не я пять минут назад просила тебя сбегать за кофеином с предполагаемым амаретто. Поэтому стаканчик Харуно беспрепятственно был взят Дейдарой, равно как торчащая из кармана шоколадка. — «Хотя… я, кажется, начинаю понимать, что за злобный дух овладел Сакурой, тот, в котором лишь сердце повинно». Однако, как и говорилось в одном пятистиший «Гэндзи-монотагари»: С ней же жить — не будет конца Этим жестоким мукам. Вэи нашла подтверждение своим мыслям и древней мудрости через мгновение, когда Саске, поведя плечами, устало покачал головой: — Я слишком устал для ведения войн и пустых разговоров. Давай, Наруто, бери свою коммунистку под прикрытием и пошли, куда ты там хотел. У меня нет времени тут прохлаждаться. — И не только у тебя, Саске-кун, — голос Сасори, словно неодолимая сила, заставил всех обратить внимание на хирурга. В ореоле белого света, он стоял, словно очеловеченный облик Университетской больницы Токио: холодный профессионализм, блестящий лоском галстука «Brioni», закрепляющий впечатление золотым зажимом. Планшет чёрной кожи прижат к боку, слегка сминая до зубной боли безупречно-идеальный белый халат. — Дейдара, Сакура, когда вы успели настолько прозреть, что изыскали способ избежать наказания за безделье? — Во блин… вечно он, как понос, не во время… — бурчание Дейдары, опустившего плечи под тяжестью взгляда руководителя, завибрировало в груди Вэи желанием засмеяться. «Я запомню это многомудрое изречение… и применю касательно другого начальника», — она вышла вперёд добровольцем, готовым принять грудью самый страшный удар. Сакура же, словно ослепнув, совершенно не обращала внимание на потенциальную возможность скоротать ночь в компании учебников и уток. Она видела лишь Саске, который, не теряя пижонского пофигизма, демонстрировал наброском улыбки, насколько ему индифферентно происходящее и дорого время. Наруто неловко чесал затылок пятерней. Он уделял больше внимания собравшимся за постом медсёстрам, чем хирургу. — Они уже шли работать, мы их посмели задержать, — Вэи вдохнула витающий у лацканов халата невидимый образ дымного влажного леса. Разделяющие их несколько шагов казались пропастью; чёрная тень пальмы разделяла их, словно география возлюбленных по переписке. — Пожалуйста, не гневайся на них. — Тратить столько душевных сил на идиотов может только не меньший дурак, — Сасори не потрудился скрыть своё мнение об интернах за ширмой заговорщицкого шепота. — Поехали домой. Мне на сегодня хватит общения с людьми, пока я сам окончательно не потерял человеческий облик. — Можно мне для начала кое-что рассказать?... — Вэи не растопила улыбкой сибирскую холодность маэстро, но способствовала лишь большему заледенению его убеждения в том, что какое-то обстоятельство в её жизни съехало с рельсов обыденного. Она уловила это по мимолётной нахмуренности, расколовшей непроницаемость. — Не беспокойся, там ничего страшного! Просто старое недоразумение, которое надо решить, пока оно окончательно не загноилось и не стало причиной весьма… неприятных последствий. Сасори вместо ответа мягко взял её под руку и отвёл в сторону. Мотидзуки могла поклясться, что медсёстры нацелили на неё своё внимание, точно снайперы винтовки, готовясь произвести контрольный в любой момент. Она сама не заметила, как крепче сжала вечно спасительную руку, чем вырвала из груди Сасори сиплый, практически нежный вздох. «Как же он, должно быть, устал…» — за мыслью дьявольской тенью вилось осознание, что не от одной лишь работы в больнице. — «Нужно будет переговорить с Шикамару. Хватит водить бессмысленный хоровод вокруг этого страха… Я выясню всё раз и навсегда». Однако эту решительность пришлось оставить на потом. Сейчас Вэи предстояло объяснить именитому хирургу, почему у того нет иного выбора, кроме как отпустить своих интернов из клетки тирании на свободу… Акасуна скрипнул зубами. Даже напугал Дейдару и Сакуру улыбочкой. — Поздравляю, носители убогого генофонда, вы можете вернуться в свою естественную среду обитания завтра и послезавтра. Его интерны переглянулись, точно японцы, встретившие на берегах Танэгасима португальцев. — Ками, почему я должен учить их ещё и языку? — Сасори приподнял брови, уничтожая ребят абсолютным и беспросветным презрением взгляда. — Вэи, переведешь им, если их мозги окончательно атрофируются от переизбытка информации. Вы свободны в среду и четверг. — Это правда… — Мотидзуки кивками развеяла последние сомнения несчастных подчинённых. Ни Сакура, ни Дейдара всерьез не верили, что их «диктатор» ослабит поводок. — Дейдара, мы ведь договорились? Светлые волосы в высоком хвосте дрогнули в такт движению головы, изобразившей механически-неловкое покачивание. — Замётано, Вэи-сан. Побуду вашим другом, чо… — его слова застряли в горле, как будто к нему приставили скальпель. Сасори не просто смотрел, но полосовал его взглядом, четвертуя на тончайшие кусочки бахвальство и самодовольство молодого человека. — Не переусердствуй, — замечание источало ядовитый газ угрозы, омрачающий мозг смутным, ужасающим, первородным страхом. Он осел и в голове той, которая лишь безмолвно поразилась едва перекрытой враждебности, отличной от его классического пренебрежения. «Мне нужно объяснить Сасори, что мне уже не восемнадцать… Право, так приятна его забота, но между тем его подозрительность, сродни той, что владела Партией, пугает», — Вэи попрощалась с Сакурой. Она стояла сама не своя, но во власти горячечных иллюзий зарождающегося чувства. Не хотелось даже думать, как объяснять Наруто последующую за этим ещё большую враждебность и инициируемое похолодание и в без того нетеплых отношениях. Мотидзуки остановилась рядом с ещё ничего не подозревающим ото-то и тем, кто нехотя похитил сердце прекрасной дамы друга. Однако, судя по скучающему взгляду, скользящему по циферблату часов, он явно позабыл об этом, как о мелочи, которую запихнул в карман не глядя. — Ну как, мы идём или поселимся здесь? — бросил Саске то ли Наруто, то ли виновнице задержки. Однако эстафету с ледяным достоинством поймал Сасори. Стоя по правую руку от Вэи, он защищал её своим присутствием, словно «слон» «королеву» в шахматной партии. — Все койки заняты, а полы слишком чистые для вас, — Саске лишь закатил глаза от внимания Сасори в упор. Но, неожиданно, молодой Учиха решил проглотить возражение. — Вэи пойдет с вами на те полчаса, которые мне требуются для того, чтобы съездить на заправку. Ей нужно на работу завтра с утра. Как и тебе, Саске-кун, необходимо пораньше наследить перед порогами кабинетов твоих дядюшек. — Эх, и мне в Маруноути переться в рань такую… — несокрушимости непринуждённости Наруто могла было лишь позавидовать Вэи, безмолвно пылающая от стыда. Она ощущала себя школьницей, которую отец не желает отпускать гулять. — Вечно старикам мутить воду надо пораньше… — Полагаю, загрязнение реки недавно построенной «Конохой» целлюлозной фабрикой в городе Сайто не будет стоять на повестке дня, — заметил Сасори, с бездушным злорадством наблюдая, как дёрнулись брови мальчишки Учихи. Вэи подсознательно слышала подтекст в кажущейся незамысловатой фразе, однако, до его сути своим умом ей докопаться не удалось. К тому же, в её сердце распустились побеги печали, засеянные ещё господином Фудзита. «Как тот ужасный Мадара, Тобирама-сама — безжалостный делец… Разве есть ему дело до речушки в префектуре Миядзаки, если к тому же те, кто должен, не допустят распространения этой информации», — загорчило на языке вкусом успокоительного болезненное признание Натсуми Сайто о положении беззащитных населенных пунктов перед бизнесом. Но ведь эта фабрика также создает местным огромное количество рабочих мест… Однако грусть утрамбовал Наруто, прошедшийся по ней легионом шуток, да и Саске, не упускавший шанса расспросить её о Союзе и пошутить о социалистическом прошлом, окончательно давил любую мыслительную деятельность, не направленную на отражение справедливых, но слишком уж высокомерных атак. Вэи просто не могла игнорировать такую паршиво-снисходительную наглость. Равно как она и не могла забыть перед тем, как нырнуть в монструозный джип Сасори, передать Наруто завернутые в серебристую фольгу пирог и моти. — Передай Гааре, пожалуйста. Я понимаю, что ему сейчас не до встреч, но ты держи меня в курсе его дел и следи, чтобы он за своей бизнес-деятельностью не забывал о пищеварительной в том числе! — Вэи фыркнула в ответ на смешки Саске, более похожей на злорадное тихое похрюкивание. — Тут с виноградом и моти… Наруто закивал радостно и набросился на Вэи с теплыми объятиями, как большой светлый лабрадор. — Лучшая сестрёнка!!! Видел, Саске? — Ага, мощная русская «баба» — приготовит пирог и устроит революцию. — Я бы на твоём месте не спорила с такой… серп и молот — не веер и ридикюль, бьют больно. — Положусь на авторитетное мнение практика, — Саске скрестил руки на груди, опираясь спиной на фонарь. — Пока что теоретика… пока что… — Мотидзуки прищурила глаза в хитрой, игривой угрозе. Положив подбородок на плечо сопящего Наруто, она обменялась с Саске весьма красноречивыми взглядами и безмолвным общением выбить друг из друга терпение при следующей встрече. И могла ли Вэи догадаться, что та наступит скорее, чем она предполагала в ту ночь, тонущую в оранжевой мороси холодного дождя в свете фонарей? Ей снился молодой лис в огненной шубе, бегущий по осенней грязи, покрывшейся тончайшей корочкой инея. Он хрустел под чёрными, точно женские сапожки, лапками, трещал, словно предвещая надвигающуюся стужу. Острая мордочка озиралась всё назад. Что он оставил в поросли обугленного осенью леса? Черноту стволов, пожар листвы, погоню и родной дом? Лис не переставал смотреть на прошлое, но он и бежал от него стремглав, как будто бы уже морозный воздух лопался в ушах бешеным лаем псов. Вокруг громоздятся необъятные для взора маленького зверя горы, коричневые, щетинящееся лесом. Нерушимые. В отличие от переправы. Шаткий мост, прогнившие доски. Лис на свой неодолимый страх и неминуемый риск ступает на деревянную грань между небом и прозрачно-серой водой, студеной, как и высь, отражённая в несущихся потоках. Он практически переправился. Но чёрная лапка ступила на чёрную деревяшку. Хруст, плеск. Хвост промок. Сожаление. И вдруг из белесой пустоты выезжает колесница и останавливается прямо перед полуразрушенным мостом. Возничего не разглядеть в густом тумане. Однако чернота линий, нанесённых тушью сна, придают фигуре женский облик. Колёса ещё немного вращаются прежде, чем затормозить… Вэи подскочила, спросонья прошептав: — По коням, началась ядерная война! Ревущий вой звонка похож на призыв сирены, возвещающей об атаке. Однако за незашторенным окном спокойно сгорал в яркости ночных огней мегаполис, и небо разрезали не вражеские самолёты, но плотные, толстые осколки туч. Сквозь прорези на заспанную девушку смотрели белые искры звёзд. Она ответила им широким, протяжным зевком. Резко вставать всегда непросто, но, когда ноги путаются в скользком шёлке, а тело удерживает под тяжестью пуховое одеяло, то невольно ощущаешь себя русалкой, дерзнувшей выбраться из царства родного ила и водорослей на голый каменистый берег. По крайней мере, так казалось Вэи, которая кое-как заставила себя выкарабкаться на холод. Ночная тишина апартаментов всё ещё гудела неутомимой «Моторолой», которую заглушить был в силах разве что точный ядерный удар. — Ну сейчас же маэстро разбудит этот идиот, трезвонящий… — от тяжести осознания брови сначала прочертили путь вверх ко лбу, чтобы после сорваться вниз, к глазницам. — … в половину второго ночи! Ни стыда, ни совести у некоторых… — возмущение застряло в гортани, смешавшись с зарождающимися прилагательными для личности звонящего. — … начальников. Вэи безвольно опустилась на пуф возле туалетного столика. На затуманенной ночью поверхности зеркала вырисовались плечи. Полосы бретелей казались длинными, тонкими когтями мрака, объявшие кожу мягкую и светлую, как топлённое молоко. Тяжёлая коса клонила ослабленное сном тело к земле, туда, где можно отдохнуть. — Алло… — тихо произнесла переводчица, опасливо покосившись через плечо на закрытую дверь. — И вам доброй ночи, Вэи-сан, — бесстыжая усмешка, высеченная грубым голосом, выбила из души, смятенной внезапным подъёмом и догадками о причине вызова, нервный румянец, обугливший щеки непрошеным смущением. — Я разбудил вас вот по какой причине… — Что Вы, я вовсе не спала! — выпалила Мотидзуки, обхватив тяжёлую трубку обеими ладонями. «Вообще следовало бы поставить его в неловкое положение и напомнить о том, что люди зависимы от базовых потребностей организма… Однако…» — взгляд следил за тем, как загораются и гаснут огни широких небоскрёбов Тиёда. — «Сам то он не отдыхает. Значит, что-то срочное сподвигло его лишить привелегии сна и меня». Тяжесть повисшей тишины навалилась на её согнутые плечи многотонным весом пылающего синим и бледно-фиолетовым гиганта. — Ещё лучше, — то ли сарказм Тобирамы-сама столь велик, что практически осязаем сквозь десятки километров, то ли связь потеряла в качестве после двенадцати, как платье Золушки, превратившееся в тряпье. — Значит, поймете всё сразу. Повторять не буду. Завтра с утра вы едете со мной в «Коноху». Поэтому рекомендую одеться поприличнее и ждать меня на проходной, на первом этаже. Можете не заходить в кабинет, только если не будет необходимости что-то взять с собой. Хотя понадобится вам только блокнот и ручка. Вторая пуза грозилась размазать согнувшуюся на пополам девушку уже неподъёмностью полученной информации. «Зачем же ему там я? Разве у Тобирамы-сама в головном офисе не дежурит целый полк профессиональных секретарей, готовых записать и задокументировать все его поручения хоть посреди ночи?» — она задала невысказанный вопрос холодной вечерней пустоте, и получила на неё не облачённый в понятную форму ответ далёких, отчуждённых от мирского звёзд. — Поняли? — Приняла… — тихий голос утонул в отдалённом шуме автомобильного потока. Такого же быстрого, как горная река. И такого же неумолимо несущегося, как мысли и идеи начальника, за которым она не поспевала не интеллектуально, ни физически. — Замечательно, — Тобирама-сама выделил первое с дежурной вежливостью, второе –с неизменной насмешливостью. — Постарайтесь посчитать мой совет за истину последней инстанции и лягте пораньше. — Как только, так сразу… — не осталось сил измышлять более остроумный ответ. Вэи хотелось закинуть телефон обратно в рюкзак и забыть обо всех перипетиях жизни до утра, которое с каждой секундой приближалось к острову. — Верно, сразу отказывайте в удовольствии другим, если оно встаёт между вами и хорошей работой, — Тобирама-сама не потрудился позволить передовице и возмущенно пискнуть в ответ. Буквально через мгновение он припечатал её к пуфику прощанием: — До завтра, Вэи-сан. Спокойной ночи. Пожелание разбило восстание непонимания в то мгновение, как оно только начало набирать силу. Протяжные гудки зазвучали в голове городской колыбелью. Вэи зажмурила глаза и сморщила лицо, словно пытаясь выжать из самое себя остатки странного, переворачивающего и без того хлипкий порядок диалога: «Иногда я задаюсь вопросом, смогли ли бы поколения древних гадателей и ученых, составлявших «Книгу перемен», предупредить решения и смену настроений Тобирамы-сама?» Она вздрогнула, и «Моторола» выпала из рук, когда дверь открылась после непродолжительного стука. Ни телефон, ни паркет, — к её удовольствию, — не пострадали. — Что ему опять было от тебя нужно? — Сасори без лишних вступлений прикончил ещё барахтающийся в попытках спастись от бездны хаоса разум контрольным в мозг. Вэи с тихим вздохом потянулась с пуфика за телефоном. Изогнувшись, она, точно тот лис из сна, в попытке дотянуться до цели, едва не провалилась. Вздрогнув, как канат, вот-вот могущий лопнуть, замерла, когда дымный лес захлестнул её мягкостью бордового флиса. В него Мотидзуки уткнулась носом, когда маэстро заключил её в объятия, защищая от попытки отдохнуть на полу. — Сасори… — шёпот заглох в шелковистом ворсе, дыхание замерло на кончиках волосков материала. — Никогда не ленись выполнять что-то по инструкции. Так, ты спасешь свою голову как от перегрева, так и удара, — Сасори ответил практически со злостью, но точно с усталостью. Его крепкая, вечно оказывающая рядом в нужным момент, рука, спасающая и губящая жизни изо дня в день, обнимала за открытую спину. Сдавливала её всю. Сминала кофейный шёлк и топлёное молоко кожи. — Но вопрос остался тем же. — Да он просто… странно… хочет, чтобы я с ним в головной офис «Конохи» завтра утром поехала, — Вэи не могла отстраниться, хоть и стыд диктаторским гласом требовал от неё немедленно разорвать интимную дистанцию, подогретую полуобнаженностью. «Так безумно быстро, в действительности бешено бьётся, точно заключенный в камере, его сердце», — оставаясь на низком пуфике, она упиралась носом в район солнечного сплетения маэстро. Тонкие пальчики ухватились за шлёвки, точно за выступы скалы. Казалось, стоит отпустить и она в действительности канет во мраке хаоса. — Вот именно, что странно. Уверяю, моё милое дитя, у него больше секретарей в «Конохе», чем у моих интернов извилин. Сасори и не думал её отпускать. Он держал Вэи монолитно-крепко. И отчего-то ей становилось лишь не по себе с каждым мгновением, когда тиски объятий сдавливали её до того, что кости едва не хрустели в этом страшном, собственническом захвате. — Этот бессовестный корпорат просто эксплуатирует тебя, требуя оказывать услуги, не предусмотренные контрактом, — голос учителя заползал в уши скользкими гадами неопознанного ужаса, которые, гнездясь в мозгу, отравляли командный центр. Тогда всё тело прекращало слушаться. Вэи застыла. Не шевелясь, ощущала, как тонкие пальцы любовно огладили плечо, отпуская. Бережно перекинули тяжёлую смолистую косу за спину. Жадно сплелись с её ладонью, в которой оставили тяжёлый телефон и аромат. — Позволь мне напомнить ему о важности соблюдения договорённостей… «Мне срочно нужно бежать спать! Иначе полуночное суеверие уничтожит последний оплот здравого смысла раньше, чем это сделает мой недремлющий начальник!» — Вэи поскребла кончиками ноготков пластмассовую поверхность трубки. И улыбнулась со сдавленной, но искренней растерянностью. Сасори хмыкнул, закатив глаза. Вдруг опустился на корточки, встав вровень со своей русской ученицей. Её глаза уловили блестящие следы пота между шелком пижамной рубашки и красными острыми прядями. — Не стоит… право… Все новички проходят такую «дедовщину»… Ещё немного и я вновь вернусь в свой родной отдел. — Хочешь, я поищу тебе другую работу? В более достойном месте. Театре, например. В карих радужках плясали демонические отблески пламени идеи, непререкаемой уверенности в той правоте, оспаривание которой ведет к сжиганию заживо контраргументами, презрением к оппоненту. Он взял её ладони в свои. Такой привычный жест в их отношениях. Такой корежащий нутро сейчас. Вэи молила ками о том, чтобы поскорее вернуться в постель и развеять во сне эти неразумные, бредовые иллюзии сознания, встревоженного прошедшим и настоящим. Её ладони сгорали в неистовстве его хватки. — Давай не будем загадывать на столь далёкое будущее, хорошо?... Посмотрим, как всё сложится. Не обременяй себя и людей ещё ненужными заботами. — Лучше ты не обременяй себя ненужными заботами о людях. Поверь, — Сасори усмехнулся гулко, хрипло, практически злобно, — они недостойны и капли твоего сочувствия. — Это… радикальное мнение. Нельзя утверждать наверняка, — Вэи до боли, каждой клеточкой тела желала отстраниться, но, в то же самое время, совесть надзирателем следила за любым действием. Она боялась обидеть его неаккуратным жестом. — За редким исключением, но ко многим можно проявить понимание и сопереживание. Возможно, именно эта толика человечности изменит чью-то жизнь, развеет отчаянье. — И ввергнет в эту пучину тебя? Сочувствие ведь не милостыня — кинуть монетку и пойти дальше по своим делам не получится, — Сасори стиснул её ладони с отчаянной болью. Он будто грозился стащить её с пуфа прямо в свои объятия, сочащиеся собственничеством и дымным лесом. — Ты отравишь себе сердце чужим горем и погибнешь раньше срока. — Я его разделю. Помогу облегчить ношу. Вдвоём тянуть намного легче, — Вэи опустила взгляд на их сплетённые пальцы. Кожа кажется синеватой в городской иллюминации. На неё полчищем надвигались чёрные тучи, обрамляющие крыши высотных зданий, цепляющиеся за пики телебашен. Сквозь слегка приоткрытое окно в комнату лилась мокрая горечь гниющей осени. — Мы не живем в мире, где всё и всегда хорошо, спокойно, безмятежно, как во времена Золотого века. Каждый день нас терзают заботы и сожаления, тревоги и печали. Быть может, стало бы легче, если бы мы без страха могли делиться наболевшим с окружающими нас людьми, видя в них товарищей, а не угрозу своему счастью. — Сизифов труд, — прорычал Сасори, обгладывая её лицо зловещим взглядом. — Но Вергилий ведь помог Данте пройти сквозь Ад. — К тому времени он уже не был плотью и кровью, а бесплотным духом, которого к тому же об этом попросили в Высших сферах. Не полагай, что ты справишься с непосильной живому задачей. — Человек способен на многое, если только попытаться… Вэи замолка, её глаза остекленели от ужаса, неожиданности, когда ежедневно окропляемые кровью пальцы завели за её ухо черную прядь. Холодная кожа лишь слегка задела висок. Однако и этого достаточно, чтобы дрожь сковала едва прикрытое пеньюаром тело. — Я и пытаюсь защитить тебя от твоей же доброты, от этого ничтожного сброда, желающего пировать на твоих костях, — Сасори усмехнулся её страху. Закрепил его невесомым поцелуем на хрупких пальцах. — Какая же ты у меня красивая… моя милая ученица. Эти слова преследовали её не отстающей тревогой до самого утра. Даже когда Вэи старательно зачёсывала непослушные длинные волосы, пыхтя, как едва плетущийся паровоз. Кристальная поверхность зеркала отполирована лазурью неба и солнечными лучами. В ней отражена не сгорбленная фигура, а сидящая прямо, практически готовая к внесению новых событий в свой дневник девушка. Пастельно-розовые губы кривились, а чёрные ресницы то и дело касались тронутых персиковым оттенком щёк. — Нет… что-то здесь определённо не так… Он страдает от чего-то, нечто его тяготит? Совесть за содеянное? — едва слышные слова рассыпались в пыли пудры. Персиковая гладь пошла рябью после прикосновения пушистым спонжем. — Возможно… едва ли… Я не уверена… А если? Кажется, будто нечто тёмное, страшное так и норовит вырваться из его души. Мотидзуки подцепила пальцами белоснежную ленту и заплела её в чёрные локоны. Поправив бант, она выдохнула на поверхность зеркала, что тут же затуманил бледное лицо и серые глаза. — Кажется, что я наговариваю… на моего маэстро… И, в то же самое время, чудится, будто просто страшусь смело заглянуть в глаза истины, — положив с тихим стуком расческу на столик рядом с лавандового цвета, переплетенной цветочным орнаментом пластмассовой шкатулкой, Вэи оценивающе посмотрела на себя в зеркало. Белая блузка с легким бантом на шее и черная юбка карандаш идеально гармонируют в сочетании с серьгами — кроликами из ювелирного сплава, которые лапками тянутся к «стекляшке» луне, к которой и крепится гвоздик. На спинке кровати уже весит пиджак. Сердце колотилось, в горле пересохло. Всё то прошлое, пропитанное душевными беседами и вкусом потрясающего мороженного, казалось отравленным жестокими словами, переворачивающими нутро попытками схватить, спрятать, скрыть в иллюзорном мире, стеклянном шаре, где не течёт время. И жизнь останавливается, замирает в промежутке тех лет, когда она разбивалась в кровь и пыль, чтобы закостенеть и прекратить быть зависимой от чужого опыта, связей других и вечно нуждаться в непрестанной заботе. Однако Сасори всеми силами препятствовал этому перевоплощению, пытаясь содрать эту наросшую оболочку и вытащить из скорлупы беззащитную эмигрантку из Советского Союза. Вэи надела пиджак. Закрепив брошь в форме кролика на лацкане, она взяла «парадную» сумку. Сасори ещё не ушёл — собирался в своей спальне. Во время завтрака он беспрекословно настоял на том, что лично довезёт её до офиса. «У меня есть время и возможность. Я не хочу, чтобы тебя пихала и толкала толпа в общественном транспорте. Ты слишком хрупка, чтобы противостоять подобной первобытной грубости», — карие глаза сверкнули поверх утренней газеты, за которой исчезла чашка чёрного эспрессо. Подумывая во время ожидания почитать в прихожей, Вэи только успела сесть и раскрыть сумку, как старый телефон зазвонил. Точно грузный грозный господин начал неистово бить в колокольчик для прислуги, призывая нерадивых срочно откликнуться на его зов. Она подскочила на месте. Старинный аппарат не умолкал. Решив, что лучше дать маэстро во имя его спокойствия и последующего благоденствия интернов собраться без прерываний на «праздную болтовню с идиотами», Вэи сняла трубку. «Попрошу подождать, пока он подойдет. Делов то…» — подумала она, не без страха, того знакомого с подросткового возраста, когда в их квартире впервые появился стационарный телефон. — Алло… — Вэи ощутила, как слабеют в неповторимом волнении ноги, как нервозность холодком щекочет пальцы. Мгновения тишины в антикварной прихожей с мигающими позолоченными бра. Треск и голос — бодрый, густой и сладкий, как расплавленный шоколад, но в то же время с характерной хриплой ноткой курильщика.