Игра в смерть

Мито потянулась к гранённому хрусталю. Утреннее солнце, ещё не закрашенное серой палитрой дня, слабо пробивалось сквозь тучи, которые будто бы намертво примёрзли к токийскому небу. До замыленной затёртости зрения скучный пейзаж расцвечивали изумрудные гардины в несколько два или три человеческих роста. Необъятные мотки парчи. Их практически никогда не двигали. Поэтому и вид из окна практически никогда не менялся. Тонкие женские пальцы в золоте и жемчугах от «Mikimoto» потянулись к бриллиантово-прозрачному снифтеру. Это чахлое солнце дрожащим лучом закольцевало прикосновение бледной кожи к стеклу. Коньяк промелькнул оттенком растопленного янтаря по гигантским леопардам картины, блеску полированной столешницы черного дуба. Порывистый глоток был недостойно поспешен для «Camus XO». Только Мито была безразлична шелковистая структура и фруктовая палитра. Шея напряжённо сжалась, как и нервы. Их пилила, подтачивала, стругала проклятая мысль: «А не совершила ли я ошибки, когда доверилась Мадаре?» Мышцы очертили шею, уподобив её гранённому бокалу. Позвонки заострились, как причудливый узор после обжига. Богатый букет аромата завял. Её душил вчерашний невыветрившийся аромат «Chanel 5». «Мне просто даёт в голову бессонная ночь. Дефляция, эта сука, не спит. И мы тоже с половиной совета», — мысль прогрохотала злостью в голове, а дно снифтера на столе. Мито, чертыхаясь, отъехала на благородно-коричневом «троне» председателя правления «Uzumaki Bank» к красной реке. Этих кровавых вод было достаточно леопардам, чтобы утолить жажду. Бодрящего утреннего аперитива Узумаки было явно маловато для запуска цепи ежедневной рутины. Среди неё ещё бы найти время, чтобы позвонить детям. Иошайо и Умеко стабильно шесть раз в неделю забывали, что у них есть мама, и четыре раза не вспоминали, что и отец имеется. Благо, с вовлеченными в дела семьи старшими таких трудностей не возникало. Возни и неопределённости Мито глотала по горло на работе. Она ощущала себя военачальником периода Сенгоку: окружают со всех сторон, нападают каждый день, ты отступаешь, даёшь сдачи, теснишь, громишь врага. Бессмысленно. На следующий день новости из Центробанка обрушиваются градом новых проблем. Приходится пересматривать процентные ставки по кредитованию для юридических и физических лиц, проценты по депозитным вкладам и далее по перечню, с неизменными пунктами: «Как заставить обанкротившиеся предприятия выплатить долг?» и «Как остановить вкладчиков от бегства и панического изъятия наличных?» Во всей этой адской свистопляске ей мог бы очень помочь контракт о сотрудничестве с гонконгским банком. А выход на его председателя есть только у дружка мужа. И Мадара со своим неизменным каменным превосходством Великой Горы отвечает: «С условием, Мито, для тебя, по старой дружбе, пустяковым». — Может, зря я уговорила Хаши отказаться от проведения проверки в сеульском филиале? — взгляд скользнул по циферблату «Rolex». — Плевать на это… мне сейчас по зарез нужен контракт с Гонконгом. А Тобирама, видимо, опять что-то с Изуной и Мадарой не поделил… — ладонь сжала бутон хризантемы, кровоточащей алым между бледными пальцами. Её вздох в цветочно-алкогольной тишине осыпался лепестками лишь вокруг рабочего стола. — Не понимаю этих дятлов. Они же заключили перемирие, чтобы корпорация работала, как слаженный механизм моих часов, а, на деле, грызня просто переползла под ковры и в кулуары. Мито с хрустом и безжалостностью обезглавила цветок. Хризантема расцвела в последний раз в мусорнице под столом, между оберток из-под горького шоколада. Однако ни один, даже самый концентрированный, ядреный шоколад не горчит так, как мозг после разговоров с Мадарой. Ей даже не стоило закрывать глаза, чтобы вспомнить непревзойденную удушливость запаха. Духота кожаного салона автомобиля в жару, табак, кубинские сигары и оттуда же алкоголь осели на его полосатом костюме другим, невидимым глазу, но ощутимым носу, который так и хотелось отвернуть. Мито бы забросила мужа в офуро вниз головой, если бы от него хотя бы вполовину так невыносимо воняло. Может, поэтому Учиха так часто менял любовниц? Бедолаги просто задыхались в его объятиях. Она застыла справа от него возле кабинета мужа. Мито, будучи женщиной не только незаурядного ума, но и роста доставала Мадаре до подбородка на каблуках. Только, в его компании всегда поразительным образом ощущаешь себя ниже, чем ты есть на самом деле. Она умела растоптать это ложное представление в зародыше. Но он, будто видя эти попытки по её лицу, глумился над её уверенностью одним лишь взглядом. Интонацией продавливал результат: «Надеюсь, мы поняли друг друга, Мито. Всё же ты, в отличие от других женщин, умеешь думать». Ни один, даже самый концентрированный, ядреный шоколад не горчит так, как эта полу-похвала, полу-признание. Только, вот, ни одно и ни другое нахрен ей не сдалось. «Рассчитываю, что и ты, в отличие от других мужчин, этой способностью обладаешь». Мито и Мадара стояли в полутёмном коридоре. Суббота, вечер, пустота. Белый свет скользил по лицам, отражался в глазах руководителей, не желающих уступать друг другу в этой игре в «гляделки». И не только в ней. И всё же совесть не давала ей покоя. Может, всё же стоило для начала хотя бы Тобираме набрать, спросить, что за выверт он придумал на сей раз? Нет. Её волновали действия Центробанка, вопрос о приобретении государственных облигаций, изменение курса иены и непрестанные звонки и факсы из Касумигасеки, а не очередная возня в «коноховской» песочнице. В этот момент в кабинет постучались, и после устало брошенного разрешения, внутрь юркнул секретарь. Идеально прямой, будто выверенный по линейке, он низко поклонился, и его коричневый костюм двойка лишь едва пошёл складками у пояса. — Мито-сама, я прошу прощения за то, что осмелился Вас побеспокоить. Но случилось непредвиденное… Она изгибом брови выразила свою готовность слушать продолжение. — … я узнал от знакомого из «Ёмиури симбун», что «Суна» выпустила срочный пресс-релиз, — тёмные глаза затмил слабый блеск на стеклах чёрных очков. — Новым владельцем корпорации стал Собаку но Гаара. Господин Раса отошёл от дел в связи с болезнью сердца. Мито сдержала крепкий комментарий за зубами. Только пальцы, до этого покоившиеся на столешнице, стиснула в замок. Сейчас семь тридцать утра. Почтальоны успели разослать половине города ежедневную прессу. Плюс инсайдерская информация, как в случае Катсу-сана. В чистом итоге выходит, что взрыв реакции общественности и институтов произойдет в кратчайшие сроки — максимум, полчаса. — Акции всех компаний, напрямую связанных с «Суной», повлияют на курс иены, — председатель правления «Uzumaki bank» упёрлась подбородком в замок рук. — Катсу-сан, готовьтесь к очередным сверхурочным. … Крики боли и жалобные стоны оглушали тишину учиховского поместья. Они повторялись и повторялись. Только степень интенсивности была разная. За сёдзи, на которых именитый мастер изобразил сотворение Японии божественной парой Изанами и Изанаги, происходил акт наказания подчинённого за его «убогую тупость». Так аргументировал Изуна удар в челюсть, который сбил Зецу с ног. Ослабевшие, трясущиеся от напряжения и страха, они окончательно подкосились, когда кулак с чавканьем врезался в подбородок, подминая мочку уха. Импульс рассыпался звоном хриплого выдоха Мадары, хрустом собственной кости, или, может быть, маленького столика, на котором стояла ваза с белыми цветами. Зецу беспомощно провел руками по гладкой стене. Равновесие утеряно, и потолок сошёл в сторону, как лавина. Или же это он сам накренился, неловко перебирая ногами. Он ощутил твёрдое и мягкое прикосновение к помятому зеленому костюму, прежде чем с треском опрокинутого столика рухнул на пол. Осколки разбитой вазы впились в ягодицы и поясницу, а над спутанными волосами, в воде, рассыпался венок из белых цветов. — Тупица… — прохрипел Изуна, вытирая руки лиловым платком. Он узнал о случившемся на трассе инциденте на гала-балу. Едва домучившись до конца мероприятия, он примчался к поместью настолько быстро, насколько ему позволял «Bentley Continental» и относительная малозагруженность ночных дорог. Перед разбором полётов даже не переодевался — скинул пиджак и ослабил галстук. Ещё закатал рукава прежде, чем сделать прямой в нос выговор провинившемуся подчинённому. — Сколько ты ещё его пиздить будешь? — Мадара выпустил никотиновый смрад в сторону лежачего. — Зецу проебался, по ебалу получить — получил. Всё равно назад ни людей, ни машины, ни — основное — времени не вернешь. — Заглохни, брат, мне нужно выпустить пар, — Изуна брезгливо бросил на лицо, издающее хриплые, булькающие стоны, глянцевый шёлк. Не одарив безвольно лежащего более ни одним мгновением внимания, опустился в антикварное кресло периода падения Цинской династии. — Зачем мне наутро пугать своей миной подчиненных, которые выполняют свою работу, в отличие от этой ошибки эволюции? Ему было сказано доставить товар в сохранности в порт Иокогамы. Я ему наказал проинспектировать каждый куст в этом блядском лесу на предмет засады от Сенджу. Зецу силился встать и оправдаться: — Господин… Но его оборвали резко, с отвращением: — Закройся, тварь убогая! Откроешь рот, когда тебе скажут. Понял? — в глазах Изуны сверкнула угроза продолжения экзекуции за то, что Зецу хотел бы, да контролировать не мог. — Ты всё равно организовал поставку на другом корабле, в чём твоя проблема? — Мадара, зажав сигару в зубах, скрестил ручища на груди. Хрупкая конструкция китайского кресла со скрипом держала над полом такой вес. — Весь товар из опрокинутых фур изъяли, группу этих пидорасов отбросили, наш добряк уже готов послать на хуй своего брата-акробата. Де факто, твой ненаглядный Тобирама проебался в стратегическом плане. — Он перекроил нашу тактику. Он влез и испортил всё. Он нанёс нам урон, плюнул в лицо тем огнём в лесу, — Изуна цедил каждое слово с таким презрением, что им можно было бы отравить всех гостей на прошедшем гала-балу. — Он смог помешать. И это суть проёб. — Это суть долбоебизм, но я оставлю вас двоих разбираться с этим folie à deux, — Мадара положил сигару на яшмовую пепельницу. Столик, который венчал красный круг, разделял братьев воздушной конструкцией: будто разливающаяся кровь застыла в мгновение. — Сам ты разбираешься с этой протеже? — Изуна сидел, небрежно перекинув ногу за ногу. Его ладонь скользнула в карман брюк. — Разумеется, — его старший брат уже проверял сообщение на пейджере. — Ты лучше своим делом занимайся. — И ты занимайся своим делом лучше, — младший обдал того мимолётным прищуром, сжимая в тонких пальцах телефон. Несколько мучительных мгновений тишины прошлись по Зецу эскадроном страха и ужаса. Он уже предпринял, даже удачную, попытку отползти на коленях от лобного места. Стекло резало ткани одежды и плоти. В груди клокотала надежда, что ни одно не придется доставать хирургическим вмешательством. Пробиться к Доктору без записи практически невозможно без потерь наличных. А их у него и без того поубавилось после того, как Мадара весьма вежливыми угрозами изъял компенсацию за причиненный ущерб. Однако его попытку остановил выкрик Изуны, злобные проклятья Мадары. Злосчастный исполнитель инстинктивно прижался к татами. И голову закрыл руками. Вовремя. Над ней со свистом пролетел изящный «Нокиа». Он неизящно разбил икебану в токонома. Уже невыносимый до мольбы о пощаде треск разбивающегося стекла и плеск воды оглушил неспокойную унылость утра в учиховском поместья. — Да что это, блять, такое?! — Феерический долбоебизм, — Мадара хмыкнул то ли устало, то ли обречённо. Старый пейджер убрал от рук брата подальше. Он с безразличием взглянул на разбросанные осенние цветы. Горящий последним увяданием багрянец на выцвеченной зелени тростника. Оглянулся на белизну стен, черноту рисунка. — Если это всё ОН подстроил, как и с этой шлюхой крашенной… — Изуна стиснул кулаки до меловой белизны костяшек. Угрозы разжигали его нутро, а тени потаённых, самых безжалостных мыслей плясали в его глазах. Мадара прервал шабаш, пока Зецу ещё можно было спасти от несправедливой, страшной участи. — Угомонись. Вряд ли. Разберёмся. — Я убью того, кто подпортил сердце господину Расе. — Не ты один, — старший брат уже начал воплощать наброски плана в жизнь. — Столько денег в сраку, даже обидно, — Мадара глянул на притихшего, прислушавшегося Зецу с уничижительной тенью жалостливой жестокости. — А ты чего уши развесил? Залить в них керосина что ли… Изуна уже и забыл про провал исполнителя. Их собственный был куда хуже. Он исчислялся миллионами иен, пустыми обещаниями и тотальной паникой всех, подвязанных в этом покушении. Его глаза впились в толстые пальцы Мадары, набирающего сообщение. — Что ты задумал? — Навестить больного… … Осадок прошлой ночи лёг на языке пряной вишней и терпким шоколадом красного из Кло-де-Тар. О, этот цвет… Тобирама ухмыльнулся своему чистовыбритому отражению в длинной полосе зеркала на чёрном мраморе ванной. Вчера он вдоволь насладился им в своих объятиях. Да так, что унёс шлейф «Mademoiselle Chanel» с собой в поместье, укрылся им на ночь, протянувшуюся всего лишь на четыре часа. Вытирая лицо мягким полотенцем, он до сих пор слышал в воздухе мускусную свежесть, осыпанную пудровой бархатистостью с лёгкой примесью сладости. Эта вуаль укрывала глубокий хвойный запах освежителя. Она ложилась на его влажное после душа тело незримым напряжением неутолённого голода. «Эта русская выбила из меня порядочную долю здравого смысла», — Тобирама, наслаждаясь колючей чистотой на лице после лосьона, направился к гардеробу. Он задел взглядом разбавленную песчаной желтизной солнца пепельную серость неба за высоким окном. Неплохое начало дня. — «Как минимум, я рассказал ей о подоплеке семейных разборок. Как максимум, позволил себе вопиющую вольность в лифте. С полным осознанием последствий. Мне похрен на субординацию — было в тот момент, — сейчас я понимаю, что возвращение к былому эталону «здравствуйте-работу-сдал-до-свидания» выглядит, как дешёвая подделка попытки капитуляции». Тобирама поднимать белый флаг не собирался. Вэи могла поступать согласно своему разумению. Он не намеревался настаивать на каком-то развитии отношений. По крайней мере, Сенджу так заверил себя. Звонок телефона перебил планомерную деятельность по застёгиванию пуговиц на тёмно-синей рубашки. — Блять, ну что там ещё?... — ругательство закостенело в табачно-ванильной атмосфере белой комнаты с чёрными полками. Гардероб сотрясло грубое: — Алло, Бандо-кун, что случилось? Новость о смене президента и владельца «Суны» поразила, как просто так упавший на голову кирпич. Застыв в наполовину застёгнутой рубашке, он выслушивал торопливые, но чёткие объяснения племянника, который узнал о произошедшем в утреннем выпуске «Ёмиури Симбун». Мозг воспринимал информацию, одновременно прерывая архив под кодовым названием «Укрепление влияния Сенджу в «Суне». Он оставил двубортный пиджак висеть на вешалке, а напряжение первых, оглушающих минут, в сладком табачно-ванильном пространстве. Пересёк коридор, вошёл в спальню и тут же закурил, придерживая телефон плечом. «Rothmans International» завились горькой фруктовой дымкой в минималистичной комнате. Тобирама, широко расставив ноги, уселся на край кинг-сайз кровати. Его мечущий проклятья и грубые слова взгляд был вперен в чёрные жалюзи, за которыми громыхал колесами автомобилей новый день. — Сасибо, разберёмся, — Тобирама отставил руку с сигаретой в сторону, чтобы пепел упал на пол, а не прожёг шелковое покрывало и дорогой ковёр. Не до хрустальных подарков из Букингемского дворца ему было сейчас и, уж тем более, неудовольствия горничной, которой придется в любом случае вымывать весь дом. — Сегодня в «Суне» несомненно состоится срочное совещание. После узнаем, что малец намерен сделать. Он смотрел, но не видел, как серая пыль истлевшего табака падала на темно-кофейный дубовый паркет. В лимонно-фруктовой горечи утонуло сладкое воспоминание о «Мадемуазель» в винных шелках. Отныне острота разума вычленяла переменные из туши ситуации, которую Сенджу и Учихи тщательно подготавливали для убоя. Однако хитрый маленький паразит раскусил не только суть процессов в сложном организме компании, но и избавился от её отравленной части, чтобы из-за одной конечности не пострадало всё тело. — Я же разберусь с причиной внезапной слабости господина Расы, — Тобирама выразил это громкое обещание тихим голосом, шуршащим хрипотцой угрозы. «Мальчик подрос? Что же, посмотрим, как он выстоит против половины купленного Совета, СМИ и правительства. Он ведь понимает, что в Касумигасеки никто не останется равнодушен к такой внезапной смене руководства. Нужно будет на основании данных со срочного совещания подать инфоповод для того, чтобы большинство распробовало произошедшее и выхаркнуло своё паскудное мнение. Оно пойдёт на пользу падениям котировок и привлекательности компании», — он слегка сжал фильтр зубами. Открытой груди касался мокрый осенним дождем ветер из окна. Токио принялся стенать сиренами в преддверии новой бури. — «Противно, конечно, что всю коноховскую элиту переиграл неоперившийся птенец. Этот желторотик оказался проворен, раз никто из перекупленных мною и Мадарой людей не почуял подвоха. Умело сынишка скрыл вонь. Не чета отцу». Тобирама, филигранно покручивая рыдающую пеплом сигарету, пришёл к заключению, что не всё потеряно. По крайней мере, поражение потерпел и Мадара со своим младшим выродком. В дураках остались все. Однако победа в одной партии не означает триумф. Всего лишь скромная овация. Ад ждёт мальчонку впереди. «Его постараются на время заменить лояльным человеком — пацану всего лишь двадцать один. Тогда наш коноховский блицкриг может ещё сработать. Вариации с выдвижением сенджовской или учиховской кандидатуры, несомненно, окажут благотворное влияние на общую свалку происходящего. Я дал Мадаре шанс убрать Расу — этот сукин сын не обладает хвалёной добродетелью терпения. Зачем марать руки самому, когда это захочет сделать кто-то другой и за свой счёт», — мысль погасла, зажатая в тисках безжалостно-ледяного разума, как сигарета в испещренном венами кулаке. — «Главное поставить во главе своего ставленника, чтобы легче проводить нужные решения. Ну и насрать на лицо Учихам, разумеется. Однако общую цель «Конохи» мы должны достичь. Начнет эмиссию ценных бумаг — мы сосредоточим максимальное количество в своих руках, плюс наши люди в Совете, — мы достигнем того, чего желали». Смятая оранжевая с белым папиросная бумага раскрылась уродливым цветком на дне гранённого хрусталя. Чёрная пыльца — пепел рассыпался по гладкости, отражающей затуманенную приглушённость оранжевого света, преломляющегося между двумя слоями стекла люстры в стиле mid-century modern. «Разорвём «Суну» изнутри и продадим её по частям. Медленно, уверенно препарируем компанию. «Конохе» не нужны конкуренты. Идиотимз — вечен, идиоты — нет. На смену Расы уже пришёл тот, кто может хотя бы кое-как, но попытаться составить нам конкуренцию. Попытки вознаграждаются по-разному, не только так, как в сказках», — Тобирама на ходу застегнул рубашку, перемалывая в труху уверенным шагом и романтичные мечтания, и первоначальную злость внезапной новости.

***

Дождь соскользнул с прозрачной поверхности зонтика на изрядно истоптанный в час-пик пол лифта. Предупредительность начальника и небрежно осевший у уха рокот голоса, твёрдого даже в усталости, довели до её сведения приятный факт: «Можете прийти на работу к десяти. Утра, Вэи-сан, не радуйтесь и не приходите раньше времени. Мероприятие закончилось поздно — вы мне нужны выспавшейся и работоспособной». Она затаила вздох в груди, стянутой белой рубашкой. После вчерашнего вечера, застывшего между тридцать шестым и тридцать пятым этажом бизнес-центра «Tokyo Plaza», Мотидзуки уже боялась оставаться в кабинах, которые тянут между блоками мощные стальные тросы. «Сердце колотится от одного воспоминания…» — бледная ладонь легла на блузку со снегирями, сжимая краснобрюхих птиц и мягкую ткань, касаясь собственной груди, прожигаемой непонятной, ноющей болью неисполненного желания. — «Я сегодня видела самые странные в моей жизни сны… Даже ночью, казалось, я лежала в его объятиях, согреваемая теплым ароматом дорогого пафрюма». Вэи сильнее сжала ручку чёрного рюкзака. Заклинала себя зарыть вчерашний инцидент в лифте под тяжестью других, куда более серьёзных и насущных воспоминаний. Они разбили раскаленную страстью фантасмагорию сна резким звуком домогающегося ответа телефона. Чахлое осеннее солнце прорывалось сквозь тонкую полосу между занавесками её комнаты в апартаментах Сасори, который, заспано ругаясь в коридоре, желал неизвестному «отправиться прямиком в Друджо Дмана». Она бы присоединилась к тому, кто раздаёт приглашения в самые отдаленные места, однако, сознание, нежащееся в шелковых водах прекрасного мифа, бывшего реальностью всего лишь четыре часа назад, вдруг пробудилось от холода понимания: «Это Наруто! О Гааре пытается сообщить!» Ей удалось перехватить трубку раньше маэстро, так как её спальня находилась ближе к старому аппарату, который хозяин квартиры всё никак не мог заменить на более современную модель. От сердца отлегло, когда до слуха донеслось сообщение, прерывисто высказанные в удушающем волнении: «Гаара смог достать новый выпуск «Евангелиона», онее-чан!» «Значит, добро восторжествовало над несправедливостью не только в сказках?» — с такой мыслью Вэи вышла из лифта на нужном этаже, пустующим в продуктивное время начала рабочего дня. Его мрачные тени, сулящие бурю, разливались полупрозрачной серостью в сплошной белой трубе коридора. Она погрузилась в неё, точно рыбачка из Сума в воды за длинными водорослями и ракушками. И, словно та пропитанная морской солью женщина, она оглохла к реальности внешнего мира, оказавшись в неспокойных пучинах иного, нахлынувшего на неё бушующей бурей образов прошлой ночи. Она казалась призраком бала Золушки, сплетавшегося с вызывающе-откровенной чувственностью фильма «Горькая Луна», который воспитанная в иных традициях Вэи была не в силах досмотреть даже до середины. Никакие события не могли с мощью тайфуна Мурото разметать эпизод в черноте коридора бизнес-центра, осиянного серебром и золотом драгоценного блеска огней Токио. Таких же, которые опоясывали стеклянный куб, в котором её саму объяли те же руки, что, вероятно, сжимали расплавленный красотой, изяществом и платьем изгиб талии президента «Киригакурэ». «Пустое об этом думать! Лишь драгоценное время буду тратить! Тобирама-сама — мой начальник, и не более того. Легче гору-остров Хорай отыскать, чем своё место в сердце этого человека, в том обществе, к которому я имею такое же отношение, как низкорожденная к знатным господам — подчинённое. Никогда не стоит об этом забывать», — Вэи самолично создавала бурю в своей душе, чтобы та измельчила и разбросала ненужные воспоминания и переживания по просторам сознания. Ей предстояло отдать все силы и старания на перевод документов для предстоящей встречи с господином Ивановым. Об этом не стоило надолго забывать. Иначе наступит разрушающее здравый смысл расслабление мозга. Хотя Вэи и усомнилась, в неотдаленном будущем, что потрясения жизни оставят в покое её серое вещество. Дверь, ведущая на лестницу, по которой она пару дней назад поднималась на курилку, отворилась. Невысокий мужчина в рубашке цвета фукси и темно-зеленом комбинезоне ворвался в монохромное пространство офиса, как урания мадагаскарская на территорию какого-нибудь завода по переработке урана. Мотидзуки лишь чудом удалось разглядеть одежду неизвестного с остроконечными каштановыми волосами. Боевой раскрас едва-едва проглядывал из-под навеса оранжевой болоньевой куртки и пышного букета цветов, который ей напомнил клумбу в горшке. Настолько раскидистыми и крупными были растения, до удушья закольцованные в розовую коробочку. «Интересно, это у кого возлюбленный столь предупредителен, что решил отправить подобный букет прямо на рабочее место?» — Вэи невольно замерла: шелест длиной черной юбки погряз в чертыханиях курьера. — «Это так мило! И неразумно — ни на одном столе не хватит места, чтобы достойно расположить такую красоту!» Темные глаза доставщика уловили сквозь заросли амариллисов и роз присутствие единственного человека в светлой пустоте. К Мотидзуке то он и направился, точно Маугли, углядевший другого хомосапиенса в джунглях. — Госпожа, доброе утро! Не будете ли Вы столь любезны подсказать мне, где здесь расположен кабинет 2422? — Да, конечно же, господин! Вот прямо по коридору идите и перед женской комнатой дверь… — её речь застыла в середине тихим «ой», сорвавшимся в тихую икоту — дань почтения собственной глупости. «Это же моя каморка», — досообразила она, и к щекам прилила краска удовольствия и смущения от осознания, что чье-то расположение оказалось высказано ей. — И… я как раз-таки туда направляюсь. — Вы к госпоже Мотидзуке Вэи? — деловито поинтересовался парень, немногим старше Наруто. — Как бы парадоксально не звучало, но я и есть она. Неловкое движение пальцами по ручке увесистого рюкзака, задумчивый удар взгляда по будничному образу и обычным, от добродушного китайского подпольного производителя, туфлям. «Самой поверить трудно, что я вчера была облачена в наряды настоящих Небожителей», — подумала Вэи не без болезненного укола тупой грусти. — «Сегодня я не выгляжу как та, которой должны преподносить подобные дары». Однако молодой курьер, неловко и едва ли умело припрятав пересекшее лицо удивление за веером эвкалипта, поклонившись, протянул ей увесистую клумбу в коробке. — Мне поручено передать Вам эти цветы от того, чьё имя указано в записке. Его мне начальство не сказало, прошу покорнейше простить! Вэи не без причины ощущала себя героиней «Большого переполоха в маленьком Китае» — того боевика, за просмотром которого она с Наруто и Гаарой провели вечер субботы. «Тайные квартиры, неназванные дарители, межклановая вражда — я точно не продолжаю видеть тот странный сон, где мы с Тобирамой-сама шпионы?» — она лихо закинула рюкзак на плечо, чтобы взять нежданный дар. Он оказался значительно тяжелее, чем ей представлялось изначально, однако, Вэи была готова скорее заработать грыжу, чем попросить курьера помочь ей дотащить букет до её мини-мирочка в огромном офисе. — Я очень ценю Вашу работу, благодарю, — она склонила голову на бок, чтобы видеть юношу. Белые лилии трепетно гладили матовую нежность щеки и черные пряди волос. — Я буду что-нибудь должна? — Всё оплачено, госпожа, — сказал он и был таков. Мотидзуки заметила, что курьер едва не подпрыгивал, когда наконец-то избавился от дурманящей ароматами тяжести. «Вероятно, он сначала вышел этажом ниже, а, после, устав ждать лифт, который я заняла, поднялся пешком», — её мысли превратились в неслышимый поток сознания в гомоне свежайших ароматов феерии цветов. Не совладав с собой, любопытная зарылась носом в душистые объятия роз, гвоздик, лилий и амариллисов, утонувших в сказочной зелени разнообразных трав. Как раз в это самое мгновение послышался писк открывающегося лифта. До боли знакомый уверенный, легкий шаг застыл, как и её сердце, заледеневшее в обволакивающем грейпфруте парфюма финансиста, преследующего её с настойчивостью упрямого злого духа. Не стоило быть гадателем или семи пядей во лбу, чтобы узнать его впечатление от увиденной картины. «Араки-сан дал мне срок подумать до понедельника, хотя я могла уже в четверг развеять чары его самообмана. Сегодня я, точно древний заклинатель, отгоню от него этого призрака, тревожащего его… и моё существование», — подумала Вэи, ещё не догадываясь, что с мгновения на мгновение ей самой понадобится помощь мага, чтобы отвадить от себя беду, носящую аромат ванили и табака. Ужас завибрировал спазмами где-то в гортани. Её окутала горячая волна слабости, разлившаяся по телу раскаленными воспоминаниями о грубых руках на мягкой коже. Перед глазами расстилалось кровавое море роз, затемненное воспоминаниями о блестящей черноте Токио за прозрачными гранями стеклянного куба. Её горло сдавила властная удавка пряного аромата, царственно и авторитарно уничтожившего любое напоминание о сладком грейпфруте. «Я попала в западню, как полководец Цинь Мин из второго тома «Речных заводей» Ши Найаня», — Вэи зарыла вздох в тяжелых листьях эвкалипта. Опасливо, как разведчик на вражеской территории, выглянула из-за своего укрытия. Тобирама-сама и Араки-сан расположились заставой прямо перед ней, рядом друг с другом. Последний вышел из лифта «для простых смертных сотрудников», первый же приехал на «особом для небожителей-начальников». И эти две силы схлестнулись в непримиримом бою. Темные глаза финансиста метали молнии в красные операционного, отвечающего ледяным спокойствием айсберга, готового расщепить любой «Титаник». — Э-э-э…. доброе утро, Тобирама-сама! Араки-сан! — Вэи поспешила перевести внимание мужчин на свою скромную персону. «Они выглядят так, будто подраться могут! Какая нелепица! Неужели разлад прошел в Специальном Комитете?!» — тяжесть размышлений сравнима с неподъемностью букета от неизвестного «данайца». Его дар хрупкая белизна рук едва удерживала в неверном кольце. — «Нужно поскорее разобраться с этим и посадить эту клумбу в кабинете, пока я сама не села в лужу вместе с ней прямо перед Тобирамой-сама! И Араки-саном заодно…» — Тобирама-сама, — финансист отвесил поклон необходимой степени вежливости. Сенджу лишь сухо кивнул со снисходительностью чиновника, прошедшего мимо дворцового слуги. — Араки-сан, приятно видеть вас до начала сегодняшнего собрания Комитета. Полагаю, на два этажа выше отдела вас привела нужда обсудить с нашей уважаемой переводчицей какой-то момент в документации, — Тобирама-сама не говорил, но хлестал холодной твердостью голоса, смотря на бичуемого с аннигилирующим гордость безразличием. — Обнаружили ошибку? «Я бы уже умерла от страха, если бы он ко мне с такой ледяной яростью обратился…» — Вэи не понимала, не осознавала, почему в похолодевшем тоне начальника она слышит раскаты именно этого разрушительного чувства. — «Что-то случилось? Его Изуна-сама с утра достал? Только ему было подвластно довести Тобираму-сама до белого каления». — Скорее неприятную неточность, которую, впрочем, можно доработать позднее, — самообладанию Ёсиока Араки оставалось лишь молча позавидовать. За круглыми стёклами очков, точно рыба подо льдом, скрылось тихое бешенство, которое финансист унёс с собой вместе с брошенным растерянной Вэи обещанием: — Я ещё загляну к вам сегодня, Вэи-сан. — Конечно! Я буду рада… — слова отрикошетили от спины под тёмно-коричневым пиджаком. Застыли умирающим звуком в душной табачно-ванильной пустоте. — … быть вам полезной. — А мне? — вопрос Тобирамы-сама припечатал её к непреклонной реальности. Его высокая тень укрыла её полностью. Вэи наблюдала за приближающимся к ней мужчине из-за цветочных зарослей. Её душу жгло ощущение, будто она — куропатка, которая следит за реющим над полем орлом. Чем быстрее таяло расстояние между ними, тем острее это впечатление проникало под рёбра, точно кинжал Брута. — Всенепременно… и всегда. Губы задели розовые пионы. Вэи поспешила спрятаться за яркими зарослями. Пусть они спасут не от жестоких слов, но уберегут от взгляда. «Почему же он так смотрел на Араки-сана?» — Приятно слышать, — острая сталь голоса разрезала её спокойствие, как катана самурая врага. — Ваша советская самоотдача мне требуется как раз именно сейчас. Сегодня утром прибыли балансные ведомости от господина Иванова — этим вы займетесь с Кайши-саном. Также требуется составить несколько деловых писем, за чем я и пришёл к вам. — Угу… да, конечно! Только у меня нет второго стула в кабинете… — Вы полагаете, что туда поместится и он, и я? Вэи не видела, но по интонации слышала, как удивление собеседника поднимется над холодным бешенством. Стыд залил щёки раскалённым жаром отчаяния за свою потрясающую сообразительность. — … да ещё с этим, с позволения сказать, букетом в придачу? Советские учёные научились расширять пространство? — Не знаю… не уверена. Гриф секретно. Сами понимаете, у меня доступа к таким разработкам нет, — возможность отшутиться стала казаться спасительной в общей неловкости её положения. — Либо просто не хотите раскрывать тайны иностранному врагу, — снисходительный вздох раздался слева. Именно там Вэи заприметила периферийным зрением концентрацию синего цвета. — Право ваше. В любом случае, времени у меня нет, поэтому дайте — без пререканий — сюда этот чёртов букет, я сам отнесу его на ваше рабочее место. Вэи не знала, ей трепетать от радости, что тревожащий её покой мужчина проявляет к ней подобное внимание, либо же стенать от отчаяния показаться совсем уж нерасторопной идиоткой в его глазах. «Даже цветы до своей обители донести не могу», — она вцепилась в нежно-розовую коробку так, словно это было послание, которое ни в коем случае не должно попасть в чужие руки. — Тобирама-сама, я не смею!... Но он перебил её встречной фразой — своевольным прикосновением к её ладоням. Розовое золото циферблата «JegerLeCoultre» задело средний и указательный пальцы воздушным холодком, перехватывающим дыхание воспоминанием о поездке в служебной машине. Он лишил её воли к сопротивлению. Отнял желание перечить вместе с пышным подарком неизвестного. — Не смеете отнимать моё время? Безусловно, — он повёл её вдоль коридора, играючи держа одной рукой чьё-то огромное впечатление личностью переводчицы-ассистентки. Она трусила следом. Послышался писк открывающегося лифта. — Именно поэтому я и тащу эту проклятую клумбу. Мне нужно разобраться с перепиской сейчас, а не через час. Вэи заприметила боковым зрением чёрное каре и темно-зеленую блузку вышедшей из кабины. Она захлопнулась, как и дверь в департамент. — Я смею предположить, что управилась бы быстрее. — Меня интересуют факты, а не предположения, — отрезал он, останавливаясь возле кабинета с номером «2422». — Идите, берите всю канцелярию. Я после сделаю ваш кабинет ещё более тесным. «Ему явно не по душе мои цветы…» — Мотидзуки, словно шустрая белочка, заприметившая горку орехов на скамейке парка, принялась собирать необходимые вещи. Благо, она всегда поддерживала порядок на столе и знала, куда дела блокнот с глоссарием, а где — шаблоны ранее составленных писем. — «Странно. Очень странно. Если бы мы знали, что это такое… Явно Изуна-сама ему настроение с утра испортил. Либо, быть может, что-то случилось на международной арене. Мне не понять всей сложности бизнес-процессов…» В этом ей предстояло убедиться буквально через полчаса, когда, после звонка на дорогую модель от коноховского производителя, Тобирама-сама необычайно резко подорвался. Отдав ей рваный приказ разобраться с «дьявольской документацией», он схватил пальто и, молниеносно отрезав распоряжения Настуми Сайто, вылетел пулей из кабинета. Вэи поспешила укрыться следом. Ледяное недружелюбие секретаря было готово потопить её в чернильном море злобы. «Это за французские конфеты и тот завтрак», — усталость разлилась по телу, когда Мотидзуки заперлась в своем маленьком, безопасном мирке в этом подвижном корпоративном хаосе. — «Вот уж точно всякий, приехавший с столицу, должен позабыть о спокойствии… Кажется, будто всё сыпется из рук. Разваливается, как карточный домик, на который подул ветер». Она коснулась букета дрожащими пальцами, а записки — потерянным взглядом. Былой запал, жгучее желание узнать имя дарителя рассыпались серыми каплями дождя по свинцовому небу, затвердевшему в стекле. Расставив пошире локти, положила голову на переплетенные руки. Щека смазала бледный румянец «Coffret d`Or» от «KANEBO» по тыльной стороне ладони. Над ней нависали бордовые розы, белые лилии и жемчужные пионы на фоне далёкого небоскреба, озаряющего металл непогоды красными заградительными огнями. «Сасори ночью не было дома… Я уже сомневаюсь, вернее, знаю, что он отнюдь не застрял на дежурстве в Токийской университетской больнице. Вчерашняя неурядица так и не разрешилась, ибо с утра он с нелегальной работы поехал на ту, что одобряет Фемида. Раскол… какая-то мрачная обида… она гнетёт его, как меня — внезапное открытие о его жизни…» — тихий вздох колыхнул листья эвкалипта. — «И никак не поговорить, ибо мы официально вчера всё уладили. Однако существуют и подземные течения, которые не видны доверчивому глазу из-за мнимого спокойствия вод». Матовая бумага с золотым тиснением казалась приглашением из другого мира в спичечной тесноте кабинетика, украшенного продукцией по скидке или прихваченной в магазинчиках дагасия, где стоимость вещей редко превышает 20 иен. «Араки-сан, вне всяких сомнений, не поймет, что женщины говорят «нет» так же, как и мужчины… Постоянное вранье, опутывающее меня сетью лжи… И не с кем поделиться переживаниями — от родителей нет письма, да и высказывать им подобное –жестоко. Волновать тех, кто ничего не может сделать, оказаться рядом…» — записка застыла, не раскрывшись. Зажатая между тонких бледных пальцев. Дрожащих пальцев. — «Я знаю, какого это. Сама испытываю подобное сейчас. О, ками, хоть бы с ними всё было хорошо! И никакая шальная пуля…» Желая заглушить нарастающую тошноту, отчаянье, Вэи поспешно развернула записку. Незнакомый почерк. Идеально ровные линии иероглифов бимодзи выписывают в сознании фигуры танца с американским послом. Ей казалось, что она спит и всё ещё видит то чудесное видение в блеске хрусталя просторного зала. «Мисс Вэи, я посчитал нужным сообщить, что вчерашняя встреча с вами оставила глубокое впечатление в моём чёрством чиновничьем сердце. Прошли те времена, когда я получал незатейливое, но искреннее наслаждение от беседы с кем-то. Не сочтите мой подарок проявлением опасной вольности — я посчитал отправлять одно несчастное письмо жалким поступком. Что вы бы могли подумать обо мне? Эта осень удивительно дождлива для Токио. Пусть пейзаж за окном и вашу рутину расцвечивает этот чудесный сбор. Меня заверили, что эта лучшая работа цветочного бутика «Яманака». Будьте строгой судьей их словам, я, откровенно признаюсь, мало смыслю во флористике. Если моя персона не утомила вас, предлагаю встретиться в четверг после 19.00. Место выберите сами или предоставьте данное право мне. Я не смею настаивать ни на чём. Ваш вчерашний старый собеседник, Смит Джон». Вэи не успела толком вникнуть в содержание послания и что-либо осознать, — дверь её кабинетика бесцеремонно распахнули. Удар пришёлся по спинке стула и обонянию, — сладкий парфюм довёл до скрипящей на зубах приторности крохотное пространство с одним единственным окном. — Ух, блять! Елки зеленые! Кого там!... — русский вперемешку с японским был встречен резким смехом Цудзи Кийоко. — Прости, Вэи-чан, я думала, что вхожу в кабинет, а не муравейник. — Справедливости ради… — Сано Харука бочком протиснулась между подругой и спинкой стула, отнимая последние крохи не занятого пространства. -… муравейник всё же побольше будет! — И вам всем доброго утра. Успокоить себя после внезапного вторжения нужно было немедленно, иначе недовольство могло разрезать и без того ослабевшие узы отношений. Вэи не решалась разворачиваться или как-либо шевелиться. Неосторожное движение может стоит Кийоко носков туфель. Неприятно. Ей пришлось вертеть головой, как спутниковой тарелкой, ловящей радиосигналы. — Может быть, даже не муравейник, а спичечный коробок, зато свой! — записка не успела исчезнуть под блокнотами, в отличие от остатков хорошего настроения, которое поспешили растащить коллеги. — А букетик тоже твой? — промурлыкала Харука. Длинные волосы водопадом ниспадали на кипу бумаг. Удушающий, теплый манго закупорил обоняние. — С недавних пор… да, — пробормотала Вэи, наблюдая, как она обхватывает бутоны наманикюренными пальцами, беззаботно оглаживающими хрупкие лепестки. — Это тебе твой друг-знаток китайских подпольных брендов подарил? — спинка скрипнула будто бы с возмущением, как и душа Вэи, когда Кийоко беспардонно навалилась на её кресло грудью. Руки в тисках чёрного пиджака упёрлись в столешницу по обе стороны от русской, прижатой не только к краю рабочего места, но и к границе между ложью и истиной. Удельный вес последней уменьшился в жизни Вэи за эти две с лишним недели. Невозможно не кручиниться. — … как его там звали… Дейбара? — Дейдара, — выдохнув желание вежливо послать коллег заниматься своими делами, Вэи натянуто улыбнулась. — Нет, не он. «Воистину, не хватало, чтобы этого злосчастного шутника записали в мои ухажёры», — за поволокой задумчивости она всё равно разглядела быструю обмену молчаливым мнением, выраженным во взглядах. — «Не сомневаюсь, увы, девочки просто так не пришли по мою душу. После моего феерического перформенса в кафетерии с «Ван Клифом и Апрелем», а также Араки-саном в главных ролях, едва ли сложно догадаться, что их привело на несколько этажей выше желание узнать продолжение циркового представления. Только главными действующими лицами станем я и Дейдара». Словно конвоируемый под взглядами следователей КГБ, Вэи опустила на измазанную чернилами и неудачными вариантами перевода прогоркло-желтую бумагу матовое приглашение в параллельный её собственному мир. Застыло напряжение. Замерло желание вцепиться в послание. Только правила приличия останавливали. — Как же Вас Игараси-сан выпустил из клетки раньше обеда? — жалкая шутка опустилась тишиной в сладкой серости комнатушки. — Ты нам зубы не заговаривай. Игараси-сан сегодня мучает наших партнёров из «Яманака», а Кё-сама нет с самого утра, — Кийоко склонилась, вдавливая загнанную в угол Мотидзуки тяжёлым ароматом химии и напористости. — Лучше скажи, что это за чёрт такой богатый дарит тебе такие букеты? — М-м-м, ты с кем-то важным познакомилась вчера на гала-балу? — сладкий голос Харука обволакивал какую-то идею, мысль, словно слой жирного кондитерского крема, под которым не разглядеть корж. Острые локотки, завернутые в белую синтетику блузки, придавили винтажный блокнот. — Н-неужели… об этом уже всем известно? — Вэи заморгала, пытаясь сбросить наивное наваждение мысли: «Раз на мероприятии не было никого из знакомых, следовательно, никто ни о чём не узнает». Ногти впились в столешницу с изнанки, невидимой двум парам тёмных глаз, пытающих её взглядами. Спереди и сзади. Кажется, застряла в допросной комнате, напичканной камерами. — Хах! Ещё спрашиваешь?! — смех Цудзи Кийоко режет слух снисходительной доброжелательностью. — Мы же в отделе связей с общественностью государству служим. Разумеется, у некоторых старших коллег есть знакомые и в таких кругах. — Не среди «сливок» общества, конечно, но такого же простого осадка на его дне, как мы, — метафора Сано закралась в сердце горьким вкусом высокомерия Теруми Мей. Вэи покачала головой. Медленно, ощущая, как коллеги с каждого движения снимают скальп подтекста. — Сливки держатся на гуще, которой не бывает без осадка. Как говорили древние: «Государь — корабль, вассалы — вода; вода держит корабль, но она же опрокидывает его», — полумесяцы ногтей оставляли нервные царапины на ДСП. — Революционные мысли, — смешок Харука застыл в жемчужно-розовом пионе. — Ты не забывай, откуда наша мисс-скрытность происходит. У них день революции — это праздник, — тонкие пальцы приблизились к приглашению, ниспосланному Вэи с самых «верхов». — Только мы вот не на уроке истории сидим, слава ками! Терпеть не могла эту нудятину. Мне больше по душе то, что происходит здесь и сейчас. То, что влияет на настоящее. Пусть археологи копаются в могилах и развалинах… Сколько рьяных возражений рассыпалось прахом в пламени усталости. Оно обжигало разум напоминанием: «Черновой вариант перевода документации господина Иванова находится на стадии обработки». Оно зажаривало мозг в жаре стыда: «Сколько я ещё буду лгать девочкам? Скрываться от них, как ниндзя, выполняющий грязную работу?» Этот ожог пролёг на щеках красными пятнами, более яркими, чем пудра «Coffret d`Or». Вэи не выдержала перекрестного допроса. Её признание сравнимо с красной кнопкой, развязавшей «холодную войну». Взрыв восклицаний сметал все её попытки заявить что-то в своё оправдание. — Клянусь любимой кружкой Игараси-сана, ты просто роковая Наоми Кэмпбелл! — Харука смотрела на съежившуюся Вэи взглядом голодной пантеры, нашедшей свой перекус. — Сначала этот Дейбара… — Дейдара… — Неважно! Этот вот даритель из Токийской университетской больницы, а теперь вообще американец-посол! — Отвечаю, как Игараси-сан перед господином Кё, ты такими темпами за год сместишь его, Вэи-чан, — смех, как шипение змеи, вполз в ухо, отравляя Вэи ядом какой-то иррациональной, жгучей вины за то, что все блага работы в «Конфекшинари» посыпались на неё. — Вот уж нелепица… — Мотидзуки не хватило сил на большее, чем шепот. — Ага, как же, — безапелляционность голоса коллеги с всегда завитым каре последовательно и методично давила нервные клетки. — По-хорошему, это стерва Натсуми Сайто должна была бы сопровождать Тобираму-сама. Ну, или кто-то из его коноховских ассистентов. — Ты хотя бы знаешь, почему господин операционный директор выбрал тебя? — Кийоко практически легла на стол корпусом, до того низко опустилась на локтях. Вэи разрывала пелену дурноты напряжения поворотами головы. Она, словно лошадь, запутавшая голову в натянутой между деревьями паутине, силилась разорвать сети, липкие нити, мешающие привычному, столь жизненно необходимому комфорту. «Это моя ложь… всё она тянет меня путами ко дну… Сама не понимаю, отчего я удостоилась внимания самых значительных персон Японии и даже Америки. И сказать пытаюсь… не верят». — Девочки, Тобирама-сама, могу сказать как та, которая работала с ним две недели, не относится к типу людей, которым нужно задавать вопросы, если дорожишь местом и ментальным здоровьем, — остатки сил ушли на последнюю, решительную атаку обречённого на гибель. — Он предложил сопровождать его, я не нашла нужным отказывать. — Я бы тебе лично нашла койку в дурке, если бы ты отмахнулась от такого предложения, — Кийоко оставила в покое её спину и стул, но не голову. Не физическое, но её ментальное присутствие трясло черепную коробку, словно руки ведущего лотереи. — Подобное даже не раз в жизни поступает. По крайней мере, обычного японца. Харука в последний раз сладко коснулась пышного веера цветов. Так, будто прощалась с мечтой. — Ну, ты ведь не японка, так что это правило на тебя не распространяется, — её комментарий застыл мучительным вздохом на стиснутых зубах. — В общем, дорогая, мы ждём, когда ты устроишь нам встречу со своим другом из больнички… Завтра скажешь? Вэи закрыла дверь и диалог с пожухлым «всенепременно» на губах, ещё вчера знавших мягкость шёлка лацканов пиджака того, непозволительная близость с которым стала не только залогом безумия её снов, но жизни, ушедшей в кювет. Ей было срочно, жизненно необходимо закурить. Пачка «Sobranie» пришлась как нельзя кстати.