Игра в смерть

Каблуки чёрных сапог ударили по плитам вестибюля «Ota Plaza» ровно с семь часов утра. Сотрудников — мало. До разгара толкучки оставался час. Однако все те, кто по своим причинам решил нагрянуть в офис пораньше, либо же не уходили из него вообще и сейчас стояли со стаканчиками свежесваренного эспрессо, ошеломлённо глядели вослед этим чёрным сапогам. С утра серый, туманный день не предвещал поялвения чего-то светлого. Полы белого пальто, облегающего покатую плавность изгиба стройной фигуры, колыхались, но не развивались при каждом шаге чёрных сапог. Все шесть золотых пуговиц наглухо застёгнуты. Охранники Дзюнпэй и Фуджита-сан безмятежно несли свою службу, пока дробный стук каблуков не настиг их слуха. Первым отвлёкся от экрана Фуджита-сан да так и замер — нет сил отвести взгляд от такой девушки. «Не нашего уровня», — сразу же подумал тридцатипятилетний одинокий мужчина. Его напарник, Дзюнпэй, обременённый не столько семьей, сколько ипотекой по нынешним драконовским процентам, спросил с удивлением: — Ты на что там пяли-и-и-и-ш… Закончить фразу ему не дало то же ошеломляющее воображение изумление, овладевающее душой при виде чего-то невероятно, необъяснимо красивого. Разве неправильно назвать таковым гладкий, как только что сплетённая шёлковая ткань, высокий хвост чёрных волос. Их кончики гладили незнакомке поясницу. Она остановилась у пропускного. Турникет отделял её от остальной части коридора. Оба охранника ожидали, что она достанет из чёрной сумочки с тонкой металлической золотой ручкой мобильный телефон и наберёт какому-нибудь директору, чтобы тот послал помощника её встречать. Однако, неожиданно, в затянутой в белую перчатку руке появился пластиковый пропуск. И не успели Фуджита и Дзюнпей-сан разузнать, где находились их глаза, раз они не запомнили такую красотку, как вдруг та сказала нечто столь привычное, на что обычно отвечаешь с благодарностью, пусть и «на автомате»: — Доброе утро, Дзюнпей-сан, Фуджита-сан! Их понимание мира развалилось на куски и упало на пол вместе с челюстью, когда оба, точно сиамские близнецы, в унисон воскликнули: — И вам того же, Вэи-сан!... Они бы поверили, если бы им сказали, что сама Императрица решила нанести визит в их офис. Но невозможно уразуметь то, что оставившая после себя яркий пышный шлейф, ароматом которого хочется упиваться, леди — это их добрая знакомая, Мотидзуки Вэи, «девушка их уровня». Она вообще никогда не казалась им особенно красивой. А сегодня она была прекрасной. И сама виновница всеобщего восторга ощущала не только непривычную тяжесть хорошего пальто, но и внимания. Она была безгранично счастлива, что в лифте ей удалось оставить его позади. С непривычки к чему-то за душу всегда хватается, в неё впивается и не отпускает страх. «Опозориться. Красиво оделась, а перевести не смогла…» — Вэи разглядывала расплывшееся в серости створки отражение, искажённое металлом. Она не меньше знакомых охранников верила в то, что «красна девица» с изящным ридикюлем — та самая эмигрантка в сером пальто, шарфе с котиками и неизменным черным рюкзаком на плечах. Все свои вещи она оставила у Гаары в тайной квартире. — «Туда же поеду всё отдавать. Платье в том числе. Хватит с меня и то, что Гаара оплатил мне салон красоты… Быть может, он решил после кафе с котами и кроликами, стать Крёстной Феей, которая помогает всем пострадавшим от кризиса Золушкам?» Мотидзуки рассмеялась в белесо-серую пустоту утреннего лифта. «А ведь поход в салон подобного разряда… это… верно, как посещение сада Главной Императорской Супруги — чего там только не увидишь», — пока на дисплее менялись красные номера этажей, в голове Вэи тоже самое происходило, но с воспоминаниями о недавних событиях. Она сама не уразумела, как смогла за пять часов выспаться. Вероятно, адреналин нашёл выход взрывной волной бодрости после того, как крепкий кофе некоей явно не последней в мире марки, попал в организм. Под утренние новости «Radio Nikkei» Вэи порхала по крохотной кухоньке, умудряясь не забывать ни об одной из многочисленных кастрюль, издающих возмущенно-бурлящие звуки. К тому времени, как оба парня едва-едва выползли из мягкого форта под гомон непростительно-громкого будильника, их на столе уже ждала лапша, мисо-суп, омлет и кусочки жаренной рыбы и варенных овощей. Два о-бэнто и вчерашние таяки уже были готовы для ударных работников, которым вскоре предстояло трудиться на благо своих корпораций. — Как это вообще возможно?.. Вэи, во сколько же ты встала, чтобы успеть всё это приготовить? — Гаара от удивления даже забыл сказать «доброе утро». — Кто рано встает, тот пищу не глотает, а жует! — Мотидзуки с важностью учителя изрекла просеянную сквозь сито жизненного опыта мудрость. Указав рукой на дымящийся завтрак, она побежала оккупировать ванную. — Поэтому идите кушать, пока бежать не пришлось! Там по радио как раз начали песни крутить! Однако «её мальчики», довольные, как сытые коты, не позволили ей самой накраситься. Стоило только Вэи достать из черной сумки «походный набор современной женщины» — палетку теней, тушь и помаду — как Гаара тут же решительно заявил: — Я позвоню в салон, договорюсь, тебе выделят мастера и быстро накрасят, и причешут. Вэи, едва не выронив палетку, посмотрела на друга, как на безумного: — Сейчас же только шесть десять… Работают разве что круглосуточные магазины и аптеки. — По-твоему, дамы, которым нужно в восемь или девять быть в том же Сеуле, будут сами наносить макияж? — Гаара уже стоял с Nokia в одной руке и чашечкой со сваренным в кофеварке американо в другой. — Поверь, у богатых свои причуды. И хорошие салоны потому и люксовые, что готовы удовлетворить любые, стоит лишь пожелать. — Погоди-погоди, не!.. — восклицание девушки, не желавшей окончательно обобрать до нитки миллиардера, было встречено глухим: — Алло, Тоши-сан, доброе. Свяжитесь с салоном… Так Вэи спустя пятнадцать минут нашла себя в полупустом мире мраморных плит, начищенных до слепящего блеска столов, кристально чистых зеркал и лучшего сервиса, о котором только можно помыслить. Мастера, не выглядевшие невыспавшимися, не отмеченные недовольной усталостью вынужденных исполнять чью-то очередную прихоть, окружили её всевозможной профессиональной заботой. Прическу и макияж делали одновременно в силу чрезвычайной срочности заказа. Парикмахер, расчёсывая чёрные пряди, с неподдельным, «непрофессиональным» восхищением отметила: — С Вашими роскошными волосами, Вэи-сама, можно сделать столько причёсок! Я знаю минимум двадцать различных вариантов для разных мероприятий. — Найти бы столько мероприятий, чтобы опробовать каждую из них, — Мотидзуки ответила на комплимент нежным румянцем и шуткой, в которой пробивался росток правды. Увенчали поход в салон несколько легких пшиков «Chanel Mademoiselle». Её цветочно-фруктовое благородство наполнило сознание изысканными образами японок из старых, ещё довоенных, модных журналов. Взглянув на себя в огромную полосу зеркала, Вэи увидела ту самую модель, сошедшую с пожелтевших страниц. «Как другая, дорогая одежда может изменить до неузнаваемости. Внешне. Я ведь не могла за ночь стать легендарной Си Ши*одна из 4 великих красавиц Китая*», — мысль растаяла тихим «до свидания», полупрозрачным паром в туманном воздухе просыпающегося города. Его взгляд Вэи ощущала на себе в метро. «Что удивительного? Иностранка, в таком роскошном пальто — явно не выгляжу, как та, которая спешит в офис на обычную девятичасовую смену», — она смотрела на двери перед собой. Но всё украдкой ловила не менее вкрадчивые взоры окружающих: женщин и мужчин. До слуха доносились: «Смотри, Саюри-тян, это настоящая француженка!» Тихий, тонкий голосок ответил: «Да вижу я, слепая, по-твоему, что ли?! Какое у неё пальто!» Студенты испуганно перешептывались — так похожи на суетящихся в парке белок: «Она, вот, эта красавица, француженка, не заметила ли, как я на неё смотрю?» Товарищ, который был чуть повыше ростом, ответил, легонько пихнув того в бок: «А чего ты на неё смотришь?» Третий подначил: «Не пялься — не заметит». Мотидзуки вышла из метро с осознанием, что японские и советские граждане сходятся в одном: «Мы все считаем французов — элегантными законодателями моды. Сасори мне говорил, что я разочаруюсь в своих иллюзиях, когда увижу Париж. Но, ведь, не благодаря ли талантливым дизайнерам, модельерам и парфюмерам, а также прочим кудесникам искусства красоты мы считаем Францию такой… как там это слово… ах, да, гламурной!» — она не могла сдержать улыбку, идя по привычной дороге от станции метро, вдоль бетонного берега реки, редких деревьев и нескончаемой застройки по обе стороны воды. В которую едва не улетел шарик девочки в голубом пальто. Вэи, благодаря создателя широких каблуков, успела добежать и схватить белую нить. Красная рыбка зависла над серой полосой, утонувшей в тонком тумане. Ей не удалось уйти к собратьям под её толщу. Девочка в голубом пальто поблагодарила красивую даму смущённым кивком и глубоким поклоном. Она не нашла в себе решительности заговорить со столь восхитительной особой. К тому же иностранкой. — Только не повторяй мой трюк, хорошо? — Вэи ободряюще улыбнулась губами цвета высохших, насыщенных лепестков красной розы. — У воды и дороги следует быть очень осторожной. Если одной рыбке суждено уплыть, то к тебе непременно приплывет другая. Вскоре к ним подошла бабушка девочки. Она рассыпалась в благодарностях перед иностранкой «терпеливой к детским причудам». Внучка же, прижимая к себе неудачливую беглянку-рыбку, ещё долго смотрела в туман, куда ушла девушка в белом пальто. Она в нерешительности коснулась его золотых пуговиц, как только оказалась в приёмной Тобирамы-сама. Натсуми Сайто, одетая в чёрное платье, с невероятно вежливой улыбкой поинтересовалась, встав со своего места: — Доброе утро, госпожа. У Вас назначено? Вэи едва сдержала удивленный «ик». «Она… не узнала меня?» — рука тут же опустилась вдоль бокового шва. — «Я, выходит, всегда так плохо выгляжу, что стоило мне нарядиться, и тут же никто меня не признает?» Она поняла это ещё на проходной, по искаженным неверием лицам Дзюнпэя и Фуджиты-сана. Не щадящая сердце грусть впилась в него тончайшей иглой — она ведь так старалась хорошо одеваться! А, вот, как оно на деле оказалось… Мотидзуки решила воспользоваться тактическим преимуществом: не изгладилась из памяти вчерашнее столкновение, помноженное на злость Сайто из-за невинного подарка начальника и обеда с ним же. «О непотребном едва ли можно подумать. Это ведь Тобирама-сама, а не какой-нибудь герой американских романов в мягких обложках. Вот те, кажется, направляют все свои помысли под юбки каждой встречной женщины!» — пальцы в белых перчатках ловко высвободили пуговицы из петлиц. Ридикюль отягощал локоть весом Моторолы. Вэи с едва заметной улыбкой произнесла: — Нет. Тобирама-сама, полагаю, — под наблюдением изучающих карих глаз она сняла с плеч пальто, — сам даст знать, когда пожелает меня видеть. Я пока что поработаю над переводами… Вэи подступила к уже знакомому шкафу, в котором хранится одежда, в сопровождении уже озадаченного взгляда, постепенно скатывающегося во мрак смятенности, когда Натсуми начала осознавать, кто перед ней стоит. Она раскрыла вишнёвый рот — не вымолвила и слова, неверяще уставившись на брошь именитого модного дома. —… И, вчера, Тобирама-сама позволил мне оставлять пальто в вашем шкафу. Он сказал, там достаточно места, — Вэи осторожно повесила «Prada» рядом с длинны чёрным двубортным пальто секретаря. — Надеюсь, я не доставлю вам слишком много неудобств. «И вы мне тоже», — мысленно добавила она. Проходя, обогнула темный стол, оставила светлое воспоминание тонкого переплетения грейпфрута, розы и пачули. Ей бы хотелось, чтобы столь прозрачными стали её тревоги не только о предстоящем мероприятии, но и поведении Натсуми. — «Не хочу ссориться. И ей, и мне плохо будет. А ради чего? Вернее, из-за кого? Того, кто не обращает внимание на нас обеих?» Вэи забрала причитающуюся ей пачку документов от господина Иванова. Вчера удалось лишь начать переводить пакет — несложно, в сравнении с техническими характеристиками нефтедобывающих мощностей. «И всё же работа лёгкой не бывает. Приятной только если. А ведь древняя пословица гласит: «В Поднебесной нет трудных дел, надо только, чтоб были люди с головой». Вот и мне следует голову не в облаках, но на плечах держать», — полная подобной решимости она поспешила к себе в кабинетик. Хотелось зарыться в словари, бумаги, черновики, чтобы погрести под ними это снедающее нутро предвосхищение реакции начальника. Во-первых, она могла отсутствовать вообще ввиду общей невпечатлительности Тобирамы-сама. Во-вторых, он мог бы и вовсе вскользь обратить внимание на новое платье, про себя задуматься, какой банк она успела ограбить за ночь, и вернуться к решению насущных вопросов. «Сосредоточенность и труд все дурные мысли перетрут!» — она, с надеждой на скорое избавление от этой жгучей лихорадки, взглянула на туманно-серый мир за окном. Из его белесого, необъятного океана выглядывали чёрные скалы небоскрёбов. Знакомое окно одного из них горело. Но знакомой фигуры в нём не было видно. Тихо вдохнув пьянящую роскошь «Chanel», Вэи принялась лечить себя работой. До того момента, пока она не решила успокоить неугомонные чувства парой минут на курилке. «Кому будет хорошо, если перенервничаю? Перевести не смогу нормально, слышать буду лишь свой страх, а не слова говорящих», — такими мыслями она успокаивала себя, раскрывая чёрную в золотом обрамлении пачку «Sobranie Black Russian». Британское производство, хорошая крепкость, по крайней мере так её заверил продавец в круглосуточном магазинчике, том, что находится неподалеку от офиса. Вэи решила, что скупиться на табак, будучи одетой, словно Раиса Максимовна Горбачева, как минимум не комильфо. К тому же, ей очень понравилась сдержанная роскошь оформления упаковки. Более того, та была выполнена как настоящий портсигар. В смутном, бесцветном мире горело пламя жизни — электричество. Повсюду виднелись разноцветные точки окон, полосы вывесок, смазанные линии фонарей и вспыхивающие огни фар. Вэи, вдыхая в лёгкие губительную горечь никотина, пыталась выбить клин клином — одну смертоносную горечь заменить другой. Накрашенные черные ресницы дрожали в сером тумане. Темно-красные губы то сжимали, то разжимали тёмно-фиолетовую сигарету. «А если подведу? Растеряюсь? Не услышу? Забуду слова? Или вообще настолько умных знать не буду? Как поступить тогда?.. Тётя, ты не боялась переводить первых людей страны. Как? Сколько я не пыталась узнать секрет твоей уверенности, ты всегда отвечала, что его нет. Но…» Серость выпущенного дыма идентична туману. »… как тогда и мне вести себя так же? Нет, ощущать себя подобным образом, безо всяких секретов? Вчера я больше играла, как актёр, выучивший роль, зазубривший до мозолей на языке слова. Однако, от того, что ты исполняешь роль Цезаря, сам ты Цезарем не становишься». Другую тревогу она просто закурила сигаретой. Источник этого чувства вызвал её к себе спустя двадцать минут после того, как Вэи вернулась со своего мини-перекура. Сердце билось где-то в гортани, а ноги ощущались скопищем мокрой, вязкой, тяжелой ваты, передвинуть которую не представлялось возможным. Стук каблуков как глас судьи, произносящего приговор. Невозможно погасить инферно души, погрязшей глубоко в аду запретных желаний, замерзшей в озере воспоминаний. Вэи проглотила презрение к себе, своей слабости. Со злостью прошипела себе же на ухо: «Сосредоточься, Кагуя-химэ с распродажи! Тоже мне, надела на себя сделанный не для таких, как ты бренд, и ожидаешь оваций, будто композитор, сочинивший великолепную симфонию! Пришла. Отчиталась. Ушла. Вот твоя последовательность действий». К которой шла менее грозная приписка: «Надеюсь, сегодня утром он поесть не забыл…» Натсуми Сайто уже смотрела на неё зверем. Темные глаза зияли пастью бездны ненависти и презрения. У Вэи по спине прошёлся колкий холодок — она уже поняла, что вендетты ей не избежать. «Ками всемилостивые, что она уже себе понапридумывать успела!» — знать этого не хотелось, равно как и сталкиваться с последствиями неуёмной фантазии невзаимно влюбленной девушки. — Тобирама-сама… — сейчас высокий голос не издавал никаких сладостных придыханий. Лишь безжизненная сушь скрипела в каждом слове. — К Вам Мотидзуки Вэи. Которая лишь чудом и самоконтролем, отточенным последними двумя неделями, не обхватила пальцами рукав платья. — Пусть входит. — неизменная, не сочувствующая, не осуждающая, не хвалящая грубая бесчувственность низкого тембра донеслась из трубки. «Замечает ли он, как чахнет Сайто-сан без его внимания? Знает ли причину её печали? Интересуется или ему нет дела до её грусти?» — Вэи не могла хотя бы не попытаться проникнуть в недоступную, точно Запретный Город, толщу мыслей руководителя. Однако, она могла и хотела надеяться, что не та красная пачка французских конфет настолько испортила Натсуми настроение. — «Когда я только вошла, не успев и словечка промолвить, Сайто-сан подавленной вовсе не выглядела. Может, за это время успело что-то случиться?.. Надеюсь, ей есть с кем поговорить об этом. Нельзя боль в себе скапливать, иначе она мутирует в болезнь». С такими мыслями она вошла в мрачную твердыню всея «Конфекшинари». Как и вчера, панорамные окна не были зашторены, и район, чье название было запечатлено в наименовании фирмы, идеально проглядывался сквозь высокие и широкие стёкла. Тобирама-сама сидел на фоне этой мрачной панорамы. Весь его вид будто являлся воплощением города в человеческом обличье. Неестественно светлые волосы и кожа — туман. Тёмно-серый в тонкую клетку тяжелый двубортный пиджак на шесть пуговиц и причитающийся ему полный костюм — здания. Красные, горящие глаза — неон. Тот бьющий, рвущейся даже сквозь плотную белесую пелену. Так и его взгляд мог пробить даже самую плотную броню спокойствия. И Вэи прекрасно осознавала, что таковой она не обладала. Особенно после вчерашнего мучительно долгого дня борьбы со своими тенями. Она поклонилась под гнётом начальственного внимания. Сердце, точно запертый в камере безумец, биением вопило, заглушало окружающий мир. Лезвие этого изучающего взгляда лишь кончиком очертило её силуэт — остановилось на её лице, когда Вэи вернула себе исходное положение. Ощутимо задело серые глаза. Предупреждение. — Вижу, ночь вы даром не провели, Вэи-сан, — он перевел взгляд на документы в руках. — Садитесь. У нас осталось не так много времени. В его словах Вэи ощутила подвывание подтекста холодной вьюги сарказма. «Благо, ни на что не надеялась. Это так нелепо! И по-детски рассчитывать, будто окружающим есть дело до того, во что ты одет. Они скорее за не самый дорогой наряд осудят, а на такие изыски не обратят внимание, приняв их за данность», — Вэи вслушивалась в шёпот мыслей и стук каблуков в чистейшей тишине. — Да, я выспалась, чтобы чувствовать себя бодрой и отдохнувшей. Тогда лучше функционирует мозг и переводы качественнее выходят, — она опустилась в неподъёмное кожаное кресло. То самое, которое заняла две недели назад, впервые оказавшись здесь. Тобирама, в это же самое время, подумал: «Она скрывает истину за шуткой или действительно не понимает, что я имел ввиду?» Это была разновидность вопроса, который должен остаться без ответа. Он казался до очевидного… раздражающим. Почему? Хотел бы он сам знать. Когда Тобирама поднял голову, чтобы поприветствовать её, он предпочёл лишний раз моргнуть. Затем ещё один. И ещё. Тогда можно поверить, что он, после непродолжительно-приятного пятичасового сна не путает фантазии с реальностью. Стоящая перед ним девица — леди, не раболепная офисная работница. Её он видел каждый раз, когда обсуждал дела с Мотидзуки, за двумя редкими исключениями — «блузка с птицами» и «презентация эдишн». Так, не без толики холодного сарказма, Сенджу отметил её наиболее запоминающиеся образы. Однако сегодня эта русская превзошла саму себя, все его самые смелые ожидания… если бы они у него только были. Последнее, о чём волновался Тобирама после продолжительного и тяжелого разговора по телефону с братом, это внешний вид его переводчицы на переговорах. Он истратил нервы, фантазию, здравый смысл и аргументы, прежде чем затолкал в черепную коробку старшего простую, как тригонометрия, мысль лично заняться вопросом приобретения сети английских супермаркетов «Fasty». Даже сам он не особо долго церемонился в обширном гардеробе. Одного взгляда в окно хватило, чтобы понять, как соответствовать паршивой погоде, паршивому настроению и паршивым разговорам с зарвавшимся владельцем заводов. Он целый вечер истратил на чтение доносов от соглядатаев, Информатора и Сасори. А также не прерывал связь с подчинёнными, которые пытались найти исполнителя, подкупившего вчерашнего парня-курьера. Пока что не удалось напасть на след. Благо, от этого пренеприятнейшего занятия можно было получить приличнейшие дивиденды. Совсем как Мотидзуки. Только, Тобирама не сомневался, доставлять Доктору удовольствие в постели повеселее, чем разбираться с коррупционными схемами и лоббированием нового законопроекта. «Да у них дела идут на лад, как ни посмотреть. «Van Cleef», «Chanel» — платье и аромат — просто немыслимая доходность от вложений», — язвительность, ядовитая, как рыба-фугу, прожигала мысли, точно кислота. Пробирала до клокочущего желчью нутра. До сути этого яростного непринятия. Он просто завидовал Сасори. Он просто разочаровался в том, что его вчерашняя догадка о возможном одностороннем характере этих черт знает каких отношений не подтвердилась. «Chanel» делала Вэи безупречной. Её хрупкость, нежность и одновременно холодная русская строгость были подчёркнуты простой элегантностью фасона. Тонкий поясок не менее тонко предлагает обратить внимание на грудь, подняться взглядом выше, к открытому участку шеи, едва проглядывающим из-под белой ткани ключицам. Однако, сводило с ума даже не платье. Волосы. Чертовски длинные чёрные гладкие пряди. Густые. Блестящие, как капот его «Rolls Royce» на солнце. Так и хотелось, до сих покалывает острым желанием пальцы, сжимающие перепечатанный перевод документов, поддеть передние, а те, что сзади, обхватить, сжать, провести вдоль, точно по рукаву понравившегося пиджака. Только Вэи была чем-то большим, чем просто красивая вещь. Он постепенно убеждался в этом на протяжении двух недель, но укоренился в своём мнении вчера, после памятного случая. Позорное пятно на его репутации, но значительный бонус для её. Это была одухотворённая стойкость личности девушки, пережившей, говоря с мягкой снисходительностью, не лучшие годы в загнивающей от въевшегося кризиса стране. И преуспевшей, отнюдь недурно для человека невысокого происхождения, в чужой, знакомой ей лишь по книгам, в которых слишком много субъективного и устаревшего, чтобы на них можно было полагаться как на лучшее пособие для молодого эмигранта. И теперь эти два полюса схлопнулись и сплющили его восприятие Маяковской Вари, Мотидзуки Вэи. Восприятие её как подчинённой, переводчицы на время. Теперь он видел перед собой не подкидыша Минато, а прекрасную, нежную женщину. Которую он хотел. Здесь. Сейчас. Немедленно. Но, вместо того, чтобы сорвать с неё пояс, он вырвал с задворок сознания воспоминание о том, как нужно улыбаться, дабы девушка не захотела сбежать без должного уважения: — Как раз такие нам и понадобятся. Вы помните, что мы обсуждали? Грубый голос ни на мгновение не дрогнул от переворачивающего внутренности жара, когда серые глаза смотрят на него с такой сосредоточенной чистой; когда тёмно-красные губы приоткрываются, пытая в его сознании зверский, дикий голод о стонах, о том, как и где они будут выглядеть разрушительно, сносяще крышу привлекательно. «Старый извращенец, соберись», — Тобирама сцепил зубы. Пальцы на помявшейся бумаге. — Да, конечно. Если лгут, то показать это, склонив ручку к кольцам блокнота. Потому что среди них может оказаться человек, на самом деле знающий японский. — Верно. — он протягивает обтянутую плотным чёрным картоном книжечку. — Если они предпримут попытки подкупить вас… — Немедленно уведомить об этом вас. — она тянет руку и обхватывает острые углы со своей стороны. — Если поймете, что не справляетесь, чего-то не понимаете, в чем-то не уверены… — его жажда случайного соприкосновения безжалостна, яростна, как выпущенный на арену дико голодный хищник. — Немедленно уведомить об этом вас. Объяснить так, как понимаю. — она отважно, мужественно держится перед лицом зверя. Не становиться его добычей. Не утоляет кровью его нестерпимую жажду. Не позволяет себя коснуться. Тобирама бы разбил что-нибудь, швырнул что-нибудь в стену, желательно ту, которая пала в его разуме, откликнувшись на предательский зов желания. Преступного из-за его иррациональности. «Вероятно, секс с одной Мей мне настолько наскучил, что я решил позариться на более молодую и просто другую Мотидзуки», — хотел бы он сказать себе. Но ведь это неправда. Вот, в чём крылась опасность. Тобирама желал овладеть личностью, а не одним лишь телом. «Chanel» украшала не видный глазу характер, но не заменяла его. Изящная душистость восточной пряности «Mademoiselle» пьянила не менее изгибов плавных, словно звучание её японской речи, если бы та вдруг материализовалась. Её тепло гуманизма согреет его холод цинизма лучше, чем сложнейший из коктейлей. Он убедился в этом вчера. Сегодня, отбросив неуместные фантазии, точно римский патриций докучливого раба, сказал себе: «Эта девушка принадлежит Сасори. Точка. Бесповоротный конец пустым мечтаниям. Скоро очарование пройдет. Как вирус. Нужно лишь время и правильное лечение», — Тобирама рассчитывал и знал, что, после сегодняшних переговоров, в субботу, у него появятся сразу два компонента нормальной жизни среднестатистического японского холостяка. Нужно всего лишь пережить пятницу, проведя её часть бок о бок с объектом его вожделения. Они поговорили недолго. Обсудить основные моменты предстоящего мероприятия удалось за десять минут. Затем Тобирама точным ударом разорвал нить разговора: — Ждите меня в фойе. В аэропорт Нарита поедем в одной машине. Вэи ничего более говорить было не нужно — её как ветром сдуло после того, как приказ был озвучен. «Всё будет в порядке! Будет… Непременно. Тобирама-сама со мной, он не бросит меня, поможет, простит за недостаточное мастерство последовательного перевода — всё же я до этого дня никогда не перекладывала речь, да ещё в прямом эфире, можно сказать!» — настроение улучшилось, но только у неё, — Натсуми Сайто сидела за своим столом, распространяя тихую угрозу мрачной озлобленности не на весь мир, но конкретно одну его представительницу. Ту, которая постаралась как можно быстрее взять с вешалки пальто и скрыться с глаз секретаря долой, пока той на ум не придёт какая-нибудь злая шутка над соперницей. Мотидзуки собралась уже у себя в кабинетике. Её взгляд упал на молчащий телефон. Воспоминаниями она унеслась сквозь дымку тумана к Сасори. «Я даже не знаю, как он отреагировал на весть о том, что я не буду дома ночевать… Вчера мы расстались хоть и дружелюбно. Но это было именно перемирие, то, что наступает после продолжительного боя в момент, когда обе стороны уже от утомления позабыли, с чего начался конфликт», — и всё же Вэи помнила. Держа в руках стопку документов от господина Иванова, которые нужно было отнести в специальный лоточек к Сайто-сан, она прокручивала в голове мгновения вспышки ярости, когда Сасори спустил подначившего её взять в рот сигарету во все по всем кругам Преисподней. Передёрнуло от страха. «Я понимаю его волнение. И становиться причиной его душевных бурь искреннее не хочу. Однако…» — Вэи сложила документы под бичом ненавидящего взгляда. — «… мне нужно дать ему понять, что я всё же взрослая и самостоятельная девушка. Осознаю последствия. И курю с этим осознанием. Меня и родители не ругали, говоря, что в определенные моменты жизни лучше от отчаянья курить, чем пить. К тому же, как шутила мама, у нас на роду написано курильщиками быть». В лифте на неё смотрели вновь. И краска подступала к лицу непривыкшей к повышенному, лестному вниманию к своей персоне. Судя по тому, какими взглядами её провожала группка страховщиков со стаканчиками из кафетерия, ими руководствовало отнюдь не удивление её славянской внешностью. В фойе Вэи решила времени даром не терять. Устроившись на одном из серых угловых диванчиков, поставленных для ожидающих, она достала из ридикюля миниатюрный сборник индийский стихов. Его позаимствовала из квартиры Гаары с полного разрешения последнего. Однако спокойствие — лишь иллюзия, которая может только присниться. Это Мотидзуки уяснила давно, поэтому в своём понимании мира она лишь убедилась в очередной раз, когда винтажная желтизна страниц неожиданно сменилась непроницаемой серо-белой пеленой мрамора. — «Семьсот стихотворений» царя Халы? Вижу, вы ценительница высокого эротизма. — Араки-сан, не только об этом стихи! Верните же мне книгу! — Вэи тяжело вздохнула и требовательно протянула ладонь. Слегка свела пальцы, как бы показывая, что намерена сжать сборник, а не воздух. — Не верну, пока не скажите, откуда достали «Chanel» и «Prada», — молодой финансист сделал два издевательских шага назад, подтверждая серьёзность сказанного. Которая угрозой не успеть прочесть ещё хотя бы несколько строф упёрлась в мозг, кстати вспомнивший о вчерашнем диалоге возле кабинета. Черные небоскрёбы. Коричневый костюм. Угольный взгляд. «Он, как и Сайто-сан, верно, приписал появлению у меня дорогих вещей неизвестно каким фантазиям!» — Вэи вполне отчётливо предполагала их род, но он ей был неприятен в той же степени, как ей и претили подозрения об её времяпрепровождении. Однако распаляться она не спешила — Араки-сан ничего предосудительного не сделал. Кроме ребяческого жеста привлечь внимание разве что… Ультиматум раздавался в голове отзвуком стука начищенных дерби по плитам; обжигал слух спокойным, уверенным дыханием: «Не сейчас — слова свидетеля, находящегося в состоянии аффекта, не имеют правовой ценности. К понедельнику. Уверен, трех дней, два из которых — выходные, на обдумывание более, чем достаточно». Вэи слегка покачала головой: «осталось два». Хотя так много ей не было необходимо. Она могла разрушить его надежды уже сейчас. Но фойе офиса — не лобное место для чувств. Ладонь беспомощно опустилась на белую роскошь итальянского пальто. Только прочитанная строфа кружилась вихрем образов, объединяющихся в один единственный, тот, который, точно прожигающий неон, прорывается сквозь самую плотную завесу запретов. Радует милый воочию, Близостью трогая робкое сердце, И, недоступный, как месяц, Вдали, многоликий, чарует. Вэи вздохом развеяла поэтический налёт грусти, щемящей рёбра, сжимающей до хруста последней кости. — От производителя. Я могу получить свою книгу назад? — она, облегчая проклятую боль, позволила себе слегка откинуться на серую спинку, будто бы резко рассеченную катаной наполовину. — Ну, Араки-сан, не вредничайте! Я, может, до завтра её в руки взять не смогу. — Возьмете что-нибудь другое — может, даже нечто куда более полезное, чем красивые, но нематериальные слова, — он склонил голову слегка набок. Тёмные пряди, идеально зачесанные на левый пробор, не колыхнулись, намертво сцепленные гелем. Тёмно-коричневый твидовый костюм двойка напоминает цвет теплого, слегка остывшего шоколада. Галстук с мелким узором спускается длинной змеей по белой рубашке в едва заметную полоску. Из-под её манжета выглядывает чёрный ремешок и золотой циферблат «Audemars Piguet Royal Oak». «Нарядился, как на выпускной. Красиво», — Вэи прижала к животу ридикюль. Будто он был зерцалом, могущим отразить ядовитую атаку подозрений. — «Только намеки некрасивые делает. Не знаю, на какое точно действие он ссылается… И не хочу». — Себя в руки возьму, чтобы не запустить в вас служебной Моторолой, — темные губы выразили полное понимание неприемлемости подозрений, как и серые глаза, сверкающие предупреждением из-под пушистых ресниц. — Будьте так любезны, книгу верните. — Я уже подумываю согласиться на ваши уговоры — угрожать советские товарищи умеют отменно, — Араки-сан, не сбавляя накала издевательства, заглянул на раскрытую страницу. — Я бы закрылась ладонями,// Я бы любовь свою скрыть постаралась… Жар стыда прилил к её щекам. Её будто обличили, раздели донага на площади. Араки-сан словно заявил во всеуслышанье: «Эта идиотка влюбилась в господина Сенджу Тобираму!» Вэи захотелось вскочить, выскочить из холла в туман и холод, вдохнуть его заразительную свежесть и наполнить её никотином «Sobranie Black Russian». «Нельзя опозориться! Он просто издевается… ревнует, наверное… Не знаю, не понимаю! Я будто ребёнок, который потерялся в чужом городе. И осознавай происходящее, как знаешь!» Мысли сопрягались со вздохами, которыми она попыталась унять клокочущий стыд и раздражение. Конец этому фарсу положил Кайши-сан, неожиданно забрав у коллеги сборник. — Араки-кун, прошу, не паясничай. Ведь это ты, как мне помнится, выговаривал мне за отсутствие манер. — А сам ведешь себя, как настоящий дикарь из американских фильмов, — Еёсиоки Гора пришёл на подмогу с противоположной от коллеги стороны. Таким образом, неудачливый Отелло оказался окружён, и спасенная Дездемона могла выдохнуть с облегчением, когда написанные более тысячи лет назад стихи вновь оказались в её руках. — Между прочим, дикарь вашего племени, могли бы и поддержать, — изменять вежливости Араки-сан мог, но не искромётности юмора. Еёсиоки Гора, с выраженного улыбкой и взглядом позволения, опустился на серый диванчик. Вэи тут же ощутила себя корабликом, который резко подняли на гребень волны. — Нарушающего племенные правила поддерживать как-то не особо принято, — огромный платок появился в огромной руке. Он протёр им взмокший лоб, смотря на девушку, уже смирившуюся с мыслью о невозможности почитать сейчас. — Волнуетесь, Вэи-сан? — Ощущаю себя горой Фудзияма: внутри всё кипит, но снаружи спокойна, — она спрятала книгу в сумочку. Подальше от посягательств общественности, которой даже не солгала. — И красива, точно эта гора Фудзисан, — Кайши-сан произнёс комплимент безо всякого намерения, но с искренним восхищением. Он встал со стороны коллеги и обхватил правой ладонью запястье второй руки. Так и замер, точно несущий пост охранник. — Ваши одежды белы, как её вершина. Вэи ощущала себя крайне признательной, радостной и смущенной одновременно. — Кайши-сан, вы слишком милы ко мне! Я недостойна быть равной по красоте Фудзисан, особенно, когда цветут вишни, но ваши слова глубоко запали мне в душу. — Что только глубоко не западает в человека. Иногда через душу, иногда через рот. Опций много! Обволакивающий грейпфрут аромата раздался слева. Её вновь качнуло на волнах синтепона, но уже менее отчаянно, чем в первый раз. Вэи едва сдержала тихий вздох: «Мне его так жаль, ибо угораздило же проникнуться чувствами ко мне… Но! Я не уверена, что искренне обожающий будет поносить объект восхищения беспричинно, пусть даже как будто слегка и намеками». Однако, Араки-сану подобные мысли в голову не приходили, так как он, перекинув руку через коллег, опустил её на прямую полосу спинки диванчика. Вышло так, будто он пытался объять всех сослуживцев разом. Хотя, на деле, позой и взглядом он выказал иное. Заложив ногу за ногу, несчастный влюбленный, — Вэи не могла охарактеризовать всю его манеру и поведение иначе, — буквально накренился к ней. Растерявшейся. Рассеявшись, мысли скрылись в различных направлениях. Одни побежали искать достойный ответ на выпад; другие взывали к ками; третьи неистово напоминали о надвигающемся мероприятии. В общем, хаос, разруха и отчаянье. Его испытала эта многострадальная Маргарита, не знающая, как же ещё отделаться от Фауста. «Да-а-а-а за что вообще он не любит на расстоянии, как я Тобираму-саму?! За счастье, конечно, нужно бороться…» — Вэи предприняла стремительно-жалкую попытку пододвинуться поближе к Ёсиоки Гора. Со стороны на происходящее взирали циркулирующие по фойе посетители и охранники — Фуджита и Дзюнпэй-сан. Кого-никого, а наглого молодого мужчину, который как-то вечером слишком настойчиво требовал свидания от их приятельницы, они не забыли. И оставлять очередную его выходку без внимания не собирались… Всё же с Вэи они не только здоровались, но и хорошо общались. И, потому, оба не могли позволить, чтобы такую «милую девушку, которая к тому же понимает в искусстве укиё-э», которое любили оба мужчины, ставил в двусмысленное положение какой-то «петух в модном костюме». Мотидзуки заметила движение на посту охраны. И тут ей стало до одури страшно за неотдалённое будущее: «Так, нужно срочно спровадить этого настойчивого товарища, и господам объяснить, что никаких воспитательных бесед типа «пойдем, выйдем поговорим» проводить не нужно!» Она успела решить, но не воплотить это в жизнь. Из представительского лифта вышел Сенджу Тобирама. И, судя по траектории его движения, направлялся он явно в их сторону. С диванчика всех тут же как ветром сдуло. Ёсиоки Гора, Араки-сан и Мотидзуки Вэи уже стояли, как и Кайши-сан, готовые отбивать поклоны перед высоким начальством. «В самом что ни на есть истинном смысле», — подумала она, смотря на широкую длинную тень, упавшую на пол и потянувшуюся вдоль всего мягкого угла. «Chanel Egoiste» мгновенно одурманил вишней, корицей и табаком. Такой солидный аромат идеально подходит под серое пальто, отороченное по вороту и вдоль лацканов мехом, бежевым с темными переливами. Вэи хотелось замереть и просто смотреть на начальника, ибо сегодня его благородство и нерушимая авторитетность перешли на совсем иной уровень. Недоступный её понимаю. Идеальный пробор зачесанных назад волос, безупречная непроницаемость взгляда, черный дипломат в обтянутой кожаной перчаткой руке и этот меховой воротник делали его в глазах бывшей советской гражданки не менее, чем Заведующим Отделом ЦК КПСС. «Шапки из бобра не хватает… Хотя… Он итак устрашающе-прекрасен», — Варя решила позволить себе хотя бы немножечко искренне полюбоваться, повосхищаться начальником. Который пребывал в расположении духа крайне сомнительной приятности. Никто, кроме неё не уловил тончайшей нахмуренности бровей, тончайших линий складок у переносицы. Ни один из мужчин не приметил ужесточившегося веера морщин у глаз, смотрящих одновременно на всех, и на Араки-куна в частности. Даже тот не сразу понял, что на него смотрят, и вовсе не осознал — за что боролся, на то и напоролся. Как на остриё зрительного контакта с вышестоящим. — Вэи-сан было сказано ожидать меня. А делегация уже в сборе на парковке. Раз вы все здесь, полагаю, на то имеется основание? Вэи ощутила, как тело дрогнуло под теплом изысканного пальто. Даже оно не спасало от убийственного холода грубого голоса. «Ками… кто же его так достал уже перед началом переговоров?» — ей посчастливилось оказаться избранной, обделенной до ледяного хруста учтивым вниманием. Поэтому она могла позволить себе смотреть на пуговицы бледно песочного оттенка. — «Хочу однажды заработать на такое же… для папы. У него, конечно, тоже хорошее, с лисьим мехом! Но старое уже. И не такое элегантное». Кайши-сан раньше коллег отрапортовал со свойственной ему строгой покорностью: — Поддерживали нашу коллегу перед её первым устным переводом. — Формально, не первым — телефонные переговоры ей уже доводилось переводить, — Тобирама-сама властным жестом непреклонного авторитета отклонил дальнейшие изъяснения. — Вашу мысль я понял. Поэтому, воспользуйтесь оставшимися от ненужных объяснений минутами, чтобы вовремя дойти до парковки. Финансистов уговаривать долго не пришлось: их сдуло бореем страха перед недовольством начальства. У пуленепробиваемых автоматических дверей обернулся Араки-кун. Он искал её взгляда — Вэи это поняла. И дала ему понять лёгкой хмуростью, что сделанные им замечания её огорчили. Тобирама-сама же ясно и безмолвно указал взором: если молодой финансист сейчас же не исчезнет с глаз долой, то в последствиях сможет винить лишь свою нерасторопность и медлительность. Затем приказ был отпущен уже Вэи: — За мной. «Кратко и по делу», — подумала она, вышагивая следом за его походкой — деловой, стремительной, как выпущенная стрела, и столь же непростительно быстрой для её коротких ног. Они рассекли туман и спустились в желтеющую полутьму подземной парковки. Её Вэи разглядывала с жадным до деталей любопытством — ранее ей не доводилось бывать в этом месте. Как минимум, потому что у неё самой не было машины; как максимум, из-за того, что Осама, Кийоко и Харука тоже не располагали «железным конем» для хвастовства. «Быть может, и у меня когда-нибудь появиться подобная иномарка… поддержанная. Мечта», — она отвлекалась, но возвращалась мыслью к догадкам причины тотального недовольства Тобирамы-сама. — «Лишь бы наши не учудили какую-нибудь очередную схему, слишком гениальную, чтобы её можно было не разглядеть… Как бы после того, как вчера моих сограждан наградили ударами насмешек, объяснить Тобираме-сама, что вовсе не все русские такие нечестные на руку?» Её вела благородная мечта и он — неутомимый и несокрушимый в своей холодности как айсберг. И Вэи осознала, что в последнее время она упорно продолжает воплощать собою «Титаник», которому уготована роковая судьба… «Называется — меньше думай, быстрее забудешь. Работает не только с навыками, но и людьми», — она продолжала решительно гнать прочь, на самые задворки души эти иссушенные, оборванные листочки с образами. Неправдоподобными. И, потому, самыми притягательными. Их главный герой остановился возле серебристого автомобиля. Вэи доводилось видеть такие, рассекающие улицы основных деловых районов Токио — Маруноути, Минато, Гиндза, Синдзюку. Вытянутый капот и бампер визуально удлиняют, делают машину более внушительной, как лимузин, но сдержанный и строгий. Даже решетка радиатора казалась позолоченной! А низкая посадка едва ли не кричала, что на подобном транспорте по непроходимым чащобам не ездят. «В этом отношении «Жигули» намного более функциональны — проедут везде и выглядят вполне солидно», — подумала Вэи и всё же не воздать должное великолепию неизвестной марки она не могла. — «Но этот красавец, конечно, восхитителен! Такой обтекаемый, элегантный!» Вэи не могла… откровенно боялась поверить в то, что она, закутанная в «Prada», облаченная в «Chanel», с сумочкой от «Dior» садится в автомобиль премиум класса. Кожаный салон, носящий глубокий древесный аромат с дымком табака, окончательно вскружил голову. Она впитывала взглядом аппликацию красного африканского дерева, не представляя, что оно так называется. Гармоничное соседство белой обивки и насыщенно коричневого, с красноватыми переливами оттенка казались ей композицией невиданной красоты. Даже в машине у Сасори, которую Вэи почитала за «самую крутую», не было места подобным изыскам. Руками в белых перчатках она прижала к животу сумочку. Водитель открыл дверцу сначала перед операционным директором, а затем перед ней. Он был в классическом чёрном костюме с пиджаком. «Совсем как тот суровый Шира», — в разглядывании салона Вэи позволила себе забыться. И, потому, пробуждение той, которая отвернула внутренний взор от реальности, вышло болезненным. Хотя Тобирама-сама уже умерил холодность голоса, оставив его на отметке «морозит слегка»: — Любуетесь машиной? Делегация во главе с серебристым произведением автомобильного искусства выехала за ограждаемые шлагбаумом пределы в серую белизну городской туманности. — Да… — Вэи повернулась и встретилась со спокойной пронизывающей силой взгляда. Слегка поёрзала на сиденье. — Я такой красивой никогда не видела. — Пожалуй, я даже не удивлён, — Тобирама-сама устроил дипломат на коленях и теперь разглядывал её со спокойным безразличием… «Таким, которым он бы смотрел на город за окном», — мысль прорвалась сквозь заслон запретов, спутала чувства… Он продолжал: — Вы вообще знаете, что это за марка? — Уверена, Вы бы были удивлены, если бы я знала, — тонкая улыбка уголками темных губ. — Но я удивлять Вас не буду — понятия не имею. Но хотелось бы иметь. «Вас», — подумал Тобирама, но вслух свои желания выражать не стал. Её нужно придержать при себе для переговоров, а не за пояс роскошного пальто, когда та вздумает выскочить из машины на ходу, подальше от старого начальника-извращенца. Впрочем, таковым он считал себя лишь отчасти. — «Была бы свободна и слегка постарше. Хотя бы на лет пять. Я бы тогда себя педофилом не чувствовал». — «Rolls Royce» модель «Silver Spur». Третье поколение. — У них и семейное древо есть?! — Вэи расширила глаза в каком-то особом, очаровательном удивлении варвара, узнавшего, что Земля, оказывается, круглая. — Можете и так назвать, если хотите. Это всё та же модель, но с дополнительными улучшениями двигателя, подвески, турбонаддува — всего, что приводит кусок железа в движение. И, разумеется, внешний вид куска железа тоже подвергается имениям, — он рассматривал её, жадно слушающую его объяснение. Её блестящие любознательностью серые глаза, пушистые благодаря туши ресницы, напоенное простым, до бесхитростности, очарованием лицо. — Наш слегка длиннее предыдущих. — Представляю, как трудно найти для него парковку… во дворе! Он ведь за полторы машины места займет, а, быть может, даже больше. Тобирама скупо усмехнулся. — Вэи-сан, у владельцев подобных машин проблем с парковой не бывает. — Позвольте узнать, почему же? Не приобретают же они вместе с этой красотой все парковочные места для неё? — Странное предположение… Но, допустим… — он мысленно продолжил: «… что даже ваша алогичность имеет право на существование». — Хотя дело не в этом. У владельца «Rolls Royce», даже если он живет в квартире, имеется собственное место в крытой парковке. — А если он приедет к другу? — Вэи униматься не собиралась, желая отстаивать свою точку зрения. Упёртая леди. Предвкушение неисполнимого желания — неодолимо приятное. Как вкус цукатов, грецких орехов и какао, пропитанный кедровой древесиной в красноватом янтаре коньяка «Bertrand XO». Попробовать, пригубить… её губы, прикусить… Прижать её к спинке сиденья всем своим весом. Пусть упирается в своей гордости пару мгновений. На это будет даже интересно посмотреть… На сплетение черных и белых перчаток, темного и светлого меха, сухих и мягких губ. Было бы… Увы… В какой-то параллельной реальности. В этой же он, ухмыльнувшись, слегка склонил голову, смотря на неё, — такую решительную, что даже смешно становится. — У его друга имеется достойное паркместо не только для себя, не переживайте, производители не дураки. — А производители кто? И с этого мгновения Тобираму уже было не остановить. Болтать о всяческих пустяках с ней в качестве вежливого наполнения дымного молчания он не собирался. Обсуждать надвигающиеся с каждым километром переговоры тоже не хотелось. Зато посвятить совершенно несведущую в марках автомобилей он был готов даже с едва-едва шевелящейся радостью: «Я привью Мотидзуки хороший вкус. Ещё начнёт считать, что пошлый «Mercedes» — единственное, что есть хорошего на свободном автомобильном рынке». Благо, ехать до аэропорта Нарита было несколько часов. За более, чем половину этого времени даже ни одна паскудная сволочь не прервала скрупулёзно четкие, дотошные до въедливости детальные разъяснения преимуществ британской марки. Настолько хорошо, что даже подозрительно становится. В особенности из-за увлечённости Мотидзуки. Не напускной — на такую он за всю жизнь до смерти насмотрелся. Искренность искрила в её серых глазах, срывалась с губ вопросами, требующими дополнительных пояснений, которые Тобирама был готов дать ей с превеликим удовольствием. Даже вожделение, согревающее напряжённые мышцы мечтой о её тёплых крохотных ладонях, как будто поутихло. Он его затушил увлекательной беседой, как сигарету, которую поджёг, но на которую успел лишь посмотреть, так ни разу не затянувшись. Внезапно Вэи, итак заметно расслабившаяся в его, по мнению большинства, неприятной компании, указала кивком и взглядом на его «Master Control». — А ваши часы — они такая же классика часового мастерства, как и «Rolls Royce» — в машиностроении? «У неё глаз сороки», — подумал он. Но это была усмешка, сбавленная одобрением. — А как вы сами полагаете? Мотидзуки поколебалась пару мгновений, взвешивая каждое слово с ювелирной щепетильностью. Тобирама, разглядывающий с холодным любованием искусствоведа линии её лица, одобрил их резко исказившуюся нахмуренность. «Она понимает, что я не желаю слышать тупую лесть», — он не верил — он был уверен в этом. — Мне кажется… да. Это можно списать это на мою неискушенность в вопросе… Просто эта острая элегантность, с какой выполнили деления на циферблате — она привлекает взгляд. Как и три маленьких циферблатика внутри большого круга — точно астролябия в уменьшенном виде, — Вэи говорила, но не представляла, как мягко поглаживала гордость ценителя часового искусства. — Прошу, простите! Я понимаю, для Вас, знающего, это звучит совсем нелепо… Мне просто кажется, что совместить в крохотном механизме возможности четырех приспособлений, не включая календарь, это великое мастерство! Я даже вообразить не могу, как можно такое создать… — Неимоверным терпением, трудом и остротой знаний. Ледник отстранённой холодности начал подтаивать ещё на стадии беседы о детище Rolls Royce Motor Cars Limited». Сейчас же его таяние могла затормозить лишь их машина — тогда Тобираме пришлось бы осведомиться и самолично взяться за решение проблемы, вызвавшей остановку. Однако «Rolls Royce Silver Spur» сливался с туманом и, разрывая его покров, мчался по шоссе. Следом за ним «хвостиком» ехали более скромные чёрные «Lexus». Сенджу поддерживал отечественного производителя. Не только потому, что был знаком с ним лично. — Не беспокойтесь, меня ваши прикосновения не смущают, — он протянул ей руку с приподнятыми лацканами одежд. — Я не школьник, как вы успели заметить. Часы, в особенности, «Jaeger-LeCoultre» нужно разглядывать вблизи, а не как «Мона Лизу». — Я знаю, что она небольшого размера, — заявила Вэи, пытаясь с безуспешностью дрянного шулера скрыть гордость своими познаниями. — И за стеклом выставлена. Поэтому её невозможно увидеть вблизи? На приглашение полюбоваться изделием швейцарских мастеров она откликнулась, пусть и со сводящей зубы — его — гордой робостью. О, как бы приятно было её ломать — кусочек за кусочком — каждым неаккуратным поцелуем, несдержанностью граничащим с грубостью. Выглядывающая из-под слоя белого меха шея должна рано или поздно быть захвачена таким варварским методом. Её губы до боли чётко очерчивает и увеличивает помада. Он бы мог её стереть прикосновением салфетки ли, губ ли — неважно. Он просто ненавидел привкус химии во время поцелуя… Только, попробуй он приоткрыть ей губы таковым, то выпустил бы из этого Ящика Пандоры тысячи бедствий на свою и без того больную голову. — Потому что туристов больше, чем ошибок в переводах, которыми господин Капустин любезно нас снабдил. Побываете в Лувре, увидите сами. — Очень на это надеюсь! — сказала она с живой весёлостью и коснулась его запястья. Наклонилась. Он следом. Специально. Теперь они дышали в унисон. — Это хронограф, — он указывает на один из крохотных циферблатов. — Его малый секундный циферблат, дисплей фаз Луны. Вэи щекотала кожу передними прядками волос, разглядывая всё, что он называл. Ожидаемо, дисплей фаз Луны произвёл на неё грандиозное впечатление. Бывшая советская гражданка, затаив дыхание, рассматривала скрытую за черной сталью синеву нарисованного неба, с золотыми звездами и кругом луны. Для неё чудом был механизм, уже отнюдь не новый. Уже как шесть веков, с тех пор как его разработал итальянец Джовани де Донди. Однако оснащены, даже сейчас, подобным усложнением были лишь немногие модели. Вкупе с хронографом таковых становилось ещё меньше. — Красиво же как… — её шепот разбивался вибрацией в ушах, заложенных собственным сердцебиением. Тобирама не мог избавиться, сорвать с себя ощущение наслаждения, что даровали ему её пальцы, даже сквозь тонкую белую кожу. — И невероятно… «Именно», — хотелось добавить ему, склонившись. Так окажется на уровне её лица. Так он вдохнет её восхищение сквозь соприкосновение губ. Так он напоет ссохшуюся душу теплом, тело её молодой, ещё не изношенной годами и романами нежностью. Вэи подняла на него глаза. Застыла под прицелом взора. Не отпустила его руку. Подушечками лишь слегка надавила на запястье, обхваченное ремешком черной кожи. Тобирама проклинал силу своей выдержки; был готов покляться, что давно его не захлёстывало подобное, лишённое контроля разума, причины желание обладать женщиной. В это мгновение Вэи была для него редчайшим образцом, коллекционным Jaeger-LeCoultre… Который он страстно желал получить. Дыхание стянула горечь никотина, сорвавшаяся с её проклятых в своей жаждущей привлекательности губ. — Вы будете столь добры рассказать мне больше об этом часовом доме? Тобирама разрезал льдом усмешки наваждение. Его чувства никогда не возьмут контроль над причиной, разумом. Он не позволит. — Разумеется. Нам ещё ехать минут сорок. В свою очередь… — он высвободил свою руку из её пальцев, которые она положила на колено, острота которого была очерчена белым пальто. — Расскажите мне, неужели вы курите? — Иногда. В особых случаях, — Вэи не понимала, неужели у неё что-то не так с лицом, отчего все удивляются, стоит ей лишь упомянуть, что она человек со своими вредными привычками. — Осмелюсь заметить, мне кажется, Вы удивлены этому факту… почему? — Потому что вы производите впечатление девушки, которая кроме конфет ничего не брала в рот. К своему счастью, двойной подтекст насмешки, оттенённой мягкой снисходительностью, она не заметила. Зато разглядела черные полосы деревьев, тянущихся за окном «Rolls Royce». Будто провели акварелью, которая тут же намокла и растеклась по серому полотну. — Справедливости ради, кроме конфет я ем и другую пищу, — шуткой проще разбавить впечатление, легче смыть туманную красоту портрета начальника на фоне проселочной дороги. — Внешность ведь бывает обманчива, как и впечатление. — Чем больше вас узнаю, тем меньше в этом сомневаюсь, — Тобирама-сама поразил её юное сердце улыбкой. Той улыбкой, которую мог изобразить только взрослый мужчина. То высокомерие прожитых лет, застывшее в морщинах уголков губ, слегка приподнятых в немом одобрении. — Какую марку предпочитаете? Вэи нашлась не сразу не то, что с ответами — мысли собрать и сконструировать в нелепое подобие умственной деятельности представлялось невыполнимой задачей, когда на подушечках пальцев ещё остались воспоминания о мимолётном прикосновении; когда ноздри щекочет холодная вишня «Chanel Egoiste»; когда дыхание нормализуется под свой, её темп, не его… «Несчастная дурёха! Вот не могу не опозориться! Тобирама-сама ко мне по-доброму, с пониманием и сочувствием к моей безмозглости отнесся, а я ему отплачиваю непотребством фантазий!» — она выдавила из себя и слова, и улыбку, при этом думая: «Неблагодарная». — «Sobranie Black Russian». — Я понимаю вашу тягу к Родине, вы скучаете и прочее в этом же духе, но… — изящно изогнутая бровь выражает лёгкое аристократическое недоумение. — … не крепковаты ли они для вас? — Под двадцать страниц перевода самое то, — заявила Вэи, взглянув на начальника снизу вверх. С гордостью мыши, решившей напугать орла. «Сил моих нет терпеть эту несправедливость! Как только речь заходит о крепком алкоголе, сигаретах, боевиках и тому подобном и так далее по списку «только для мужчин», то на тебя смотрят, словно на пионера, пришедшего на парад без галстука!» — она повела плечами, расправляя их для более грозной убедительности в своей правоте. — «Хотя мы к этому всему доступ имеем, следовательно…» Додумать ей времени не осталось, так как Тобирама-сама, бросив: — Последних на своем веку? Возможно. Начал объяснять ей принцип работы часового механизма «Master Control» со столь нехарактерным для его фригидности жаром, — он заметно изменял тембр голоса, несколько раз жестикулировал и даже улыбнулся нежно! — что Вэи лишь оставалось ошеломленно внимать, задавая уточняющие, наводящие вопросы. История с её пристрастием к ядреным сигаретам осталось пока что позабытой. Обоими. Как и время, что протекло сквозь них блочными многоэтажками, серыми полями, редкими стеклянными офисами и традиционными домами.

***

Колеса «Silver Spur» зашуршали по идеально ровному покрытию перрона — огромной забетонированной площадки, покрывающей километры вокруг основного здания. Мимо проносились тусклые желтые точки огней. Несмотря на то, что плотность тумана в этой части Токайдо была значительно меньше той, что смыкала Ото в своих недрах, однако, светосигнальное оборудование всё равно включили. Не только то, что указывало самолётам на взлётно-посадочную полосу. Вэи наблюдала за разворачивающимся за окном пейзажем с искренностью ребёнка, который залился хохотом счастья, когда после «…три — ёлочка гори!» она в действительности засветилась разноцветными светлячками гирлянд. Ей впервые в жизни доводилось так медленно ехать по перрону. Не бежать, как в «Шерементьево»; не с трудом различать дорогу от накатывающего сладкой тошнотой волнения после посадки в «Ханэда». Теперь она могла упиваться монументальным величием длинных корпусов, широких крыльев самолётов, на которые Тобирама-сама смотрел с абсолютно индифферентным безучастием. «Он привык… А я тут Маугли — увидела другую цивилизацию», — Вэи со скрипом усилия воли заставила себя не прильнуть к окну. — «Вести себя в достойной машине следует таким же образом… Ну, и избежать острот по поводу моей «дикости»… И не выставить себя посмешищем». Все причины вылились в застывшую позу — ровная спина, руки на коленях. Лишь шея остается подвижной: Мотидзуки смогла урвать кусочки пейзажа со всех доступных ей окон. Краем глаза она уловила плетущиеся позади машины других участников делегации. Черные «Toyota» из автомобильного парка аэропорта. «А нам пересаживаться не пришлось, хотя, вот эта марка машины выглядит весьма солидно — не «Rolls Royce», но сойдет. И даже очень…» — Вэи вспомнила диалог начальника с кем-то в идеальном костюме, вероятно, одним из местных вышестоящих. Это было краткое обсуждение поставок авиационного топлива и прочих горючих от филиала «Конохи». Затем оно перетекло в обмен любезностями, входе которых сорокалетний мужчина в идеальном костюме долго извинялся за то, что перед въездом на перрон службе безопасности придётся осмотреть «Rolls Royce». Заняло это не более пяти минут. В это время делегаты расселись по загодя оставленным на парковке машинам. — «Какой уровень подготовки! Пожалуй, начало встречи распланировано поминутно». Ох, если бы только она могла с такой же ледяной чёткостью урегулировать порывы души! Тогда бы она отвела тому прогрызающему нутро волнению, случающемуся перед всяким важным событием, минуты две от силы. Но не целых пять же! Которые наступили, стоило «Silver Spur» углубиться в специальный коридор, ведущий к месту обитания самолётов. После краткой беседы Тобирама-сама сделался задумчив и неразговорчив. «В общем, вернулся в своё агрегатное состояние», — так охарактеризовала смену настроения Вэи, которой и без того льстило повышенное внимание начальника к своей персоне. Равно как и возможность быть частью делегации. Наконец-то и ей отрезали от пирога значимости, дав вкусить этого чувства, насыщающего душу и мысли сладкой уверенностью в собственных силах. Мотидзуки прибывала в опьянении недолго. И, чем ближе машина подъезжала к самолету, совершившему посадку несколько минут назад, тем жестче, безжалостней, немилостивей становилось похмелье. «А если не справлюсь?.. Не смогу? Вот сейчас!» — тонкие пальчики в белых перчатках сомкнулись на белом пальто. Серые глаза с одухотворённой отрешённостью взирают на серое небо. — «Перестану нюни пускать и возьмусь за голову! Не зря ведь Сенека писал, что «предвиденье, величайшее из данных человеку благ, оборачивается во зло»*Нравственные письма 5* только потому что мы, думая наперед, боимся, не согласовывая свои чувства и действия с настоящим». Это её успокоило. Как и Тобирама-сама. Неожиданно. Когда уже все вышли к трапу самолёта, господин Сенджу, слегка склонил голову в её сторону, тихо, но до идеальной слышимости бросил: — Дайте знать, если что-то будет беспокоить. И вернул себе прежнее положение, не позволив Вэи спросить: «Вы имеете ввиду в поведении делегации? Или меня лично?» Она склонялась к первому разумом, ко второму — сердцем. «Я не должна волноваться. Я — красивая и нарядная, как елка в Кремле, иду подле самого богатого человека Японии на встречу соотечественниками в красивом итальянском пальто, во французских духах и с вызубренной неделями переводов лексикой в мозгах — что может пойти не так?» — Вэи осознавала, что многое. Очень, когда она увидела, как направляющийся к ним мужчина с «хвостом» из пятнадцати человек не сделал даже маломальской попытки изобразить поклон. «Ками всемилостивые, ещё ничего не успело начаться! Мне ведь нужно что-то сделать? Хотя… моя задача лишь переводить…» — Вэи увещевала себя недолго, смотря на Капустина Валерия Витальевича, доставившего им немало хлопот на стадии подготовки к этому пасмурному дню. Это был плотно сбитый господин с короткими ногами, передвигавшими тело с той же быстротой, какой длинные руки поигрывали новеньким пейджером. Попытка придать себе вид занятого бизнесмена проваливалась простым расчетом — на высоте десятков километров устройства не ловят сигнал. Золотистый полукруг уцелевших от облысения волос увенчивал овальную голову, идеально большую для этого идеально большого яйцевидного тела. Оно прекрасно себя чувствовало под малиновым небрежным пиджаком, не застегнутой на три последние пуговицы черной рубашкой и белыми брюками. Всё это проглядывалось потому, что тяжёлое чёрное пальто не застегнули за ненадобностью обращать внимание на подобные мелочи. Голубые глаза блестели оценивающим взором бывалого воротилы, а массивная цепь золотом. Вэи настроения японской делегации ощущала спиной, на которую падали ни один, так другой испытующий взгляд. Будто осуждая, спрашивая: «Госпожа переводчица, отчего же вы нас раньше не уведомили о том, что внешне бывшие советские граждане не похожи на человечков в серых костюмах с карикатур?» И разве могла ответить что-то вразумительное на подобную претензию она, та, которая на родине последний раз была три года назад? «Даже тётя не обмолвилась о том, как мода резко поменялась…. Хотя, в восемьдесят девятом уже было много весёлого, но всё же больше среди молодёжи…» — Мотидзуки решила, что претензии к внешнему виду в высшей степени неуместны. — «Пусть одеваются люди, как хотят! В конце концов, никто не вводил строжайший запрет на расцветки пиджаков!» Следом за Валерием Витальевичем тянулся целый кортеж в костюмах куда более классических и скромных оттенков. «Вероятно, это прерогатива вышестоящего выделяться среди серой массы», — такая мысль проскользнула у тут же поскользнулась об идеально начищенные туфли единственной представительницы противоположного пола в этом суровом деловом мире мужчин. Черные носки острые, как «стрелки», обводящие глаза жирной дельтой. Выше тянулись длинные, в чуть меньше, чем половину роста Валерия Витальевича, ноги, обтянутые в умопомрачительные фактурные колготки с люрексом! Даже в сплошном белесом полумраке они тускло искрились мелкими блесточками. Юбка нашлась не сразу — её длина могла поспорить с отсутствием таковой у флисового халатика Вэи, опешившей от вида чёрной кожаной полоски, так и норовящей уползти под ярко-розовую блузку. Белый полушубок из шкурки какого-то несчастного зверя доставал до широких бёдер, поэтому увидеть всю красоту образа можно было беспрепятственно. Равно как и полюбоваться начёсом убитых химией светлых волос. «Как же всё изменилось за три года…» — иной мысли сгенерировать Вэи не смогла, да и не успела толком. Нужно было срочно спать сограждан, которые и слыхом не слыхали о местных правилах приличия! «Если что, максимум — лишат премии!» — неприятная перспектива повисла вопросом в пропитанном холодом воздухе. Мотидзуки решила, что, на правах «независимого» переводчика, амплуа которого она примерила для этого спектакля бизнес-встречи, она имеет право и должна поклониться первой гостям. — «Тобирама-сама ни за что не сделает этого первым. А, раз непреклонен генерал, то и войско держится стойко… И презирает обидчиков наравне с главнокомандующим». Она так и поступила. Согнула спину и взглядом встретилась с Валерием Витальевичем. Сложно сказать, что в ней, наряженной во всё «западное», подсказало ему о том, что перед его лицом стоит землячка. Однако произошёл обмен многозначительными взглядами. И «новый русский» сразу уловил «комету» помощи за хвост — Вэи облегченно выдохнула, когда тот отвесил кривое, быстрое, но хотя бы убедительное подобие приветственного поклона. Делегация, на мгновение растерявшаяся из-за внезапного прорыва в межкультурных компетенциях главы, поспешила, в общем, дружно последовать безмолвной директиве. Судя по хмурым лицам — не с большой охотой. Тобирама-сама тоже со своей стороны пренебрёг приличествующими в подобных случаях правилами. Сухо, скупо ответив на жест встречным, для начала нарочито медленно произнёс: — Валери-и Витальевич, я как операционный директор с радостью приветствую вас и уважаемых членов делегации от имени «Ota Confectionary». Надеюсь, перелёт вышел не слишком утомительным. Вэи поспешила перевести. И не ускользнуло от её глаз то неподдельное удивление, с каким встретили чуждую речь русские. И то, с какой лисьей жадностью разглядывала японского директора женщина в шубе… — Я, типа, тоже рад и прибыть сюда, и с вами поздороваться, и с мужиками вашими, — прокуренный хрипящий испорченным телевизором голос окончательно разорвал в голове Вэи все шаблоны, на которых вырисовывались поставленные Партией директора. «Он совсем не похож на обычного начальника завода… Не все они отличались изяществом манер, но, право, не до такой же степени», — она с тревогой вспомнила недавние новости по радио: терроризирующие бизнес банды, коррупционеры… Однако делиться подобным, когда находишься между двумя баррикадами — подпись под приговором на расстрел. Вэи решила оставить подозрения загнивать в глубине сознания до той поры, пока их подтвердит нечто, кроме первого впечатления. К тому же, она научила себя, что самые чудесные книги могут скрываться под самой неприглядной обложкой… Только вот Валерий Витальевич с упорным упрямством силился доказать ей бесполезность её самоувещевания. Он и Юлия Петровна, его секретарша, а также Дмитрий Олегович — «счетовод», как его охарактеризовал начальник, и «связанный с финансовой деятельностью специалист» по переводу Вэи, — все трое поместились в представительском британском авто. Остальных Вэи вежливо, под диктовку Тобирамы-сама, рассадила по машинам. «Я уверена, что всё будет в порядке — никто друг друга не поймет. Хотя, быть может, среди них есть человек, знающий английский? Тогда у Араки-сана и Дайчи-сана появится возможность познакомиться с русскими коллегами поближе», — Мотидзуки понемногу начала успокаиваться. Её мозг, привычный к обработке лингвистической информации, не давал серьёзных сбоев во время перевода неспешного описания программы встречи. Тобирама-сама явно делал скидку на её неопытность в вопросах подобного перевода, а Валерий Витальевич разбавлял свою речь столь обильными излияниями души в форме «типа», «по-любому», «внатуре», что для переосмысления в другой знаковой системе и вовсе оставалось пару слов. Дмитрий Олегович покорно молчал, но зато во все глаза рассматривал проносящуюся за окнами размытую серую даль. На её монохромном фоне вдруг промелькнули традиционные японские дома. Они вызвали в его душе явно смятение — мужчина просто застыл, не отрываясь от окна. Юлия Петровна последовала его примеру. Однако, волновали её отнюдь не до этого невиданная архитектура. Её внимание пожирало статного начальника заморской фирмы. И разве могла Вэи её не понять?... «Тобирама-сама сегодня совершенно бесподобен…» — сладостную мысль прервало касание. Не ноги к ноге — она за пять минут научилась не обращать внимание на то, что с одной стороны к ней жмётся серая брючина Сенджу, с другой белая Капустина. Это была рука… с крупным золотым перстнем на мизинце. Её душу тут же закольцевал ужас трехлетней давности… двухдневных событий. Вэи прервалась на полуслове. Её непреодолимой дурнотой окотил холод пота. Она застыла, словно замеченный олень, не в силах пошевелиться, сбросить проклятую руку, выразить неудовольствие. «Мамочка… ничего страшного… о, ками… я же не одна… со мной…» — она из последних сил постаралась вернуть себя в реальность из ада нестерпимых пыток унижения, ужасных картин всевозможного развития событий… Её вытащили. Резко. Властно. Непререкаемо. По руке с перстнем пришёлся лёгкий удар чёрным металлическим портсигаром. Золото гравировки Фудзияма с жесткой угрозой блеснуло под прорезавшимися сквозь тучи редкими лучами. — Вы ведь тянулись ко мне, чтобы попросить закурить? — выведенные чистейшим RP-акцентом слова звучали угрозой канонады британского флота. — Я, надеюсь, правильно понял ваши намерения, господин Капустин? Ему хватило убийственного взгляда, чтобы не брякнуть: «нет». — Да, да, да… курить-курить! Вы такой видящий всё! — Валерий Витальевич нервно ответил на английском, профильтрованным русским произношением. Он мигом схватил предложенную сигарету в благородной коричневой бумаге и, путаясь в смятых стодолларовых купюрах в кармане, извлек из него золотой куб, который на проверку оказался зажигалкой. Вэи смогла выдохнуть спокойно. На её безмолвную благодарность Тобирама-сама никак не отреагировал. И уже его предложение закурить секретарше и финансисту Мотидзуки перевела практически без запинок, хотя сердце разрывало грудь неистовым биением. «Как можно быть таким бессовестным! Я ему помогла не опозориться перед покупателем его же завода, а он мне отплачивает низостью! Разве я хоть как-то выразила своё расположение, что он позволяет себе чёрт знает какие пошлости!» — ей было противно смотреть на ставшего чужим соотечественника, ни то, что улыбаться. Однако, сквозь скрип зубов, Мотидзуки выполняла и то, и то. При этом, про себя, приговаривая: «Всё ради осуществления мечты… Всё ради будущего без подобных мерзостей…» Процессия двинулась к Императорскому дворцу. Программа, с которой Вэи ознакомили ещё вчера, не подразумевала излишне долгих и утомительных экскурсий. Валерий Витальевич прилетел всего лишь на пару деньков, которые ему, итак, едва удалось выкроить из очень плотного графика, как было сказано в последнем письме. Самые сложные юридические процедуры были соблюдены, осталось лишь сойтись на цене и подписать договор о приобретении. А, быстрота выполнения последнего прямо пропорциональна успешности первого. «Уверена, Тобираме-сама не составит труда сбавить цену, которую поставил этот наглец! Мало того, что обманывает в отчетности, так ещё и оскорбляет независимого переводчика!» — обида бурлила в душе подводными вулканами, о существовании которых не догадывались из-за неподвижной нерушимости поверхности. Вэи ничем не выдавала своих чувств. Она переводила гида, ведущую делегацию по окружающему дворец парку, который прорезал канал. Бывшие советские граждане не переставали разглядывать всё с живейшим интересом — от японских вязов и кленов каэдэ до мимо проходящих людей. Вэи едва-едва успевала переводить все вопросы гиду: «А это что? А как вот эта хрень называется? Почему крыши такие китайские?...» Мотидзуки понимала, что точность формулировки не важна — суть, вот, что важно. «Пусть их начальник и говнюк, но переносить вину с одного на всех — неверный подход. Как минимум потому, что свобода воли есть у каждого, и, значит, каждый сам решает, каким образом этим даром распоряжаться», — размышления тонули в шорохе голосов и листвы, облаченной в багрянец. Сколько стихов об осени вспомнила она и забыла в миг! Прерванная вопросами мысль улетела вдаль, словно сорвавшийся с ветви красный кленовый лист. Тобирама-сама и вся его делегация больше молчали, говорили редко, не желая прерывать экскурсовода. Сегодня не только Капустин и его команда, но и сама Мотидзуки впервые увидела Императорский дворец изнутри. Открытые к посещению залы были пусты — прохаживаться можно легко и беспрепятственно. О, как же трудно было держать восхищение в узде! Не позволять ему вырываться нестройными восклицаниями, по типу: «Это же «Картины с животными и овощами» Ито Джакучу! А это…» Благо, вести данную экскурсию ей не пришлось, так как среди дворцовых гидов были те, кто говорили по-русски. Однако и расслабляться ей никто не позволил. Валерию Витальевичу быстро наскучило слушать истории незабвенной старины — он начал донимать Тобираму-сама шутками и рассказами о Зимнем Дворце в Ленинграде, который: «Ну, типо огромный и золотой! По-любому, вам там надо порассматривать, позырить на всё! У вас тут, типа, красиво, но как-то, ну, в общем, маловато золота и пурпура». — Я обязательно передам ваши пожелания и предложения Его Императорскому Величеству, — холодая улыбка оставила в душе Вэи сомнения, насколько в шутку были сказаны эти слова, над которыми посмеялся Валерий Витальевич и Юлия Петровна. «Он ведь смог организовать экскурсию не в открытый для посещения день… А для этого нужно… О, ками!» — Вэи оставила всякую надежду представить величину влияния Сенджу Тобирамы. К тому же он, заметив, что партнёры заскучали, предложил двинуться к району Гиндза. — Япония остается верна не только традициям, но и прогрессу, — заявил он под всеобщий ропот одобрения. Которое пробило всевозможные ожидания, стоило гостям увидеть средоточие роскоши и стиля Токио. — Видать, не хуже, чем в той Америке, а, Петрович? — донеслось до Вэи перешёптывание членов делегации. Юлия Петровна скрывать свои намерения таким около-шпионским образом вовсе не пыталась, равно как и соблюдать субординацию. Невзирая на направленные на неё обескураженные взгляды команды «Конфекшинари», женщина, обхватив длинную руку Валерия Витальевича наманикюренными когтями тигрицы, заканючила: — Масик, купишь своей кошечке шанельку, диорчик?! Ну пожалуйста! Посмотри, какая сумочка! Я буду с ней самая красивая! — Ладно-ладно, Юленька, бери себе шанельчик, диорчик, сумочку и что там тебе ещё надо, — великодушие мужчины не уступало ни размерам его живота, ни кошелька, туго набитого наличными. Он вложил в руки Юленьки столько, что кроме названных красот можно было бы прикупить ещё «Givenchy» или «Balenciaga», например. — Мисс переводчица, — после инцидента в машине его обращение к Вэи стало подчеркнуто куртуазным, — а там, в этих бутках, на английском балакают? — Да, конечно, — ответила она с дежурной улыбкой и мыслью: «Чем ему слово «бутик» так не угодило?» — Тогда Юленька не пропадет. Она знает аж десять слов! Тобирама-сама, которому Вэи вкратце пересказала диалог, лишь хмыкнул: — Полагаю, без этих слов они поймут её куда лучше, если она додумается сразу протянуть им деньги. Мотидзуки спорить не решалась… В Гиндзе провели времени столько же, сколько в Императорском Дворце. И сразу тут же отправились в ресторан, где всех уже ждал полностью сервированный на европейский манер стол и услужливые официанты. Пестрота блюд не касалась губ Вэи — она, племянница переводчицы, как никто другой знала, что во время застолий единственное, на что она имеет право — сидеть. Между сторонами происходит диалог на двух языках, как в такой напряженной атмосфере успеть хотя бы вилку взять? Пусть обычно дела и не обсуждались за обедом, однако, обе стороны уже с самого начала показали, на какое прискорбно известное место они хотели класть все приличия. После получаса обмена натянутыми любезностями и шутками про «тупых американцев» — в этом отношении русские и японцы были солидарны — началась официальная часть. Юлия Петровна в неё не включалась — её интересовали еда и вина, и руки Тобирамы-сама. Зато Мотидзуки Вэи… она едва успевала сделать хотя бы пару пометок в блокноте, чтобы не забыть огромные суммы объемов прибылей, продаж, притока наличности, которыми хвалился Валерий Витальевич, горячо утверждая: — Вот прямо щас дела идут лучше! — У нас на руках имеется последний комплексный прогноз ваших компаний. Я крайне сомневаюсь, что за десять часов перелёта вашим людям удалось заключить хотя бы пять крупных сделок, чтобы обеспечить подобный приток наличности и увеличение объёмов продаж, — Тобирама-сама, с зажатой между пальцами сигаретой, чеканил аргументы с безжалостной исправностью кузнеца, выбивающего искры из материала, с которым он работает. — Об этом бы уже стало известно в газетах. Я читаю прессу каждое утро. Араки-сан медленно покручивал бокал с шампанским «Blanc de Blancs», в золотистой желтоватости которого растворились персик, жимолость и сладость цитрусов. — Материалы производственного прогнозирования не удовлетворяют заданной цене… Хотя бы потому, что само прогнозирование составлено не самым удачным образом. Согласно тому, что сделала для нас независимая компания «Tokyo Consulting, LLC», они весьма и весьма неутешительны. — Мы не можем быть уверены в компетентности и независимости этой компании! — Дмитрий Олегович пытался пробуравить раздражённым взглядом зеленых глаз юного наглеца, в которого он был бы не прочь швырнуть оливкой или ножом для рыбы — смотря, что окажется первым под рукой. — Ознакомьтесь с документацией, которую перевела уважаемая госпожа Мотидзуки, — Кайши-сан передал через коллег русскому финансисту красную папку. — Если бы не агентство, в котором она служит, мы бы не успели даже ознакомиться с тем пакетом, который вы прислали позже установленного срока. — Это вы с почтой перетрите за задержки! — Валерий Петрович, уже невзирая даже на горстку известных ему правил приличия, глотком осушил бокал красного «Richebourg Grand Cru», не оценив по достоинству редчайшего богатства выдержанного букета вкусов. Гости не смотрели на них лишь потому, что заказанный столик находился в отдельном кабинете. Повышенные голоса утопали в звукоизоляции. — У нас, вы же читаете газеты, сами знаете, какой бардак в стране! Нихренашеньки не работает, как надо. — В этом я уже успел убедиться, — грубая ирония и пренебрежительный взгляд свысока прошли мимо господина Капустина, но не его «счетовода», залившегося краской негодования. — Просмотрите этот отчёт от вашей «не работающей как надо» почты. Вы прислали пакет на неделю позже. И, разумеется, пришел он настолько же не вовремя. — Всё это пиз…!!! — взрыв едва сдерживаемых чувств прервал Дмитрий Олегович. Он посмотрел на Вэи с мольбой, словно увещевая её без слов: «Мисс переводчица, это только не переводите!» — Наглая ложь… — добавил он, пустившись в путанные объяснения. На них тут же обрушился резерв из юристов, финансовых аналитиков, консультанты подошли с правого фланга. «Уровень занятности на предприятии», «эффективность сотрудников», «объем производства», «уровень закупочных цен», «объем оборотного капитала за текущий квартал» — все эти и многие другие термины летели картечью и разбивали в пух и прах все чаяния делегации Капустина продать убыточный бизнес подороже. Для них, лишь недавно вкусивших лишь частичку пирога свободного рынка, большая часть данных терминов была «филькиной грамотой», не более того. Тобирама-сама сидел с бесчувственностью полководца, взирающего на идущие в бой войска. За это время ни одна черта его лица ни исказилась ни в гневе, ни в раздражении, в ни в радости — его словно вообще происходящее не могло ни тронуть, ни задеть. Делегация Капустина сдалась лишь спустя три часа. Мелкий, противный дождик моросил, прорываясь сквозь чернильные облака, нависшие над отелем в Асакусе. Там остановились бывшие советские граждане до завтрашнего дня. Валерий Витальевич безжизненным голосом попросил Вэи помочь Юленьке заказать билеты. Делать больше было нечего — договор о приобретении подписан. Оставшиеся формальности и расходы брала на себя «Конфекшинари». Маленькая уступка, как подорожник к пулевому ранению. Юлия Петровна и Вэи управились на ресепшне достаточно быстро. Там то женщина неожиданно задала ей вопрос: — Куришь? И Мотидзуки, неожиданно для себя, ответила: — Да. Сигареты, кофе, сладости — её рецепт опиума. В таком забытьи можно восстановить когнитивный аппарат, которого взрыв возмущений, предложений, дополнений разорвал на сотни несвязанных мыслей. Мокрый холод пробирал до костей даже сквозь пальто. Вэи, чиркая зажигалкой в меланхоличной попытке добыть огонь, думала: «Нужно платье в химчистку отдать. Оно от пота измокло всё». Переводчица и секретарша разместились у одного из задних выходов отеля — вероятно, нечто для персонала, учитывая, что пару минут назад двое горничных, выкурив по сигарете «Camel», скрылись за ржавой дверью. Дымок завился тонкой серой лентой, которая, зацепившись за трубы водостока, порвалась на высоте второго этажа. Вэи уловила мощную сложность аромата духов Юлии Петровны. Её вздоха. — Ты это… не думай, что я вынюхать что-то пытаюсь. Чхать я хочу на все эти купли-продажи-перепродажи, — насыщенно розовые губы сдавили белый фильтр. — Просто переговорить тут не с кем. Валере вообще неделю не до разговоров будет. — Да… ситуация вышла… — медленно и как-то неуверенно протянула Вэи и затянулась своим «Sobranie». Прорывной удар никотина выбил из груди первые ряды усталости. В красном свете, наполняющим этот сырой грязноватый уголок, как томатный сок бокал «Кровавой Мэри», головокружение лишь усилилось. На миг. Затем постепенно начало убывать, унося за собой всё спокойствие, разрывая когтями мигрени череп. — Сам, дурак, виноват, — от елейного голосочка не осталось и следа, равно как и от напускной моложавости. Стоило Юленьке напрячь лицо, как перед Вэи тут же вырисовалась Юлия Петровна. «Ей, вероятно, чуть больше тридцати», — осмелилась молча предположить она, позволяя горькому опьянению овладеть сознанием. -… нехрен обманывать, если не умеешь. Он привык, с этой шпаной районной крутить-мутить, или с такими же недалёкими, как он сам. А тут, — острые черты лица исказились в сюрреалистичной гримасе презрения, — надо было умнее, но он не умеет. Вот и нашла коса камень. Мотидзуки недоумевала про себя: «Почему так откровенна со мною?.. Наверное, ей, бедной, поговорить о таком не с кем. А я кто? Какая-то непонятная девчонка из далёкой страны. Стоит нам сейчас разойтись, мы больше, может, и не встретимся никогда». Фаталистичные мысли хорошо запивать никотином — как минимум, так казалось Вэи. Она не позволила себе совсем расслабиться, чтобы не взболтнуть лишнего. Однако, внешний покров прежней профессиональной суровости сорвала лёгкой рукой, свободной, ибо предубеждений та долго не удерживала. Обе, не опираясь на серую стену, смотрели, как с козырька слетают прозрачные капли. — Тобираму-сама, насколько я успела убедиться, сложно обмануть… — Вэи обошлась расплывчатой, как грязь у лестницы, формулировкой. — Ага, мужик что надо, — Юлия Петровна хрипло, гортанно рассмеялась. — Серьёзно. Жаль… Я в английском и японском ни бум-бум. Так бы…ух! Взяла бы его в оборот! Мотидзуки не выдержала — рассмеялась, представив, как высокая женщина в норковой шубе не оставляет её начальнику и шанса на побег. «Может, он был бы и рад сдаться в плен», — она ощущала, что за броским нарядом скрывается умудрённая нелёгкой жизнью, наученная горьким опытом женщина, которая, как и сама Вэи, просто играет выбранную роль. — «Чтобы выжить… Не в Токоё-но куни нам довелось родиться. Вот и барахтаемся, как утки на воде, пытаясь из глубин выловить что-то, а после в камышах скрываемся ото всех и ждем, пока пройдёт ночь и грянет рассветный час». — Только не ревнуй! — Юлия Петровна подмигнула выкрашенным розовыми тенями глазом. — Я? Что?.. .— Варя от неожиданности даже закашлялась. Отставила руку с сигаретой, чтобы пепел не осыпался на пальто. — С чего бы?! Он ведь мой наниматель… — Но и Валера не мой муж, а, ничего, «диорчики», «шанельки» и всякое тряпье дарит будь здоров как! — лисий оскал, лисий взгляд. — Наниматели — они самые страстные любовники. Такая романтика, когда он запрокидывает тебя на стол во время обеда. Как будто сожрать хочет. Пожалуй, единственное, что сейчас желало полакомиться Мотидзуки — это сильнейшее смущение, подкинувшее ей туманные картинки прошлого дня. Когда обессиленный, он едва не придавил её к дубовому столу… — Я не уверена… что оно этично как-то… — Ну он же не будет тебя в прямом смысле есть, чтобы неэтично было, — резонное замечание было встречено переливчатым смехом. Юлия Петровна начала активно жестикулировать, грозясь снести хлипкий фонарик со стены. — Сама же смеёшься! Серьёзно тебе говорю, Вэи… — Варя. Для японцев я «Вэи», — она смотрела на новую знакомую с тем обожанием, которое возникает к незнакомцу, с которым вдруг смог разговориться. — «Варя» и «Вэи» — как будто даже похоже как-то… — светлая бровь изогнулась, как и губы, изображая задумчивость. — А как же ты, Варя, очутилась тут? Ты откуда вообще? — Учиться приехала после событий девяносто первого, а сама я из Москвы, — Вэи ссыпала пепел в консервную банку из-под сладких бобов — своеобразную пепельницу, которую водрузили на плоскую крышку мусорницы. — Коптево. Я уже четыре года в Токио живу. А вы откуда? — Из Краснодара. Ишь какая молодец! Свалить успела до того, как Россия-матушка окончательно рехнулась. — Дела идут совсем плохо? — страх начал снедать душу холодом мысли о безопасности родителей. «Они ведь должны лечить и «криминальных авторитетов»… Хочется или нет, а приходится. Им выбора не оставляют», — Варя Маяковская вглядывалась в черноту, в которой вырисовывались серые тени многоэтажек, опутанные нитями проводов. — Слышала про апрельский митинг студентов в Москве? — Ещё бы! — Вэи всегда старалась следить за ходом событий на Родине из иностранной прессы. — Нужно же было додуматься до такого бестолкового законопроекта. — Да у нас в правительстве вообще одни олухи сидят, — это классическое мнение, применимое к любому году существования любого государства, вырвалось с полных губ вместе с клубами дыма. — Реформы — дерьмо. У вас в Москве столько маленьких попрошаек развелось, ты бы только видела! Мы недавно с Валерой приезжали по делам — не пройти, везде видишь эти несчастные голодные глазки. — Какой ужас… Бедные… — Вэи огляделась по сторонам, словно бы их окружали маленькие тени борющихся за жизнь детей. — Так противно осознавать, что ничем не можешь им помочь… Экономика у нас давно едва держалась… И подпереть её никак не могут. Хотя, вроде бы, после того, что в прошлом году случилось, когда рубль обвалился, они ввели какие-то валютные коридоры. — Ну-ну, я, честно, вообще не соображаю, что это. Хорошо, чтобы они сами понимали. — Я рада, что у вас есть стабильная работа. У нас в стране, сейчас, это, можно считать, тоже самое, что узнать, будто бы ты родственник Рокфеллеров. — Подружка подсобила, она бухгалтером у Валерки работает. А я до этого, Варя, машинисткой была на «Краснодарском заводе радиоизмерительных приборов». На «Олимпии» столько бумаг напечатала, ух, всю эту улицу застелить можно! Но, после, — уголки губ дрогнули в горьком, разочарованном отвращении, — сокращения пошли, меня и выбросили за ненадобностью. Вот, Люба, хорошо, подсуетилась… А там уж я, когда Валера начал вести себя как любовник, а не начальник, быстро взяла быка за причинное место, и, гляди, уже дважды выбралась заграницу! И ни в какую-нибудь Польшу, Болгарию, а Японию и Францию! — Вы были в Париже?! — Ага! По всем бутикам прошлась! И башню эту видела — здоровая такая железяка. М-м-м, дорогая моя Варенька-Варюша, — Юлия Петровна поглядела на младшую знакомую с хитрецой прожжённой женщины. — Бери за то же место своего начальника. Если мой Валерка — это что-то среднее между Делоном и Хрущевым, то твой, ну, просто, ух, какой! Вэи до глубины души поразила не только оригинальная характеристика внешности Валерия Витальевича, но и смелый совет. Последний смутил её окончательно. «Глупая! Прекрати краснеть!» — однако тело неумолимо. Благо, румянец сливался с неоном. — Конечно, несомненно… Тобирама-сама — прекрасен во всех отношениях… Но ведь он просто нанял меня для перевода этой встречи. Едва ли я его уже увижу после сегодняшнего дня. — А тебе три года что ли надо? — хриплый смешок сцепился с воем серены. — Чтобы затащить мужика в постель, достаточно десяти минут. Двадцати, если принципиален. — Признаться, — Вэи подбирала слова с аккуратностью часовщика: она боялась неверным оборотом повредить механизм выстроившихся отношений, — я не уверена, что хочу его туда тащить… — Староват для тебя? — Отнюдь! — Тогда не вижу проблемы… Зато, я видела, как он на моего идиота посмотрел, когда тот полез к тебе, — ладонь, надушенная, наманикюренная, напудренная замерла над напряженным плечом. Опустилась ободряюще, по-взрослому поддерживающе. Похлопала. Легла обратно на норковую шубу. — Ты прости Валеру… он — типичный мужик. Для таких все мы, «бабы», созданы для одного. Он же не сообразил, что ты тут — по-настоящему серьезная личность, переводчица. Подумал, что японский директор приволок «девочку для развлечений». — Омерзительно! Я даже не позиционировала себя в таком ключе, а он!.. — не в силах сдерживать борей негодования, Вэи провела свободной рукой по заглаженным волосам. Нужно было высвободить злость хотя бы в таком незамысловатом жесте. — Почему нас всегда принимают за «второй сорт»?! Мы работаем наравне с ними на заводах, наши бабушки учувствовали в войне, мы рожаем детей, воспитываем, следим за домом, а ведь это нелегко! Однако, в их глазах, мы навеки застряли в роли «Пришел. Поиспользовал. Пошел»! — Ну-ну, ты просто молодая ещё, кровь горячая. Поверь, Варюш, нужно пользоваться ими так же, как и они нами, — Юлия Петровна затянулась, с болезненным удовольствием куря, разглядывая бетонные коробки высоток. — Мой Валерчик со мной, потому что я знаю, как сделать ему так приятно, что он ещё час соображать не будет… Но он же и с другими девками спит. А мне плевать. Пока покупает мне вещи, пока водит в рестораны, пусть хоть всю Москву перетрахает. Главное, чтобы не заразился. Благодаря его мужскому «достоинству» — я тут главный, я тут самец-добытчик, восхищайся моей писькой и животом — я живу хорошо в нашей то стране. В стране, в которой магазины стоят пустые — даже черствого хлеба нет. — Но… разве это не образует порочный круг? Мы все используем друг друга, не ставим ни во что, и, следовательно, не можем прийти к пониманию важности уважения личности другого? — Вэи нервно замотала руками, разгоняя дым и тени сомнений. — Прошу, не примите на свой счет! Я понимаю, что вы делаете так из-за крайней степени отчаянья… Однако, чисто в теории… Отчего бы не попытаться научить друг друга глядеть сквозь пол, стереотипы, ложные представления — этот результат пропаганды — и постараться понять, что, несмотря на все различия, мы остаемся людьми? Молчание зависло дымной завесой, мелким дождиком, красным туманом. — Ну, это какие-то сказки… — Юлия Петровна выдохнула облачко пара с усталой улыбкой на губах. — Ты уж извини, Варенька, я университетов не заканчивала. Только девять классов и курсы машинистки. Для меня вот эти теории, как алкашу сок — бурда какая-то. Но, я закончила школу жизни, и, вот, что тебе скажу — бери ты этого Тобираму-сама в оборот. Пока молодая. Он как раз в таком возрасте… когда молоденькие нравятся. Он хоть и каменный, как монумент Ильича, но, я тебя уверяю, парочка поцелуев, прикосновений куда-нужно, и каменным у него будет не лицо… «Жаль, что я не умею излагать идеи понятным образом… Вдруг Юлия Петровна оценила бы?» — разочарование в своих ораторских способностях, впрочем, быстро сменилось палящим всякие наброски здравых мыслей стыдом. — «Ай-ай! Как хорошо, что Тобирама-сама никогда не узнает!!!» Вэи даже огляделась по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии начальника. Но женщина интерпретировала её поведение по-своему. — Так, не стесняться и говорить прямо, со мной можно. Ты ещё девочка? Желание закурить вторую перебило все иные. Ему она не сопротивлялась, равно как и напору. — Ну, мне уже двадцать три практически… Полагаю, я всё же девушка. Юлия Петровна обреченно выдохнула. Ловко запустила искуренную сигарету «Parliament» в жестянку. — Я имею ввиду, девственница? Вэи нервно закурила. — Ну… так уж вышло, что да… Перед её носиком тут же возник палец — красный в свете неона, он пригрозил ей розовым когтем маникюра. — Тогда слушай и запоминай. Если решишь этого красавца захомутать, лучше сначала потеряй свою драгоценность с кем-то помельче. — Э-а-а-э… — Мотидзуки, получившая образование в МГУ, Университете Нихон и под зорким оком Сасори, нашла самую изящную мысль в данной ситуации. — Почему, позвольте узнать? — Потому что порвут тебя, как Тузик грелку, вот почему, — Юлия Петровна расхохоталась, а Вэи затянулась до того, что ей почудилось, будто никотин выбил из тела весь кислород. — Этот Тобирама-сама — мустанг настоящий. Поверь моей подруге, самые холодные мужики, самые горячие в постели. Лучше попрактикуйся на ком-то своего калибра, хотя бы этом… Ну, красавчике в коричневом костюме и очках отличника. После этого диалога бедной Варе было трудно смотреть в глаза начальнику. Благо, ростом она не дотягивала до того, чтобы беспрепятственно поддерживать зрительный контакт. Однако, даже, упираясь взором в светлый мех его серого пальто, она, как бы отчаянно не силилась, не пыталась, не могла заглушить отголоски философской мудрости бывшей машинистки: «Тобирама-сама — мустанг настоящий… Самые холодные мужики — самые горячие в постели»… Оттого, когда представитель рода фригидных, всё это время терпеливо ожидавший её в ближайшем кафе, полюбопытствовал, о причине внезапного порыва поболтать тет-а-тет с секретарем Валерия Витальевича, Вэи растерянно брякнула: — Сплетничали. Политику обсуждали. — Пустословили, — резюмировал Тобирама-сама, прожигая опущенную макушку холодом высокого внимания. Над ними обоими завис зонт, который покорно держал водитель. — И курили. — От меня так сильно пахнет? — Да, — его ответ тонул в шелесте дождя. — И вам не к лицу эта привычка. Бросайте. Лишь то, что он стоял выше её на иерархической лестнице, не позволяло Мотидзуки дотянутся и хорошенько припечатать его своим глубочайшим неудовольствием. «Да сколько можно меня за детсадовца принимать! Что Сасори, что он!..Ох, как же я понимаю Сакуру и её жалобы на то, что родители не воспринимают её всерьёз», — она поудобнее обхватила руками черный ридикюль, прорезая невозмутимый авторитет начальника очаровательной улыбкой темных губ. Водитель просто держал зонт и просто безмолвно наблюдал. Он был ящиком Пандоры, хранящим в себе воспоминания о тысячах бед, которым он становился свидетелем за все годы работы с «боссом». Десять лет как. — Я уже давно бросила… — Вэи даже гордо вздернула подбородок, чтобы придать себе внушительности. — … обращать внимание на то, что мне к лицу или нет. У всех свои взгляды… Я курю, потому что мне надо, а не по каким-либо другим причинам. — Замените курение на нечто более… — Тобирама-сама кивнул водителю, и тот открыл серебристую дверцу со сдержанным пафосом. — Невинное. То, что вам подходит. Вэи не успела ответить: водитель вежливо указал ей на пассажирское сиденье по другую сторону от начальника, который, стоило ей только сесть, тут же помешал её расспросам встречным огнем своих: — Вы разговаривали только с Юлией Петровной? — Да-да, только с ней и только о нашей стране. Я поддерживала легенду и ни словом не дала ей понять, что, на самом деле, работаю в «Confectionary», — усталость накатывала горячими волнами, размывающими поддерживающие тело силы. Мотидзуки расслабленно откинулась на мягкое сиденье. Смотря во тьму, она погрузилась в благородные дрёмы, навеянные «Chanel Egoiste» начальника, которому она не постеснялась задать вопрос. — Вы всё это время ждали меня, чтобы это узнать? — Разумеется, — вопрос в лоб не убил живучее спокойствие. — Я не оставляю своих людей в когтях партнеров, конкурентов и любого, не связанного с компанией. По крайней мере, — он бросил взгляд на часы, — в рабочее время. Уже шесть. Ваш день окончен. Куда вас отвезти? «Не буду компрометировать Сасори и наглеть — до больницы и на метро можно добраться. Благо, недалеко», — идея пронеслась со скоростью мимо проехавшей машины, размытой точки во тьме других. — Вы едете в офис? — Да, мой рабочий день не заканчивается в шесть. — Тогда я тоже еду в офис, хоть мой, с Вашего позволения, закончился уже… — Вэи украдкой глянула на циферблат его Jaeger-LeCoultre. —… три минуты назад. Тобирама, поймав её за вороватой попыткой подглядеть время, скупо усмехнулся. Скрестил руки на груди, закрыв глаза. Так же поступила и Вэи. — Вот скромность вам к лицу, Вэи-сан. Однако, необходимости в ней, по крайней мере сейчас, нет. Я могу отвезти вас домой. — Мой дом находится слишком далеко. — Я не Россию имел ввиду. — И я. Молчание протянулось между ними тонким ароматом двух Chanel, двух противоборствующих начал. Её усталость и шипучее раздражение; его злость и тихое бешенство. На сиюминутную слабость по-настоящему поухаживать за ней. И, как и любое недоразумение, подобное было безжалостно отметено отказом. Вэи, не подозревавшая о том, какой шанс отринула собственноручно, погрузила свои размышления в тлеющее море неона Токио. «И почему все и всегда называют меня «скромной»?! Притом, отнюдь не с целью похвалить. И, вопрос, отчего скромный человек не может курить? Законы морали не позволяют? Сомнительно. Вот, уверена, в период Эдо или, скажем, Хэйан меня бы превозносили за это качество. А в наш век скоромность — страшнейший из пороков», — каждый новый вопрос — удар по голове увязающего в болоте. В сонную топь Мотидзуки погружалась неизбежно и быстро. Её засосало во тьму до того, как она успела додумать: «Ему, наверное, «плохие девочки» больше…» Тобирама, к удивлению своему, обнаружил свою молодую переводчицу спящей. Упершись лбом в стекло, она плавно покачивалась в такт движения «Rolls Royce». Пальцы расслабленны, и сумка практически соскальзывала с колен. Чёрные дуги ресниц трепещут над щеками, на которых уже побледнели румяна. Губы приоткрыты. Лишь слегка, но фантазии уже бурлят в груди, полыхающей противоречиями. Их вскоре заглушит дождь, коньяк, сигарета. Окончательно развеет подготовка к предстоящему визиту. А ему бы хотелось поддержать этот огонь ещё какое-то время… То, за которое рука протянется к щеке и коснётся её холодной чёрной кожей перчаток. Реакции практически не последовало. «Упрямая даже во сне», — подумал он с негодованием, щекочущим нервы иллюзиями нежности прикосновения, истинной сути которого не пройти сквозь плотные перчатки. Даже к тому, что вызывало в нём отклик Тобирама не осмеливался прикасаться голыми руками. Поддел гладкую чёрную прядку — пальцы очертили скулу и застыли у губ. Он задумался: хватит одного движения и черта будет стёрта… Нет, к такому он не был готов и подобного не желал. Позлить Сасори, подкинув его подружку ему до парадной — это милое дело. Пусть помнит, что она до сих пор находится в его хватке. Однако, как бы вожделение к этой упрямой невинной красоте не туманило разум русским снегопадом, Тобирама не желал разрушать выстроенные отношения — ни с ней, ни с Сасори. Потому палец застыл у подбородка, слегка надавил и, огладив белый мех, вернулся на ручку дипломата, когда Мотидзуки начала в сонливом недоумении озираться. — О, ками, что происходит?... — Возвращение в офис, — всё та же неизменная скучающая монотонность. — С пробуждением. Вэи хотелось вырваться из светлого салона во тьму улиц. Подальше от насмешливости, от очередного позора. Только разумно было бы подождать, пока машина хотя бы остановится напротив ступеней. К тому же, силы покинули её после чудесной грёзы: огромные ладони с выпирающими венами ласкают её лицо, как руки Пигмалиона, мрамор будущей возлюбленной… — Я прошу прощения… я совсем не заметила, как заснула, — она решила поглядывать на него, но прямо не смотреть. «После всего, что рассказала мне Юлия Петровна, вероятно, я расфантазировалась… Да так, что стыдно касаться его даже взглядом», — возобновляющаяся работа мыслей в голове шуршала асфальтным покрытием, попираемым колёсами автомобиля. — Не удивлён… — Тобирама-сама вместе со своим дипломатом скрылся во тьме, оставив после себя ожоги обиды на её душе. Впрочем, когда Вэи, уже готовящаяся уважительно-изящно отбить выпад, он бросил ей несколько слов, а водителю купюр: — День был трудным для вас. А мы беспощадно эксплуатировали ваш социалистический запал в пользу капитализма. — Мой запал не знает доктрин… — она сделала несколько шагов в сторону метро. Только сейчас она осознала, что сначала нужно ехать не к Сасори, а Гааре. Иначе ей придётся рассказывать «милому другу» откуда у неё вдруг взялись миллионы на такой гардероб… Их разделяла тонкая оранжевая полоса фонаря. Оба смотрели друг на друга как на книги, которые очень хочется почитать несмотря на запреты. Однако, так как по обе стороны фонаря собрались круглые отличники, то едва ли стоило ждать от них такого безрассудства. Тобирама-сама повернулся и спокойно пошёл ко входу в офис, не обращая внимания на её вежливый поклон на прощание. Которе он бросил: — Нам повезло с таким универсальным специалистом. Всего доброго. Хороших выходных. Вэи, вдохнув тающую от выхлопных газов свежесть, ответила в широкую спину: — Хороших Вам выходных! Надеюсь, Вам удастся отдохнуть! Но последовал не ответ поднимающегося по ступеням, а другого, возникшего слева, точно черт из табакерки. — Араки-сан… — Вэи нахмурила тонкие бровки, соорудив своеобразный «домик» у переносицы. Вдруг вспомнившийся утренний инцидент, о котором она успела забыть во время безумного дня, и он вызвал в душе лишь недовольный отклик. Чёрное пальто — одно целое с осенней тьмой. Зато белые и розовые пионы казались чуждыми ей, равно как и утреннему перформансу Араки-сана. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться — эта пастельная нежность явно не предназначена кому-то из его родственников. Вэи остановилась, хотя растерянность и усталость диктовали ей план побега. — Вэи-сан, погодите исполнять роль Феррари! — он наступал с уверенным видом, держа букет как знамя надежды на новые отношения. — Вот, это вам в качестве извинения за моё утренние муд… чудачество. Перед её носом из желтоватого мрака распустились цветы. Она смотрела на них, как на нечто чужеродное, как бы до конца не понимая, что ей делать дальше. — А… ну… я, конечно, рада, что вы осознали, что не следует так себя вести. — Я быстро осознаю свои ошибки и разбираюсь с ними даже без намёков, — свет скользнул по стеклам очков, разбился о пуговицы пальто. — А вам в даже не намекаю, а прямым текстом говорю, что цветы — для вас, а вы даже нос не воротите, а просто не берете… Его улыбка была спокойной, а взгляд — образцом насмешливости. И Вэи не могли его осудить: «Стою, смотрю на букет, как баран, пытающийся понять, перед ним ворота или стена». — Прошу прощения… Просто вы так необычайно любезны, — она приняла цветы ловко, избежав всякого касания чёрных перчаток, — что я глазам поверить не могу. — Вас не обманывают ни они, ни я. Араки-сан стоял в нескольких шагах от неё. Руки в карманах, взор на ней. Полутьма неверна, и Вэи, сжимая обеими руками шуршащую пастельно-розовую бумагу, отказывалась верить в то, что в нём ей удалось прочесть восхищение, черное желание хищника, наметившего жертву, растерзать её как можно быстрее. «Это так мило с его стороны… О, когда же только успел найти такую красоту? Когда успел осознать, что утром вёл себя неподобающе», — на эти вопросы дать ответы мог только он, но задать только она. — Приятно знать, когда тебя ничто и никто не подводит, — Вэи улыбнулась с очарованием девушки, привыкшей поучать букеты только на Восьмое марта. Розовый и белый прильнули к белому пальто. Гладких лепестков коснулся пушистый мех. — Вы очень добры, благодарю вас! Цветы прелестны, а… — Я прощен? — Араки-сан, приподняв кончики губ, сделал шаг вперёд. — Трудно не простить вас, особенно, когда совестливость и находчивость помогли вам понять, как впредь не стоит поступать. Сделав два шага назад, она невольно ощутила себя теснимым неприятелем воином, у которого хоть и осталась позади Москва, но от понимания этого легче сдерживать напор не становилось. Араки-сан же его сбавлять не намеревался. — Сегодня… Вэи решила поразить его внезапной контратакой — так уйти легче. —… Наконец-то наступили выходные! Желаю вам приятно их провести! — лёгкий взмах букетом на прощание. Как будто издевательство над противником, перед носом которого машет его же знаменем неприятель, которому тот сам его сдал. — Ещё раз благодарю за букет! Он прекрасен, как багрянник в лунном свете! Вэи поспешила перейти дорогу, а упорный финансист поспешил за ней. — Да вы издеваетесь, постоянно убегая от!... — проехавший мимо чёрный BMW заглушил протесты, остановил попытку перехвата. «А вы тоже издеваетесь, постоянно преследуя меня, точно злобный дух! И это ещё, среди нас двоих, я намёков не понимаю!» — Вэи, пусть и мысленно, а в долгу не осталась. Прибавив шагу, так, что пустилась практически в бег, она нырнула в бушующую жизнь Токио. На которую с последней лестницы у входа взирал с пустой злостью Тобирама. Он заметил телодвижение субъекта в сторону Вэи, и факт этого надвигающегося вопиющего безобразия заставил его в миг пересмотреть свои планы на ближайшее будущее. «Пионы? Новомодная пошлость. Каждый экономно наделенный фантазией субъект спешит похвастаться веником, который раздобыл в схватке с такими же идиотами, как он», — в справедливости своих суждений Тобирама сомневался редко, почти никогда. Наблюдать сквозь покров тьмы за этим водевилю противно до мазохистского наслаждения. — «У Мотидзуки помимо связей есть ещё и вкус, как минимум, самоуверенные малолетки её не привлекают». Ему даже на какую-то миллисекундную долю мгновения захотелось посочувствовать подчиненному и его неудаче. «Араки, конечно, умный малый, и даже его самомнение имеет под собой основание», — Тобирама прошёл сквозь заслон раздвижных дверей. Вестибюль офиса наполнен людьми, но не все из них даже спешат домой. Многие пришли в кафетерий, чтобы закинуться кофеином перед несколькими часами внеурочных. «Однако ни в одном из этих пороков образованных людей ему не сравнится с Сасори», — представительский лифт ярок мягким светом ламп и их бликами в обрамленном тяжёлой рамой зеркале. Тобирама взглянул на Jaeger-LeCoultre. 18:15 по часовому поясу JST Asia. — «Заведомо проигрышная битва». В этот же час в Университетской больнице Токио была сумятица в самых узких кругах интернов самого известного хирурга Японии.