Игра в смерть

«Сасори бы меня убил», — подумала Вэи, смотря на город с высоты курилки на двадцатом этаже. Сие место для сбора пепла, сплетен и работников, располагалось на балконе, представляющим собой своеобразный проход между лестницами. Их могли использовать для того, чтобы попасть из Отдела по Разработкам в Департамент по Связям с Общественностью за три минуты, а не всех десять, с учетом того, что под крышей одного небоскрёба ютилось более двух десятков контор. Таким образом, этот выход на нависшую над Ота платформу был отделён от открытых всем взгляда коридоров сначала входом на ведущую вниз лестницу, а, затем, еще одной дверью на пролет, ползущий вверх. Получалось уютное, уединенное место. Самое главное — скрытое от глаз любой делегации и посетителей. Негоже им знать, что офисные планктоны тоже люди со своими потребностями. Вэи вдыхала не аромат сигаретного дыма, но синтетическое покалывание запахов любимого кофе «МинутКА». Вспоминая слова Гаары об инвестициях в акции производителя, Мотидзуки с улыбкой добавила: «Сегодня утром в магазинчике неподалеку приобрела десять пакетиков. Если их акции к трем часам поднимутся в цене, то я буду среди неназванных героев их успеха». Сизый туман перетекал в темно-серый, чернеющий вдали градиент, застывший под ногами, словно второй асфальт. Небо не изменилось — всё те же мокрые разводы пепельной акварели. Разве что посветлело на несколько тонов. Но это осталось незамеченным никем. Кроме неё, находящей успокоение в грозном отчаянии; спрашивающей, как древние, у Безмолвного ответы на бередящие душу вопросы. Она смогла заглушить их работой. Внушительная пачка документации от некоего Иванова Григория Афанасьевича требовала ознакомления и последующего распределения бумаг. Ещё не переводя, Вэи должна была понять, какому отделу что предназначалось, дабы скоординировать свою работу. Финансовая отчетность всегда переводилась ею в присутствии специалистов, которые даже по кривым описаниям могли бы подсказать, что имелось ввиду в этой строке. Поступать подобным образом получалось не всегда, однако так экономили время обеих сторон. Техническая составляющая уже была на ней и слове господина Фудзиты, ибо в фирме, специализирующейся на производстве кондитерских изделий, знатоков нефтедобывающей промышленности в качестве работников не водилось. Первые волны были разбиты о непробиваемые скалы выдрессированного профессионализма. Вторые рассекла дробь каблуков, когда Вэи побежала в кабинет к милой секретарше начальника Отдела по Заработной Плате: у той в приёмной стоял чайник, столь необходимый для приготовления «МинутКИ». «Вот придёт зарплата… Я не пожалею, куплю поддержанный. Знаю, у кого спросить. Не дело это, тратить перерыв на то, чтобы спуститься на пункт охраны к господам Дзюнпэю и Фуджита, кипяточку попросить. Хоть, спустя полтора месяца и закончится мой перевод, однако, протянуть их как-то надо ведь!» — она повторяла себе эти слова шаг за шагом к заветному островку уединения в этом тридцатиэтажном бетонном море окон. И всякий раз их отзвук вонзался в сердце и рассекал его изнутри на сотни сожалений. О том, что она потеряет возможности видеть его… Вэи тихо вздохнула в направлении бесчувственного к её печали города. Мрачная сырость забирается под тонкую ткань американского платья в английскую клетку — подарок тёти в честь поступления в МГУ. В итоге, Варя надела его на выпуск из университета Нихон в Токио. И более, после этого знаменательного дня, свет его не видел. Равно как и серебряные браслеты, усыпанные звездами полудрагоценных камней, — поздравление от Сасори. Ради него она так вырядилась сегодня. «Буду смелой, хотя бы с собой, — я более всего желала его одобрения. Это не значит… нет! Конечно, впечатлить Специальный Комитет я была обязана, иначе можно легко распрощаться с репутацией и достоинством профессионала! Но…» — в её руках белая кружка с Рей Анаями из «Евангелиона» заходила ходуном. — «Первым намерением среди равных было — отчаяние, желание показать ему, чего стою… как могу взять в руки страх и прыгнуть высоко, точно Ши-хуан, последовавший совету своей супруги Хуян, которая так его от меча Цзинь Кэ спасла. И… мне так стыдно за это! О, ками, как же дурно, неверно, скверно я поступаю, даже в мыслях смея…» Грудь под черно-белой клеткой поднялась со вздохом, что готов сорваться в плач. За последний год, Вэи ощущала себя такой беспомощной только после того, как внезапно потеряла последнюю работу. Обанкротилась вместе с фирмой. Получила отказ от арендодателя, потому что он не сдавал гайдзинам, даже тем, кто знал японский. Угроза оказаться буквально на улице висела над ней Дамокловым мечом, готовым сорваться и снести ей голову отчаянием после трёх неудачных собеседований. Однако, в те тягостные мгновения, рядом с ней был Наруто, приютивший, помогший устроиться сюда. Только кто в этом мегаполисе мог дать ей дельный совет в столь щекотливой ситуации? Вэи поспешила обжечь язык безвкусным кофе. Её невысказанные печали, несформировавшиеся чувства растаяли паром вместе с дыханием, запутавшемся в городском тумане. Пальцы до обжигающей боли сдавили керамику. Серые глаза воссоединилсь цветом с небом, на которое она смотрела, подняв голову. «Су Шу может… Но, даже ей, моей милой Шу, я не могу открыть тайны сердца… Она сразу же расскажет ту ужасную историю про омерзительного злодея… Но ведь Тобирама-сама не такой!» — она помогла себе подтвердить непреклонное убеждение несколькими решительными кивками. — «Он — не пользуется своим положением, соблазняя девушек. Чего стоит только его безразличие ко всем ухищрением Сайто-сан! И, ведь, это только то, что глазу видно! Под его началом «Ota Confectionary» вышла на биржу, международный уровень, а ещё… переработки он запрещает! Не позволяет сотрудникам истощать себя, доводить до той точки, когда жизнь не мила становится! Но, разве докажешь… И напоминать не хочу, бедной… Она должна забыть того ублюдка, как его, господин Танг, вроде бы... Не нужно ей вспоминать о нём лишь потому, что я сама, немощная дурёха, не могу разобраться в собственном сердце, затоптать тот цветок…» Она ощутила, как слеза, одинокая, как и сама Варя, ошпарила щёку мокрым жаром. Тонкие черные пряди вились сообразно направлению ветра, путались в элегантных серьгах — тоже подарок Сасори, но уже на Новый Год. Выцветшее небо — далёкое и безгранично пустое. Лишь штрихи крыш зданий кажутся несмелыми росчерками туши на пергаменте. «Хоть бы он поблек и завял… — тихая мольба отчаявшегося человека… Была прервана удивлённым возгласом: — Вот вам и здрасте… Какие люди и не у себя в отделе. Что, совсем распоясалась без надзора Игараси Хаята? Вэи так и подскочила на месте, словно бы бывший начальник лично оказался здесь. Однако тут стоял только Тагути Осама. Прошедшие две недели не сказались на нём даже лишней складкой на вечно измятой белой рубашке. Всё тот же расслабленный фиолетовый галстук, застегнутый на одну из двух пуговиц черный пиджак. Темные глаза сверкали радостью и бликами из-под стекол прямоугольных очков, забранных в тонкую черную оправу. Мотидзуки не могла поверить внезапно пришедшему, изначально явно не по её душу, счастью. «Я ведь специально решила уж сегодня, когда не дёргают откуда и куда только можно, взять перерыв аккурат в то время, когда обедает наш департамент! Только… вот… на пять минуток раньше сбежала… Подумать, разобраться надо… После-после! И отработаю эти злосчастные пять минут, и подумаю над тем, как выкорчевать этот ядовитый цветок…» — она не могла, не хотела пускать под откос радость долгожданной встречи лишь из-за беззаветной горести, что поглотит её в любом случае. Хотя бы в кровати, в ласкающей слух тишине спокойного района. Поэтому её губы дрогнули и изогнулись в самой широкой улыбке за этот день. Вэи бы бросилась обнимать коллегу, если бы только её руки не были заняты чашкой уже остывшего кофе. — Ещё бы! Познаю все прелести спокойствия и умиротворения! Осама, я так рада… так… Он перебил её задорным смешком, сбившимся в конце в хрип. — Так отлыниваешь от работы, что радуешься старому доброму Осаме, ведь сюда заглянул я, а не начальник какой-нибудь. Понял я, понял. — Ничего ты не понял, — Вэи соскучилась по их обоюдному подтруниванию друг над другом. Она подошла к железному поручню и облокотилась о него с чашкой в руках. При этом корпус повернула так, чтобы держать в поле зрения Осаму, зажимающего в зубах сигарету. — Равно как и я, ибо, если за две недели на наш департамент не обрушились реформы, перерыв у нас начинается только через пять минут. Или вместо тебя здесь стоит твоя тень? — Хрень, — усмехнулся он, чиркнув простой зажигалкой из темно-фиолетового пластика. — Громовержец полетел сопровождать наших исследователей в Сибауру, офис «The Japan Times». Будет реять над их несчастными душами: чтобы лишнего не взболтнули и, если что, сам даст комментарии, но уже на английском. — Вот уж никто, как он не гордится своими знаниями этих непроизносимых слов, — Вэи, улыбаясь легко от измученного сердца, наблюдала за тем, как из кончика взвился дымок, тут же слившейся в размоченной серостью пейзажа. — Почему же, я вполне себе горжусь, — произнёс Осама после долгой затяжки. Струя дыма пролетела совсем рядом с её лицом, когда коллега подошёл, чтобы облокотиться о поручень. — Говоришь «привет» ты явно получше меня, — Вэи позволила дружеской усмешке растаять в разбавленном химическом безвкусии кофе. — И «пока» тоже, — его смешок увился паром вслед за никотиновым облаком, улетевшим в сторону горящих неоном вывесок. — Зато не так виртуозно. Моё последнее «пока» Хаята-сама будет помнить до тех пор, пока, не приведи ками, ему память не отшибет, — она краем глаза поглядывала на тлеющую сигарету, испускающие крохотные осколки пепла. Железо холодило грудь и руки. Но счастье видеть товарища согревало мысли и душу. — Как дела у нас? Наших? — Всё по-старому, Вэи. Работаем, как механизм китайского ролекса — безотказно, но с попеременными сбоями, — Осама локтями уперся в надежный парапет. Зажатая между пальцами сигарета дрогнула, когда он поднял руку, чтобы затянуться вновь. — Недавно закрыли презентацию. Чёрт, не знаю, как тебе самой, а мне до глубины моего уязвлённого… — Вэи помнила, что Тагути страдал язвой. — … желудка обидно за твои усилия. Ты работала, точно крестьянин на вассала, а, в итоге, осталась без милостей и урожая. — Вижу, отчёт вам Хаята-сама наказал писать в духе повести времен Токугава, — их смешки слились в сплошной унисон вибрации голосов. Казалось, даже столь легкое движение могло расшевелить лёд застывшей осенней непогоды. — Не беспокой свой желудок понапрасну, Осама, я не ропщу на произошедшее. Честно, работы было столько, что я вообще забыла об этой презентации. — Стоило СССР развалиться, как твои соотечественники тут же бросились контакты с миром налаживать. — Показывать, что наш сахар не горше вашего, — Вэи со скрипом совести заставила себя вновь пуститься по бескрайним морям лжи. «Не вдаваться в подробности не получится — Осама ведь не господин Фудзита. Если с последним мы, в основном, литературу и общество обсуждаем, то с Осамой, по большей части, работе и проблемам косточки перемываем. Моё молчание будет воспринято как попытка утаить истину… Но, ведь, так и есть, я не могу делиться истинным положением вещей с ним», — эта мысль собрала все стёкла эмоций, сквозь калейдоскоп которых Мотидзуки пропустила воспоминания о последних двух неделях. Они напоминали ей те невероятные фильмы про «Агента 007» или «Закона Мёрфи» — тайны, обман, скрытые личности. — «Не хватало только стрельбы и погонь для создания полной картины тотального безумия». — Проблема в том, что нужно много по телефону разговаривать… — Для компании — да, когда оператор выставит счёт. — Это головная боль бухгалтерии — цифры складывать и умножать, а моя — буквы в иероглифы переводить, ещё и на слух, — Вэи скрыла вздох в практически опустевшей чашке. — Много времени занимает, да, к тому же, объяснять одной стороне, что другая ничего плохого не имела ввиду, просто «нам надо обсудить новые условия» значит: «мы не ожидали, что вы не согласитесь переплачивать втридорога, нужно еще раз над ценообразованием покумекать». — Наш переводчик на русский, дай Хаята-сама мне памяти и премии, как его… — Окамото Изава, — подсказка и ещё один долгий, многозначительный взгляд на сигарету в руках друга. — Да-да, он самый, в общем то, не справился бы с пониманием вот этих заковырок в работе мозга. Серьёзно. Когда я общаюсь с американцами, то мне кажется, будто мы с разных планет, а не всего лишь континентов. — Тут и себя понять не можешь, а мы ещё жаждем в душу других залезть и поверить, будто их узнали, — Вэи окончательно укрепилась в своём намерении, высказать которое ей совершенно случайно не дал Осама. Отойдя от парапета, он подошел к специальной урне и ссыпал в неё серые слёзы пепла. — Вот тут ты сделала коронный удар — точный, какому наша сборная по футболу может только позавидовать. По улетучившемся из голоса довольству и игривости, Вэи поняла: «Всё очень и очень плохо». Она ощутила, как недавно съеденный рис и баклажаны съежились в её животе, образовав тугой, тошнотворный комок. — Буду с тобой честен, как преступник на допросе, наши всю первую неделю перешёптывались насчёт твоего перевода и перебрасывались пальмовой ветвью глупости по всему отделу. Мол, ты нас оставила, забыла о коллективе; возвысилась и тут же нос воротишь. И, — тонкие пальцы раздавили окурок, отправив его в непродолжительное путешествие в мусорницу, — моё самое любимое «она же гайдзин, у них принято не уважать товарищей». Я попрошу, они говорят это о человеке из страны, в которой словом «товарищ» обращались друг к другу, если я не ошибаюсь. — Не ошибаешься… — проговорила Вэи сквозь сдавившие гортань спазмы отчаяния. «Я так и знала, что достоянием молвы мое имя станет**… Иначе и быть не могло», — мысль рассыпалась в слова, сорвавшиеся с губ и потерявшиеся в гудящем потоке городских звуков. — Дашь закурить? Осама так и застыл возле железной вытянутой урны. По сведенным к переносице бровям и плотно сжатым губам, можно было прочесть непонимание. Каждая секунда уплотняла его, доводя до консистенции шока. — Ты же не курила… вроде как. — Закурила. С этого момента, — Мотидзуки как-никогда была уверена в том, что ей нужно срочно заглушить рой мыслей. Какофония образов её жизни доводила до глухоты к радости, счастью. «Нужно заставить отчаяние замолкнуть! Заткнуть его хоть чем-то! Конфету съела –не помогло. Мне нужна коробка, чтобы привести себя в чувство. Но так попусту тратить драгоценный дар Тобирамы-сама — кощунство, на которое я пока что не способа», — она развернулась всем корпусом к Осаме. Упершись поясницей в перила, ощутила спиной давление необъятной пустоты. Ветер застрял в ушах непрекращающимся заунывным «у-у-у-у-у». — Ты из-за наших что ли решила горе перекурить? — Осаму нахмурился, но всё же достал из кармана брюк классическую бело-синюю пачку «Winston». — Не волнуйся, они уже забыли, о чем жаловались неделю назад. Я им как-то донес простую мысль о том, что раз Тобирама-сама лично озаботился твоим переводом, то работы и, скорее всего, очень тяжелой, раз наш Изава-сан не справляется, дохуя и с горочкой. Вэи выдохнула практически с болезненной, колющей под рёбрами тяжестью: «Если бы всё было так просто». — Из-за всего, что ты сказал плюс жилищный вопрос, экзистенциальный кризис и задержавшееся письмо от родителей. — Эх, типичный человек нашего безумного времени, — Осама выудил из пачки белую с оранжевым сигарету и протянул её Вэи, ухватившуюся за ту, как за спасительную соломинку. — Ты хоть знаешь, как курить? — По-твоему, я совсем ещё дитя? — глухая тень былого смеха сорвалась с её губ. Но не из-за комментария коллеги, а от мысли о том, в каких выражениях распекал бы её маэстро, если бы он увидел «грязную сигарету» в «нежных пальцах» своей нерадивой ученицы. — Я, к сведению, на спор выкурила папиросы «Беломорканал». Сколько в этом «Винстоне» миллиграмм смолы? — Шесть или пять, если память не изменяет мне с шоком, — Осама поднёс зажигалку к сигарете, зажатой между выкрашенными нежной помадой женскими губами. — В «Беломорканале» было тридцать пять! — произнесла Вэи с таким чувством гордости за отечественную марку самого дешевого курева пятого класса, будто оно было величайшим из достижений Союза. Зажигалка выпала из рук потерявшего всякую веру в человечество японца. — Ты… точно не тень? — Нет, всего лишь простая советская девушка, — она выпустила дымовое кольцо, прежде чем подняла зажигалку и протянула её владельцу. — Ты — советский терминатор, а не девушка. Родина моя Япония, да даже кубинские сигары в сравнении с этой ядерной бомбой — просто дамское курево под шампанское, — Осама, качая головой, смотрел на Вэи, для которой «Винстон» был воистину чем-то вроде развлечения. Слегка расслабляющего, но не пробирающего до кончиков волос, как бессмертный ленинградский бренд. — Не могу не согласиться, — она кивнула, делая долгую, но такую нужную затяжку, забирающую с собой разъедающие душу чувства. — Однако, лучше «Винстон» курить, поверь мне. Для здоровья. За жизнь, в сумме, выкуришь больше таких, чем «Беломора». Они были самой доступной и дешевой маркой, а эти, которые ты мне дал, я бы сказала… можно назвать сигаретами для «элиты». — Ну, учитывая, что цены подняли опять… Осаму пристроился рядом с ней. Оба курили, повернув спины к городу, а лица к небу. Туда, к серому массиву туч, улетал вьющийся дым. — Был бы курс стабильнее, а так… по отношению к доллару, в котором ведут закупки, иена сдаёт позиции. Совсем как я, разнылась тут, — Вэи было стыдно за слабину, но хорошо из-за растекающейся по гортани табачной горечи. Теплый бок коллеги, аромат неброского парфюма погрузили её в меланхоличный коматоз безмыслия. — Знаешь, а ведь мои родители, хоть и врачи, а не курили. Но, вот, мой дед, по папиной линии, был военным хирургом — дымил он «Беломором», как завод во время смены. У мамы отец был лётчиком, а до этого он, вообще-то, французский преподавал. Жизнь превратно сложилась… Так он, как мама говорит, утро начинал только с сигареты и «Московской правды». И бабушка моя, его жена, полевая медсестра, тоже пристрастие такое имела. И тётя моя тоже покурить после работы любит… — Значит, я имею честь говорить с потомственным курильщиком? — Осаму слегка склонил голову на бок: нужно было поймать с высоты своего роста в поле зрения Вэи. Которая, выпустив дым, деловито произнесла: — Со своим собственным скромным стажем. — В таком случае, убийца моего здравомыслия, держи, тебе в качестве награды за заслуги перед фирмой, — перед серыми глазами мелькнула бело-голубая пачка с черной надписью «Winston». — Одной ты никотиновый голод не насытишь, а у меня ещё есть, нераспакованная. — С меня двойной эспрессо! Вэи умудрилась сцапать протянутый подарок рукой, в которой держала чашку с аниме героиней. Дружба, скрепленная раскаленным жаром ярких воспоминаний о родных, утонула в табачной горечи, на время… лишь и пусть лишь на время унесшей с собой всю боль. — И данго! — Вымогатель! — Зато какой обаятельный! Спустя пять минут они оставили почетное место начавшим прибывать сотрудникам и поспешили спуститься в столовую, где Вэи придётся применить всё имеющееся у неё в арсенале обаяние, чтобы объяснить своё двухнедельное отсутствие Харуке и Киоко.

***

— Ой, Вэи, ты столько пропустила! На генеральной репетиции всё выглядело шикарно, но на самой презентации — словно в сказку попадаешь! — Ну вот я, как и Отикубо, просидела всё самое интересное в своей каморке за работой, — Вэи откинулась на высокую спинку чёрного стула, похожего на разрезанное авокадо. Руки она сложила на коленях, так как, в отличие от других женских, заняты они едой не были. На походы в кафетерий, арендующий зал на первом этаже «Ota Plaza», у неё не было ни денег, ни желания. После одного взгляда на цены, она осознала, что ей нужны кошелек и зарплата побольше, чтобы переплачивать, как минимум, в два раза выше рыночной цены за простой эспрессо и пирожное. Однако Сано Харука придерживалась иного, менее критического подхода, к своему рациону. В стильном широком стакане перед ней стоял темно-коричневый с белым кокосовым молоком айс-латте. Комплиментом к нему шло французское пирожное «Опера» — желтый бисквит, белый крем, слой шоколада, с элегантным росчерком-иероглифом. Название кафе. Вэи упорно делала вид, что ей не завидно, разглядывая не изысканное угощение, но саму Харуку. «Не изменилась… конечно же! Ками! Какие идиотские мысли посещают меня! Каким образом за две недели может что-то поменяться?» — впрочем, ответ клокотал горечью спутанного клубка чувств в груди. — «В облике, по крайней мере…» Лёгким жестом откинув назад гладкий хвост черных волос, Харука положила ногу на ногу — её длинная, до щиколоток, юбка натянулась до предела, показывающего стройность бёдер. Она пригнулась ближе к Вэи, которая вдохнула исходящий от черного в светло-серую полоску свитера смесь бергамота, пиона, груши и малиновой кислинки, внезапно впадающей в удушающе-приторную перезрелую дыню. Конечно, Мотидзуки не удалось различить каждую нотку в отдельности… «Свежий такой и сладкий — очень приятный», — подумала она, сделав аналогичное движение в сторону коллеги. — «Сегодня Харука на выезде — в таком наряде в офис не придёшь на постоянной основе. Хотя, вот, не понимаю, в чём претензия, если он выглядит официально…» — И мне так жаль, моя ты Отикубо, так жаль… Видела бы ты всех этих шикарных мужчин в шикарных костюмах! О, там, конечно, в основном все древние и сморщенные были, но, дорогая, поверь, хватало и таких красавчиков! Был среди них такой высокий, светловолосый и практически не старый… Восхваление этого принца Гэндзи среди прочих чиновников прервал насмешливый, как и обычно, звучный комментарий Цудзи Кийоко: — Хару, Яманака Иноичи вообще-то женат и у него дочь твоего возраста. Побойся хотя бы этой мысли, если совесть не беспокоит. — Я разве сказала, что хочу сделать что-то предосудительное? — щека, отмеченная большой родинкой, искривилась, когда Сано фыркнула на несправедливое обвинение. — К тому же, поздно уже, момент упущен… — Поэтому нужно сразу хватать быка за причинное место, а не ждать черт знает чего, — Кийоко обхватила крохотный стаканчик. За его плавными стенками чернел двойной эспрессо, увенчанный светло-коричневой пенкой. Дрогнувшей, когда его подняли наманикюренные пальцы. — Мне определённо не нравится то направление, куда сворачивает этот диалог… — Осама на минуту поднял взгляд от «Daily Sports», англоязычной версии. — Вы там поосторожнее с быками, Пасифаи… — А ты умничай поменьше, знаток европейской культуры, — бросила Кийоко прежде чем отпить немного кофе, изысканная горечь которого щекотала нос Вэи. «Пасифая — это ведь дочь Гелиоса, жена царя Миноса, мать Минотавра? Сасори поставит мне «А+» за знание греческой мифологии!» — размышляя и вслушиваясь в перепалки коллег, — по всем она скучала с одинаковой силой, — Мотидзуки рассматривала вечно неунывающую, пробивную Цудзи Кийоко. Её неизменное завитое каре колыхнулось, когда она потянулась к корзиночкам канеле. Сладкая тонкость ванили, вплетенная в мягкость теста, застывшего в карамелизованной корочке. Вэи лишь проглотила желание съесть подобное: напомнила себе, что её в кабинетике тоже ждёт французский десерт. К тому же, подаренный щедрой рукой начальника, которому он был просто не нужен. Как и принятый во всех офисах Японии стиль не пригодился сегодня Кийоко, которая, скорее всего, вместе с Сано отправлялась за его пределы. Черная водолазка будто бы шла парой вместе со свитером той. Не отличающиеся другим цветом брюки и длинный пиджак вытягивали метр шестьдесят пять Кийоко до всех ста семидесяти. — Между прочим, Осама дал очень меткий комментарий, аккурат к твоему сравнению, — Вэи словила довольный взгляд Тагути, тут же углубившегося в изучение спортивных достижений соотечественников, и осуждающий Кийоко, которая излила недовольство на пирожное, раздробив то ложечкой. — А он дал меткий комментарий твоему внешнему виду? Сегодня ты непривычно нарядная. — По-моему, выглядит как и обычно… — буркнул Осама из-за широких серых листов. Харука ткнунла ложечкой с шоколадным кусочком в направлении Вэи, застывшей с той едва заметной улыбкой на губах. Словно суслик, почуявший опасность. — Кстати, да, Вэи, ты сегодня прямо непривычно красивая… Тебя переговоры переводить заставили? «Она хотела сделать комплимент… Только обидно как-то прозвучало», — пальцы запутались в одной из закрученных прядей, намеренно не вплетенной в пучок. Холод браслетов, скатившихся с запястья, резонировал с поселившимся в душе из-за постоянного вранья. Ожесточающимся, впивающимся тонкими иглами в совесть, когда приходилось исторгать изо рта очередную порцию выдумок. — Что-то вроде того… К её счастью, пуститься по полю лжи ей не пришлось. К её сожалению, преградившая путь застава оказалась хуже вынужденных недомолвок. — Боги… Вэи… Неужели это «Van Cleef & Arpels»?... Лимитированная осенняя коллекция прошлого года! — Харука едва не пролила айс-латте на свой наряд. Вэи обрадовалась, что в её руках не было ничего, могущего оставить на платье такой же след, как слова коллеги в душе. — Ван… кли… кто? — удивлению её не было предела, учитывая, что она рассматривала прекрасный подарок «милого друга» со всех сторон, но никогда не видела на нем никакой гравировки. — Он просто похож… они ведь все чем-то друг друга напоминают. — Шутишь? «Van Cleef» — это тебе не масс-маркет, чтобы все украшения под одно лекало делались… Дай-ка глянуть! — Кийоко беспардонно сцапала руку Вэи. Недлинные ногти с нежным французским маникюром задели грани, заострённые в форме звёздных лучей. Тонкие, практические невидимые невооружённому глазу, — они сливались одно с другим, образуя нечто на подобии растянувшегося в длину пояса Андромеды. Мотидзуки вспомнился тот день — робкое начало весны. Обнажённые деревья образуют паутинку из ветвей. Она кажется практически прозрачной из окна седьмого этажа апартаментов маэстро. Ещё тогда она усомнилась в том, что эти браслеты — «бесхитростный подарок». — Обычное украшение… — Сасори бережно, но с пренебрежением поддевает изысканные кольца. — Хорошее, да. Но, скажи, моё милое дитя, разве я мог преподнести тебе в столь значительный день нечто меньшее, чем хотя бы «неплохое»? Пластиковой дрянью ты себя обеспечишь и без моей помощи. Тем временем, вокруг её запястья сгруппировался консилиум специалистов по ювелирным изделиям и модным тенденциям из двух человек — Кийоко и Харуки. Верный японскому спорту, Осама лишь протянул руку, чтобы взять полусферический стакан с мугича — чай на воде, настоянной на жаренных зёрнах ячменя. Он явно принял происходящее за очередные разговоры о «важном женском», для которых он был слишком мужчиной, чтобы понять. — Нет… я скорее поверю в то, что Хаята-сама решил баллотироваться в премьер-министры, чем в то, что я вижу… — Кийоко не допускающим протестов жестом вынудила Вэи положить руку на черную поверхность стола. «Будто отсечь собираются…» — подумала та, нервно взглотнув. Жадные, оголодавшие взгляды словно бы подтверждали её самые опасные подозрения. Мотидзуки не сопротивлялась, понимая, что подобным образом вызовет лишь большее количество вопросов, чем было у неё самой сейчас. — «Маэстро… насколько же «неплохим» украшением Вы меня одарили?...» Вопрос повис в пропитанном кофе, выпечкой и духами воздухе. В следующий миг его рассекли острия непрерываемых восклицаний с обеих фронтов. — Оно! Точно говорю! Я недавно его в «VAGUE» на Теруми Мей видела! В точь-точь браслеты! — Харука с благоговением задела подушечкой пальца кольцо, искрящееся, брызжущее белизной в сдержанном свете кафетерия. — Платина и бриллианты… — Кийоко поджала малиновые губы, дыханием обожгла тонкую кожу запястья. Вэи ощутила, как холодные мурашки пробежались по спине. — Минимум цена — семьдесят тысяч долларов… Теперь Вэи взглянула свою руку так, словно бы видела её впервые. Ей становилось дурно от мысли, что её может обвивать целое состояние. «А я в них на метро ехала… в автобусе… Мамочки! А если бы их украли?!» — однако, учитывая, что худшего не произошло, Мотидзуки решила разбираться с меньшим из зол. — «Как теперь выкрутиться так, чтобы не раскрыть имя Сасори? Нужно представить, как бы поступила мудрая супруга Хуян, окажись она на моём месте!» Эта ситуация, грозящаяся разгореться пожаром пересудов, затронула лёд отстранённости потерянной души. Тем временем подруги продолжали переругиваться из-за цены и эксклюзивности. Даже Осама оставил волейбольную команду Токио дальше выигрывать у другой префектуры, когда услышал астрономические суммы, которые буквально сияли на запястье русской коллеги. — Семьдесят! — Харука фыркнула. — От ста начинай! Это же не обычный их четырехлистный клевер. Та линейка была — уникальна, посвящена созвездиям осени. — Черт возьми, да её достать было практически невозможно! — Цудзи схватила со столика стаканчик эспрессо, чтобы заглушить горечью гомон мыслей. Темнота дрогнула в стекле. — Нужно быть императрицей, женой премьера или президента, либо же Учихой, Сенджу или Узумаки… Кем-то очень крутым, чтобы оформить предзаказ! — Но Мей Теруми… — Она — исключение, Хару. Женщин-президентов корпораций так же много, как и улучшений в текущей социальной политике. Осама указательным пальцем поправил очки, точно оценщик перед работой. — Мадам, можно вашу бесценную руку? — он манерно протянул раскрытую ладонь. Вэи одарила его требуемым жестом и усталой улыбкой, предназначающейся всем, сидящим за круглым черным столиком. Над ним нависли вытянутые лампы с абажурами, похожими на едва раскрывшиеся, заглазурованные колокольчики. Нефтяная тьма и золото. — Я запомню этот день, когда ты был таким куртуазным, — её запястье коснулось гладких, нежных пальцев, таких деликатных в сравнении с твердостью мозолей Тобирамы-сама. Дыхание перекрывают воспоминание о губах, режущих кожу шеи. — Впрочем же… я не понимаю… Почему вы приняли обычную китайскую подделку за нечто такое, о чём и помыслить страшно? Кийоко и Харука взглянули на неё, как на сбежавшего из отделения для душевнобольных, который уверял, что он здоров, просто не успели принести сменную одежду, чтобы он переоделся из смирительной рубашки. Цудзи прокашлялась и, заглушив рвущиеся наружу нелестные возражения горькими остатками эспрессо, со стуком водрузила стакан рядом с размазанным по тарелке канеле. — Ты нас за дураков, Вэи, не держи. Мы, конечно, не Учихи, чтобы разбираться в этих сортах камней, но и не до такой степени идиоты, чтобы поверить, будто китайцы в своих подвалах выкроят что-то… такое! — Это тоже самое, что в эпоху Хэйан нацепить темно-фиолетовое платье и говорить, будто ты чинуша пятого, а не первого ранга, — подкованная в литературе Харука вернула должное внимание айс-латте, вероятно, желая остудить разгоревшееся негодование. — Никого я не держу, скорее уж, меня тут держат… — Вэи указала взглядом на Осаму, который не выпускал её запястья из своей теплой ладони. — За руку и за умалишённую. Мне ведь доподлинно лучше известно, из-под рук каких ювелиров вышли мои браслеты. Харука, задев её убийственным взглядом, с шумом втянула через трубочку кофе, уже разбавленный растаявшим льдом. — Мг-м, я не сомневаюсь в том, что тебе это известно… как и в том, что ты просто не хочешь с нами делиться, кто этот твой Митиёри. Темнишь, прямо как тогда… — стильный стакан опустился на многострадальную столешницу со стуком, неизбежно привлекшим внимание проходящих мимо служащих. Впрочем, девушки, одетые в едва ли не идентичные черные пиджаки и юбки-карандаш, лишь мазнули по шумной компании удивлёнными взглядами и пошли дальше с подносами, отягощенными рыбой и салатами. Вэи уже откровенно не успевала следить за развитием мыслей коллег: она невольно ощутила себя Ватсоном, совершенно не понимающим причинно-следственные связи в суждениях своего именитого друга. Осама, поражённый не меньше, чем она, с аналогичным недоразумением взирал на Харуку. Которая вдруг стала напоминать рыбу-фугу — так у неё раздулись щёки. — Друг!!! Вэи, в последний день, перед переводом, ты же раньше обычного подскочила, чтобы успеть на встречу с каким-то «крутым другом»! Кийоко, до этого в прострации разглядывавшая молодого бариста, вдруг вздрогнула, словно гончая, напавшая на след дичи. Резкий поворот — завитое каре задрожало, как бамбуковая шторка у входа. — Бинго! Молодец, Хару! И теперь, Вэи, только попробуй начать отнеткиваться! Нам ведь доподлинно известно, что ты тогда сказала. Осаму, подтверди! — Против своих показания не даю, — он ободряюще обхватил пальцами её ладонь. Невинный, но крепкий жест дружеской поддержки помог Мотидзуки выстоять под шквалом ударов самобичевания за неосторожность в речах. В серых глазах притаилось безмолвное: «Спасибо». — Значит, будем считать, что ты тоже заговорщик, — Харука осуждающе покачала головой и поддалась вперёд, потянув за собой шлейф парфюма. Сладкая удушливость перестала казаться Вэи привлекательной из-за тревоги, жаром обдавшей уши. «Соберись, тряпка! С Тобирамой-сама она не боится говорить и шутить, а тут и рта раскрыть не может, чтобы не задрожать! Меня же не в КГБ приволокли, чтобы допросить с пристрастием», — сила желания защитить имя масэтро от пересудов удвоилась благодаря вливанию уверенности бесхитростным методом — заступничеством друга. — «А, за последние две недели, я уже успела стать чародеем лжи». — Да, я припоминаю, что куда-то торопилась… — Вэи начала свою речь с пренебрежительным спокойствием, тем, которым обычно обозначают воспоминания о незначительных событиях. — Просто так много всего произошло… Всего и не упомнишь. Хоть память меняй. — Точно операционку в компьютере, — тусклый блик белого света моргнул на стеклах очков Осамы. Он, словно ощущая, что его участие необходимо как никогда прежде, не отпускал её руку. Мужские пальцы задевали роскошные браслеты от «Van Cleef», подаренные совсем другим мужчиной… — У тебя там несколько этих «крутых друзей» что ли? — Кийоко вернулась к раздавленному десерту, вероятно, памятуя о том, что перерыв — один, и длиться он будет ещё минут десять. — Для меня все мои друзья «крутые». — Давай без этих моралистических вбросов, хорошо? — серебряная ложечка указала в район яремной впадины Мотидзуки, в воображении которой столовый прибор вытянулся до размеров и острия катаны. — Ты же понимаешь, что я имею ввиду их социальный статус. — Да-да, Вэи, дорогая, не отнеткивайся! Пожелал бы какой-нибудь обычный клерк, вроде нашего Осамы, оставаться «инкогнито»? — Харука уперлась локтями, обхваченными мягким велюром, в столешницу. Опустив подбородок на раскрытые ладони, пропитанные свежим ароматом пачули, она всем своим видом показала готовность впитывать подробности об её любимых историях — любовных. — Ага, зная, что мой злосчастный браслет за десять долларов будут перемывать так же, как и этот за хрен пойми сколько моих годовых зарплат, — он повернул голову в сторону, по направлению к столику, расположенному у огромного панорамного окна в пол. — И чего этот хрен в очках так на нас смотрит… Его занимательное наблюдение осталось незамеченным даже Вэи, ибо она сражалась против напирающего любопытства в «авангарде», пока надежным «арьергард» для неё служил Тагути. — Прошу, девочки, давайте не будем плести паутину заговоров и ловить в неё ложные слухи, — Вэи выпустила из стиснутой усталостью груди тяжелый вздох. Одарила каждую из коллег немой мольбой потухшего взгляда. — У меня нет и не было никакого министра в друзьях. Об этом «Ван Клиффе и Апреле», как вы можете заметить, я слышу впервые… Ну, неужели, если бы я взаправду тайком убегала на свидания с каким-нибудь, ну, Учихой, скажем, он бы не похвастался такой ценностью, которую достал ради меня, точно звезду с неба? — Для тебя это, может, и ценность, а для какого-нибудь, скажем, Учиха Изуны — обычный поход в ювелирный магазин. — Кийоко, ты преувеличиваешь… — Преуменьшаю, как и ты наши интеллектуальные способности. Не думай, что мы, японцы, легко верим всему на слово, даже если киваем и вежливо улыбаемся… Это замечание полоснуло Вэи по недавно нанесённой признанием Осамы ране. Кровоточащей, но уже заражённой неумолимым осознанием отчуждённости: «Мы не можем принять тех, кто отличается». Загнивающей в сердце, разодранном неправильными чувствами к начальнику. Ей стало душно. В ушах зашумело старое сломанное радио, вещающее о невозможности преодоления. Сасори-мафиози… Потерянное письмо родителей… Недели работы на износ… Неприятие коллектива… Презрение вышестоящих, ради которых она встает спиной к соотечественникам… Ожидание мести от Натсуми Сайто… Ближайшие переговоры… Оставшаяся часть еще не скопленной суммы на университет… — Ничего такого я не думаю… — зашипела Вэи с натуженной болью самообладания. «Они ни в чем не виноваты. Они здесь не причем. Это — мои проблемы. Девочки имеют право интересоваться… Они просто любопытствуют. За этим не кроется ничего… Ничего», — вцепившиеся в ладонь Осамы пальцы извиняюще погладили тыльную сторону. — Прошу, прекратите перевирать мои слова и приписывать мне не произнесенные мною. Это — неприятно, как минимум. Я сказала, как есть на самом деле — мой друг преподнес мне браслеты, —те, словно в подтверждение, звякнули, когда Мотидзуки двинула рукой, — как подарок на мой выпускной из университета. Буду прозрачна в своих суждениях, как горная река, — я не знаю, откуда он их достал. Совершенно не имею понятия. Как и то, сколько это в денежном эквиваленте — сто тысяч долларов. Таких денег у него не водится. «Потому что Сасори обладает куда более значительными богатствами», — Вэи выбрала тактику лавирования между рифами правды и мелью лжи. Её утлую лодчонку спокойствия мотало шквальным ветром людского мнения от одного к другому с завидной скоростью. — Тогда, скажи, как зовут твоего «инкогнито»-дружка? Я хочу с ним познакомиться. А то, знаешь ли, — Кийоко отправила в рот последний шоколадный кусочек французского пирожного, — я бы тоже не отказалась от такой впечатляющей реплики на эксклюзив от «Van Cleef». Харука активно закивала в подтверждение. Вэи же задалась вопросом: «Как на наш спор не собрался посмотреть весь кафетерий?» Который пребывал в полнейшем спокойствии относительно происходящего за столиком неугомонных пиарщиков. Он стоял чуть поодаль от центра, рядом с сетчатыми перегородками из тёмного дерева. Несколько таких рассекали помещение, как бы деля его на незаконченные квадраты. Искусственная приватность давала ненадёжное чувство защищённости от взглядов окружающих. Настоящие оливковые деревья в золотых, под цвет ламп, горшках — прикосновение природы в тщательно обработанном мире. Бариста обслуживали посетителей за черной стойкой, над которой нависал черный потолок, подпираемый чёрными стенами. Лишь только белые картины с отпечатками листьев различных растений являлись вкраплением контраста в монотонность. Такую же, что царила за панорамным окном, открывающем вид на служебную парковку и огромное вишневое дерево. Весной его нежные цветы розовым облаком пушатся, вызывая невольную улыбку на губах. Осенью же потемневшая сакура напоминала гротескное изображение с плакатов на Хэллоуин. Раскидистые острые ветви похожи на разверзнутую пасть, открывшуюся небу. Пытающуюся, но не могущую поглотить его. Вэи, не заставшая период благоухания вишни, находила даже его мрачный отголосок прекрасным в своей тоске. Особенно ощутимой на фоне мутной серой реки. — Да, Вэи, скажи… — Харука по-нежному очаровательно улыбнулась сегодня совсем тусклой коллеге. — Кто он? Где работает? Если это не какой-нибудь министр или Учиха, то уж точно ему скрывать нечего. — Он… — Мотидзуки мысленно попросила прощения у того, на кого она повесит всех собак вранья. — Интерн. В Университетской больнице Токио… Много работает, мало спит… — Неудивительно. Попасть в интернатуру в такое местечко… — губы Харуки расплылись в сладчайшем блаженстве. — Нужно быть либо очень умным, либо… — Очень богатым, по отцу или матери — неважно, — Кийоко, перекинув ногу за ногу, сложила пальцы домиком на острых коленях. — Зовут его как? — Дейдара, — в голове Вэи раздался воображаемый вопль светловолосого юноши, которого внезапно и без его ведома внесли в списки «близких друзей». — Из какой он семьи? — Обычной… Полной… «Я надеюсь… Прости, Дейдара-кун, но со мной ты о таком никогда не откровенничал», — Мотидуки периферийным зрением перебросилась сочувственными взглядами с Осамой, который просто не лез. Тагути, проработавший с Цудзи и Сано три года, знал, что в состоянии полной боевой готовности выбить из кого-то подробности личной жизни, они могут заметно поколотить решившего чинить им препятствия. Вместо слов — теплое прикосновение. — «Что бы я сегодня делала без тебя, друг…» — Познакомь! — резко заявила Харука, укрепив серьёзность заявление кивком. — Что?... Да зачем? И времени у него нет… Знаете, он там на ночных дежурствах как бы ночует… А днём работает много, читает, развивается в выбранном направлении! Он ведь будущий хирург! — Вэи завралась, приписывая Дейдаре несвойственные ему добродетели. «Иначе не отвадить девочек от этой гиблой затеи… К тому же, он действительно много читает», — она вспомнила ворох модных журналов и выпусков о шикарных автомобилях, кое-как припрятанных под анатомическим атласом и блокнотом Сакуры. Последняя после едва не придушила нерадивого коллегу, увидев, что тот: «Своими граблями цапает не свои вещи!» — Выходные даже у хирургов есть, — заметила Кийоко. Тонкими пальчиками она приподняла манжет пиджака, чтобы взглянуть на серебряные часы. «В качестве исключения», — мысленно добавила Вэи, вспоминая редкие полные свободные дни у Сасори. — Но даже хирургам нужно отдыхать от людей иногда… — Вот пусть и отдыхает целый день, кто против то? — родинка на щеке Харуки будто бы сделалась ещё больше, когда её улыбка стала напоминать оскал Чеширского кота. — А мы только вечером… в баре… на часик-другой соберемся. Я хочу увидеть это чудо скрытное. Он, к тому же, нам и расскажет, откуда достал эти шикарные браслеты. — Да, Мотидзуки, не артачься, а лучше познакомь нас… Напористость Кийоко прервал другой, высокий мужской голос, принадлежащий тому, кто мог похвастаться не меньшей пробивной настойчивостью. — Да, Вэи-сан, будьте столь любезны, познакомьте меня с вашими очаровательными подругами и… — темные глаза сверкнули презрением из-за круглых стекол очков. — … товарищем. Я бы хотел узнать получше наш PR-отдел. По крайней мере, ту его часть, что близка вам. Дамы, не будете против, если я присяду? Харука нашлась первой. Сузив улыбку до «располагающе-стеснительной», она робко кивнула. «Каково преображение!» — только и успело пронестись в голове у Вэи, осознавшей, что, во-первых, всё это время она держала Осаму за руку — общественность отдела к концу рабочего дня составит подробный отчет их взаимоотношений на ближайшие пять лет; во-вторых, вспоминая настойчивость финансиста после совещания Комитета, можно попрощаться с мыслью о снисхождении и понимании. «Я настолько погрузилась в свои мысли, в беседу, что даже не заметила их…» — Мотидзуки наверстала упущенное, обратив внимание на столик, расположившийся прямо перед панорамным окном. Кайши-сан и Ёсиоки Гора расправлялись с обедом и критикой очередной государственной экономической программы — в этой афере молодого коллеги они явно не принимали никакого участия. Успокаивало. — Рада, что и у вас выдался перерыв как раз в это время… — Вэи с натянутой улыбкой отпустила руку Осамы, который заметно напрягся при виде чужака в скромном ареале пиар-отдела. — Познакомитесь с моими… друзьями, — она не могла причислить близких коллег к «знакомым». По её мнению, это не передавало бы сути их отношений и звучало бы даже оскорбительно. «Пусть и не столь близки, но всё же перед тем, как собирать урожай, его сеют и подготавливают почву», — таким образом она выражала про себя робкую надежду на будущую «оттепель». — Араки-сан, Сано Харука… Она скромно опустила глаза, когда пронзительный, подчеркнуто спокойный взгляд задел её лицо. — Цудзи Кийоко… Встретила его внимание с безмятежной самоуверенностью, сбавленной перчинкой кокетства, выраженной в слегка прикушенной нижней губе. — Тагути Осама… Пересёкся с Ёсиока Араки убийственными взорами двух самураев из враждующих кланов. «Словно Минамото и Тайра!» — подумала Вэи и под столом сцепила руки в немой мольбе к ками упредить грядущую бурю. Сама она не была намерена позволить этой грозе разразиться в мрачном кафетерии. — «Молю, дайте мне сил и разумения…» — Ребята, это Ёсиока Араки — ведущий финансовый аналитик нашей компании, — она ободряюще улыбнулась ни на миг не расслабившемуся коллеге. Он лишь бросил хмурый взгляд на её щёку и, тихо выдохнув, заставил себя выдать «дежурную улыбку». — Приятно рад знакомству с каждым, — которого он наградил кивком, но Осаме досталось едва заметное, пренебрежительное движение головы. — Мы с госпожой Мотидзуки, с недавних пор, уже две недели как, если быть календарно точным, тесно сотрудничаем… Последнее он произнёс, смотря в упор на пиарщика, который с хрустом сложил в квадрат шуршащую газету. Вэи, невидимо для всех, под столом, слегка коснулась его пальцев своими. Силилась передать в ответном жесте — поддержку, тепло и нереализованные извинения за поведение «ревнивого» финансиста. «Он сегодня словно сам не свой… Я не собираюсь становиться Дяо Шань, хотя бы потому, что и на одну миллионную миллиардной сотой не так умна и красива, как она. Да и эти двое…» — Мотидзуки взглянула сначала на насупившегося Осаму, а затем на холодно-непроницаемого Араки. — «Не Люй Бу и Дун Чжо. Слишком хорошие, чтобы быть кем-то из двоих полководцев. Поэтому, никаких распрей сегодня не будет! И завтра… и, вообще, лучше бы их никогда не было». — … и потому, я бы хотел её похитить у вас, уважаемые. Финансовому отделу и мне… — он по-собственнически отчётливо отделил себя от коллектива. У Вэи замерло сердце от этого вербального жеста, пугающе мрачного в кощунственной нежной властности взгляда, направленного только на неё, на неё лишь одну. — … хочется провести немного времени с Вэи-сан вне рабочей обстановки. Не обессудьте на мою наглость. Она заметила, как Харука и Кийоко будто бы потускнели — точно та сакура, растущая посреди видного из панорамного окна улицы. Вместо нежных розовых цветов румянца и трепетной легкости смущения — жестокая бледная обездвиженность обнаженной безжизненности, бесплодности надежд. И как же Вэи хотелось воскликнуть, убедить девочек в том, что у неё нет ничего с Араки-куном, по одним лишь взглядам — удивлённым, осуждающим она поняла, что ей не поверят. Как и в случае с браслетами от «Van Cleef». К тому же, открыто высказать столь смелое заявление перед виновником всей ситуации — неловко, как минимум. И поволока некоей отчуждённости в глазах «подруг» заставила Мотидзуки оставить желание разубеждать их в том, во что они уже поверили, как в единственную и непререкаемую истину. «Я точно кончу как госпожа Фудзицубо…» — ужасная мысль о возможности зачахнуть от людских пересудов полоснула сознание, воспротивившееся даже тени подобной возможности со всем неистовством животворящей энергии души Вари Маяковской. — «Глупости! Девочки никогда не будут вести себя так подло, как те придворные дамы! Им просто печально, потому что они еще не встретили своего Такседо Маска!» — Протестую, Араки-сан, и осуждаю, если это вас не сильно расстроит, — уязвленный пренебрежением и банально неприкрытой враждебностью, Осама, под общее изумление женской половины стола, сделал жест, как будто бы прикрывающий Вэи рукой от финансиста, пригвоздившего пиарщика взглядом к черному стулу. — Нас вот, ответственно заявлю, расстраивает то, что мы не видим нашу дражайшую коллегу уже две недели. У вас же, судя по тесному сотрудничеству… такой неприятности не возникает. Поэтому, просим дружно и очень вежливо, позволить нам закончить обед и наши разговоры. — Наговоритесь после того, как Вэи-сан вернётся в вашу общую вотчину, — Араки-сан в миг растерял даже малейший намек на дружелюбие тона. Плечи коричневого пиджака натянулись, когда он поддался слегка вперёд, задевая всю компанию прозрачной сладостью парфюма. Тьма в глазах приобрела угрожающий оттенок. — Уповаю на ваше благоразумие. — Лучше уповайте на стабильный курс иены — надежнее будет, — острота Осаму была воспринята брезгливо приподнятой бровью. — А нашу Вэи, прошу, сделайте ей честь, оставьте без своего настойчивого внимания. — Я окажу ей большую услугу, если помогу избавиться вашего… — Быть может, у меня есть своё мнение на этот счёт? Вэи не поднимала голос, не вскакивала из-за стола. Однако, спокойная, неторопливая сила грозящейся разлиться реки недовольства подчинила себе внимание всех участников сцены. Обычно мягкий, дружелюбно-нежный голос звучал твёрдо, не оставляя надежды на снисхождение. Мотидзуки применила выученный у Гаары взгляд — безэмоциональной собранной, как многотысячное войско, уверенности, которая могла ударить и смять любую наглость. «Нет… нет… Так решительно не может продолжаться! Я не дам им рассориться и не потерплю, чтобы меня принимали за безголосое создание, за которое можно всё решать. Хватит! Пожили во времена, в стране, где и когда так всё и было», — убедившись, что коллеги внемлют каждому её слову, Вэи начала: — Я прошу вас, уважаемые господа… — она намеренно не назвала имя двух взъевшихся мужчин, понимая, что даже первенство в перечислении может послужить искрой для ещё одного конфликта. — … сделать мне честь и оказать большую услугу самой принимать решения. Мы, женщины, только-только начали радоваться такой незамысловатой возможности влиять на свою жизнь. К тому же, я бы не хотела никуда уходить, ибо рассчитывала, что вы, Араки-сан, — её голос потеплел, равно как и взгляд, которым она одарила сначала названного ревнивца, а после насупленного друга, — присоединились к нам, чтобы в действительности познакомиться поближе с моими коллегами… Уверена, нам есть о чем поговорить без взаимных… упрёков. Араки расслабленно, с лощенной вальяжностью, откинулся на продолговатую спинку стула. Он скрестил руки на груди, предварительно продемонстрировав собравшимся «Audemars Piguet Royal Oak». Судя по завистливому вздоху Осамы, как поняла Вэи, престижные и дорогие часы. Стальной восьмигранник корпуса, закованный в золотое обрамление. Восемь шестигранных винтов окаймляли циферблат. Они казались тусклыми бледными точками в сдержанном свете кафетерия. Некая его часть заметно взбодрилась, судя по взглядам, направленным на столик пиарщиков, в стане которых затесался и заметный финансист. «Араки-кун со многими здесь знаком и, потому, они задаются вопросом, а что же он делает не за столом с коллегами», — Вэи знала и, потому, всё более душой и мыслью проникла в столь часто произносимую Сасори фразу: Многие знания — многие печали. Она намеревалась освободиться от последних посредством разговора с Араки. «Всегда убегать не получится. И не стоит заставлять его бродить во тьме заблуждений… Пусть лучше взглянет на Харуку или Кийоко — девочки будут только рады, если он окажется их Такседо Маском», — Мотидзуки намеревалась осуществить своё намерение после того, как услышала всеобщее согласие на ведение дальнейшего диалога на тему… — Выставки гравюр укиё-э! Она проходит в районе Минато! Вы слышали, что там показали триптих XIX века художника Утагавы Кунисада? «Красные кленовые листья на мосту Цютэн» называется, если память мне не изменяет… Таким громким, пронзительным и одновременно тихим, щадяще-сдержанным кажется стук каблуков по каменным плитам. — …Араки-сан, я вас прошу, объясните, что происходит в вашей душе, — Вэи остановилась возле своего кабинетика, куда, под опечаленно-мрачными взглядами Харуки и Кийоко, вызвался проводить её финансист. Осама, благо, ушёл пораньше, сославшись на необходимость переговорить с кем-то из коллег. С одной из них, которой он подарил пачку «Winston» и свою поддержку, он скрепил тайный договор о нерушимости дружбы скрытным рукопожатием под столом. «Моя жизнь точно стала похожа на фильм об Агенте 007», — подумала Мотидзуки тогда. Сейчас же она бы она подогнала бы происходящее под характеристику мелодрам, ибо: «Все вздыхают обо всех». Так, она подразумевала свою неуместную печаль по начальнику и ревность финансиста, но уже по отношению к ней. — А вы сами не догадываетесь, Вэи-сан? — он загородил спиной окно, за которым черными исполинами уносились ввысь стеклянные небоскрёбы. Капли глухо стучали по стеклу. По тысяче стекол, смывая по миллиметру грязь с каждого, при этом погружая всё в сумеречный, липкий осенний мрак. — Мои догадки — мои иллюзии. Я не хочу заблудиться в их обманчивой неверности, — она остановилась напротив, закрывая собою вторую часть коридора. Между ними образовалось пустое пространство — черта, подобная 38 параллели между Южной и Северной Кореями. Никто не решался переступать, зная о последствиях неосторожного шага. — … тем более, когда вы можете развеять их, — на выдохе закончила Вэи, скрещивая хрупкие руки на плавно вздымающейся груди. — Я не уверен, что в этом есть смысл и надобность, — Араки запустил руки в карманы идеально выглаженных брюк. — Вы итак всё знаете. Просто молчите. Видимо, советская привычка. — Как и ваша японская — говорить полунамеками, загадками. — Ваша правда, Вэи-сан. Молодой мужчина с усталой, но колющей уверенностью усмешкой, поправил круглые очки за тонкую дужку. Девушка, не смея моргнуть, наблюдала за ним, словно боясь, что он рискнёт перешагнуть границу. — Вы были резки с Осаму. — Значит, для вас он просто «Осаму» даже без «-куна»? — тёмная бровь приподнята в элегантной демонстрации ревности. — Он — мой друг, обычный, без намёков на какие-либо претензии, кроме взаимных, друг. За которого мне крайне обидно, ибо вы высказали ему пренебрежение, хотя он, как мне видится, не сделал вам ничего. Не мог. Так как до этого дня не был с вами знаком лично, — рука с браслетами, роскошными как по цене, так и проблемности, скрыта под другой; Вэи боялась повторения сценария пятнадцатиминутной давности. — К его же благу. Я бы не хотел, чтобы мой знакомый позволил себе держать руку женщины, которая мне нравится. Вэи, хоть и ведавшая истину, не смогла выстоять — душевно — под её неприкрытым ударом в лицо. Из неё будто выбили дыхание, оставив в лёгких гудящую пустоту. В ней отчётливо разносилось гулкое биение беспокойного сердца, отвечавшего простым: «тук-тук». Поверить — нужно, но так сложно, до невыполнимого невозможно, до закольцевавшей череп боли тяжело. «Зачем… что же он во мне нашёл?» — вопрошала взглядом, но не получала ответ на губах, изогнувшихся лишь в лёгкой снисходительной усмешке, когда Араки заметил её растерянность. Вэи взяла себя в руки. Но момент был упущен. Он всё видел. — Да, Вэи-сан, вы мне нравитесь. Удивляетесь так, будто я очень пытался это скрыть. — К таким признаниями трудно быть готовым, даже когда догадываешься… — её оправдание было встречено нежной улыбкой. — Частично из-за этого вы мне и милы, товарищ Мотидзуки. — Араки пренебрёг условностями и перешагнул границу. Вторгся на территорию её спокойствия, которое этот день превратил в убогие руины. Вэи отступила, Араки — наступал. Он был оказался быстрее на этот раз. Она ощутила сладкий грейпфрут у лица, точно приставленное остриё ножа; тяжелый жар дыхания, словно смертоносное дуло пистолета. Он склонился к ней, всё так же держа руки в карманах идеально выглаженных брюк. Склонился, чтобы прошептать: — Вы — скромны и невинны по-настоящему. Наигранность мне давно осточертела. — Быть может, вы слишком строги? — её осторожный шёпот растаял в уверенном смехе. Кроме них в рабочий час коридоры никто не осмеливался занимать. — Отнюдь. Скорее ревнив… Но, поверьте, эта черта свойственна всем мужчинам, просто в разной степени. Я ещё даже сдержан, на самом деле. — Быть может, тогда, на самом деле, вам следует направить этот бурный поток туда, где в нем нуждаются? — Вэи подняла голову, чтобы пересечься взглядами с Араки. Их лица лишь едва-едва не задевали друг друга носами. Высокий молодой интеллигент в костюме двойке и невысокая переводчица в черно-белом клетчатом платье. Вэи видела своё отражение в его очках, он — различал свои черты в её серых глазах. — Мои подруги… Он её поддел её речь голосом, её прядь — пальцем. — Могут обращаться к Осаме-сану. Я хочу услышать ваш ответ… Вэи ощутила, как указательный палец нежно задел ушко, мягко коснулся виска. — Не сейчас — слова свидетеля, находящегося в состоянии аффекта, не имеют правовой ценности. К понедельнику. Уверен, трех дней, где два — выходные, на обдумывание более, чем достаточно. Он ушёл, как ни в чем не бывало. А она, обхватив обеими руками ручку двери в неимоверной усталости ощущала, как над её головой навис дамоклов меч. Вопрос — когда сорвется.